Паникос Пеонидис
Перевод с греческого языка: Михаил Бородкин (Mike V. Borodkin)
***
Нынче лето наступило очень рано. Об этом прослышали акации на тихой окраинной улочке, расцветшие на несколько недель раньше обычного. Всем известно, что улочка утопает в желтых цветах не раньше начала июня, и после этого еще две недели весь город приходит посмотреть, как у тут стало красиво.
Анна, помешанная на чистоте женщина средних лет, подметает тротуар, причем не только напротив своего дома, но и напротив соседских, и постоянно разговаривает сама с собой:
— Покарает нас в этом году Господь! Матерь Божья, помоги нам всем!..
Над окрестностями разносятся вопли соседских котов и не менее душераздирающие звуки скрипки. Какая-то нечеловеческая какофония. Каллиопи, чей дом находится чуть дальше по улице, стучит шваброй по цинковой крыше гаража, но коты не унимаются. Скрипка вроде решила передохнуть.
— Конец света наступает, Василис, — говорит Мария своему мужу, который молча сидит на скамейке в саду. В этот момент относительную тишину улицы нарушает дребезжание старого мотоцикла — почтальон привез письма.
— Я смотрю, у вас сегодня праздник, — обращается он к Анне, остановившись перед ее домом.
— Да пошел ты, — цедит она сквозь зубы. Ее злобный тон неприятно удивляет почтальона, и тот предпочитает ретироваться. «Сама иди к черту»,
— говорит он про себя, выдавливая последние силы из захлебывающегося двигателя. Вот так одна мелочь может испортить настроение на весь день.
Леонид, уже усевшийся в свое удобное кресло на веранде, наблюдает эту сцену. Он не особенно-то любит Анну, считая ее мелочной. Всю жизнь он инстинктивно сторонится таких людей, зная по опыту, что в итоге мелочные люди могут оказаться желчными и невыносимыми в быту.
— Что у тебя случилось, госпожа Анна? — спрашивает Леонид соседку с высоты своего кресла и жизненного опыта.
Анна, не прекращая подметать, что-то буркает себе под нос, но потом все-таки решает пояснить свое дурное настроение. Она подходит к веранде и говорит:
— А тебе все нипочем. Ничего ты не понимаешь…
— Что не понимаю?
— Господь посылает нам знаки!
— Глупости какие.
— Вот ты всегда такой был. Фома неверующий!
— У Господа, моя дорогая, есть дела поважнее, чем наша захудалая дыра. Наверняка Ему есть чем заняться.
Госпожа Анна не удостаивает собеседника ответом и, бросив на него испепеляюще презрительный взгляд, удаляется в свой дом.
Леонид, перебирая четки, некоторое время проводит в задумчивости. Потом с трудом поднимается и медленно уходит вглубь дома, где, присев на пуфик у стола с телефоном, набирает своего друга.
— Коста, — говорит он, как только на том конце отвечают. — Коста, ты не получал каких-нибудь вестей от Бога?
— Ты что, с ума сошел?! Что за глупости? — Костас то ли спал до звонка Леонида, то ли пропустил стаканчик красного вина — во всяком случае, его слова звучат нечетко и приглушенно.
— Спрашиваю, потому что моя соседка провозгласила сегодня конец света, — хмыкает Леонид. И потом осторожно уточняет: — Ты точно не заметил ничего необычного?
— Единственное, что меня настораживает, так это красота моей жены! — гогочет Костас. — Ты ведь знаешь, какая она…
— А больше ничего не тебя не настораживает?.. — нетерпеливо прерывает Леонид.
— Как если бы наши политики успокоились и обо всем договорились?
— Ты думаешь, это знак от Господа? — вскидывает бровь Леонид.
— Это знак того, что все катится к чертям. Наверное, случится что-нибудь неприятное.
— У тебя, кажется, тоже не все дома, — облегченно вздыхает Леонид.
Друзья еще немного говорят о всяких пустяках. Леонид аккуратно кладет трубку и возвращается на веранду. В этот момент слышится знакомый голос, нахваливающий картошку, лук, апельсины, яблоки и прочие полезности и вкусности. Ясное дело: едет утренняя автолавка, переделенная под гражданские нужды из тяжелого армейского грузовика.
— Дружище, — подзывает Леонид продавца, когда лавка равняется с верандой. — Ты не заметил сегодня ничего странного?
— Товар совсем не берут сегодня, даже десяти евро не выручил. А вчера — целых двадцать пять… Что за народ пошел?!
Проезжающий мимо велосипедист, услышав краем уха этот разговор, решает вмешаться:
— Кит. Сегодня кита выбросило на берег!
Сказал — и умчался в тенистый проулок между домами.
Разумеется, Леонид, как и все, заметил, что акации в этом году расцвели слишком рано. Но до нынешнего утра он не придавал этому большого значения. Ну, расцвели и расцвели, делов то.
Теперь же он уставился на эти деревья. Их ветви почти полностью окружали его веранду. Старик был поражен буйством цветов и запахов, желтизной цветов с красноватым оттенком, которые не отталкивали — а он никогда не любил желтый — но завораживали, притягивали взгляд…
Да, акации ожили в этом году раньше обычного. Но что плохого в переменах? Разве что сотрутся и без того нечеткие теперь границы между временами года, а земля, превратившись в огромный парник, перестанет плодоносить? Вряд ли в свои восемьдесят он застанет все это. Но настроение все равно испортилось…
Леонид был не очень образован. Отец даже не дал ему закончить среднюю школу, отправив работать подмастерьем в швейную мастерскую своего друга. Конечно, со временем молодой человек овладел всеми необходимыми навыками и открыл свое ателье. Проявляя старательность, он обзавелся хорошей клиентурой. Оброс ею, как говорится. В этом ему помогала его покойная жена, и Леонид всегда говорил, что не смог бы добиться всего сам. Тогда, сватаясь к ней в далеком 53-м году, он уже знал, что ее дни сочтены, но противостоять своей любви не мог — прекрасная портниха, красавица, добрая и застенчивая, она с первого взгляда покорила его сердце. Раз и навсегда. Пока ей позволяло здоровье, она буквально ночевала в мастерской, склонившись при свечах над шаблонами и лекалами. И потом Господь забрал ее к Себе. Даже детей они не успели родить.
И сейчас, почти пятьдесят дет спустя, Леонид проводил все дни на веранде, в своем удобном кресле, под акациями, которым в этом году захотелось пойти наперекор природе и общественному мнению. Старик смотрел вдаль, за горизонт, размышляя о том, что было и что будет: или все люди ошибаются, и ничего страшного не происходит, или же все, и правда, катится в тартарары.
«Даже если и катится, то что мне с того? — подумал Леонид. — Я-то свое пожил».
Едва спала полуденная жара, старик отправился в бакалейную лавку, примостившуюся на углу двух тихих улочек. Дома кончился сок и хлеб, а вечером в безлюдный днем магазин могли набежать эмигранты и туристы, возвращающиеся с моря.
Леонид присел на стул рядом с кассой и стал ждать, пока Михалис, продавец средних лет, рассчитается с немногими посетителями.
— Что случилось, отче? Ты сегодня какой-то задумчивый…
— Что сказать, Михали, я думаю о… парниковом эффекте.
— Что это за дрянь такая?
— Ты что, не слышал об этом? Это конец всему живому!
— Что-то вроде Апокалипсиса? — спросил Михалис удивленно, не открываясь, впрочем, от заполнения бухгалтерского реестра.
В это время в магазин зашла клиентка и Михалис пошел ее обслуживать. Вернувшись, он посмотрел на старика и нахмурился:
— С другой стороны, ну и что, что там какой-то парниковый эффект? Что есть — то есть, мы заслуживаем то, что заслужили.
— Я думаю о будущих поколениях!
— Но ведь у тебя нет детей, — снисходительно улыбнулся Михалис. — Тебе-то что?
— Да вот, переживаю, — ответил Леонид упрямо.
— Ты, и правда, сегодня странный, — заключил Михалис примирительно.
Леонид поднялся и собрался уходить. Может, и на самом деле бывают вести от Бога? Не попрощавшись, старик аккуратно притворил за собой дверь.