Одинокий путник. О Ван Гоге (Валентина Марцафей) / Проза.ру

            Памяти друга Л.Д.

   Он был не такой, как все. И мир, в который он пришёл, не принял его.
Трагедия его началась давно, ещё в родной семье, когда он, повзрослев,
стал делать первые самостоятельные шаги в своей жизни.
   В начале пути. столь короткого, он спрашивал себя: « Что я могу
сделать для людей?» Из чувства любви и сострадания к людям, желая
помочь им, он решил стать Проповедником – нести слово Божье, как его
отец. Но он в своих мыслях и поступках , как можно было бы сказать с
обывательской точки зрения - «доходил до крайностей».
Т.е. он в своих мыслях и поступках был абсолютно искренен и правдив,
и поступал буквально так, как учит Евангелие. «Если помогать,
то надо всё отдать ближнему», - думал он.
   И как думал – так и поступал. Все деньги, что он получал, отдавал
беднякам, делился одеждой, обувью, а сам часто ходил босой.
Где это видано, чтобы Проповедник ходил в рубахе из обёрточной бумаги?!
   «Ваш сын не такой, как все».- написала в письме родителям Винсента
хозяйка дома, где он снимал угол. Написала с тем, чтобы его образумили.
Можно сказать, что он был большим ребёнком, и таким он оставался до
конца жизни. Люди часто называли его при жизни и чудаком, и безумцем.

Церковь его изгнала, и он в ту студёную зиму 1879 года часто бродил
в дождь и в холод по печальным дорогам Боринажа – угольного царства Бельгии. Молодому проповеднику-неудачнику шёл 26 год. Был случай, когда он неделю
шёл пешком в Брюссель, питаясь подаянием, иногда мороженым картофелем
с помойки.С собой у него были лишь любимые книги, и он «за едой» читал
Шекспира,Диккенса, «Хижину дяди Тома».
   Живи он сейчас в наше время – его можно было при встрече
принять за бомжа – такой образ жизни ему приходилось тогда вести.
   В жизни Ван Гога этот первый период его мытарств называется
голландским периодом. Картина «Едоки картофеля» об этом периоде.

   Когда Винсент навсегда прощался со своей участью проповедника,
пастор Бонт сказал своей жене с дрожью в голосе:
« МЫ ПРИНИМАЛИ ЕГО ЗА БЕЗУМЦА, А ОН, ВОЗМОЖНО, СВЯТОЙ.»
   Безусловно, Христос говорил ему тогда, как и всегда тем,
кто погряз в унынье: «Спасенье не здесь. Встаньте, идите вперёд и
не ищите жизни среди мертвецов»

            П.

   После крушения на стезе проповеди Слова Божьего, в жизни Винсента
Ван Гога наступил второй акт трагедии. Завершился разрыв его с отцом,
с семьёй. Больше отец не будет примером для него в жизни.
   Но Ван Гог не впал в отчаянье, в покорность судьбе .Был он вылеплен
из крепкого материала. Спасенье для себя он видел в живописи.
   От Бога у него был дар – видеть, как мир прекрасен. Оставалось
только самое малое и трудное - овладеть техникой живописи.
   В письме к брату Тео он пишет «Не знаю, как тебе это высказать, а я в восторге, в восторге от того, что вижу, что навевает какое-то особенное настроение, вызывает подъём, при котором время летит незаметно! Какая
сочность красок, какой чистый воздух, какая прозрачность!» И дальше:
« Мне хотелось бы сказать картинами нечто утешительное как музыка.
Мне хотелось бы писать мужчин и женщин так, чтобы вкладывать в них
что-то от вечности, которую мы ищем теперь в сиянии, в вибрации
самого колорита.» И ещё дальше:
   «Или выразить зародившуюся в мозгу мысль сиянием светлого тона
на тёмном фоне. ИЛИ ВЫРАЗИТЬ НАДЕЖДУ МЕРЦАНИЕМ ЗВЕЗДЫ,
Пыл души – блеском. Это не иллюзорный реализм, но разве это менее
реально?»
   Летом, на юге Франции, в Арле он сделал ещё одно открытие.
Он обнаружил, что ночь обладает большим очарованием, нежели день.
« Мне кажется, - признаётся Винсент, - что ночь живее и богаче по свету, чем день.» Это в Арле Винсент, украсив свою шляпу венком из свеч, шёл писать
ночь такой, как есть, вдали от спящего города. «В моей душе живёт жгучая
потребность – не побоюсь этого слова – в вере. И вот я ночью выхожу
писать звёзды.»
   Он пошёл по непроторенной дороге в живописи, и на ней оказался в одиночестве. Истина гласит – тот. кто ищет в своём творчестве вечность,
бессмертие – обречён на страдания, тот, кто считает призванием художника
писать правду вопреки вкусам публики – осуждён на непонимание.
Винсент смело пошёл вперёд один. Как-то он сказал брату Тео: «Во мне
горит огонь, которому я не могу дать погаснуть, который я, напротив,
обязан разжигать, хоть и не знаю, к чему это приведёт. Я не удивлюсь,
если всё кончится для меня печалью. Но в иных случаях лучше быть
побеждённым, нежели победителем, так, например, лучше быть Прометеем,
чем Зевсом».
   А чуть раньше, в день своего рождения, 30 марта 1882 года, когда ему
исполнилось 29 лет, ему пришла в голову такая мысль: « Научиться страдать,
никогда не жалуясь, - это единственный практический урок, великая наука,
которую надо усвоить, решение жизненных проблем,»
Он хорошо усвоил эту науку и следовал ей до самого конца.

Больше, чем с кем либо, он разговаривал сам с собой.
Скитаясь по дорогам Боринажа под ледяным ветром, или по выжженным
солнцем дорогам Прованса, он разговаривал сам с собой, с природой, с Богом.
Своё одиночество он испил полной чашей. «Как хотелось бы мне, чтобы нашлось
нечто такое, что успокоило и утешило нас, что помогло бы нам не чувствовать
себя виновными и несчастными и идти по жизни не страдая от одиночества,
не сбиваясь с пути, ничего не боясь и не рассчитывая лихорадочно свой шаг,
которым мы, сами того не желая, можем причинить зло ближним!».
      «Боже, Боже, как я одинок!» - часто восклицает он. При этом он склонен
признать, что есть польза и от одиночества. Он так об этом говорит:
« Это позволяет мне сосредоточить внимание на вещах непреходящих – я имею
в виду вечную красоту природы».
Со своей отчуждённостью он примирился и часто повторял слова Фомы Кемпийского: «Чем больше я бываю среди людей, тем меньше чувствую себя человеком».

Но всё-таки, всё-таки отчуждённость и одиночество пагубно влияли на его
психику. У него была мечта: он хотел, чтобы художники, близкие по духу, работали
и жили одной артелью как братья. Эта мечта осталась мечтой. Даже с Гогеном, близким ему по духу художником, - как ему казалось – не удалось прожить под одной крышей. Кроме того, сознание растущего долга перед братом Тео, который уже много лет поддерживал его материально, а ещё больше непризнание, отсутствие успеха,
неудачи с продажей картин – подтачивали его силы.
   В письме к брату он признаётся, что к 35 годам в нём умерло желание жениться
и иметь детей, временами он испытывает ненависть к проклятой живописи, и приводит слова Ришпена (французского писателя): «Любовь к живописи убивает подлинную любовь».
   В другом письме, к младшей сестре Виллемине он пишет: «Меланхолия и пессимизм – вот неудачи, которые особенно болезненно гнетут нас, цивилизованных людей», -
и горько признаётся: «Я сам ,человек, уже много лет назад утративший желание смеяться. .. Нового в моей жизни мало, если не считать того, что я быстро превращаюсь в старикашку – сморщенного, бородатого, беззубого. Но какое всё это имеет значение?».
«У меня грязное и тяжёлое ремесло», - признаётся он в одном из писем.
Из его откровенных писем любимому брату Теодору можно лишь представить.
какие препятствия приходилось ему преодолевать, чтоб посредством этого
«грязного ремесла» воплощать на холсте радость и красоту окружающего мира.
   А мир то для него очень часто был настолько ограничен, что рисовать
можно было лишь единственный стул посреди маленькой комнатушки, или
свою узкую кровать в углу. А пейзаж порой видел он через зарешёченное окно.
Ему необходимо было рисовать людей, их фигуры, лица и глаза.
« Я предпочитаю писать глаза людей, а не соборы ; человеческая душа, пусть даже душа несчастного нищего или уличной девчонки, на мой взгляд, гораздо интереснее».
   Но церковники запрещали людям давать себя рисовать Ван Гогу, угрожали им, Лишь немногие соглашались позировать , но только за деньги. А денег как раз и не было. Отвечая брату на полученные от него деньги, Винсент пишет:
      «Когда я получаю деньги, мне больше всего хочется не наесться до отвала, хотя я давно уже пощусь, а поскорее взяться опять за живопись, и я немедленно начинаю гоняться за моделями, чем и продолжаю заниматься до тех пор. пока деньги не иссякнут». Он экономил на всём, особенно на еде.    «В результате недоедания у меня пропал аппетит; когда я получил от тебя деньги, я не мог есть - не варил желудок. Но я постараюсь, чтобы всё пришло в порядок. . . . работа на свежем воздухе мне уже не по плечу, я чувствую себя слишком слабым для неё». (
А это ноябрь 1885. Винсенту -32 года)
   Не будем заблуждаться, думая что работа на свежем воздухе была бы приятнее
и легче для него. Вот только несколько строк о том. что представляет такой труд для него: « …пойди-ка попиши на воздухе, прямо на месте! Там всякое случается – например, с тех четырёх картин, которые ты получишь, я снял, по крайней мере, сотню, а то и больше мух, не считая пыли и песка.
   Не говоря уже о том, что, когда в течение нескольких часов тащишь картину через вересковую пустошь и изгороди, её царапают колючки и т.д., что, когда приходишь на пустошь после нескольких часов ходьбы по такой погоде, как сейчас,
ты измучен и вспотел от жары, что модели не стоят спокойно, как профессиональные натурщицы, и что эффекты, которые хочешь схватить, меняются в течение дня».
   Десять лет подвижнического труда изо дня в день до изнеможения,
восемьсот или девятьсот картин, масса рисунков, только в Овере за девять
недель – семьдесят картин, - и ни копейки денег.
   Только вдумайтесь в это – НИ КОПЕЙКИ ДЕНЕГ!
   А ведь он шёл по нарастающей, чем ближе конец, тем интенсивнее он работал.
   В свете вышесказанного понятен тот напряжённый взгляд, которым смотрит на нас Ван Гог со своих многочисленных автопортретов. Это взгляд человека отчуждённого, миром отвергнутого, человека, который стоит «вне реальной жизни» - это его выражение.

   Трагически закончился арльский период в его жизни. А в Арле, на юге
Франции он прожил свыше 14 месяцев. То был период высшего расцвета его
живописи, свыше 200 картин и масса рисунков. Но в этот период его
преследовали приступы помешательства , сильные боли в желудке; после
конфликта с Гогеном он дважды побывал в психбольницах в Сен-Реми и Сен-Поль.

В мае 1890 года ему с трудом удаётся вырваться из психбольницы
Сен-Поль и уехать в Париж. На вокзале в Париже его с радостью встречает
брат Тео и его молодая жена. Дома остался их шестимесячный сын.
   Винсента уговаривать не приходится – он согласен с тем, что ему надо
отдохнуть после изнуряющего юга и пребывания в кругу тяжелобольных
людей. По совету Писсаро он решает поехать в городок Овер на Уазе.
Это недалеко от Парижа, меньше часа езды с Лионского вокзала. Там он
будет под наблюдением доктора Поля Гаше, человека, свободного от условностей, большого эрудита и друга художников.
   В Овере, говоря по-современному, он уже был на диспансерном учёте.
Находил отдушину лишь в работе, только в ней он забывался от головных
болей, от болей в желудке, от горького сознания, что он фактически ниший
и живёт на иждивении брата. Ещё за полтора года до кончины он писал брату Тео:
« Я верну деньги или умру». Тогда он ещё верил в свои силы.
   Был ли он индивидуалистом – нет. Он тянулся к людям, сострадал им,
хотел знать, что его картины будут утешать людей, приносить им радость.
Он щедро дарил картины друзьям, если видел, что они им понравились.
Был ли он душевнобольным? Возможно –да, возможно –нет, не хочу углубляться
в это, решение за врачами. Во всяком случае, негативные, тяжёлые
обстоятельства жизни могут сделать душевнобольным любого человека.
   Тот повседневный труд до обморока в конце рабочего дня, труд с
сильными болями в желудке, ибо он экономил на еде ради красок, и в
постоянном напряжённом ожидании нового приступа, когда он моментально
оставлял кисти, чтоб не рисовать в состоянии помешательства , а главное –
что его задолженность брату растёт, а живопись не приносит ни копейки денег
-всё это могло сокрушить и Геракла. Мысль « Я верну деньги или умру»
постоянно стучала в висках Винсента.
   Наконец, безразличная, равнодушная, обывательская среда и
физические мучения сокрушили его.

            Ш. Развязка.

   В городке Овер-на Уазе Винсент Ван-Гог прожил 2 месяца и 9 дней –
последних дней своей жизни. За это время им создано семьдесят картин и
32 рисунка. Здесь же он написал единственный свой офорт- Портрет
доктора Гаше. ( Который спустя 100 лет после смерти художника был продан
на аукционе за 82,5 млн долларов. -Из статьи автора Валерия Койфмана
о Ван Гоге.)
   Развязка наступила к вечеру 27 июля 1890 года. Был знойный воскресный день. Городок был погружён в сонное оцепенение, тишина и покой царили над желтеющей равниной созревших хлебов, жатва ещё не началась. В душном воздухе, как перед грозой. было тяжко дышать.
   Винсент отставил мольберт и бесцельно бродил вокруг, по старой привычке разговаривая сам с собой. «Нет. это невозможно. Невозможно. Но это необходимо.
Со мной всё кончено. Да, надо решиться. Хватит мучиться. Да, это необходимо.
У Тео семья и ты не должен быть обузой, сидеть у них на шее…»
      Начало смеркаться. Семья Раву: отец, мать и две дочери, у которых
он снимал комнатку – не дождалась его к обеду.
   Лишь в 9 часу вечера появился Винсент. Держась за бок, и не говоря ни слова, он прошёл мимо отдыхающих на крыльце хозяев и поднялся к себе наверх в мансарду.
   - Поднимись к нему, - сказала мужу госпожа Раву.- Мне кажется, что ему нездоровиться.
   На стук ответа не было, только стоны. Раву толкнул дверь и увидел лежащего на кровати Винсента, всего в крови, отвернувшегося к стенке.
На все вопросы папаши Раву Винсент только раз ответил раздражённо:
   - Да, да, я хотел застрелиться, но вижу – промахнулся.
   Раву вызвал доктора Гаше. Тот потрясен. Просит у Винсента адрес брата в Париже. Но Винсент сообщить адрес Тео отказывается.
   К утру приехала полиция. На все вопросы Винсент отвечал: «Это моё дело!» Через знакомого художника Гаше всё же разыскал Тео, и тот немедленно приехал в Овер. Он влетел в каморку к Винсенту, упал на колени перед кроватью и, рыдая, горячо целовал лицо брата.
- Не плачь, - сказал ему Винсент, - так будет лучше для всех.

Днём Винсент часто впадал в забытьё, а когда возвращалась память, братья
много разговаривали. Винсент просил не говорить матери о случившемся, сказать,
что заболел. И всё время уверял Тео, что ему хорошо, покойно и ничего не болит.
Он ещё был в состоянии контролировать себя и говорил то, что утешало Тео.
Но основная мысль, которой он оправдывал себя, и которую нельзя было сказать вслух Тео, была та, что сверлила его мозг перед выстрелом: « Да, я сделал правильно, у Тео есть семья, есть сын, он ещё мал и слабенький, ему нужен уход,
а я не хочу быть обузой для их семьи. Да и всё равно, тоска бы меня
не отпустила».
   Было решено на следующий день везти раненого в Париж, где ему предстояла операция. Между тем ему становится всё труднее дышать и всё чаще наваливается беспамятство. Вдруг он , дрожа от озноба, спросил:
   - Как думаешь, Тео, вот было много художников и имя им легион, и
ушли они в забвение, не удалось им выразить ни себя, ни мир. Как думаешь,
Тео, и меня это ждёт?
   - Нет, брат, я так не думаю . Я думаю иначе. Твои вещи принадлежат
будущему. Придёт время и к твоим картинам придёт зритель.
   - Я тоже верю в это. Всю жизнь, весь рассудок мой я отдал этой
проклятой живописи. Да, я всё сделал для неё, а для себя, для жизни я
умер. Бог свидетель, Тео, я не жил для себя… Мне иногда кажется, Тео,
что я так же одинок, как Христос, а моя тоска по нему сделала мою жизнь
адом. Здесь на земле я всем чужой…- Винсент надолго замолчал.
Отдышался, и снова обратился к Тео:
   - Покажется тебе моя просьба странной, Тео, я даже не знаю, как тебе
сказать, но ты исполни её, это будет моя последняя просьба. Скоро совсем
вечер, сутки с того часа, как я…решился. И вот я хочу, чтоб ты пошёл на то
место, выйди на ту дорогу, что за кладбищем и иди к старому замку, там есть тропинка, что ведёт к нему. Там на меже растут маки и васильки, и вот
там, возле чертополоха, ты увидишь стоит большой василёк.
Тео, не подумай что моё желание безумно; так вот была жара, цветы стояли
не шевелясь. А я, когда уже сделал это, оглянулся, мне хотелось ещё раз
взглянуть на природу… И я увидел, что этот василёк склонился в мою сторону,
а ветра не было, Тео. Я увидел, Тео, что он со мной попрощался, и это
было так явно, поверь мне, а ты знаешь, что я умею видеть. Я боялся, что
не дойду к дому, упаду в поле. И я ещё раз оглянулся на него – и он снова попрощался со мной. Я хочу, Тео, чтоб ты пошёл к нему,
но не для того, чтоб сорвать. Ты только посмотри ему в глаза.
Ах, Тео, я уже говорю, как безумный; я только хотел сказать – посмотри внимательно, как он стоит, будет ли он вести себя с тобой так же, как со мной. Сходи, Тео, пока светло, возьми с собой Аделину, дочь хозяина, она
поможет тебе найти дорогу. Всё, Тео, иди…- я устал.
   Через час Тео вернулся с букетиком васильков и жёлтых колосьев и
поставил на стол в банку. Наступили сумерки. В маленькой комнате было
уже темно, душно, слуховое окно было открыто, и слышно было, как
звенят цикады, а там далеко-далеко, в тёмно-фиолетовом небе в раме окна,
как в глубоком колодце, горела звезда.
Винсент лежал с закрытыми глазами, то ли спал, то ли забылся.
Через несколько минут закашлялся и повернувшись , открыл глаза.
Тео глянул снова в окно – в черном колодце чёрного неба было пусто –
звезда ушла.
   Тео наклонился к лицу брата.
   - Я там был, Вини, вот букет принёс…

   Внезапно Винсент заговорил. Медленно, каким-то глухим, чужим голосом:
-Ах, Тео, ты был мне самым близким человеком, у тебя хорошая жена,
но она ребёнок, у тебя на руках двое детей, да ты и сам ребёнок, остаёшься
один в этом мире, на кого я тебя оставляю, ты так беззащитен…
   По щеке Винсента покатилась слеза.
-Я видел сон. Я иду с папой той дорогой в Рейсберген, по краям дороги
растут кипарисы. Тебя в этом сне нет, Я иду с папой. Снова весна, небо голубое
и поют жаворонки. Как хорошо, как хорошо…
Это были его последние слова. В половине второго ночи он скончался.
Без стонов, без жалоб, без страданий. Тео не спал, он всё видел.
- Всё, - подумал Тео,- прощай, брат. – И горько разрыдался.

   Бедный Тео! Не надолго пережил он своего старшего брата Винсента.
Не прошло и полгода, как он умирает в больнице в Париже. Смерть брата
надломила Тео, душевное расстройство дало толчок и хронический
нефрит перешёл в тяжёлую форму уремии.

Отдавая должное необыкновенной братской любви, жена Тео принимает
решение в 1914 году перезахоронить останки своего мужа Тео рядом с его
братом Винсентом. И теперь, уже навсегда, они лежат рядом на кладбище
в маленьком городке Овере на Уазе. Их могилы у самой кладбищенской
стены увиты плющом, а в головах простые одинаковые плиты в протестантском
стиле. На этих могилах нет эпитафий, только имена и даты
   Над маленьким кладбищем. царит тишина и покой. Сразу за кладбищенской
стеной начинается желтеющая равнина хлебов. Скоро жатва, колосья будут
скошены, хлеба убраны, и над пустыми полями снова разольётся тишина и покой.

Неизвестно где - на какой звезде нашла свой приют и покой душа
художника Винсента Ван Гога, - нам этого никогда не узнать.
Здесь же, на Земле, в плеяде великих мастеров кисти и пера,
он занимает место величайшего колориста и страстотерпца.

Статья основывается на книге
«Винсент ВАН ГОГ. Письма.
Санкт-Петербург. Издательство «Азбука»
      2000. «