- Он немного в гетто, но хорош. Особенно когда солнечно.
- Ты говорила, что там опасно. Даже внутри.
- Бездомный толстый мальчик гадил в туалете. И двери выломаны. Но он же не знал, что тут бродит потенциальный покупатель. Это я о себе. Ох, какая там будет веранда после того, как настелим ламинат подороже.
- «Ламинат дороже настелили в гетто». Звучит как название фильма.
***
Алекс и Бе купили дом в дешевом районе. Бе обхаживала жилую полупромзону раз десять. Что-то в поросшем ярко-зелеными травами дворе и обитом бордово-коричневыми досками доме влюбило ее.
Решающе прокричала веранда. От нее пахло старым деревом с облупившимся лаком, занозами на детских пальцах, прошлогодними листьями, добродушными бездомными.
После триумфа ламината, окраски рам и поселения в середине всемогущей новизны большого стола (чтоб помещались бутылки, тарелки и обтянутые модными полотнами задницы подвыпивших друзей) веранда стала больше, ярче и дружелюбнее. Свежую краску залил слой света.
Бе за ненадобностью вытолкнула из памяти поход на просмотр дома без агента. Именно тогда она встретила пугливого мальчишку.
И чего ее черт дернул? Прикипела душой, отскрипела туфлями по засыпанной кленовыми листьями и газетными обрезками поверхности, когда в туалете что-то пугающе зашуршало. Из-за двери с лопнувшей (и некогда пузырящейся) краской выпорхнул маленький толстяк со стрижкой ежиком. Он посмотрел на Бе – угрюмо, растерянно, но без испуга – и уже не порхая заковылял в сторону двери.
В ангарах за забором что-то прогудело. Солнце забилось под облака как собака под одеяло. Гетто притихло на минуту, но потом привычно затрещало, как гигантский уютный костер.
***
Друзья приходили. Комната, кухня и огромный коридор с паркетом цвета переспевших слив напоминали растаявшее от солнца янтарно-жирное печенье. Танцы на столе и игры в догонялки (холл позволял) не смущали промзонных соседей. И потом соседи жили в отдалении.
Бездомный толстый мальчик не появлялся. Иногда Алекс наблюдал с веранды за движениями пары остроухих рыжих животных, похожих на диких собак Динго. Они смотрели всегда только на Бе.
За домом старел школьный стадион - широкий и длинный, с желтой травой и ржавыми воротами. По нему бегали мальчишки в выцветшем трико и черных кедах. Они кричали веселые слова.
Уединение – все, что было нужно. Алекс и Бе работали с утра до ночи. Бе вытягивала ноги на веранде. Алекс, щелкая пальцами, прятался в полутьме спальни-гостиной.
Жилые дома обнаруживались через две аллеи, с одного бока их жилища. По остальным бокам зияли или пустыри, или заколоченные ангары за искривленным забором, или заброшенная школа.
***
Слишком черные (для теней) тени, отброшенные на стены и пол неизвестно кем, явились плавно. Они уплотнялись с каждой неделей, пока однажды не превратились в людей.
Когда Бе решилась рассказать Алексу о плотнеющих тенях, он не удивился - тоже их заметил, хотя поначалу отсмеивался. Говорил, что Бе в прошлую субботу переборщила то ли с борщом, то ли с ширазом.
Никто ни с чем не перебарщивал. Две прозрачные фигуры прибывали как вода в весенней реке, темнели и блуждали по ночным и утренним граням жилища Алекса и Бе. Высокие и низкие, они не подпускали к себе, уходили за углы (как в фильмах ужасов) и сидели молча в темных кладовках, ни о чем не спрашивая и не угрожая.
Когда приходили гости, фигуры прятались. Бе и Алексу казалось, что это у них коллективные семейные галлюцинации, а потому они решили не рассказывать знакомым ни о чем – понятное дело, чтобы не прослыть безумной парочкой.
Призраки стали членами семьи. Они как будто прорвались сквозь портал из другой реальности. Хотя Алекс и Бе не видели ни входа, ни отверстия для просачивания. Сначала появилась низкорослая кудрявая старуха с короткими черными волосами. За ней пришла высокая брюнетка с длинными волосами и в косухе из толстой, как у носорога, кожи.
Брюнетку тянуло к проигрывателю «вега», его Алекс раздобыл на блошином рынке. Иногда пластинка заводилась сама, брюнетка застегивала молнию до горла и, качая бедрами, укутанными в черный шелк платья, танцевала.
Старуха с синими тенями на глазах сидела на кухне с уставшим видом, подперев морщинистыми руками узкий подбородок, и часто смотрела, как Алекс и Бе ужинают.
Алекс знал, что неизвестность проявит себя. Новый мир, возможно, был лучше и волшебнее бордового дома, но там ни он, ни Бе не будут собой.
После первой бутылки вина Алекс пытался перекричать музыку:
- Кто мы? Бе! Кто ты? Бе?
- Я Бе! – выпускала она свой хохот, в который он влюбился, опускала лоб ему на плечо, и он задыхался в ее волосах, так и не понимая, кто они, есть ли им обоим определение.
***
Бе быстро привыкла к призракам. Сумасшедшей она себя не считала. Ее успокаивало то, что старуху и брюнетку видит Алекс, а значит, ничего плохого не происходит. Существа нравились Бе. Алекса они пугали.
Ночами, когда Бе засыпала с улыбкой, радуясь, что в гетто их охраняют существа из другой вселенной (докатилась), старуха подкрадывалась к Алексу и укладывала узкие ладони с длинными линиями жизни Алексу на плечи. Такими же движениями Бе прислонялась лбом к его ключицам. Брюнетка блестела глазами из пространства рядом с проигрывателем. Как всегда.
Сильнее всего Алекса пугало то, что старуха и брюнетка могли танцевать вдвоем, два длинных черных пятна - и днем, и утром, не боясь ни света, ни тепла, но больше любя холод и ночь.
Алекс засыпал к утру под зорким оком, чувствуя еще меньше свободы, чем прошлым утром. Ему снилось, что он смастерил на травянистом дворе крылья и летит по делам вдоль пустырей, аллей, мимо гетто-домов и ангаров.
В следующем его сновидении шел снег и дубил мороз, а в бордовом доме он жил один, так и не встретив Бе. Потом он летел низко над гетто, отталкиваясь от сугробов и снежных шаров, утрамбованных до льдистого состояния. Он летел дальше от бордового дома, и солнце ослепляло его искрами снега. Не успев оглянуться, он освобождался от земного притяжения.
***
- Бежим, - Алекс потянул ее за рукав, - Бе. Бежим.
Он бросил в рюкзак документы, пару свитеров, трусы и футболки. Просунул руки в рукава ветровки.
- Хватай куртку. Давай руку, - он взял ее сумку, бросил туда уже ее трусы, майки, один лифчик, паспорт.
- Не-е-ет. Лучше ты давай мне руку, - Бе танцевала на веранде (везде эти танцы, разбросанные по дням как пирожные) и одновременно пыталась открыть вино. Черные персонажи не боялись света, но веранду не любили. Чтобы утащить Бе с веранды ему пришлось пробираться между их черными фигурами. Они наблюдали за ней из дверного проема, ведущего в холл-коридор. Холл упирался с другой стороны во входную дверь, у которой суетился Алекс.
Черные фигуры загораживали от него и Бе, и солнце. Она нехотя перемещалась в том же танце к двери и смотрела куда-то и на них, и сквозь них, будто сама превращалась в разбегающийся огненный шар.
Они все-таки побежали. Фигуры остались в коридоре, сквозняк шевелил их черные волосы.
***
Алекс и Би сидят в кафе, смотрят в зеркальную стену. Зеркало – в виде осколков, видимо, его сначала разбили, а потом куски приклеили к стене.
Бе все еще под влиянием, улыбается, но уже не танцует. Кофе дрожит от ветра, так же вдохновляюще он дрожит весной в бордовом доме. Кофе везде кофе.
Люди шуршат подошвами по брусчатке старого города, их расплывчатые физиономии гарцуют за выдраенными гигантскими окнами заведения. Из-за туалетной двери журчит вода, хотя ее не должно быть слышно. Слух Бе и Алекса обострился. Они знают это без диалогов.
Все прошло и не прошло. В зеркале снова появляются черные фигуры. Проступают как чернила на промокашке, ходят как в кадре - справа налево и обратно. И смотрят на них живыми-неживыми глазами. Бе танцует синхронно с ними. Опять эти танцы. И Алекс жаждет плясать.
Алекс и Бе, игнорируя оплату кофейного счета, входят в зеркало. Они пользуются тем, что бариста отвернулся посчитать деньги.
***
Они просыпаются на кровати солнечным утром. Их окружают тонкие стены бордового дома. Как Алекс и подозревал, побег был сном, иллюзией, мерцающей надеждой, самовнушением.
Бе тихо спит. Давно обросшая плотью девица в косухе берет Алекса за руку и прислушивается к вибрациям, ждет одной ей ведомого сигнала.
Она выкатывает из гаража черный глянцевый автомобиль. Давно обросшая твердостью плечей старуха красит веки синим.
Теперь все будет лучше, думает Алекс. Выпить кофе, разбудить Бе, нарядить ее в лучшее красное платье (почти бордовое, как дом) и забраться в черную машину. Ее поведет высокая брюнетка в косухе. Теперь Алекс замечает, что косуха немного потертая, будто сшита лет тридцать назад. Старуха надела черное кружевное платье. Кажется, это не ее платье, а платье Бе. Все одеты в черное, кроме стен.
Бе не совсем проснулась. Она набросила как вуаль на лицо пару горстей воды и сидит довольная на сидении. Кожа кресла отражает ее ключицы.
Алекс запирает пахнущую краской входную дверь. Она темнее, чем наружные стены дома, но тоньше. Обустроить поляну для пикников они не успели.
Трехмерные тени забирают их с собой, туда, где они узнают другие миры (если будут хорошо себя вести) и заманят новых людей в мир блуждающих в зеркальных отражениях.
***
Со стороны моря жужжали и зыкали то ли пароходы, то ли траулеры, то ли яхты. Они ехали туда, где им предстояло бродить в темноте по подземным переходам с ароматами сырого мха и холодной плесени. Свет в конце туннеля мог потеряться, надо приготовиться.
Но это потом. А сейчас автомобиль, наконец, выехал из промзоны. Колдобины на дороге притихли. Началось гладкое шоссе. Старый город тоже остался позади. Вдалеке маячил мост, оттуда пахло нагретым асфальтом и теплым углем.
Воздух на краю города, где кочевряжились пыльные многоэтажки, был бежевым. Он напоминал Алексу отработанное топливо. Алекс представил, как вдыхает кислород, а выдыхает что-то переработанное его легкими – бесплотное и невидимое.
Он посмотрел на светлое лицо Бе. Она пугающе веселыми глазами смотрела на деревья, и от этого взгляда ядро тоски в его ребрах растворялось.