Автобус ввернул свою тушу в ворота городка с названием Лиц, хлопнул боками, отряхнулся и заснул. Автостанция кипела от людей – как суп с креветками.
«Перевалочный узел нехилый»,- подумала я и посмотрела на Маргариту Кровопийчук. Внутри станции - средневеково, как в европейском здании, летает пыль, оседает на черных полах с размазанной в хаотичные узоры бывшей пылью. Ветер и руки полотеров создают искусство на заплеванном полу.
Стены вокзала черно-коричневые, сквозь окна (такие тонкие, будто их и нет вовсе, будто это гигантский экран в мир) на пол падают полосы света. Люди опустили веки и углы ртов, в глаза бросаются седые усачи-клыкачи, они похожи на моржей с блестящими затылками и слоистыми шеями.
«Скоро увидишь дома песочно-бордового цвета. В них надо жить, нельзя просто смотреть»,- размышляет Кровопийчук.
Мы посмотрим. Вдалеке – озеро. Видно его суровые твердокаменные края, прилегающие почти всеми сторонами к океану. Потом океан. Берега озера подернуты льдом, ничего не тает, а океан шипит и лезет во все озерные дыры.
- Большое озеро, – говорит Маргарита невольному попутчику, человеку в клетчатых штанах.
- Это пазуха океана. Карман, куда он складывает безделушки, - попутчик смеется от радости, что красиво говорит.
- Мы пойдем на берег? – поет вопросы Кровопийчук, - Душа хочет воды. Мы пойдем к воде.
- Сначала найдем рынок и наедимся до отвала белой рыбы, - говорю я, читала в газете, что самую вкусную рыбу жарят на рынке. Не подгорает.
Рынок закрыт. У прилавков в промасленную бумагу заворачивают порции палтуса и потчуют голодных по сходной цене. Мы голодные и хотим по сходной цене. Вцепимся желтыми от курения зубами в филе (оно называется теша). И понеслась. Продавцы сдержанно улыбаются. Посмотрят нам в лица задумчиво и отвернутся по другим заботам.
Добро пожаловать в Лиц – город на берегу океана. Волны хлещут по скалам на мысе. Темнеет. У самой «шеи» мыса стоит белый рыбацкий домик. У порога лежат скелеты древних рыбин. А мы с Маргаритой стоим на краю. Наедаемся ветром. Дом рыбака кажется маленьким отсюда, но трещины времени чувствуются издалека. Чуть левее в песок зарылась корма старого корабля. Небо наполовину закрыто тучами, наполовину голубое.
- Кровопийчук, холодно. Пойдем, - сказала я.
- Жаль, не дождались камнепада, - сказала Маргарита.
- Может, снегопада?
- Может и снегопада. А то и дождя.
У белого дома показался старик с белой бородой, за ним бежит белая собака - такая же древняя, с тусклой шубой. «Все мы – собаки с тусклой шубой», - любит говорить Кровопийчук.
Мы прыгаем с камня на камень. Старика не рассматриваем, но я вижу его жизнь. У воды легко придумывать чужую жизнь. Свою-то черта с два придумаешь – чем богаты, тем и рады.
На мысе светит солнце, булыжники блестят от соленой воды, белый рыбацкий дом – без трещин. Старику восемнадцать, он сидит с братом на камнях, смеется и чистит сеть, и дурачится. Собака еще не родилась.
Идем в город. Вдалеке – утесы и мшистые камни. Жизнь старика улетучивается из моей головы. Ее тоже съедает ветер.
Город Лиц уместится в спичечном коробке богов. Улицы пусты, как в книгах Лавкрафта. Заведения заточены в подвалах с железными дверями, как в кино о похищениях.
Первый попавшийся бар открыт. Пахнет сыростью, мебель увита цветастой тканью.
У следующего бара есть название – «Трое из Лица». Дверь сопротивляется, клокочет, а после нее – ступени вниз, в неведомые закрома. Лампы едва горят, за столами сидят суховатые люди. Одни похожи на жирных икорных камбал, другие на корюшку. Всем лет по сорок-пятьдесят – парочки мужчин и женщин. А в закутке - толпа дам с графином водки.
«Давай спрячемся в углу», - говорит Маргарита.
Угол темный, а в середине стола – оплывшая, почти ритуальная, свеча-бутылка, по краям растекается парафин.
На входе меня замечает Альбертина Эдгаровна – откуда-то взявшаяся здесь бывшая соседка по коммуналке. Да, это же был ее толстый затылок, это она сидит с графином водки в компании пьяных женщин.
Пока я думаю, что она меня не заметила (на прямоволосых затылках не растут глаза), рассказываю Маргарите о чувствах к океану. Пережить чувство к океану непросто, это вам не человек.
Альбертина Эдгаровна лучше пусть не приближается. Бежать бы, как в прошлый раз. Но стыдно перед Кровопийчук. Она меня такой не знает.
Закон подлости рядом. Альбертина Эдгаровна подкрадывается и трогает плечо, смотрит удавом и садится за стол без приглашения.
- Потрещим, малютка? - говорит.
- Альбертина, сколько зим. Ты нынче в Лице, вот дела. Как жизнь? – говорю я со страхом в голосе. Пятнадцать лет назад я тайком сбежала от ее соседства.
- Таперича я тут мэр. Поднялась на всю катушку. А с тебя за выезд денег возьму. Или похищу. Больно давно тебя искала. А ты сама в руки приплыла, скользкая ты горбуша.
Ничего не понимаю. Она объясняет мне, что не шутит, а я объясняю, что бедна, как амбарная крыса.
- Ну-ну, - хлопает меня по плечу Альбертина, - Встретимся завтра. Там за церковью контора – жду утром. Не придете, останетесь здесь навсегда.
Мир потерял цвет. Поездка накрылась медным тазом. Мы с Маргаритой идем в отель.
Почему бы не бежать? – спросите вы. Я вам отвечу – хотелось еще раз переночевать у океана. Пусть и умереть от невозможности заплатить Альбертине за собственную свободу и исчезновение. Больше никогда не вернемся сюда – покуда Альбертина верховодит, век воли не видать.
Спать. Отель стоял в улочном ответвлении на окраине старого города. Мерцал так, будто его не существовало. Холл с недорогим рестораном ширился вкривь и вкось, как наше настроение. Окна тянулись от потолка до пола. Казалось – всюду темно навсегда, вечные сумерки накрыли отель одеялом без звезд. В комнатах сидели кровати, обтянутые стегаными одеялами.
Маргарита сделала несколько снимков. Изображение туманное, как будто реальность рассыпается. Осколки по краям живописные, но нельзя любоваться ими вечно.
Альбертина Эдгаровна напоминает надутую змею. Она раскладывает на столе времен оттепели мои старые записки и дневники, оставленные впопыхах в той уже снесенной чугунными шарами съемной квартире.
- Ты попала, - косится она в мою сторону и напоминает объевшегося удава.
- В чем дело? За что ты хочешь стрясти денег?
- Я сильнее. Ты слабее. Я полиция, ты чужак. Не заплатишь, убью. Или переломаю ноги. Но сначала прочту на площади все твои дневники. Ты же любишь, когда «все на продажу».
Я смотрю на Кровопийчук. В этом чудесном городе все должно быть гармонично, не желаю сломанных ног. Мы должны бежать вприпрыжку к океану и мыть лица соленой водой.
Альбертина курит «честерфилд» и листает мои потерянные дневники:
- Господи, какая наивность. Из какого ты мира? – скрипит она и сворачивает губы в хоботок, чтобы насладиться новой порцией дыма, - Ржать и ржать над тобой.
Я кротко беру сигарету и поджигаю. Затягиваюсь – хотя от дыма давно болит голова. Прижимаю яркий островок на конце сигареты к страницам своих записок. Они не сырые, в отличие от города, их похоже держали на жарком чердаке. Они не тлеют, сгорают очень быстро, будто их облили бензином и высушили.
Альбертина выпучивает глаза. Она в шоке от дерзости. Не знает, что сказать – не ожидала, что я спалю собственные записки.
Между тем, через десять секунд на столе огромный костер, его не остановишь. Рыжие занавески впитывают сначала дым, потом огонь. Красота.
Мы с Кровопийчук выскакиваем из конторы и бежим по улицам как безумные бегуны. Улицы пусты. Волосы прилипли ко лбу, но силы бежать к океану – это как второе дыхание. Там мы спрячемся в камнях.
В тот же день Альбертина объявила на нас охоту. Мы спрятались в пещере надолго, но каждый день слышали, как скачут вокруг люди, разыскивая поджигателей мэрии.
- Сдавайтесь! - раздавалось из громкоговорителей, - Выход закрыт. Подохнете!
Есть среди утесов нечего, никакой нам жареной рыбы. Утро за утром просыпаемся на мшистых камнях – болит спина, силы уходят. Ногами не пошевелить.
Утром непонятного дня открываю глаза, лежа на забытой шкуре. Бодрствую от шума шаркающих по мху тапок, запаха псины и карканья ворон. Мы слишком голодные, чтобы бежать. Старик с белой бородой укладывает наши тощие тела на старые сани с наброшенной шкурой и дребезжит нами по берегу.
Из шкуры видно только небо – серое с голубыми прожилками. Хороший старик или плохой – неизвестно. Живы ли мы? Куда он нас везет? И кто сделал мэром Альбертину?
Мы смотрим в небо, облака в глазах прыгают каждое мгновение, когда наши сани подбрасывает на каменных кочках. Чувствую, мы скоро окажемся в лапах Альбертины Эдгаровны.
«Улыбнись небу и слушай альбатросов», - говорит Маргарита Кровопийчук и пуще прежнего распахивает глаза. Я улыбаюсь небу, слушаю птиц и смотрю, как мимо проплывают остовы кораблей и рыбьи скелеты.