Ты весь мой свет, вся ясность бытия.
Но я не знаю, где ты - вот в чём сложность.
И нет цены, которую бы я
не заплатила за одну возможность
узнать тебя в толпе, изо всех сил
обнять опять, при всех, в метро московском,
чтоб тоже ты в себе меня носил,
чтоб помнил, как Париж о Маяковском.
Писала она на случайной бумажке, найденной в рюкзаке. Вагон трясло, иногда на неё ненароком наваливались попутчики, заставляя и без того непокорные буквы плясать ещё пуще.
Если набрать в параметрах поиска социальной сети ВКонтакте "страна Россия" "город Москва" "пол мужской" "возраст от шестнадцати до двадцати" и имя "Максим" система выдаст ссылки на страницы более семидесяти тысяч пользователей. Нет. Она не найдет его. Это просто нереально. С таким-то количеством информации. Имя. Просто имя, причём не такое уж редкое. И город. Огромный город. Мегаполис. Она не найдет его. Для того, чтобы это случилось, должно произойти чудо.
И она готова была чудо сотворить. Своими руками. Уже больше месяца каждую свободную минуту она посвещала тому, что просматривала все эти профили, личные данные, бесконечные фото каких-то совершенно незнакомых людей, с Красной площади, с ВДНХ, из столичных клубов и баров, с солнечных пляжей...
Она искала его. Потому что не хотела и не могла смириться с тем, что им не суждено встретиться вновь. Она не была уверена, что ей удастся изменить судьбу. Она просто попыталась это сделать.
"Надо брать от жизни максимум. Нас с детства приучают довольствоваться малым. Воздушным шариком вместо огромного конструктора, маленькой конфетой вместо большого торта. Потому что так удобнее. Меньше претензий - меньше проблем. У родителей. У начальства. У государства. У всех. Но это неправильно. Жизнь одна. И нужно учиться спасать её краски в своих глазах. Каждый миг."
И она начала свои великие поиски.
В день удавалось просмотреть от трехсот до пятисот профилей. От всевозможных московских Максов рябило в глазах. От их друзей, подружек, родственников, накрытых столов, мотоциклов, автомобилей с открытой дверцей. Она даже составила мысленно небольшой топ самых излюбленных сюжетов для фото в соцсетях. От странички к страничке её надежда то почти погасала, то крепла вновь, как свеча на сквозняке.
Чудо – это событие, которое случается, несмотря на свою крайне малую вероятность.
Они познакомились минувшим летом в Крыму. В двадцати пяти километрах от Евпатории на золотистом степном побережье среди живописных мелководных лиманов, покрытых тонкой переливчатой корочкой розовой соли, хрустящей под ногами, как лёд или сахар, располагается небольшой курортный посёлок Поповка. «Попiвка» - белым по синему на разогретом солнцем дорожном указателе.
Тоска, завораживающе прекрасная, нежная, пронзительная как мелодия саксофона под аркой Главного Штаба пробуждалась в ней с каждым воспоминанием. От шоссе к берегу моря мимо заброшенных пустых участков с табличками «продаётся», пыльных заборов и причудливых каменных лабиринтов недостроенных зданий ведёт асфальтированная дорога. Справа от неё на кирпичной стене небольшой гостиницы, глядящей в степь, можно увидеть странные сюрреалистические рисунки и прочесть надпись «Save water, drink wine». Ввиду дефицита пресной воды в Крыму это весьма остроумно.
"Zаяц have a nice trip to Kazantip." Безграмотая надпись краской на одном из заборов. Чья-то претензия на вечность.
Три улицы Поповки – Новая, Морская и Рыбалко тянутся вдоль морского берега. Каждый домик здесь – это небольшой отель, их великое множество, подешевле, подороже, на любой вкус, но большая часть хозяев теперь переживает кризис; в прежние времена от туристов не было отбоя, особенно в августе, когда жаркими звёздными ночами по всему пляжу гремели легендарные дискотеки Казантипа. Украинская Ибица. Тысячи тел, двигающихся в такт музыке, несущейся и мощных динамиков, тысячи рук, простёртых в чёрное крымское небо, феерия разбегающихся огней. Восторженные возгласы людей, одержимых своим мимолётным, но бесконечным и бесконтрольным аффективным счастьем от наркоты, алкоголя, света, звука и взаимного обладания; фигуры, бросающиеся с разбега в ласковые черноморские волны, целующиеся на пляже парочки – запретный и пленительный праздник жизни, закончившийся с приходом российской власти… Нынче Казантип уже не тот. Да, конечно, люди продолжают приезжать сюда, но уже не за цветными впечатлениями шальных танцевальных ночей, а за тихими воспоминаниями о былом, за романтической ностальгией. Те, кто никогда здесь не был, но наслышан, приезжают, чтобы взглянуть на просторный центральный пляж Поповки, мощеный плитами, украшенный соломенными пальмами, огромными металлическими одуванчиками и насекомыми, с незаурядной выдумкой изготовленными из старых машин, подняться на видовую башню над морем, восхититься красотой игры закатного света в многочисленных гранях фантастического радужного кристалла, установленного на высоком постаменте. Каждую ночь здесь по-прежнему звучит музыка. И скользят по остывающему песку острые яркие лучи прожекторов. Не больше десятка человек танцуют под козырьками танцполов, похожими на лепестки исполинских цветов. В пустынных кафе, разбросанных по всему побережью, скучают, облокотившись на стойку, бармены и напиваются три-пять скучных поздних гостей.
Она пересмотрела в Инстаграмме тысячи фотографий, сделанных этим летом в Крыму. #поповка#пляж#казантип#чёрноеморе
Это было с нею уже не в первый раз. Любовные аффекты – более или менее сильные, совсем короткие и довольно длительные, разные – сопровождали её со школы. Голубоватыми ясными зимними вечерами она ездила на троллейбусе к дому Сергея, которого любила в десятом, и могла простоять несколько часов на морозе, любуясь мягким жёлтым светом его окна. Такому восторженному чистому и светлому обожанию могли позавидовать божества на иконах. Она решала за Сергея контрольные и каждый день давала ему списывать домашнее задание. Она сочиняла стихи, которые он вписывал в открытки, предназначенные другим девушкам. Она звонила ему домой, немея от ужаса между гудками, и, не выдержав, вешала трубку, когда её снимали на другом конце… А как-то раз он обнял её, абсолютно по-дружески, без всякой задней мысли, кажется, в благодарность за очередную медвежью услугу по алгебре, прямо на школьном крыльце – это был единственный физический контакт за всё время её великой любви к нему… И яркие пятна замаячили перед глазами, как новогодние фейерверки на тёмном небе – она еле удержалась на ногах; от счастья, овладевшего ею стихийно и безраздельно, захватившего всё её существо, в тот миг она едва не лишилась рассудка.
Потом, в университете уже, был Михаил, доцент. Влюбляясь, всякий раз она впадала в совершенно особенное, отчуждённое и самобытное состояние. Она жила в такие периоды как бы параллельно реальности, думая блаженно и неистово, каждый день, с самого пробуждения до волшебно бесконтрольного мига отхода ко сну, одну лишь непрерывную мысль – о Нём. Она цепенела, когда Михаил появлялся в конце коридора, вжималась в стену, когда он проходил мимо, знала, что он берёт в буфете, какие сигареты курит, следила за ним… И едва сдала экзамен на «удовлетворительно»: у неё стыли руки, стучали зубы, она не могла смотреть ему в лицо, от него было горячо, как от солнца; отвечая на его вопросы, она забывала слова…
Мужчины менялись. Оставалось постоянным лишь её фанатичное служение возникающим чувствам, неосознанное стремление к их экстремальному обострению, к разыгрыванию в воображении величественных и шикарных драм…
Муж стал единственным мужчиной, сыгравшим значительную роль в её жизни, в которого она никогда не была влюблена ни в какой степени. Их отношения складывались рационально, чётко, спокойно. Ей с ним было очень легко. Наверное, лишь поэтому всё и получилось. Не было ни головокружений, ни предобморочных чёрных звёзд перед глазами, ни всепоглощающего ужаса, ни радости, помрачающей рассудок, просто потому, что он улыбнулся или сказал пустяковый комплемент… Не было этой непредсказуемой, как взлёты и провалы американских горок, чудовищной синусоиды эмоциональных аффектов, была ровная дорога, не сулящая никаких неожиданностей прямая…
Но другие мужчины после замужества, к сожалению, никуда не исчезают. Более того, страсть к ним приобретает заманчивый горьковато-пряный привкус трагичности.
Когда её первому сыну было от роду тринадцать дней, муж пригласил своего приятеля «взглянуть на младенца». Стоял ясный необыкновенно знойный июльский день. Небо ярко синело, рубашка на Родионе была синяя, и глаза у него тоже были синие. И эта ослепительная синева, пролившись ей в глаза, осветила всю её душу… Отчаяние необладания смешалось с экстатическим ликованием от возможности просто смотреть. Она едва смогла вздохнуть, она оказалась не в силах произнести ни слова, даже элементарно поздороваться… Муж ничего не заметил, списав её странное поведение на духоту и послеродовую слабость. Весь следующий год она непрерывно думала про Родиона, прочитала вдоль и поперёк его страничку ВКонтакте, прослушала все его сохранённые аудиозаписи; когда никто не мог видеть её, открывала его фото, разглядывала их, трепеща от своих желаний и страха перед ними; дрожала крупной дрожью, когда муж при ней разговаривал с Родионом по телефону… Она просыпалась по ночам, подолгу ворочалась, чувствуя неутолимый жар внутри, мурашки, разбегающиеся по всему телу… Силой воображения она доводила себя до штормового изнуряющего оргазма, просто представляя себе его прикосновения, объятия, поцелуи. И только после этого засыпала.
Страсть к Родиону так же внезапно улетучилась, как и вспыхнула. На семейном торжестве у каких-то общих знакомых она случайно стала свидетелем того, как её кумир ел печенье. Он пожирал его, запихивая целиком, торопливо, жадно, с совершенно неприличным воодушевлением, едва не мурлыча от наслаждения. Оно хрустело, ломалось, сыпалось у него изо рта, мелкие крошки застревали в бороде… Увиденное резко опустило её на землю грешную, божество было свергнуто, прекрасный образ и связанные с ним бесчисленные сюжеты эротических фантазий – забыты…
Потом она влюбилась в голос. Андрея ей даже не суждено было ни разу увидеть в лицо. В течении года муж общался с ним по скайпу на рабочие темы. А она сидела рядом. И ядовитый нектар вливался в неё, растворял здравый смысл, как кислота растворяет кусок натрия; она не понимала ни слова, просто упивалась, как прекрасной песней на чужом языке, этим звуком, этой неповторимой, рождающейся и умирающей каждый миг, механической вибрацией мембраны микрофона… Андрей жил в Дубне. И она под невообразимыми предлогами почти уговорила мужа поехать туда и взять её с собой, но он неожиданно перешёл на другую работу.
В Крыму отдыхали всей семьей. Она, муж, двое сыновей. Уже несколько лет подряд с нею не случалось никакого любовного наваждения, никакого приступа «паники обожания», как писала Полозкова, она думала, что возраст берёт своё и теперь она окончательно успокоилась – на исходе лета ей исполнилось тридцать...
Девушки почему-то любят фотографировать ноги. Просмотрев тысячи чужих профилей, она нашла не меньше полусотни снимков чужих ног. Отдельно. Без тела. Ног в туфлях, чулках и колготках. Голых ног…
Настал век совершенно глупых ненужных и несуразных фотографий. Снимать теперь может каждый. Не вдруг встретишь в большом городе человека без смартфона с камерой в кармане. Потому, вероятно, люди не считают нужным выбирать сюжеты для своих снимков. Они фотографируют и кидают в бездонную пропасть интернета что попало – детали интерьера, еду, посуду, повседневные покупки, вывески, рисунки пальцами на запотевших стеклах… Вряд ли в прошлом веке что-либо из этого заслужило бы придирчивое внимания объектива.
Ей вспомнилось, как в первом классе мама наряжала её на фотографирование. Коричневое школьное платьице – белый фартук. Пышные, как зефир, банты. Не дай бог пылинка упадёт на воротничок. Не дай бог моргнуть или случайно заслонить товарища…
В Крыму ей нравилось гулять по вечерам. Оставаться наедине с морем. Стоять на пустынном пляже возле самой воды, чёрной, тяжёлой, блестящей, слушать её умиротворяющий плеск, и, застыв, внимать непостижимому безостановочному струению времени… Муж редко выходил с нею – предпочитал оставаться в номере, читал или включал он-лайн трансляцию радиостанции «ЭхоМосквы». Выступая за европейский путь развития родной страны, он был крайне озабочен санкциями, наложенными на Россию после присоединения Крыма, открыто выражал свою гражданскую позицию и частенько повторял, что поскольку ни одно государство мира не признаёт Крым частью Российской Федерации его следует вернуть Украине. Однажды он заявил об этом во всеуслышание на автобусной остановке.
- Да ты совсем что ли сдурел?! – возмутился пожилой мужчина с густыми седыми усами, - да тут при Украине такой … (он употребил бранное слово) творился! Молодец Путин, хоть какая-то надежда теперь появилась, что будем нормально жить…
- Вот именно, что только надежда, - вежливо возразил муж, - ничего лучше не станет. Крыму для развития нужны инвестиции, и не маленькие. А кто станет вкладывать деньги, зная, что регион под санкциями и хрен знает какому государству принадлежит?!
- Да ты откуда такой? Небось, дятел столичный? – лицо мужчины стало краснеть. Возможно, он с утра уже немного принял, и у мужа были все шансы получить в бубен.
- Я из Петербурга.
- Ну, ясно… Я сразу понял, где таких дураков делают. Больно жирно вы там живёте, бля, и умные все стали… Инвестиции! Санкции! Только бы языком чесать, какая у нас плохая власть.
Она ласково потянула мужа за рукав.
- Вот видишь, что реальные крымчане говорят…
- И что? – продолжал бухтеть муж уже вполголоса, опасливо оглядываясь на усача, - их кормят обещаниями и жалкими подачками… Квоты в ВУЗах, например. Я лично против всяких квот. Квоты нарушают права тех, кто поступает на общих основаниях. И вообще хорошо живут в регионах, которые приносят прибыль. Крым и в Украине был убыточным, и у нас будет. На фига его присоединяли? Деньги в трубу… И со всем миром поссорились. Хороша выгода.
- Здесь можно туризм развить, отелей настроить, - робко возразила она.
- Да никто не станет тут ничего строить! Страшно же… Вдруг политическая ситуация опять поменяется, и в один прекрасный день придут серьёзные дяди и всё отберут? Не знаешь, что ли, как такие дела делаются? Вот Турция, это я понимаю. Там действительно большой бизнес и реально качественный сервис… А тут так и будут занюханные постоялые дворы, которыми заправляют ушлые тётеньки за пятьдесят!
Недовольная складочка на миг залегла между её бровями. Она испытывала неловкость от того, что супруг произносил такое вслух, здесь, в этом дивном краю, где солнце так щедро согревало его своим теплом... Из чувства благодарности мог бы и помолчать.
- Как поднимемся хоть немного на бабло, полетим в твою Турцию. Пока у нас и на это едва хватило.
На перекрестке улицы Рыбалко с дорогой, ведущей к шоссе, располагаются латки с кругами, надувными мячиками и прочим сезонным барахлом, продуктовый магазин в советском стиле, "недорогая" столовая - иногда она, когда по приходу с пляжа особенно лень было готовить, покупала там детям две порции пюре по пятьдесят с одной на двоих сарделькой - и заведение под красноречивым названием Хмельная Цыпа, на гостеприимно распахнутой двери которого от руки чёрным маркером написано: "ПивМаг" "любой плохой день можно исправить бухлом и сексом", "мы не наливаем лицам не достигшим ничего, в особенности 18 лет."
Там, надо сказать, продается неплохой вишневый сидр. Пару раз она даже его пила.
Дети играли на пляже. Совершенно голые, золотистые, белоголовые, носились они друг за другом, боролись, катались в песке. Она сидела на покрывале, иногда прикладываясь к горлышку пузатой пластиковой бутылки, с наслаждением ковыряла тёплый песок пальцем босой ноги и смотрела, как солнечный диск, становясь всё тусклее и чётче, медленно опускается к сверкающей линии горизонта. "А на небе только и разговоров, что о море и о закате..." В такие моменты совершенно по-особенному думается о смысле жизни, о смерти, неизбежной для каждого, и о том, живёшь ли ты, именно ты, так, чтобы смело сказать: да, я действительно максимально использую свои возможности, да, я доволен тем, что у меня есть...да, я счастлив.
Они шли вдоль моря - она в длинной полосатой футболке под матроску, босая, со шлепанцами в одной руке. Мокрые волосы свисали тугими тяжелыми веревочками. Дети бежали впереди, гоняясь за лёгким надувным мячом, гонимым ветром. Время от времени им удавалось его поймать, но он опять вырывался, словно живой, и мчался прочь.
- Хрущев не мог предвидеть грядущий распад СССР, - говорила она, покачивая рукой со шлепанцами в такт шагам, - Передача Крыма Украинской республике в то время могла расцениваться только как некий необходимый рабочий момент. Она была обусловлена планированием масштабных гидротехнических работ – как раз тогда задумывалось строительство северо-крымского канала для доставки на полуостров вод Днепра. Этого требовало развитие сельского хозяйства в степных районах. Грубо говоря, Хрущёву передача полуострова Украине виделась, как передача земель внутри одной большой семьи. Какая разница, отцу огород принадлежит или сыну? Всё равно морковь с него ставят на общий стол.
- Возможно, ты и права, только теперь это не имеет значения, - муж наклонился за необычным камушком, повертел его на ладони и выбросил в море, - ни одно европейское государство никогда не признает законность присоединения Крыма к России.
- Ну конечно не признает! Им было бы очень выгодно, если бы полуостров вернулся в состав Украины. В этом случае после вхождения её в состав ЕС там непременно появилась бы очередная база НАТО. Вся мировая история, связанная с этими землями, вспомни, это борьба за влияние на Чёрном море…
- Ты наслушалась пропаганды центральных каналов, - махнул рукой муж, - путинские пиарщики только и делают, что стращают нас Америкой, оправдывая тем самым гигантские военные расходы…
- Мама! Смотри, какую ракушку я нашёл!
Она погладила младшего мальчика, прильнувшего к её гладкому загорелому бедру.
- Очень красивая…
Подержав на ладони белую со слабым кремовым отливом створку, похожую на гофрированный веер, она вернула её ребенку.
Когда совсем нечего было делать на пляже, разомлев от зноя и пива, она любила разглядывать песок на ладони и часто замечала, что некоторые особенно крупные песчинки вовсе и не песчинки, а крохотные пёстрые спиралевидные раковины – филигранные произведения неведомого лесковского левши.
Она сидела в ресторанном дворике мола, подключившись к бесплатному вай-фаю, и продолжала заниматься своим странным и с большой долей вероятности абсолютно бесполезным делом. Кто знает, а вдруг у Макса вообще нет странички ВКонтакте? Или он решил зарегистрироваться под другим именем… Чтобы они встретились вновь, должно было произойти чудо. Она не обольщалась. Просто открыла все двери и окна, чтобы чудо не прошло мимо.
В тот вечер после ужина они с мужем выпили немного вина; где ещё пить, как ни здесь – животворные силы земли и солнца собраны в каждой капле тёмно-бордового ароматного напитка… Насладившись прохладным прикосновением тонкого стекла к губам и терпким послевкусием последних капель, она поставила бокал. Муж потянулся в плетёном садовом кресле.
- Я пойду погуляю.
- Конечно, только недолго. Я почитаю и буду спать.
Она взяла на всякий случай дымчато-розовую льняную шаль – на море ночью, особенно при ветерке, бывало свежо – и, громыхнув металлической калиткой, вышла на улицу Рыбалко. Уже стемнело и высоко в небе стояла огромная полная нежно-кремовая луна… Тёплый бриз, нежно касающийся обнажённых плеч, тихая песчаная дорога в свете фонарей, ажурный узор крон ленкоранских акаций, лёгкое опьянение, придающее всему вокруг мгновенное неизъяснимое очарование…
Она шла по направлению к центральному пляжу. Длинное бордовое вечернее платье мягко струилось вдоль шагающих ног. Золотисто-русые волосы пышными волнами спускались ниже лопаток.
Она была красива и как будто бы наивно не подозревала об этом. Высокий лоб, круглые голубые глаза, пухлые чуть приоткрытые губки – трогательно детское выражение на лице взрослой женщины.
Сегодня в воздухе ощущалась какая-то восторженная, небывалая свежесть. Приморский ветер пушил волосы, лежащие на открытых плечах, овевал её всю, высокую и стройную, перебирал мгновенные складки узкой юбки, делающей её похожей на русалку, выплывшую из моря полюбоваться луной… Она немного постояла у воды. Волны были сегодня необычайно тихи – ни одна капля не окропила ни подола, ни носка бордовой замшевой туфельки. Широкая серебристая лунная дорога простиралась далеко-далеко… Казалось, сделай шаг и иди, прямо по ней, не оборачиваясь, не думая ни о чём, забыв, откуда ты и куда… Она поднялась по деревянной лесенке на дощатую террасу небольшого кафе.
Бармен за стойкой читал детективный роман. Ни один посетитель в этот час не нарушал его уединения. Услышав шаги, он поднял взгляд.
- Добрый вечер.
Она села на кожаный диванчик так, чтобы видеть лунную дорогу. Попросила порцию сидра и дополнительный стакан со льдом. Задумалась. В кафе играла тихая музыка, сюда долетало спокойное дыхание моря…
Вдруг внизу послышались голоса. С натужным кряхтением по крутой деревянной лесенке поднялся очень грузный лысый пожилой мужчина в очках, следом его спутник – на вид моложе и значительно бодрее, темноволосый, дорого и аккуратно одетый.
- Добрый вечер, - толстяк широко улыбнулся всем присутствующим.
Она слегка кивнула, бармен ответил вежливым приветствием.
- Милая девушка, - толстяк приблизился и, облокотившись на стол, обратился к ней, - скажите, вы не встречали здесь на побережье трёх молодых парней, один длинный такой, - толстяк простёр руку вверх, - и два поменьше. Это наши друзья. Мы ищем их и никак не можем найти.
- Нет, сожалею, - в её голосе сквозила лёгкая досада - в её тонкое хрупкое лунное одиночество так бесцеремонно вторглись.
Толстяк покачал головой.
- Ай…ай…ай. А вы случайно не знаете… Есть тут ещё какие-нибудь заведения, где они могли бы зависнуть?
Она хорошо знала побережье и располагала в данным момент свободным временем. Почему бы не помочь? Когда толстяк, покачиваясь и охая, принялся спускаться с террасы, она, ощутив вдруг прилив неудержимой непрошеной жалости к его беспомощности, неуклюжести, тяжести, остановилась и подала ему руку.
- Большое спасибо, - сказал он проникновенно и, подняв глаза, взглянул на неё как на живого, не случайного уже человека.
Они прошлись по пляжу, заглянули в несколько опустевших заведений, в каждом из которых толстяк приветливо интересовался у редких поздних посетителей и у официантов, не видели ли они где-то поблизости «трёх молодых парней, один длинный такой, два – поменьше», и всякий раз он выбрасывал вверх руку, показывая, как именно длинный длинен. Толстяк болтал без умолку, робко ввиду значительной разницы в летах пытался с нею флиртовать, сообщил, что в своё время закончил философский факультет МГУ и имеет степень.
Его спутник говорил значительно меньше и казался озабоченным. Представился Олегом. По манере общения - краткие веские фразы, интонации, уважительные, но прохладные - она сразу поняла, что перед нею - человек успешный. Деловой. Бестолковая потеря времени и лишние эмоциональные затраты - ни к чему. Это всё - потенциальные деньги.
Виктор-философ немного порассуждал о том, что учёные нынче не в цене, и частенько им приходится пробавляться чем придётся. Она покивала.
- Ну почему же... - возразил Олег.
Бедных и богатых отличить по образу мыслей даже проще, чем по одежке. Первые постоянно твердят: у нас плохая страна, тут денег не заработаешь, чиновники воруют, начальники не платят, а вторые уверены, что вокруг полно возможностей, не устают их искать, и, в конце концов, находят.
Выдержав ещё около четверти часа напрасных поисков, Олег предложил толстяку отправиться домой.
- Да ладно тебе… Давай ещё по пиву, – просительно молвил философ.
- Хватит, идём, - решительно заявил бизнесмен.
Покинув территорию Центрального пляжа и пройдя примерно сотню шагов от ворот мимо заброшенного участка, попадёшь в ещё одно летнее кафе. «У Ильича». Фонари возле выставленного чуть ли не на дорогу мангала светят ярко, и музыка по ночам разносится до конца улицы.
А ты такооой… Красивый с бородооой!
- Да вот же они! – воскликнул толстяк.
Возле мангала, посверкивая рыжими огоньками папирос, стояли трое. И один из них действительно был длинный, двое – поменьше.
- Дима, Игорь и… Максим. – Отрекомендовал «молодых парней» толстяк.
- Мои сыновья и их приятель из Евпатории, - пояснил Олег.
- Вы только не уходите от нас к ним, - ласково пошутил толстяк, пытаясь её приобнять, – мы были первые… Вы наша дама.
- Хорошо, - легкомысленно пообещала она, поднимаясь вслед за ним на террасу к «Ильичу». Она действительно не собиралась ни к кому уходить и даже помнила, что она замужем.
Потом было очень весело и легко. Она и не заметила, как выпила стакан пива. Потом ещё один, и ещё… Пространство вокруг мерцало. Звенело. Дребезжало. Мазало по глазам яркими сочными красками. Никогда в своей жизни она не чувствовала себя такой свободной и такой радостной. Она напрочь забыла о времени, о муже, о детях в кроватках, всецело отдавшись этому неистовому экстатическому ликованию…
Скинув туфли, она танцевала на деревянном помосте в центре кафе. Другие посетители, взявшись за руки, водили вокруг неё хоровод. Все они лучились неудержимым, как пена на пиве, неисчерпаемым счастьем - смеялись, подпевали, выкрикивали, сияя глазами:
- Мы в Крыму! Крым – это Россия! Да здравствует Поповка!
И она выкрикивала. И танцевала. Босиком. На теплых шершавых досках. Кружилась, раскинув руки.
Это был звездопад. Ослепительный миг славы, силы и красоты. Казалось, маленькие золотые крупинки падают с неба прямо в её раскрытые ладони.
А потом она заметила, что куда-то исчезли толстяк и его деловой спутник. Остались только «три молодых парня, один длинный такой, два – поменьше». Они расселись вокруг неё за столиком, заказали ещё пива, орешков, сушеных кальмаров, и веселье продолжилось.
В Древнем Риме принято было в самый разгар празднества приносить в пиршественную залу покойника. Это должно было напомнить живым о том, что всему на земле определён срок, и потому этот момент, когда они наполняют свои золотые чаши, звонко сталкивают их друг с другом, хохочут и поют, всего лишь момент – единственный, бессмысленный, бесценный.
Бармен закрывал заведение. Оплатили счёт и вышли на улицу – ночь проскочила незаметно – занимался рассвет. Решено было прогуляться к морю, и три молодых парня – Дима, Игорь, Максим – предложили ей выбрать одного, то ли в шутку, то ли серьёзно, с кем пойдёт она, как дама, под руку… или даже в обнимку.
Все трое были симпатичные, задорные, и все нравились ей. Она замерла на миг перед ними, оглядела каждого – у Димы был очаровательный донжуанский прищур лукавых тёмно-карих глаз, он был женат, но это не мешало ему отдавать должное прелестям других женщин; у Игоря лицо было белое и гладкое, как магнолия, и ему, кажется, она понравилась сильнее, чем остальным; а Максим, Макс, как называли его все, был как раз самый длинный, юношески нескладный, худенький, длинношеий, всё лицо было у него в крупных розовых прыщах, и её отчего-то так сильно потянуло вдруг именно к нему…
- Я выбрала, - сказала она, решительно протянув Максу обе руки.
И он взял их, и шагнул ей навстречу.
Другим оставалось только смириться. Компания двинулась по направлению к центральному пляжу: впереди пара – Макс, осмелев, приобнял её за талию, она прильнула к нему – а следом Игорь и Дима с недопитыми стаканами пива в руках.
- Давайте поднимемся на смотровую вышку!
Все единогласно поддержали идею.
Наверх вела металлическая лестница со множеством поворотов. Уставали и останавливались, приводя в порядок дыхание. В конце пути ожидала заслуженная награда – шикарная панорама утреннего моря, окрестных пляжей, зелёных садов и двориков Поповки.
На несколько мгновений все четверо замерли, залюбовавшись бескрайней нежно-голубой гладью воды. Она стояла возле перил рядом с Максом, несмотря на ранний час было тепло, шаль так и не понадобилась ей, она забыла её «У Ильича». Вокруг простиралось перламутровое рассветное небо, лёгкие кремовые облачка виднелись на горизонте… Мгновенное осознание себя среди всей этой беспредельной красоты, тишины, гармонии наполнило восторгом всё её существо. Она повернулась к Максу.
- Можно, я тебя поцелую?
Никогда прежде она не была такой отважной. Впервые решилась открыто выказать порыв, обращённый к мужчине. Ликование пересилило страх быть отверженной и привитый многими поколениями женский стыд перед признанием.
И он ответил «да».
И в тот миг, там, над морем, в сказочно прекрасном уголке земного шара впервые в её жизни сбылось с нею самое главное, сокровенное, трепетное желание – любовное. Она обвила его тонкую длинную шею руками, он чуть склонился, полуоткрытые губы их соприкоснулись… Впервые она целовала того, кого действительно хотела целовать. И он тоже хотел, чтобы она целовала…
На многие километры вокруг расстилалось золотистое степное побережье. В свете восходящего солнца мягко сияла опаловая поверхность соленого лимана. Как лучистые фонарики горели в садах розовые цветы ленкоранской акации.
А она всё целовала его. И не могла остановиться. Никогда ещё не было ей так сладко. Она захватывала его губы, пухлые и нежные, и по одной, и вместе; с небывалым упоением она гладила кончиками пальцев молодую немного бугристую от прыщей кожу на его щеках.
И Максу, кажется, это нравилось. Он прижимал её к себе всё сильнее, его ладони скользили по тонкой ткани платья вдоль плавных правильных изгибов её тела.
- Эти двое, я смотрю, совсем выпали из реальности.
Когда спустились вниз, Дима принялся раскуривать косяк. Игорь составил ему кампанию. И она, и Макс отказались.
- Да вы что, казантип и без "травки"?
- Им и так хорошо, - прокомментировал Дима.
Они сидели теперь на тёплых желтых камнях "лабиринта " – причудливого сооружения на пляже, напоминающего обиталище Минотавра – она у Макса на коленях. И целовали друг друга. В губы, в виски, в мочки ушей, в солоноватые от морской воды шеи. Как будто не было на свете ничего вкуснее.
А потом кто-то сказал, что время - семь. И она, испуганно спохватившись, вскочила, встряхнулась, побежала, спотыкаясь в своих изящных замшевых туфельках, как Золушка с бала... Скоро должны были проснуться её дети.
Муж не заметил её отсутствия. Он лежал навзничь одетый, с закрытыми глазами, глубоко и спокойно дыша во сне, раскрытая книга лежала рядом на подушке. Он часто засыпал вот так, посреди своей вечной напряженной интеллектуальной работы.
На цыпочках пройдя в номер, она стянула с себя платье - снизу к подолу пристали колючие семена каких-то степных растений - некоторое время она сидела на краю кровати, отдирая их.
Дети тоже ещё спали. Она легла, полежала, бессмысленно глядя в потолок. Хмель совершенно выветрился. Она чувствовала себя абсолютно трезвой и как-то необыкновенно тонко возвышенно несчастной.
Она только сейчас поняла, что скорее всего больше не увидит Макса. Никогда.
Там, на вышке, посреди неба, над морем, подернутым лёгкой дымкой, всё происходящее казалось удивительным сном, чарующей сказкой. И просто в голову не приходили никакие будничные мысли про номер телефона, вайбер, скайп или страничку ВКонтакте.
В Крыму хорошо налаженное автобусное сообщение. И цены вполне демократичные. Практически в любую точку полуострова можно доехать на рейсовом автобусе. Машины, конечно, в большинстве своем не новые... Но хотя бы везут... И точно по расписанию.
Так думала она, пока за пыльным окном тянулась степь - безводное море, горячее, хлебное; изредка попадались низкие пологие холмы - волны - и одинокие деревья - точно паруса кораблей. Как, должно быть, красиво здесь в конце мая - когда повсюду распускаются маки - будто молодой капитан Грей вновь расстилает по земле километры драгоценного яркого шёлка, чтобы кроить воплощение своей великой любви...
А сейчас полз, переваливаясь, по сухой бледно-желтой траве, то замирая, затаиваясь, то вновь продолжая путь, перекати-поле - невесомый шарик из упругих тонких золотистых нитей-стебельков.
Привычные к зною и ветрам приземистые степные растения и при жизни кажутся засушенным гербарием. Колючие, жесткие на ощупь, как солома. На голой земле дорог или на пустых полях иногда можно увидеть трещины - замысловатый мозаичный узор - земля страдает от невыносимой жажды...
Соленых озер вдоль степного побережья Крыма - великое множество. С тех пор как эту землю не питают больше воды могучего Днепра, она начала понемногу высыхать, покрываться тонкой розоватой хрустящей корочкой соли... На многие километры тянутся вдоль морского берега обширные соляные пустыни, ослепительные летние снега, бескрайние поля, сияющие на ярком солнце.
Далеко-далеко видно автобус, одиноко пересекающий степь.
Побывать в Крыму и не посетить хотя бы одно из многочисленных христианских святых мест - как минимум странно. Даже убежденного атеиста способен заворожить крест на отвесной скале, ни единой линии в котором не принадлежит рукам человека - природа за долгие века сама нанесла на камень этот таинственный и сильный знак. Гора Качи-Кальон - что в переводе означает "крестовый корабль" - расположена в шести километра на юго-восток от Бахчисарая, над автодорогой на село Синапное.
Святая великомученица Анастасия Узорешительница - освобождающая от уз, покровительница заключенных и прочих узников, не только в буквальном, но и в переносном смысле, - пленников своих ментальных тюрем, сложных отношений и обстоятельств.
Надев длинный и широкий халат, расшитый большими цветами, поверх классической одежды туриста - футболки и шорт - она приблизилась ко входу в пещерный храм. Муж остался следить, чтобы дети не шалили.
Грот небольшой. Внутри прохладно, сумрачно. Сверху свисают крупные тяжелые кисти, изготовленные из разноцветного бисера. Бисером украшены оклады всех икон, стены, свод грота... Если задуматься, сколько этих маленьких радужных стеклянных шариков, этих гладких мягко сияющих застывших капелек, нанизанных на нити, нашли здесь своё место, даже не являясь верующим проникаешься восторженным уважением к величию человеческого труда, к чудесам, на которые способны разум и руки, осиянные любовью, идеей, стремлением к чему-то прекрасному и светлому.
Снаружи на деревянной скамье за небольшим столиком сидела молодая женщина. Она терпеливо наклеивала в определенном порядке на основы - симметричные деревянные крестики - непокорные мелкие бусины. Несколько чаш с разобранным по цветам бисером стояло перед нею. Лишь очень упорные люди способны на великие свершения. И именно их судьба награждает ослепительным моментами истинного свободного заслуженного счастья.
Она немного постояла рядом, любуясь творящимся на её глазах подвигом трудового самопожертвования. Молодая женщина подняла глаза.
- Вы... Вы делаете такие удивительные вещи... - пробормотала она, смутившись от пристального взгляда.
- С Божьей помощью, - ответила женщина и снова погрузилась в работу.
Один из естественных гротов Качи-Кальона обладает примечательной особенностью: если достаточно громко произнести под его сводами слово - оно будет отчетливо слышно внизу, в живописный качинской долине, на полях, раскинувшихся на десятки километров в окрестностях чудесной горы. По одной из версий именно благодаря такому "гласу с небес" жители крымского полуострова были сравнительно легко обращены в христианскую веру.
"Здесь место силы… " - загадочно понизив голос, произнёс экскурсовод. А ей, заворожено глядящей на залитые солнечным светом зеленые склоны гор, больше всего захотелось вдруг крикнуть, отсюда, с этой высоты, истошно, не жалея связок, так, чтобы звук загремел, покатился долго, зажатый громадами скал, над головами изумленных людей:
"Мааааааааакс!"
В глубоком низеньком - не всякий здоровый мужчина сможет стоять в полный рост - затемненном гроте, отделенном резными воротцами от основного помещения Храма Свято-Успенского мужского монастыря, полностью вырубленного в скале, скрыта от праздных взглядов ещё одна знаменитая святыня Крыма - Чудотворная икона Божией Матери. Служка заботливо затворяет и отворяет воротца всякий раз, когда настоятель дает благословение на то, чтобы позволить паломникам, мирянам, туристам поклониться прославленной святыне.
Служка пропускает посетителей по одному, потому у входа в грот всегда собирается очередь. Встав в самый конец и машинально делая по шагу или по два вперёд, когда кто-то выходит, озаренный благодатью, она разглядывает иконы, лица пришедших, товары церковной лавки. Окно над пропастью растворено. Оттуда веет приближающейся грозой. На подоконнике - букет свежих роз.
Очередь подходит. Склонив голову в наспех повязанном платке, чуть робея от царящего здесь всеобщего молитвенного благоговения, и она вступает в тесную обитель чуда.
"Матерь Божия, спаси и помилуй меня грешную..."
Она не умеет молиться. Трогательно неуклюже крестится три раза.
"Пожалуйста, я очень хочу увидеть Макса, ну хоть ещё один раз..."
"Нет. Нельзя о таком просить. Большой грех."
"Пусть мои дети будут здоровы, и муж тоже, и папа..."
Опомнившись, беззвучно шепчет она. Вновь торопливо крестится. Подходит, чтобы приложиться к иконе губами.
Она высокая. Выпрямившись, задевает головой лампадку. Та печально звякает, качается со скрипом на тонких цепях.
- Осторожнее вы, девушка! - возмущенно восклицает служка.
- Простите, пожалуйста... - лепечет она сконфуженно.
- Бог простит.
На миг почему-то суеверный ужас охватывает её.
"Как нехорошо вышло... Вдруг это предупреждение о грядущем несчастье?.. Знак, что Богоматерь не примет моих молитв?.. Может, я проклята?.."
Она покидает грот, потирая ушибленный висок. В церковной лавке долго уговаривает мужа купить ей освещенный крестик. Он, учёный человек, атеист, нехотя соглашается:
- Женская прихоть. Бывает. Только, смотри, не очень дорогой.
В Поповку в тот день вернулись уже затемно. Посетили воспетый Пушкиным Фонтан Слёз в Ханском Дворце - две свежие розы, красная и белая, неизменно лежат там - заглянули в дегустационный зал и старейшую лавку с восточными сладостями.
"Рахат-лукум" - в переводе это означает "кусочек счастья".
Накупили целую коробку ароматных разноцветных кубиков, сваренных по оригинальным рецептам из соков различных фруктов и ягод с добавлением орехов, специй или семян.
Она долго ворочалась в постели - с неизъяснимой тревогой думала о своём досадном столкновении с лампадкой - а когда все уснули, тихо встала и, набросив на плечи шаль, покинула номер. Путь её лежал на берег. Море имеет свойство успокаивать, снимать наваждения, оно отгоняет дурные сны.
На чёрном небе - яркими точками звезды. Время от времени невдалеке коротким белесым всполохом сигналит маяк - словно выпархивает из кустов жар-птица и тут же исчезает. Ночь. Август. Крым.
Постояв немного у воды, полюбовавшись её темной, блестящей - как лакированная кожа - поверхностью, она отправилась прямо по пустому пляжу туда, где, разбрасывая снопы радужных огней, призывно сияя разноцветными переливами света, гремела ночная дискотека.
Танцпол был пуст. Только две девушки, по-видимому, близкие подруги, одна в коротких джинсовых шортах и вторая - в маленьком облегающем платье, обе стройные, танцевали, встряхивая густыми волосами, изгибаясь плавными волнами, красиво свивались друг с другом, кружились за руки под восторженными взглядами нескольких юношей, сидящих за столиком на возвышении.
Она повесила шаль на спинку стула и тоже спустилась на танцпол. Расправила плечи, запрокинула голову, пустив по спине искристые струйки белокурых волос, призывно качнула бедрами... Отбросив стеснение, отдалась музыке, льющейся из динамиков, мерцанию цветных лампочек, чуть слышному ласковому шепоту моря.
Устав танцевать, она присела на крайний стул возле стойки бара. Очень хотелось пить, а никаких денег с собой она не взяла. Пятеро парней за прямоугольным столиком с гоготом распивали коньяк. У них стояла невостребованная двухлитровая бутылка «АкваМинерале». Она решилась попросить.
- Да для тебя мы... всё что угодно... - отвечали разомлевшие юноши пьяными голосами, - куда же ты, красавица? Иди к нам!
Она удалилась. Это довольно странно, но люди, даже если они сами порой не прочь выпить, будучи трезвыми, всегда испытывают лёгкое чувство гадливости при виде пьяных.
Она вышла на пляж. Вдохнула немного свежего запаха волн. Постояла неподвижно, запахнувшись в шаль. Подумала обо всех мужчинах, что были так мучительно желанны, но так и не достались ей...
А потом она увидела Макса. Он шёл по пляжу по направлению к танцполу, отбрасывая на песок длинную тонкую тень. Богородица всё же решила поучаствовать в её судьбе. Или это было просто совпадение. Помолился - чудо, не помолился - случайность. Так религия и проникает в сознание...
Макс не заметил её, или сделал вид, что не заметил. Он пересек танцпол и, ловко запрыгнув на высокую балюстраду, спустился на другую сторону, куда-то за звуковые динамики и огромный светящийся экран, на котором, сменяя друг друга, маячили причудливые электронные узоры фонового видеоряда.
Она продолжила танцевать. Но прежние расслабленность, томность, нега бесследно исчезли: хоть и старалась она двигаться плавно, неторопливо, вливаться в мелодию, но в теле её ощущалось напряжение - где-то там, совсем рядом, находился Макс, он мог посмотреть в её сторону - и нужно было быть идеальной... И ей стало вдруг невыносимо страшно, что она не сможет, как всегда становилось страшно, когда она влюблялась, до невозможности вздохнуть, до мушек перед глазами, страшно как при Сергее, как при Михаиле-доценте, как при Родионе...
Она решила, что ей следует немного выпить. Все знают легенду о рюмочке "для храбрости". С приходом легкого опьянения эта позорная несуразная паника, по идее, должна была отступить.
Она бежала по пустынному пляжу к гостинице. За кошельком. Скорее. Скорее. А вдруг он уйдёт? Лихорадочно вспыхивал маяк - как будто вздрагивал от ужаса, поворачиваясь лицом к темноте. Негромко гудело, спокойно дыша во сне, невозмутимое, мощное, огромное море.
Когда она вернулась на пляж, Макс стоял возле стойки бара и разговаривал с какой-то маленькой брюнеткой - та даже до плеча ему не доставала... Ревность хлестнула её - как кнутом между лопаток, заставив резко выпрямиться и гордо, цаплей, прошествовать к столику молодых людей, что совсем недавно столь заманчиво предлагали ей "всё".
За время её отсутствие состояние компании несколько усугубилось. Парни уже готовы были предоставлять "всё" немедленно; раздетые до трусов, в мелких каплях морской воды, сидели они вокруг стола - только что вышли из моря. Освежились. Но, судя по всему, это не особо им помогло.
- Пошли купаться! - зычно произнёс самый хорошенький, ванильноликий, ясноглазый, беззастенчиво положив руку ей на талию. По словам остальных у него сегодня был день рождения - да ещё какой важный! - восемнадцать лет.
Она испуганно отшатнулась - не дай бог Макс увидит! - подумает ещё, что она дешёвка…
Поискала глазами Макса и не нашла. Вероятно, загадочное пространство позади экрана вновь поглотило его. Интересно, что там?
Алкоголь начал действовать. Несколько минут тому назад в номере она тихо достала из холодильника бутылку вина "Царица Ночи", купленного в Бахчисарае, перед сном они с мужем выпили по бокалу, как обычно, и вина оставалось ещё много; она вытащила пробку и сделала несколько крупных глотков прямо из горлышка - вино было великолепное, холодное, сладкое, в нём вообще не чувствовалось крепости - лучше в своей жизни она ещё не пила...
Она ощутила приятную теплоту в груди. Огни вокруг как будто стали ярче... Она спустилась вниз, выбежала в центр танцпола, и принялась танцевать - как никогда энергично, страстно - она пленительно изгибалась, выпрямлялась, разбрызгивая фейерверком длинные волосы, кромсая ночь своими смелыми, быстрыми движениями - сияя в этой ночи - так призывно, ослепительно, надрывно...
- Офигенно ты танцуешь! - сказала ей девушка в джинсовых шортах. - Меня зовут Вера, я из Москвы! Жалко, что тут нет больше Казантипа, вот было бы круто!
- А ты была на Казантипе? - спросила она, просто чтобы как-то поддержать разговор. Все её мысли незримыми тонкими щупальцами тянулись сейчас к Максу.
- Была! Ты представляешь: отсюда на километр примерно продолжался нудийский пляж, сексом занимались прямо на песке... Сейчас тут скучновато стало...
- Ты с подругами здесь?
- Нет. С парнем! Ты представляешь, мы с ним всего месяц знакомы, и уже вдвоём отдыхать поехали! Наверное, это любовь!!!
Весёлая москвичка была пьяна уже в той степени, когда случайные знакомые кажутся родными. Вера полезла к ней обниматься. Она из вежливости не отстранилась, продолжая оглядываться вокруг в поисках Макса.
- Пойдём в нашу кампанию, - пригласила Вера, потянув её за руку, - Ты такая классная!!!
За столиком все перезнакомились.
Вера и её подруга пришли в восторг, узнав, что ей тридцать, и у неё уже есть дети.
- Просто фантастика! И даже фигура не испортилась! Мы думали, тебе лет двадцать!!! Ты не выглядишь на свои.
Она знала, что не выглядит. Более того, она этих "своих" никогда не ощущала. Ей по-прежнему хотелось интригующих встреч, танцев, головокружительных поцелуев - вечного праздника юности. А свою налаженную устоявшуюся жизнь хотелось иногда вот просто снять, как ставшую вдруг жаркой кофту, и повесить куда-нибудь на спинку стула. Но делать это надо, разумеется, пока никто не видит; и, само собой, как только появится на горизонте кто-то знакомый, нужно успеть напялить свою жизнь обратно, и чтобы всё хорошо, и пуговицы ладно застёгнуты, и воротничок в порядке. Как будто и не снимала…
Москвичи поделились с нею каким-то пойлом, и вскоре она окончательно расслабилась. Стала шутить, хохотать, как хохочут некоторые красивые пьяные женщины, соблазнительно выпячивая большую грудь, взмахивая роскошными волосами; вновь пошла танцевать с Верой, почти охотно обнималась с нею прямо в центре площадки, на глазах у всех ...
А потом она увидела Макса. Он вылез откуда-то из-за экрана, спрыгнул с балюстрады, пересек танцпол, поднялся по ступенькам и приблизился к стойке бара. Теперь он наконец заметил её, и по его глазам она поняла, что можно подойти...
- Привет! - воскликнула она радостно и бросилась ему навстречу. - Я думала, что больше не увижу тебя!
Она сказала это шикарно, ярко улыбаясь. Как бы в шутку.
- Привет! - Макс тоже шагнул к ней.
И они обнялись с той гротескной горячностью, что обычно сопутствует столичным клубным тусовкам. Постояли, чуть дольше, чем следовало бы, не разжимая объятий.
- Ооооо! Какая встреча! - откуда-то выплыл Максов брат Игорь, очень сильно нетрезвый.
Он тоже попытался её обнять, но она отстранилась. Ей было важно продемонстрировать Максу её особое отношение. Она порядочная девушка. Она не обнимается с кем-попало. И не целуется. Она никогда не изменяла своему мужу... Просто теперь она влюбилась. И именно в него. В Макса.
Макс подошёл к стойке и взял себе газировки. Он был абсолютно трезвый, и не выказывал никаких намерений продолжать начатое несколько дней назад... Может, он просто стесняется теперь. А может... Она отогнала неприятную мысль.
Макс попил минералки и отправился обратно за экран. Он ловко запрыгнул на балюстраду и, спустившись на другую сторону, исчез в темноте.
Да что там, в конце концов, такое интересное?
Она немного потанцевала, неохотно, лениво. Машинально допила чей-то коктейль, стоящий на ступеньках...
И решилась. Приподняв длинную юбку, она тоже залезла на балюстраду, ловко балансируя, прошла по ней несколько шагов, и, почти достигнув экрана, спрыгнула на другую сторону.
За экраном находился пульт ди-джея. Всего лишь... И довольно просторное помещение с шезлонгами и мягкими мешками для отдыха.
За спиной самого ди-джея, бородача средних лет, в профиль стоял Макс, уставившись в небольшой монитор, на котором непрерывным штрих-кодом тянулись строки с названиями малоизвестных музыкальных композиций. Они нигде не слышала таких танцевальных мелодий, как здесь. Лицо Макса освещали красные, белые, голубые отсветы прожекторов. Такой длинношеий. Такой юный. Такой далёкий всего в двух шагах... У неё сладко и печально сжалось сердце.
- Сюда нельзя, - неожиданно строго сказал Макс, повернувшись к ней.
- Почему?
Он пожал плечами.
- Но ты ведь здесь?
- Мне можно.
- Ты что, знакомый ди-джея?
- Вроде того...
Он снова уткнул взор в штрих-код на мониторе.
Она немного постояла рядом с ним возле ди-джейского пульта.
Попросила глотнуть минералки, стоящей в стакане на столе, которую время от времени пил Макс. Ей не хотелось пить, она искала способ вновь дотянуться до него, заговорить с ним на прежней волне... Но ничего не получалось.
Потом они удалились в мягкую темноту помещения позади пульта посидеть на мешках. На одном из них спал уже вдребезги пьяный паренек. Она вспомнила, что именно он предлагал ей купаться.
Макс с размаху опустился на мешок. Она села рядом. Они вроде бы были опять очень близко, предельно близко, но между ними почему то сохранялось расстояние, упругое, как автомобильная подушка безопасности...
Она первая нарушила молчание.
- Ты что, не рад меня видеть? - вопрос был задан вроде бы с уместной в данной ситуации шутливо-кокетливой интонацией.
- Я разве сказал такое слово? Рад... - его ответ показался ей несколько более серьезным, чем её вопрос, но и более прохладным.
Вспомнив о маленькой брюнетке, с которой он разговаривал у стойки, она нахмурилась.
- Ну что, все твои женщины уже ушли домой, Макс? - та же игривая интонация. Она нисколько не ревнует, она просто шутит.
- У меня не было тут женщин. - Простой и опять до странности серьезный ответ.
Она испугалась, что ляпнула не то и замолчала. Он тоже ничего не говорил.
Она сидела, чуть склонившись над ним, полулежащим на мягком мешке. Немного осмелев, слабо провела ладонью по его щеке. Пересчитала кончиками пальцев нежные земляничинки его юношеских прыщей. Поцеловать не решилась. Он не сделал попытки освободиться от неё, но и не ободрил встречной лаской.
Она окончательно оробела и убрала руку.
Внезапно кто-то позвал его. Макс встал и, бросив ей на ходу "я скоро вернусь", куда-то убежал.
И всё обрушилось. Она поняла вдруг - ослепительно и страшно - что произвела на Макса впечатление значительно меньшее, чем он - на неё. Или даже вообще никакого... Богородица не сотворила для неё чуда, Богородица дала ей лампадкой по голове...
На соседнем мешке пробудился хорошенький паренек, который звал её купаться. Он по-прежнему был в одних серых трусах с надписью BOSS на широкой резинке.
Она немного поговорила с ним. Оказалось, что он в этом году поступил на первый курс физфака МГУ и хочет стать физиком-теоретиком.
Беседа вскоре иссякла, как маленькая речушка в крымскую июльскую сушь. Она встала и выбралась из обиталища ди-джея наружу.
Москвичка Вера зажигательно плясала на стойке бара. Макса нигде не было видно.
- Мы домой, красавица. Пойдёшь с нами?
Мимо неё снова проследовала нетрезвая компания, праздновавшая восемнадцатый день рождения будущего физика.
Она брезгливо отвернулась. На столиках, залитых невесть чем, повсюду стояли пустые пластиковые стаканчики и бутылки, в пепельницах громоздились окурки. Люди расходились. Было уже очень поздно.
И тут она увидела Макса.
Он шёл, поддерживая своего брата, по выложенной крупными серыми плитами дорожке к выходу с пляжа. Он уходил...
Она постояла, бессмысленно глядя ему вслед. Потом подобрала свою шаль, оставленную на спинке стула в самом начале вечера и тоже направилась к воротам. Всё. Хватит. Нагулялась.
Упоительно тепло. Темно. Звёздно. Всхлипывает своими короткими всполохами маяк. В окнах гостиницы прямо напротив выхода с пляжа - ни огонька. Только желтеет в конце улицы уютным комочком света и гремит попсой закрываемое только под утро заведение "У Ильича".
Муж крепко спал. Она пристроилась к нему, ласково, виновато. Несколько раз легко - он даже не пошевелился - поцеловала его колючий подбородок. Закрыла глаза.
Они побывали потом в Ялте, в Алупке, в Гурзуфе, в Севастополе. Видели Ласточкино Гнездо, Воронцовскую усадьбу, домик Чехова, посетили древний Херсонес - бледно-бежевые крошащиеся от времени камни на ярком солнце - она глядела сквозь зыбкую пелену знойного воздуха - и ей казалось, вот-вот выйдет из арки атлетичный молодой грек в развивающихся на приморском ветру сияющих белых одеждах...
По одной из версий, именно здесь, в Херсонесе, был крещен в Православной вере князь Владимир Красно Солнышко.
С древних времен до наших дней самые разные народы селились на крымских землях, и каждый из них внёс свой неоценимый вклад в развитие, культуру, традиции полуострова.
В восемнадцатом веке князь Григорий Александрович Потемкин, фаворит императрицы Екатерины Великой, прибыл сюда, чтобы строить города, закладывать основу будущего черноморского военного и торгового флота.
Так сложилось, что Крым регулярно становился центром различных военных и политических конфликтов - на протяжении всей истории полуострова ему так и не удавалось занять прочное положение в составе отдельного независимого государства.
Обилие памятников воинской славы в Крыму ещё раз доказывает, что перспективу обладания этими землями находили привлекательной правители многих могущественных держав.
Крымская война, нанёсшая огромный урон экономике николаевской России и значительно пошатнувшая её положение на мировой арене, однако, смогла вновь продемонстрировать врагу непоколебимый дух русского народа.
Длившаяся почти год – 349 дней – героическая оборона Севастополя, ставшая решающей битвой в ходе войны, послужила причиной сохранения Крыма в составе Российской Империи после подписания Парижского мирного договора.
Несмотря на очевидное техническое превосходство армии союзников нашим войскам удалось главное – истощить силы неприятеля и пошатнуть его уверенность в победе.
Даша Севастопольская – первая военно-полевая медсестра в отечественной истории. Как и знаменитая Флоренс Найтингейл, прибывшая в Крым из Англии в сопровождении монахинь оказывать помощь раненым солдатам союзников, восемнадцатилетняя Даша бесстрашно выходила на поля сражений с перевязочным материалом из рваного белья, уксусом и вином. В отличии от Флоренс у неё не было ни медицинского образования, ни необходимых лекарственных средств…
При входе в Севастопольскую бухту в сентябре 1854 года, чтобы преградить дорогу более развитому флоту союзных государств и спасти тем самым Севастополь, было затоплено семь русских парусных кораблей. Огонь береговых батарей и торчащие вверх из воды как штыки мачты делали город надёжно защищённым со стороны моря. В течение следующего года на дно постепенно пошли все остатки устаревшего императорского флота, того самого, который с пламенным эстетическим восторгом запечатлел Айвазовский горделиво проходящим вдоль набережной на смотре 1849 года.
Муж сфотографировал её на фоне городской бухты в том же самом длинном бордовом платье с развевающимися от ветра волосами. Она смотрела в сторону памятника затопленным кораблям, поднимающегося прямо из воды, представляющего собою изящную белую колонну на каменном острове.
Чайки с криками кружились над волнами, иногда садясь на основание монумента.
Балаклавская бухта. Секретная база советских подводных лодок. Из прорубленых в толще скал, заполненных водой штолен протяженностью несколько сот метров субмарины могли абсолютно незаметно выходить в открытое море.
Современные атомные подлодки не могут, конечно, укрыться в узких пещерных тоннелях. Но Балаклава, вход в которую никак не просматривается со стороны моря, по прежнему не теряет своего стратегического значения. Маленькие лёгкие военные катера, покачивающиеся на спокойных волнах бухты, способны в ясную погоду при спокойном море всего за четыре часа достичь побережья Турции.
Инкерман. Пещерная крепость. Пещерный город. Лёгкий вкус и нежная колкость несравненного игристого вина, которое она пила в день своего рождения.
Во время Великой Отечественной войны весь город укрывался в штольнях завода шампанских вин. Люди под землёй работали, учились, воспитывали детей. Здесь были организованы школа, госпиталь и позднее – склад боеприпасов. В июне 1942 года часть штолен пришлось подорвать из-за наступления гитлеровских войск – вместе с вражеской военной техникой и солдатами под завалами погибло большое количество мирных жителей…
Экскурсоводы В Крыму, упоминая Инкерман, любят рассказывать историю о трёх мандаринах. Зима. Суровый военный быт. Тёмные холодные сырые подземные помещения. Дефицит необходимых продуктов. Дети. В инкерманских штольнях насчитывалось порядка сотни ребятишек разных возрастов.
Всякое мудрое и доброе человеческое сердце знает: какие бы тяжёлые времена не переживались взрослыми, детям всегда нужен праздник. В их открытые души каждую минуту нужно вкладывать любовь и радость, иначе что они понесут с собой в будущее?
Под Новый год советские солдаты нарядили для малышей ёлку. Это была не совсем настоящая новогодняя ёлка – ели в Крыму не растут – вместо ели солдаты срубили и принесли в штольню молодую сосну. Они украсили её чем смогли: пустыми гильзами, пулемётными лентами, орехами, завёрнутыми в цветные бумажки. Дети, голодные, оборванные, грязные, принялись петь песни и водить вокруг этой сосны хоровод. Их погасшие в темноте и сырости глаза вновь заискрились. И тогда один из солдат совершенно неожиданно достал из своей бездонной походной сумки три крупных, ровных, оранжевых, как летнее солнце, ароматных мандарина. Три. Всего три. Почти на сотню человек.
Мандарины делили в молчании. Сосредоточенно. Неторопливо. И предельно честно.
Выросший мальчик, который записал эту историю в своих мемуарах, так и не вспомнил, что именно ему досталось: был то крохотный фрагмент пупырчатой кожуры, сочная капелька мякоти или мягкая белесая прожилка… Только запах, восхитительный запах – сильный, свежий, чуть терпкий – мандаринный дух в пропахшем потом и порохом подземелье – остался в его памяти на всю жизнь…
И это всё - Крым. Где ещё так тесно соседствуют друг с другом удивительные сокровища, созданные природой и людьми? Крым - горсть жемчуга на крохотной детской ладошке. Малая часть огромной Родины. Её Родины.
Она мысленно благодарила обвиняемого мужем и прочими «прогрессивно мыслящими» во всех грехах Путина за то, что этим летом смогла оказаться здесь, просто взять и приехать, постоять на этой земле, сухой, соленой, без всякого преувеличения - священной...
Степной ветер трепал на ней тонкое платье, когда она шла, сгибаясь под тяжестью арбуза в сетке, с Донузлавского базара обратно в Поповку.
В пансионате, где они жили, утром того дня имело место неприятное происшествие. Молодую девушку, соседку, добрые люди привезли на машине. Она видела краем глаза, как бедняжку, поддерживая, вели по лестнице на второй этаж, где она жила, растрепанную, заплаканную, в перепачканной юбке.
Проходя по двору, она слышала, как хозяйка разговаривала с кем-то из своих помощников. Участливая женщина велела принести пострадавшей гостье наверх завтрак и пиво для расслабления и отдыха.
Девушку, судя по всему, минувшей ночью изнасиловали.
- Это всё долгое эхо Казантипа, - буркнул возившийся неподалеку с кабелем пожилой рабочий, - Привыкли тут ко вседозволенности. Пляж был этот... как его... нубистский... Девки голые невесть чем обдолбанные на берегу валялись - пользуйся кто хошь.
Она зашла к себе, разрезала арбуз на две половины и одну понесла наверх, соседке.
Та лежала в номере на кровати, отвернувшись к стене, и испуганно встрепенулась от стука.
- Это вам, - арбуз в её руках сверкнул блестящим алым ароматным срезом.
Она поставила его на стол и поспешила уйти. Ей сделалось вдруг неловко от этого своего непрошеного вторжения в чужое несчастье.
До отъезда оставалось меньше недели.
Она ещё лелеяла слабую надежду случайно встретить Макса до отъезда, где-нибудь в кафе, в магазине или на пляже.
Но этого не произошло.
Она убеждала себя, что вернувшись в Петербург перестанет думать о нём. Глупо, в конце концов. Случайный мальчишка. Легкомысленный флирт. С кем не бывало. Плюнуть и забыть.
Он-то ведь наверняка, проспавшись, забыл. Сколько у него впереди ещё таких разгульных молодых ночей? Сколько податливых горьковатых губ хмельных женщин?
Это у неё он один. Единственный. Первый. Мимоходом прикоснувшийся к её тайному огню.
Вот ведь как бывает. Она сумасшедшая. А он, не подозревая, выдернул пробку, выпустил на волю лихих её демонов...
Больше всего информации сообщил о себе толстяк. Виктор. МГУ. Кандидат философских наук. Этого уже достаточно. В век информации по малюсенькому фрагменту можно достроить всю жизнь человека - так морская звезда вырастает из одного отрезанного луча.
Он друг отца Макса. Базы данных сотрудников ВУЗов, списки выпускников разных лет, соцсети - ей в помощь.
Наверняка хоть где-нибудь есть его фотографии. Лицо толстого философа она запомнила очень хорошо.
Найти его... А там...
Что она ему скажет? Какие причины придумает для мужа, почему ей понадобилось срочно ехать в Москву?
Но она была полна решимости идти до конца. У неё было чувство, что если она остановится, произойдет что-то очень страшное.
Она втихаря продала изумрудные серьги своей покойной матери, которые той достались от прабабушки, жившей ещё при царе.
В Москву без денег нельзя. Как там без денег?
Ты мне вырвала сердце, Москва, хоть была рождена я
на Неве. Эти звёзды твои отовсюду видны.
Золотая Москва. Нефтяная Москва. Козырная.
Напоенная кровью рублевой огромной страны...
Она собиралась туда как на тот свет. В один конец. Ни одна мысль не шевельнулась, как она вернётся потом обратно, спустя неизвестно сколько времени...
Она сначала хотела предупредить мужа об отъезде. Но потом поняла, что не сможет придумать достаточно веских причин, чтобы он отпустил её.
Побег.
Когда она думала об этом, у неё тревожно и сладко щекотало в груди...
Увидеть Макса опять. Только теперь уже не в футболке и бледно-голубых джинсовых шортах с отворотами, а в брюках, в куртке и какой-нибудь стильной вязаной шапочке. Может быть, он носит шарф, и золотой крестик, который она заметила у него в Крыму, спрятан под толщей всей этой одежды.
Побежать ему навстречу. В хрустальных предзимних сумерках ослепительно ярко, как новогодняя ёлка, сулящая исполнение желаний, зажгутся огни вечерней Москвы.
Побежать и... С необъяснимым чувством вечного болезненно нежного родства обняться, уронить голову к нему на грудь, почувствовать холодной порозовевшей от ветра щекой грубоватую ткань куртки. Подняться на цыпочки, обвить руками его шею и так замереть, взволнованно ожидая, когда он чуть склонится, чтобы коснуться губами губ...
Она нашла кое-что, незначительные зацепки, но этого хватило, чтобы дать попутный ветер парусу её надежды.
Современное информационное пространство - спасение и угроза. Здесь есть всё, и если кому-то что-то очень сильно нужно, он сможет это добыть. Не оставляйте свои конфиденциальные данные в открытом доступе.
Она собрала необходимые вещи в удобную спортивную сумку. Постояла у окна, залюбовавшись широким разливом Невы в дрожащих золотых бликах, огненной стрелой Невского проспекта, светящимися арками мостов - с высоты последнего этажа новостройки - панорамой самого красивого северного города на земле.
Небо только начало робко светлеть с одного края, розоветь, как созревающее яблоко. Ранний час.
В прихожей она надела пальто, шапку, ботинки, перекинула ремень сумки через плечо. Глянула последний разок в зеркало. На удачу.
Внезапно она услышала знакомый, оглушительно громкий в тишине уснувшей прихожей стук босых пяток по полу.
- Ты куда, мама?
Пятилетний мальчик, её младший сын, пробудился - толи он услышал шаги в ночной тишине, толи просто ощутил сквозь сон ту пустоту, какая наступает, когда кто-то очень близкий под утро покидает комнату.
Он вылез из своей кроватки, и как был, без тапок, в тонкой застираной маечке и трусиках выбежал в коридор.
Он стоял перед нею. На холодной плитке. И смотрел снизу вверх своими большими безжалостно честными глазами.
И она вдруг как будто проснулась. Наваждение последних месяцев резко спало с неё, словно покрывало, которое потянули за угол.
Куда она собирается ехать? Зачем? Это же безумие...
Она поставила спортивную сумку на подзеркальный столик. Положила на неё перчатки. Сняла шапку.
- Никуда, сынок. Я уже вернулась. Ещё рано. Иди спать.
Санкт-Петербург, 2016 год
P.S. Моё слово - моя последняя надежда. Единственное средство дотянуться до человека, находящегося, возможно, на другом конце света. Если ты, читающий эти строки, именно тот Макс, которого она ищет, пожалуйста, напиши мне.
anja.vorontzova@gmail.com
Мир так прекрасен. И чудо всегда где-то совсем рядом. В одном клике.