Любовь и ненависть - продолжение 13, гл. I

Дастин Зевинд
Дома меня ждали не веселые картинки, а плохие известия. Таня отправила гнусное письмище в адрес моих родителей, - "поздравила", так сказать, с праздником, обвинив их во все тяжкие… Отца забрала скорая, а мама молчала, не хотела со мной говорить. Вскоре ту долбаную маляву я швырнул противной сказочнице в сусалы, зайдя во время проводимой лекции в ее аудиторию, - некрасиво, но… c'est la vie! - мы несовершенны. Вслед за этим бенефисом, началась такая катавасия, что уму непостижимо! Постфактум собрали "возмущенных коллег", поставили на уши бюро комсомола, вызвали курьером на ковер в деканат и доступно объяснили, что лучше будет уйти самому, чем остаться, позоря седину своего отца и их, а не мой уже (!) факультет. Недолго артачась, забрал свои документы, махнул пером в какой-то ведомости и был таков. Не поминайте лихом! При выходе с территории института, мне встретился наш бывший декан, Иван Манолов, талантливый руководитель и нехилый эстрадный певец. Его тоже прогнули местные мафиози, вынудив уйти с должности на научную работу. Он подбодрил, пообещав способствовать моему восстановлению в следующем учебном году, если вернусь. Но я не собирался туда возвращаться, "слепого орла" там боле никто не ждал и ничто не держало...


Четыре с половиной месяца Татьяна не давала мне развод. Я не упорствовал, - надоело бодаться: чему быть, того не миновать. Устроился на полную ставку в том же строительном управлении. Назло врагам приходил в институт улыбаясь. Хрен вам, а не слез моих! Те, что были моими друзьями, ими и остались, не подавшись ни устрашениям, ни публичной порке, ни уговорам. Это наводит на мысль, что хорошие люди редко меняются в худшую сторону. Проживая с ними в одной квартире, я научился делиться последней рубахой, последним куском хлеба, последним рублем. Только любовь свою, кристально-чистую, я никогда с братвой не делил...


Люба приезжала в уже заснеженный город, один раз, даже, переночевала у нас. Когда под утро ей стало холодно, она попросилась ко мне в альков, но ничего не случилось, вернее случилось, но не то. Нагрянула мама моя, родная. Узнав что я бросил институт, отец настроил ее вернуть "блудного сына" домой любыми средствами, иначе пропаду или он сгинет. Я вышел маме навстречу, с девушкой своей не простившись… Наверно, неправильно выбирать между любимыми и родителями, однако все сложилось именно так…


24 января, 19.. года, после рекордно-долгого вынашивания, но недолгих родовых схваток, Таня родила мне/себе… одиннадцатимесячную дочь! Как-то, в одном научном журнале вычитал, что недоношенные мальцы рожаются куда сложнее... Впрочем, я не циник, это все касаемо строгой эмпирики, а не наших с ней отношений. В конечном счете, любые дети, даже из медицинской пробирки, - цветы человеческой жизни. И этому маленькому цветку я дал лишь свою фамилию. Мог бы дать и любви отеческой, но такой возможности не было. Когда я предстал с подарками перед их порогом, появилась милиция и знаете, очень непросто, попав в КПЗ, доказать, что ты не людоед и не бешеный слон. А все потому, что мои расчудесные "родственнички" сочинили эпистолярную кляузу, в которой утверждалось, что я "ежедневно и еженощно" угрожаю им жестокой расправой!.. Никого со мной рядом не оказалось, ни ангела-хранителя, ни номенклатурных, весомых друзей. Выручил дедушка Илья, папин отец, орденоносный ветеран войны и первый участковый милиционер когда-то административного района Энск. За его былые заслуги меня отпустили, но дали совет: держаться от бывших подальше, иначе тюрьмы не миновать.


Но беда одна не ходит - моя девушка прислала мне тревожную весть, прося вернуть вcе ее фотографии и письма. Эта странная на первый взгляд просьба была получена мной вместе с повесткой в городской суд, для рассмотрения дела о расторжении нашего с Татьяной брака. Не зная чему огорчаться больше, своей грядущей свободе или Любиной безапелляционной просьбе, я две недели ходил сам не свой - молоток, стамески и гвозди - все валилось из рук… Где-то в конце зимы она приехала с какой-то подружкой и мы втроем пошли к моим театральным друзьям, на их итоговый спектакль, в городскую обитель Мельпомены имени Василия Александровского. Люба подозрительно безмолствовала и я весь напряженный молчал, ожидая скорейшей развязки. Не театральной, нет, там по сценарию все хорошо кончалось…


В антракте первой заговорила она, любопытствуя, что за волшебная корочка затерялась в моем кармане, что билетеры так вежливо расступились и пропустили нас в фойе. Уловив тревожную составляющую вопроса, ответил в созвучном ему тоне:

- Не переживай, я не сотрудник КГБ, у меня другое хобби!

Тогда моя Любовь, никогда не будучи колкой, поздравила... с родившейся дочкой!

- Спасибо, уже поздравили…

Я понял, что развести с ней приятную антимонию не получится и немотно дожидался окончания спектакля. Вовсе не того, что шел на сцене, а того, что игрался в партере.
 
Постановка театральной студии, в которой я месяц учился правильной дикции, завершилась триумфом добра и продолжительными аплодисментами.


На улице я спросил:

- Для чего тебе вдруг понадобились фотки и письма?

А она, стесненно озираясь на свою встревоженную подругу, чуть слышно ответила:

- Ты сам прекрасно понимаешь... между нами всё кончено…

- Почему, любимая?

- По кочану... Мужчина, имеющий ребёнка с одной женщиной, не может принадлежать другой.

- Но, ведь, ты об этом знала, зачем подала мне надежду?

- Я просто тебя любила...

- Любви в прошедшем времени не бывает!

Разорвав на мелкие клочки “компрометирующие” её бумаги, я бросил их ей под ноги:

- Мне не нужна твоя ложь в конвертах!..


Гордость и предубеждение. Это не про нас. Люба не хотела делить меня ни с кем. Ни с Таней, ни с родившимся дитем. А мне было поздно что-либо менять, меня без меня поделили. Я один был в том виноват. Это расплата за все мои быстротечные шашни, за позднее просветление ума и за ранимые чувства тех, о которых я никогда не пёкся. Быть популярным, не означает быть счастливым, а всего лишь - затребованным. Сейчас, я думаю, знаю, настоящее счастье приходит, когда любишь и любим.


http://www.proza.ru/2016/10/24/15