Раздался звук откупоренной бутылки, и в ванне почувствовался ядреный запах табака. Глаза на лобке ожили, губы зашевелились, и Люсьена услышала знакомый хриплый голос:
– Пресвятая Богородица! Я уж думал, глотать придется.
Это был сторож. Грудь у Люси напряглась, и внизу раздался чих, окропив ляжки брызгами.
– Будь здоров,— непроизвольно вырвалось у девушки.
– Спасибо, матушка!
Кровь хлынула к Люсиной голове. Она принялась трясти кулаками, не зная, что делать.
– Сука,— вырвалось у нее из груди с такой тоской, что Люси снова расплакалась.— Как же ты, мерзавец, в меня залез? Я же тебя, гада, сгною. Падлы, что же вы со мной творите? Что я вам сделала? — обращаясь ко всем обманувшим ее мужчинам, навзрыд кричала Люся.
– Успокойся, матушка,— донеслось из-под платья.
– Какая я тебе на х... матушка? Козел старый. Ты что, меня с Дусей своей перепутал? Вылазь, старый пень, пока я тебя опасной бритвой не изуродовала.
Схватив Семин «золинген», она полезла под платье и взяла себя за губу. Старик мычал, пытаясь что-то объяснить, но с оттянутой губой из него вылетали только шипящие звуки.
– Тварь,— продолжала ругаться Люся.— Как же у тебя, пентюха старого, получилось? Туда даже хрен со скрипом влезал, а ты гад, смотрю, с грязными сапогами поперся. Мать моя женщина! Ну почему все голодранцы достаются именно мне? Нет бы, Ашот заполз, да я его сама бы запустила, или Максим Максимыч из бухгалтерии. Так нет, бл..., обязательно какая-нибудь сволочь прошмыгнет типа лесника. Хоть бы сапоги снял, паскуда. Буфера вон все сплющились, как будто по ним автобус проехал.
Оттянув две губы разом, Люся намазала вокруг пеной для бритья и принялась сбривать седую щетину:
– Ты у меня, бл..., покуришь еще. Спасибо фуражку не надел, а то пришлось бы к п...зде еще и руку прикладывать, честь отдавать.
Закончив с бритьем, Люся снова задрала платье. Пока она сбривала щетину, указательный палец по инерции залез между двух губок и ткнулся во что-то железное.
– Вот же, бл..., он еще и с зубами! Попала по полной программе. Так мне и надо, дуре. Хорошо, что евонную Дусю туда не засунули. Как же быть-то теперь? Кому ни расскажешь, засмеют. Так, спокойно, Люсенька! Думай, думай! Х...ли тут думать, вываливайся, давай! — Люся подпрыгнула.— Ах, ты так? Да я тебя выскребу завтра! Нет, сегодня!
Она судорожно набрала чей-то номер.
– Давид Иосич... Что? Три часа ночи? Извините.
Обреченный взгляд девушки остановился на помятом клочке бумаги.