фото из интернета
Люда приспособилась к походной обстановке на второй день нашего крымского путешествия. Ярко выраженное недовольство исчезло, в глазах появился интерес. Я свыкся с ее лицом, лишенным макияжа, почувствовал, наконец, себя сильным мужчиной, а не ничтожной особью мужского пола, предметом ее забот.
Под рюкзак я поставил Люду фактически обманом. После месяца нашего знакомства предложил поехать в Крым. Приближались так называемые «октябрьские праздники», к которым можно было добавить субботу с воскресеньем и пару отгулов – получался мини отпуск. Она готовила купальники, панамки, тапочки, я – рюкзаки, анораки, туристские ботинки, брезентовые штаны. Легкая капроновая палатка, двуспальный мешок, примус, топорик и котелки давно ждали своего применения. На дно рюкзака я положил на всякий случай тридцать метров прочной капроновой стропы и пару карабинов.
Вчера перед отправкой на аэродром, я объявил свои планы пройти к морю через Демерджи.
- Но зачем? – возмущалась Людочка, - троллейбус из Симферополя до Ялты ходит. Там снимем комнату у моря.
- А мы выйдем на перевале, - я в первый раз позволил себе говорить уверенно и жестко, - через два дня в Алушту пешком придем.
Обычная улыбка слетела с ее лица, оно стало холодным и сердитым. Но пришлось покориться – она сменила одежду и демонстративно запихнула в рюкзак курортные принадлежности.
После первой ночевки в палатке Люда бодро шагала за мной по влажной траве и звонким голосом изредка обозначала свое женское присутствие:
- Я совсем промокла!
- Дай руку!
- Помоги перебраться через ручей!
К полудню подошли вплотную к Долине приведений. Мы прикасались к холодным подножьям этих серых каменных исполинов, поднимая головы, ощущали себя ничтожно-маленькими существами. Незаметно, в полной тишине миллионами мелких капель закрывая вершины, спустился густой туман – белое прохладное облако.
Нас познакомили друзья, нашедшие друг друга по объявлению. С Володей после недельного отдыха по профсоюзной путевке, мы обменялись телефонами и продолжали общение. Люда подруга его жены Тани мечтала выйти замуж. Обе из среды торгового братства, привилегированного слоя общества в те времена всеобщего дефицита. Не получив от судьбы любви с первого взгляда, ощущая однако взаимную симпатию, мы встали на путь постепенного обретения семейного благополучия.
На третий день нашего знакомства Людочка, хохоча, корила меня:
- Посмотри, во что ты одет! Где ты взял эту курточку? Сам, что ли сшил? В твоих башмаках только по горам лазить. А свитер, сколько лет не стирал?
После двух посещений магазинов, торгующих импортной одеждой, у меня появились пальто и туфли из «Белграда», костюмчик из «Польской моды», шапка ондатровая пирожком. Все по блату – для Людочки, продавщицы одного из московских универмагов любой дефицит без очереди, из-под прилавка. По понедельникам и четвергам, на наши совместные ужины Люда приносила в маленькой сумочке недоступные мне продукты: говяжью вырезку, немного воронежского окорока, красной рыбки, зернистой икры. По вторникам и пятницам после совместного завтрака я получал из ее заботливых рук чистые и хорошо отглаженные рубашки, модный правильно завязанный галстук.
Через две недели такой благодати, находясь в теплом облаке забот, я начал тяготиться ее настойчивой опекой. Мне совершенно не хотелось, поддавшись и привыкнув, вскоре потерять лицо, превратиться в стандартного красиво одетого ленивого толстяка – таких истуканов было несколько в нашем научном отделе. Из-за созревшего протеста я решил рискнуть - отправиться с Людой в необычное романтическое путешествие, где ее показная любовь к вкусной еде и импортным тряпкам рассеется как туман. Там и видна будет настоящая ее натура.
Я помогал Люде переходить через ручейки, посматривая на столбчатые скалы, едва видимые справа от нас. Начинало темнеть. В сплошном тумане поставили палатку, постелили внутри коврики, теплый двуспальный мешок.
Такой палатки, как у меня, не было и не могло быть ни у кого – сам сшил из парашютного капрона. Все мои знакомые называли её скворечником. Вместо распашных дверей на передней прямоугольной стенке - круглый тубус, стягивающийся по кромке тонким шнурком. Никакое насекомое не залезет. Другое ее удивительное свойство – свет от костра или от фонарика внутрь проникал, но рассеивался на тонкой матовой оболочке.
Люда скоренько спряталась от сырости в палатку. Когда примус разгорелся, я осторожно внес его внутрь, отчего стало жарко. Через полчаса ужин был приготовлен и съеден, примус остыл. Окончательно стемнело. При свете свечи, забравшись в спальный мешок, положив голову на рюкзак со стропой и остатком продуктов, я любовался плавными движениями подруги. Ее вечерний туалет и переодевание затягивалось, и я задремал…
- Вол-ки! – вдруг надрывно зашептала она, - смот-ри!
Испуганный не на шутку, я моментально выпорхнул из спальника, взглянул на переднюю стенку и замер от ужаса. В полной темноте пара светящихся огоньков пробивалась сквозь белый капрон палатки, передвигалась слева направо, слышался рык. Потом появилась вторая пара точно таких же огоньков. Да, сколько же их тут! Неужели учуяли? Люда схватила топор, в ней опять проснулось желание руководить:
- Разжигай примус, быстро! По моей команде выбегаем. Я бью топором, ты тыкаешь им в морды огнем.
Подчиняясь командам, я нащупал в темноте остывший примус. Предстояла опасная операция: здесь, внутри палатки налить бензин в чашечку, окружающую горелку, поджечь, дождаться пока она раскалится, подкачать воздух и только после этого появится устойчивое компактное пламя. В палатке никогда и никто этого не делал, ведь горящий бензин наверняка прольется. Тогда и от волков, и от пожара придется уносить ноги. Я, стараясь успокоиться, тихо, тихо отодвинул Людочку от стянутого шнурком выхода. Готовый к жестокой схватке, бесшумно развязал левой рукой кромку входного тубуса, весь в напряжении правой рукой сжимая топор…
Находясь в состоянии настоящего стресса, глядя через маленькую круглую дырочку, я выискал светящиеся волчьи глаза и, не находя их, боялся, что волки услышат сумасшедший стук моего сердца. Понятно, что чуткие звери могут прятаться и напасть неожиданно.
Перемещая свой взгляд влево, вправо, вверх, вниз…я вдруг увидел завораживающую картину. Сердце моментально успокоилось. Как под гипнозом, я просочился сквозь белую оболочку палатки, скрывавшую настоящую тайну черной южной ночи. Туман давно растаял.
Через несколько секунд, стоя в полуметре от обрыва, я обнимал правой рукой упругое тело подруги. Внизу вдоль берега Черного моря, вселяя восторг и спокойствие, сияла электрическими огнями курортная Алушта. Далеко, далеко еле слышно рычащий на подъеме одинокий автомобиль, входил в вираж дороги. Несколько секунд две его фары, не ослепляя, светили прямо нам в глаза, а потом померкли, ушли в сторону.
- Вот они серые волки, а Царевич внутри сидит, в Симферополь правят.
К полудню спустились с гор в полупустую Алушту. На нас купающихся в теплом еще море смотрели с удивлением несколько скучающих курортников. В Ялту переехали после ночевки в пустом доме отдыха,. Там тоже скукота – даже кафе закрыты, и автобусы уже не ходят на скрытую в облаках гору Ай-Петри. В дом-музей Чехова, добирались пешком. Утром Люда заскучала:
- В горах интереснее, - и настойчиво потребовала, - придумай же что-нибудь!
- Есть одна задумка, - улыбался я, радуясь, что у нас появилось общее увлечение.
Небольшой автобус, рыча и раскачиваясь, перевозил местных жителей куда-то внутрь полуострова. Добродушные русские бабы в выцветших одеждах наперебой советовали нам, где лучше выйти, чтобы попасть в Большой каньон.
- Прямо за Соколиным у тропинки останови им, - обращалась дородная женщина к пожилому водителю, который в ответ кивал головой, не отводя глаз от извилистой дороги.
Находясь на самом дне Большого каньона, мы чувствовали себя, как на берегу подмосковной речки в конце августа – уютно и тепло. Хотелось остаться здесь хотя бы на ночь. Но скатывающиеся с пологих осыпей камни предупреждали об опасности.
- Отсюда на Ай-Петри можно забраться, - намекнул я, зачерпывая кружкой ледяную воду из речушки.
- Так пошли! – с готовностью ответила Люда, дожевывая последний бутерброд, купленный в Ялте.
Когда мы ступили на мокрый склон, мелкие камешки из-под ног сыпались вниз, мешая восхождению. Пришлось объединиться в связку, наспех сделанную из парашютной стропы и карабинов. Я забирался метров на двадцать, а потом, закрепившись, тащил за собой Людочку, наблюдая, как смешно разъезжаются ее ноги на скользком склоне. Когда мы оказывались рядом, я поражался, насколько мужественным и родным выглядело ее лицо и, как грязен был ее еще недавно белый анорак.
Подъем очень скоро стал пологим. Часам к четырем выбрались на плато. С обрыва ничего не видно, только густое облако, отделявшее нас от курортной Ялты. От не очень приятной перспективы ночевать на Ай-Петри нас избавила средних лет пара, путешествующая на своей легковушке.
- Поехали вместе в августе к морю, - предлагала Таня, усаживаясь к праздничному столу по случаю ее дня рождения, - мне обещали четыре путевки в Гурзуф.
Володька смотрел на меня почти умоляюще. Я понял, как он глубоко забрался под опеку жены. Так и хотелось согласиться.
- Что-то мне не хочется, - пришла на помощь Людочка, - мы с Толиком уже собрались на лошадях покататься и по Телецкому озеру на байдарке пройти. К тому же в августе на Алтае кедровые шишки созревают, полно красивых мест вокруг.
- Ну, ты даешь, подруга! Когда на свадьбе гулять будем?
- Еще Новый год надо встретить, - Люда вопросительно и весело посмотрела на меня…