======== Глава 4 ========
Южная окраина Унграда. Утро того же дня.
Джейкоб Моргфорд проснулся в том же настроении, в каком и ложился – прескверном. И дело было не в том, что пробуждение настигло его в столь непривычно ранний час. И даже не в том, что слуга не закрыл окно на ночь – приближение настоящей осени уже ощущалось, погода смурнела - и теперь в просторной хозяйской спальне было холодно как в склепе. Нет, причина его недовольства была куда серьезней. Завернувшись в шелковое одеяло, словно куколка гусеницы, Джейкоб сел на кровати, все еще надеясь почувствовать обволакивающую утреннюю дремоту. Но сон ушел безвозвратно. Высунув из-под одеяла ногу, чтобы нашарить под собой тапочки, Джейкоб резко одернул ее из-за нестерпимой боли в колене – последствие недавней травмы.
— Ганс! Ганс! Черт тебя дери, — Джейкоб нетерпеливо дергал шнурок, висящий над кроватью; где-то на первом этаже особняка раздался звон колокольчика.
Через несколько мгновений в дверях появился пожилой худощавый мужчина, седой, сутулый, с неизменной миной усталости на лице, в тусклых глазах которого мелькнуло удивление. Он явно не ожидал увидеть господина бодрствующим раньше обеда. Его молодой хозяин посчитал ниже своего достоинства громко браниться и продемонстрировал свое недовольство лишь испепеляющим взглядом. Старый верный Ганс умел читать мысли не хуже заправской ведьмы:
— Разжечь камин и подать завтрак, господин?
Джейкоб ответил тоном холодным, как это утро:
— Разумеется. Но первым делом принеси мазь для суставов и горячий чай.
Пока на удивление расторопный для своего возраста Ганс был занят розжигом камина, Джейкоб, по-прежнему укутанный одеялом, грел руки о большую чашку с чаем и хмуро глядел перед собой.
«Воргис предупреждал. Да, паршивая заваруха может выйти, — размышлял Джейкоб. — Ну, что ж. Я хотел получить стоящее дело – я его получил. Впрочем, стоит признаться – мне, скорее, просто повезло. Или не повезло. Зависит от того, чем закончится эта история. Если я справлюсь, некромант даст Посвященным крупный козырь против Цитадели, а я поднимусь еще на ступень. А если не справлюсь… Ни один из чернокнижников Пятого Круга Посвященных не славится мягкосердечием. А в нынешней ситуации на это не стоит рассчитывать и подавно. Ходят слухи, Пятый и Четвертый Круги сильно поредели за последнее время. То и дело в Кельмонде на кострах инквизиторов горят культисты. Кельмонд наводнили маги, ситуация становится опасной. С другой стороны, в эти трудные для Посвященных времена мне, наконец, выпал шанс возвыситься».
Джейкоб неприязненно улыбнулся:
— Стоит сказать спасибо цитадельским прихвостням. Кризис – это всегда шанс… Возможность…
Ганс повернулся. Джейкоб жестом показал, что сказанное не имеет к нему отношения, и что ему пора бы выйти вон.
Опираясь на резную лакированную трость с серебряной ручкой в виде головы заморской птицы, Моргфорд тяжело поднялся с кровати; еще не рассеявшаяся прохлада комнаты заставила его покрыться мурашками. Свежо. Особенно при том, что молодой дворянин терпеть не мог одевать ночные сорочки и всегда спал обнаженным. Джейкоб никогда и ни в чем не терпел ограничения своей свободы, и это находило отражение даже в подобных мелочах. Не утруждаясь поисками одежды, он подошел к огромному камину, украшенному затейливыми узорами, уперся руками в его резную полку и продолжил размышления.
По его расчетам, Воргис с некромантом должен был вернуться еще позавчера. Джейкоб никогда не страдал излишним оптимизмом и допускал возможность такой задержки; причины ее могли быть самыми заурядными. «Но учитывая последние события… — Джейкоб побарабанил пальцами по полке камина; в душе росло беспокойство и раздражение. — Как бы не запахло кострами».
Джейкобу вдруг вспомнился тот день, когда они с Воргисом впервые потеряли товарища. Это было позапрошлой зимой. Они были в доме Воргиса и обсуждали тревожные события тех дней. За окном послышался возбужденный гул, и они вышли на балкон. Улицы Унграда были почти пусты – горожане уже собрались на главной городской площади. Отсюда ее было не видно за крышами домов, но были слышны гневные крики.
— Ну, вот и все, — проговорил Джейкоб, когда над площадью стал подниматься столб черного дыма.
Шум толпы стих. Над площадью повисла гнетущая тишина, которая концентрировалась и уплотнялась, готовая взорваться воплем боли, когда пламя доберется до обреченного.
— Это Элрик там, да? — спросил Воргис, непонятно зачем.
— А ты думал, его пожурят и отпустят?
— Бездна вас побери, я на такое не подписывался! — завопил Воргис. — Вольфганг о таком не говорил, когда мы начинали!
Джейкоб схватил его за шиворот и затащил обратно в дом.
— Заткнись, дурак!
— Нас всех убьют одного за другим!
— Прекрати вопить, — Джейкоб прижал товарища к кушетке и понизил голос. — Элрик попался, потому что сглупил или открылся не тем людям. С нами такого не случится. Прекрати паниковать. Надо делать, как говорит Вольфганг, и все будет нормально.
Воргис – щуплый рыжеволосый юнец – прекратил вырываться и обмяк. Джейкоб отпустил его и отошел, чтобы закрыть балконную дверь.
— Прошу тебя, давай выйдем. Давай оставим Посвященных. Это не прекратится.
Джейкоб резко обернулся и решительно бросил:
— Вот именно. Это не прекратится! Проклятая Цитадель будет и дальше выдавливать глаза всякому, кто захочет увидеть что-то дальше собственной клетки. Ты не ощущаешь, как наш овечий загон становится все теснее? Вчера они запретили культы, сегодня они запрещают книги, а завтра запретят всякую свободную мысль. Если тебе приятно жить в счастливом неведении – скатертью дорога, можешь уходить прямо сейчас. Но вряд ли твоя или чья бы то ни было жизнь станет от этого лучше. Нет, мой друг, это не прекратится, пока мы не победим. Надо бороться.
— Ты стал разговаривать точь-в-точь как Вольфганг, — отметил Воргис.
— Все мы чему-то учимся друг у друга, — Джейкоб взял хрустальный графин с вином и наполнил бокалы, один из которых протянул товарищу.
Молодые Посвященные поглядели на черный дым за окном и молча сделали по глотку. Посидев так немного, Джейкоб вдруг изрек, не отрывая глаз от окна:
— Знаешь, в мире, который мне грезится, людей не будут сжигать за жажду познания. Наоборот, магия станет общедоступной. Прекратятся несчастия, эпидемии; людям будут неведомы нищета и голод. Люди буду собирать урожай по три-четыре раза в год, а земля не будет истощаться; штормы будут обходить корабли стороной. Цилительство сделает крупный рывок - тиф и оспа станут не страшнее простуды. Любое лечение будет бесплатным. И образование тоже. Любой житель самой захудалой глубинки будет грамотен. Каждый будет иметь возможность делать свободный и компетентный выбор. Страх и невежество останется в прошлом. Волшебство заполнит улицы и дома. Быть может, мы даже преодолеем барьер между мирами и увидим нечто, совершеннейшим образом, необыкновенное. Все это станет возможным, когда магия не будет прятаться в Башне, словно злато в сундуке скряги, а будет находиться в руках всякого желающего. Приблизившись к границам возможного, каждый сможет самостоятельно отличить достойное от дурного. Карательные органы станут не нужны, а маги исчезнут как класс. Ибо магом станет всякий.
— Не думаю, что мы когда-нибудь доживем до этого дня, — скривил веснушчатое лицо Воргис.
— Это не значит, что мы не должны своими деяниями приближать его. Наша борьба только началась. Да. Это не мои, а наши идеи, Воргис. Наши общие идеалы и обеты. Вспомни, ведь именно ты привел меня к Посвященным, мне странно видеть теперь твое малодушие.
— Да, я. Но я привел тебя - и себя тоже - в круг интересных незаурядных людей свободных от табу и предрассудков. А не на войну! Это был всего лишь закрытый клуб для скучающих дворян, желающих позаигрывать с черной магией! — Воргис встал с кушетки и принялся расхаживать по комнате. — Игра в тайное общество с шифрами и паролями! Но мы заигрались, Джейкоб. Чернокнижие, ритуалы и заклинания - все это было очень увлекательно, потому что незаконно. И мне, как и тебе, это нравилось. Да, — Он указал рукой в сторону окна, за которым поднимался столб черного дыма. — Но это уже слишком!
— Держу пари, Элрик погиб именно из-за подобного легкомыслия. Наша организация – это не игрушки. Да, Вольфганг и подобные ему вербуют многих: одни приходят за новыми впечатлениями, другие - в поисках единомышленников. Кто-то хотел прикоснуться к черноте Бездны и, не таясь, поклоняться обитающим там духам. Кто-то устал быть угнетенным запретами Цитадели. А кто-то просто хочет пощекотать нервы, участвуя в чем-то незаконном. Причины прихода не столь важны. На нашем островке свободомыслия рады всем. И это уже само по себе прекрасно. Но это есть проявление нашей философии, а не ее конечная единственная цель. Не обманывайся, все это – лишь внешняя скорлупа. Первый Круг. Истина гораздо глубже. Неужели ты не видишь того, что вижу я, дружище Воргис? Быть может, поэтому ты еще на Первом Круге, а я, хоть и пришел позже, уже на Втором.
Воргис молчал. Джейкоб подошел к нему и взял за плечи:
— Доверься мне. И мы, непременно, застанем светлые времена. Мне тоже страшно от всего, что происходит, дружище. Потому и прошу: не оставляй меня одного. Только тебе я могу доверять всецело.
Джейкоб снова побарабанил пальцами по полке камина: «Хотел бы я знать, что с ним теперь. Надеюсь, я послал его не на смерть».
За то не очень продолжительное время, что Джейкоб и Воргис провели в обществе чернокнижников и культистов, именующих себя «Посвященные», оно успело обрасти значительным числом последователей. По понятным причинам, Посвященные стремились вербовать влиятельных и знатных людей, по возможности, прогрессивных взглядов. И чем больше находилось таких адептов, тем длиннее становились руки тайного общества. Достаточно скоро это стало вызвать беспокойство и раздражение Цитадели, вследствие чего то там, то здесь затрещали костры и зазвенели гильотины. Чтобы уровнять шансы в этой борьбе, которая мало-помалу начала переходить из плоскости магии в плоскость политики, Посвященные не только судорожно искали источники финансирования и новых союзников, но и вели настоящую охоту за любыми крупицами древних магических знаний.
Одним из таких направлений мысли была некромантия. С этой целью Посвященные давно, но безуспешно подбирались к секте Жрецов Смерти, издревле процветающей в землях Хадаридского Султаната. Разумеется, некромантия была известна и на Севере. Но то были лишь упрощенные бледные тени настоящих ритуалов, жалкие крохи тех священных знаний, которые оберегались Жрецами Смерти. И оберегались они яростно и непоколебимо. До поры.
Однажды Посвященным улыбнулась удача – как подозревал Джейкоб, с легкой руки кого-то из Тиранов Бездны. Путем сложных интриг, подкупов, убийств и заговоров им все-таки удалось установить связь с одним из хадаридских жрецов. Некромант-отступник согласился передать Посвященным все знания, которыми обладал, и даже выкрасть один из древних некротических трактатов. Что именно потребовал взамен некромант, Джейкоб не знал. Он вообще узнал об этой истории почти случайно. Благодаря кризису.
По причине, ведомой только высшим чинам Цитадели, маги вознамерились построить еще одну твердыню – Малую Цитадель. И не где-нибудь, а в Кельмонде – главном гнезде Посвященных! В связи с наплывом и повышенной активностью магов в Келегоре заниматься чернокнижием становилось все опаснее с каждым днем. К тому моменту, когда Посвященные осознали, что ситуация стала критической и начали массовую эвакуацию, оказалось поздно. Хадаридский некромант уже находился в двух неделях морского пути от Келегора. Стоило ему ступить ногой на пристань – и он навсегда сгинул бы в казематах Цитадели. План с транспортировкой жреца Смерти пришлось менять на ходу. Теперь корабль с некромантом на борту должен причалить к берегам Логариэля, затем через Пепельные Степи в Тронгмонд, после чего ценного гостя нужно сопроводить в Унгмонд, а потом по реке – мимо столицы дальше на север.
Именно здесь в игру должен вступить Джейкоб, как наиболее перспективный член унгмондской ячейки Посвященных. Новый маршрут был дольше и опаснее, новый план изобиловал пробелами, ибо руки Посвященных были не такими длинными, как им хотелось бы. А руки Джейкоба и подавно. Всех подконтрольных ему людей, включая Воргиса, он отправил в Тронгмонд встречать и охранять некроманта. Для пущей безопасности он нанял отряд «Бойких медвежат » - лучших наемников, которых только можно сыскать на Севере. А сам остался в Унграде, чтобы подготовить следующий этап.
С каждым днем задержки его уверенность в успехе таяла, а беспокойство нарастало. Неделю назад из Тронгмонда к нему прилетел ворон с шифрованным письмом, в котором сообщалось, что отряд Воргиса вместе с некромантом преодолели Нувохорг и движутся по Пепельным Степям в соответствии с планом. Однако после этого больше вестей не поступало, и Джейкоб мог лишь терзаться мрачными тревогами.
Накидывая халат и спускаясь на первый этаж завтракать, Джейкоб решил отбросить бесполезные тревоги и поразмышлять более предметно на тему последних приготовлений к приезду некроманта. Например, под каким соусом преподнести княжне Коршвуд весть о том, что «Вильгельма» - корабль идеально подходящий для его планов – простаивающего в порту уже три дня, следует задержать еще на какое-то неопределенное время. Да, следует придумать что-то правдоподобное – старуха непременно осведомится об этом. Она обожает все контролировать, и Джейкоб был уверен, что даже разыгравшаяся подагра не помешает ей встать и пойти с ревизией в порт, если она почует неладное.
Чуть более полугода назад Джейкоб Моргфорд вошел в близкий круг княжны унгмондской Клариссы Коршвуд и стал одним из ее советников по вопросам внешней торговли. Разумеется, этим продвижением, он был обязан своим влиятельным товарищам по клубу. Его задачей было укрепить позиции Посвященных в Унгмонде и следить, чтобы Кларисса на старости лет не выкинула какой-нибудь фортель.
Подгоняемый мрачными мыслями, Джейкоб быстро позавтракал, оделся, как подобает человеку его статуса, и, бросив на ходу несколько распоряжений для Ганса, вышел во двор. Нога еще болела, но уже совсем не так как прежде, и Джейкоб решил рискнуть и забраться на коня. Оседлав своего любимого жеребца, которого к этому времени уже подготовил его конюх – слабоумный мальчик по имени Олли, Моргфорд рысцой отправился в порт, чтобы переговорить с капитаном «Вильгельма». Как оказалось, такой большой крюк перед поездкой к княжне Джейкоб сделал не зря. Капитан Мигсли в свойственной ему агрессивной манере проворчал, что к нему уже приходил человек из замка, чтобы осведомиться о состоянии корабля, и он, разумеется, ответил, что корабль полностью исправен и готов отчалить в любой момент.
«Старая лиса! — думал про себя Джейкоб по пути к Клариссе — Хочет поймать меня за лживый язык! Значит, вариант с "ремонтом" не пройдет. Хотя если она действительно пытается меня поймать, то тут уже ничего не пройдет. Надо думать. Хотя черт с ним – с кораблем. Без проклятого некроманта он все равно не пригодится. Если я сегодня же не получу вестей, то сам поеду в Пепельные Степи».
Зайдя в главный зал княжеского замка, Джейкоб увидел толпу простолюдинов, ожидающих своей очереди, чтобы поведать владыке о своей нелегкой судьбе и о чем-то попросить. Для рассмотрения жалоб от населения Кларисса отводила почти ежедневно по два часа до полудня. Неизменно облаченная в траурные одежды, она восседала в высоком кресле-троне и внимала. Ее изрытое глубокими морщинами лицо не выражало ничего, кроме скуки, а постоянно чуть слезящиеся от старости глаза при моргании оставались закрытыми подозрительно долго; так что бормочущий о своих бедах крестьянин замолкал, в неуверенности: стоит или не стоит прерывать ее сон. Джейкоб редко заставал это действо, так как приходил на службу существенно позже. Он протиснулся сквозь толпу крестьян, пересек зал, сдержано поприветствовал встрепенувшуюся Клариссу и ее управляющего Хэйтема и скрылся в коридоре, ведущем во внутренние помещения, чтобы заняться кое-какой бумажной работой, которая отняла у него несколько ближайших часов.
Ближе к вечеру, случилось нечто весьма примечательное. В замок проник слух о том, что в город прибыл Скоулд-Гроза-Ведьм. А вскоре Охотник с учеником уже появились на пороге. Джейкоб в это время обсуждал с Клариссой торговые дела и планы поставок. Кларисса заметно оживилась, уже явно игнорируя своего советника.
— Сердечно приветствую Вас, моя госпожа! — громогласно возвестил Скоулд, едва двери в зал открылись.
Широкими тяжелыми шагами, гулко отзывающимися в каменных сводах, он направился к трону, приветственно подняв руки и широко улыбаясь, что придавало происходящему, на взгляд Джейкоба, излишнюю, совершенно неуместную торжественность.
— Мы тоже приветствуем вас, доблестные Поборники Света. Не ожидала увидеть Вас так скоро, Ирвинг, — ответила Кларисса, улыбаясь, по-видимому, вполне искренне.
Скоулд, не задерживаясь на условной черте, у которой следует стоять всякому просящему аудиенции, нарушая положенный этикет, подошел непосредственно к трону и принялся целовать Клариссе руки. Затем он участливо справился о ее здоровье, демонстрируя родственную заботу и крайнюю заинтересованность. Моргфорд, все еще стоящий в непосредственной близости от этой сладкой парочки, мог только подивиться, как стремительно тает эта жесткая по натуре старушка от медовых интонаций и неприкрытой лести, которую, кстати, обычно на дух не переносит и всегда грубо обрывает.
Обмен любезностями не прекращался, и Джейкоб заметил недовольный взгляд Хэйтема, стоявшего с другой стороны трона. Охотник явно не нравился ему, его раздражала эта фамильярность и фальшь. Седовласый пожилой мужчина (но не такой старый, как его госпожа), одетый строго и, по мнению Джейкоба, слишком просто для своего положения, был так же строг в своих принципах и чересчур ревностно относился к своим обязанностям. Поэтому он терпел и молча ждал указаний княжны.
Джейкоб перевел взгляд на охотничьего подмастерья. Худенький, совсем юный парнишка стоял в нескольких шагах позади своего наставника, со скучающим видом разглядывая мозаичный мраморный пол. На вид лет семнадцать, голубоглазый, среднего роста и телосложения, с приятным, но бледноватым лицом и темно-русыми растрепанными волосами. Одет довольно непримечательно: старый дорожный серо-зеленый плащик с капюшоном, простая рубаха, подпоясанная потертым ремешком, и прямого кроя, заправленные в сапоги, серые штаны. На поясе и бедре располагались пустые ножны, в которых он обычно носит здоровенный нож с посеребренным лезвием – его единственное сокровище, которое сейчас, разумеется, пришлось оставить на входе. На шее висит веревка с несколькими простыми оберегами из дерева и кости. Похоже, малыш любит сдержанный стиль, в отличие от Скоулда, обвешавшегося всевозможными амулетами, четками и оберегами, по-видимому, чтобы род его деятельности был виден издалека. В отличие от Скоулда в этом мальчике от пыльных сапог до мимики и взгляда – все было настоящим. В присутствии власть имущих в его голосе не возникало этих елейных интонаций. Впрочем, он и говорил нечасто. Как там его? Кажется, Глум... Крэйвен. Да, он сильно подрос с момента их первой встречи. Возмужал.
Это было около четырех лет назад. Тогда он сам был чуточку моложе – Джейкобу было двадцать три; он только что вернулся из длительного путешествия по теплым странам на родину, встретившую его холодом и слякотью. Это была поздняя осень: холодный ветер, снег с дождем, тускнеющее солнце. Вернулся, потому что умерла мама. К тому времени как он добрался до родного дома, ее уже погребли. В большой фамильной гробнице на территории поместья Моргфордов. Может быть хорошо, что он не застал похороны, не видел ее мертвой. Он помнил ее наполненной жизнью, энергией, волей, любовью и достоинством. Разбитый горем, Джейкоб не желал слушать глупости слуг, якобы, слышавших странные звуки, доносившиеся по ночам со стороны гробницы. Пока на четвертую ночь сам не проснулся от жуткого нечеловеческого хохота и воя, раздавшегося над поместьем, от которого у его обитателей кровь застыла в жилах. Утром, набравшись храбрости, Джейкоб и Ганс подошли к склепу. Массивная кованая дверь была снята с петель; внутри их ждал полный разгром. Невероятной силой были разбиты в щепки и выворочены два гроба – в одном была погребена недавно почившая Мириам Моргфорд, от тела которой остались лишь труднораспознаваемые фрагменты. Джейкоб содрогнулся от ужаса и омерзения. А во втором гробу много лет покоился его дедушка по отцовской линии, которого в народе считали колдуном, и о котором в семье было непринято вспоминать – его гроб был пуст. Произошедшее в склепе подтверждало жутковатое поверье, согласно которому тех, кто при жизни осквернил себя черным колдовством, следует сжигать, а не класть в землю, иначе они могут восстать в облике жуткой бесноватой твари, голодной до человеческой плоти. Семья Моргфордов, всегда официально опровергавшая слухи о богопротивных занятиях своего члена, демонстративно проигнорировала этот обычай. И долгое время все было тихо. Пока несчастная Мириам не испустила дух, и запах ее свежего трупа не пробудил в дедушке, дремавшую до поры, тягу к человечине. Тогда Джейкоб обратился за помощью к прославленному Поборнику Света и Охотнику за нежитью, как нельзя вовремя объявившемуся в городе. Несмотря на то, что дело приобретало опасный для населения оборот, Джейкоб не хотел огласки и щедро заплатил Охотнику за молчание и оперативность. За свои услуги Скоулд взял много, но надо отдать должное – дело свое он знал хорошо. А его ученик – тогда еще совсем малец – отлично проявил себя и продемонстрировал мастерское владение ножом. Вначале он показался Джейкобу зашуганным щенком, но как только представился случай поохотиться – в глазах парнишки запылал демонический огонь.
После того, как Джейкоб вступил в ряды Посвященных и познал сомнительные прелести черной магии, он, на всякий случай, стал избегать встреч с Охотниками. Он видел этих ребят в деле. Может их прославленный в прошлом орден и развалился, а нынешние Поборники – лишь тень былых, но Джейкоб все же опасался переходить им дорогу. Боялся, что до них донесется тонкий запашок темных ритуалов, черных месс и принесенных в жертву зверушек… и людей. Тем не менее, он относился к этому Крэйвену с искренней симпатией – было в нем какое-то обаяние, какая-то глубина, осмысленность в глазах и жар в сердце, был потенциал, а Джейкоб ценил эти качества – с симпатией и опаской. Как относятся люди к взрослеющим щенкам больших бойцовых пород – сегодня он милый игривый пушистик, но пройдет год-два – и он отгрызет тебе ногу, даже не моргнув. Да, ему было бы отрадно видеть такого человека в числе своих союзников… возможно, даже друзей. Жаль, что они уже стоят по разные стороны баррикад. Быть может, когда Посвященные добьются критического преимущества и поменяются ролями со своими угнетателями, ему удастся убедить этого юношу примкнуть к лагерю победителей.
Тем временем Скоулд активно пытался всучить Клариссе «новое» лекарство от подагры за невероятные деньги. Его массивная туша скрючилась возле трона в угодливой позе. Он держал в руках скляночки с мутной голубой жидкостью и беспрестанно что-то тараторил, рассыпаясь любезностями. Для Джейкоба, ушедшего глубоко в собственные размышления, все это смешалось в какой-то неразборчивый шум. Он сошел со своего места и двинулся в сторону Крэйвена и главного выхода. Поравнявшись с ним, он тихо, только для него одного, произнес:
— Учись прилежно. Видишь, как мастерски твой наставник лижет сморщенные пятки?
Крэйвен замер, не шевелясь. Его сковала тошнотворная обида, и Джейкоб видел это. Смягчив свой тон, он продолжил сочувственно:
— Тебе нечего делать рядом с ним. Он истово драит палубу корабля, который вот-вот пойдет ко дну. Поверь, друг, скоро их мирок содрогнется – смотри, не окажись под обломками.
Затем он быстрыми шагами направился прочь, оставляя Крэйвена на съедение его собственным мыслям.
В какой-то момент Кларисса сделала небрежный взмах кистью, и Хэйтем, едва сдерживая раздражение, покорно кивнул, достал из-за отворота кафтана кожаный кошель и в обмен на голубую скляночку отсчитал в протянутую руку Скоулда десять золотых монет. Тот победоносно сжал их в своем огромном кулаке и, прижимая к груди, поклонился Клариссе. Крэйвен был уверен, что в его голове в этот момент пронеслось что-то вроде: «Боги, благословите слабоумных!». Затем он сделал шаг назад, намереваясь уходить, как вдруг Хэйтема скрутил сильнейший кашель. Очень нехороший кашель. И мучал он его, похоже, давно.
Когда приступ прошел, Хэйтем убрал от лица платок, выпрямился и натянул на свое уставшее, разом постаревшее лицо привычную мину невозмутимости. Но Кларисса продолжала напряженно смотреть на него.
— Пока уважаемый Ирвинг, так удачно, находится в нашем городе, почему бы тебе не попросить его помощи? Уверена, у него обязательно найдется подходящее средство.
— Конечно, госпожа. Мы обсудим это с господином Скоулдом в ближайшее время и обязательно… — начал бормотать Хэйтем; голос его был хриплый и скрипучий, ему явно было все еще нехорошо.
Его, очевидно, не обрадовала перспектива продолжать общение со Скоулдом, тем более на личные темы, но Кларисса жестом оборвала поток вялых отговорок.
— Знаю я твое «ближайшее время». Дождешься ты! Не бережешь себя совсем. Чтоб сегодня же! Сегодня же пригласил господина Поборника Света на ужин. И дома у камина - чинно и обстоятельно - обсудите твое здоровье.
Хэйтем покорно склонил голову, повинуясь ее воле. А Скоулд снова, как тогда в повозке, хитро прищурился и закрутил пальцами ус.
На выходе из замка Скоулд схватил Крэйвена сзади за капюшон, заставляя притормозить, и сунул ему в руку тот самый заговоренный колдовством сверток.
— Когда я подам знак, незаметно сунешь его в карман Хэйтему. После этого тихонько произнесешь: «Жизнь увядает моим повеленьем». Понял? И смотри, чтобы никто не слышал!
Крэйвен кивнул и широко раскрытыми глазами уставился на ведьмовской мешочек в своей руке. Его ладони вспотели. «Я? Я буду делать это? Так-так… "Жизнь увядает моим повеленьем". Значит, Скоулд будет колдовать против Хэйтема. Судя по содержанию заговора, его не ждет ничего приятного. Как странно – раньше мы охотились на ведьм, а теперь колдуем…». Радостное возбуждение, которое он испытывал еще час назад, сменилось тревогой и зарождающимися моральными терзаниями.
======== Глава 5 ========
Дом Хэйтема представлял собой двухэтажный особнячок из серого камня с яркой бардовой крышей; дом простой, без вычурных архитектурных изысков, но вполне приятный глазу. Перед домом был симпатичный ухоженный палисадник, усаженный разнообразными цветами. Солнце потихоньку клонилось к закату, и в окнах одна за другой зажигались масляные лампы. В назначенный час, к ужину, подошли Охотники. Их встретил хозяин дома; вежливо, но без особой радости. Хэйтем был одет в домашнее: стоптанные тапочки, старые штаны свободного кроя, теплый жилет, под ним простая рубаха. От того собранного, строгого управляющего ничего не осталось, сейчас он был обыкновенным пожилым мужичком в домашнем старье. Может быть, сила привычки была такова, что даже ожидание гостей не помешало ему сменить красивую одежду на удобную; а может, он намеренно пытался показать Скоулду, что его появление на пороге вообще не является сколько-нибудь примечательным событием.
А вот жена Хэйтема, очевидно, считала совсем иначе. Она была при полном параде и встретила гостей очень торжественно. Очевидно, гости (во всяком случае, такие знаменитые, как Скоулд-Гроза-Ведьм) появлялись в ее доме нечасто. Она усадила Охотников за стол, всеми силами демонстрируя гостеприимство. Это была зрелая женщина лет на десять-пятнадцать младше мужа, обладающая весьма и весьма объемной фигурой. Однако двигалась она довольно стремительно, уверенно и ловко. Очевидно, она вела хозяйство в доме самостоятельно, без помощи прислуги. Несмотря на то, что Хэйтем не только мог позволить себе держать слуг, но и был обязан к этому своим положением при дворе, однако, не делал этого, видимо, из-за каких-то убеждений, коренящихся в далекой молодости, когда он сам был слугой. Родом из семьи простолюдинов, он был прислугой в замке Коршвудов, но за преданность и старания был возведен Клариссой в чин огнищанина . После чего, благодаря удивительному для простолюдина интеллекту, постепенно превратился в княжьего тиуна и личного советника княжны по любым вопросам, чем наступил на горло многим знатным лизоблюдам, которых Кларисса терпеть не могла. За оказанное доверие Хэйтем с лихвой расплачивался собачьей верностью, не щадя времени и сил для обеспечения ее безопасности, комфорта и безмятежности. Хэйтем представлял собой идеал слуги и, даже добившись столь почетного положения при дворе, остался не подвержен греху гордыни, во всем демонстрируя непритязательность и умеренность.
Вечер начинался как обычный званый ужин, заполненный разговорами ни о чем. Хэйтем сидел на месте хозяина во главе большого прямоугольного стола, за его спиной горел камин; его жена – Ханна – сидела с боку по правую руку от него; с противоположной стороны, занимая значительную территорию, расположился Скоулд; в дальнем углу сидел Крэйвен. Охотники поедали, как саранча, абсолютно все, что было на столе: Скоулд – потому что вообще не знал, что такое скромность и чувство меры; Крэйвен – потому что не мог нарадоваться изобилию и старался наесться впрок, прекрасно понимая, что следующая подобная возможность появится очень нескоро. Хэйтем был по большей части погружен в собственные размышления и лишь изредка из вежливости подавал признаки жизни. Зато его жена, напротив, проявляла крайнюю активность и излучала подлинный интерес. Скоулд, с присущим ему пафосом и театральностью, рассказывал свои бесконечные истории, подпитываясь изумлением и восхищением в ее глазах. Уже к середине ужина Крэйвен почувствовал, что они с Хэйтемом - лишние на этом празднике жизни.
От смеха и вина на толстом лице Ханны выступили мелкие капельки пота. В какой-то момент она явно забыла о присутствии мужа, начала откровенно кокетничать с Охотником и томно глядеть на него своими маленькими глазками из-под пухлых тяжелых век. На взгляд Крэйвена, это выглядело очень нелепо. И все-таки, чем же он может так нравиться женщинам? Он грубый и бесцеремонный, наглый и самовлюбленный ограниченный тупица. С другой стороны, на фоне ее старого и больного мужа Скоулд, наверняка, казался воплощением силы, этаким вихрем опасности и свободы, на один вечер ворвавшимся в ее скудную на события жизнь.
«Глупая женщина, — подумал Крэйвен. — Ты даже не представляешь, что сейчас произойдет. Ты ничего не знаешь о нас».
Наконец, когда большая часть блюд была съедена, и Ханна сочла, что ее «хозяйский долг» исполнен, пришло время вспомнить о существовании Хэйтема и поговорить о серьезном. Таких острых приступов, как днем, Хэйтем не демонстрировал, а только время от времени со скрежетом покашливал.
Скоулд, пересев поближе к больному, с видом опытного лекаря стал задавать вопросы о других симптомах, продолжительности приступов, сроках и прочем. Уже успев изрядно принять на грудь, он явно переигрывал с заинтересованностью и беспокойством за судьбу хорошего человека. Ханна с восхищением следила за его действиями. Хэйтем сосредоточенно перечислял симптомы, загибая пальцы, потешно зажмуривался, напряженно вспоминая каждую дату, стараясь не упустить ни одной детали, важной для его «лечения». Крэйвен с каменным лицом взирал на этот фарс, прекрасно понимая, что Скоулд не собирается и никогда не собирался лечить его по-настоящему.
Хэйтем закашлялся в очередной раз, а Скоулд сделал озабоченное лицо и сообщил, что жизнь его в опасности и надежды почти нет.
— Да ну что Вы, милейший! У меня давно такой кашель. Иногда лучше, иногда хуже, но, право слово, почему вы думаете, что это опасно? Да, это причиняет мне некоторого рода страдания, но жизнь… — начал было отнекиваться Хэйтем с вежливой улыбкой, но в глазах его был неподдельный страх.
— Не надо спорить, уважаемый. В своих странствиях я повидал всякого. Ваши воздушные мешки скованы хворью, и клешни ее сжимаются с каждым днем, — Скоулд сделал скорбное лицо. — И каждый день может оказаться последним.
Ханна запричитала, а потом стала бранить мужа за упрямство и многолетнее игнорирование ее советов обратиться к лекарям.
— Однако есть комплекс средств, способных улучшить положение вещей. Я дам вам особое лекарство, подмешивайте его в вино каждое утро и каждый вечер. Для такого видного человека я, конечно же, уступлю его со скидкой. Но…
Скоулд подождал, пока больной снова прокашляется. Ждать пришлось долго. Когда Хэйтем вновь выпрямился, он, словно, еще больше постарел. В его взгляде, однако, одновременно присутствовали и надежда, и подозрительность. Он все еще не доверял Скоулду.
— …Но сначала мы с моим учеником покажем Вам несколько дыхательных упражнений, — он обернулся на Крэйвена и с выразительным взглядом коротко кивнул.
Под руководством, обступивших его с обеих сторон, Охотников Хэйтем стал совершать различные несложные телодвижения. И в какой-то момент во внешнем кармане его жилетки незаметно оказался небольшой свернутый платочек.
— Жизнь увядает моим повеленьем, — шепотом произнес Крэйвен.
Сначала его сердце отчаянно колотилось, а теперь похолодело и замерло в ожидании. Отступив на шаг, Крэйвен широко распахнутыми глазами наблюдал за своей жертвой. Скоулд тоже отступил назад и напряженно ждал. Хэйтем плюхнулся обратно на стул и запыхтел. Взял со стола салфетку и принялся вытирать ею выступивший пот со лба и шеи.
— Ух, что-то я даже устал. Ух… и запыхался. Давненько я так бойко не танцевал, — он засмеялся, превозмогая отдышку, но почти сразу начал кашлять.
Кашель все нарастал и нарастал, приобретая новые отвратительные оттенки звучания. Хэйтем не мог остановиться, его лицо побагровело, на висках, щеках и носу выступила мелкая фиолетовая сетка сосудов. Он развязал шнуровку воротника рубахи, но это совершенно не помогало. Он встал и скрючился над столом, вцепившись побелевшими руками в его края. И продолжал, продолжал кашлять, пока в легких не кончился воздух. Тогда несчастный с неимоверным усилием начал втягивать его обратно, выгнувшись дугой, всем телом помогая легким расправиться. Воздух проходил тяжело и медленно, с громким свистом.
Крэйвен схватился за голову в ужасе: «Что я наделал!». Жалость и раскаяние одолевали его. А еще презрение к себе за то, что испытывал радость, гордость и возбуждение, когда готовил эту пытку. А теперь этот несчастный мученик глазами, залитыми кровью из-за лопнувших сосудов, с мольбой взирал на своих палачей.
— Останови это! — выкрикнул Крэйвен, прерывая всеобщее оцепенение.
Тем временем Хэйтем уже начал выкашливать какую-то мерзкую черную слизь с красными кровавыми прожилками и забрызгал стол, еду и пол перед собой. Его лицо больше не было багровым, оно начало бледнеть; губы, кончики ушей и пальцы становились голубовато-серыми. Из носа стекала и надувалась большими пузырями все та же черная жижа. Ноги обмякали, он вот-вот упадет на пол.
Скоулд не дал этому произойти, он мощным пинком откинул с дороги стул, быстро обхватил Хэйтема сзади и аккуратно положил на пол. Не давая ему скрючиться снова, он порвал на его груди рубаху и стал что-то бормотать. Одновременно с этим Поборник вытащил злосчастный мешочек из кармана Хэйтема и незаметно за спиной передал его подоспевшему ученику. Ни секунды не задумываясь, автоматически Крэйвен бросил сверток в огонь камина. Не последовало ни вспышки, ни шипения – он просто тихо сгорел. Скоулд снял со своей шеи один из амулетов, положил на грудь Хэйтему и продолжил бормотать держа его за руку. За другую руку держалась Ханна, грузно опустившаяся рядом на колени. Вскоре Хэйтем перестал кашлять, и его кожа приобрела почти нормальный цвет.
Когда Хэйтем немного пришел в себя и встал с пола, то начал рассыпаться в благодарностях за спасение его жизни и был готов расцеловать Скоулду руки. Холодное и отвратительное дыхание смерти, которое он почувствовал, начисто выдуло из него весь скепсис и подозрительность. Теперь он истово уверовал, что именно Ирвинг Скоулд – тот человек, который способен его вылечить. И был готов отдать любые деньги за этот «целительный амулет», что он до сих пор прижимал к груди, и за любые лекарства, которые может предложить спаситель. В силу своей природной скромности Скоулд не стал его разубеждать.
Затем Хэйтем принял «замечательное целебное зелье, изготавливаемое специально для таких случаев», которое почему-то подозрительно напоминало обыкновенное снотворное на основе макового сока, и очень скоро забылся блаженным сном прямо в кресле за столом, измазанным черной слизью. Рядом с ним в полном унынии и тоске сел Крэйвен. Они вдвоем снова превратились в невидимок, какими были почти весь этот вечер. Ханна и Скоулд снова не замечали ничего и никого вокруг, кроме друг друга, и стремительно сокращали дистанцию. Ханна рассыпалась в льстивых комплиментах и все сетовала на то, как же ей достойно отблагодарить такого героя, что бы ей такого сделать? Скоулд недвусмысленно показал, какой вид благодарности был бы приемлем и желателен. Зачем стесняться мужа? Он проснется еще нескоро. Зачем стесняться ученика? Он ведь вообще никто.
Крэйвен вспомнил о милой девушке, встреченной им в лесу. Он ведь планировал увидеться с ней этим вечером и замечательно провести время. А вместо этого вынужден сидеть здесь и наблюдать мерзкие сцены, как беспринципный ублюдок, который зовется его наставником, охмуряет эту, вспотевшую от похоти, корову, чтобы потом наутро безвозвратно исчезнуть за дверью.
«Хотя… — думал Крэйвен — Нет смысла отрицать, я ведь и сам собирался сделать почти то же самое».
То же самое. Вспыхнувшая было мечтательная улыбка от мысли о нежных бедрах Лоры исчезла с лица Крэйвена. Он смотрел на Ханну, выгнувшуюся дугой, чтобы выставить вперед и без того огромную грудь, и задавался вопросом, сколько лет пройдет перед тем, как ему придется сменить хрупких нимф на жирных домохозяек.
Крэйвен всегда гордился тем, что не похож на учителя, презирал его порочность, ограниченность и внутреннюю пустоту. А выходит, общего между ними гораздо больше, чем воображал Крэйвен. И много ли есть в нем самом, чего туда не вложил Скоулд? Наверное, нет. А что если даже его презрение – лишь отражает презрение наставника? Как и вся его жизнь, все, что его окружает – лишь отражение чужой воли и продолжение чужой жизни.
«Какая разница, что там у меня внутри, если я живу, как он; действую, как он; обхожусь с людьми, как он? Как скоро то, что внутри, подчинится тому, что снаружи? Кем я тогда стану, вторым Скоулдом? И кто я сейчас, если не тень его?»
======== Глава 6 ========
Сумерки сгущались, и в какой-то миг
Похолодела кровь моя.
В воздухе завис над кладбищем старик,
И шорохи услышал я.
Что-то на латыни резко он сказал,
Гробы открылись в полумгле.
В сторону мою рукой он указал,
И тени двинулись ко мне.
(Король и Шут – «Гробовщик»)
После вечерней истории с Хэйтемом, пока Скоулд развлекался с его женой, Крэйвен вышел прогуляться в тщетной попытке привести мысли в порядок. Его страшит и отвращает мысль о том, что его судьба - повторить жизнь своего учителя. Крэйвена ужаснуло, неожиданно пришедшее осознание, что он уже сейчас во многом походит на проклятого Скоулда. Сколько еще лет потребуется, чтобы он стал точной копией своего наставника, не во всем, но в главном? Наверное, немного.
Небо давно почернело, остывающие улицы заполнились туманом, а юный подмастерье все бесцельно бродил по темным проулкам, уставившись пустым взором под ноги. Размышляя о том, кто он есть на самом деле, действительно ли ему нужна такая жизнь, и, главное, в силах ли он что-то изменить, Крэйвен не находил ответа. А может быть просто пойти, куда глаза глядят? Бросить все: этот городишко, вещи, повозку, треклятого Скоулда? Начать жизнь с чистого листа! Но что написать на этом листе, чем заняться Охотнику-недоучке? Крэйвен поднял глаза, как бы ища подсказку впереди, и вдруг понял, что не может узнать эту улицу. Куда это его занесло? Как странно: маленький городок, так просто устроенный, в котором улицы можно посчитать по пальцам, с наступлением темноты наполнился туманом и стал совершенно неузнаваем. Крэйвен повернул назад в надежде вернуться на знакомую дорогу, а пустые окна серых одинаковых домов словно посмеивались над заблудшим в их лабиринте любителем пеших прогулок. Крэйвену становилось не по себе, и он прибавил шагу, пересекая темные переулки один за другим, осознавая все четче, что безнадежно заблудился. Во рту отчего-то пересохло, а дыхание сбилось. Он остановился и прислушался, надеясь уловить шум с улицы Ремесленников, но она предательски молчала. Крэйвен взволнованно озирался, бредя в тумане, теперь казавшимся ему зловещим. Как назло ему не встретилось ни единой души, будто весь город мгновенно вымер. Он был совершенно один в этой непроглядной темноте. Не полагаясь более на зрение, Крэйвен весь обратился в слух, надеясь, что какие-то звуки смогут указать ему путь. Какие именно он и сам не знал.
Юноша вдруг поймал себя на том, что пытается различить в ночной тишине звуки женских стонов сладострастия, какие, должно быть, издает сейчас жена Хэйтема, придавленная к матрасу изрядным весом Скоулда. Разумеется, ничего такого Крэйвен не смог бы услышать. С горькой иронией он отметил, что готов устремиться, как на спасительный маяк, туда, откуда ранее с омерзением бежал. Какая жестокая издевка судьбы, что его единственным ориентиром в жизни является хвастливый потный боров! Крэйвен остановился; он уже не был уверен, что хочет найти эту дорогу.
Вдруг краем глаза Крэйвен заметил какое-то движение. Повернув голову, он увидел призрачный белый силуэт, скользящий в темноте. Неужели не упокоенная душа мечется между двумя мирами? Любой другой на его месте дал бы деру в тот же миг, но Крэйвен лишь рефлекторно положил ладонь на рукоять ножа. Однако опасность оказалась мнимой - в следующее мгновение Крэйвен узнал то самое белое платье – это была Лора. Юная дева, которую он встретил неподалеку от лесного погоста. Юноша облегченно выдохнул и окликнул девушку по имени. От неожиданности она почти подпрыгнула на месте, едва не рассыпав содержимое своей корзинки. Когда она разглядела в ночном силуэте ученика Охотника, ее вид почему-то не стал радостнее.
— Это ты в такое время домой возвращаешься? Ничего себе! Много сегодня набрала? — добавил Крэйвен, указывая на корзинку.
Лора глупо хлопала ресницами, словно юноша разговаривал на чужом языке. Она выглядела почему-то взволнованной или даже испуганной.
— Ты чего? Грибов, говорю, много набрала? — Крэйвен опустил глаза и заметил, что в корзине под белой салфеткой лежали отнюдь не грибы или ягоды, а пироги, куриные яйца, зеленый перья лука и что-то еще.
— Э… Да, много. Много получилось набрать. Домой вот несу… — Защебетала девушка и попыталась завести корзину за спину подальше от глаз нежданного собеседника.
— Довольно странный набор для ночных прогулок, не находишь? — задумчиво проговорил Крэйвен, глядя прямо в широко распахнутые глаза Лоры. — Ты ведь не домой идешь, верно?
Девушка начала было что-то сбивчиво бормотать, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, но увидев, что юный Охотник уже не верит ни единому слову, сдалась.
— Раз уж никак не отстанешь от меня, может тогда проводишь? Только заклинаю тебя, никому не рассказывай! Он очень просил меня сохранять это в тайне.
— Хорошо, провожу. Только куда? Кто просил?
— Ну и ладушки! — обрадованно улыбнулась девушка и мечтательно добавила — Меня сопровождает настоящий Поборник Света! Вот это да! Честно сказать, мне тут одной довольно жутко. Я чуть со страху не померла, когда ты из темноты выкрикнул! Обычно я выхожу гораздо раньше, но сегодня папа долго не ложился…
Крэйвен тоже несколько повеселел, страх ушел, и даже улица, кажется, стала светлее. Крэйвен решил, что эта девочка появилась здесь очень вовремя. Быть может, сама судьба заставила его заметить этот белый силуэт, чтобы он выбрался из тьмы? Он шел вперед, совершенно не желая оборачиваться и даже в глубине души благодаря провидение, что не сумел найти дорогу к дому Хэйтема или Пауча. Он больше не думал ни о Скоулде, ни о потных телесах его одноразовой любовницы, ни о недавних событиях, а просто доверился руке судьбы в виде юной говорливой простушки. Хотя ночная дорога с неизвестным пунктом назначения не могла не тревожить его.
— Ты так и не ответила, куда мы идем. Кто тот человек, что просил хранить такие встречи в тайне? — спросил Крэйвен, когда заметил, что они идут по дороге ведущей прочь из города.
— Вчера я встретила одного бездомного и теперь подкармливаю его два раза в день. Я не могла его оставить, он был так несчастен! Было похоже, что он не здоров. Но когда я предложила привести помощь и отправить его к целителям, он ни в какую не соглашался и даже рассердился! А потом взял с меня обещание не рассказывать про него ни единой душе.
«Да, недорого стоят твои обещания» — подумал про себя Крэйвен с улыбкой. И вдруг помрачнел от озарившей его усталый ум мысли: так вот почему она возвращалась из леса с пустой корзиной, когда он впервые увидел ее.
«То есть в лесу от людских глаз прячется некий человек, готовый погибнуть от болезней и лесных зверей, лишь бы сохранять свое присутствие в тайне! Кто бы это мог быть: лесной разбойник, ушедший от правосудия, или беглый каторжник? А эта дура у него на посылках! — Крэйвен непроизвольно поправил ремень и проверил положение ножа, что висел на бедре. — Что ж, поглядим».
Ученик Охотника за нечистью и дочка мельника шли по пустой песчаной дороге – той самой, что и привела Охотников в Унград. Лора что-то щебетала, но Крэйвен уже не слушал, перебирая в голове варианты исхода этой припозднившейся прогулки. Когда пара дошла до развилки и свернула на дорожку, ведущую к кладбищу, Лора попросила своего спутника остаться и подождать ее здесь. Крэйвен согласился, но как только девушка сошла с дороги и стала углубляться в лес, скрытно устремился за ней. Ее белое платье было хорошо видно даже в густом ночном лесу, а Крэйвен же, напротив, стал практически невидимым, перемещаясь между стволов и веток с проворством лисицы.
Вскоре впереди он увидел огромное поваленное дерево. Его густая и широкая сеть корней, вырванных из земли, образовывала почти вертикальную стену. Корешки и оставшаяся на них земля делали «стену» почти непроницаемой для света, однако по дрожащим оранжевым отсветам Крэйвен понял, что за могучим стволом и корнями прячется костерок. Лора уверенной походкой завернула к нему и тоже скрылась за корневищем.
Крэйвен широкой дугой, оставаясь сокрытым в листве, обошел поваленное дерево с другой стороны и притаился. На земле под корнями, прислонившись спиной к крупной коряге, сидел седой старик, завернутый в дорожный плащ или грязную мантию. Перед ним был разведен небольшой костер. Лора опустилась на корточки рядом, и он начал жадно копаться в ее корзине. Крэйвен плохо слышал их речь, но по обрывкам фраз и жестам понял, что девушка оправдывается за опоздание. Вскоре она ушла, забрав пустую корзинку, а старик продолжил трапезу. И вдруг Крэйвен заметил, что из-под веток и большой коряги чуть в стороне виднеются две ноги. Несомненно, это был труп взрослого мужчины. Присмотревшись получше, Крэйвен заметил на его поясе оружие. Это может быть наемник-пехотинец или лесной разбойник. Его не освещал свет костра и лежал он в нескольких шагах от старика со стороны, противоположной той, с которой подходила Лора. Поэтому она ничего не заметила. Крэйвен мог только подивиться, как она вообще еще жива. Особенно с такими знакомыми. Сейчас она, наверное, на полпути к тому месту, где оставила своего юного спутника. Вернется ли сюда, когда обнаружит его отсутствие, или пойдет домой, решив, что кавалер струсил и вернулся в город? Сейчас это совсем не заботило молодого Охотника, он напряженно буравил взглядом человека у костра:
«Кто же ты такой?» — Мысленно спросил Крэйвен.
За правым плечом старика на корнях висела прямоугольная сумка, испещренная какими-то символами, а рядом в землю был воткнут деревянный посох, навершие которого было сделано из металла в виде нескольких позвонков увенчанных человеческим черепом.
«Да это же некромант!» — Осенило Крэйвена. Он вспомнил давнишнюю уже историю, когда они со Скоулдом расправились с одним начинающим черным магом, который пытался заклинать мертвых в Холустову ночь на старом кладбище одной деревушки в вотчине Тронгмонд, недалеко от начала Пепельных Степей. Тогда, поджигая труп чернокнижника, Скоулд рассказал, что за ветреными степями и морем в далеких пустынях и по ныне существует орден жрецов Смерти, проводящих отвратительные опыты над мертвыми телами и способных возвращать их к «жизни», чтобы творить свои темные дела их руками. Узнать такого жреца можно по необычному посоху, увенчанному черепом, а количество позвонков на посохе свидетельствует о его ранге в ордене, а значит и о степени его могущества. На этом знания Скоулда о мифическом ордене некромантов исчерпывались, однако он никогда не стремился расширить их. Профессиональное кредо Скоулда было простым – предавать огню все, от чего веет потусторонним. Поэтому он, мягко говоря, не поощрял любопытство своего подмастерья, искренне считая, что все беды от «умников, не знающих, куда себя деть», а обширные знания лишь обременяют Поборника Света, затуманивая его единственную цель – уничтожать.
Как бы сейчас пригодились юному подмастерью бесценные знания! «На посохе колдуна, по меньшей мере, шесть позвонков. Это много или мало? Он волшебный или декоративный? Дурак, конечно волшебный! Представляет ли колдун опасность без посоха? Сколько времени ему нужно для атаки?» — мысли в голове Крэйвена неслись вихрем, обгоняя друг друга. В тысячный раз проклиная своего нерадивого наставника, Крэйвен вцепился в рукоятку ножа так, что его суставы побелели. — «Надо напасть, пока он ест, пока он не ожидает! Нет, нужен план! Рядом кладбище, это может сыграть какую-то роль? Если некромант дожил до седых волос, значит успел накопить много знаний и силы. Охотнику-недоучке второй попытки он точно не предоставит!» — Сердце бешено колотилось, а спина мгновенно взмокла. — «Что же делать? Может подождать, пока он ляжет, и убить его во сне? Нет, я столько не выдержу!» - Крэйвена начало потрясывать от нахлынувшего волнения, и ему срочно требовалось уже сделать что-то – нападать или спасаться. Точно! Нужно привести Скоулда! К тому времени некромант, быть может, уже заснет. Мысль, осенившая Крэйвена, сменилась следующей, и он еще раз чертыхнулся: «Если только этот боров еще в состоянии стоять на ногах! Чертов Скоулд, чтоб ты однажды захлебнулся!».
Прошло всего несколько секунд, может быть минута, а тело юного Охотника, присевшего на одно колено под широким папоротником, уже сводило от напряжения. Он судорожно сжимал огромный нож и во все глаза следил за каждым движением некроманта, готовясь к стремительной и смертельной схватке, возможно, последней в своей жизни. Старый некромант тем временем не делал пока ничего особенного. Черты его смуглого лица ясно указывали на южное происхождение, что вкупе со странным посохом не оставляло сомнений в принадлежности колдуна к Жрецам Смерти. А это уже не какие-то деревенские ведьмы и чернокнижники-самоучки, украдкой травящие соседских собак – это древний орден с неясными целями и немалыми возможностями! Если верить Скоулду. К тому же в непосредственной близости, можно сказать под рукой, находился минимум один мертвец. Трудно сказать, сколько их тут еще лежит под густым навесом папоротников. Если заклинатель успеет этим воспользоваться, шансы юноши хотя бы на бегство сводятся почти к нулю. Рассудив так, Крэйвен решил все-таки отступить и подготовиться.
И в следующее мгновение случается непредвиденная мелочь, настолько ничтожная, что при иных обстоятельствах и говорить о ней не было бы смысла. Под ногой Крэйвена, сделавшего всего один шаг назад, ломается веточка и издает негромкий треск, в котором, однако, оглушительным эхом слышится злая усмешка Рока! Сердце Крэйвена останавливается, и краем глаза он замечает, что колдун в мгновение ока безошибочно поворачивает голову в его сторону и впивается взглядом прямо ему в глаза! Капельки пота на его холодеющей спине, казалось, обратились в иней; кисти и ступни мгновенно онемели, будто чужие; а время вокруг замедлилось многократно. Потревоженные папоротники колебались так медленно, будто их окружал не воздух, а густой сироп. Двое в ночном лесу смотрели в глаза друг другу. Крэйвену показалось, что прошла целая вечность между первым и вторым ударом сердца. Все. Его присутствие раскрыто. Времени размышлять и сомневаться больше нет. Победа или смерть!
С этим боевым кличем, неизвестно почему всплывшим в его памяти, ученик Поборника Света выпрыгивает из зарослей на открытое пространство, замахиваясь ножом, хищно сверкающим в отсветах костра. Но обжигающих вспышек темной магии не последовало. Старый колдун даже не поднялся на ноги, а только вытянул вперед раскрытую ладонь, вжался спиной в корягу и осипшим от страха голосом залепетал:
— Стой, стой! Я ни в чем не повинен!
— Не отпирайся, некромант! — На ходу бросил Крэйвен. До цели оставалось всего десяток крупных шагов.
— Я маг – это верно. Но что я сделал плохого?
Крэйвен опешил от неожиданности и даже замедлил ход. Он еще спрашивает «Что плохого»!
— С чернокнижниками у меня разговор короткий! — Ответил юный Охотник, отмечая, что поединок начинается как-то уж очень странно. Покрепче сжав в кулаке рукоятку ножа, он медленно приближался. Не решаясь пока на последний смертоносный рывок, он пытался определить, нет ли у колдуна какого-нибудь козыря в рукаве.
— Неужели ты хладнокровно зарежешь безобидного старика? Неужели заколешь меня как свинью? — Взмолился старый колдун и заглянул юноше в глаза так глубоко, что, казалось, достиг самого дна его души. И вдруг, задумчиво прищурившись, произнес уже абсолютно спокойным голосом, — Мне отчего-то кажется, что ты не таков. Может быть я не прав, и ошибка моя будет фатальной, но я думаю, ты не убийца. Быть может, ты пытаешься стать им, казаться им? Пытаешься быть кем-то другим. Не тем, кто ты есть.
И колдун попал в самую точку! Крэйвен остановился, последние слова колдуна задели его за живое.
—Ты давай… это… — Отчего-то неуверенно проговорил Крэйвен, — Зубы мне не заговаривай!
— Не буду, — мгновенно и легко ответил старик, слегка улыбнувшись и примирительно подняв ладони вверх, — Просто я хочу жить, как и ты. Разве это странно или недостойно? А ты готовишь для меня страшную расправу и даже не можешь сказать, в чем мое преступление.
— Некромантия в этих землях карается сожжением на костре.
— О, я знаю. Но ты никогда не задумывался почему?
— Что «почему»?
— Почему люди выдумывают такие законы. Законы, заставляющие одного хорошего человека учинять страшную смерть другому. А ведь я всего лишь немощный старик, который не в состоянии даже пошевелить ногами! Я калека. Кому я могу причинить вред?
— Ему ты тоже, значит, вреда не причинил? — язвительно подметил Крэйвен и кивнул в сторону бездыханного тела предположительного разбойника.
— Подожди, — морщинистое лицо вытянулось в изумлении, — Так ты все это время думал, что это я его убил? То есть я, безногий калека, рискнул своей седой головой и напал на вооруженного бугая, чтобы заполучить во владение его смердящую тушу?! Я что, так похож на идиота?
Крэйвен был растерян. Всего полминуты назад его колени подрагивали от ожидания смертельной схватки с колдуном, призывающим себе в помощь самых жутких тварей Бездны. Но бездыханный труп - главный инструмент некроманта - продолжал лежать неподвижно, а сам колдун - сморщенный старикашка – был прикован недугом к сырой земле и затравленно поглядывал на нож.
— Не торопись ожесточать свое сердце, славный юноша. Не торопись омываться кровью по чьей-то указке. Законы часто бывают несправедливы. Законы придумывают люди, которым свойственно заблуждаться. А еще им свойственно бояться. Люди всегда страшатся того, что недоступно их пониманию. «Аааа! Смотрите, он знает больше, чем мы - давайте сожжем его поскорее!». Ты мне показался умным человеком, я думал, ты понимаешь такие вещи.
— Сладко поешь, некромант. Да только дело не в знаниях, а в надругательстве над мертвыми.
— Калеке трудно спорить с вооруженным человеком. Но я тебе так скажу: да разорвут меня на клочки все демоны нижних миров, но я не знаю, что такое «надругательство»! – последнюю фразу он сказал с такой интонацией, будто Крэйвен только что наплевал ему прямо в душу. Затем нейтральным и даже назидательным тоном продолжил, — Скажи мне лучше, зачем люди ухаживают за могилами? Акт заботы и любви, дань памяти и уважения? Мертвые от этого не порозовеют! Запомни – могилы и кладбища не для мертвых, они для живых! Так вот, если покойника нельзя обласкать – как его можно оскорбить?
Да, тут есть над чем поразмыслить. Старый колдун умел лихо закрутить. Крэйвен не знал, что на это ответить. Но не мог позволить себе проявить слабость, как ему казалось, согласившись с врагом, и судорожно искал контраргументы. Столь же простые и изящные. Да хоть какие-нибудь. И не находил.
— Пусть даже и так, — проговорил Крэйвен. Он и не заметил, как ситуация перешла в совсем иное русло. Вместо того, чтобы уже пустить в дело нож, сейчас он почему-то считал своим святым долгом переспорить оппонента. — Но некромантия – темное, запретное искусство, а ее адепты – прислужники зла!
Некромант округлил глаза, будто юный Поборник Света сказал только что не прописную всем известную истину, а совершеннейшую глупость.
— Это отчего же? Ты считаешь меня прислужником Зла, только потому что я читаю книги, смысл которых ты не в состоянии постичь? А суть твоей жизни и твоих странствий состоит в поиске новых жертв для виселиц и костров! Во имя… чего, «Света»?! — он изобразил ладонями чаши весов, как бы взвешивая, на чьей совести больше грехов и больше трупов. Затем смерил юношу взглядом, — И много ли добра ты сегодня совершил?
Крэйвена обдало жаром изнутри. Перед глазами возник несчастный Хэйтем, кашляющий, корчащийся в муках, с надеждой и благодарностью смотрящий на своего мучителя. Ему стало омерзительно от того, что еще несколько часов назад он испытывал гордость и радость от причастности к этому действу. Крэйвен ощутил, как стремительно истончается его моральное право на это убийство.
— И еще вопрос: как можно прислуживать злу? По-твоему зло обладает разумом, личностью и нуждается в слугах?
Внутри юноши начало было вскипать негодование из-за этих придирок к словам и передергивания, но некромант опередил его:
—Да-да, я понял тебя. Только за этой игрой слов стоит ведь очень серьезный вопрос. Кто определяет, какое искусство темное, а какое нет? Что такое зло? Что считать подвигом, а что злодеянием? Скажем… хладнокровное убийство человека – это зло?
— Да, — с готовностью выпалил Крэйвен.
— Минуту назад ты хотел меня убить, добрый юноша, — лукаво прищурился старик, а Крэйвен почувствовал тень стыда, за то, что так легко попался.
— Это другое. Я…
— Другое… — повторил старик задумчиво, будто пробуя слово на вкус. — Значит не всякое убийство – зло? А существует ли оно вообще? Не торопись отвечать сразу, — Колдун покачал головой. — Добро и зло. Свет и тьма. Белое и черное. Ах, если бы все было так просто. Но жизнь устроена несколько сложнее, друг мой. Подвиг или злодейство – зависит от того, с какой стороны лезвия клинка ты стоишь, — Он кивнул в сторону ножа, который Крэйвен сжимал уже куда менее уверенно, — Подумай. Если добро и зло зависят от обстоятельств, значит эти понятия зыбки и туманны. Они относительны. Это ярлыки, навешанные в соответствии с моралью. А мораль придумывается людьми и меняется по малейшему дуновению. Рассуждать в категориях добра и зла – абсолютно бессмысленно, ибо это глухой тупик.
Крэйвен молчал. Шаблон мышления, с которым он рос всю жизнь, трещал по швам, не выдержав и пары непривычных уху фраз. Не означает ли это, что действительно стоит сменить ориентиры или хотя бы шире взглянуть на вещи? Мир всегда был для Крэйвена черно-белым. Он ощущал себя причастным к извечной битве Добра и Зла. Пусть косвенно, по мелочи, но он нес службу на стороне Света. Порою только это и удерживало его от того, чтобы прикончить наставника во сне. Как бы ему ни было тяжело, он верил, что иной судьбы у него нет, что иного пути, иного взгляда быть и не может. Но что если мир устроен иначе? Что если нежданный собеседник прав, и мир сер и бесцветен, а картина и оттенок его определяется лишь углом зрения? В его словах слышится мудрость. Странная, чужая, несколько отдающая цинизмом, но такая обезоруживающе простая. Простая, не требующая изощренных аргументов, истина. Краем сознания Крэйвен уже начал ощущать вину перед стариком за намерение убить его.
Хотя может быть, слушать речи хитрого некроманта все-таки опрометчиво? Быть может, коварство колдуна – и есть испытание, которое должен преодолеть Поборник Света? Отринуть сомнения и выполнять свой долг. Даже если это не битва… а расправа над калекой.
Пауза затягивалась, а юный Охотник все больше запутывался. В спокойной обстановке и с холодной головой он мог бы разоблачить пару откровенных манипуляций колдуна, но сейчас его моральный компас судорожно колебался. В нем боролись одновременно: желание выбросить чужеродную идеологию из головы, жалость и любопытство.
Прочитав, видимо, по лицу юноши, что весы склоняются все-таки не в его пользу, некромант вздохнул:
— Не утруждайся. И грех на душу не бери, я и без того не жилец, — он сдвинул складки мятой мантии и одежд под нею, обнажая живот и грудь, полностью покрытые огромной гематомой. Его живот представлял собой месиво фиолетово-желтых узоров скрывающих, видимо, чудовищные повреждения внутренних органов. Похоже, только последние тающие остатки магических сил и поддерживали жизнь в этом жалком теле, — Видишь ли, я не просто стар, но и тяжело ранен. Мои жизненные силы стремительно утекают, мне осталось недолго. Смерть уже дышит в затылок, — Он горько усмехнулся и с мольбой взглянул на своего палача, — Я долго убегал, но чувствую, осталось мне несколько часов, может сутки. И мне хотелось бы прожить их до конца. Если ты понимаешь...
Крэйвен широко раскрытыми глазами глядел на сморщенного седого старика, изувеченного, бессильного что-то изменить, брошенного судьбой умирать под корягой в глуши. Рука с ножом опустилась как будто сама собой.
— Когда я увидел тебя, то подумал, что это Она явилась ко мне. В образе стройного юноши с ножом. Но заглянув в твои глаза, я понял, что это не так. И я рад этому. Друг мой, мне трудно смотреть на тебя снизу вверх – уважь старика, присядь.
Однако Крэйвен остался стоять на месте, глядя на колдуна сверху вниз.
— Я думал, Некроманты не страшатся своей Госпожи.
— Все боятся Ее. Я тоже, я же человек. Но бойся - не бойся, беги - не беги, а встретиться придется! Такая уж Она, — ответил старик и засмеялся, но его хриплый смех быстро обернулся кашлем, из-за которого он долго не мог вдохнуть. Крэйвен почувствовал укол жалости в груди, — Я только надеялся, успеть кое-что сделать.
— Наслать последнее проклятие? — Крэйвен сам не знал, почему его вдруг повело на ядовитые шутки. Быть может, испугался собственной жалости к старому лису.
— Нет, забыл букет крапивы набрать да землицы могильной по карманам распихать, — не остался в долгу некромант. Хотя с его стороны это было опрометчиво, потому что Крэйвен снова напрягся. — Знаешь, очень забавно после такого слышать что-то про «темные искусства».
— Ты следил за мной?
— Нет, стал случайным свидетелем. Тогда я еще мог передвигаться, — колдун кивнул в сторону трупа.
— Использовал ходячего мертвеца как вьючное животное?
— Да, пока были силы, — просто и буднично ответил некромант, но вовремя заметил, как это покоробило юного собеседника. — Находишь это отвратительным? Но согласись, в моем положении это был оправданный ход. На руках я бы далеко не уполз. К тому же… Не смотри на меня с укоризной. Я ведь, в некотором смысле, сделал миру услугу, — он устало усмехнулся. — Посмотри на него. Раньше он только и делал, что причинял людям боль и страдания. Он грабил, убивал и насиловал. До самого своего последнего дня. Теперь он этого не делает. Я нашел ему работу! Помогать немощным старикам – это ведь благородное дело.
Старый некромант престал любезничать и выкручиваться, перестал скрывать свой выработанный годами цинизм. Карты были раскрыты, а маски сорваны. Двое в ночном лесу смотрели друг другу в глаза, в которых уже не было ни притворной храбрости, ни притворного страха. Охотник потерял желание проливать кровь; колдун, наверное, тоже не стал бы, даже вернись к нему неожиданно силы.
Они какое-то время помолчали, а потом некромант произнес, в точности угадав потаённые мысли Крэйвена:
— Быть может, мы встретились неслучайно этой ночью.
— Наша встреча могла состояться раньше – если бы только я повнимательнее смотрел по сторонам на кладбище. Я ведь слышал шорох, когда ты проходил там, за курганами.
Некромант удивленно повел бровью.
— Не было никаких шорохов. Я не двигался. Хм, — он загадочно улыбнулся — Возможно, ты почувствовал мое присутствие рядом. Возможно, мы не так сильно различаемся, как ты думаешь.