Привет, пап! Ты прости меня, что я так редко приезжаю. Дети, расстояние. Да, правильно все говорят, «далеко забралась». Зато там спокойно, пап. Уютно, люди хорошие, культурой веет со всех улиц. Мне хорошо там, папа. Ты ж рад за меня? Я там дома. Настолько дома я, наверное, впервые за 35 лет.
Ты помнишь, как я родилась? Как ты хотел, чтоб я была Юлька, Юлия Юрьевна? Как ты сказал, что я красивая и у меня прекрасные ноги (как показало время, ты не ошибся, папа)? Как ты высчитал девочку, которая должна родиться в ноябре? Я-то этого помнить не могу, но мама рассказывала, это, наверное, один из немногих рассказов о тебе, окрашенных в положительные краски. Я помню, как ты называл меня Вермишель-С-Макаронами. И называл Юлькой. У меня именно это «Юлька» вызывает теплое чувство и до сих пор, и люди, которые обращаются ко мне так, вызывают доверие. Я всегда чувствовала, что ты меня любишь. Ты всегда меня жалел и не обижал, хоть я в детстве и находила причины для возмущения.
Помнишь, мы жили на Дальнем Востоке? Я помню момент, когда ты был дома, а я гуляла и внезапно захотела пить. Я звала тебя с улицы, ты выглянул в окно (или балкон), и я сказала, что пить хочу. Ты ответил, что я могу подняться и попить, ведь чашку-то ты мне не скинешь с этажа. Вот я тогда обиделась. Мой папа и так ответил! Это было возмущение. Конечно, я понимаю, что чашку с третьего (или четвертого, или пятого) этажа мне, в самом деле, никто не скинул бы. Теперь понимаю, а тогда обиделась. Мне ж было всего лет пять. Глупо, правда? Но ты же знаешь, я тебя всегда идеализировала.
Я так любила с тобой делать уроки, особенно, ненавистную и непонятную математику. Ты садился рядом, или сзади меня, писал нерешаемые задачи своим круглым и мелким почерком, с огромными полосочками в букве «р», писал пояснения к каждому действию, проговаривая его, а потом спрашивал, понятно ли мне. Признаюсь тебе честно, мне никогда не было понятно, но я так любила с тобой делать уроки. Мама била меня всегда, если я не понимала, а ты просто объяснял и писал. Что-то, конечно, оставалось в голове. Я знала, что ты умный, хоть это и было в первом классе. Помнишь, как я писала неаккуратно, а ты мне подчищал лезвием, тонко вырезая кусочек бумаги так, что вообще нельзя было заметить оплошность. Я так гордилась, что у меня папа, который так умеет. Перед одноклассниками хвасталась. «Вау! Какой у тебя папа молодец!» Да, это было. А еще ты меня научил шнурки завязывать. У мамы не было терпения, я получила по рукам, была обозвана бездарью. А ты научил. Терпеливо, спокойно, на мужской лад. Я завязываю их уже не так, как ты меня учил, но это навсегда запомнилось.
Я всегда плохо ела, ты помнишь? Мама говорила тебе, «она опять сидит», «Юра, гавкни на Юлю», она, наверное, хотела, чтоб ты меня бил. А ты смотрел на меня «Юля, гав» и ничего злого от тебя не было. Помнишь, мы в гости как-то собирались? Это тоже было давно, мне лет 5-6 было. Я вас с мамой ждала и прыгала через канавку. Меня так удивляло то, что в одну сторону мне легко, а в другую – не выходит. Вот я и училась, чтоб выходило в другую сторону. Разбила себе губу в кровь. Она моментально напухла раза в два, тут как раз вы вышли. Мама орала, а ты улыбнулся и сказал, что все скоро пройдет. У меня в тот период времени вообще было такое чувство, что мама у нас только для того, чтоб бить меня и срывать злость. В гости мы, по-моему, тогда не пошли.
А женихов моих помнишь? Тоже мне лет 6-7. Вова, который боялся собак, и прятался у меня за спиной, а ты говорил, что я молодец, смелая! Но я была не сильно смелая. У меня ж тогда еще были зеленые юбка с кофтой, а я боялась, что на меня корова нападет и съест, а ты смеялся и рассказывал, что коровы не едят девочек. Помню тебя улыбчивым.
Помню однажды, как ты ругался. Вы купили тебе плавки и ты пошел их мерять (до сих пор не пойму, почему в комнату, а не в ванную), а я не знала и открыла дверь. Ты возмущался, что девок полный дом, и негде трусы переодеть. Ой, пап, я тогда такой виноватой себя чувствовала, это ужас. А помнишь, как ты свою гордость – бакенбарды - дорисовывал тушью, потому что мама тебе побрила один? Помню, как ты ругался тогда и бубнил.
А помнишь мое фото в первый класс? Я белоснежно-русая с наивным взглядом, а ты радовался и говорил: «Давай нарисуем усы и покрасим волосы черным фломастером, мы будем тогда одинаковые». Конечно, ты говорил, что это надо сделать на фото, а я думала, что будь у меня усы, то я была бы такая же классная, как ты. Усы у меня не выросли (может, потому что я вела себя иногда плохо, а может, есть другая причина), но ты же видишь, я по-прежнему похожа на тебя. Так же, как это было с самого моего рождения.
Я помню, как вы разводились с мамой. Плохо помню, конечно, моя память убирает или блокирует особо эмоциональные для меня этапы. Вы зря с мамой вмешивали нас с сестрой, ведь с того момента, мама всегда говорила «вы папе не нужны». Я обижалась, слушала ее, но где-то в глубине души не соглашалась, ведь я видела тебя, я помнила. И слышала твое «Юлька». Вы оба тогда ужасно себя вели, но и мы переживали за вас обоих, за то, что наш дом, дом нашей семьи разрушился. И еще ужаснее было, то, что мои воспоминания о тебе все искажались и искажались мамой, она была настолько зла на тебя. Ты помнишь, как ты возвращался? Как ты спал в машине около подъезда, помнишь? Гречневая каша с котлетой. Мама тогда утром перед школой сказала, чтоб я отнесла «любимому папику» поесть. Ты был голодный и вымотанный. Я помню, что ты любишь гречневую кашу с котлетой, сама люблю именно это сочетание продуктов. Ты ел с удовольствием, ты был мне благодарен, ты смотрел на меня ласково. Мне так хотелось обнять тебя, рассказать, как я скучаю, как я сильно люблю тебя, как мне не хватает тебя при делании уроков. Вообще всегда. Я не сделала этого тогда. И никогда не делала так, когда ты приходил. Это было нельзя, потому что «он вас бросил», «он вас никогда не любил» и много подобных текстов практически ежедневно. А мне всегда хотелось сказать, как ты мне нужен. Я вырезала твою фотографию и спала с ней под подушкой. Я любила тебя, даже когда из уст матери это считалось предательством Родине.
Мне до сих пор стыдно за тот момент, когда ты приехал на мой день рождения с подарками (сколько там было вкуснятины (!), которую тогда хотели есть все мои одноклассники, ведь я была жутко крута, когда принесла в школу шоколадку «Сникер»), а я тебя не поблагодарила. Я обидела тебя тогда тем, что огрызнулась в ответ на твое поздравление «это в обмен на телевизор, ты ж его хочешь забрать у нас». Думаю, ты видел мои опущенные глаза, ты знал, что это не мои слова, но ты ничего не мог с этим сделать. «Тебя мама научила». Ты попал в точку тогда, но что я должна была сказать, что я могла? Я плакала потом ночью. А ранец мама оплевала и выбросила. Хорошо, хоть вкусности оставила. Простишь? Знаю, что простил ты меня давно. Спасибо, папа, что в своей взрослой жизни могу с уверенностью сказать, что «да, меня любили».
А помнишь другой день рождения, когда мы со Светкой показывали вам цирк? Мы так готовились тогда несколько дней. Это был прекрасный праздник! Вы опять были вместе, тогда мама по какой-то причине разрешила радоваться твоему присутствию, а потом ты опять уехал. Вы опять не смогли остаться вместе. Были и такие моменты, - ты дарил подарки, вот явно помнится набор-парикмахерская, который достался Свете, мы обе безумно радовались такой роскоши (нам в те моменты жизни очень многое было недоступно), а мама сказала, что ей пришлось переспать с тобой, потому что иначе ты бы не подарил подарка своему ребенку. Мне было лет десять тогда. Я даже не помню, что меня больше расстроило: что папа не дарит подарков, или что мама торгует собой за такую мелочь. Я плохо помню свою реакцию, но думаю, результата, мама добилась, я должна была на тебя злиться. Я злилась, когда тебя не было рядом, но все разрушивалось, когда я тебя видела, когда ты меня обнимал.
А помнишь халат свой полосатый? На какой-то новый год, ты был котом в нем. Когда ты ушел, я его носила. Сносила до дыр. Ты пришел, а я в вышла на кухню именно в нем и ты обрадовался. Я специально его надела тогда, чтоб ты видел. Помню, как ты обнял меня и мне было так уютно.
А помнишь, как ты психанул, когда я начала называть тебя по имени? Могу объяснить, что было первопричиной. Твоя племянница, она ж была старше меня лет на пять, называла мать мою Лена, тебя – Юра, а я всегда хотела быть старше и пыталась подражать ей. Вот тогда сначала я маму начала называть по имени, а потом решила и к тебе так обратиться (конечно, поначалу боялась и терзалась: стоит ли). Помню, ты разозлился, решил, что это опять настройка мамы, твоя сестра меня отчитала, а я расстроилась. Я тогда перестала и маму называть по имени и тебя, соответственно. Ты не обижайся, это был какой-то странный приступ взрослости и подражания.
Помню, как увидела тебя, когда вышла из комы. Я не хотела жить в те моменты и упала с дерева. Все было серьезно, мне было всего одиннадцать лет. Мама говорила, что я была мертвая почти, а еще говорила, что тебе звонили «твоя дочь умирает», а ты ехать не хотел. Но когда я открыла глаза, ты был рядом. И мама была. Я так хотела сказать «папа». Но не могла. Правая сторона была парализовала и звук «п» не воспроизводился. Ты был напуган, улыбался мне и держал за руку. Я пришла в себя на твой день рождения, в твои 32. Ты оставил бутылку коньяка «Белый аист», чтоб она отдала благодарность доктору… Я открыла ее в свое двадцатилетие. Ты и тогда был рядом со мной, пусть не физически. Я все время знаю, о том, что ты рядом. Я ношу кольцо, которое ты подарил маме, сказав, что вы обручены. Она его никогда не носила, говорила «оно кугутское», а я забрала себе и ношу. В кошельке ношу твой жетон летчика. Я всегда гордилась тем, что я дочь офицера, и тем более, летчика. У меня твоя летная тетрадь и фотография на столе там, где ты и я.
Кода я стала взрослее, мне все интереснее было узнать о тебе у кого-то беспристрастного. Мама говорила в основном только плохое, но я не верила. Помнишь дядю Федю и тетю Олю? Вы ж с ним летали вместе. Она мне рассказала о тебе, когда я спросила. Со стороны. Сейчас процитирую, хочу быть точной. Подожди. И про аварию ту, она мне рассказала, правда очень сжато. Но доказала, что мой отец не алкоголик. Жаль, что прошло аж двадцать лет. Но в любом случае, важно знать правду.
«Да конечно любил просто в конце жизни немного запутался, - сказала она, - Он был очень талантливый. Летал лучше многих, об этом Федька и многие другие говорят до сих пор, был талантливым музыкантом, он не только хорошо играл, он сочинял песни и музыку; был спокойным и уравновешенным человеком, любил тебя и Свету. Любил свой город Харьков, всегда мечтал жить там. Он и Лену любил. Знаешь не мне судить, но, видимо, любил женщин, может, меняя их, он пытался параллельно понять себя и свое место в жизни. Большую негативную роль сыграла мать, если бы она просто любила его протянула в тот момент руку помощи, все сложилось бы по-другому, не было бы этих баб и, возможно, он не умер. Она отвернулась от него, домой не пускала, но это Бог ей судья; но если честно я до сих пор понять этого не могу, как можно поступать так со своим сыном. Когда вот так складываются вокруг человека обстоятельства - любой человек потеряется, особенно, мужчина, те более, ему было то всего 30. Умер он не от паленой водки. А от последствий отравления тяжелыми металлами. Федя тоже лежал в больнице у него начались галлюцинации, еще один с той хренью лежал в госпитале. Юля, они не знали, что он попал в аварию, где этил, который загорелся, а при горении этил выделяет тяжелые металлы. Это все смерть, но самое страшное, все признаки отравления проявляются постепенно не сразу, причем водку пить не надо было, она усугубляет весь этот негативный процесс, а он выпил и все, он даже объяснить не успел, почему и как это случилось. Это не помешательство было. Это были бесконечные галлюцинации, что типично при отравлениях тяжелыми металлами. Открой в интернете и посмотри, зачем мне тебе врать. Я 10 лет проработала в психбольнице. Просто он хапнул паров больше других. Они везли этил, я не знаю, что произошло, машина загорелась. Он вел машину, остальные спали. Ночь, он и сам не сразу увидел. Заметил только, когда начался сильный пожар, он остановился и первый побежал, за ним Федя, потом парень третий. Так распределилось само. Спроси у Федьки. Дать тебе его телефон? Ведь это важно знать правду. В то время нельзя было рассказывать все в подробностях (это были лихие 90-е).»
Нет, папа, я не позвонила ему. Мне было достаточно того, что я узнала от нее. Зачем бередить? Я любила тебя раньше, и люблю сейчас. Только сейчас я знаю, что все, что я чувствовала, было верным, мне стыдно только, что я отворачивалась от тебя, находясь под дурным влиянием. Мне, в самом деле, жаль, что я не успела наобниматься с тобой и сказать, как же сильно я тебя люблю. Жаль, что говорю я это только сейчас. Я смотрю на тебя твоими глазами, и вижу свою фотографию в паспорте (но я по-прежнему без усов и русая). На меня смотрят твои добрые глаза, провожу рукой и чувствую холод камня, на котором написано «Глухоедов Юрий Николаевич. 23.06.61 – 22.10.94.» Я уже старше тебя. Ты ведь тоже все помнишь, папа? У меня остались только слайды-воспоминания и любовь к тебе, как поддержка. Ты так и остался в своем любимом городе.
Я так много тебе не успела сказать … Ответом мне слышится умиротворенная тишина кладбища, и шелест желтых листьев… Я обязательно вернусь. Прости, что я так редко приезжаю.
октябрь 2016 года.