Моя почти биография

В. Трощенко


ПОЧТИ АВТОБИОГРАФИЯ

Время от времени меня посещало желание написать свою автобиографию. Но это дело длинное и довольно скучное, ведь интересные события происходят не каждый день. Вот поэтому я и решил для начала собрать воедино наиболее забавные случаи, не сортируя их по хронологии и содержанию, а как-нибудь потом заняться более систематизированным жизнеописанием, опять же начав с наиболее интересных периодов жизни. Один такой очерк, о 4 годах Великой Отечественной войны (см. на сайте «Я помню» раздел «гражданские»), уже получился, на очереди ещё парочка: о работе на шахте (6 лет) и о загранкомандировках во Вьетнам (3 года) и в Индию (это всего неполный месяц).
 
ДЕТСКИЙ МАТ

Речь пойдет вовсе не о сквернословии, которое сейчас бурным потоком изливается из уст мальчиков и, увы, девочек любого возраста.
Мои младшие брат и сестра близнецы моложе меня на десять лет. Когда им было шесть, мой братец серьезно заболел шахматами, и немало в этой игре преуспел. Он буквально не выпускал доску с фигурами из рук и преследовал всех, с кем можно было сыграть партию. Особенно он донимал меня, хотя я почему-то к любым играм отношусь отрицательно, все они вызывают у меня глубокую скуку и ничего более. Ясно, что играть в шахматы я практически не умел, хотя с правилами был знаком, а терять авторитет старшего брата, проигрывая этому малолетке, мне не хотелось. И задумал я хитрый ход – выучить какую-нибудь убойную комбинацию, чтобы хоть раз обыграть его с блеском, а потом можно сказать что-нибудь вроде «ну что играть с такими салагами!».
Я нашел солидный учебник и разобрал по косточкам ферзевой гамбит. Конечно, думал я, малец обязательно клюнет на приманку, возьмет ферзя, а тут я его и разделаю под орех… Но для уверенности я вначале попробовал сыграть не с ним, а с воображаемым противником. И тут получился облом. Все шло как по маслу до самого момента жертвы, после чего, как было сказано в книге, уже никакого труда не составляет поставить противнику мат… На деле же я совершенно тщетно пытался спасти свое положение, но увы, без главной фигуры я был совершенно беззащитен и легко разбивал сам себя руками своего воображаемого противника, что без сомнения сделал бы и мой братец на его месте. Я понял, что для выполнения хитрого плана мне придется изучить по крайней мере теорию эндшпиля, а то и всю шахматную теорию, что было совершенно неприемлемо – этакая скука!
И тут мне пришла в голову спасительная мысль. Я пошел на улицу, где ребята постарше моего брата целыми днями занимались шахматной игрой, и попросил рассказать, как ставится «детский мат» – комбинация не то в четыре, не то в три хода. Разучив ее до автоматизма, я наконец поддался на уговоры брата и сел за доску с видом превосходства. Когда на четвертом ходу я объявил ему мат, он был совершенно ошарашен. Не может быть! Но я хладнокровно предложил ему найти выход из положения, которого, разумеется, не было, и ему пришлось смириться, хотя жажда мщения, конечно же, одолевала малыша.
Я милостиво согласился на матч-реванш и стал так же методично отрабатывать заученную схему. На этот раз юный мститель стал развертывать какую-то хитрую защиту, но моя ставка на детскую наивность не подвела. Когда какая-нибудь из его фигур перекрывала мне нужный ход, я либо делал отвлекающий ход пешкой где-нибудь на фланге, либо подставлял свою пешку ему под бой, а потом продолжал свое черное дело. И вот мой триумф – мат не то на шестом, не то на седьмом ходу, и со словами «– Ну что связываться с мелюзгой» я с достоинством встал из-за доски.
Но самое интересное последовало потом: братец накинулся на свою единоутробную сестру, которая с интересом наблюдала нашу игру, время от времени давая мне совершенно ненужные советы (она, естественно, вообще ничего не смыслила в шахматах). «ОНА ТЕБЕ ПОДСКАЗЫВАЕТ!» – в отчаянии закричал он, кидаясь на нее с кулаками, так что пришлось разнимать. План удался на славу, больше ко мне никто не приставал с предложением сыграть, а потом я и вовсе исчез  из пределов досягаемости, став студентом и уехав из города…


700 ПИСЯТ

Это было в те времена, когда нашему сельскому хозяйству позарез требовалась шефская помощь горожан. Для нашего НИИ объектом постоянной шефской помощи был обычно Батайский плодоовощной совхоз, куда мы и отправились на автобусе в один не совсем прекрасный субботний день. Не прекрасным он был в смысле погоды, которая ничего хорошего не сулила. И в самом деле, не успели мы собрать по 2-3 ящика помидор, как дождик, вначале едва моросивший, усилился до неприемлемой интенсивности, и руководившая нами бригадирша, особа довольно вредная, по прозвищу «Золотозубка» (ее редкая улыбка открывала целую сокровищницу, причем тогда «булат» еще не был придуман) смилостивилась и отпустила нас во свояси, выписав справку для райкома. Автобус мы в тот день, учитывая ненадежную погоду, никуда не отпускали, и уже через пять минут были готовы к отъезду, но не тут-то было. Сторож у шлагбаума запер его на замок и отбыл в неизвестном направлении, так что пришлось сидеть и ждать, благо хоть в сухом месте.
От нечего делать решили прочитать выданную нам индульгенцию, но это оказалось нелегкой задачей из-за ужасного почерка нашей мучительницы. Однако первая же строчка нас вознаградила за труды: там было всего одно слово: «Негрыугол» (наш институт называется ВНИГРИуголь). Вдоволь насмеявшись, приступили к дальнейшей расшифровке. И пришлось за это дело взяться мне, как обладателю самого скверного почерка из всех присутствующих – по принципу: свой разбираешь, разберешь и этот! С трудом одолел следующую строку: «Работали 25 чилавек». Тоже забавно, но не настолько. Третья строка поначалу показалась легкой: «Убрали 700…» Дальше шло какое-то непонятное слово, 700 чего? Наконец удалось общими усилиями разобрать: это было неизвестное слово «писят». Какие-такие писята? И тут дошло: это ей показалось мало семисот килограммов, и она от доброты записала на наш счет 750, но по своей батайской грамматике! Вот тут уже смех был, что назывется, гомерический. Дальнейшее чтение ничего особого не добавило, там была дежурная фраза «норму выполнили» и подпись. Хотели было оставить оригинальный документ на память, но поставленная во главе экспедиции дама из отдела кадров не решилась на такой смелый шаг – каждый знал, что с партийными органами шутки плохи… Интересно, а в райкоме кто-нибудь читал эти филькины грамоты, хотя бы для смеха? Затем пришел сторож, и мы благополучно уехали, но веселья хватило на всю дорогу.
В связи с этой историей, вспомнилась еще одна на ту же тему. Это было еще несколько ранее, в том же совхозе. Поехали на прополку лука, и молоденькая звеньевая перед началом работы стала объяснять горожанам, что и как вырубать тяпкой, а что оставлять. И тут старший группы, зам. директора института Смирнов, без пяти минут доктор наук, с ехидцей спросил у начальницы: «Девушка, а не могли бы вы взять тяпочку и показать на практике, как это делается?» На что юное создание, встав в позу, без тени юмора отпарировало: «– Не для того я десять классов заканчивала, чтоб тут по грядкам с тяпкой лазить!». Реакцию аудитории, где три четверти имели высшее образование, из них половина – кандидаты наук, а уж из остальных меньше десятилетки не было ни у кого, представить нетрудно. Вот такие были шефские связи города и деревни.

ПАША И «БЕЛОМОР»

При сдаче вступительных экзаменов  в Новочеркасский политехнический  институт я попал в самую большую комнату второго общежития, где во время учебы жило шестеро студентов, а абитуриентов набили аж пятнадцать.  Из них шестеро были из нашего класса (я в том числе), а остальные из разных мест. Курили почти все, а самым заядлым курильщиком был Паша из Донецка, самый старший из нас, подверженный дурной привычке с шести лет.
В те времена сигареты были совершенно не в ходу, а самым достойным настоящих мужчин куревом считался «Беломорканал». Первые дни все щеголяли «беломором», угощая друг друга, потом постепенно стали переходить на более дешевые «Север», «Труд» и, наконец, докатились до «палочек Коха», как называли самые дешевые папиросы «Бокс» (позже они выпускались под именем «Ракета», а потом и вовсе исчезли). И вот однажды вечером кто-то принес пачку «беломора», которую тут же расхватали на радостях и раскурили, а когда осталась всего одна «беломорина», вдруг вспомнили о Паше, который в тот момент отсутствовал. – Надо же ему оставить! Оставили, но потом кому-то пришла в голову мысль разыграть парня. Аккуратно выпотрошили последнюю «беломорину» и так же аккуратно набили ее табаком из двух «палочек».
Явился Паша. Увидев кучку «беломорских» чинариков на тарелке и смятую пачку, он воскликнул с восторгом и обидой: – «Беломор» курили! И мне не оставили! – Оставили, Паша, вон там лежит!
Взяв папиросу, Паша закурил не сразу. Он улегся на свою постель, устроился поудобнее, а потом задымил, и, затянувшись пару раз, с наслаждением воскликнул: – Вот это табак! – под дружный хохот присутствующих. Вот вам и стаж!

У КОГО ЧЕЛОВЕКА УБИЛО?

После окончания института я шесть лет работал геологом угольной шахты. За это время сменилось шесть начальников шахты и столько же главных инженеров. В обязанности всех ИТР входило периодическое дежурство по шахте – учет добычи по лавам, заботы о своевременной подаче порожняка, прием телефонограмм и т.д. И вот сижу я как-то в диспетчерской на дневном дежурстве, все как будто спокойно, и вдруг влетает начальник шахты Беляков (он вступил в должность дня два назад), весь взъерошенный, глаза круглые, человек явно не в себе. – Ты! Тут! Сидишь! А там у тебя человека убило! – и вылетел из комнаты. Реакция непонятная. Шахта есть шахта, всякое случается, но ответственность за происшествия и за принятие мер лежит на начальнике того участка, на котором случилось ЧП, а если что-то серьезное, надо вызывать горноспасателей и действовать согласно Плану ликвидации аварий, а не бегать с выпученными глазами. Снимаю трубку (телефонистки на шахте – самый информированный народ), спрашиваю: – Лида, кого там и где убило? – Не знаю, где-то в подземном переходе что-то случилось. – Ну, дай мне клетевой ствол. Спрашиваю у рукоятчицы: – Что там стряслось? И слышу: – Да ничего, уже оклемался!
Оказалось, наш новый начальник (кажется, четвертый по счету), ознакомившись с шахтой, возмутился (и совершенно справедливо) тем, что существующий подземный переход от адмбыткомбината к стволу не используется, будучи захламлен и затоплен сантиметров на 30, и шахтеры в легкой спецовке, а то и промокшие до нитки, вынуждены на зимнем морозе преодолевать метров 50 от надшахтного здания до АБК, ругая начальство и рискуя здоровьем. И тут же послал парочку «легкотрудников» – шахтеров, временно переведенных после травмы или болезни на легкие работы, колоть в переходе лед. Но при этом не учел, что подо льдом могут скрываться опасные сюрпризы.
И надо же – удар лома угодил на связку из парочки электродетонаторов, выброшенных кем-то из взрывников – они, согласно правилам, не вправе сдать неиспользованное добро на динамитный склад, и поэтому избавляются от ВВ и СВ как могут. А взрыв двух электродетонаторов, кто не знает, это вам не новогодняя петарда, а намного покруче, а тем более в закрытом тоннеле! И то ли лом подбросило взрывом, то ли сам пострадавший от испуга так отдернул, что угодил себе в лоб и потерял сознание. И вот картина: во льду дыра, во лбу дыра, человек лежит без признаков жизни, кровь хлещет – покойник, да и только! К счастью все обошлось испугом, хоть и не легким, а то бы нашему новому начальнику пришлось долго отмываться, ведь это он послал людей на «погибель»! Так что это у него «человека убило», а не у меня. К слову, с наступлением тепла переход привели в порядок, и в следующие зимы мы уже не мерзли по пути в шахту и обратно…


ПОСИДЕЛ…

Однажды, закончив зарисовку забоя лавы, я встретил в просеке (это такая узкая выработка по угольному пласту) группу курсантов  ГПШ (горно-промышленной школы – это ПТУ для шахтеров), которых привел инструктор посмотреть, как работают печкорезы. Одетые в новую синюю спецовку, они тем не менее расселись слушать учителя прямо на отбитый уголь – для шахтера уголь не грязь. И только один, еще не вжившийся в профессию, поискав глазами, уселся прямо на чистенькую рукоятку отбойного молотка, воткнутого в уголь. И тут же вскочил как ужаленный, когда под ним вдруг застрочил пулемет! Хорошо, что он был в каске, потому что в тесном просеке встать в рост нельзя, и он, стукнувшись как следует о кровлю пласта, рухнул на уголь, а все остальные, хоть и испугались вначале, потом весело смеялись…

ГОЛЫЙ МАСТЕР

Однажды во время ночного дежурства по шахте мне позвонила банщица из бани ИТР: – Придите сюда, тут пьяный Турнаев хулиганит!
Поднимаюсь в баню – и вижу такую картину: Юра Турнаев, молодой горный мастер первого участка, совершенно голый  и невменяемо пьяный, рвется в ламповую: – Мне на смену! А две тетки-банщицы пытаются его удержать. С большим трудом нам втроем удалось уложить его в уголке спать, и я пошел звонить на дом Николаю Пятилетову, начальнику участка, чтобы прислал другого мастера.



ГДЕ ОПАСНЕЕ
Как-то раз зашел к нам в маркшейдерский отдел зам. начальника третьего участка Галь – попросить листок кальки на паспорт крепления лавы.
 Наша чертежница Шурочка быстро отмотала от рулона нужный кусок: – Держите, Альберт Иосифович! И полоснула лезвием вдоль рулона, по всем восьми пальцам Альберта (большие пальцы были защищены рулоном), и пошел травмированный прямо в медпункт, оставляя два кровавых следа.
А в другой раз, опять во время моего ночного дежурства, приходит в диспетчерскую зам. начальника второго участка Иван Михайлович Мельников, тезка своего начальника, с перевязанной рукой (видно, что нехватает двух фаланг указательного пальца) а сам смеется.
- Ты представляешь, порвалась цепь транспортера СКР-30 в лаве, натянули, стали соединять, и я сдуру вместо железного соединительного пальца сунул в цепь свой! Так мало этого, когда моторист очередной раз нажал на кнопку, я по инерции сунул тот же палец еще раз, и мне отхватило вторую фалангу!
Вот и определите, где на шахте опаснее, под землей или наверху…

КЕРЗОВЫЙ

Шахта, куда я попал на работу после института, была совсем молодая, от силы месяц после сдачи в эксплуатацию, и все ИТР на ней были молодыми. Горные мастера, механики и помощники начальников участков, участковые маркшейдеры, нормировщики и т.д. почти все были из нашего выпуска НПИ или, в крайности, из прошлогоднего. А помощники главного инженера и главные маркшейдер, механик и т.д., казавшиеся мне тогда взрослыми, были на самом деле почти такими же мальчишками, как и мы.
И вот, при очередной реорганизации, аппарат нашего треста «Богураевуголь» постигло серьезное сокращение штатов, а пострадавшие трестовские чиновники были распределены по шахтам. Так к нашим трем помощникам главного инженера прибавился четвертый – Гарматин, пожилой, высокий и чопорный. Наши помы и замы его сразу же невзлюбили за высокомерие и подчеркнутую аккуратность, и стали выдумывать ему прозвище. Предлагали «Шилом бритый» – у него лицо было помечено оспой – но остановились на варианте «Керзовый».
И однажды вся эта компания отправилась в шахту проинспектировать какую-то службу, то ли ПВС, то ли ВШТ, а может быть какой-то из добычных участков. Наши кадры по привычке собрались быстро, а Гарматин – по-начальственному, с чистым бельем, спецовкой х/б, а уж потом в «шахтерку», так что дожидаться его не стали. И один из помощников, Колотовичев, наказал пожилой ламповщице подготовить хороший свет, «а то сейчас придет Керзовый, так пусть берет и сразу идет к стволу». Ну, старушка ему и выдала: «– Товарищ Керзов, вот ваш свет, а вас ждут у ствола». Скандал был грандиозный, с разбором на парткоме. Не знаю, как его уладили, но к всеобщему удовлетворению потерпевший вскоре исчез с нашего горизонта – куда-то на повышение…

КТО ЖЕ ИДИОТ?

Как-то, идя с шахты домой мимо столовой, я увидел такую картину. По ступенькам крыльца спускался Леша, местный идиот, который, отбыв в Ковалёвке год, приехал в отпуск – из тех, что «на лицо ужасные, добрые внутри», в общем вполне безобидный. За ним по пятам следовал в дупель пьяный Валентин, десятник ВШТ со строящейся шахты, бормоча что-то вроде «и кто тебя поймет, дурак ты или умный…». Было видно, что это продолжение долгой беседы, и что Валентин уже, что называется, «достал» Лешу своими приставаниями. И вот Леша находит под забором половинку кирпича и швыряет ее в сторону Валентина по навесной траектории. А Валентин, вместо того, чтобы увернуться от медленно летящего снаряда, снимает кепку и принимает кирпич «на кумпол», как заправский футболист! Деревянный стук, полилась кровь, кирпич падает на землю, а Валентин, как малое дитя, с плачем жалуется проходящему милиционеру: «– Иван Данилович, ну чего он дерется?».
– Иди, Валя, проспись, отвечает мудрый Иван Данилович, а Леша тем временем отрывается от докучливого преследователя…
Вскоре Леша досрочно вернулся в Ковалевку, предпочтя общество себе подобных обществу «нормальных» шахтеров, а Валентин погиб по-глупому, воруя ночью деревянные подпорки из-под балконных плит строящегося дома – убило балконом.

СИЛА ЗАПЯТОЙ

Когда-то каждое серьезное предприятие должно было иметь своего художника для бесконечного написания лозунгов все большего формата, оформления праздничных колонн и т.д. Был такой художник и на нашей шахте. Я тоже немного художник, и часто беседовал с профессионалом, узнавая от него некоторые секреты мастерства. И вот перед октябрьскими праздниками я остановился посмотреть, как мастер кисти творит самое длинное произведение в своей жизни – транспарант во всю длину коридора адмбыткомбината «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза!», который должен был украсить здание на верху фасада. Проходя мимо, монтер связи Федя, парень с отличным чувством юмора, заметил: – Этому лозунгу не хватает запятой! – Где? – спросил я. – После слова «Да» – был ответ. Мы посмеялись, но никому тогда и в голову не пришло, что здравствовать ей оставалось всего каких-то тридцать лет…

ПАДЕНИЕ ИНСПЕКТОРА

Соблюдение Правил безопасности на шахтах контролировалось Госгортехнадзором, чьи инспектора регулярно посещали шахты, придираясь ко всем нарушениям, останавливая лавы, участки, штрафуя ответственных лиц. Если честно разобраться, то при полном соблюдении всех правил безопасности на выполнении плана можно было ставить крест.
Инспектор, «обслуживающий» нашу шахту (фамилию не помню) был молодой,  наглый и неравнодушный к «нашему зеленому другу», то бишь змию. Он приезжал на шахту, надевал шахтерку, спускался вниз и, увидев первый же раскрытый магнитный пускатель с заблокированными чуркой контактами или отключенное реле утечки, ставил пломбу и выезжал на-гора, где его в одном из кабинетов уже ждал накрытый стол с бутылками, а из другого кабинета в шахту шла команда «Снимай пломбу и давай добычу!».
С течением времени парень наглел все больше, и однажды, заявившись на шахту в изрядном подпитии, он не стал утруждать себя маскарадом, а просто опломбировал главный подъем со словами «– Все равно там у вас что-нибудь не в порядке!». Тут Иван Федотович Штанько, зам главного инженера, позвонил Ивану Даниловичу (это был самый известный в поселке милиционер, вроде местного Анискина) и заявил: «– Тут пьяный имярек хулиганит, заберите!». Иван Данилович забрал ненасытного хулигана, а на следующий день появился новый инспектор, Синёв, пожилой и полный мужик с толстыми линзами очков.
И тут Иван Федотович, которому по долгу службы приходилось работать с инспекторами, сильно заскучал. Заходя к нам в маркшейдерский отдел, он жаловался: – Хрен редьки не слаще! Тот слишком много пил, этот вовсе не пьет. Как тут работать? Но ничто на свете не вечно, в том числе и печаль. Прошло совсем немного времени, и вот однажды к нам в отдел влетел радостный Штанько с возгласом: – А Синев-то пьет! И как пьет! И жизнь снова пошла по наезженной колее…

КАК Я РЕМОНТИРОВАЛ КОМБАЙН

Однажды я угодил на помощь сельскому хозяйству на полмесяца в станицу Старочеркасскую. Нет во мне крестьянской жилки, и поэтому я всегда в подобных случаях старался устроиться поближе к технике, поскольку люблю возиться с металлом. Мы втроем – я, Вадимыч и Вовка Перцев – попали в мехмастерскую в помощь совхозному слесарю-ремонтнику. Наша работа состояла в основном из поиска на заросшей бурьяном площадке металлолома нужной детали, которая снималась (обычно при помощи зубила) с совсем негодной техники и переставлялась на поломанную, но еще годную.
Однажды вечером, когда мы уже собрались уходить в свой палаточный лагерь, слесарь попросил нас задержаться и помочь ему в срочном ремонте двух комбайнов СК-5 «Нива», которые только что пригнали прямо с поля (был самый разгар уборочной страды). Мы, конечно, остались и помогли отремонтировать оба комбайна, у которых оторвались ненадежно приклепанные к цепям скребки наклонного транспортера, подающего колосья от подборщика к молотилке (упрек Ростсельмашу! Может, прочитают те, кто их клепал на заводе). У слесаря для всех операций были необходимые приспособления, и ремонт был окончен минут за двадцать.
Дня через два нашего слесаря направили куда-то на второе отделение совхоза, и мы остались одни и без инструментов, т.к. он замкнул свою кладовую. Нам оставалось только с утра опустить насос в скважину и наполнить водой все емкости, в том числе и цистерну для нашего лагеря, а в остальное время, сидя в прохладной будке, мы грызли сырые семечки прямо из подсолнуха. Еще через день, ближе к обеду, моим напарникам понадобилось сходить на почту, и я остался один. Но только я собрался идти в столовую, как прикатил на тракторе «Беларусь» тракторист с третьего отделения: срочно нужен слесарь, комбайн сломался! – Нету слесаря, говорю, видишь, я один остался! – Ничего не знаю, уборка стоит, бери инструменты и поехали! – Инструментов нет, а ломать замок я не буду! – Дело не мое, езжай так, а то меня убьют!
Делать нечего, я сел в кабину, гадая, какая там поломка и рассчитывая, что у них в третьем отделении тоже есть какие-то инструменты, а трактор помчал по просторам донской степи на максимальной скорости, вытрясая из меня всю душу. Ехали далеко и долго, а когда приехали, оказалось, что никакого третьего отделения, каким я его представлял, нет и в помине, а стоят в голой степи один трактор ДТ-75 и четыре СК-5, у одного из которых уже разобран наклонный транспортер и цепи растянуты по земле. Меня встретили четыре здоровенных дядьки-комбайнера и пацан-тракторист с ДТ. Ну, по крайней мере понятно, что надо делать. Я сразу же направился к комбайну, но меня остановили: – Нет, сначала к столу! Я оглянулся. Прямо на траве, под палящим солнцем были расстелены газеты, обильно украшенные дарами донской земли, нарезанной колбасой и бутылками с водкой. Стаканы были уже наполнены, и к делу приступили сразу. Выпив и закусив, я попытался встать, но не тут-то было, продолжение банкета следовало. Я поглядел на своих собутыльников и увидел, что они уже здорово «поплыли», однако я как-то держался на нервном напряжении.
 После третьего стакана трапеза была окончена, и мы всей компанией подступили к комбайну. Оглядев поле деятельности, я сказал: – Клепать надо, где ваши инструменты? – Как, ты приехал без инструментов? – изумились хлеборобы. Я объяснил им ситуацию и спросил: - Ну неужели у вас на комбайнах и тракторе нет хоть молотка? Молоток нашелся, но вот беда, под нижнюю головку заклепки надо подкладывать что-то тяжелое и железное, а на верхнюю ставить оправку, по которой бить молотком. Ничего этого не было, оправка и ступица от комбайнового колеса с торчащими шпильками, которыми пользовался наш слесарь, остались на центральной усадьбе. Дело в том, что обе головки расположены в канавках, и подложить просто что-нибудь тяжелое, без выступающих частей, было нельзя. И тут я увидел на задней траверсе ДТ-75 массивную прицепную серьгу с множеством приливов и проушин. Спрашиваю пацана: – Трактор твой? – Мой. – Можешь снять вон ту железяку? – Могу. – Ну, тащи.
Как-то очень ловко я пристроил проушину серьги под головку первой заклепки и, откуда меткость взялась, узким бойком молотка стукнул с размаху по верхней головке, попав точно в канавку. Удар, еще удар – и заклепка готова, за ней другая, следующая… В считанные минуты я проклепал все четыре цепи, и пришло время соединять их замками, как велосипедные. – А как же мы будем без стяжных болтов? – скисли комбайнеры. – А монтировка у вас есть, и хоть какая-нибудь проволока? Нашли и то, и другое. Я привязал проволоку к третьему звену цепи, сделал петлю, вдел монтировку, и, пользуясь ею как рычагом, подтянул другой конец цепи. – Держи, говорю, а сам уже вставляю замок. Так соединил все четыре цепи. – Всё? – Всё! И тут пьяные «механизаторы» (я не зря взял это слово в кавычки) кинулись наперебой благодарить меня и чуть ли не лобызать от счастья. – Садись в трактор, мы тебя сейчас с ветерком доставим обратно! Тут и до меня наконец дошло в полном объеме всё выпитое на жаре, и я тоже основательно «поплыл», но тем не менее, глядя на своего окосевшего извозчика, я ясно представлял, что иначе как на кладбище он в таком состоянии меня отвезти не сможет. И тут к нашему табору подрулил легковой газик, на котором агроном, молодой парень, объезжал совхозные поля. Вся орава кинулась к нему, рассказывая, какую услугу я оказал совхозу, и как они мне благодарны, и попросили отвезти меня в лагерь. Весь обратный путь я проехал, выставив голову из окна далеко в сторону, чтобы не дышать на парня, и размышлял о том, как это шестеро здоровых мужиков, с детства общаясь с этой нехитрой техникой, не смогли сами управиться с мелкой, по существу, неисправностью, и им потребовалась помощь дилетанта, который всего один раз видел, как это делается…



НАКАРКАЛ

Однажды судьба занесла меня с коллегами в один из дальних овцесовхозов Заветинского района. Как обычно, я постарался попасть в мехмастерские – не люблю сельхозработы. Как-то в понедельник все местные слесари-ремонтники, рассевшись на травке возле комбайна с поднятой крышкой трансмиссии, на котором надо было сменить приводные ремни, обменивались информацией, кто сколько выпил и что учудил за выходные, а вместе с ними сидели и мы. Тут прикатил на велосипеде еще один абориген, совсем пацан, и, бросив велосипед на траву, живо включился в беседу.
Один из моих коллег, Женя А. со словами «А не прокатиться ли?» оседлал велосипед и поехал не торопясь по небольшому кругу, не более цирковой арены. Нажимая на педали, он, как бы между прочим, промолвил: – Давненько я не ездил на велосипеде! – Значит, сейчас будет ДТП! – сказал я, не вставая. – А что это такое? – поинтересовался Женя. – Дорожно-транспортное происшествие! – пояснил я. И тут же велосипедист врезался лбом в крышку трансмиссии комбайна, стоявшую на распорке, и упал на бок.  – Ну вот, я же предупреждал! – заявил я. – Накаркал! –ответил пострадавший, потирая лоб. К счастью, скорость была минимальная, а крышка пришлась тупым краем.

ЗАВАРНОЙ УНИТАЗ

Это было в 1987 году. Я был командирован на международную выставку-ярмарку в Нью-Дели стендистом от Министерства геологии. Поселили нас на удивление в новеньком пятизвездочном отеле, в одно- и двухместных номерах. Я попал в один номер с Сашей Завьяловым, представителем Владимирского тракторного завода. У нас в стране тогда бушевал Великий Чайный Кризис – достать пачку нормального чая было практически невозможно. Поэтому мы сразу стали готовиться к тому, чтобы привезти домой побольше самого лучшего индийского чая (а выбор был огромный). Для начала купили на пробу маленькую (25 г) пачку чая «Тигр» - оказался прекрасный чай, но стали пробовать и другие сорта – может, найдется получше? Следующим попробовали какой-то сорт гранулированного чая – это было в новинку. А заваривали мы чай, за отсутствием заварного чайника, в стаканах с помощью Сашиной дырявой ложечки-заварника, кипятя воду в кастрюльке электрокипятильником (потом мы с Сашей чуть не сожгли им этот шикарный отель, но это отдельная история). Проба оказалась на редкость неудачной – бледный чай без вкуса и запаха, так что решили завтра же купить какой-нибудь другой сорт, а этот забраковали. Чайную гущу из ложечки-заварника мы выбросили в унитаз. А когда, закончив ужин, я зашел в ванную помыть посуду, то был удивлен тонким и благородным чайным ароматом, источником которого был, как ни странно, унитаз. Заглянув туда, я увидел, что в колодце этого аппарата плещется яркая, ароматная заварка! Мы тут же поняли свою ошибку: в заварник клали слишком много чайных гранул, а в кипятке они сразу же разбухали, закрывая дырочки и не давая доступа кипятку. В следующий раз, заварив по четверти ложечки, мы наслаждались крепким, настоящим чаем. Перепробовав еще несколько сортов, мы убедились, что все сорта индийского чая хороши, и выбирать надо только по цене. И, возвращаясь домой, набирали по нескольку сортов просто для разнообразия.

ЗАКОН ЕСТЬ ЗАКОН…

После первого курса геофака у нас была замечательная практика – пеший поход по Кубани от Черкесска до самого истока на склоне Эльбруса. И вот первое препятствие – возле станицы Прикубанской надо перейти маленькую речку, которая перед впадением  в Кубань широко разлилась по плоскому берегу. Кто-то разувшись пошел вброд, а большинство весело запрыгало с камешка на камешек. И только наша руководительница, дама приятная во всех отношениях, остановилась в нерешительности – комплекция не позволяла ей порхать с камешка на камешек, подобно первокурсницам, а брести по колено в воде не слишком приятно. Тут все взоры обратились к Эдику Асриеву по прозвищу «Перс» – гордости нашей группы. Представьте себе Черного Абдуллу из «Белого солнца», но чуть пониже ростом, зато с торсом тяжелоатлета Юрия Власова – и вот портрет нашего Эдика! И Перс не ударил в грязь лицом. – Евгения Ефимовна, давайте, я вас перенесу! – храбро предложил он, и дама кокетливо согласилась. И вот на виду у семидесяти пар глаз наш Эдик гордо несет увесистую дамочку, как маленькую девочку… Но если какая-то неприятность может случиться, она случится – закон есть закон, даже если это закон Мэрфи! Силы у Перса хватило, но не учел он маленькой детали: сладкая ноша перекрыла ему передний сектор обзора. Один неверный шаг на самой середине – и вот оба летят в воду, шум, плеск, всеобщий хохот, к которому нехотя присоединилась и пострадавшая, ругая себя за легкомыслие. Слава Богу, обошлось без серьезных ушибов, а вода на солнце высыхает очень быстро…

ОБЕСПЕТЧЕР

Летний воскресный день примерно 1950 года. Я перехожу Буденновский по направлению к магазину «Резинотрест» (теперь Дом Обуви). Толчея, бурление людей, лошадей, трамваев и немногочисленных автомобилей. Обгоняю двух увлеченно беседующих женщин и слышу, как одна говорит второй: «– А я тогда пошла к обеспетчеру, и так ему административно и заявила…». Что она заявила «обеспетчеру», я уже, к сожалению, не услышал.

ГДЕ ПГО?

В институте ВНИГРИуголь (ранее ДонбассНИЛ) я долгие годы работал под руководством одного известного ученого, кандидата наук, в характере которого было много положительных черт, но было много и таких, благодаря которым он сам, а иногда и все мы с ним вместе, попадали в различные забавные, а иногда и неловкие ситуации. Поскольку здесь речь пойдет именно о них, не буду называть его имя – de mortuis nihil aut bene, и пусть он зовется просто «Шеф», как мы его, собственно, и звали за глаза.
Когда мы занимались геологией Донбасса, наш маленький отряд исколесил его территорию во всех направлениях, потом наступила очередь Кузбасса. Надо сказать, что страсти к переименованию всего и вся не избежала и геологическая служба Советского Союза. Региональные геологические управления постоянно меняли свои названия, вероятно, чтобы сбить с толку иностранных шпионов. Так, например, наша родная Ростовская геологическая контора была в разные времена трестом «Ростовуглеразведка», трестом «Ростовуглегеология», Северо-Кавказским геологическим управлением (СКГУ), Волго-Донским территориальным геологическим управлением (ВДТГУ), ПГО (производственным геологическим объединением) «Южгеология», ФГУГП (федеральным государственным унитарным геологическим предприятием) «Южгеология» а сейчас это, кажется, какое-то ЗАО или ОАО «Южгеология». Еще два-три названия я наверняка упустил.
Итак, намотавшись по Кузбассу, наш Шеф возжелал посетить ПГО «Новосибирскгеология», расположенное, естественно, в Новосибирске,  в самом центре, куда мы и направились – Шеф в кабине грузовика, а все остальные – в крытом брезентом кузове. До этого в означенном ПГО был только я, но только однажды и не на машине, а общественным транспортом, а поэтому показать дорогу не мог. У Шефа была редкая особенность спрашивать дорогу у совершенно непригодных для этого людей – у какой-нибудь бабушки, которой дай Бог вспомнить где она сама живет, или у пьяного в стельку мужика, который вряд ли соображает, где находится сам… Отличился он и в этот раз: когда машина остановилась на светофоре, Шеф, высунувшись из окна по пояс, громогласно заорал: – Где здесь ПЭГЭО? Десятки пар глаз прохожих уставились на него с недоумением – эту аббревиатуру только начали осваивать геологи, а для обычных граждан она вообще ничего не значила. Если бы он спросил «геологоразведку», «геологию» – любой горожанин показал бы дорогу, а так… В этот момент загорелся зеленый, машина тронулась, и я увидел за углом заветный фасад. Я постучал по кабине и указал дорогу, а мы еще долго смеялись над очередным ляпсусом шефа…

 




А В РЕСТОРАНЕ…

Наш шеф слыл в народе галантным кавалером, прямо-таки дамским угодником. Такую славу ему создали дамы из бухгалтерии, библиотеки и т.д., которые его близко не знали, поскольку он, возвращаясь с полевых работ или из командировки, мог угостить их новороссийской пепси-колой или развлекать рассказами о соловьином пении в рощах Донбасса. Это они не видели его голодным, или не покурившим часа два свой «Беломор»…
И вот мы вшестером летим на полевые работы в Кузбасс, и наш самолет делает техническую посадку в Новосибирском аэропорту – у нас час времени, чтобы пообедать (тогда в полете не кормили, по крайней мере на таких линиях как Москва-Новокузнецк). Изрядно голодные, мы направились в ресторан аэропорта. Громадный зал почти пуст, столики ближайшей половины зала украшены надписью «Не обслуживается», и мы направились к ближайшему обслуживаемому столику, пропустив вперед девушек – Эллу и Валю. Тут наш Шеф как-то бочком, мелким бесом, лавируя между столами, быстро-быстро засеменил вперед, и, опередив Эллу на полшага, прямо перед ее носом отодвинул тяжеленное кресло. Элла, обернувшись к нам, изобразила пантомимой безмерное удивление и восхищение: мол, видали, какой галантный! Но тут Шеф с размаху плюхнулся прямо в кресло, даже не взглянув на девушку. Ситуация получилась настолько комичная, что мы все, еле сдерживая смех, дружно нагнулись завязывать шнурки, поднимать уроненные платочки и т.п., чтобы он не увидел наши лица… Успокоившись, заняли места и стали терпеливо ждать обслуживания. Но не Шеф! Он нервно ёрзал, прыгал, и наконец, вскочив, сделал отчаянный призывный жест рукой проплывающему на границе видимости чужому официанту и громко вскричал: – Официант! Одну свиную отбивную!
Официант, естественно, никак не отреагировал, да и где это видано, чтобы официанты влезали в чужую зону обслуживания? А каждый из нас, естественно, вспомнил известную строчку из песни «На Богатяновской открылася пивная», и у нас опять развязались шнурки, упали платочки… А потом все было как надо, пришел наш официант, принес меню, принял заказ, принес еду, и мы благополучно полетели дальше, сытые и довольные, даже шеф. А мы, к тому же, еще и насмеявшись до коликов…

КАК НЕ НАДО…

Году этак в 69-м выехали мы на очередные полевые работы в Донбасс. Есть у геологов обычай – обмывать начало сезона. Выехали мы не слишком рано, и поэтому решили остановиться на первый ночлег сразу за городом Шахты – благо, шахтерские города тогда еще кое-как снабжались мясными продуктами, не то что наш Ростов, из которого Иван Афанасьевич (те, кто постарше, помнят, о ком речь) выгребал все хорошее, чтобы ублажить Москву… Итак, мы заехали на шахтинский рынок и разбрелись за покупками, главными из которых были сосиски, по которым все истосковались, и которые быстро и легко готовятся, а также картофель, овощи на салат и, конечно, бутылки… Наш Шеф удивил нас и здесь, купив по собственному почину 3 кило кровяной колбасы,  которую никто не хотел не только есть, но и видеть, но с этим мы справились легко – «забыли» ее под каким-то кустиком, и после о ней никто не вспомнил.
Место для лагеря нашли быстро  и хорошее, в разрыве лесополосы. Было пасмурно, быстро темнело, начал накрапывать дождь (опять этот дождь!). Мы втроем – я, шофер Виктор Шацкий и Толя Шестеркин принялись готовить на паяльной лампе с самодельным двухконфорочным «Аполлоном» картошку, сосиски и салат, а Шеф с двумя молодыми ребятами взялись разбить палатку для ночлега. В этот раз с нами были двое новичков – лаборант Володя и сосед Шефа, восьмиклассник Олег, который наслушавшись его рассказов, пожелал хлебнуть романтики полевых странствий. Шеф взял топор, палатку, обоих ребят и удалился, пообещав научить их, как надо ставить палатки. А палатка у нас была большая геологическая, которая раньше считалась десятиместной, а потом была переведена в шестиместные, просторная, «домиком». Все пришло к концу одновременно: приготовление пищи, световой день и строительство жилья. Под шум начавшегося ливня мы приступили к трапезе с возлияниями прямо в кунге нашего грузовика, а затем водитель остался в машине, а мы пошли спать в палатку, где уже были развернуты раскладушки и спальники.
Глянув на палатку в свете фонарика, я ужаснулся: для нее надо было вырубить всего два больших кола, по 2 метра, и десять малых, по полметра, а эти трое умудрились не найти в лесополосе ничего лучше, чем две безобразно кривых палки максимум полутораметровой длины и десяток кривеньких сучков размером чуть больше авторучки. Было ясно, что добром наша ночевка не кончится. Но делать нечего, мы полезли в спальники и стали пытаться заснуть. Ан не тут-то было! Ливень не прекращался, а ветер усиливался, и малые колья начали выдергиваться под натяжением растяжек от скопившейся на провисающих полотнищах воды… Плохо натянутая палатка потекла по всем швам и стала валиться прямо на нас, прижимая к раскладушкам провисшими мешками воды. Если нам и удалось чуть-чуть вздремнуть в эту ночь, то это только благодаря принятому горячительному…
Рано утром взошедшее солнце озарило удручающую картину, которую трудно забыть. Кое-как мы выкарабкались из-под мокрых брезентовых полотнищ, а Володю Яценко пришлось высвобождать всем миром, поскольку ему пришлось хуже всех, на нем каким-то образом лежало около полукубометра воды на провисшем брезенте, и он не мог самостоятельно покинуть свой спальник… Когда мы наконец кое-как собрали все это мокрое и грязное и погрузили в машину, окинув взглядом следы нашего пребывания, я сказал ребятам: – Ну вот, теперь вы знаете, как не надо ставить палатку! И все засмеялись, не исключая и Шефа – крыть-то нечем! А дня через три любой из наших новичков уже мог играючи поставить ту же палатку в одиночку минут за десять…


БЫВАЕТ И ТАКОЕ…

В ходе изучения тектоники Донбасса нам понадобилось произвести массовые замеры ориентировки трещиноватости меловых отложений, и мы под руководством Шефа поехали на Амвросиевский цементный комбинат. Чтобы мы не мешали работе комбината, а комбинат – нам, мы приехали в выходной. Амвросиевский комбинат – это огромный карьер, на бортах которого стоят два цементных завода – №1 и №2, а между ними в карьере проложена технологическая железная дорога в форме латинской буквы S, длиной километров 7 – 8.
Свою машину, уазик, мы оставили вместе с водителем возле приемного бункера завода №1, где в рабочие дни разгружаются вагоны-думпкары, направились по шпалам в разрезную траншею карьера и, отойдя от машины метров на 70, достали свои горные компасы и начали не мешкая мерить азимуты и углы падения трещин – погода была пасмурная и не обещала ничего хорошего. И, действительно, заморосил дождик, сначала небольшой, потом все сильнее, записывать результаты замеров стало неудобно, и мы дождались наконец желанной команды «Ну, пошли». И наш шеф, к общему удивлению, зашагал не к машине, а вниз по траншее, прямо в карьер. Делиться своими планами Шеф не любил, а разгадать их было всегда затруднительно, и мы – делать нечего – последовали за ним. Дождь тем временем превратился в ливень, ударила гроза, но может ли такой пустяк остановить настоящих геологов? А укрыться от дождя посреди карьера, понятное дело, было совершенно невозможно…
Ливень, к счастью, был кратковременным, тучи уплыли, вышло солнце, и Женя Шевлягин, найдя какую-то палку, поднял на ней свои шикарные настоящие джинсы Levi Strauss, как знамя, чтобы они сохли на ветру (всем, наверно, известно, как неудобно ходить в мокрых джинсах, да еще когда они фирменные). Так, в молчании (идя гуськом по шпалам, не очень поговоришь), мы наконец дошли до приемного бункера завода №2, который похож на бункер №1, как две капли воды, и тут наш шеф удивленно спросил: – А где же Петр Иванович? – Как где, – был ответ, – там, где мы его оставили, на первом заводе! Ничего не ответив, наш предводитель развернулся на 180 градусов и зашагал обратно, а мы – за ним. Как можно было не только перепутать направление, но и не понять, что отойдя от машины на минуту пути, никак нельзя возвращаться полтора часа, это до сих пор остается загадкой. Проделав обратный путь под ярким солнцем, мы обсохли, разбудили нашего старенького водителя, который все это время мирно спал, и поехали искать столовую… Впрочем, это приключение никого особенно не удивило, подобные (не по содержанию, а по степени нелепости) истории случались с нашим Шефом уже не раз …

ЗАПОЛЯРНЫЕ ПРОГУЛКИ

В 1981 году мы вдвоем с Шефом проводили полевые работы в Заполярье. В Воркуту мы прибыли первого июля, в самом начале лета – чудесная погода, круглосуточный полярный день. В объединении «Полярноуралгеология», которое еще недавно носило звучное имя «ПУПГРО» (Полярно-Уральское производственное геологоразведочное объединение) нам порекомендовали посетить разъезд Полярный Урал, где как раз работают геологи-съемщики под руководством главного съемщика ПУПГРО Бруно Яновича Дембовского. С Дембовским Шеф связался по телефону, и тот заверил его, что место для ночлега нам обеспечено, и что он нам покажет Главный Уральский разлом, который носит местное название Хараматалоуский, где можно увидеть настоящий серпентинитовый меланж (для обычного читателя это пустой звук, но мы же тектонисты!). Шеф загорелся этой перспективой, а узнав, что на Полярном Урале берут начало две реки – Елец, текущий в Европу, и Собь, соответственно, в Азию, – еще и перспективой наловить хариусов (он был заядлым рыболовом).
В ПУПГРО местный геолог Телехов очень подробно рассказал нам, что ехать надо вначале по железной дороге Воркута–Котлас до станции Чум, а потом на поезде Чум–Лабытнанги до станции Полярный Урал. Он особо предупредил, что после Полярного Урала через 15 километров есть разъезд Полярный, до которого нам ехать не надо. И для большей убедительности (геологи лучше воспринимают графическую информацию, чем словесную) начертил схемку в блокноте Шефа. Но, как показала практика, нет ничего, что бы не смог перепутать наш талантливый Шеф! И когда поезд, ползущий по ржавым рельсам на гнилых шпалах, приблизился к Полярному Уралу, и я взялся за рюкзаки, шеф меня остановил, заявив, что нам надо ехать до разъезда Полярный. Никакие мои возражения не подействовали. Аргумент Шефа был железный: «А зачем же тогда он рисовал на схеме этот разъезд?». Поезд постоял минут пять на Полярном Урале, причем из окна вагона были видны несколько бараков-полуземлянок и какой-то лохматый человек в полувоенном одеянии, напоминавший Батьку Махно из фильма «Пархоменко», но Шеф даже не повернул голову в ту сторону, и через несколько минут мы уже выгрузились на разъезде Полярный, где разгуливал с собачкой солидный мужчина лет 50. Когда Шеф спросил у него о Дембовском, он сказал, что мы поздно сошли с поезда, но это не беда, идти назад всего километров 15, солнце светит круглосуточно, и мы доберемся до владений Дембовского еще до полуночи. Сам мужчина оказался начальником другой, разведочной партии, а на слова Шефа «– Ну, вы нам, конечно, дадите вездеход» ответил, что оба его вездехода на ремонте.
Вещей у нас с собой, по походным меркам, было немного. Но как только мы тронулись в обратный путь, Шеф начал ныть, и хотя я постепенно переложил весь груз на себя (у меня до сих пор хранится фотокарточка, на которой у меня за плечами целая гора), тогда как у Шефа остался почти невесомый рюкзак с вещами, пришлось остановиться на ночлег, отойдя всего на километр, поставить палаточку и варить суп на сухом горючем. Но что это был за суп! Сваренный из обычного пакета, он был на палец покрыт серым слоем из погибших комаров, которые при каждом приоткрывании крышки котелка тучами пикировали в кипяток, жертвуя жизнью в угоду инстинкту. Когда мы встали утром, нас подобрал дорожный мастер на крошечной дрезине, и мы наконец добрались до Полярного Урала, где стоит пограничный столб Европа-Азия. И тем лохматым мужиком, конечно, оказался сам Бруно Янович…
Мы благополучно пожили в одном из бараков дня три, не поймав ни одной рыбки, так как рыба в здешних речках исчезла год назад в результате аварии на буровой с разливом солярки, а поход на Главный Уральский разлом завершился на небольшом плато, где Шеф сварил чай, а я тем временем сбегал к указанному Дембовским обнажению, и обнаружил, что хваленый разлом – всего лишь жалкая трещина с прожилком серпентинита мощностью несколько сантиметров. Не видели они настоящих разломов, что ли? Но пейзажи там удивительные, где сочетается и первобытная дикость, и развалины лагерей ГУЛАГа, и необыкновенные дали на севере, западе и востоке, и чудом функционирующая железная дорога, на которой нога проваливается в трухлявые шпалы, как в пустоту…
 







НОВОЕ В ГЕОМЕТРИИ

Однажды мы приехали в Краснодонскую геологоразведочную экспедицию проводить среди местных геологов семинар по документации керна скважин. Наш Шеф тогда усиленно рекламировал свое детище – угломерную палетку для измерения ориентировки трещин в керне – выдумка неплохая, но позже он придумал кое-что получше. Когда он стал объяснять, как рассчитывается и строится палетка, главный геолог экспедиции Ю.М Павленко спросил, как определяется ширина палетки. – Очень просто, – был ответ, – 3пиR, длина окружности! – Два пи эр, – поправил я, заметив лукавые чёртики в глазах Юрия Миныча. – А, вон как, –  разочарованно протянул тот, – а я уж думал, что вы открыли что-то новое и в геометрии…


О МАТЕРИАЛИЗАЦИИ МЫСЛЕЙ

Лето 1984 года. Мы с годовалым внуком гуляем во дворе нашей пятиэтажки среди оравы разновозрастной детворы. Видя, как легко и плавно вращается карусель на детской площадке, я подумал о том, как здорово инженеры и рабочие ГПЗ-10 сделали это нехитрое устройство. Это же надо, пятнадцать лет без смазки, но подшипники качения так ловко упрятаны, что ничего им не делается. Тут мой взгляд упал на маленькое отверстие для смазки, которым так никто и не воспользовался по назначению, и я подумал, как же это за все время никто из нескольких поколений малолетних деточек не догадался насыпать туда песочку из соседней песочницы… Лучше бы я этого не думал! Только я успел додумать до конца эту крамольную мысль, как буквально остолбенел: к карусели подошла трехлетняя девочка Юля из соседнего подъезда с ведерком песка и пластмассовым совочком и стала деловито и аккуратно засыпать песок в то самое отверстие. Пока ко мне вернулся дар речи, было уже поздно останавливать неразумное дитя… Надо ли добавлять, что с этого момента карусель навсегда потеряла легкость вращения и вскоре была вывезена со двора, как ненужный металлолом! Телепатия, да?


ТАКОЕ МАСЛО…

Эта история произошла с тещей одного моего приятеля в период развитого социализма, о котором говорили, что это неправда, будто в Ростове плохо с мясом и маслом, в Ростове с мясом и маслом хорошо, а вот без них плохо… Упомянутая теща, проходя по Центральному рынку, наткнулась на двух парней, которые стояли и предлагали купить масла, причем по довольно низкой цене. Женщина обрадовалась было, но из осторожности поинтересовалась причиной такой дешевизны. Слегка помявшись, один из парней пояснил, что масло сп..женное. Посчитав незнакомое словечко каким-то техническим термином, обозначающим не совсем качественный продукт, теща от покупки воздержалась. Какова же была ее досада, когда после ее рассказа домашние популярно объяснили ей смысл сказанного! Но увы, поезд ушел… 


ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ

Мой друг Жора был одним из первых владельцев видеомагнитофонов в Ростове. Дело было новое, и мы с интересом собирались по вечерам посмотреть то, что сейчас до жути надоело с официального телеэкрана; кассеты с фильмами добывались где только можно. У Жоры в квартире было два телевизора, и он приобрел сендер – миниатюрный телепередатчик, обеспечивавший уверенный прием на 11 канале в радиусе 30 метров, чтобы на втором телевизоре можно было смотреть то же самое. Как-то вечером, просматривая очередные несколько кассет, мы наткнулись на немецкий порнофильм. Поскольку ничего такого до тех пор никто не видел, стали смотреть, что же это за жанр – и тут звонит Жорин сосед Гена, с которым они когда-то учились в одном классе: – Жора, включай двенадцатый, там такую порнуху крутят! Оказалось, телевизор самостоятельно перехватывает соседний канал, если его сигнал намного сильнее принимаемого, а тут передатчик прямо за стенкой! Вот так начались порнопередачи в Ростове, хотя и в очень ограниченной зоне.

ОБРАТНОЙ ДОРОГИ НЕТ

Когда я учился в институте, большинство студентов нашей группы жили в общежитии, я же был лишен этой привилегии, ростовский – почти что местный. А жильцы общежития постоянно устраивали какие-нибудь розыгрыши (сейчас бы сказали «приколы»).
Был в нашей группе студент Саша Юдин, нормальный парень, но с каким-то скрипучим голосом, типа «козлетон». И задумали наши ребята его разыграть. Сговорившись, стали по одиночке и группами убеждать Сашу, что у него чудесный голос, и что он зарывает талант в землю. Реально оценивая свои вокальные данные, Саша, парень скромный, вовсю отнекивался, но потоки лести в конце концов возымели действие, и он запел! Пел он не только на вечерах самодеятельности, но и постоянно, громким и лишенным приятности голосом. Тут наши прикольщики, спохватившись, стали убеждать певца, что они пошутили, но было уже поздно, джинн выпущен из бутылки… Не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба, но надеюсь, что в другой среде кто-нибудь смог раскрыть ему глаза.

КОНТРРАЗВЕДКА – ОНА И В АФРИКЕ…

Дело было во Вьетнаме. Я в составе группы советских геологов жил в городе Камфа, в гостинице на берегу залива Халонг. Залив необычайно красив, с причудливыми вертикальными скалами и островами, но для купания не совсем удобный. Дно отлогое, возле берега илистое, вроде нашего Таганрогского залива, поэтому в Камфе можно было купаться только в большой прилив, да и то в одном двух местах, весной, когда вода еще не сильно прогрелась, а в остальное время мы ездили на курорт Байтяй (30 км от нас), где был вполне приличный песчаный пляж и глубокое море, но и там в большой отлив было плохо.
Приливы там неправильные (одна высокая вода и одна низкая в сутки, а не по две, как при правильных), причем амплитуда сизигийного прилива достигала 10 – 12 метров, так что в большой прилив вода плескалась в двухстах метров от гостиницы, а в большой отлив до нее нужно было брести по грязи километра два  в кедах, чтобы не поранить ноги об острые ракушки.
Чтобы знать, на когда заказать машины для поездки к месту купания в выходной, надо было знать график приливов. К тому же я сам по выходным иногда предпринимал большие прогулки по заливу на надувном матрасе, стараясь максимально использовать приливные течения. Из моего окна было хорошо видно море и скалы, и я оборудовал наблюдательный пост – разграфил стойку полога у кровати на сантиметры, и, визируя через горизонтальный сук одиноко растущего дерева на уровень воды у  ближайшего острова, брал отсчет по своей шкале, отмечая его в миллиметрах на листе миллиметровки, приколотом на стене. Соединяя точки сделанных несколько раз в сутки замеров, я получал вполне понятную кривую, которая показывала уровень моря в любое время в прошедшие дни, а если ее экстраполировать на пару дней вперед, то и завтра-послезавтра. Все, кому надо, могли справиться у меня о приливе на ближайшие дни.
Когда моя миллиметровка исчезла со стены, я не слишком удивился. При гостинице были два работника – «столяр» и «электрик», которые практически ничего не делали, и в них легко было угадать соглядатаев от полиции и от госбезопасности, о чем мы все догадывались. Не удивился я и тогда, когда, через пару дней, нашел свою миллиметровку лежащей под той же стенкой. А еще через пару дней со смехом наблюдал, как наши водители, приставив к дереву лестницу (оно росло возле гаража, где они жили) спиливают до основания злополучный сук – ясно, по чьему указанию! Однако, подумал я, в их контрразведке парни не совсем глупые, разгадали мою схему. Только непонятно, зачем мне  мешать, ведь в приливах нет ничего секретного!
Впрочем, от наблюдения приливов я отказываться не стал. Немного поразмыслив, я наклеил на другую стойку полоску миллиметровки, а в раму окна воткнул горизонтально булавку – и стал брать те же отсчеты по миллиметровой шкале. Когда нас перевели в новое здание гостиницы, я и там оборудовал такое же устройство, но больше мне уже никто не мешал.

ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА

Приехав во Вьетнам, первое время я был уверен, что никогда не одолею язык, совершенно непохожий ни на один европейский. Все общение было возможно только через переводчиков или при разговорах с вьетнамцами, которые побывали на учебе в СССР. В геологической экспедиции, где я работал, был очень хороший переводчик Хом, который и вел все более или менее важные переговоры (в дальнейшем именно он больше других помог мне одолеть вьетнамский язык). И вот во время одной из бесед между руководством экспедиции и нашими геологами, слово дали мне, и я был немало удивлен, когда Хом, переводя совсем короткий отрывок моей речи, говорил без малого минут пять. Неужели так сильно различаются объемы одного и того же текста в разных языках?
После обсуждения я спросил его об этом, и он сказал: – Это ты виноват! Когда я переводил предыдущий отрывок, и сделал маленькую паузу, чтобы перевести дыхание, ты заговорил дальше, и мне пришлось держать в уме и ранее не переведенный текст, и твои новые высказывания!
Через год я уже мог сам проследить за правильностью перевода и вмешаться, если что не так, а еще через полгода уже обходился без переводчиков. Не так страшен черт…

 


НЕОЖИДАННЫЙ ПОДАРОК

Как-то раз день моего рождения застал меня в моем родном городе Артемовске, где я был в командировке вместе с тремя коллегами по работе. Вечерком мы, естественно, собрались в гостиничном номере, чтобы скромно отметить это событие. Смеркалось. И, едва мы успели наполнить стаканы, как в окне дома, точно напротив нашего окна и чуть пониже, загорелся свет и появилась симпатичная девушка, которая, не обращая никакого внимания на незадернутые занавески, стала неторопливо раздеваться. Мы застыли, как завороженные, наблюдая этот бесплатный стриптиз – улица там очень узкая, и видимость была чудесная.
Когда на прелестнице осталась последняя деталь туалета, кто-то из нас произнес: – Неужели и это снимет? – Сняла и это, а потом так же неторопливо начала искать другую одежду и одеваться. Одевшись и повертевшись перед зеркалом, девушка выключила свет и скрылась – через десяток минут начинался сеанс в расположенном поблизости кинотеатре, а мы, выпив за мое здоровье и за неожиданные зрелища, пустились в рассуждения о том, какая была нужда девушке перед киносеансом переодеваться полностью, почему она не занавесила окно, и вообще на кого был рассчитан этот сеанс стриптиза. В конце концов пришли к выводу, что шалунья решила просто подразнить мужское население гостиницы. И только я твердо знал, что это мой родной город устроил такой чудесный подарок к моему 33-летию…

КАК Я ПСИХА СТОРОЖИЛ

После второго курса геофака (это было лето 1955 года) у нас была учебная практика в двух местах – вначале в Каракубе, это южнее украинского Донецка, а потом в районе Белой Калитвы. При переезде из одного места во второе я задержался в Ростове на свадьбе школьного друга, так что добираться до Белой Калитвы мне пришлось не со всеми вместе, а одному. По пути надо было заехать в Новочеркасск и получить стипендию у нашего старосты  Васи. Васю я легко нашел в общежитии, стипендию получил, и, поскольку делать в пустынном летнем Новочеркасске больше было нечего, отправился на вокзал.
До ближайшего поезда оставалось часа полтора, и я, купив билет, решил спрятаться от жары в зале ожидания. В прохладном и полутемном зале всего два человека сидели на массивном деревянном диване, и один из них, пожилой мужчина в какой-то униформе, сразу обратился ко мне с просьбой. Он рассказал, что работает экспедитором, сопровождает умалишенных из одной психбольницы в другую, и как раз сейчас он эскортирует беглого психа из Новочеркасского дурдома в его родной где-то в Горьковской области. А меня он попросил посторожить его клиента, пока он сходит в буфет пообедать. Видя мою нерешительность, он сказал: – Да вы не бойтесь, он смирный, ему скажешь: «Сиди!», и он никуда не уйдет.
Не найдя причин для возражения, я согласился, и экспедитор скрылся за дверью станционного буфета, а я с опаской покосился на парня, сидевшего на дальнем конце дивана. Ничего себе псих! Очкарик, одет аккуратно, на коленях чемоданчик-балетка, какие тогда играли роль нынешних атташе-кейсов. Взор устремлен сквозь стену в какую-то даль – небось, пытается доказать какую-нибудь теорему Ферма или найти квадратуру круга…
От необычности ситуации мне казалось, что время течет невыносимо медленно. Экспедитор не появлялся, а клиент стал проявлять какую-то озабоченность, и, кажется, был намерен встать и уйти. Действительно, он приподнялся и было встал, но я остановил его категорическим окликом: «Пожалуйста, подождите!». К моему облегчению, парень не стал возражать и снова сел. Однако лицо его стало хмурым, и было видно, что он  что-то замышляет. Экспедитор все еще не появлялся, и я уже проклинал себя за уступчивость, лихорадочно соображая, что буду делать, если псих не подчинится. Оценив на глаз соотношение сил, я подумал, что остановить его силой, пожалуй, можно, но это будет нелегко, и вообще не хотелось связываться с силовым вариантом. Как я и ожидал, парень решил предпринять новую попытку побега, но опять мой оклик «– Нет, вы пожалуйста подождите еще!» возымел действие. Тем не менее, обстановка накалилась до крайности. Было ясно, что в третий раз он меня уже не послушает, и что тогда делать? Я сидел, как на иголках, и когда мой подопечный решительно встал, я столь же решительно вскочил со своего места, готовый хватать и удерживать до победы…
И тут наступила развязка. Наконец распахнулась дверь буфета и экспедитор, сытый и довольный, вытирая на ходу губы, направился прямо ко мне, а я с облегчением плюхнулся на свое место. К моему крайнему удивлению, на беглеца он даже не взглянул, но спросить его ни о чем я уже не успел. В ту же секунду я услышал за спиной какое-то сопенье, шорохи и несвязное бормотание. Оглянувшись, я увидел: на другой стороне дивана лежал странный, заросший щетиной тип, одетый в немыслимые тряпки и какой-то нелепый войлочный колпак! Мгновенно всё поняв, я выслушал слова благодарности, распрощался и вышел на перрон. Меня ждала дорога к друзьям-однокашникам и приключения на хуторе Какичев, но это уже другая история. А меня мучили два вопроса: первый – что обо мне думал мнимый псих? Тоже считал психом? А второй вопрос: а что, психов в пути кормить не надо?

А ПОСЛЕ БЫЛ «АВАС»…

Преподаватели нашей военной кафедры были все участниками ВОВ и, вероятно, храбрыми вояками, но, не в обиду им будь сказано, по уровню общей грамотности в точности соответствовали тому образу солдафона, который нам хорошо знаком по анекдотам о прапорщиках и генералах. Их речь пестрела такими перлами, как «горфированная трубка», «иеоновая лампочка», «внезападно» и тому подобное. Но был среди них единственный образованный и культурный человек – полковник Березкин, который вел предметы «фортификация» и «военные мосты». Даже внешностью он отличался от всех, напоминая Пьера Безухова из романа Толстого, а военная форма на нем казалась чем-то посторонним. Так что немножко странно, что эта история приключилась именно с ним, может быть, у него были проблемы со слухом.
Был на нашем курсе студент по фамилии Абазов, парень из Нальчика, учившийся на маркшейдера. И вот однажды все мужское население нашего курса сидит в аудитории, ожидая полковника Березкина. Входит полковник и дежурный докладывает как положено – «Товарищ полковник, студенты третьего курса геофака в количестве столько-то человек к лекции готовы, отсутствует один – студент Абазов». – «Кто опаздывает?» – спрашивает полковник. – «Студент Абазов» - снова отвечает дежурный. – «Я уже понял, что студент опаздывает, но как его фамилия?» – снова вопрошает полковник под смех аудитории. Сидящие в первом ряду объяснили полковнику, в чем дело, и все пошло, как надо. А было это задолго до райкинского «грузина Аваса», хотите верьте, хотите нет…

«РОКОВАЯ» ОШИБКА

Это было в 1960 году, когда я был геологом угольной шахты. Как-то мы шли молодежной компанией по той улице поселка, по которой я каждый день ходил на работу и обратно. Вдоль тротуара стояли с интервалом метров 40 уже начавшие ржаветь железные щиты, на которых масляной краской были выписаны дежурные лозунги, которые никто никогда, разумеется, не читал. И вдруг, совершенно случайно, я прочел один из них – и тут же вскричал: – Стоп! Ставлю бутылку тому, кто найдет ошибку в лозунге! Мои друзья остановились и добросовестно уставились на щит, но никто ничего так и не заметил. А потом долго смеялись, когда я показал, в чем дело. Лозунг гласил (дословно): «Да здравствуют советы депутатов трудящихся, подлинно народные органы власти в нашей стране!». А вся «фишка», как сказали бы сейчас, была в том, что в последнем слове была пропущена буква «т», просто к концу чтения внимание притупляется…
Я знал художника, допустившего такую недопустимую ошибку, но не стал ему говорить ничего: зачем пожилому человеку лишние переживания, ведь эти лозунги все равно никто никогда не прочтет, а уж если бы прочел кто из ответственных лиц… Трудно даже предположить возможные последствия!

ВОТ ЭТО РЕЗИНКА!

Когда я работал на шахте, компьютерной графики, как и компьютеров не было даже в проекте, так что для успешного черчения нужны были хороший ватман, карандаши, тушь и, что немаловажно, хорошая карандашная резинка. Надо ли говорить, что этот предмет был в дефиците, хотя красных чернильных резинок было – пруд пруди. И вот однажды наш главный маркшейдер Анатолий Андреевич Чумак, придя утром на работу, показал всем с виду самую обычную красную резинку и предложил попробовать ее в деле. И все сошлись во мнении, что она не уступает самым лучшим импортным карандашным резинкам «Кох-и-нор». – А теперь угадайте, как такая получилась, предложил он. Оказалось, у его недавно родившегося сына резались зубки, и совершенно случайно младенец завладел чернильной резинкой. За пару дней усиленного жевания из резинки исчезло все толченое стекло и она приобрела исключительную мягкость, сохранив свой противный цвет. Ребенку это не повредило, однако способ не был запатентован и не получил распространения.

ОПАСНАЯ ШПАРГАЛКА

Эту историю мне рассказал Иван Иванович, участковый маркшейдер нашей шахты, который окончил тот же геофак НПИ, что и я, но годом раньше. Дело было на экзамене по палеонтологии, который они сдавали Юлии Петровне Никитиной. Соль в том, что на этом экзамене надо было не только ответить на вопросы билета, но и определить названия двух-трех палеонтологических образцов и отнести их к соответствующему геологическому периоду. Я изучал палеонтологию у той же самой Юлии Петровны и по той же коллекции, и могу заверить, что многие из образцов  древней фауны, особенно кораллы и двустворчатые ракушки, с первого взгляда вызывают ассоциации, далекие от рамок приличия. Вот и додумался один студент написать «шпору» по всей коллекции, дав волю своей буйной фантазии и совсем не стесняясь в выражениях. Похвастав перед друзьями своим шедевром, он смело шагнул в аудиторию. Но… всё тот же закон Мерфи! При попытке воспользоваться шпаргалкой студент был пойман за руку Юлией Петровной, которая, конечно же, отобрала злополучный листок. Все присутствующие замерли в ужасе – что будет? Но Юлия Петровна проявила недюжинную находчивость. – Заберите свою шпаргалку, сказала она, заглянув в бумажку, – тут ничего не понятно! Экзамен студент кое-как все-таки сдал, видимо, в процессе создания «шпоры» у него что-то задержалось в памяти. Но пережитый шок ему пришлось смывать вечером бутылкой вина…


ПЕРВЫЙ АПРЕЛЬ – НИКОМУ НЕ ВЕРЬ

Лучшие первоапрельские розыгрыши рождаются в порядке экспромта. По крайней мере, на моей памяти наиболее успешным был именно такой.
Итак, было второе апреля (в том году первое число выпало на воскресенье, когда никто не работал). Как всегда, в начале месяца маркшейдеры делают месячный замер проходки выработок и подвигания лав, а я, как геолог, выполняю зарисовки забоев. И вот мы втроем – участковый маркшейдер Владимир Васильевич, я и мальчишка-замерщик Петя спустились по лаве на откаточный штрек. Владимир Васильевич полез с рулеткой в свеже пройденную печку, а мы с Петей ждем его на погрузочном пункте лавы, у телефона. Порожняка под лавой нет, все стоит – утро понедельника, еще не раскачались. Петя снимает трубку телефона со словами: – Кому бы позвонить? – Звони в маркшейдерский, говорю я, и он повторяет телефонистке: – Маркшейдерский, пожалуйста! И ко мне: – А кого позвать? – Отвечаю не задумываясь: – Зови Аллочку.
Тут необходимо отступление. Незадолго до этого на шахте организовали проектную группу, которая поначалу, за отсутствием своего помещения, размещалась в просторной комнате маркшейдерского отдела. И работала в этой группе Аллочка, пикантная девица лет 20, мужа которой Женю незадолго до этого призвали в армию.
И вот я слышу, как Петя просит позвать Аллу, а у меня спрашивает: – А что ей сказать? А у меня по ходу дела рождаются идеи. Я вспомнил, что Петя очень похож на Аллочкиного Женьку, причем не только внешностью, но и голосом. Говорю ему быстро: – Ты Женя, ее муж, тебя отпустили из армии в краткосрочный отпуск, ты сидишь на станции Грачи и не можешь ничем сюда приехать. И Петя разыгрывает комедию: – Аллочка, это же я, Женя, ты что, меня не узнаёшь? – Ну и так далее.
Выехав на-гора и помывшись, мы узнаём новости: к Аллочке приехал муж, она выпросила у начальника шахты автобус и поехала встречать его в Грачи, а кроме того, ей пришлось звонить в поссовет своей младшей сестре Тамаре, чтобы та отменила ее свидание – у Аллочки как раз был в разгаре роман с сыном начальника ОРСа Сережей.
– Ну и влипли мы с тобой, говорю я Пете. Смотри, ни в коем случае не признавайся, а то она нас обоих разорвет в клочья. На следующий день Аллочка, злая как фурия, многократно пытала то Петю, то меня, но мы твердокаменно держались своего: ничего не знаем, ничего не говорили. А телефонистку Лиду я предупредил, чтобы она не выдала, откуда поступил звонок – говори, мол, что звонили с поселка.
Прошло несколько дней и страсти постепенно улеглись, роман с Сережей наладился. Зато потом, когда Женьку на самом деле отпустили на побывку – он травмировался на физподготовке – Аллочка оказалась полностью готова к его приезду: она срочно взяла отпуск без содержания и в тот же день уехала вместе с мужем к родителям в город Шахты, чтобы ему не успели нашептать о её амурных похождениях.
Когда Аллочка вернулась из отпуска, я сказал Пете: – Ну, теперь можешь смело признаваться в грехе, ничего кроме благодарности тебе не будет. И точно, Аллочка очень тепло благодарила нас обоих за то, что мы её так здорово подготовили к неожиданности…

НАПУГАЛ, НО НЕНАДОЛГО

Мистификации бывают  не только на  первое апреля. Однажды, зарисовывая лаву, я наткнулся на открытую трещину шириной около полуметра, инкрустированную  тремя генерациями арагонита – это, доложу вам, было изумительное зрелище. Снежно-белая мелкокристаллическая масса с черной угольной крошкой, напоминающая диорит, была покрыта почковидными натечными формами бутылочно-зеленых кристаллов, переливающихся в свете лампы-коногонки, а все это довершалось столбчатыми, как карандаш, разноориентированными винно-желтыми прозрачными кристаллами. Я как мог аккуратно отбил здоровенный кусок этой красоты и, помывшись в бане и помыв свою добычу, принес ее  в маркшейдерский отдел. И тут я вспомнил о том, что незадолго до этого всем шахтным геологам выдали по радиометру высокой чувствительности для поисков радиоактивных минералов, которых в наших краях не водилось вообще. А на руке у меня были часы «Москва» со светящимися днем и ночью цифрами и стрелками, причем светящаяся краска была настолько радиоактивна, что в наше время появись с такими часами где-нибудь в зоне контроля, была бы поднята нешуточная тревога: радиометр зашкаливал на первой и на второй чувствительности, что соответствовало гамма-активности более 3000 микрорентген/час (это при натуральном фоне, не превышающем 7-10 мкр/час!). Никому ничего не говоря, я собрал радиометр, не забыв присоединить наушники, и поднес левой рукой (это где часы) красивую глыбу к гильзе прибора. В наушниках, естественно, послышался громкий непрерывный треск, а стрелка индикатора уперлась в ограничитель. Я переключил прибор на вторую чувствительность и все повторилось. Тут народ заинтересовался, в чем дело, и я гордо пояснил: «– Вот видите, черное – это урановая смолка, зеленое – это торбернит,  желтое – тюямунит, а всё вместе – богатейшая урановая руда. И никому теперь не нужен ваш поганый уголь с 30-процентной зольностью, здесь будет урановый рудник, а я буду его главным геологом. Завтра еду подавать заявку на месторождение». Народ, слабый в минералогии, легко поверил в эту чушь и явно загрустил. И мне пришлось срочно дезавуировать своё заявление, поскольку в те времена оно могло дорого обойтись именно мне: нашел месторождение, но не заявил, значит, скрыл! Красивая глыба хранилась в отделе около года, пока она не попала на глаза минералогам из Симферопольского института минеральных ресурсов, которые так впечатлились, что готовы были рыть землю руками до нужной глубины, чтобы добыть нечто подобное, и мне пришлось пожертвовать раритетом ради науки.

ДАМА В ТРАМВАЕ

Однажды вечером, это было давно, я ехал домой пятнадцатым маршрутом трамвая. Войдя в вагон, где кроме кондуктора никого не было, я уселся прямо напротив входа (тогда это была задняя дверь). На остановке «Переходной мост» в трамвай вошла довольно стройная дама лет 40-45 в красной атласной блузке и темной юбке и стала сосредоточенно рыться в своем кошельке, выискивая трехкопеечную монету. Занятый своими мыслями, я не обратил на новую пассажирку особого внимания. Но тут трамвай дернул и, о ужас, дама, перекувырнувшись, рухнула вниз головой прямо в узкий и глубокий колодец, образованный у двери двумя высокими ступеньками (в трамваях того времени если кто помнит, заднюю дверь закрывал кондуктор системой рычагов). Увидев, как она беспомощно дрыгает ногами в воздухе и поняв, что встать самой у нее нет ни малейшего шанса, я поспешил на помощь и без особого труда поставил даму на ноги. К моему удивлению, я не услышал обычных в таких случаях слов благодарности или извинения. Дама продолжала так же упорно рыться в кошельке, который она, несмотря на своё падение, не выпустила из рук, и не обращала внимания ни на что. Тогда я присмотрелся к ней внимательнее. Оказалось, что атласная блузка во многих местах неряшливо зашита нитками другого цвета, юбка вся в пятнах, а сама дама «в дупель» пьяна. Всё стало на свои места…

ЗАЧЕМ ИМ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ?

Это было  в самом начале эпохи развитого социализма. Я, как рекомендовала тогдашняя странная реклама, летел в командировку в Москву самолетом Аэрофлота. Пассажиров на утренний рейс было мало, и поэтому при посадке объявили, чтобы люди занимали любые свободные места. Но, когда я, войдя в салон, направился в его переднюю часть, меня вежливо попросили не занимать места в первых шести рядах. Мне в принципе было все равно, и я занял место в седьмом ряду, но было интересно, для чего понадобилось освобождать столько мест. И вот в числе последних в салон вошел мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака и уселся на кресло в первом ряду. Удивлению моему не было предела. Ну зачем, скажите на милость, думал я, отделять народного избранника от народа пятью рядами пустых кресел? И это в те времена, когда эти самые депутаты были просто пешками, от которых абсолютно ничего не зависело и к которым никто не имел претензий, а терроризм если и существовал, то где-то за бугром. Это в наше время каждому понятно, почему депутаты ездят в бронированных автомобилях с мощной охраной, а с простым народом не пересекаются ни в какой плоскости, но тогда? Видимо, у власть имущих во все времена было рыльце в пушку, только в разные времена и пушок разный…

СТИХОТВОРНЫЙ ШЕДЕВР

В 1967 году я получил квартиру на 2 Краснодарской, тогда это был «край Ойкумены». Каждый день, идя на работу, я проходил через городок строителей, где вагончики-бытовки были разукрашены жестяными плакатиками с нанесенными по трафарету статьями правил безопасности и прочими строительными премудростями. Среди них особо выделялся один, который мне очень хотелось сфотографировать на память, но, к сожалению, я так и не осуществил этого желания. Вот его текст дословно:
«Доска половая нам всем дорога,
Но труд человека дороже её.
Берегите откосы и плинтуса
И экономить её!».
Когда вагончики переехали в другое место, я понял, что человечество теряет что-то неповторимое. Мне кажется, этот опус по своим художественным достоинствам не уступает, а может быть и превосходит известный шедевр «пейте соков натуральных».

ПРЫЖОК НА ТОЧНОСТЬ ПРИЗЕМЛЕНИЯ

Учась на втором курсе, я записался в парашютную секцию, состоявшую из двух групп по 30 человек. К весне, когда назначили медкомиссию, на неё явились 22 человека, успешно прошли 16, в Ростовский аэроклуб на облёт поехали 11, а затем на прыжок 8. Прыгали мы на Гниловском аэродроме с парашютом ПД-47 с самолета По-2 – это маленький биплан, в котором помещаются только пилот и парашютист, с высоты 800 м. С присоединившейся четверкой ростовчан нас было двенадцать, и моя очередь была последней. Я очень волновался, что из-за усиливающегося ветра прыжки остановят, но всё сложилось удачно. Прыгать оказалось совсем не страшно. Повиснув на стропах, я первым делом осмотрелся  и нашел взглядом родительский дом на улице Мопра, затем, как учили, потренировался в разворотах на стропах и приготовился к приземлению, оказавшемуся довольно жестким из-за ветра и огромных комьев сухой вспаханной земли. Но синяк на локте – пустяк по сравнению с радостью от успешного прыжка!
Прошло 11 лет, и вот я получил двухкомнатную квартиру на Западном, на первом этаже панельной пятиэтажки. Была снежная зима, не очень располагавшая к знакомству с окрестностями, но настала весна, и я с интересом обошел вокруг дома. Пейзаж сразу показался мне удивительно знакомым. Дежа вю, что ли? И тут я словно прозрел: вот сливовый сад, вот лесополоса, возле которой нас ждал после прыжка грузовик… Обернувшись, я обомлел: строители умудрились расположить наш дом так, что моя квартира пришлась точно на то самое место, где я врезался обеими ногами в земляной ком при приземлении. Вот такой получился прыжок на точность приземления!

КРИМИНАЛЬНАЯ ЁЛКА

Приближался Новый 1977 год. За моими плечами уже было два Новых Года во Вьетнаме, и каждый раз директор гостиницы Зуен (довольно противный тип) закупал в лесхозе две ёлки – одну наряжали в столовой, вторую во дворе гостиницы. Ёлка во Вьетнаме – это южноазиатская сосна с длинной хвоей, больше похожая на кедр. По своей работе мне часто приходилось выезжать в поле, и я знал места, где недалеко от дороги росли красивые сосенки подходящего роста. Как-то во время одного из застолий я обмолвился, что в случае, если Зуен не купит ёлок, я бы мог сам срубить и привезти парочку. Было это сказано в шутку, и я не предполагал, что последствия будут столь серьёзны. Вообще, у многих наших соотечественников (я не исключаю и себя) есть дурная привычка болтать лишнее, особенно в нетрезвом виде.
С приближением Нового Года народ стал интересоваться у директора, будут ли ёлки на Новый Год, и тот каждый раз отвечал – Будут, будут! И вот подошел роковой рубеж 29 декабря, и к Зуену подступили уже с требованием: где же обещанные ёлки? Ответ был совершенно неожиданным и обескураживающим: – Виктор Мот привезёт! (А Виктор Мот, то есть Виктор Первый – это как раз я). – А кто вам сказал? – Виктор Хай (Второй) сказал. Это называется «приплыли». Времени на то, чтобы выжать ёлки из Зуена, уже нет, что же, Новый Год без ёлки? Этого допустить было нельзя. Обругав последними словами тёзку – Виктора Котлярова, механика с рудоремонтного завода, я вызвал своего водителя Тханя и обратился к моим верным вьетнамским помощникам Май Ану и Тхину. Вместе мы быстро разработали план операции «Ёлка». Всё было рассчитано по минутам. В тропиках солнце заходит в шесть вечера, так что в семнадцать сорок машина, в которой ехали я, Май Ан, Тхин и горничная Мын, которая согласилась составить нам компанию из любопытства, была уже на месте. Ровно в шесть, в сгущающихся сумерках, мы срубили две самые красивые сосенки, а в восемнадцать двадцать, уже в потёмках, тронулись в обратный путь с добычей, увязанной на крыше машины.
На следующий день, когда ёлки уже стояли наряженные на своих местах, встретив Зуена, я ему сказал по-вьетнамски: – Товарищ Зуен, это очень нехорошо, что советский специалист вынужден воровать вьетнамские ёлки! В ответ тот довольно рассмеялся – ему лишняя забота с плеч долой – одно удовольствие. Естественно, во время празднования Нового Года я был героем дня, а нашу удачную операцию сравнивали с деяниями известной ростовской банды братьев Толстопятовых. К счастью, новогодняя афера не имела юридических последствий, а у меня на память остался снимок, где я сфотографирован в плавках на фоне новогодней ёлки, собственноручно украденной мною у дружественного государства.

ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА

Из всех искусств для нас (и не только для нас) важнейшим является кино, это мы знаем с детства. Во время моего пребывания во Вьетнаме у нас в гостинице был кинопроектор, и все, кто ездил в Ханой, старались привезти из посольства фильм поновее, а смотрели кино, особенно когда показывали во дворе, все, кто хотел и мог. И вот однажды привезли свежий тогда фильм «Бег». И каково же было наше удивление, когда на следующий день после сеанса заместитель директора гостиницы товарищ Ан стал в рабочее время щеголять по гостинице в голубых трикотажных кальсонах. Видимо, он решил, что если русскому генералу можно гулять в таком виде по Парижу, то уж вьетнамскому завхозу сам Бог велел. Так продолжалось довольно долго, пока видимо кто-то не объяснил ему, что это не комильфо.


ЖАДНОСТЬ ПОДВЕЛА…

Это было в 1949 году. Мне было 13, и я впервые увидел море, попав в пионерлагерь в Анапе. Но дело не в море. Был в нашем отряде хитрый парень моего возраста, Вадим Галанский, тоже из Ростова. И был он из тех, кто всегда готов поживиться за чужой счет. И вот, когда мы уже щеголяли десятидневным черноморским загаром, нас повели строем в баню. А в бане порядок обычный: скамьи, шайки и два крана – с горячей и холодной водой. Было нас много, так что у кранов все время стояла изрядная очередь. И вот Вадим, намылившись, решил «на халяву» ополоснуться чужой водичкой. Подскочив к кранам, он схватил первую попавшуюся шайку, полную воды, и быстро опрокинул на себя. Вот это был вой! Непонятно почему, но в шайке оказался неразбавленный кипяток! Несчастного Вадима голого, как был, отвели в предбанник, и сердобольные банщицы, охая и причитая, измазали его от макушки до колен раскисшим хозяйственным мылом, которое якобы хорошо помогает от ожогов. Может быть, это и правда, так как с Вадима не облезли ни кожа, ни волосы, но всю дорогу до лагеря он тихонько подвывал… Интересно, научил ли его чему-нибудь урок, полученный от самого себя?

ЗИНА ИЛИ СЕСТРА?

Я был начинающим шахтным геологом, сразу после института, и вся наша компания была примерно одного возраста. И была в нашей компании симпатичная блондиночка Зина Жуликова, работавшая в торговле. Фамилия, конечно, красноречивая, но ничего плохого о ней никто не сказал, и не в фамилии дело. Зимой Зина «стояла на кондитерских» в магазине, а летом на свежем воздухе торговала квасом на углу. Появился в нашей компании новый парень, Володя Сафонов, приехавший из Казахстана. Зину он видел в основном на танцах в клубе и иногда – у бочки с квасом, но Зина на танцевальном вечере и Зина в белом халате и косынке– это две разные Зины. И вот как-то в перерыве между танцами, приглядевшись к девушке, он выдал: «– Зина, ты меня, конечно, извини, это не твоя сестра на углу квасом торгует?». Чем немало всех повеселил, а его слова с того дня стали у нас крылатой фразой.

ЗНАМЕНИЕ

Было  начало августа 1991 года, а у меня кончался отпуск, который я проводил на море в своем излюбленном месте, в Хосте. Я направился пообедать в кафе «Весна», возле которого стоял памятник партизанам – бронзовый мужик с факелом. Обратив внимание, что вечный огонь в факеле горит как-то странно, слабо вспыхивая, я задержался – и точно, через несколько секунд огонь погас совсем. «Странно, подумал я, уж не знамение ли это?». Дня через три я уже был дома, вышел на работу, начались обычные будни. А когда  грянуло 19-е августа вместе со всеми последующими событиями, я сразу же вспомнил этот странный случай. Выходит, кто-то уже тогда либо знал, либо предчувствовал грядущее развитие событий, ведь не сам же собой отключился газ в факеле?

КАК ПЕРЕЖИТЬ ИЗОБИЛИЕ

Был 1949 год. Провожая меня и моего приятеля Олега Бондаренко в пионерлагерь в Анапу, наши родители совместными усилиями снабдили нас в дорогу лучшими продуктами в огромном количестве. В то время в магазинах еще было всё, примерно как сейчас, и продукты отличные, без фальши, только покупательная способность населения была на нуле, на чем и держалось сталинское изобилие. Но по такому случаю оба семейства расстарались. У нас были колбасы сырокопченые, полукопченые, вареные, сыры, а также пирожные, шоколад, печенье, конфеты шоколадные, карамель, сахар, сливочное масло…
Дорога предстояла довольно долгая: тогда поезд Ростов;Новороссийск шел не менее трех суток, но количество еды вызывало сомнения в возможности ее поглощения за время пути. Поэтому сразу же после того, как наш поезд переехал Дон, мы с Олегом принялись за дело. И, надо сказать, поступили очень мудро, начав с самого лучшего – копченостей, благородных колбас, пирожных и шоколада. Все было очень вкусно, но всё же мы не без зависти поглядывали на других ребят, которые во время частых и долгих остановок поезда покупали и с удовольствием поглощали всякие местные яства типа шашлыков, чебуреков, пирожков, фруктов и овощей. Деньги были и у нас, но довлела обязанность съесть все припасы… Где-то на станции Кавказская мы обнаружили, что вареная колбаса начала покрываться плесенью. У нас еще оставались несъеденными полукопченые, поэтому мы с облегчением выбросили два толстенных круга колбасы за окно и проследили, как её обнаружили местные собаки и куда-то утащили. Кое-как удалось справиться с шоколадом, конфетами и печеньем, и, приближаясь к станции Тоннельная, мы уже создавали собственные сладости, намазывая хлеб маслом и посыпая сахаром.
После приезда нас распределили по палаткам, а лишние вещи было велено сдать в камеру хранения. А через пару дней вышел приказ: всем просмотреть сданные вещи и выбросить все оставшиеся продукты. Пришлось вышвырнуть на помойку с килограмм пожелтевшего масла и чуть меньше килограмма сахарного песка, слежавшегося в один комок. Зато уж на обратном пути мы отдали дань всем дарам природы и кулинарии Кубани и Дона…
С тех пор я взял за правило: отправляясь в дорогу, не брать с собой ничего съестного, а только деньги. И почти никогда об этом не пожалел.

КРОКОДАВ

Наше семейство приехало в Ростов в 1949 году. Жили мы на съемной квартире в частном доме, а в свободное время всей семьёй строили свой дом, довольно далеко от места жительства. Однажды соседи по участку подарили нам маленького щеночка обыкновенной дворняжки. Больше всех были рады мои малолетние сестра и брат, особенно последний. Чтобы еще больше потешить мальца, ему наговорили, какой из щеночка вырастет волкодав, а главное, ему же доверили нести приобретение домой! И вот, когда мы повернули из-за угла на свою улицу, пустынную в вечерний час, мой братец гордо закричал: – Мы крокодава несём! Конечно, никто кроме нас его не услышал, зато вся семья насмеялась от души.

ДОНСКАЯ ЦАРЕВНА-ЛЯГУШКА

Когда нашему внуку было лет пять, мы летом часто водили его в Кумженскую рощу купаться в Дону и загорать. Однажды, идя вдоль берега, он сломил камышинку и довольно долго играл ею, а потом запустил наподобие копья в сидевшую в камышах лягушку. К нашему удивлению, лягушка, схватив камышинку на лету, уставилась на нас, держа её во рту, точь-в-точь как стрелу на иллюстрации к сказке «Царевна лягушка». – Ну вот, сказал я внуку, – твоя невеста. Целуй скорее, красавицей обернётся! Но у него эта перспектива почему-то не вызвала энтузиазма, а кумженская царевна так и осталась нецелованной лягушкой. А кто знает…

МАКШЕНДЕР

Наш участковый маркшейдер Иван Иванович Андреев и главный маркшейдер соседней шахты Илларион Ермолаевич Рубашкин были уроженцами одного из близлежащих казачьих хуторов. Иван Иванович присутствовал на торжествах, которые семейство Рубашкиных устроило по случаю окончания сыном института. И услышал, как за столом соседка спросила у матери виновника торжества: – И кем же теперь будет твой Ларька? И гордая мамаша с достоинством отвечала: – Дак макшендером! – А что он делает? – поинтересовалась соседка, услышав незнакомое слово. И та снисходительно пояснила: – Да по шахте лазия! – А-а-а, протянула уважительно соседка. Вопросов больше не было.

КТО ТЕБЯ? САМ СЕБЯ…

Мой однокурсник и друг Игорь любил подшутить во время застолья – взболтать исподтишка шампанское, чтобы при открытии бутылки всех забрызгало. Как-то в жаркий день мы с ним зашли в военторговскую столовую на Московской (Новочеркасск) пообедать и заняли места за столиком в ожидании официантки (тогда в столовых еще работали официантки, а на столах стоял нарезанный хлеб в хлебницах – бери сколько надо). Мы обратили внимание, что в этот день на столах стояли бутылки с клюквенным напитком сильно газированным, так что при открывании часть жидкости вылетала из бутылки брызгами. И вот Игорь, хорошенько встряхнув бутылку, подозвал официантку и попросил ее открыть – решил подшутить над девушкой. Я предусмотрительно отодвинулся подальше, а Игорю оказалось некуда деваться, так как официантка, поставив бутылку прямо перед ним, встала у него за спиной, перекрыв ему путь к отступлению. Все вышло, как задумано, только девушка в клеенчатом фартуке пострадала гораздо меньше самого шутника, да еще к тому же стала извиняться – дескать, простите, уж такой у нас сегодня напиток…

НЕМЕЦ-СПАСИТЕЛЬ

Зима 1942 года, мне шесть лет, я иду по улице оккупированного Артёмовска. Вдруг у бегущего навстречу грузовичка отваливается левое переднее колесо – сломалась полуось. Машина остановилась, а колесо резво покатилось дальше. Движимый инстинктивным мальчишеским порывом, я ринулся наперерез – в моем детском представлении автомобильное колесо было чем-то мягким и лёгким, наподобие мячика. И тут меня остановил окрик идущего навстречу пожилого немецкого солдата: – Хальт, киндер! И немец строго погрозил мне пальцем – как-то не по-нашему, вправо-влево, а не взад-вперёд. Я остановился в недоумении, и только когда колесо, пролетев мимо, врезалось в дерево, по силе удара я понял, от какой беды меня уберёг немолодой оккупант.

ОТ КУТЮР А ЛЯ РЮС

Многие не помнят, но были времена, когда колготки были женской мечтой, почти не осуществимой. Но прав Задорнов – нет предела изобретательности нашего народа! Как-то, идя утром на работу, у одного из подъездов нашего дома я увидел такое, что от неожиданности остолбенел: на шпагате, протянутом от кухонного окна первого этажа к опоре козырька подъезда сушились… да, колготки, но какие! К обычным голубым дамским рейтузам с начёсом черными нитками были накрепко пришиты обычные коричневые хлопчатобумажные чулки! И все это было гордо вывешено на обозрение прохожих. К сожалению, мини-юбки тогда еще не были известны, так что полюбоваться шедевром могли лишь избранные. Возвращаться домой за фотоаппаратом было некогда, да и не имело смысла ввиду отсутствия плёнки, так что я с сожалением последовал своим путем. После того я каждый раз поглядывал на тот подъезд, но увы, видение не повторялось…


РОСТОВ-ПАПА…

Как-то раз во время полевых работ в Донбассе наша группа приехала в Горловскую геологоразведочную экспедицию – появился ряд вопросов к местным геологам. Был конец рабочего дня, и нас определили на ночлег в общежитие с тем, чтобы утром мы побеседовали с главным геологом экспедиции Ольховским. И вот утро, мы ожидаем Ольховского, который жил где-то довольно далеко от места работы. Он приехал, поприветствовал нас и пригласил к себе в кабинет – и тут неприятный сюрприз: он забыл дома ключ от кабинета! Немая сцена: это же сколько времени уйдёт, пока он съездит домой за ключом! Но недаром меня в родном институте не раз призывали на помощь, когда кто-либо терял ключи или случалась поломка замка. А два раза даже пришлось вскрывать сейфы, где начальство держало свои партбилеты, так что некоторый опыт имелся. Намётанным взглядом я оценил обстановку: замок английский, старенький, с потёртой личинкой, так что должен открыться ненамного труднее, чем у Остапа Бендера в аналогичной ситуации. – Элла, у тебя в волосах найдётся шпилька – обратился я к нашей сотруднице. Получив шпильку, я её слегка сжал пальцами и вставил в скважину вместо ключа. Щелчок – и дверь настежь. – Прошу! – и я широким жестом пригласил хозяина кабинета под восхищённые возгласы сотрудников экспедиции. – Да, Ростов есть Ростов, произнесла одна из местных дам, и мы гордо проследовали в кабинет.

ПОДНИМИТЕ МНЕ ВЕКИ!

Ночь. Я дежурю по шахте. Добыча идет, все спокойно, происшествий нет, и поневоле клонит в сон. И вдруг – звонок с опрокида: сортировка не принимает! Поясню кратко: каждая вагонетка с добытым углем попадает в опрокид, уголь высыпается в скип (это подъемный сосуд тонн на десять), из него, уже наверху, попадает в верхний приемный бункер, а далее – на грохот, трясущееся «решето» из рельсов, мелочь проваливается, а крупные глыбы выпадают на короткую транспортерную ленту сортировки, где девочки-выборщицы под руководством своей бригадирши Райки Коростылевой выхватывают куски пустой породы и сбрасывают в породные течки, разбивая кувалдой, если велики, а уголь сам скатывается в угольную течку. Если сортировка не справляется, бункер переполняется и подъем останавливается, чтобы уголь не сыпался обратно в шахту. Внизу горные выработки забиваются полными вагонетками, порожняка под лавами нет, лавы стоят – добычи нет, прощай план и премии…
Хватаюсь за телефон и названиваю на сортировку – никакого ответа. Встаю и иду туда сам – что за наваждение? Свет горит, оборудование стоит, тишина и – никого! Прохожу по этажам к верхнему бункеру – он, естественно, полон, висит пятиметровый ломик, которым девочка-пропускальщица пробивает заторы в бункере, но самой девочки и в помине нет. Ощущение полной нереальности происходящего, как во сне. В недоумении спускаюсь на выборку и негромко кричу: – Люди, ау, есть кто живой? И тут, как по мановению волшебной палочки, как бы ниоткуда, появляется Райка, нажимает кнопку – и через секунду уже все крутится, грохот грохочет, транспортер скрежещет, вентиляторы воют, чумазые девочки, как ни в чем не бывало, выбирают породу. А красавица Райка, хрупкая и изящная даже в шахтерке и с кувалдой в руках, делает вид, что не замечает моего присутствия… Ну ладно, в субботу на танцах я тебя тоже не замечу…
Вся сцена до жути напомнила мне те кадры из фильма «Вий», когда по зову панночки изо всех щелей полезли упыри и вурдалаки, хотя секунду назад их не было вообще… Просто девчонкам, как и мне, захотелось спать, и они устроили себе своеобразный «перекур», попрятавшись по известным им закоулкам… Мне ничего не оставалось, как удалиться к себе в диспетчерскую. Остаток ночи прошел без осложнений.

ВОТ ТАКАЯ ЭТИКЕТКА…

Когда я работал на шахте, где-то в начале шестидесятых, среди мальчишек распространилось увлечение коллекционированием спичечных этикеток (оно имеет какое-то научное название, но не в этом дело). Обычно они носили наготове полные коробки спичек и всем мужчинам задавали один и тот же вопрос: «Дяденька, какая у вас этикетка?», и если обнаруживалось что-то недостающее, предлагали обмен. Я не курю и спичек не ношу, но как-то от нечего делать я решил подшутить и нарисовал чёрной и цветной тушью какую-то совершенно невозможную картинку со всеми атрибутами спичечной фабрики – в общем, всё как положено, кроме самого рисунка. Успех получился необыкновенный, и долго у меня такие спички не задерживались, приходилось отдавать, чтобы не оторвали с руками. Помню, как-то нарисовал очень удачную миниатюру: молодая мама в косынке со скорбным выражением лица и младенцем на руках, что сопровождалось жирной надписью «Позор!» – непонятно, кому позор и за что. И вот я еду на поезде в Ростов, долгая незапланированная стоянка на станции Зверево. Я стою в тамбуре и дышу воздухом, и тут на перроне появляется мальчик с сакраментальным вопросом. Я показал ему своё произведение – и, конечно, отрок стал выпрашивать невиданную картинку. Тут поезд тронулся  и стал набирать ход, а несчастный мальчишка бежал и бежал за вагоном. Видя, что перрон кончился, а дальше свалены какие-то бетонные конструкции, я понял, что мальчик может серьёзно пострадать – пришлось сжалиться и бросить ему злополучный коробок – а я так надеялся разыграть кого-нибудь в Ростове…

СЛАДКИЙ СПУТНИК

Это не анекдот, я слышал всё своими ушами. Когда запустили первый искусственный спутник Земли, я учился на пятом курсе. На следующий день, пятого октября, по дороге из института я зашел в магазин купить конфет-подушечек к чаю. И невольно подслушал разговор двух старушек, стоявших в очереди впереди меня. – Ты слышала, спутник запустили? – спросила одна. – Слышала, – отвечала другая, – значит, надо сахар закупать, а то всё туда будут отправлять…

ОПАСНЫЕ СТРЕЛКИ

Наверно, каждому представителю мужского пола приходилось стрелять по мишеням, у кого-то это получалось лучше, у кого-то хуже. Но бывают и особые случаи. Однажды, когда я учился в девятом классе, наш военрук повел нас в подвал школы, пострелять из малокалиберной винтовки. Два помещения подвала сообщались коридором, в одном положили на пол гимнастический мат, в другом поставили к стенке снятую с петель дверь – вот и готов импровизированный 25-метровый тир. Ребята по очереди стреляли по пять патронов, а мы с Борисом Самойловым, находясь в помещении с мишенями, громко корректировали стрельбу. Все шло хорошо до тех пор, пока за винтовку не взялся наш очкарик Юра Куницын. Первая же пуля не просто «ушла за молоком», а вообще не попала в дверь! Осколки кирпича ударили по нам с Борисом, довольно больно. Вторая последовала туда же. Тут уж было не до корректировки, мы, взвыв, отвернулись к стенке, чтобы защитить хотя бы лица. И все пять пуль Юра выпустил мимо двери! Пока мы под пальбу следующих стрелков отряхивались от кирпичной крошки, место на мате занял второй очкарик Женя Сацевич, и всё повторилось в точности! Как можно не попасть в такой крупный объект, остается загадкой. Как в анекдоте: «Старшина выстрелил в воздух, но промахнулся».
Другой случай произошел позже, в военных лагерях, куда я попал после четвертого курса. Там мы стреляли из автомата, карабина и пистолета. Пистолеты для стрельб были такие, что казалось, их нашли на какой-то свалке – разболтанные до невозможности ТТ, наверно, еще довоенного выпуска. На пять выстрелов приходилось минимум три осечки. И был в параллельной группе удивительно флегматичный парень Гена Лапшин, по прозвищу Генос – очкарик, смахивающий на нынешнего Гарри Поттера. Когда у него случилась осечка, Генос, повернувшись к руководившему стрельбами офицеру и направив пистолет прямо ему в живот, невозмутимо заявил: – Товарищ лейтенант, у меня не стреляет! При этом он непрерывно взводил и спускал курок, демонстрируя неполадку. Лейтенант, рухнув на землю, покрыл незадачливого стрелка многоэтажным матом… Спасло лейтенанта, как мне кажется, то, что и патроны были чуть ли не с гражданской войны, а то бы со второго или третьего щелчка выстрел все же произошел. Еще один случай относится к стрельбам на ежегодных военкоматовских сборах. На этот раз пистолеты были в полном порядке, новенькие «Макаровы». Руководящий стрельбами майор ясно и понятно рассказал и показал на пустом пистолете весь порядок действий. А в пистолете есть затворная задержка, которая при пустом магазине не дает оттянутому затвору вернуться на место – чтобы стрелок видел, что у него кончились патроны. Поэтому, оттянув затвор, майор сначала спустил его с задержки, а затем, направив ствол в мишень, имитировал выстрел. Один из стрелков, когда пришла его очередь, всё сделал как показано. Он набил патроны в магазин, вставил его в пистолет, оттянул и отпустил затвор, а он почему-то не становится на задержку, как у майора! Удивленный стрелок еще раз передернул затвор – патрон вылетел из патронника в пыль, а его место занял следующий. – Отставить! – закричал майор. Патрон подобрали, обтерли от пыли, вынули остальные из пистолета, объяснили стрелку его ошибку, и все началось  сначала. И, конечно, затвор опять не стал на задержку, как и положено, а стрелок опять выкинул патрон в пыль. Разъяренный майор еще подробнее объяснил стрелку, что второй раз взводить затвор не надо, и все повторилось, как в дурном сне. И только на четвертый раз неудачника поймали за руку как раз в тот момент, когда он второй раз хватался за затвор, и, развернув к мишени, скомандовали «Огонь!» под общий облегченный вздох. Вот такие бывают стрелки!


ГЕНОС И МАРКШЕЙДЕРИЯ

С Геносом часто случались разные истории. Так, например, маркшейдерию преподавал очень серьёзный доцент Котельников. Генос принёс ему сдавать курсовой проект, и вот они вдвоём разбирают достоинства и недостатки работы. – Вот тут, говорит доцент, надо было сделать так-то и так-то. На что Генос, почесав затылок, задумчиво отвечает вопросом: «– А на …?»  «– Как это на …?», автоматически отвечает Котельников. И  тут же, спохватившись, взрывается: «– Что вы себе позволяете! Держите себя в рамках!» и т.п.

ЕЩЕ ОДИН ЗАКОН ПРИРОДЫ

За свою жизнь мне довелось поучаствовать в большом числе коммунистических субботников, и, наверно, половина из них сопровождалась посадкой деревьев. И я заметил одну закономерность: деревья, посаженные на субботнике, никогда не принимаются. Неизбежно на следующий год приходится выкапывать засохшее деревцо и сажать новое – с тем же успехом. И вот однажды, кажется, это был 1972 год, мы всем коллективом засадили большой пустырь перед строящимся зданием нашего будущего института красивыми саженцами каштанов. Результат заставил меня усомниться в справедливости законов природы: деревца как одно принялись и весной распустили веселую листву! Однако следующая весна поставила все на свои места: все каштаны дружно засохли. Впоследствии специалисты зеленстроя успешно засадили территорию такими же каштанами, которые частично сохранились и доныне (сейчас там большая платная автостоянка).
Через пару лет я попал в загранкомандировку во Вьетнам. Партком посольства и там обязывал всех наших специалистов проводить, привлекая и местное население, те же коммунистические субботники. И когда мы вместе с вьетнамскими коллегами на субботнике засыпали гравием дорогу, ведущую к геологической экспедиции, где мы работали, и посадили вдоль дороги два ряда эвкалиптов, я с интересом следил за результатами эксперимента: действуют ли в Юго-Восточной Азии общие законы? Оказалось, действуют: дорога сохранилась, эвкалипты как один засохли. Закон и в Африке закон!

ЧУДО СЕЛЕКЦИИ

Это было примерно в 1965 году. О заморском фрукте под названием фейхоа я читал в журнале «Наука и жизнь», а тут вдруг увидел его в продаже – в магазине «Плевен» на улице Энгельса возле угла Чехова выставили на улицу лоток с фруктами. Движимый любопытством, я купил немного на пробу и зачем-то спросил у молоденькой продавщицы: – А что это за фрукт? Ответ был вполне неожиданный: – Это гибрид лимона и земляники! – ответила она, поразив меня своими познаниями в генетике.

ХОТЬ БЫ ТЕБЕ ХНЫ!

Когда мне было лет 25, я обратил внимание на начавшееся выпадение волос. Пример отца, облысевшего в 27, меня не очень вдохновлял, и я задумался, нельзя ли хотя бы отдалить неминуемое действие наследственности. Кто-то посоветовал попробовать лечить волосы хной, а тут как раз в магазин завезли свежайшую иранскую хну, зеленую как изумруд (это показатель высшего качества), и я решился. Прочитав инструкцию, где рекомендовалось держать средство на голове для укрепления волос 20 минут, а для окраски – 40, я решил не мелочиться и развернуться на полную катушку. Результат превзошел все ожидания – моя прическа приобрела самый яркий красный цвет, какой только возможен для волос.
Придя утром в маркшейдерский отдел (в этот день мне не надо было спускаться в шахту), я ожидал шумного удивления публики. Однако не тут-то было. Я оформлял сделанные ранее геологические зарисовки, маркшейдеры дружно крутили арифмометры, обсчитывая свои съемки, чертежницы чертили, девчонки-замерщицы обсуждали последние сплетни. Короче говоря, каждый был занят своим делом, а на мою огненную шевелюру никто даже не взглянул.
Когда время подошло к обеденному перерыву, моё терпение лопнуло, и я воскликнул: – Ну неужели никто так ничего и не заметит? И тут посыпались вопросы: – Ты глянь, это что ж с тобой случилось? – А с чего это ты так выкрасился? Ну и так далее. Вот так мне не удалось удивить мир. Спасти прическу, впрочем, тоже…

БАЗЯЗЯ

Это было тогда, когда проезд на городском автобусе стоил 800 рублей, а на «левом» – тысячу. Мы с внуком лет десяти возвращались из гостей поздно вечером как раз на таком «леваке». На каждой остановке водитель что-то объявлял в микрофон, но его «радио» работало плохо, и в салоне еле-еле слышалось что-то вроде «базязя пасясяся». Напрягая слух и воображение, я наконец расслышал: «до вокзала по тысяче». А моего внука одолело любопытство: что он такое говорит? Отвечаю: ты же слышишь, «базязя пасясяся»! – Нет, а что на самом деле? Но я продолжал дразнить мальца, а сам он никак не мог разобрать объявление – вступил в действие хитрый закон восприятия, в соответствии с которым, если с первого раза неправильно услышал, например, слова песни, то потом уже каждый раз слышишь неправильно. В итоге мы чуть не рассорились насмерть, и мне пришлось сдаться.

ЧТО ЗА ДОЛЖНОСТЬ?

Однажды, когда я работал на шахте, к нам в маркшейдерский отдел зашел главный бухгалтер Петр Степанович. – Гляньте, в какую должность меня на старости лет Ленка произвела! – сказал он, показывая ведомость на выплату зарплаты, где в самом низу, где подписи, четким дамским почерком расчетчицы Лены было написано: «Главный бузгалтер П.С. Алимов». Было бы не удивительно, если бы ведомость была отпечатана на машинке, где клавиши «З» и «Х» расположены рядом, а тут рукописный текст. Поразмыслив, мы решили, что дамы в бухгалтерии между собой так и называют своё начальство, вот она и написала по инерции, не задумываясь.

СЕКРЕТ ОМОЛОЖЕНИЯ

Как-то, когда мы ехали шахтным автобусом в трест на утверждение производственной программы, наш главбух Пётр Степанович сказал: – Рассказать вам, как Михалыч своей жене омоложение сделал? (Михалыч – это его коллега и друг, главбух соседней ЦОФ – центральной обогатительной фабрики, такой же предпенсионер). Жена Михалыча всё жаловалась на здоровье – то у неё голова болит, то спина, то ноги. И вот она собралась в Белую Калитву, в районную больницу. А Михалыч, воспользовавшись случаем, пригласил к себе домой молодую бухгалтершу из своих подчинённых. Но не тут-то было: увидели они, что жена Михалыча с полпути возвращается домой – там где-то весенняя речка Калитва снесла мост, и пути в район нет. Не теряя самообладания, неудавшиеся любовники разложили на столе бухгалтерские книги, счёты, и стали усиленно имитировать сверку кредита с дебетом. Увидев эту картину, бухгалтерская жена не сказала ничего, но с этого дня все её жалобы на здоровье прекратились – как отрезало. – Вот так он ей омоложение сделал! – завершил свой рассказ Пётр Степанович.

ВЕДЬМА

В далёком 1978 году я приехал в Москву на первую встречу с научным руководителем аспирантуры. В институте мне сказали, что профессор болен и велит мне прибыть к нему домой. Без труда я нашёл нужный дом на Волоколамском шоссе – сталинскую высотку – и вошёл в просторный и пустынный вестибюль. Мне было нужно на одиннадцатый этаж, но из двух лифтов один стоял открытый и тёмный, а у второго всё время горела красная лампочка, и на нажатие кнопки не было никакой реакции. Набравшись терпения, я стал дожидаться, когда погаснет лампочка. И вдруг, откуда ни возьмись, возникла вертлявая старушонка, которую можно было бы назвать прототипом Цветочка из «Новых российских бабок». – И чего ты ждёшь, милок? – застрекотала она. – Вон второй лифт, садись и езжай! Поверив представительнице аборигенов, я вошёл в тёмную кабину второго лифта, положил палец на нужную кнопку, захлопнул дверь и нажал кнопку. Реакции никакой, темнота полная, а рассмотреть и запомнить устройство и положение замка я как-то не догадался. На всякий случай я покричал, надеясь привлечь внимание старухи, но той и след простыл. – Ну, влип! – подумал я. – Не иначе, это какая-то ведьма вроде булгаковской Аннушки, только без масла! Делать было нечего, пришлось ждать, когда кто-нибудь появится в вестибюле, и звать на помощь. Но мало-помалу мои глаза стали адаптироваться к темноте, и я заметил небольшую – мизинец не пролезет – дырочку, через которую сочился слабый свет. Ещё немного – и я разглядел рядом с дырочкой пружинную щеколду, отодвинув которую, я и обрёл свободу. И дал себе зарок в незнакомых местах никогда не доверяться советам местных жителей. А по второму лифту наконец кто-то спустился, и я благополучно поехал наверх.


ГДЕ КАВУНЧИК?

Мы в первый раз привезли нашу дочь на море, в Анапу, когда ей исполнилось три года. Наша добрая хозяйка Мария Павловна однажды вечером, разрезав большой арбуз, пригласила нас к столу со словами: «Идить, кавунчика покушаем». Наше дитя с аппетитом поело арбуза, а потом, с недоумением оглядев стол, задало неожиданный вопрос: «А где же кавунчик?» На что хозяйка, засмеявшись, ответила: « – Так ты ж його уже ззила!»

РАЗ В КРЕЩЕНСКИЙ ВЕЧЕРОК…

К пятому курсу у нас сформировалась довольно постоянная компания однокурсников-стиляг с разных факультетов. Двое моих однокашников, Юра и Игорь, жили на квартире на главном Новочеркасском кольце, где и был наш сборный пункт – хозяйка, ещё не старая Юлия Филипповна была женщиной компанейской, заводной и охотно принимала участие во всех наших вечеринках, помогая накрыть стол и т.д. Зимой 1957/58 года ударили настоящие крещенские морозы, не располагавшие к прогулкам, и мы, собравшись отметить и этот праздник, решили затеять какое-нибудь гадание. Кто-то вспомнил о спиритических сеансах, и все загорелись этой идеей. Вспомнили необходимые несложные условия – стол без гвоздей и т.п. В качестве стола  взяли перевернутую табуретку, на ножки положили обрезок широкой доски, накрыли бумагой, начертили круг с буквами и цифрами, на блюдечко наклеили метку – кусочек изоленты, вот и всё. В составе участников должен быть «медиум» – человек, участвовавший ранее в таком сеансе – оказалось, что хозяйка в молодости играла в эти игры. В полночь приступили к делу. Усевшись вокруг, все положили пальцы на донышко блюдца и стали ждать. Обстановка нервная, как только блюдце шевельнётся, начинаются скандалы:  « – Это ты! – Нет, это ты!». Но вот в жуткой тишине блюдце сначала нехотя, потом всё резвее начало ходить по кругу. Все знали, что первым является дух Пушкина. Дрожащим от волнения голосом Игорь Миталёв вопросил « – Дух, кто ты?» И блюдце, как и ожидалось, развернувшись, подползло меткой к букве «я», потом к «д», и быстро выписало ответ «Я дух Пушкина». Больше этот дух нам ничего не поведал. Кого вызвать следующим? Решили попробовать вызвать дух Сталина и спросили его, будет ли война. В ответ получили три буквы «гро», после чего дух улетучился. Что он хотел поведать, «гробами запасайтесь», или что ещё? Вызвали дух Толстого, и этот оказался на редкость разговорчивым. Он бойко отвечал на любые вопросы насчёт сердечных дел присутствующих и их будущего. Его информированность обо всех наших тайнах показалась мне подозрительной, но, поймав весёлые искорки в глазах своего друга Юры Лысова, я всё понял и стал ему подыгрывать. Если его пытались уличить в жульничестве, он убирал руку, а я продолжал «писать» ответы – это оказалось легче лёгкого. Наигравшись вдоволь, далеко заполночь, мы наконец отпустили Льва Николаевича и устроили «разбор полётов». Конечно, ничего сверхъестественного в «беседах с духами» нет. Блюдечко «пишет» либо то, что думает большинство, либо то, что хочет лидер, ведущий игру, вот и всё. И тут вспомнили, что среди нас отсутствует Вовка Виторган по прозвищу «Керенский». А давайте его разыграем! Договорились, что каждый, кто его встретит, будет с восторгом рассказывать свои впечатления (которые поначалу были действительно очень яркими). На следующий вечер собрались в полном составе и начался розыгрыш на полную катушку. Вовка парень нормальный и поначалу относился ко всякой чертовщине скептически, однако если он что-то подозревал, все смело отнимали руки, и он, сам того не зная, продолжал дурить себя, выбирая нужные буквы и продолжая начатое другими слово. Эффект был ошеломляющий. Потрясённый Керенский, чуть не крича, заявил, что вот, наконец, он убедился, что потусторонний мир существует, что он пойдёт в комитет комсомола и заявит, что нас всю жизнь обманывали, и т.д. Стоило большого труда убедить его в обратном, но пришлось – иначе нам всем бы не поздоровилось, уж такие были времена…


ЕЁ ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Был последний первомайский праздник на пятом курсе НПИ. Каким-то образом наша мужская компания выпускников института сумела соединиться с женской компанией выпускниц средней школы. Вечер вышел на славу. У кого-то из девочек родители были в отъезде, и вся гоп-компания разместилась в просторной квартире на третьем этаже в новочеркасском районе со странным названием КККУКС. После нескольких тостов начались танцы, причём гвоздём вечера был, конечно, рок-н-ролл, запретный танец, только что вошедший в моду – кто-то достал несколько записей «музыки на рёбрах». Моей соседкой за столом и партнёршей по танцам оказалась симпатичная девочка Валя. Когда танцы выплеснулись на балкон, у меня возникла идея станцевать рок-н-ролл на бетонных перилах. Не надо думать, что это какое-то безрассудство: просто природа не наделила меня страхом высоты, и я уже не раз эпатировал другие компании подобными выходками, а потому был полностью уверен в успехе. Каким-то образом моя уверенность передалась и Вале, так что уговаривать девочку не пришлось – мы взлетели на перила и лихо выплясывали там, пока нас не стащили вниз буквально силком – так понравилось! Двое ребят, Руслан и Изя, попробовали повторить наш подвиг, но куда там! Тут же соскочили. Веселье продолжалось до утра. На восходе солнца я провожал Валю домой. Мы оба понимали, что нет смысла договариваться о встречах и обмениваться адресами: меня ждала защита диплома и работа по распределению, а её – выпускные экзамены и поступление в институт. На прощание я обнял и поцеловал Валю, а она призналась, что это первый поцелуй в её жизни, что, впрочем, было понятно и так. Вот такие девочки водились тогда в наших краях!

КОРОЧЕ НЕКУДА

В шестом классе я учился во Львове, в русской школе, а украинский был, конечно, обязательным предметом. И на русском, и на украинском сочинения и изложения я недолюбливал, хотя диктанты даже любил: думать, что писать, не надо, а как писать, я знал и так, не задумываясь, так что положительная оценка гарантирована, несмотря на ужасный почерк. Однажды нам задали на дом написать изложение по повести Ивана Нечуй-Левицкого «Микола Джеря», но я забыл об этом, а вспомнил только на большой перемене перед уроком украинского. Хуже всего было то, что я даже не удосужился прочитать книжку. Что делать? Книжку мне дали ребята, и я стал её лихорадочно листать. К счастью, в случае нужды я мог читать не словами или строками, а целыми страницами, так что через десять минут содержание повести было у меня в голове, а ещё через пять я уже изложил его менее чем на странице тетради, и сдал её в таком виде. На следующем уроке украинского я ожидал результата с некоторым трепетом – будет мне хоть тройка? Украинский язык у нас преподавал суровый усатый дядька, одноногий инвалид с костылями, которого мы немного побаивались. Входя в класс, он садился на стол, чтобы видеть весь класс, стоять на одной ноге ему было тяжело. Вот и в этот раз он уселся на столе и начал разбор наших опусов. Сначала он разобрал работы немногочисленных отличников, подробно остановившись на их достоинствах, потом четвёрочников, отметив их слабые стороны, затем троечников и, наконец, двоечников, среди которых я ожидал найти себя. Но и здесь моя фамилия не прозвучала. «Не иначе, будет кол, а то и чего доброго, ноль!» - успел подумать я. Но тут учитель, усевшись поудобнее, показал тетрадь, где под неполной страницей текста красовалась жирная пятёрка с плюсом, и объявил (даю русский перевод): « – А теперь я хотел бы остановиться отдельно на работе Трощенко. Вот как надо писать, чтоб мыслям было просторно, а словам тесно!». И, зачитав изложение полностью, торжественно вручил мне тетрадь. Как мне удалось втиснуть повесть на двести с лишним страниц в пару десятков слов, до сих пор не пойму.

НЕПОНЯТНО, НО ЗДОРОВО!

Ехал я однажды в командировку в Донецк автобусом. В Красном Луче – остановка на 40 минут, водители обедают. Вышел размяться и обратил внимание на кучку людей – там что-то происходило. Подошёл ближе – и вижу: сидит на травке, раскинув ноги в кирзовых сапогах, обыкновенная сельская тётка в платке и ватнике, вокруг разложены узлы и мешки, а на колене у неё стопка потрёпанных школьных тетрадей. Перебирая и листая тетради, она находит нужную и говорит: «А вот ещё послушайте!» – и зачитывает очередное стихотворение, а народ живо реагирует. Послушал и я. Все её стихи были одинаковые по размеру и форме – афористические четверостишия, наподобие польских фрашек, но в фрашках хотя бы смысл ясен сразу, а тут надо ещё крепко подумать. Не имея возможности записать, я постарался запомнить наизусть хотя бы один опус. Вот он:
«В тридцать лет хто не женился,
Гнать их надо со двора,
А хто с них однофамильцы,
В один двор согнать пора».
Прошло уже много лет с тех пор, но до меня так и не дошло, что тётка имела в виду. Может быть кто-нибудь поймёт и разъяснит?

ЭХ, ИГОРЬ…

Летом 1958 года нас, выпускников трёх факультетов НПИ отправили на военную стажировку в Ленинградский понтонный полк. По пути туда нам были предоставлены одни сутки в Питере – мы полностью использовали белую ночь для знакомства с великим городом. На обратном пути нам дали целый день побродить по Москве. Перед отъездом мы с Игорем Миталёвым зашли в знаменитый Елисеевский гастроном – и там увидели ром «Гавана» венгерского разлива: 60 градусов, замечательный цвет, красивая этикетка, и всё за 4 рубля и восемь копеек… Ни он, ни я никогда не пробовали напиток пиратов, но были наслышаны о его несравненном аромате (как выяснилось много позднее, именно этот ром наиболее соответствовал описанию знатоков). У меня уже не было нужной суммы, а Игорь всё же сумел наскрести на бутылку. По дороге до Новочеркасска я всё время соблазнял своего друга распечатать заветную ёмкость, но он никак не поддавался. Мол, привезу к себе в Астрахань, там и открою, а привезти початую – не тот эффект… И вот Новочеркасск. Мы выходим на привокзальную площадь и видим готовый к отправлению автобус – «пятёрку». Мы бежим к остановке – и на тебе: чемоданчик Игоря расстёгивается, бутылка падает на асфальт с печальным хрустом… Всё, что мы успели – это вдохнуть чарующий аромат и облизнуть пальцы, обмакнув в исчезающую жидкость… Эх ты, сказал я Игорю, зажмотничал по глотку – лишился всего! А ему не осталось ничего, кроме красивой этикетки, фирменной пробки и фольгового колпачка на память… Было уже не до автобуса, и мы поплелись домой пешком, причём Игорь всю дорогу проклинал себя за жлобство.

ДЕРЕВЯННЫЙ АППЕНДИЦИТ

Из нашей студенческой компании Игорь был самым подвижным и быстрым, как шарик ртути, несмотря на то, что и самым округлым в габаритах. Но однажды на физкультуре он неудачно сбил планку, прыгая в высоту. Зал на верхнем этаже главного корпуса института был узким, планка укороченная, и наш Игорь напоролся животом на её конец. Несмотря на отсутствие внешних повреждений, если не считать ссадины и небольшого кровоподтёка, его на всякий случай отправили в «скорую». Врачи не нашли ничего серьёзного, но с той поры нашего живчика словно подменили. Он стал постоянно охать, ходить медленно и размеренно, а когда вся компания, идя по улице, по привычке набирала скорость, Игорь вдруг останавливался, поглаживая себя по месту былой травмы, и спрашивал: «Куда мы так летим?». Дальше все шли медленно, но вскоре опять привычно набирали темп, и всё повторялось снова. Наконец мы уговорили страдальца обратиться к врачу. Игорь попал на приём к молодому хирургу, грузину, который, осмотрев больного, спросил: – Ты ангиной болел? И, получив утвердительный ответ, безапелляционно заявил: – Это у тебя аппендицит на почве ангины. Надо оперировать! Операция прошла вполне успешно, вместе с ни в чём не повинным аппендиксом хирург удалил с полкилограмма подкожного жира, и – о, чудо! Наш Игорь стал прежним, как будто ему снова вернули шило в соответствующее место.
Если человек выздоровел, никто не может уверенно сказать, произошло это благодаря лечению, или несмотря на лечение.


СИЛА СЛОВА

1962 год, лето, станица Тацинская. На выезде из станицы стоит кучка людей – ловят попутку до Скосырской. Грунтовая дорога («профиль» по-местному) вся в лужах после только что прошедшего ливня. И вот промчавшаяся легковушка обдаёт всех потоками грязной воды.
– Чтоб ты перевернулся! – кричит в сердцах одна из женщин. И надо же – машина через мгновение действительно переворачивается на крутом повороте!
– Что я наделала! Люди, я же не хотела! – восклицает в отчаянии бедная тётка. И невдомёк ей, что не она всему виной, а сам водитель, да ещё мутный напиток под названием «Медок», а по существу обыкновенная бражка, которую гнал в ту пору из лежалой карамели местный райпищекомбинат и реализовал в пивных бутылках через все столовые и буфеты.


ЭТО НЕ Я!

Работал в нашем институте Эдик Сосницкий, очень толковый парень, мастер на все руки. Захожу я как-то утром в вестибюль и вижу Эдика, читающего что-то на доске объявлений. Подхожу, спрашиваю: – Ну и что там пишут? Он оглядывается, но его глаза вдруг округляются, взгляд просто дикий, и он спрашивает с ужасом: – А ты откуда взялся, ведь ты же умер! Ошарашенный, я не знаю, что ответить. – Знаешь, говорю, ты первый, кто мне об этом сказал. Спасибо, а то так бы и остался в неведении. А похороны когда, не знаешь? Не опоздать бы!
Но тут Эдик, вздохнув с облегчением, говорит: – Ах, да, это не ты умер! – Ну, слава богу, говорю, мне почему-то тоже так показалось! И мы оба смеёмся.

НУ И МОРОЖЕНОЕ!

Было время, когда молочные продукты разливали в стеклянную посуду, и приходилось время от времени сдавать её в специальные приёмные пункты. И вот стою я как-то в очереди с авоськой пустых бутылок, а впереди меня весело болтают две девчушки-старшеклассницы, посасывая сосульки, сломленные тут же с края крыши сарайчика сзади «Универсама», где и размещался приёмный пункт.
– Девочки, сказал я, – а я знаю, что вы сейчас думаете!
– И что же мы думаем? – спросила с вызовом та, что побойчей, видимо, ожидая услышать какую-нибудь сальность.
– Вы думаете, что то, что с неба, чистое, и правильно думаете, но к сожалению, то, что вы сосёте, не с неба, а с крыши. Отойдите на пару шагов и посмотрите, сколько там мусора, прикрытого снегом, и сколько следов. Там прыгают птички, что-то клюют, и, между прочим, гадят. Там кошечки охотятся за птичками и тоже гадят. А вон, видите, из-под снега видна тушка дохлого голубя. Ну и как вам после этого ваше мороженое?
Я ещё не договорил, как мои слушательницы начали дружно отплёвываться под смех остальной очереди.

ТЕМАТИЧЕСКИЙ ТОРТ

Это было тогда, когда восьмое марта ещё не было красным днём календаря. Просто люди в организациях уже с обеда начинали поздравлять женщин, а к вечеру разъезжались по домам, чтобы продолжить празднество в домашней обстановке.
Я ехал домой, естественно, после вечеринки на работе, троллейбусом на Западный. На остановке «Тружеников» двое или трое пассажиров вышли, а у открытой задней двери остановилась в нерешительности дама с тортом, видимо, решая, выйти здесь или на следующей остановке. И надо же было так случиться, что решение пришло к ней в тот момент, когда водитель повернул рычажок закрытия дверей. И дверь передавила коробку с тортом, которую дама несла на шпагатике впереди себя, точно посредине, превратив её в «восьмёрку»! Смущённо улыбаясь, дама вышла на следующей остановке, неся своё попорченное достояние, а я подумал: но зато у неё торт необычный, «тематический»!

СПОРТСМЕНОМ МОЖЕШЬ ТЫ НЕ БЫТЬ…

Как-то к нам на шахту попал на практику студент  Тульского горного института Павлик Федоткин. В маркшейдерском отделе он появился перед концом срока практики, чтобы взять копии чертежей для отчёта о практике. Наши девчонки разговорили парня и с удивлением узнали, что он за два месяца ни разу не побывал под землёй, и тут же высмеяли его – они все, даже чертёжницы, хотя бы по паре раз опускались в шахту – кто по работе, кто из любопытства, кто на субботники по чистке вагонеток и водоотводных канавок. Мне как раз надо было задокументировать две лавы и несколько забоев штреков, так что я ему сразу же предложил составить мне компанию – держать конец рулетки вместо кого-нибудь из девочек. Под их насмешливыми взглядами Павлик не устоял, и вот мы с ним едем в шахту. Я сразу же предупредил его, что после двух лав у него будут ощутимо болеть ноги, особенно мышцы бёдер, и что единственное средство преодолеть боль – это повторить то же самое на другой день, иначе долго не отпустит, а я составлю компанию, дело под землёй всегда найдётся. (Чтобы понять, что значит двигаться по лаве тонкого пласта, представьте, что вы залезли под стол длиной метров сто и вам надо пролезть под ним на корточках до конца, не имея возможности встать, а две лавы – это два раза то же самое). Здесь мой спутник гордо заявил, что он спортсмен, и ему ничего не страшно. – А каким же спортом ты занимаешься? – поинтересовался я. – Настольным теннисом! – был ответ. – Тоже мне  спорт, сказал я, это тебе вряд ли поможет, тут работают другие группы мышц. Но Павлик заявил, что на тренировках они проходят «гусиным шагом» по нескольку километров, так что беспокоиться не о чём. – Ну, как знаешь, моё дело предупредить – сказал я…
Поход по лавам и штрекам студент выдержал, хотя и пыхтя, мы поднялись на-гора, помылись, и он уехал на посёлок в общежитие. Назавтра он не появился, послезавтра тоже. Мы его увидели только через неделю, причём вид у него был совершенно несчастный, а ходил он на несгибающихся ногах, наподобие циркуля. Оказывается, он наутро вообще не мог встать, и его несколько дней кормили друзья, принося еду из столовой. – Вот видишь, сказал я ему, что значит не послушаться опытных людей, надо было пересилить себя и приехать, всё было бы в порядке… Но он только горестно вздохнул.

ЗАХВАТАННАЯ «ВОЛГА»

Как-то в конце шестидесятых я шёл вечером по Садовой (тогда она была ещё Энгельса), и моё внимание привлекла густая толпа, собравшаяся вокруг одного из автомобилей на стоянке между обкомом партии и парком имени Горького (она там существует до сих пор). Протолкавшись с трудом, я увидел, что это обыкновенная двадцать первая «Волга», только чёрного цвета и вся «залапанная» – создавалось впечатление, что на ней оставило отпечатки всё население города. Видимо, её наполировали какой-то восковой мастикой, так что «пальчики» оставались во всей красе. Я свои отпечатки оставлять не стал, но к машине присмотрелся повнимательней. Вроде бы ничего особенного: и рычаг переключения передач на рулевой колонке, и указатель скорости в виде прозрачного пузыря над приборной доской… Что чёрная – конечно, редкость, но не такая, чтобы собирать толпы. И тут я наконец усёк первое, и, может быть, единственное отличие: пузырь-то был не полукруглый, как обычно, а полуовальный, точнее полуэллиптический.
Озадаченный, я протиснулся ближе вперёд и заглянул на переднюю часть автомобиля. Всё вроде бы как положено, и решётка радиатора обычная, вот только привычного оленя недостаёт. Я пригляделся – и всё стало ясно: там красовалась эмблема фирмы «Форд»!
Так я единственный раз в жизни увидел, с чего наши дизайнеры «слизнули» изысканные формы любимицы нескольких поколений наших автомобилистов.


ГЕНСЕК БОСИКОМ

В  начале мая 1975 года Вьетнам шумно отметил победу над американскими агрессорами и их марионетками, и весь остаток года прошёл в состоянии эйфории (правда, уже в следующем году она несколько угасла). Однако летом 75-го праздничное настроение было в разгаре, и тогда, на радостной волне, единожды за время моего пребывания, вьетнамцы были допущены на курортный пляж в Бай-Тяе (обычно они наблюдали из-за ограды, как плещутся в море иностранцы). В один из выходных, когда мы загорали на пляже, кто-то из наших водителей-вьетнамцев обратил наше внимание на моторную лодку, стоявшую на якоре метрах в пятидесяти от берега. Около моторки плескался в воде сам Генеральный секретарь компартии Вьетнама Ле Зуан под зоркой опекой четырёх или пяти охранников, часть из которых были в лодке, а другие плавали вместе с генсеком. Спустя некоторое время я пошёл к машине взять денег (на пляже продавали холодное разливное пиво с вяленой каракатицей, обжаренной на углях – теперь нам стал доступен аналог этого лакомства, сушёный кальмар). Гляжу – навстречу мне шлёпает босыми ногами по асфальту сам Генеральный секретарь в мокрых чёрных сатиновых трусах, модель «семейные», и никакой охраны! – Тяо домти Зуан, – поприветствовал я его. – Тяо домти, ответил тот, следуя своим путём. Ну и ну, подумал я. Представить подобную встречу с Леонидом Ильичом я никак не мог.
На следующий год всё было как прежде. Мы загорали в Бай-Тяе, а местное население – на пляже Дошона, это около впадения Красной реки в море. Кстати, там было совсем неплохо (был один раз), а особая «фишка» в том, что вода в море красная, как и прибрежные камни, хотя людей не окрашивает.
 
ЧУДО-ЛЯГУШКА

Это было в Ханое, в гостиничном городке для иностранцев Кимлиен. Расходясь после киносеанса по корпусам (кино показывали по вечерам в одной из столовых), мы вдруг услыхали мощный басовитый крик, подобный мычанию быка. – Это она! – всполошились постоянные жители городка. – Надо её убить, а то не даст ночью спать! Крик повторился, и все устремились к его источнику. – Вот она! Все сюда! Кто-то посветил фонариком, и я увидел: в водопроводном люке, полном чистой воды, плавал красивый и довольно крупный мячик приятной бело-зелёно-желтоватой расцветки. Присмотревшись, можно было различить кончики четырёх лапок, два маленьких глаза и небольшой ротик. Это была лягушка-бык. Трудно было представить, что такая игрушка могла издавать  столь мощный рёв. – Убейте её! – завизжала какая-то женщина. Молодой человек, не иначе военный (тогда во Вьетнаме гражданские специалисты были все в возрасте примерно от 35 до 45 лет, и только среди офицеров мог оказаться парень лет 25), схватил камень и так ловко швырнул его в люк, что вода выплеснула ненавистную лягушку на землю, а следующий камень оборвал её земноводную жизнь. Квакала бы, как другие, и кто бы её тронул?


МАКАРОНЫЧ

Когда я учился в шестом классе (это было во Львове), математику у нас преподавал пожилой учитель, звали которого Исаак Аронович. Надо ли говорить, как мы его звали за глаза? И вот однажды на уроке один из учеников, Проничкин, столкнувшись с какой-то трудностью, поднял руку и, когда педагог обратил на него внимание, второпях вскричал: – Ишак Макароныч, а как вот здесь поступить? И сам испугался. Все замерли: что будет? Но педагог только усмехнулся и вполне добродушно заметил: – Меня зовут Исаак Аронович!
Зато в другой раз его гнев был ужасен. А дело было так. Макароныч, задав нам какой-то длинный пример или задачу, углубился в свои записи, склонившись над классным журналом. В это время другой ученик, Деев, сидя за четвёртой партой среднего ряда, мирно наигрывал на лезвии от безопасной бритвы, воткнутом в щель парты – дрынь, дрынь… И вот на одном «дрынь» бритвочка неожиданно вырвалась из щели и, описав в воздухе дугу, угодила прямо в лысину математика и тут же упала на страницу журнала, не причинив никакого вреда. – Кто это сделал? – вскричал громогласно учитель. – Это я, – ответил Деев дрожащим голосом, вставая. – Вон из класса!!! И чтоб я тебя больше не видел!!!
Никакие извинения и уверения в отсутствии злого умысла, несмотря на дружные усилия родителей несчастного и классной руководительницы, не действовали. И только вмешательство директора школы, да и то спустя недели две или три, убедило математика сменить гнев на милость. Видимо, покушение на свою жизнь Макароныч оценил гораздо серьёзнее, чем покушение на честь и достоинство.

ЕЩЁ ДО ТЕРАКТОВ…

Как бы там ни было, а в демонстрациях трудящихся дважды в год было что-то весёлое и радостное. Красочные колонны, многочисленные остановки по пути с выпивкой, пением и танцами, бодрая музыка и предчувствие праздничного застолья… Бывали и сюрпризы. Как-то сложилось в Ростове, что в демонстрации стал регулярно участвовать то ли клуб юных космонавтов, то ли кружок юных ракетостроителей, который при выходе на Театральную площадь осуществлял эффектный запуск самодельных макетов космических ракет. Вот и в этот раз, когда на площадь вкатился грузовик со снятыми бортами, на грузовой платформе которого стояли готовые к пуску ракеты, все взоры устремились к нему. Всё шло по плану, музыка заиграла «Я верю, друзья, караваны ракет…» и диктор возгласил что-то вроде «Привет юным космонавтам!». Прозвучала команда «Пуск!», но что это? Самая большая, главная ракета, едва стартовав, тут же угрожающе отклонилась от вертикали и с жутким рёвом взяла курс прямо на трибуну. Над толпой пронеслось всеобщее «ох!».… Надо было видеть в этот момент обитателей трибуны: полуоткрытые рты, мгновенно посеревшие лица, застывшие в приветствии поднятые руки и округлившиеся глаза, в которых читался один и тот же немой вопрос: Что у неё в боеголовке???
Но пора терактов ещё не наступила. Ситуация разрешилась в ближайшие секунды. В боеголовке был, конечно, парашют, и ракета благополучно опустилась позади трибуны, не долетев даже до фасада театра. Все вздохнули, кто с облегчением, а кто и с разочарованием… Не знаю, что сталось с несчастным руководителем кружка, но можно не сомневаться, что завистников у него в ту минуту не было. И надо ли говорить, что этот аттракцион навсегда исчез из программы праздничных демонстраций?

ЗА ЧТО СТРАДАЕМ?

Набили оскомину жалобы на рекламу в телевидении и на радио, надоела она и зрителям и слушателям, но избавиться от неё, наверное, не удастся. А поэтому хотелось бы, чтобы от неё был хоть какой-нибудь толк, чего почти не наблюдается. Поясню свою мысль: действенность рекламы слагается из двух основных компонентов: художественной выразительности и дизайнерского профессионализма. Надо, чтобы а) реклама привлекла внимание, и б) чтобы зритель (слушатель) понял, что ему предлагают, зачем ему это нужно, и как это можно получить. Тогда, если он придёт к заключению, что он нуждается в предмете рекламы, у него будет возможность его купить, заказать и т.п. Иначе он либо не поймёт, о чём идёт речь, либо не будет знать, где это взять, что одинаково бесполезно.
Приведу, чтобы было понятно, примеры удачной и неудачной рекламы. Удачный пример: «Лакалют лучше, чем инструмент стоматолога». Зрительный образ не очень врезался в память, зато словесная формула накрепко застряла в ней, так что, если бы была проблема с зубами или дёснами, взгляд бы искал на витринах знакомое название. Неудачный пример: африканский хор русскими голосами поёт русскую народную песню. Гениальная художественная находка! Милые чернокожие лица и абсолютно точное совпадение звука и артикуляции создают неизгладимое впечатление. Но… что же рекламируется? Много раз видел и слышал, но вспомнить не удаётся. И не только мне: у кого ни спрошу, никто не знает. Значит, первая задача выполнена, а со второй – полный провал. Видимо, дело в отсутствии связи видеоряда с предметом рекламы. Точно так же никто не может вспомнить, что рекламировали в знаменитом ролике «Звезду Александру Васильевичу!». Зато все наверняка помнят «Московский вентиляторный завод». Хотя этой рекламы давно нет в эфире, вентиляторы даром не нужны, но реклама накрепко засела в голове. 
Чтобы реклама была действенной, название или внешний вид предмета телерекламы должны в течение всего времени, занятого рекламным роликом быть на виду, даже если сюжет ролика не имеет отношения к рекламируемому продукту, а в конце должно быть внятно сказано или показано, где это можно достать. В случае радиорекламы фирменное название товара или услуги должно неоднократно повторяться и обязательно – в конце ролика, вместе с адресом или телефоном магазина. Дело в том, что начало рекламного текста обычно проходит мимо внимания, человек начинает прислушиваться только тогда, когда его что-то «зацепило», и если название продукта, лекарства, устройства не повторится, то реклама насмарку – начало текста уже не вспомнится. Сколько таких рекламных роликов пролетело впустую! Например, по «Радио России» несколько лет подряд перед выпусками новостей прокручивали одну и ту же рекламу: какая-то неразборчивая скороговорка мужским голосом, заканчивающаяся запоминающимися с двадцатого раза словами «…на всю страну!», и затем удивлённый девичий возглас: «Страну?!», который сразу обращал на себя внимание, но увы! Дальше не было ничего внятного, так что понять, о чём речь, было невозможно. И вот, движимый любопытством, я однажды выждал время, сделал динамик погромче и прослушал наконец весь текст. Оказалось, что рекламировали… саму рекламу на канале «Радио России»! Классический пример антирекламы.
И ещё: нельзя строить рекламу на отрицательных примерах и эмоциях. Чего стоит, например, заимствованная у французов реклама, где не слишком привлекательная дама идёт тяжёлой походкой сквозь длинную анфиладу комнат, по пути снимая с себя и с отвращением отшвыривая предметы туалета и украшения, а выражение лица у неё такое, как будто она решила утопиться или, по крайней мере, набить кому-то физиономию. И в конце выясняется, что это реклама духов, название которых переводится как «Я обожаю»! Хотя больше подошло бы «Я ненавижу». Если бы мне попались где-то в магазине эти духи, воспоминание о злобной тётке наверняка отбило бы желание даже понюхать их, не то чтобы купить. Также отвращают от предмета рекламы ролики, демонстрирующие нехорошие стороны товара, например, когда бутылка пива заслоняет объект чьей-то работы или красивых девушек на пляже. Я бы поостерёгся от употребления напитка с таким эффектом. Или картинка, где дюжина здоровенных лоботрясов тщетно пытается вытрясти кетчуп из бутылочек с узким горлышком. Да ещё орут при этом дурными голосами «Кетчуп, кетчуп!». Явный намёк, что надо выбрать другой кетчуп в другой таре. Примеров неудачной рекламы куда больше, чем удачной.
Ещё один пунктик: зачем переводить дословно чуждые рекламные слоганы типа «живи на яркой стороне», «мы (вы, я) этого достойны», которые нас совершенно не трогают? Неужели нельзя придумать что-то своё, но понятное, например, «попробуй – тебе понравится» или ещё что-нибудь?
В общем, тем, кто заказывает рекламу, я бы посоветовал не полагаться на профессионализм рекламных агентств, а для начала проверить убедительность рекламы на своих друзьях и близких, а то и просто на себе: может заинтересовать или нет? Запоминается или нет? Понятно, о чём речь? А где взять? Если хоть на один вопрос ответ отрицательный, связываться не стоит: зря выброшенные деньги.

ОТ НАШЕГО СТОЛА – ВАШЕМУ!

После четвёртого курса института у нас кроме преддипломной практики был месяц стажировки от военной кафедры, которую мы проходили в лагере на берегу Северского Донца недалеко от Каменска. В один из дней я угодил, не то по очереди, не то вне очереди, в наряд по кухне. На фоне изматывающих занятий на испепеляющей жаре с понтонами и минами это было если не облегчение, то, по крайней мере, какое-то разнообразие. И вот после обеда, намаявшись с приготовлением и подачей еды целому батальону солдат, мы убираем грязную посуду со столов. Собрав в тазик объедки чёрного хлеба и селёдочные кости, я стал искать, куда всё это выбросить. И натолкнулся на большой жбан, где в какой-то тёмной жиже плавали такие же куски хлеба. Не долго думая, я вывалил туда свою ношу – и тут же услышал вопль тётки-поварихи, готовившей еду для «господ офицеров». – Что же ты наделал, голосила она, это же квас для офицерской окрошки! Чертыхаясь и одновременно злорадно посмеиваясь, я помог поварихе выбрать из жбана хотя бы рыбьи кости. А объедки солдатского хлеба так и остались в квасе: не подавитесь, господа! Никакого раскаяния я не чувствовал: в памяти ешё были свежи впечатления от вермишелевого супа пополам с мышиным помётом, которым нас пичкали первые две недели, пользуясь нашей усталостью, пока мы не привыкли наконец к физической нагрузке до такой степени, что стали различать содержимое тарелки ещё до того, как оно съедено, и устроили небольшой «потёмкинский» бунт с привлечением докторши из санчасти.

ПАН ИВАН И СЛОМАННЫЙ КРАН
В шахтёрском посёлке, где я жил, летом были серьёзные перебои с водой. Вода к нам попадала по водоводу за 35 километров из Белой Калитвы, а водовод проходил мимо сотен огородов, и каждый огородник норовил просверлить дырку и сделать отвод в свой огород. Милицейские рейды кое-что давали, но ненадолго. Так что когда в кранах появлялась вода, для населения был праздник. И вот в такой праздник шёл я как-то по своим делам. Был выходной. Иду я через двор (как и сейчас на Западном, мы не очень придерживались улиц и тротуаров), и вижу, как наш начальник планового отдела шахты Иван Фёдорович Панин выскакивает на свой балкон на втором этаже с ведром воды и, выплеснув его содержимое, скрывается в квартире, а оттуда вылетает его супруга тоже с ведром, выливает  и убегает, а он уже снова на балконе с ведром. Поняв, что людям требуется помощь, я взбежал на второй этаж и увидел, что у них вырвана из кухонного крана головка с вентилем – сорвали резьбу, и вода хлещет без удержу вниз и вверх, только успевают выносить и выливать, а на полу уже море. Оттолкнув Пана Ивана, как мы его называли, я заткнул ладонями обе дырки – напор небольшой, это оказалось нетрудным – и водопад прекратился. Подождав, пока Иван Фёдорович переведёт дух, я передал ему вахту и сказал: – Держи, пока не перестанут качать, а пока пошли кого-нибудь в хозмаг за краном или к сантехникам, пусть заменят. Наградой мне была горячая благодарность и обещание поставить бутылку…

ПЕСНЯ О НАРУШЕНИЯХ

Шахта, на которой я работал после института, была самой молодой в комбинате «Ростовуголь», не только по возрасту самой шахты, но и по контингенту работников, поэтому корреспондента «Комсомольской Правды», приехавшего писать очерк о шахтёрах, отправили именно к нам. Молодой журналист подошёл к делу основательно. Он не ограничился, как это обычно бывает, сбором официальных сведений о достижениях передовиков производства, а пожелал познакомиться с людьми непосредственно на их рабочих местах. Его облачили в шахтёрскую робу, снабдили лампой-коногонкой и самоспасателем, и помощник главного инженера Иван Федотович Штанько в качестве гида отправился с ним в передовую 101 лаву. Выехав на-гора и помывшись в бане, корреспондент отбыл во свояси, а через несколько дней в «Комсомолке» вышло два громадных подвала под названием «Песня о шахтёрах» (позже этот очерк был издан отдельной книжицей в «Библиотеке Комсомольской Правды»).
Иван Федотович принёс оба номера газеты к нам в маркшейдерский отдел, и мы, посмеиваясь, занялись подсчётом грубейших нарушений «Правил безопасности в угольных и сланцевых шахтах», которые журналист по неведению воспел, как непременные детали героического труда добытчиков «чёрного золота». Так, например, он с самого начала с восторгом описал, как они с Иваном Федотовичем, идя к лаве по откаточному штреку, были вынуждены преодолевать разминовку, занятую двумя составами порожняка, перелезая из одной вагонетки в другую – откуда ему было знать, что Правила безопасности предусматривают обязательное оставление зазора между крепью и подвижным составом не менее 0,7 метра? Ну и далее в том же духе. Всего мы насчитали двадцать одно вопиющее нарушение. К счастью, горно-технические инспекторы в своей работе обходились без чтения газет и резко утрачивали наблюдательность под влиянием хорошего угощения, иначе после такой «Песни» шахту пришлось бы надолго закрыть для ликвидации нарушений ПБ.
К сожалению, я не запомнил фамилию корреспондента, который с той поры резко пошёл в гору и долго оставался одним из ведущих журналистов нашей прессы.

ПУЛЯ В МАСКЕ

В девятом классе мы изучали предмет под названием МПВО – Местная противовоздушная оборона, который впоследствии был переименован в ГО – гражданскую оборону, а до наших дней дошёл под всем известным именем ОБЖ. Относились к нему наплевательски, так что ребята не знали почти ничего, а девочки вообще ничего. Как-то наш преподаватель со странной фамилией Ветер поднял с места Клаву Павловскую – тихую флегматичную девочку – и стал её пытать вопросами, что делать при повреждении противогаза. Клава молчит, как партизан на допросе. – Ну какие, например, могут быть повреждения маски? – допытывается учитель. – Ну… Ну… – тянет Клава, хлопая своими огромными синими глазищами, – Ну, например, пуля попала… Тут, конечно, весь класс покатился от хохота, и преподаватель тоже не мог сдержаться – кому же будет нужен противогаз, если пуля попадёт в маску?

НЕ ВСЯКАЯ РЫБКА ЗОЛОТАЯ

Когда я работал во Вьетнаме, мы жили у самого моря, но место для купания было неудобное – отлогое илистое дно с острыми раковинами, о которые можно было поранить ноги, да и заходить в воду, чтобы было по грудь, надо с километр. Поэтому мы до середины лета ездили по воскресеньям за 30 километров на курорт Бай-Тяй, где был хороший песчаный пляж с нормальным уклоном дна, а начиная с июля – куда-нибудь на горную речку, где вода прохладная, а то в море она уже напоминала по температуре суп в тарелке.
И вот как-то на пляже выхожу я из воды, а тут меня окликает мой коллега Виталий Вологдин: – Виктор, иди возьми рыбку, я поймал, а взять неудобно. Подхожу и вижу: Виталий держит руки корытцем, а там в воде смирно лежит небольшая коричневая рыбка. Не ожидая никакого подвоха, я протягиваю к рыбке руку, она делает резкое и сильное движение и вылетает в родную стихию, успев сделать мне три глубоких укола в пальцы шипами своего спинного плавника (рыбка оказалась морским скорпионом). Сказать, что боль была адская, это не сказать ничего. Я очень терпелив, спокойно выдерживал депульпирование и удаление зубов без анестезии, и ничего, но тут было абсолютно невтерпёж. Не имея стенки, чтобы на неё полезть, я стал энергично нырять на максимально возможную глубину, по временам выныривая и ругая последними словами Виталия, который злорадно гоготал: ему достался только крошечный укольчик в ладонь. Если бы я не видел, что произошло, и не сознавал, что ничто серьёзное мне не угрожает, можно было свихнуться от боли. Рассказывали, что на том же пляже один из наших энергетиков как-то наступил на такую рыбку ногой, так он с перепугу орал как сумасшедший на всю окрестность – наверно, ему показалось, что акула откусила ему ногу (на самом деле акулы там не водятся).
Тем временем мне становилось всё хуже. Боль не ослабевала, а напротив, распространялась всё выше по руке, и уже приближалась к локтю. Мы отправились в туристскую гостиницу, где был медпункт, в надежде, что там чем-то помогут, хотя бы обезболивающим уколом. Но там только развели руками и посоветовали ехать в Хонгай, в провинциальный госпиталь. Мы быстро собрались и двинулись в путь, благо это нам по пути. И тут я почувствовал, что боль наконец отпускает. – Всё, ребята, не надо никакого госпиталя, сказал я, – поехали домой. Какое всё-таки блаженство, когда такое приключение уже позади! Как не вспомнить бессмертный анекдот о системе йогов!

СТОЛКНОВЕНИЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

Моя бабушка Дора Никитична Скоробогатько родилась в позапрошлом веке в Чернигове и в дореволюционные годы училась в Киеве, в фельдшерско-акушерском училище. Это было привилегированное заведение закрытого типа, с порядками, близкими к монастырским, где у каждой курсистки была своя келья. Среди общей массы девиц особо выделялись две, абсолютно противоположные друг другу по характеру и  интересам. Одна, назовём её «Красотка», больше всех заботилась о своей внешности и владела внушительной коллекцией косметических средств, непрерывно пополняемой и умело используемой. Вторая же, назовём её «Мастерица», не уделяла этой стороне жизни ни малейшего внимания, зато все знали, что к ней можно всегда обратиться при необходимости отремонтировать всё, что угодно, от мебели и посуды до электровыключателя. И вот однажды Красотка, зайдя по какой-то надобности к Мастерице и не застав её, обратила внимание на лежащий перед зеркалом тюбик без этикетки (тюбики для красок, кремов и прочего появились достаточно давно, хотя их тогда делали не из алюминия, как сейчас, а из свинца, а привычную нам фольгу – из олова, и называлась она «станиоль»). Логично рассудив, что в тюбике перед зеркалом должен находиться какой-то новый крем, красавица не утерпела, чтобы не испытать его на своём хорошеньком личике. И через несколько секунд всё население пансиона сбежалось на отчаянный вопль несчастной, нежную кожу которой стал неумолимо стягивать и рвать новейший, но не крем, а универсальный клей, кажется «Синдетикон», равного которому по силе в ту пору в мире не было. Вся её красота оказалась жестоко обезображенной, если не навсегда, то по крайней мере очень надолго, ведь к клею не прилагался растворитель для его удаления, а его состав был секретом фирмы-изготовителя!

ВОТ ТАКОЙ ПЕРЕУЛОК

Сейчас в Ростове уже трудно найти первые, довоенные таблички с названиями улиц. Они были очень рельефно выштампованы из жести, благодаря чему, даже насквозь проржавевшие и многократно забеленные  мелом, известью и малярными красками, они тем не менее хорошо читались. Подозреваю, что их когда-то делали централизованно для всех улиц Союза, потому что в моём родном Артёмовске красовались точно такие же. Со временем, с постоянными перенаименованиями, сменой вкусов и технологий эти таблички постепенно исчезли, но некоторые из них сохранялись до самого последнего времени. Больше всего мне нравилась одна, которую можно было видеть на одном из углов, если перейти проспект Стачки по  переходному мосту в сторону Темерника – там стоит группа домов, носившая гордое название «Гигант» (в Ростове было несколько «Гигантов» районного значения). Так вот, эта табличка гласила дословно: «СРОМНЫЙ ПЕРЕУ.». Вот такое название и такое сокращение. Не знаю, может быть она висит там до сих пор?

УСПОКОИЛА

Было лето 1955 года, и я ехал на практику после второго курса. Волгоградский поезд довёз меня до Белой Калитвы, которая тогда была совсем небольшой станицей, а дальше мне предстояло проделать короткий путь на речном трамвайчике до хутора Какичев, чтобы соединиться со своей бригадой – четырьмя студентами-однокашниками. До отправления катера оставалось много времени, и я стал искать, где бы подкрепиться. Не найдя ни одной столовой, я пришёл в местный ресторан, который живописно расположился на стрелке, где сонная речка Калитва впадает в полноводный тогда Северский Донец. Заняв место за столиком под навесом и сделав заказ, я дождался борща, взял ложку и приступил было к трапезе, но тут в моё поле зрения попала зелёная нить речной тины на борту тарелки. А вот и ещё одна, и ещё… Подозвав официантку, я поинтересовался, в чём тут дело. Девушка ужасно смутилась: – Ой, извините, не подумайте плохого, у нас тут с водой большие трудности, так мы только посуду моем из речки, а готовим на хорошей воде! В общем, успокоила. Посмеявшись, я не стал устраивать скандал – подумаешь, невидаль, мы же геологи, бывало и похуже… Тем более, что борщ оказался на высоте, как и мой аппетит. Тарелки со вторым и салатом я уже не разглядывал.

НЕОЖИДАННЫЙ ЭФФЕКТ

Смену руководства на предприятии обычно замечают по косметическим изменениям интерьера. На одном из крупных машиностроительных заводов Макеевки её почувствовали по поступившей команде оборудовать цеха урнами для мусора. Кто-то обратил внимание на обилие брошенных и ржавеющих зря газовых баллонов, и было решено, что из каждого баллона получится две вполне приличные урны. Спор насчёт того, чем резать баллоны – автогеном или на токарном станке – решился в пользу станка: во-первых, более эстетично, во-вторых, цех механобра не загружен работой, и в-третьих – никакого расхода карбида и кислорода, и никакой вони.
В механосборочном цеху уже много лет валялся вросший наполовину в землю кислородный баллон. Его выковыряли из залежей промасленной грязи, и тут выяснилось, что для удобства установки баллона на станок необходимо освободить его от бронзового вентиля. Кликнули опытного слесаря Матвеича (опытных слесарей, как правило, зовут Матвеичами), и тот, недолго думая, приступил к делу, выбрав кувалдочку средних размеров. Усевшись верхом на баллон, он нанёс хорошо рассчитанный удар, и тут… Раздался оглушительный рёв, как при старте сверхзвукового истребителя! Кувалдочка вместе с вентилем полетела в стену, Матвеича подбросило почти под потолок, а злополучный баллон, подобно боевой ракете, пробил ворота цеха и вылетел на площадь, где мирно функционировала обычная толкучка, то есть вещевой рынок. Когда из пробитых ворот цеха с жутким грохотом вылетело нечто, сильно напоминающее торпеду, и плюхнулось посреди площади, по счастью никого не задев, публика в ужасе ринулась врассыпную, совершенно не думая о своих товарах и деньгах.
Матвеич вскоре вылечил сломанную ногу и два ребра, но до самой пенсии страшно заикался, особенно если в разговоре упоминались слова «баллон» или «кислород». Скупые строки акта о несчастном случае не сохранили сведений о том, сколько единиц нижнего белья пришлось в тот день стирать продавцам и покупателям толкучки. Начальник сборочного цеха был на пару месяцев переведен в мастера, но всё же считал, что ему крупно повезло: только представив, что было бы, если бы был принят автогенный вариант, он начинал мелко дрожать и креститься… Кто же мог подумать, что баллон полон?

ЭКСПРЕСС-ДИАГНОЗ

Однажды где-то в конце шестидесятых я зашёл в овощной магазинчик в Старом торговом центре (ЗЖМ). Небольшая очередь понемногу прибывала. И вот вошла пожилая женщина с узлами вен на ногах. Тотчас же к ней обратилась одна из дам, стоявших в очереди: – Женщина, идите без очереди, вам нельзя стоять, у вас же тромбохлебит, мозжочек лопнет, и всё! И очередь расступилась, пропуская больную – мозжочек надо беречь!

КАК ХОРОШИ, КАК СВЕЖИ БЫЛИ РАКИ!

Это сейчас съездить за границу стало всё равно что в Батайск, были бы деньги. Сорок лет назад формальности, связанные с загранкомандировкой, отнимали годы мытарств. Вот и мой выезд во Вьетнам растянулся года на три. После прохождения бесчисленных врачей, причём в строго определённых больницах, прививок даже от холеры и оспы, комиссии райкома, собеседования со старыми большевиками, бесконечно долгого ожидания решения «обкома» (все знали, что на самом деле это КГБ проверяет всю твою родословную), я наконец получил вызов в Москву на выезд, причём здесь сроки оказались самые сжатые: вылет четвёртого декабря, а вызвали в трест «Зарубежгеология» на второе число. Было много беготни по всяким инстанциям, от ВЦСПС до Внешторгбанка, но я всё успел. И вот последний штрих: собеседование в ЦК КПСС. Это при том, что я человек глубоко беспартийный!
Меня предупредили: с собой ничего не нести, если какие документы, то в папочке и сдать в гардероб, вопросов не задавать. И вот я выхожу из метро на станции «Дзержинская» – оттуда два шага до Старой площади – и вижу: прямо у павильона станции тётка в белом передничке торгует варёными раками! Расфасованными в бумажные пакеты по килограмму, да крупными, горячими – пар идёт, аромат – обалдеть, и по смешной госцене: два двадцать за кило, а у нас в Ростове около пивной за каждого такого красавца слупили бы минимум рублей пять! Я остановился в растерянности: до назначенного времени пять минут, съесть кило раков под пиво никак не получится, а в гардероб ЦК их не сдашь. С тяжёлым сердцем я повернул налево и зашагал в нужную сторону.
Собеседование оказалось пустой формальностью: в полутёмном кабинете очкастый чиновник дал мне прочесть наставление для выезжающих в страны народной демократии (в отдельном ящичке стояли такие же брошюры для тех. кто едет в капстраны). Из брошюры я почерпнул массу совершенно ненужных сведений – в основном, как избегать всякого рода провокаций; на вопрос «всё ли понятно?» ответил утвердительно и поспешил уйти. Увы, как я и ожидал, тётка с раками (извините за каламбур) исчезла бесследно. Такая удача бывает раз в жизни, и надо же было её упустить… Но уже на следующее утро огорчение испарилось. После Ташкента самолёт летел над Персидским заливом, а над горизонтом горел Южный крест, потом следовали посадки в Карачи, Калькутте, и так далее целые сутки. А впереди был Вьетнам на целых три года, с кучей самых разных приключений, а к пиву вместо раков меня ждали огромные креветки, крабы и вяленая каракатица – дубликат нынешних сушёных кальмаров, только вкуснее.

МИТИНГ БЛАГОДАРНОСТИ

В далёком 1987 году я как-то неожиданно для себя угодил в короткую загранкомандировку на Международную выставку-ярмарку в столицу Индии Нью-Дели, стендистом от Министерства геологии СССР. Оказалось, мне просто повезло, что штатный стендист партии зарубежных выставок «Зарубежгеологии» Коля Брежнев, которому предназначалась эта роль, попал на внеочередную выставку где-то в Зимбабве. А я пришёлся кстати с отличным знанием английского и с хорошей загранхарактеристикой после трёх лет работы во Вьетнаме.
Прибыв в Дели с опозданием на два дня, седьмого ноября, я сразу же включился в работу: первую половину месячного срока весь персонал выставки в поте лица (буквально) помогал бригаде монтажников готовить к работе советский павильон, самый крупный на выставке, и лишь потом началась основная работа – встречать посетителей и отвечать на тысячи самых неожиданных вопросов. Первые несколько дней были относительно лёгкими, на выставку допускались только деловые люди, зато потом началось такое… Громадный павильон буквально ломился от наплыва чудовищно разнообразной  публики из всех стран мира, и каждому надо было дать удовлетворительный ответ на любой его вопрос, благо английский язык более или менее знаком большинству путешественников. Как ни странно, наиболее частый вопрос был: «что такое си-си-си-пи?». Это они так читали на наших значках гордую надпись «СССР».
Трудились мы допоздна, а попутно, по пути на обед и после урочных часов, имели возможность кое-чем отовариться в магазине при посольстве, иногда в других местах, а также побывать на концертах начинавшегося года Индии в СССР и года СССР в Индии, которые шли на концертных площадках здесь же, на выставке. Я попал на два – Аллы Пугачёвой и Валерия Леонтьева, оба раза сидел в первом ряду, в метре от звезды. А как оценить такое редкое по красоте зрелище, как парад воздушных шаров? Жаль, тогда не было ни цифровых фотоаппаратов, ни телефонов с камерой.
В один из дней нам объявили, что завтра состоится поездка на «митинг индийско-советской дружбы», и зачитали список из человек 30 или чуть больше, куда к своему удивлению попал и я. Наутро мы заняли места в автобусе, который бодро тронулся в путь, но остановился где-то на краю столицы, у шлагбаума. Оказалось, кто-то забыл заплатить пошлину за пересечение границы индийских штатов: столица это отдельный штат, а город Газизабад, куда мы едем, находится в другом штате. Вроде бы дикость, но что делать? Начались какие-то телефонные звонки, а время уходит. Наконец догадались узнать, сколько надо денег, оказалось, всего около двухсот рупий, и я тут же кликнул клич скинуться и ехать, у нас всех суточные составляли где-то около пяти рупий. Но тут инициативу перехватила дама по имени Светлана, участница выставки, постоянно проживавшая в Дели, преподаватель местного университета. Заявив, что для неё это семечки, она внесла нужную сумму, и вскоре мы были уже на месте, это всего километров шестьдесят.
Там нас встретил мистер Мохан, хозяин старейшего в Индии пивзавода, а вместо митинга нас ожидала экскурсия на этот самый завод с очень обширной программой. Завод как раз не работал, это была плановая чистка оборудования. Мистер Мохан водил нас по цехам, показывая сверкающее оборудование из чистой красной меди – это лучший материал для пивоварения, а попутно рассказывал богатую историю производства. Потом мы попали в другие цеха, на вспомогательное производство – ткацкую фабрику, где голые работники в чалмах и набедренных повязках на деревянных ткацких станках, привод ножной и ручной, ткали так хорошо знакомые нам оранжевые мохнатые полотенца с нехитрым узором. Затем нам показали жилые помещения, где жили эти ткачи и пивовары, а также построенный для них индуистский храм с десятками беломраморных скульптур причудливых индийских божеств в рост человека, причём многие скульптуры находились в процессе создания, над ними трудились здесь же голые скульпторы в таких же набедренных повязках. Удивительная, очень тонкая работа.
Затем нас по просьбе женщин вывезли в центр городка, где предполагался некоторый шопинг, но был выходной день и ни один магазин не работал. Потом мы посетили показушную деревню, в которую обычно возят экскурсантов, и там мы увидели весь процесс производства сахара из тростника: его давили чугунными вальцами, промывали водой, вываривали и выкладывали сушить лепёшками на края бетонного блюдца диаметром метров шесть, вроде одного из ростовских фонтанов. Пробовали на вкус, сладко, но на сахар не похоже, а на вид вроде оладий. Видимо, этот полуфабрикат отправляют на сахарный завод для очистки.
Вернув на завод, нас пригласили на обед с дегустацией всех сортов пива, выпускаемых заводом. Пиво оно и в Африке пиво, а вот обед – это было что-то удивительное. Это был фуршет, но не совсем обычный. Столы с приборами были накрыты в одном зале, а яства стояли в другом, каждый мог пойти и набрать себе чего угодно по вкусу, официанты забирали грязную посуду и подносили чистую, а некоторые блюда подавали каждому персонально. В бокалы наливали виски – оказалось, его производят здесь же. Еда была отменная, разнообразная и в полном изобилии. Как-то идя за очередной добавкой, я подумал: «– И кому это нужно, и кто за всё это платит?». И вдруг мне ответил по-английски идущий навстречу официант: «– Вы знаете, сэр, я тоже об этом подумал». Я вздрогнул как от удара: значит, я это думал не только вслух, но и на английском.
Ответ открылся позднее: в советском торгпредстве одну из руководящих должностей занимал некий товарищ Горянов, который когда-то оказал мистеру Мохану какую-то очень ценную услугу, а когда у руководства советского павильона появилась идея организовать для персонала какую-нибудь экскурсию, обратились к Горянову, а тот прямиком к Мохану. Думаю, сам товарищ Горянов не представлял, какой безграничной будет благодарность за его услугу.
Под конец пили кофе с пирожными, а в завершение перед каждым поставили блюдце, на котором лежал непонятный брикет, размером и цветом – как стандартный брикет творога, только без бумажной обёртки. Я услышал, как кто-то рядом произнёс: «– Ну, это я есть не буду!». Я тоже был сыт, но из любопытства попробовал. Это оказалось мороженое, да такое, какого я не пробовал за всю жизнь. Ели, конечно, все.
Мы уже готовились возвращаться в Дели, но мистер Мохан заявил, что нам надо посетить водопад, это где-то недалеко от города. И в наступающей темноте автобус повёз нас куда-то совсем в противоположную сторону. Ехали очень долго, спрашивали, ну когда уже, и каждый раз получали ответ «ещё немножко».
Наконец, доехали. В этом месте шоссе пересекало довольно широкий канал, перегороженный плотиной с эффектным водопадом, здесь была оборудована полукруглая площадка с бетонной скамьёй и балюстрадой. Съехав с дороги, автобус остановился, и мы вышли прямо в глубокую, почти по колено, мельчайшую пыль. Надо заметить, что в Индии уже более двух лет царила жесточайшая засуха, без единого дождя. При свете фар подручные мистера Мохана вынесли сумки, и на скамье появились многочисленные бутылки – это были разные сорта виски в бутылках разного калибра и с разными названиями, некоторые в красивых фигурных флаконах. Закусь была обильной, но не столь разнообразной: жареный арахис, картофельные чипсы, и ещё какие-то непонятные но довольно вкусные чипсы, хрустящие, прозрачные, красивого зелёного цвета, их природу никто объяснить не смог. Таков был финал. Домой ехали глубокой ночью, оглашая индийские просторы громким и, как нам казалось, стройным пением любимых советских песен. По пути завезли мистера Мохана домой и сдали на руки его супруге. На ногах он не держался, но был ещё в сознании, и прощался с нами очень тепло.
Наутро вставать было трудновато, но, как ни странно, тяжёлых признаков похмелья не было. Умеют же индусы гнать качественное пойло.
Кое-как я выяснил, чем обязан попаданию в число избранных. Во-первых сыграла роль отличная вьетнамская загранхарактеристика, а во-вторых директор советского павильона товарищ Бабешко был особенно доволен моей работой: девушек-переводчиц не хватало, и все, кто не мог разобраться с посетителями, тащили их ко мне. Это сейчас благодаря интернету и гаджетам каждый тинейджер шпарит инглишем, а тогда его учили все, но не знал никто, как немецкий перед ВОВ.

ШЛЁП-НОГА

Одна из моих коллег как-то рассказала эту историю. Во время производственной практики от геологоразведочного техникума её определили младшей рабочей в буровую бригаду. Её первый день совпал с днём получки, и вся бригада удалилась в контору, поручив новенькой навести порядок на скважине. А куда девать вот это? – спросила девушка, указав на кучу изношенных буровых коронок. – Вот придёт Шлёп-нога, был ответ, он и покажет. Уборка гаража и станка много времени не заняла, а тут подоспел и старший бурмастер, солидный мужчина с врождённым вывихом ноги. – Убираешь? Молодчина! – похвалил он девушку. – А этот хлам отчего не убрала? И он указал на злополучные коронки. – Да, сказали, какя-то шлёп-нога придёт и покажет куда, простодушно ответила она. – Так Шлёп-нога – это я и есть! Ну, держитесь! Надо ли говорить, как испортилось радужное настроение рабочих сменной бригады, вернувшихся с получкой в кармане, когда их встретил разъярённый начальник! Обидеться бы на практикантку, так вроде сами и виноваты…

ВОТ ТЕБЕ, ФЕЛЬДМАРШАЛ!

Это было семьдесят лет назад. Была ранняя весна 1943 года, до освобождения Артёмовска оставалось около полугода. После того как советский ночной бомбардировщик с ювелирной точностью уложил тяжёлую бомбу в офицерское казино в центре города, фашистское командование постаралось рассредоточить свои учреждения в малозаметных частных домах. Какой-то очень важный штаб расположился через один дом от нашего. Как-то туда пожаловал генерал со взводом охраны. Видно было, что генерал очень важная птица: высокий, худощавый, он был одет не в зелёную униформу с галифе и сапогами, а в чёрные брюки с широкими красными лампасами, чёрную фуражку и светлую шинель. Чтобы ему не пришлось выходить в раздолбанную грязь проезжей части, обе машины припарковались правыми бортами, и, как только немцы ушли в штаб, мы, стайка сорванцов семи-десяти лет от роду, стали с интересом разглядывать шикарный лакированный Мерседес-210 и огромный дизельный грузовик охраны с рядами кресел в кузове, как в кинозале. Кому-то пришла в голову идея набить мокрым мартовским снегом широченную выхлопную трубу этого монстра, чтобы посмотреть, как эта пробка вылетит при старте, что мы и сделали.
Но вот немцы вышли на улицу, мы опасливо отошли подальше, автоматчики заняли свои места. Генерал подошёл к грузовику и о чём-то разговаривал с начальником охраны, когда водитель нажал на стартер. Огромная плюха мокрого снега пополам с сажей вылетела из трубы, как снаряд, вскользь зацепив великолепную генеральскую шинель, но этого оказалось достаточно, чтобы оставить на ней безобразный чёрный след. Надо сказать, что в отличие от обычной тёмно-зелёной вермахтовской формы, на генерале была невиданная, светло-серая, почти белая с кремовым отливом, длинная до пят кавалерийская шинель. Все мы в ужасе кинулись врассыпную по домам, но нас никто не преследовал и не искал. Скорее всего, немцы не поняли, что произошло, а может быть, им было просто некогда, ведь их дела на фронте шли всё хуже и хуже.
Вряд ли денщикам генерала удалось отчистить красивую шинель от жуткой жирной копоти. Тогда я не мог знать, кем был этот генерал, зато теперь, после выхода в свет замечательной книги о Миус-фронте, совершенно ясно, что это мог быть только лучший военачальник фюрера генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн, назначенный в феврале на должность командующего группой армий «Юг». Вот таким был наш «скромный вклад в победу».

УЧИТЕЛЬСКАЯ ЗВЕЗДА

В далёком 1946 году, когда мне было 10 лет, отец взял меня с собой на полевые геологические работы в Закарпатье. Это было чудесное время. Столько интересного увидеть за одно лето редко кому удастся. Замечательная природа Карпат, непривычные города, где все вывески были ещё на венгерском языке, старинные замки, приветливые дружелюбные люди, их своеобразная речь, вроде бы украинская, но с венгерскими и словацкими нюансами, необычный быт, где всё делалось своими руками – полное натуральное хозяйство! Кто ещё видел все стадии превращения зелёных зарослей конопли выше человеческого роста в домотканое полотно, отбеливаемое на солнышке по берегам ручья? А глашатая в полосатом цилиндре, который шёл по селу и, останавливаясь периодически, отбивал дробь на барабане а затем торжественно возвещал местные новости, предварив их обращением типа «слушайте, и не говорите, что не слышали»? Этакое сельское беспроводное радио.
Пользуясь неограниченной свободой весь день, я ходил повсюду, сопровождаемый стайкой босоногих ровесников, для которых был ещё большей невидалью, чем они для меня. Некоторое время мы прожили в селе Билки, где население большей частью не имело и не носило обуви, вследствие чего каникулы у школьников были не летом, а зимой. И вот однажды я увидел совершенно необыкновенного человека, очень пожилого, с элегантными усами, в каком-то невероятно официальном старорежимном чёрном костюме и столь же чёрной шляпе, с тросточкой, в сверкающих штиблетах, а самой необычной деталью был огромный сверкающий орден на груди старика в виде звезды, как на портретах вельмож екатерининской эпохи. Пожалуй, явление архангела с крылышками удивило бы меня меньше.
«– Кто это?» – спросил я, оправившись от шока. И несказанно изумился ответу «– Это Учитель!», а ещё более, тому благоговейному трепету, с каким это было произнесено. Вот это почтение к педагогу, нашим такое и не снилось!

МИЛОСЕРДИЯ!

Вряд ли ошибусь, если скажу, что телевизионная реклама всех достала, может быть и самих телевизионщиков, но куда деваться? Но особо уродливую, я бы сказал даже омерзительную форму, приобрела медицинская реклама. Ну, неужели нельзя обойтись без демонстрации этой уродливой печени, ковыляющей на тонких ножках, желудков, надутых как пузырь с глазами, гнилых ногтей? Не секрет, что в условиях цейтнота нередко приходится совмещать просмотр телепрограмм с приёмом пищи. Но как только на экране возникает эта гадость, пропадает и аппетит, и желание смотреть на экран. И не возникает желания принимать рекламируемые лекарства, даже если это и следует по медицинским показателям.
Пусть у самих рекламодателей отсутствует элементарный вкус и брезгливость, но есть же телевизионные редакторы, которые могли бы «фильтровать базар», но почему-то этого не делают. Обращаюсь к ним: не стоит превращать телевизор в домашний анатомический театр! Не все телезрители закалены, как медики, практикой в морге.
Правда, может быть, это всё – какая-то хитрая акция, направленная на экономию пищевых продуктов и снижение риска ожирения – тогда поздравляю с удачей. Но всё равно противно.

ЗВЁЗДЫ – ТОЛЬКО ПО ЗАСЛУГАМ!

Недавно попался мне в газете материал о памятных звёздах для знаменитостей, и там обсуждалась кандидатура И.А. Бондаренко. Не стану спорить, он вполне заслужил свою звезду, вот только не в Ростове, а в Москве, и пусть его там и чествуют. А Ростов и ростовчан он не любил, это совершенно точно. Если верить преданиям, то единственный из ростовских руководителей, достойный народного уважения был Патоличев, об остальных мало что известно. А Иван Афанасьевич всё лучшее, что давала щедрая донская земля, отправлял прямиком в столицу, а нам оставлял в прямом смысле одни объедки. Те, кто его хвалит, либо принадлежат к потомкам тогдашней номенклатуры (уж её-то никто не обижал), либо не жили в то время. Это при его правлении в Ростове вначале опустели, а потом и вовсе исчезли мясные отделы в гастрономах, а последняя вывеска «Мясо» ещё долго красовалась над магазином в здании ликёро-водочного завода, перепрофилированным на торговлю водкой. Это при нём исчезли из ассортимента магазинов колбасы не только сырокопчёные, но и любые сколько-нибудь напоминающие человеческую пищу. Это тогда сложилась практика позорного «колбасного туризма», когда по выходным целая армада автобусов устремлялась в Донецк и Мариуполь за мясом и колбасой. Когда там спохватились и стали закрывать мясные отделы на выходные, народ стал организовывать мясные экскурсии по средам, и это знал весь город.
Я в те годы часто бывал в командировках в Донбассе и помню, как в геолотделе треста «Луганскгеология» нас спрашивали: «А что это вы, ростовские, как приедете, всё спрашиваете, есть ли сосиски?». И приходилось объяснять, что мы уже давно забыли, как они выглядят. А когда я бывал в командировках в Москве, то не забывал зайти в фирменный магазин «Донская чаша» возле Евлоховского собора, чтобы привезти из столицы  в Ростов чего-нибудь из ростовских деликатесов.
Если бы не постоянные выезды на работу «в колхоз», откуда можно было прихватить огурчиков или помидорчиков, то нам бы и не пробовать свежих овощей: в наших магазинах торговали только тем, что осталось после переборки. Уже молчу о холодильниках, мебельных гарнитурах и т.п., за которыми ездили в тот же Донецк, Луганск, а иногда и ближе: в Червонопартизанске, это в паре километров от Гуково, но уже на Украине, всё это было можно купить.
Так что хорошенько думайте, дорогие земляки, прежде чем голосовать за «звездунов».

ТЕЛЕВИЗОР БЕЗ ЭКРАНА

Есть у нас родственница, которую в советские годы назвали бы сектанткой. Адепты этой нетрадиционнойрелигии не жалуют СМИ, но ей как-то понадобился телевизор, чтобы слушать и смотреть чьи-то проповеди.
У нас как раз был свободный телеприёмник среднего размера с кинескопом: ранее мы его держали на кухне, но он занимал на столе слишком много места, и пришлось купить вместо него такой же небольшой, но плоский, а этот перекочевал на холодильник, где просто занимал место. И вот когда Людмила обратилась со своей просьбой, мы с радостью согласились ей помочь.
Единственная трудность была заключалась в логистике, поскольку ни у нас, ни у Людмилы нет транспорта. Зато у Люды имеется сын, который часто заезжает к матери на своей иномарке. Заскочив к нам, он взял телевизор и завёз его матери в её отсутствие – поднял на лифте на пятый этаж и оставил на диване. Так завершился первый акт этой комедии.
Второй акт начался, когда Людмила вернулась домой. У нас дома раздался звонок:
– А что это у вас за телевизор такой – без экрана?
– Что значит без экрана, как же мы его мы его смотрели много лет!
– Нет тут никакого экрана, нет, я его вертела со всех сторон – экрана нет! Есть сбоку какая –то фуська, но это не экран! Я никак не мог взять в толк, в чём дело. Мне представился пустой корпус телевизора, из которого каким-то образом вытряхнули кинескоп, ну и где же он? Короче говоря, мы друг друга не поняли и прекратили разговор.
Третий акт состоялся, когда Людмила призвала на помощь сына. Тот, приехав, моментально поставил  аппарат на стол в обычное положение, отчитав непонятливую мать.Оказалось, что первоначально телевизор был просто положен на диван вниз «лицом», а Люся никак не могла догадаться, что у «ящика» кроме пяти видимых, есть ещё и шестая сторона, обращённая вниз!
 Та самая «фуська» оказалась просто ножкой, необходимой для устойчивости аппарата. Кто же мог представить, до чего может довести человека приверженность нетрадиционным религиозным течениям!