Селеноцефал
Я стоял на самой высшей точке этой пустынной местности. Точкой была колоссальная глыба тёмно-лилового гранита, похожая на изумрудный коготь ястреба, вырастающая из мелкого песка цвета бледной охры и упирающаяся в плотные синие небеса без единого облачка.
Площадка, на которой я стоял, была чуть шире моих двух ступней, так что на ней как раз и можно было только стоять, словно аскету-столпнику. Внизу расстилалась плоская равнина, усеянная обломками скал самых ирреальных меональных форм. До самого горизонта не было видно ничего другого. Это огромное и, наверное, бесконечное пустынное пространство завораживало и восхищало. Его грандиозность и сверхприродная красота обескураживали и повергали в состояние чёрного экстаза. Казалось, левитируешь над твердью каменной. Ни солнца, ни теней, ни ветра, ни ощущения жары или холода – ничего этого не было – только что-то распирало изнутри всё тело, наполняя его сладостью, превосходящей половой оргазм, причём чувство это росло, и до апогея, скорее всего, было далеко.
Присесть не хотелось. Ноги не болели. Они продолжали скалу и были такими же твёрдыми и неустанными. Живот был втянут, грудь выпячена вперёд, зад и спина будто лежали в одной плоскости, и всё тело напоминало стальную иглу, шпиль, острие которого незаметно переходит в тончайший едва различимый луч.
Расстояния до скал невозможно было определить. Только подойдя вплотную и коснувшись шероховатой и тёплой поверхности камня, понимал сколько прошёл. Песок был мягок и нежен, как кожа ребёнка. Каждый шаг был блаженством, и хотелось чтобы до следующей скалы их было как можно больше. Усталости от преодолённого пути не ощущалось. Я переходил от одного химерического произведения в камне к другому, и мой интерес не ослабевал, хотя кроме скал ничего не было: ни деревьев, ни живых существ. Как будто никогда не существовало семи миллиардов человек. От тишины могло бы звенеть в ушах, если бы было чему звенеть. Казалось, что и самого воздуха нет.
Я прошёл через арку плоской скалы, похожей на клок грубо оторванной бумаги, и очутился перед целой композицией скал и камней. Посредине, напоминая гигантскую черепаху, утыканную целым лесом шипов разной высоты, покоилась исполинская глыба густо-шоколадного цвета. Цвет был настолько равномерен и однотонен, что казалось, скалу только что выкрасили наипрележнейшие маляра. Или потрудились бробдингнегские кондитеры – и она действительно была кусищем шоколадного торта, упавшего со стола великана (а возможно даже крошкой, которую стряхнули небрежно после трапезы).
«Голова» «черепахи» была с наростами квазиконической и хорроросферической формы, будто на «голове» вырастали другие «головы» мутированных жаб и гибридов хамелеона с верблюдом, а «пасть» «чудовища» раскрытая в ленивом и сладком зевке, хотела поглотить ближайшие осьминогоподобные базальтовые скалы.
Откуда-то сбоку медленно наплывало сине-оранжевое туманное марево, рассечённое тонкими, но жёсткими линиями самых разнообразных цветов, которые пересекались и переплетались между собой, образуя оркхаотические рифоузоры и макабрические фигуры. Только было видно край этого марева, остальное было за пределами рамки координатной визуализации.
Я шёл дальше. Песок становился серо-зелёным. Из-за одной из скал открылась длинная металлическая пика, вкопанная в песок. Отполированная и блестящая. Откуда-то сверху (но не с неба) на неё падали и нанизывались человеческие головы (в основном мужские), иногда появлялись и львиные, жирафьи, игуановые. На дальней дюне, серебрившейся в тусклых лучах неведомого света была навалена груда черепов трицератопсов. Они были белы как бельё ангелов, как безбрежный гималайский снег, как бесконечные арктические торосы. Далее было что-то изменчивое и трудноописуемое. Комплексы каких-то плоскостей, голограмм и пятен перетекающих друг в друга и диффузирующих. На коричневом фоне вырисовывались чёрные трапеции треугольники додэкаэдры долгглоэрды
Песчинки сцеплялись в тонкие желтовато-коричневые линии, которые образовывали причудливые разорванные спирали, вливавшиеся в нефритовые тончайшие сосуды лунных теней. Небо нависло над песчаными холмами сомнамбулической чёрнолазурью, и словно какие-то тонкие бурые тени скользили по дну мрачных и глубоких оврагов.
Маленькие цветы шафранного и кофейного цвета покрывали ковром склон одного из холмов с белоснежным песком, похожим на сахар. Эти холмы напоминали бритые лобки загорающих германских богинь под нежными лучами средиземноморского солнца. Гладкие конусы высотой около десяти метров цвета заиндевевших стёкол поднимались из клубов тумана, внезапно появившихся между холмами.
Конусы вытягивались в цепочку, которая тянулась к горизонту. Небо становилось ярко-оранжевым, и на нём вспыхивали зелёные, тёмно-зелёные и ярко-салатовые звёзды. Тонкие фиолетовые полосы пересекали его от горизонта до горизонта. Малинового и вишнёвого цвета облака завивались в руны и растягивались по всему небу длинной мифической эпопеей.
Я лежал в колоидной серебристо-фиолетовой взвеси, словно в озере, и моё тело приятно покачивалось в вязкой и гладкой субстанции. Я ощущал его упругим, сильным, эластичным, мягким и нежным. И смотрел в небо. На таинственные нефелоиероглифы облаков. Птицы чёрные и золотисто-синие выныривали недалеко от меня и взмывали в воздух, в ярко-оранжевые небеса. Выныривая, они были маленькими, но в небесах становились огромными. Световые потоки – гиацинтово-золотые, аметистово-чёрные, изумрудно-серебристые – лились через трёхслойные призматические сетчатки засыпающих глаз. Сновидения наслаивались одно на другое, перемешивались в бескрайнем чане онейротартара, образуя онейроидно-креатическую окрошку. Вот пожалуй и всё. Пустыня закончилась и я увидел Абб. Это было некто абстрактное существо без физического тела, просто набор абстракций, постоянно меняющийся.
Я вышел на дорогу, по обеим сторонам которой расположились странные статуи (или их тени). Они изображали людей, но напоминали скорее вставших на задние лапы земноводных ракообразных рыб или моллюсков. Я шёл словно по аллее сфинксов в Древнем Египте. Дорога упиралась в величественный дворец из красновато-лилового с золотистыми блёстками камня, отполированного до зеркального блеска. Дворец был построен в вызывающе эклектическом стиле: здесь перемешались барокко, готика, индусские пещерные храмы, буддийские ступы, китайские крыши, византийские купола, короба американских небоскрёбов и русский шатровый стиль. Но самое поразительное, что в этом дворце не было ни окон ни дверей
Что-то опять мелькнуло. Я подумал, что это Абб и продолжал путь. Я шёл будто у меня не было ног. Мало того – будто не было и туловища. Как будто одна голова парила над красно-белым песком.
Вот показалось какое-то здание с множеством лестниц. Они опутывали здание словно на него бросили жмут металлических спутанных волос. Судя по всему в здании было всего одно окно, и в нём горел свет. Ночь наступила неожиданно. Над головой повисла фригидная луна. Сбоку стали вырастать будто из-под земли другие здания тёмно-шафранных оттенков, будто сошедшие с картин Делоне. Опять промелькнула тень и на мгновение закрыла луну. Под ногами захрустел гравий. Он был белый. Когда я наклонился и поднял один камешек, то понял, что это не гравий, а маленькие, размером с напёрсток, человеческие черепа.
Я улетаю в никуда, в тёмные провалы бесконечности, как лучи далёких звёзд; я таю, словно кусок чёрного льда; и невидимым туманом оседаю на протяжённостях по всем направлениям. Я ощупываю дверь, но рук своих не вижу. Дверь деревянная, гладкая, очень приятная на ощупь, хорошо отполированная. Не могу найти ручку в лунном свете. Может её вообще нет?
Луна – самое прекрасное место. Там нет ничего кроме селенитов, кратеров и лунной пыли. Там нет звуков, там нет гравитации, там нет жизни. Некроселенция. Танатолуния. Пустыня Л. Серые, зеленовато-серые, голубовато-зелёно-пегие и бесцветные. За несколькими слоями стёкол. За несколькими слоями безмирия.
Я увидел свою голову на одной из лунных скал. Она примостилась на самом краю и меланхолично взирала на меня. «Это моя голова? - подумал я, - а где же моя на мне?» Я ощупал свою голову. Точно, её не было. Вместо неё была бронзовая ступка, а в ней бронзовый пестик, который что-то там толок. «А где же глаза? Чем-то же я вижу свою голову на краю лунной скалы». (Кстати, эта скала располагалась недалеко от моря Дождей, это так к сведению, для любителей селеностатистики). После долгих поисков я всё-таки нашёл глаза – в трёх пядях выше пестика. Они там просто парили и никому не мешали. Правда почему-то они были кубической формы. Но именно поэтому видели мою голову на расстоянии.
Из множества вопросов я ничего не выбрал. Из прямоугольного антипространства как будто доносились инфразвуковые мелодии и погружали селеномагический коллапсирующий пейзаж в синеватые колбы давнопрошедших сновидений <.>