9.
«Ты представляешь, они меня отравить хотели! Изверги! А ведь я просто приказ исполнял, княгиня сказала – я делал. Мне же только найти вас надобно было!»
Леший внимательно слушал идущего рядом Святогора и ухмылялся тому, как быстро может развернуться жизнь человека. Вот он исполняет приказ, и ждет награды, а спустя мгновение предан и приговорен к смерти, как и он – леший, как и ребенок.
«Ты не серчай на меня, слышишь. Я ведь предупредил тебя, что дружина придет. Признаю, за мной грешок, мысль гадкая была ночью–порубить ребят твоих, но сдержало что-то, интуиция может или инстинкт самосохранения…» - все не замолкал Святогор. Он не чувствовал за собой вину, но осознавал ситуацию и был предельно честен с лешим.
«Не продолжай, я понимаю, я всё видел и не единожды был в твоей ситуации» - чересчур спокойно сказал леший, смотря под ноги, - «Каждый из нас делает всё, чтобы выжить, или чтобы дать выжить тем, кто нам дорог. Это правильно и естественно». Святогор на секунду остановившись, посмотрел на лешего, и понимающе покивал головой, а после протянул свою старую, иссушенную временем, ладонь.
«Ты мудр. И верно дело твоё правое. Позволь вернуть долг, пусть не тебе, но дитятке. Я догадываюсь, куда вы идете, там будет твое слово против слова этой гадюки, а я князя с пеленок знаю…» - леший пожал протянутую ему руку.
Они шли по зимнему лесу, иногда почти по колено в снегу, когда он, чрезмерно рыхлый, не удерживал людей, даже в снегоступах. Погода вновь поменялась и, как день назад, обильно падал снег, а солнце скрылось за гранитно-серыми тучами, что камнем давили сверху. Люди шли и молчали, но оборачивались на лешего всё чаще – он устал удерживать каждого, особенно с появлением Святогора.
«Как ты так быстро нашел след и догнал нас?» - спросил леший через плечо.
«Я живу в лесу, но след еле увидел. Уж не знаю, как ты так сделал, но дружина если и найдет нас, то явно не по следам. И есть у меня подозрение, что ты специально оставил, что-то за что мой глаз зацепился» - кряхтя, и шагая в снегу, ответил Святогор, - «Но они не далеко, ночевали совсем рядом. Думаю, ты и так знаешь. Так чего это я, ах да, ворон, он постоянно где-то рядом, если твоя птица за ними следит, то уж Велемир неладное почует, поверь мне»
«Он и без этого знает, что я рядом, я говорил с ним» - люди остановились, непонимающе смотря на лешего, он сказал это слишком громко. «Что значит «говорил с ним», начальник?» - спросил тот, что ночью говорил с лешим о вороне, - «Я видел, что ты птицу отправил, но сам-то ты в лагере был».
Договорить он не успел, со стороны раздался волчий вой – звери предупреждали лешего об опасности. Ребенок под шкурами заплакал, впервые в момента, как леший забрал его у лесавок. «Тише дорогой, тише» - мысленно успокаивал леший ребенка, но тот не реагировал – он боялся, и чары лешего не действовали. Казалось, что небо стало еще ниже и остановилось время. Миг глухой тишины и мир наполнился боевыми кличами, стуками копыт и лязгом доспехов – их окружали конники дружины. Они появились из ниоткуда, из полной пустоты, их было много.
Святогор стоял рядом и в руке держал свой топор, - «Ну и как твои зверюшки их пропустили?» Наемники сходились в круг и тоже держали мечи и луки наготове.
Из-за спин дружинников выехал воевода – «Отдайте ребенка и лешего, и идите на все четыре стороны, мы никого не тронем», - сказал он четко и громко, смотря при этом точно в наливающиеся яростью глаза лешего. «Повторю, если вы сразу не расслышали – убирайтесь! Нам нужны только ребенок и леший. Почему вы так удивлены? Он вам не сказал кто он?»
На лицах наемников читалось недоумение, но тут один поднял меч выше и сказал – «Да какая нам разница, мы взяли плату»…
10.
«Мамочка. Мамочка» - протяжным тонким и ласковым голосом раздавалось под сводами пещеры, - «Ну мамочка, не злись».
Лесавки обступили кругом женщину в зеленом платье, которое прикрывало тело, покрытое мхом и травами. Пышные волосы её, густой копной свисали с плеч, что чуть подрагивали под тихий плач.
«Мамочка» - голоса лесавок сливались в пение, успокаивающее и нежное.
«Вы отдали ему моего ребенка» - раздалось из-под рук, прикрывающих лицо, - «Отдали нашу радость и счастье. Как вы могли?». Женщина опустила руки и прекратила плакать, слезы тут же впитал мох, покрывший тонкими нитями её пальцы. Голос её стал грубее и злее. Лесавки отступили и больше не пени своими гипнотизирующими голосками.
«Мамочка, мы не хотели. Мы кормили Симаргла, мы любили его, не как других младенцев, а по-настоящему» - проговорила одна.
«Правда-правда. Но отец пришел в гневе и забрал его от груди, руку поднял, да удержался и не ударил» - вторила ей другая.
«Он страшен был, никогда таким его не видела. Зачем, говорил, забрали обратно ребенка. Уговор, говорит, был, а вы…» - поддакивала всем третья, но договорить не успела. Кикимора ударила её по щеке и тут же взяла за подбородок.
«А если я ударю, не удержусь? Будет ли тебе лучше, дочь моя?» На стенах пещеры, словно вены, запульсировали корни. Кикимора поднесла лесавку к стене и её тут же обвили корни, начав медленно сжиматься. Лесавка не кричала, лишь испуганно смотрела на своих сестер и мать, которая смотрела ей в наполненные страхом глаза.
«А если я буду в гневе, что ты сделаешь? Отдала бы так просто своего ребенка?» - ненадолго, пока корни продолжали сжимать лесавку и приподнимали ей лицо вверх, кикимора замолчала, вскоре продолжив, - «Готова ты будешь отдать за него свою жизнь?» Со земляного свода пещеры в рот лесавке полилась ярко-зеленая жидкость, лесавка хрипела и, как могла, выплевывала её.
«Мамочка! Не надо!» - закричали другие лесавки и бросились к корням пытаясь раскрыть их, раздирая пальцы о грубую колкую поверхность.
«Вот. Ребенка моего отдали, а сестру спасаете. А я всего лишь хотела видеть рядом с собой своего Симаргла, не желала его отдавать людям, я просто передумала» - произносила Кикимора мягчающим с каждым словом голосом. Она махнула рукой и отвернулась, тут же корни отпустили лесавку, червями исчезнув в мокрой земле.
11.
«Ты как это сделал?» - удивленно и растерянно вопрошал Святогор у сидящего в изнеможении на мерзлом пне лешего, держа к руке, так и не познавший в этой битве кровь, топор.
Леший молчал, тяжело дыша и покачиваясь. Из-под шуб доносился плач ребенка. Святогор, достав флягу, открыл и положил на колени лешему, сам же пошел осмотреть поле несостоявшейся резни. Кони, громко фыркая и испуская из ноздрей облака белого пара, лежали, прижатые к земле, невесть откуда взявшимися корнями. Ноги их опутывали корни поменьше, будто веревками обившись от копыт к туловищу. Туши же приминали огромные древесные лапы, что казалось, они веками росли в этом месте. Дружинники также были прижаты корнями к мерзлой земле, некоторых не было видно под толщей пушистого снега, и только кряхтение, да ругательства выдавали их. Наемники, мертвыми куклами с открытыми глазами стояли рядом с лошадьми и телами дружинников. Святогор подходил к каждому и подставлял под открытые рты, до блеска заточенное острое лезвие своего топора. На лезвии, медленно расползаясь, появлялись узоры. Все были живы.
Святогор уже было пошел назад к лешему, как все наемник разом шире открыли глаза и громко пустили в легкие обжигающий морозный воздух, будто это был первых вздох человека, только что вынырнувшего из толщи воды. Святогор вздрогнул и осел на снег.
«Вот так я и издохну. Не мечом изрубят, так сердце встанет. Да, ребятушки?» - он поднял свои испуганные глаза на очнувшихся и кашляющих наемников.
«Поднимите дружинников и свяжите» - раздался тихий изнеможённый голос лешего. Наемники с сомнением посмотрели в его сторону, но приказ выполнять начали, - «и никого не убивайте».
Леший так и не притронулся к фляге и Святогор сам поднес её к его рту. Увидел он там не губы, но твердые и крепкие, будто корабельные веревки, уста. Было видно, как тяжело лешему ими шевелить. Святогор вливал в лешего воду, и она частью лилась в горло из древесных волокон, а частью текла по грубой коже, и там, где капли проделали свой путь, быстро прорастали заметные пятна мха.
«Растопи снег, Святого, дай мне еще воды» - с придыханием на каждом слове говорил леший, - «Теплой воды. Я очень слаб». Леший плавными движениями лег на притоптанный снег спиной, одной рукой поглаживая плачущего с шкурах ребенка, а другую прикопал глубоко в снег. Когда рука перестала лешего двигаться, Святогору показалось, что раздался треск ломаемых веток. Глухой он был и тихий, но болью раздался в ушах, да видно не одному Святогору досталось, все замерли. В этот момент корни, державшие лошадей дружины, рассыпались в прах и серо-коричневой пылью покрыли снег. Ржание лошадей разнеслось по зимнему лесу.
***
К собирающему в спешке хворост Святогору подошел один из наемников и с хрипом, осевшим голосом, сказал, - «Что с ним?».
«Откуда же мне знать, что с ним. Он просил воды. Держи» - Святогор передал собранный хворост и пошел собирать еще, - «Разожги костер и топи снег. Я еще принесу».
«Что он с нами сделал?» - стоя на месте проговорил наемник. На лице его не было эмоций, кроме непонимания и злости.
Святогор, отошедший на несколько шагов, развернулся, - «Откачаем, там и сам спросишь!» - и крупными шагами, побрел в чащу, крикнув уже через плечо, - «Не забывай, что он спас нас, наемник, не забывай!»
***
Наемники, выполнив приказ лешего, связали дружинников и привязали каждого к отдельно стоящему дереву, оставив пару человек наблюдать за ними. Кони же мирно стояли поодаль.
Леший все еще неподвижно лежал на снегу, что-то бормоча. Ребенок затих и Святогор понял, что леший набирается сил. Один наемник вливал ему в нутро горячий отвар, настоянный на еловых иголках. Святогор отметил, что губы его уже не были похожи на складки древесных волокон, а принимали привычный вид – человеческий, пусть еще и были тверды. Пульсируя, будто шелестящие листья на ветру, рос на теле его ярко-зеленый свежий мох.
Наемники стояли кругом, и каждый не опускал оружия. Теперь леший не контролировал их, а они, ожидаемо, не доверяли ему, несмотря на спасенные жизни. Осознавали ли они это? Осознавали, конечно же, а еще знали , на что он способен, поэтому не трогали.
Святогор опустился на колени и развернул шубы. Не открывая глаз, леший довольно крепко схватил его за руку.
«Дитятко покормить надобно. Отпусти» - настойчиво бросил Святогор. Леший расслабил хватку и позволил раскрыть шкуры. Там, у него на груди, на моховой подстилке, в теплой маленькой одежке, придерживаемый тонкими гибкими ветвями, мирно спал ребенок.
«Давай, друг мой, сейчас тебя покормим» - протягивая жилистые руки говорил Святогор, - «покормим и опять ляжешь спать».
Его окрикнули, - «Эй, разведчик! Это не ваш ребенок, его вернуть надобно, ты сам знаешь» - голос был похож на голос Велемира – капитана дружины князя.
«И за это знание, твои бравые воины чуть не покромсали меня! И вообще не кричи, ребенок отдыхает, трапеза у нас». Святогор говорил шутливо, дабы снять общее напряжение. Услышав одобрительные смешки со стороны наемников, добавил, - «вы там стойте и молчите пока, я сам подойду, когда сочту нужным, Велемир. А то расприказывался, привязанный-то! Эко как вас наемники отделали!» - уже явно смеясь сказал он, - «а еще дружина князя называется. Тьфу».
Только сейчас, бережно держа на руках ребенка, Святогор почувствовал, насколько он важен. Словно откровение снизошло на него и мир, в мгновение перевернулся, поменяв блеклые краски зимы, на яркие и реальные – жизни. Симаргл открыл глаза и посмотрел на старого разведчика ясным взглядом, не ребенка, но человека, давно познавшего истину бытия, загадки человека и самого леса. Дивным пожаром полыхали эти глаза, и на душе становилось теплее, так тепло, что никакой снег и лед, холодом своим не смогли бы сейчас Святогора вновь почувствовать холод, что, буквально секунды назад, кусал ледяными зубами его ступни. Разведчик улыбался, протягивая ко рту ребенка кружку наваристого отвара из трав.
«Ты и правда чудо, дитятко. Пей – пей» - ласково говорил Святогор, - «Это придаст сил, а дядьки помогут сделать, что нужно».