Легко сказать – напиши историю ни о чём. Чтобы написать ни о чём, с чего-то ведь надо начать, от чего-то оттолкнуться. Но от чего отталкиваться, если пишешь ни о чём. От всего сразу оттолкнуться невозможно. Среди этого всего нужно выбрать что-то конкретное, найти отправную точку. А где ее искать? Да, где угодно. На земле, на небе. Может быть, не мудрствуя лукаво, взять за отправную точку Полярную звезду? Или пульсацию на левом запястье? Кого, собственно, мы спрашиваем? Может быть, мы и есть отправная точка? А мы ни сном ни духом, сидим и ковыряем у себя в носу. Нет уж. Какая из нас отправная точка! Дрянь, а не точка. Будь у нас даже не нос, а каменоломни, копи, со штольнями, рельсами и вагонетками. А что там пульсирует – артерия, вена, система кровообращения, сердце – кого это волнует. Может быть, оно биться-то бьётся, да в холостую, поскольку душа давно стынет где-нибудь в аду, на дне ледяного озера. Чем не отправная точка, но больно уж мрачная. А хочется чего-то повеселее. Стало быть, остается Полярная звезда. Отмеряем от ковша Большой медведицы пять расстояний. Но никакой звезды там нет. Наверное, мы не так посчитали, не оттуда начали. Не могла же она исчезнуть. Надо попить чайку, успокоиться. Ведь что, в сущности, произошло? Мы попытались найти отправную точку и… не нашли. А, может быть, перестать её искать, и тогда она сразу найдётся, сама. Итак, поговорим о чём-нибудь постороннем. О картах, о луне, о разных народах. Почему, например, дети в школе на уроках географии не изучают контурных карт Луны? Впрочем, да, география в данном случае не самое подходящее слово – селенография, марсоведение, венерология… Но это что-то уж совсем не туда. Интересно, карточный домик на Луне будет в шесть раз выше чем на Земле. Вот что значит сила тяготения. Дайте ему только точку опоры и рычаг нужной длины, и он… Таких дел натворит, что мало не покажется. Это же надо было додуматься – сдвинуть Землю! Ага, так она и сдвинулась. Да и куда ей двигаться? Земля же не чемодан, не колода карт. Сдвинул, посмотрел, нижняя девятка, переснимайте. Мошенник он был обычный, вот кто. Хоть он, конечно, и не виноват, среда, как говорится, с волками выть… Завоешь тут на луну. Кстати, если верить картам Таро, на луну воют не только волки, но и собаки тоже. Правда, волки воют более благородно, с большей самоотдачей что ли. В волчьем вое есть мистический ужас, а в собачьем – одна тоска. Хорошо еще, что кошки не воют. Я ведь тоже пробовал выть на луну, но выходит слишком уж по-собачьи. Вот если бы я жил в Сиракузах, и звали бы меня Кузьма… «Кузьма, а Кузьма, что это ты там такое всё чертишь?» – спрашивали бы меня сиракузцы и сиракузянки. «Ну чего вам? – отвечал бы я им. – Идите, воюйте, режьте друг друга, грабьте, насилуйте, обращайте в рабство! А я лучше буду создавать на этой основе чудо греческой культуры, колыбель европейской цивилизации». А они бы всё приступали, мы, мол, тоже хотим, колыбель, мол, того, создавать. Шутники они однако, эти сируказянки и сиракузянцы. Ты им человеческим языком, а они не понимают. Для них что Фома, что Ерёма – один чёрт. Вот и приходится им про рычаг, да про точку опоры, чтобы только от человека отстали, не мешали делом заниматься. Да ведь известно, что не отстанут, усядутся со своими табличками и стилосами и давай строчить, нажимать – вместо того, чтобы дело делать. Одно слово – греки. То ли дело немец. Или, скажем, англичанин. Ноги как у цапли, нос крючком, сам прямой как палка, на голове парик, курит трубку, за завтраком читает газету. Смахивает на боцмана с торгового судна и на лондонского биржевого маклера. Словом, английский еврей, одна фамилия чего стоит – Ньютон. Это ж, по-нашему почти что Иванов. Но, как говорится, почувствуйте разницу. Одно дело Иванов – чей, мол, будешь, не Иванов ли? И совсем другое – Ньютон, новый тон, новое слово в науке. А у нас в это время – куды? – ещё лес волоком тащили из Северной Двины в Оку. И Ломоносов – тоже та ещё фамилия – на телеге из Архангельска ездил в Москву, чтобы там строить университет под покровительством великой княгини Дашковой. С немцами-то мы уже были знакомы и раньше. В столице куда ни плюнь, попадешь в немца. Народ они известно какой, самый что ни на есть упрямый, то есть упрямый до чрезвычайности. Если что попадёт ему в голову, так уж ничем оттуда не вышибешь. Категорический императив! Мы вот говорим про себя «Я». А слово-то у нас какое-то бессмысленное. Ничего оно не означает кроме этого самого «Я». А что оно такое это «Я»? Никому не ведомо. Просто слово такое, ничего не значит, или значит что угодно, наподобие «чупачупс». Вот у англичан их «Я» это их глаза. Май ай, мол, глаза б мои тебя не видели. А французы все, известное дело, игроки. Они про себя так и говорят – жё, игра. Давайте, мол, сыграем. Они всё, как дети, играются в «Я». А вот у немцев, у тех совсем другое дело! Они про себя говорят – ишь. Ишь ты, мол, чего захотел! И только у нас «Я» да «Я» – не понятно ни… чего. И не обопрешься об него, слово есть, а ничего в нём и нет, ровно никакого содержания, только зря место в словаре занимает. Так что у нас писать о себе всё равно что писать ни о чём. Только и скажешь первое слово «Я», а дальше и говорить уже не хочется. Ибо не о чем. Вот и приходится выдумывать про пульс, да про Полярную звезду. Её мы кстати так и не нашли. А теперь уже поздно, да и незачем. Кольцо на палочке, конь на веревочке. О чём это я? Да ни о чём. Просто тут история и кончается.