Здравствуйте, уважаемые читатели! Спасибо, что зашли на мою страницу. В настоящее время я работаю над книгой о славянской ведьме-самоучке Ванде Здорной. Так как это мой первый опыт для меня очень важна обратная связь с вами. Я буду добавлять на сайт черновики и мне будет приятно получить ваше мнение, критику, замечания. Благодаря вашим отзывам я постараюсь сделать текст лучше, поработать над ошибками и т.д. Напишите также, что вы думаете о названии, прочитали бы вы книгу с таким названием или не обратили бы на нее внимания?
ГЛАВА I Сбежавшая мантикора
Малый Китежъ, годъ Белого Филина (2015 от Рождества Христова)
Сквозь пыльные квадраты витражей едва проникал солнечный свет. Ванда спасалась от полуденного зноя, прислонившись спиной к прохладной стене и ей думалось, что в этот миг нет ничего прекраснее ощущения свободы и безмятежности. Так здорово было сбежать от нравоучений матушки! Захламленный чердак любила она во сто тысяч раз более, чем любую точку на карте Малого Китежа.
Столько вещей, ценных и памятных, хранилось здесь, в окружении сломанных стульев и груды ненужного тряпья. Вот и дедушкин сундук стоял тут же, а ящики старого дубового стола ревниво лелеяли вырезки из газет и банки с травами. Запах трав перебил привычную для таких помещений сырость и щекотал ноздри ароматом любистка и перечной мяты.
Главные сокровища Ванда хранила в тайнике под подоконником – зримое блюдце и рукопись с заклинаниями. Нечасто ей приходилось доставать блюдце, а рукопись и того реже, исключительно по ночам. Когда удавалось незамеченной, на цыпочках, проскользнуть мимо родительской спальни. Матушка страдала бессонницей и бывало до утра не смыкала глаз, вывязывая петлю за петлей. Узнай она, что дочь по ночам заучивает заклинания…
Ванда поежилась, точно перед ней и в самом деле возникла матушка – строгая женщина средних лет с такими же белесыми, как у дочери, волосами. Лицо ее (в воображении Ванды) приобрело морковный оттенок, а от крика могли бы полопаться стаканы в доме. Колдовства матушка не приветствовала ни в каком виде – будь то чары для дома, которые использовали хозяйки или страшно сложные боевые руны. Мать была женщиной верующей, старой закалки и устойчивых взглядов. Ванда, обладающая особым даром, мечтала перебраться в Царьград, но отец строго-настрого запретил даже думать об этом.
Размышления Ванды прервало завертевшееся по столу блюдце. Ванда встрепенулась, схватила его, заодно смахнув рукавом изрядный слой пыли с поточенной столешницы, и покрутила против часовой стрелки, так что все руны и символы оказались перевернуты. На донышке блюдца появились смутно знакомые черты.
- Илья! – Воскликнула Ванда.
- З-здравствуй! – Илья рябил и заикался. – Рад т-тебя видеть! Прости, связь ни к леш-шему, - зашипел он, - я на границе!
И тут же спохватился, видимо оттого, что на лице Ванды отразилось бесчисленное количество вопросов.
- Нет времени объяснять. С-сегодня я буду проездом в Малом, может встретимся? Ж…ш-ш…ж-ж…
Ванда изо всех сил затрясла голубое блюдце. Изображение то шло полосами, то вовсе исчезало, а вместо звука издавалось странное жужжание, словно собеседник вдруг превратился в гигантскую осу.
Ванда так увлеклась «настройкой» блюдца, что совсем не заметила как задрожал дедовский сундук, как поднялась его крышка, и выбравшегося оттуда старичка. Он был все еще сонным, весь в пыли и саже. Старичок откинул с лица спутанные молочные пряди, бесшумно прошлепал по дощатому полу, едва не наступил на паука, которого стряхнул со своих волос, и остановился за спиной Ванды.
- Чевой шумишь-то? – Прокряхтел он.
Ванда дернулась, взмахнула блюдцем, задев краешек стола, столкнула чашку вчерашнего чая… Блюдце звякнуло и разбилось.
- Кузьмич!
Домовой вспыхнул, почесал затылок крохотной ладошкой. Ванда смотрела на разлетевшиеся по полу осколки и чувствовала, как теплившаяся в груди надежда вмиг превращается в трясущийся холодец. Она собрала все до единого черепки и тщетно пыталась подставить их к друг другу. Кузьмич виновато погладил ее по плечу.
- Ну ты чевой? – Спросил он. – Подумаешь, тарелка. Я тебе сто таких принесу. Ну хочешь, сейчас схожу…
Ванда едва не всхлипнула. Сходит он, как же. Зримое блюдце – редчайшая вещь, как только Илья умудрился его достать! Сходит… Ванду словно ударило молнией. Ну конечно, какая же она глупая! Словно ободряя ее, солнечный луч отразился в серебристой ручке шкафа, и запрыгал по стенам.
- Ах ты негодник! – Погрозилась Ванда. – Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?
Домовенок все еще стоял рядом, понурив голову. Ванда вмиг схватила его за лодыжку и подняла над головой так легко, словно тот был тряпичной куклой. Он издал жалобный писк и затрепыхался пойманной рыбой. Ванда состроила злобную гримасу и принялась щекотать Кузьмича. Старичок маятником раскачивался в ее руке, пытался выкрутиться, повизгивал, как щенок, но тщетно. Ванда, подкидывала его вверх и ловила, а он съеживался и давился смехом и, когда наконец был помилован, еле-еле доплелся до сундука, причитая, что в хозяйки досталась сущая ведьма.
***
Весь день Ванда не находила себе места. Битый час провела перед зеркалом и безуспешно пыталась придать своим волосам ту благородную гладкость, которая нынче была на пике моды. Ей совсем не нравились новомодные прически в которых волосы требовалось максимально зачесывать, но очень хотелось произвести на Илью впечатление. Главное, чтобы матушка не застала ее за этим занятием, а то все начнет нахваливать, какая дочка красавица.
Ванда окинула взглядом открытый шкаф. Всю одежду, кроме той, которая была на ней сейчас, покупала мать. В шкафу висели длинные рубахи из тонких полотен, богато расшитые золотом и жемчугом, сарафаны из бязи, атласа и парчи, душегреи, по покрою напоминавшие сарафан, только короче, летники из цветной шерсти и шубы, украшенные большими пуговицами и вышитым орнаментом.
Все это богатство Ванда ни разу не надела. Она предпочитала удобную мужскую одежду. чем весьма огорчала мать. Матушка Ванды настолько сильно любила и опекала дочь, что просто не давала вздохнуть. Все, что нравилось Ванде подвергалось строгому осуждению. В детстве Ванда слышала столько «должна», что могла перечислять до бесконечности. Должна хорошо учиться, должна быть опрятной, должна молчать, когда говорят взрослые, должна уметь готовить, должна выйти замуж, должна… Точно в отместку матери, Ванда выросла настоящей бунтаркой. Отец только посмеивался над их прениями и махал рукой – перерастет.
Ванда придирчиво оглядела себя в зеркало. Отражение смотрело на нее с явным недоумением. Куда и подевалась озорная девчонка с неровно остриженной, как у мальчишки-сорванца челкой. Вместо нее стояла высокая, слегка худощавая и угловатая на вид… блеклая моль с прилизанными коровой волосами. Она выглядела так жеманно и надменно в выстиранной рубахе и мужских штанах, что не удержалась и прыснула. Недолго думая Ванда поднялась в мыльню и ополоснула голову ушатом холодной воды, возвратив себе прежний облик. Обойдется Илья без потрясений, а то, чего доброго, доведет бедолагу до помешательства.
Уже целых два года Илья не возвращался в Малый Китеж и город без него опустел, как после чумы. В соседний дом въехал неразговорчивый дядечка средних лет, который спустя два дня поймал Ванду в своем саду и пригрозил надрать уши, если пропадет хоть одно яблоко. Больно надо, яблок Ванда с детства не ест!
Раскидистую яблоньку они с Ильей посадили еще в детстве; непросто было справиться с привычкой перемахнуть через забор, когда стемнеет, и ждать под яблоней, расположившись на нижней ветке, как на скамье, гдtе раньше они могли ночь напролет любоваться звездами сквозь паутину сплетенных веток.
На прошлый день рождения Илья передал проезжим купцом зримое блюдце. В которое рассказал, что уже почти год, как не служит в княжеской дружине, работает теперь заклинателем по ту сторону и в Царьграде бывает редко, что работа нелегкая, но платят хорошо, что познакомился с девушкой и, наверное, скоро женится.
Ванду тогда словно укололи булавкой. Какое-то доселе неведомое чувство долго жгло в груди, а потом просто обвилось вокруг грудной клетки скользкой змеей.
***
Высокие терема и маленькие избушки потихоньку тонули в сумерках. В окнах домов тускло светили масляные лампы. Улицы пустели. Казалось, ничто не посмеет нарушить полудрему провинциального городка. Единственным человеком, кто не торопился домой, была Ванда. Она сидела в кондитерской, барабаня по столу пальцами и даже не притронулась к медовым пряникам, хотя желудок жалобно урчал.
В другой день Ванда обязательно заметила бы, как изменилось старое заведение при новом хозяине. После смерти господина Ждана кондитерскую выкупил какой-то молодой барчук, того и гляди – все в убыток придет. Но нет! Он тут же заказал из столицы рабочих, привез мебель, оббитую бархатом. Картины с известными людьми на стенах развесил (где каждому руку пожимал, чтобы гости видывали, что барин отнюдь не простак) и свечи ароматные приказал жечь. Только запах у свечей горьковатый, навязчивый. Старых работников уволил, тетку Умилку и Ивана. Набрал молодых, опять таки из столицы. Заносчивых и хамоватых.
Работники «Самоварной» искоса поглядывали на посетительницу, нарочито громко гремели связкой ключей и несколько раз предлагали расплатиться. Ванда, не поднимая глаз, кинула на стол несколько монет. Прыщавый подросток жадно сгреб их в ладонь и даже не пересчитал. Вывеска «до последнего посетителя» не позволяла ему прогнать наглую девицу.
Сама Ванда будто и не чувствовала на себе тяжелого взгляда. Лицо ее, и без того бледное, выражало смертельную усталость. Она посмотрела сперва на круглые настенные часы, потом в окно. Погода портилась. Ванда не была абсолютно уверена в том, что правильно выбрала место. Возможно, Илья искал ее у мороженщика, а может и вовсе что-то пошло не так.
- Она явно кого-то ждет! – Шепнула официантка в лиловом платье.
- Нашли время! – Недовольно буркнул в ответ подросток, поправляя белый колпак, съехавший на сальной лоб. – Совсем с ума выжили, ночь на дворе.
Стрелки часов сомкнулись на отметке «двенадцать». Ванда обреченно вздохнула, перекинула через плечо сумку, сшитую из грубой холщовой ткани, и направилась к выходу, вмиг осчастливив работников заведения.
Что ж, думала Ванда, направляясь к Всеславскому парку, по крайней мере матушка осталась бы довольна. Теперь она может продолжать оберегать ее от «неподходящего для воспитанной девушки увлечения» и раз в неделю знакомить с новым женихом. Который сбежит при первой возможности.
В целом, желающих просить ее руки имелось предостаточно. Кто на приданое богатое зарился, кому не терпелось с богатым купцом породнится. К самой Ванде никто ничего не чувствовал. Ванда была девушкой самой заурядной внешности, которую только можно было представить. Помимо всех выше перечисленных «достоинств», а именно бледности и худобы, у нее были белые-белые, будто припорошенные инеем ресницы и такие же белые брови. Что, конечно же не добавляло цвета скучным серым глазам. Нос у Ванды был прямым, без горбинки, не узким и не широким, не длинным и не коротким. Именно такие носы бывают у писанных красавиц и Ванде он вовсе не подходил.
В прошлое воскресенье свататься приезжал Данко-смолокур из Светлоярской деревни. Разоделся, как павлин, так ему хотелось понравиться дочери самого Бакуни. Надушился, надел порты суконные, белую рубаху красным шнурком подпоясал, а как за стол сели и невесту увидел – так все ложку со щами мимо рта проносил, на Ванду косился. Видимо, боялся, как бы приворотного заговора на пищу не начитала.
Что до заговоров - слухов ходило не считано. Иной раз Ванде даже лестно было слышать о своих умениях от незнакомцев. Бывает, пошлет матушка на рынок, Ванда станет где-то в тени, надвинет на лицо шляпу – слушает и хихикает. На прошлой неделе она своими ушами слышала, как две бабы пересказывали друг другу очередные сплетни. И Ванду (как же без этого) упомянули.
- А я тебе говорю, - вспомнились ей слова усатой, с бородавкой на горбатом носу, - ее то рук дело! Порося издохло, корова не доится, всех курей кто передавил… В церковь ходила, а ей хоть бы хны!
- Да ты что, - ахнула вторая, с жабьими глазами, - а это, - указав на нос собеседницы она снизила голос до шепота, - тоже она навела?
Усатая оскорбленно поджала губы и отвернулась, сцепив на груди крючковатые пальцы.
Ванда грустно улыбнулась. Прошла по росистой траве до самого озера. Краешек полной луны тонул в зеркальной глади. Ни всплеска, ни шороха. Даже мошкара не нарушала писком ночного безмолвия. Будто весь парк в одночасье замер, пугаясь неведомого чудища, скрывшегося за кустарником жимолости.
Ванда набрала в ладонь мелкой гальки и запустила по воде жабкой. Все случившееся днем казалось невероятным.
- Не приедет… - сказала Ванда, обращаясь к своему отражению и застыла. Из-за кустов пристально следили два желтых глаза. – Ну вот. Я еще и трусиха.
Ванда взглянула на небо, затянутое рыхлыми дождевыми тучами, и направилась к выходу. Миновав парковые ворота, она обернулась. Ей вдруг показалось, что позади промелькнула громадная тень. Что кто-то крадется за ней мягкой кошачьей поступью, как охотник, почуявший добычу. С громким вскриком с ветки сорвался филин и улетел прочь.
Кривая улочка уводила все дальше от парка. Осталось пересечь площадь, свернуть налево, потом пол версты по вымощенному булыжником тротуару…
Весело плясали огоньки факелов под козырьками домов, отбрасывая тени. «Никто не посмеет напасть на освещенной улице» - решила Ванда и почувствовала такое облегчение, что не сразу поверила своим глазам, когда из-за угла выпрыгнуло нечто, размером с лошадь, и преградило путь. Оно имело тело льва, а морду, похожую на уродливое человеческое лицо. Голову «украшала» рыжая грива.
Ванда застыла, словно тело ее внезапно парализовало. Ей вдруг захотелось ущипнуть себя. Этого не может быть, не может быть, твердило сознание. Время застыло. Зверь зарычал обнажая два ряда кривых, как серпы, зубов. Ванда вздрогнула и рванулась к дому напротив. На крыльце едва дребезжала узкая полоса света. Ванда взлетела вверх по ступенькам и изо всех сил забарабанила по слепым окнам.
- Откройте! Помогите! – Заорала она, с ужасом понимая, что оказалась в ловушке.
Никто не зажег свет, не вышел на шум – дом был пуст. Предупреждающе загрохотал гром. Чудовище не двигалось, только стальные мышцы перекатывались под бронзовой шкурой. Ванда догадалась, чего оно боится, схватила висящий на стене факел и угрожающе выставила перед собой. Зверь опасливо отступил. Чудище жалось, не желая отпускать добычу, но Ванда атаковала и в воздухе повис запах паленой шерсти.
Вдруг небо разверзлось и за шиворот Ванды стали стекать холодные струи. Слабый огонь факела дернулся и потух. Ванда отбросила факел сторону, проклиная себя за неосторожность и в безысходности заметалась по площади. Несколько раз ей удавалось одурачить зверя, но он все равно настигал ее, как настигнул и в этот раз. Нога подвернулась и Ванда рухнула на землю. На стертой ладони выступили багровые капли. Чудовище учуяло кровь, снова зарычало и пригнуло к земле пружинистое тело. Желтые глаза светились голодным блеском. Молниеносный прыжок. Ванда изо всех сил заорала, но из груди вырвался едва слышный скрип. Тяжелые львиные лапы надавили на грудь, а над лицом Ванды оскалилась зловонная пасть. Ванда дернулась, безуспешно пытаясь вырваться.
Острые зубы находились всего в дюймах пяти от ее шеи, но зверь не торопился. Даже в таком ужасном положении Ванда скривилась от омерзения, когда на ее лицо закапали вязкие, смердящие слюни. Внезапно воздух разрезал свист взметнувшегося вверх хвоста. Хвост чудовища венчало скорпионье жало, нацеленное в бьющуюся на шее жилку. С невероятным усилием увернувшись от удара острия, Ванда правой рукой пыталась спихнуть с себя громоздкое тело, а левой шарила по земле в поисках чего бы то ни было. Хвост вновь хлыстом взвился над своей жертвой. Еще миг и ей не удастся избежать удара! Собрав воедино все силы и желание выжить, Ванда дернулась и копье с невероятной мощью ударило в камень в дюйме от ее головы.
Бессознательно Ванда схватила камень и двинула острым краем в глаз чудовища. Оно взвыло от боли, тут же ударив по лицу когтистой лапой, но Ванде хватило мига, чтобы снова оказаться на ногах и быть начеку. Она тяжело дышала, но не спускала взгляда с окровавленной морды. Чудище ходило вокруг Ванды, выжидая удобной минуты. Оно вновь прыгнуло, Ванда упала на землю и откатилась в сторону.
Еще один прыжок. Снова мимо. Как в безумном танце они кружились по площади, а зверь, в отличии от Ванды был еще полон сил. Очередной прыжок и Ванда свернулась ежом, прокатилась под мощным туловищем, и тут же предплечье хрустнуло, как сухая ветка.
Ванда знала, что выдохлась. Ей оставалось лишь отсчитывать секунды до неминуемой гибели. Она зажмурилась, шепча одними губами «На помощь. На помощь!». Острое жало ударило точно в цель и мучительная боль в предплечье показалась просто ничтожной.
Она проваливалась бездну и уже не видела, как из воздуха, с громким щелчком, появился человек. Он был грязный и раскосмаченный, в густой рыжей бороде запутались колючие репейники. Человек тяжело дышал и озирался по сторонам. В руке он сжимал что-то наподобие металлического молота, заостренного со стороны обуха.