Около десяти лет мы прожили рядом соседи по этажу, не близкие, просто на уровне приветствия при встрече и коротких разговоров о жизни близких.
Муж ее, широкоплечий амбал,неприветлив, угрюм.
В гости к себе не приглашали, но изредка Анна забегала на короткий разговор и на чай, кофе не соблазнялась.
Наверное, в любой семье (да и не только семье) периодически случается содом и гоморра с видом на вавилон. Как в этой ситуации ведет себя человек? Особенно женщина? Нервничает. Переживает. Возмущается. Выходит из себя. Словом, ведет себя стандартным образом в нестандартных обстоятельствах. Она не была исключение. Не потому, что «слишком нервная» – а просто вот такая уродилась, как он сама о себе говорила.
Временами из их квартиры раздавались слишком громкие разговоры, плач и шум падающей мебели. Я не смела задавать ей вопросов, видя как независимо гордо она держится. Сама она не делала никаких попыток к объяснениям.
Анна общалась без подробностей о личной жизни.
В тот вечер, по-видимому был преодолен порог чувствительности, и она зашла ко мне вся зареванная и разнесчастная.
Как смогла успокоила ее, разговорились и вот ее рассказ
Нельзя сказать, что не люблю мужа, но уж слишком порой он действует мне на нервы и возможно я слишком остро реагирую. Мне бы сдержаться уйти, успокоиться, не получается.
Мама и подруги советуют: «А ты не реагируй!». Или другой вариант: «Будь жизнерадостнее!» – в ту минуту, когда ты не находишь себе места или кипишь от гнева.
Попробовала бы мои советчики бросить эти фразы, например, матерящемуся водителю, которому неопытный водитель перегородил дорогу или помял крыло… Интересно, что бы вышло? Когда есть причина для огорчения или негодования, и вы испытываете огорчение или негодование – как можно вдруг взять и перестать это чувствовать? Реакция органа отключается только под наркозом или после ампутации.
А тут – совершенно особый орган, душа… Это все равно, что резать человека ножом или опустить его палец в кипяток, приговаривая: «А ты не кричи! Не реагируй!». Одним словом, будь табуреткой. Она ничего никогда не чувствует, всегда молчит, никому не мешает. Правда, может на ногу упасть или вообще сломаться…
Для себя я сделала вывод: если негативные эмоции держать в себе – организм мстит. Выпускать их надо. Вопрос в том как. Главное – чтобы за этот «выпуск» не мстили окружающие. Да, я могу возмущаться ситуацией или чьим-то поступком, если они действительно возмутительны – но не обвинять замешанного в этом человека во всех прочих смертных грехах. Не распространять рамки неприятного эпизода на все, что он делает. Тем более не оскорблять его. Причем возмущаться – не обязательно означает швырять все, что под руку попадется, и сотрясать стены криком. Достаточно просто сказать о своем недовольстве и его причине. Ну а если человек и на это обидится… что ж, привет его завышенной самооценке.
А если уж совсем невмоготу от распирающих эмоций… тогда отлупи подушку (а еще лучше – взбей перину или выколоти половики во дворе) – но не бей своего ребенка. Скажи, что дело дрянь – но не говори этого о человеке. А главное – попробуй разобраться, насколько твой гнев правомочен. Ведь даже строгие евангельские слова о «всяком гневающемся на брата своего» содержат важную оговорку – «гневающийся напрасно»…
Грубость, колкости, «наезды» – в нашей жизни, к сожалению, это вещи обыденные. Когда такие камешки летят непосредственно в тебя, выбор между реакцией (какой именно – вопрос отдельный) и не-реагированием порой становится непростым.
Я пытаюсь ее увещевать фразами из Евангелия. Она убежденная атеистка не приемлет их истину, но я продолжаю.
«Не противься злому» – ведь это на самом деле так просто: не воздавай злом за зло, не умножай его, не опускайся до мести. Одним словом, не бей в ответ. Но разве установить границы дозволенного, ответить с достоинством, удержать чужую руку от повторной пощечины – значит совершить ответное зло?
Я много раз замечала: если распоясавшейся коллеге или обнаглевшему попутчику без обиняков даешь понять, что с тобой так разговаривать нельзя, – то твои обидчики мигом затухают и даже не возобновляют попыток тебя «укусить». Почувствовав твердую стену чужого самоуважения, они уже не хотят наталкиваться на нее еще раз. И что удивительно – общение затем переходит во вполне мирное русло. Конфликт исчерпан. И овцы целы, и волки не тревожат.
Главное при этом – быть спокойным и не бояться. Никто не давал вашему собеседнику права вас оскорблять. И вы имеете право сказать ему об этом. В любом случае – относиться к вам будут так, как вы сами позволите. Впрочем, на все случаи единого рецепта не придумаешь. В каждой ситуации – стратегию поведения выбирать вам и только вам. И вам же решать – стоит ли тратить свои силы на какого-нибудь человека «без тормозов». Не уроните ли вы свое достоинство в большей степени, пытаясь вступить в заведомо бесполезные переговоры.
Так мы беседовали довольно долго. И вдруг она говорит
-Я никому об этом не рассказывала, но тебе расскажу, хочется
выплеснуть душу.
Однажды мы с мужем сильно разругались из-за его беспричинной ревности, он меня так достал, что я швырнула в него чайник с кипятком, в ответ он бросился на меня и дальше я уже ничего не знаю, что было.
Я увидела свое тело со стороны — лежащим на операционном столе. Вокруг суетились медики. К груди прижали похожий на утюг прибор.
— Разряд! — крикнул профессор
Тело дернулось. Но я не почувствовала боли.
— Разряд!
— Сердце не реагирует!
— Разряд! Еще! Еще!
Врачи пытались «завести» сердце почти полчаса. Я увидела, как молодой ассистент положил руку на плечо профессору:
— Остановитесь. Пациентка мертва.
Профессор стащил с рук перчатки, снял маску. Я увидела его несчастное лицо — все в капельках пота.
— Как жаль! — сказал врач — Такая операция, шесть часов трудились...
— Я здесь, доктор! Я живая! — закричала я. Но врачи не слышали моего голоса. Я попыталась схватить доктора за халат, но ткань даже не шевельнулась.
Профессор ушел. А я стояла возле операционного стола и смотрела, как завороженная, на свое тело. Санитарки переложили его на каталку, накрыли простыней.
И услышала, как они говорят:
— Родня заберет ли. Муж так и не появлялся!
Я шла рядом с каталкой и кричала:
— Я не умерла! Я не умерла! Но никто не слышал моих слов.
Каталку с безжизненным телом отвезли в холодную комнату без окон. Анна стояла рядом. Видела, как ее труп переложили на железный топчан. Как стащили с ног бахилы, которые были на ней во время операции. Как привязали клеенчатую бирку. И закрыли дверь.
В комнате стало темно. Анна удивилась: она видела!
— Справа от моего тела лежала голая женщина с наспех зашитым разрезом на животе,
— Я поразилась: прежде никогда не знала ее. Но почувствовала, что она мне почти родная. И что я знаю, от чего она умерла — случился заворот кишок. Мне стало страшно в мертвецкой. Бросилась к двери — и прошла сквозь нее! Вышла на улицу — и остолбенела.
Трава, солнце — все исчезло! Бегу вперед, а мне дороги нет. Как привязанная к больнице. Вернулась обратно. Врачей, больных в палатах и коридорах вижу. А они не замечают меня. Глупая мысль в голову пришла: «Я теперь человек-невидимка!». Смешно самой стало. Стала хохотать, а меня никто не слышит. Попробовала сквозь стену пройти — получилось! Вернулась в мертвецкую. Опять увидела свое тело. Обняла себя, стала тормошить, плакать. А тело не шевелится. И я зарыдала, как никогда в жизни — ни раньше, ни потом — не рыдала.
Вдруг рядом со мной, как из воздуха, появились фигуры. Я их для себя назвала — воины. В одежде, как у святого Георгия Победоносца на иконах. Почему-то я знала, что они пришли за мной. Стала отбиваться.
Кричу: «Не трогайте, фашисты!»
Они властно взяли меня под руки. И внутри меня голос прозвучал:
«Сейчас узнаешь, куда попадешь!»
Меня закружило, во мрак окунуло. И такое нахлынуло — страсть! Боль и тоска невозможная.
Я ору, ругаюсь всяко, а мне все больнее. Про эти мучения рассказать не могу — слов таких просто нет...
И тут на правое ухо вроде как кто тихонечко шепчет: «Раба Божия Анна, перестань ругаться — тебя меньше мучить станут...» Я затихла.
И за спиной словно крылья почувствовала. Полетела куда-то. Вижу: слабенький огонек впереди. Огонечек тоже летит, и я боюсь отстать от него. И чувствую, что справа от меня, как пчелка малая, тоже кто-то летит.
Глянула вниз, а там множество мужчин с серыми лицами. Руки вверх тянут, и я их голоса слышу: «Помолись за нас!» А я всегда неверующая была. В детстве окрестили, потом в храм не ходила.
Спрашиваю «Кто это и что это?» И голосок тот же, ласковый, отвечает:
«Это тартарары. Твое место там...»
Я поняла, что это и есть ад.
— Вдруг почувствовала себя как на Земле. Но все ярче, красивее, цветет, как весной. И аромат чудный, все благоухает. Меня еще поразило: одновременно на деревьях и цветы, и плоды — ведь так не бывает.
Увидела стол массивный, резной, а за ним трое мужчин с одинаковыми очень красивыми лицами.
А вокруг много-много людей. Я стою и не знаю, что делать.
Подлетели ко мне те воины, которые в морг приходили, поставили меня на колени. Я наклонилась лицом до самой земли, но воины меня подняли и жестами показали, что так не надо, а нужно, чтобы плечи были прямо, а голову склонить на грудь. И разговор начался с теми, что за столом сидели.
Меня поразило: они знали все обо мне, все мои мысли. И их слова словно сами возникали во мне:
«Бедная душа, что же ты столько грехов набрала!»
А мне было ужасно стыдно: вдруг ясно вспомнился каждый мой плохой поступок, каждая дурная мысль. Даже те, которые я давно забыла.
И мне вдруг себя жалко стало. Поняла, что не так жила.
— Очнулась я уже в своем теле. Почувствовала, что мне очень холодно: замерзла сильно. Взмолилась: «Мне холодно!»
И голос слышу в правом ухе: «Потерпи, сейчас за тобой придут!»
Точно: открывается дверь, входят две женщины с тележкой — хотели анатомировать меня везти.
Подошли ко мне, а я простыню сбросила. Они — в крик и бежать! Профессор, который меня оперировал, с медиками прибегает. Говорит:
«Не может этого быть».
С тех пор, я точно знаю, мы не умираем, но какая жизнь ждет нас, большой вопрос.
Я не стала ни лучше, не хуже, но твердо знаю, живу неправильно, не своей жизнью, потому-то, наверное, все это со мной и происходит.
Прошло несколько месяцев, они с мужем расстались, разменяли квартиру, разъехались.
Изредка она звонит, мы вместе выезжаем на озеро, или встречаемся в кафешке. У нее много планов и выглядит намного лучше, помолодела, похорошела.
Но подробно о себе не рассказывает!