***

Хейфиц толкнул тяжелую дверь и вышел,наконец, на улицу, стараясь не смотреть вниз.
Вот он, ночной Златоморск, родной его город, который он не покидал с семнадцати лет; неровные улочки и старая вывеска на углу, гласящая "Аптека"...
Небо было темно-синим с сиреневым оттенком, совсем как выходное платье его возлюбленной матушки, не одетое ей ни разу. Легкий ветерок будто бы доносил до него обрывки какой-то уличной песни, которую неподалеку пел хор из нескольких голосов, не согласованных друг с другом.
Пение доносилось, по-видимому, из соседнего двора, где была распивочная, но внезапно оборвалось, оставив двор в странной и напряженной тишине. Хейфиц прошел через улицу Николаевскую. Теперь уже она носила другое название, но Хейфицу было не до переименований, и он спустился вниз по каменной лестнице к теплому Златому морю. Милое, дорогое море! Как долго ты было связью между родной стороной и таинственными державами, откуда завозят пряности и дорогие ткани! Он вдохнул этот приятный морской воздух и,кажется, понял одну прекрасную истину. Но осмыслить её не успел, ибо услышал рядом крик:
-Вставай, дурачье, уже как-никак восемь утра, пора идти!
Он открыл глаза и увидел над собою снова этот грязный, запыленный потолок, будто бы прямо над головой, и голую стену, напоминающую что-то страшное и прогнившее; и удушающий запах масел.
Опять, опять это отвратительное место, из которого нет возвращения, из которого нельзя вырваться или убежать, нельзя покинуть.
Жена смотрела на него, как на сумасшедшего, и продолжала твердить что-то про то, что уже поздно и нужно идти. Хейфиц посмотрел в единственное окно, на утреннее небо, и лицо его вновь преобразилось.