В.Агошков.
Солнечные блики моей жизни,
часть-6.
К 70-летию
* Итак, я пошёл в школу 1 сентября 1954 года, когда в стране правил Никита Сергеевич Хрущёв. Учились мы в частном доме, отданном под школу. Здание находилось рядом с конюшней, переделанной из маслобойки, принадлежавшей моему деду. Об этом я, увы, тогда не знал. И никто мне не рассказал, ни родители, ни соседи: то ли боялись всесильную власть, то ли было просто невдомёк.
Главным конюхом на этой конюшне был Василий Глебович Пресняков – отец моего одноклассника, Василия Васильевича Преснякова. Я довольно таки часто ходил в дом к однокласснику, разговаривал с его отцом, но Василий Глебович хоть бы раз открыл мне тайну этой конюшни. Я бы наверянка это запомнил. Во время переменок мы постоянно бегали играть на конюшню, рядом с которой высились скирды соломы и сена. Однажды я забрался на самый высокий стог. Раньше мы спокойно съезжали со стожков на заднице вниз. А тут подскочил Сергей – сторож, и всех нас стал разгонять. Я заторопился, съехал неудачно, рядом стояли вилы, за которые я зацепился плечом. Был вывих, но родителям не сказал.
Потом в армии я этим же плечом ударился о танковый люк: спасались от атомного удара в танке. Сейчас ушиб даёт о себе знать во время непогоды. Вот так ошибки молодости превращаются в болячки старости. А ничего этого могло и не быть, если бы учительница Ольга Иосифовна строго по минутам вела свои уроки. Ведь мы бегали не 10 и не 20, а более минут. И никого это не волновало. Дом для начальной школы был сделан из красного кирпича царского времени. Поскольку он был построен рядом с конюшней, то брезжит мысль о том, что дом этот мог принадлежать моему деду. Чтобы проверить такое предположение, конечно же, следовало бы побывать в архиве.
Работница ФСБ в городе Орле, выдавая мне дело на отца, отметила, что государство вряд ли мне вернёт компенсацию за маслобойку-конюшню, так как нет документального подтверждения того, что здание было насильно отнято у хозяина. Но одно дело, когда помещик добровольно отпускал крестьян на волю до 1861 года, и другое, когда крестьянин входил со своим имуществом в колхоз, если до этого он облагался так называемым «твёрдым» налогом, гораздо бо’льшим, чем остальные. Да и может ли какая-то сумма компенсировать все потери моих предков, их страдания?!
Учительницу начальных классов Ольгу Иосифовну Г. можно уважать за то, что она состоялась как мать – родила трёх сыновей. Однако как учительница она мне не запомнилась с хорошей стороны. Старший брат моего одноклассница Василия Преснякова – Иван Васильевич Пресняков, когда мы уже были старшеклассниками, рассказал нам о том, как Ольга Иосифона проверяла наши тетради. Мне, писавшему чуть с помарками, она ставила 4 за диктанты, а Василию Преснякову – пять! Хотя ошибок Василий делал более 10 в одном диктанте. Один раз старший брат насчитал у младшего брата аж 27 ошибок! Что поделаешь: мой одноклассник Василий был силён в математике, а вот в русском языке – не очень.
Моя мать тоже нападала на Ольгу Иосифовну. Во-первых, за то, что она не взяла меня в школу с 7 лет, а во-вторых, за несправедливость по отношению ко мне, неважное отношение к своей работе. Мать считала, что к одной ученице класса Г. относилась благосклонно лишь потому, что родители её угощали учительницу мёдом со своей пасеки. Моим родителям угощать было нечем. В общем, учился я в 1, 2 и 3 классах на 3 и 4. Наверное, четвёрок было всё-таки больше. Я не помню, как я учился, что читал, с кем сидел. Помню лишь наши бесконечные переменки, проводимые зимою на льду пруда, а летом – возле конюшни.
Помню, что в третьем классе, раззадориваемый старшими учащимися из средней школы («Ну, кто из вас сильнее?!»), я подрался с Василием Пресняковым. Моя мать говорила, что он родился где-то в ноябре, на Михайлов день. Однако тогда была мода записывать дни рождений людей позже. То ли невесты в возрасте желали таким образом сократить свои годы и выйти замуж, то ли на то были какие-то экономические причины – не ведаю.
И Василий вместо 21 ноября стал отмечать свой день рождения 1 января. То есть он был моложе меня всего-то на 5 недель! Мы долго с ним на хозяйском подвале переворачивали друг друга в борьбе, пока Василий не «догадался» ударить меня по голове дугой от лошади. Не помню, была ли у меня кровь на голове, но выяснение отношений сразу бросили. Потом, уже в старших классах, прерванную борьбу мы продолжили с помощью боксёрских перчаток. Но новая встреча закончилась более- менее дружелюбно.
Нужно заметить, что должность конюха в деревне делала обладателя отца Преснякова своего рода начальником. Центральная усадьба была далеко – за 4 с половиной километра: всякий раз туда не набегаешься. И люди ходили к Василию Глебычу со ста граммами водки, что в деревне зовётся самогонкой. Василий Гле-бович пил умеренно, прожил долго, умел и плести плетушки на продажу. За всё те же 100 граммов самогона.
Рядом с отцом был всегда и сын Василий.
Я не видел на конюшне старшего сына Ивана: тот женихался в Становом Колодезе. А Василий знал все тонкости обращения с лошадьми. После окончания 9 класса я косил вместе с мужиками сено в Порточках – это на Рубеже, на границе деревни Редькино и села Хотетово, в сторону посёлка Заря, где жила и моя мать до того, как вышла замуж за отца. Тогда вся деревня – и стар, и млад – находились здесь. Луг, раздолье, сено, лето – замечательная пора! Понимаю тётю Дусю – супругу моего двоюродного дяди Василия Ивановича Агошкова, согрешившую во время покоса…
Василий Пресняков сидел на лошади и сволакивал сено на волокушах. Подъехал во время перерыва ко мне, пригласил сесть на лошадь сзади него. Я согласился, попросил одноклассника, учитывая, что до этого ни разу на лошадях не ездил, скакать потище.
Куда там: Василий из всех сил разогнал лошадь. Я крепко сжал круп животного ногами, а руками вцепился в рубаху друга. Пронесло… Всё-таки казачья хватка помогла и здесь. Мои имкообразные ноги были приспособлены для езды на лошадях. А сам Василий имел иксообразные ноги, и если он и похвалялся ездой на лошадях, то только в результате тренировки. Из-за этого мой одноклассник почти никогда не играл с нами в футбол. Однажды он ударил по мячу, и тот улетел далеко от ворот. С иксообразными ногами долго не побегаешь. После 8 класса Василий Пресняков вместе с Юрием Тихоновым, тоже нашим одноклассником, поступили в город Орёл, в железнодорожный техникум. Они меня звали, но я решил, по совету матери, продолжить учёбу в средней школе.
Рассуждал так: 9 и 10 классы – и я свободен, там – институт. Увы, прогадал: Хрущёв ввёл 11 класс, для особо одарённых полеводов и механизаторов. Корочку полевода- механизатора получил, но особого восторга по этому поводу не испытываю. В 11 классе неохотно повторяли то, чему учили в 10 классе. Одним словом, волюнтаризм.
Нужно добавить, что в конце третьего класса или в самом начале 4 класса Ольга Иосифовна (наша Лёля) ушла в очередной декрет: рожала третьего сына. А к нам прислали учительницу Варвару Викторовну Грибакину, жившую в Становом Колодезе. Это была учительница от Бога, небо и земля по сравнению с Ольгой Иосифовной. Года два или три назад заехал к ней, сказал всё, что думаю о ней хорошее, сфотографировал. Когда через год ещё раз заехал, чтобы подарить свои книги, то опоздал: Варвара Викторовна ушла в мир иной. На её дочери женат Юрий Тихонов.
Эта учительница так заинтересовала нас учёбой, что мы бегали весь учебный год в любую погоду за километр встречать её, несли потом её портфель с тетрадями в школу. Кстати, не помню, чтобы у нас при Варваре Викторовне были бесконечными переменки. За четвёртый класс я получил Похвальную грамоту, первую в своей жизни.
За пятый класс – ещё одну Похвальную грамоту мне дали, когда я учился уже в средней школе – так велик был задел, полученный у Варвары Викторовны! Была она строгой, но справедливой.
Сейчас я спрашиваю себя: «Почему мы, не сговариваясь, каждое утро, ещё не видя за поворотом учительницу, бежали к ней навстречу, чтобы сказать ей «здравствуйте!», взять у неё её портфель и гордо нести его до школы. Значит, любили её, готовы были идти за нею на край света. В пятом классе, в Станово-Колодезьской средней школе классным руководителем у нас стала Антонина Егоровна Т. Неординаный человек. Много занималась с нами. Болела за нас. Но мы её побаивались. Почему, не знаю. Осенью, где-то в октябре 1958 года, она вместе с другой учительницей пришла к моим родителям, посмотреть, как живём. Это был период, когда мы жили ещё в старом, крытом соло-мой, небольшом доме.
Я с деревенскими друзьями бегал около конюшни. И мы вдруг увидели классного руководителя и тут же спрятались в луговых кустах. Как оказалось, Антонина Егоровна всё же заметила нас. И долго потом, уже в старших классах, выговаривала мне за то, что я не пришёл в свой дом и не встретил её.
И я задаю себе вопрос: «Почему мы не бегали встречать Ольгу Иосифовну, хотя она жила недалеко от школы?! Почему мы спрятались от Антонины Егоровны?! И почему мы всем классом в любую погоду убегали за километр от школы и встречали Варвару Викторовну?!» Ответ, видимо, в том, что Варвара Викторовна любила и нас, как своих детей, не унижала, поощряла наши подвижки в учёте. Если сравнить работу учителя с тренером, то была Варвара Викторовна выдающимся образованным тренером, смогла вдохновить нас на победы.
А как – это не секрет: каждодневные подвижки, индивидуальная работа с каждым учеником. В новом здании Редькинской начальной школы мы так и не поучились – не успели. Потом, когда стали ходит автобусы, то редькинских ребят перевели в Станово-Колодезьскую школу, а начальную – в Редькино - закрыли. А зачем? Ведь деревня Редькино по воле орловских чиновников попала в разряд «неперспективных населённых пунктов». В Редькино перестали носить почту, закрыли редькинский переезд, электрический свет провели только 1 января 1966 года, когда я уже был в армии. Это отдельная больная тема, когда бол-шевики боролись с русским народом…
*