В.Агошков.
Солнечные блики моей жизни.
Часть 2.
Что касается проявления отцовских чувств у моего бати по отношению ко мне, то они, конечно, были и раньше. И в этом плане он просто себя оговорил. Ни в какие детские сады я не ходил – воспитывался дома. Помню, что часто играл во всевозможные железки под столом, стоящим в зале, в углу. Отец приносил с тракторной базы всякие списанные колёсики, подвески.
Я не только изображал из себя трактористов и комбайнёров, но и тренировал руки и тело, поднимая руками тяжести. Покупных игрушек у меня почти не было – отец получал мало. К тому же мать оставляла часть зарплаты на новый дом. Когда мне исполнилось три года, отец приобрёл мне большого игрушечного коня, на котором я весь день скакал от стенки до стенки. Особенно старательно и ретиво я скакал на нём тогда, когда родители забирались отдохнуть днём на печку, подхваливая моё усердие. Почему именно это осталось в моём детском любопытном мозгу, запечатлелось на веки вечные?!
Жили мы в крытом соломой доме, вытянутом с востока на запад. Потом, когда я служил в армии, отец построил дом, расположенный с севера на юг. В первом доме была русская печка, во втором её уже не было. А жаль! На печке я спал, учился играть на гармошке.
Здесь же и читал книги, когда познал буквы. Электрического света в Редькино не было до 1 января 1966 года. Поэтому читал я при свете керосиновой лампы. Видимо, по этой причине испортил зрение. Но очки стал носить только в институте. Ни в школе, ни в армии их у меня не было. Впрочем, и сейчас я читаю без очков, как и без очков просматриваю Интернет. Близорукость, минус два с половиной. У сына зрение нормальное, у внучки – тоже близорукость.
Несмотря на то, что отец работал в Вагонном дело, мы жили бедно. Первый раз вкусные карамельки я попробовал в 8-9- летнем возрасте, и то привёз их мне сосед, фотограф, муж сестры соседки, тёти Нюры. Этот сосед увлекался фотографией, и, благодаря ему, у нас в семье имеются некоторые фотоснимки моей детской поры.
В конце мая, 29 числа, 1949 года родилась моя сестра Нина, названная так в честь умершей во время войны в подвале Нины – моей старшей сестры. По обрывкам фраз, доносившихся до меня в разные годы, я понял, что мать не хотела её рожать. Кто-то научил мать выпить какие-то таблетки, чтобы произошёл выкидыш плода. Но этого не произошло: то ли мать не стала пить все таблетки, то ли Богу было угодно, чтобы дочь родилась. Мать потом всю жизнь жалела, что решилась на грех. После немецкого ареста в подвале она часто болела, видимо, это и было причиной её решения преждевременно освободиться от ребёнка.
Нина росла своеобразной девочкой – доброй, но неусидчивой. Училась она неважно, но из класса в класс её переводили. Когда я был в армии, сестра устроилась на работу в городе Орле. Жила потом в семейном бараке, на Силикатном заводе, за вокзалом, налево. Вышла замуж за Виталия, уроженца Верховского района, села Труды, если мне не изменяет память. Это село находится ближе к трассе Орёл-Ливны, нежели к центру района – пгт. Верховье. Поэтому Виталий ездил домой ливенскими автобусами, а затем пешком шёл домой.
Ничего плохого про Виталия сказать не могу: матом вслух не ругался, в драки не лез, с моими родителями вёл себя прилично. Даже тогда, когда выпивал. Пил, как все: когда наливали, не отказывался. Моя мать для меня, любимого сыночка и любимой невестки Людочки, оставляла первачок, а для Виталия то, что послабее. Зная, что зять иногда просыпался ночью и начинал искать двадцать капель спиртного, мать наливала в бутылку на две стопки самогона. И прятала эту бутылку в шкафчик так, чтобы её легко можно было найти.
Сестра Нина вначале почти не пила, отказывалась. Но мать, видя, как она перебаливает, худеет, советовала ей немного выпивать, для аппетита. Большие реки начинаются с малых ручейков. Нина пристрастилась к выпивке, да так, что потом стала гоняться за водкой. Её не раз видели в городе Орле спящей на лавках. Однажды, когда я из Кром приехал на орловский автовокзал, то увидел Нину на лавочке. Постоял, постоял, но так и не осмелился её разбудить. Как-то, ещё в советское время, был в Редькино у родителей. Была там и сестра. Зная, что у неё нет ничего за душой, дал ей десять рублей. Нина долго меня благодарила. Но вряд ли эти деньги были потрачены только на еду.
Нина родила двух детей – Сергея и Любу. Сергей на полтора месяца старше моего сына Александра. Мать моя утверждала, что мы с Ниной сговорились, чтобы почти одновременно явить свету сыновей. Нет, конечно, мы не сговаривались, так получилось. Хотя я уверен в том, что существуют космические и родовые циклы, которые провоцируют родственников на те или иные совместные действия. В том числе, и на рождение детей. Сергей родился мастеровым человеком: сам соорудил из запчастей мини-трактор, почти «Беларусь». Разбирает и собирает легковые машины. Ловко общается с электричеством: вмонтировал в систему отопления дома прибор, который включает и выключает моторчик для обогрева. Трудится сейчас электриком на комбикормовом заводе Орловского района. Сам смастерил чудо-плуг для вспашки огорода. В общем, на все руки мастер.
Сергей в августе 1991 года служил в стройбате в Белоруссии. Когда наступили лихие демократические времена, то командование военной части от безденежья решило на время отпустить солдат по домам. Чтобы потом, окрепнув, вновь их призвать. Сергей кое-как добрался до дома в Редькино (он проживал в то время с моими родителями) и устроился на работу в соседний колхоз «Россия» комбайнёром. Однажды вечером, когда он добирался на самоходном велосипеде с мотором домой, при обгоне его зацепила грузовая машина. Левая ступня была почти вся смята.
Коленка не гнулась. Потом Сергей лечился в Кромской центральной больнице, где ему сильно помогли. Тогда я часто его наведывал, и он приходил к нам домой. Авария случилась в августе. А в декабре до этого я читал гороскоп, который вещал мне неприятный период где-то в августе-сентябре. Наступил ноябрь, и я, вспомнив предсказания гороспопа, ещё проворчал: «Ну, и как верить теперь гороскопам, если их предсказания не сбываются – неприятного периода в августе- сентябре, вроде бы, не было. Сергей же, попав в аварию именно в августе, ничего мне не сообщил. Когда же я приехал к нему в ноябре, то понял, что гороскоп был прав, к сожалению.
Травма ноги чуть не стала для Сергея поводом для «саботажа». Пока он лечился, Орловский райвоенкомат, не поставленный из-за ранения солдатом в известность, решил, что Сергей где-то скрывается. Когда разобрались, то списали его, конечно, в запас. Женился он несколько раз: приводил в дом женщину, но та через какое-то время уходила. Одной не нравилась деревня, другой – характер Сергея, третья не подходила ему самому. Но счастье пришло к нему с Мариной, заехавшей к подруге в село Хотетово. У Марины от первого мужа есть дочь Виктория. Марина откуда-то родом из Воронежской области, художница, преподавала вначале ИЗО в Станово-Колодезьской средней школе. Сейчас трудится тоже на Комбикормовом заводе. Она верущая, ухаживала вместе с Сергеем за моим отцом, пока он был жив, готовила ему пищу.
Поэтому я не претендовал на родительский дом, хотя мне некоторые товарищи намекали на это. В настоящее время Сергей с Мариной расширяют свой дом. Меня это радует. Хотя печалит то, что у них нет совместных детей. А значит, род Парахиных пресечётся. Травма ноги не позволяет Сергею ходить так, как всем: он хромает. Вначале ему дали вторую группу. Потом – третью, и, в конце концов, совсем отобрали все группы. В 90-е годы ему трудно было устроиться на работу.
Спасибо выручал огород. Неожиданно для себя Сергей прославился на весь Орловский район тем, что стал ремонтировать телевизоры. Все дедушки и бабушки близлежащих деревень везли телевизоры, проигрыватели к нему в дом. Однажды я зашёл к Сергею и увидел, что он ведёт ремонт техники. Форточки рядом не было – стоял чад. Я предупредил племянника, что таким образом он заработает аллергию. Так оно потом и вышло. От ремонта телевизоров Сергей вынужден был отказаться. Теперь чуть что – появлялся аллергический насморк.
Потом Сергей приловчился ремонтировать в легковых машинах электрический свет. Но за свои ремонты он брал копейки, что не хватало на жизнь. Трудился Сергей и у местного фермера Степановича, делал ему баню, другие постройки.
Если не ошибаюсь, 29 мая, но 1951 года появился на свет и мой брат Николай. До сих пор стоит в глазах картина. Я под столом играю в свои железки, а на всём столе в чистой простыне что-то завёрнуто. Подошли улыбающиеся счастливые родители. Развернули не спеша простынь. Оказалось не что-то, а кто-то, неведомый мне маленький человечек. Это был Николай. Особых совместных наших с ним событий я не помню. И не удивительно: мне было 7 лет, ему 2 с половиной. Мне 10 лет, ему 5 с половиной. Конечно, в детском саду он не был, играл со мною под столом в железки. Единственное, что я представляю чётко, это то, что сзади амбара мы с ним разувались, чтобы потом вдоволь набегаться по тёплым лужам от дождя. Видимо, мать нас ругала за мокрую обувь.
Помню, как мы с матерью часто ездили в город Орёл, в железно-дорожную больницу, к нему в палатку, где он лежал с пороком сердца. Оказалось, что лужи те были и не тёплыми, а холодными.
Ушёл из жизни Николай в 1961 году, где-то в марте - апреле. Для родителей это была третья потеря. Если учесть, что у отца было «каменное сердце» и что он впервые отцовские чувству проявил к внуку, то основная душевная тяжесть легла на мою мать.
– «С первыми двумя дочерьми прощание прошло легче – война, многое было неясно и не от нас зависело, – говорила мать потом, – А вот с Николаем душа и сердце изболелись. Тяжело было видеть его душевные страдания».
Подумал сейчас вот о чём: где-то в 1958-59 годах отец сломал печку. Тогда её ломали почти все редькинцы. Основной довод был в том, что в магазины села Становой Колодезь постоянно завозили печёный хлеб из города Орла. И печка как бы оказывалась ненужной. К тому же она занимала много места в небольшой хатёнке. Набегавшись на улице и замёрзнув, я спасался на теплой печке, отогревая и ноги, и тело. А Николаю уже негде было отогреться – печки не было. Как знать, может быть, и это явилось причиной его преждевременного ухода из жизни.
Был Николай талантливым человеком, хорошо рисовал. Многие врачи Орловской железнодорожной больницы разобрали его рисунки себе домой. Оставила себе рисунок Николая и сестра матери – тётя Лида. У меня остался только один рисунок, с Дюймовочкой. Видимо, мечтал брат, что всё будет хорошо…
*