Несколько самых простых вещей, которые Вам пригодятся в быту.
Скотч. Клей. Щепа. Тонкая проволока. Плоская квадратная пуговица. Спичка. Капля воды. Капля густого масла. Мелкие металлические шарики.
Мозг.
Четырнадцатого июля надцатого года в районе восьми часов утра человек тряхнул, сидя за своим абсолютно круглым белым столом, позавчерашнюю газету.
Из газеты, на стол, прямо в тарелку со скисшим банановым соком упала волосинка.
Человек удивлен.
Она упала очень быстро, удивительно быстро для такой почти невесомой вещи. Но темная спинка волосинки некоторое время выглядывала из желтой вспененной массы испорченного бананового сока.
Человек моргнул левым глазом, моргнул правым. Сухость глаза отзывается неповторимым желанием постоянно моргать и щуриться.
Человек встает из-за стола и идет к своему коту. Кот пьет молоко. У кота всегда есть свежее молоко, потому что уже много лет как молоко перестало портиться, совсем. У кота белый язык. Он очень часто пьет молоко, возможно, даже без причины. Сейчас кажется, что у него все внутренности белые. Или что у него там. Это от белой краски, которой красят молоко. Осторожным движением человек запускает два своих худых скрюченных пальца за ухо коту. Кот закашливается. Левая рука хозяина у него за ухом. Кот не привык. Он встревожен. И тут правая рука хозяина вылетает из-за худой сгорбленной спины хозяина. Вылетает, сжимая слегка пожелтевшую газету. Слегка. И очень больно. Невыносимо больно бьет кота газетой по морде. Кот пытается выть, но его не отпускает кашель. Как он натурально все изображает. Он, кот, кашляет еще сильнее. Он прямо-таки едва не задыхается от кашля. Кот далеко вперед высовывает свой тонкий шершавый язык.
- Прости, моряк.
Хозяин разглядывает клок волос, вырванных только что из кошачьей шкуры.
Клок рыжих волос.
- Прости, моряк, но ты же рыжий.
Кот, чтобы остановить кашель, который будто бы плещется у него в легких тонкой молочной известью, немного покачивается из стороны в сторону. Он уже почти нормально дышит. Естественно. Пора забыть об этом рыжем негоднике.
Хозяин газеты, хозяин кота, хозяин стола подходит к столу, берет свою, хозяйскую тарелку и выливает ее содержимое на белоснежный пол, состоящий из белоснежных глянцевых плиток. Хозяин успел вовремя расставить ноги. Теперь на белом полу желтое вспенившееся пятно с неровными краями. От него поднимается легкий кисловатый запах. Как от губ молодого козленка. Мог бы подниматься. Пора забыть про козленка.
Хозяин уже на коленях. Его вызывают по радиотелефону. Один раз вызывают.
В десяти сантиметрах от края желтого пятна он кладет свою черную шляпу.
Второй раз вызывают. Колени болят. Стоять на коленях на жестком полу неприятно. Это умеют только дети. И то - недолго. И то - умели. Как лошади умели стоять на коленях когда-то.
Третий раз хозяина дома вызывают по радиотелефону.
- Дин-дон. Включилась громкая связь.
Женский голос.
- Ты почему не отвечаешь? Ты - нарушитель моего спокойствия. Допей кофе. И я разберусь с тобой. Первее всех. Шучу, сейчас буду, если ты не против. Я умею совмещать свои и чужие расписания. Такие плотные графики.
- Конец связи.
Хозяин дома водит безупречно чистым, с хорошо ухоженным ногтем пальцем по желтоватой кашице. Хорошая форма каждого ногтя создается годами, даже десятилетиями. Если заниматься этим самому. Как попугаю в клетке вычищать свои крылья.
Тут кто-то прошел мимо. Женский голос.
- Хозяин дома, тебе плохо? Сосед?
В окне кухни появляется женская голова. Ее почти не видно. Почти ничего не видно вокруг, когда ты стоишь на коленях. Так близко к полу, что даже твое вонючее дыхание остается на нем тонкой пленкой. Как расплющенной медузой.
- Тебя стошнило? Что с тобой?
Хозяин как раз выуживает своим тонким пальцем волосок из скисшего бананового сока. Густого сока. Первосортного сока. Единственного. Мужчина вскакивает. Добрый сосед. Он отвечает участием на участие.
- Какая-то дрянь рылась в моих бумагах!
Этот голос, он не настоящий. Он из фильмов. Только голосу из фильмов можно быть одновременно невнятным и грозным. Такой голос нужно долго вырабатывать. Вырабатывать в безмолвии. Соседка испугалась и решила удалиться. Она уже хочет уйти. Она только бросает своей головой через окно воздушный шарик слов:
- Это темный, такой противно-темный волос. А моя голова - светлая голова.
Она - блондинка. Она тоже плохо говорит, потому что почти отвыкла. Она бросила шарик слов, как тюлени бросали резиновые шары. Хозяин подхватывает с пола свою черную шляпу. Черный волосок он кладет в свой левый внутренний карман, в карман своего пиджака, близко к сердцу. Он кладет волосок спинкой вниз, чтобы случайно не выронить его из кармана. На случай, если его будут пытать вниз головой. Или убьют вниз головой. Никому в голову не придет пытать его вниз головой, убить его вниз головой, а потом искать в нагрудном кармане темный волосок, положенный изгибом спинки к дну кармана. Но есть причины для предосторожности.
Таких людей уже нет на свете, чтобы убить. Как нет львов. Даже смешно, что львы когда-то были. Облезшие. Беззубые.
Он, хозяин дома, выключает фальшивое, мерцающее солнце. И лужайка за окнами становится похожей на недобритую подмышку ночного пса. С собаками можно сравнить все, что угодно.
Огромное дело закрыть дверь. Он просит помочь закрыть дверь соседа по площадке. Человека, которому он не раз помогал сам. Крепко-накрепко закрыть его дверь.
И теперь, когда дверь заперта, хозяин похлопывает по тщедушному телу своего соседа. Похлопывает по сгорбленной спине, по дряблому пузику, по худому острому плечу. По сухой коже макушки, по ветхому соседскому заду. Бедняга, он же теперь и наружу носа не высунет. Дверь ему одному не закрыть.
- Надолго? - сосед спрашивает молящим голосом, у него все зубы черные, а дыхание его похоже на дыхание... На чье-то смердящее дыхание. Хозяин двери кивает. Ему надолго. По большому кругу пройти и вернуться. Чтобы выбросить из головы этот волосок, который в кармане возле сердца. Обманул он.
Сосед тоже кивает. Ему придется голодать. Он идет к своей двери и тащит по полу тонкую серебристую цепочку. Ею он обмотает ручку своей двери. Чтобы никто. Он исчезает за дверью. Немного тухлый воздух некоторое время еще летает в воздухе коридора, но затем куда-то исчезает. В вентиляционную шахту.
Катающийся на лифте вызывает лифт. Он готов к чему угодно. Его движения резки, он готов удрать в любую минуту. Двери отворяются. Молодежь. Молодые ребята, молодые девчонки. Просто катаются. И он, катающийся на лифте, тоже хочет прокатиться. Только один раз. И вверх. Выйти на улицу. Он шагает в лифт, в его плохо освещённую полость. Дно лифта скользкое. Молодежь. Они начинают смеяться, когда двери лифта закрываются. Они визжат от восторга, когда лифт трогается с места. С ума сойти, их здесь не меньше девяти, но лифт рассчитан на шестерых. Это - беспорядок. Хорошо, что тела у них почти прозрачные. Одна вода и никакого осмия, свинца, тяжелых благородных газов, малая толика кальция. Они пристают к нему, катающемуся на лифте. Облизывают его немолодость. Солоноватая кожа его с трудом стягивается в маленькие мягкие мурашки. Противные.
Когда двери лифта раскрываются, путешественник уже по колено в мутной воде. Вода эта с шумом выливается наружу и засыхает белесым пятном поверх пятна, поверх пятна. Люди в лифте все до одного снимают свои парики и кланяются путешественнику. За помощь, или в насмешку. Они все лысые, их головы под париками голы. Они ведь давно не молоды. Потому что молодых больше нет. Но модно быть молодыми.
Путешественник шаркает ногами об асфальт, чтобы туфли не скользили. Он вышел на охоту. Он хочет схватить женщину за горло, а не поскользнуться на пустом месте. Он проходит рядом с магазином музыкальных людей. Магазином людей - тренеров по фитнессу. Магазином вкладышей в нос и уши от Вашего Отто Лар и Ко.
Такое раньше никогда не происходило в жизни охотника. Он ждал, ждал. Он пил свое прокисшее банановое месиво и думал, что так может продлиться вечно. Пока не появился чей-то темный волосок. Охотник погладил свою лысую, абсолютно лысую, как и у всех, голову. И он, как сознательный гражданин, должен предотвратить катастрофу. Должен получить причитающееся удовлетворение. Должен найти этого человека, который длинные свои волосы вот так просто кладет ему между страниц газеты.
Охотник проверил, у него подмышкой, на тонком ремешке из псевдолебединой кожи болтались, слегка булькая, баночки с нектаром. Сакральный ключ, выдаваемый каждому. Эликсир бессмертия, разработанный суперкомпьютером после анализа четырех с половиной миллиардов образцов крови. И каждый его заслужил.
Охотник нащупал у себя под кожей бугорок. Который всегда с ним. Место ввода Сакрального Ключа под кожу. Доказательство, что он тоже достоин стать сверхчеловеком.
Охотник сжал зубами свой язык, и из мякоти языка посочилась боль. Он - живой. Много лет уже живой.
Охотник обходит остатки Центрального Хранилища. Некогда грандиозного здания. Мелькают крошечные кусачие мошки. Нет, это - бессмертная пыль. Но вот стали появляться маленькие, обезвитаминенные люди. Охотник приподнимает каждого из них от земли, отрывает от увлекательного занятия - разглядывания танцев пылинок по камням. Грубо он срывает с их голов узкие бейсболки, потом швыряет обратно. Одни лысины. Это ожидаемо. Охотник перестает поднимать несчастных с земли и шагает быстро. Он направляется в типографию.
Пройдя обломки Хранилища, он снова попадает в сеть узких улиц. Улиц, на которых никто не живет. Кроме ничего не соображающих щеглов. Щеглы радостно трещат. Они крутят своими растрескавшимися клювами и двигают по доскам шашки, двигают тощими облинявшими крыльями. Чья-то дурная прихоть. Эти щеглы.
В шашки щеглов научили играть не так давно. Теперь они играют повсеместно. И таким простым путем проблема нападения голодных щеглов решена полностью. Конечно, выдуманная проблема.
Охотник прислушивается. Сквозь трескотню щеглов он слышит, как недалеко от него, за углом работает типография. Место, откуда еще умеющие читать получают свои газеты. Корпорация Новости давно решила избавиться от невыгодного формата газет, которые нужно было печатать. На переработанной миллиард раз бумаге. Она закупила несколько сотен людей-глашатаев. Один из них обязательно прибудет в город на следующей неделе. Глашатаи знают все об этом мире, что можно рассказать любому и каждому. Все, чем может поделиться Сакральный ключ. Они удачно подменили плазмакино и цветные вибрационные волны, от которых отказались все до одного жители планеты. После серии взломов сигналов культурными вандалами. Эти вандалы включали каждые полчаса на всех каналах трансляцию из Метрополицейской оперы. Заставили понервничать зрителей. Ухудшили пищеварение на четыре процента, увеличили контрпродуктивный простой общества на два процента. Они все давно испепелены в вакуумных печах. Последним легальным способом избавляться от людей.
Гул усиливается. Охотник напрягся. Он не хочет, но Общество хочет от него, как от полноценного гражданина найти лицо, избегающее освящения Ключом. Охотник вплотную приближается к двери в типографию. Из щелей по периметру двери выходит спертый влажный воздух. Охотник открывает дверь
Сразу же его лицо окунается в туман из слюнных брызг. Это подвешенные уполномоченные на вещание. Человек пятьдесят висят на стенах. Стены эти наклонены верхней гранью к центру так, что внутренность типографии похожа на пирамиду изнутри. Люди эти, с перекошенными лицами, кричат, визжат, плюются. Живые люди. Охотник с омерзением их оглядывает, с неудовольствием стирает слюну со своего лица. Вокруг вопят:
- Неожиданное чудо от поваренной соли! Шесть ложок на стакан кипящей воды и...
- Огромная татуировка появилась у нее совсем недавно, от плеча до плеча, она изображает...
- Протекания остались в прошлом. Теперь можно...
- Устроить перестрелку решили два друга из-за...
- Поездки на Остров. Всем и прямо сейчас, надо только...
- Поучаствовать в конкурсе по обжорству, новая традиция...
- Людей стало на шесть процентов меньше, в-первую очередь за счет сокращения поголовья обезвитаминенных на...
Охотник шагает к столу посреди помещения. За столом сидит сморщенный старостью, холод которой смешивается с дымом сигарет, контроллер.
Человек этот следит за тем, как заполняются словами информационные экраны перед ним. Записывается только речь самых громких из уполномоченных на вещание. Человек этот, настоящий старик с желтой кожей, поворачивается и рассматривает охотника недовольным взглядом.
- Здесь не магазин с продуктами.
- В своей газете я нашел черный волос. Длинный волос женщины. Теперь я охочусь.
- Предсказуемо. Я не буду возражать охотящемуся человеку. В задней комнате.
Охотник проходит зал до конца и останавливается у двери в заднюю комнату. Контроллер смотрит в экраны, во все сразу. На глазах его пленка из осевшего дыма, но не от слез. Он был слишком старым с самого начала.
В задней комнате кто-то. Охотник вынимает две колбы с бурой жидкостью. Концентрат Сакрального Ключа. И он заходит внутрь комнаты. В комнате темно. Охотник щелкает выключателем.
- Это - ошибка. Сам я не знаю, как это получилось.
Неохваченный, непримкнувший. Стучит зубами. Это слышно. Какой он жалкий. Смотреть тошно. Это не девушка, нет. Это молодой парень. С длинными волосами, местами едва не достающими до плеч. Волосы эти, настоящие, засаленные, будто мокрые. Они лежат неровно. Как мертвые тонкие черви.
Охотник толкает ногой человека на полу. Тот безвольно переворачивается на спину. Пустое, несмышлёное лицо с темными глазами. Закутанный в лохмотья и тряпки. Он дрожит.
Он пытается плюнуть, но у него ничего не выходит, губы и язык не слушаются. Охотник кладет рядом с собой на пол шляпу.
- Я спасу тебя. - Охотник превращается в спасителя. Он шумно опускается на пол рядом с парнем, опирается спиной на серую бетонную стену. Вытаскивает две ампулы с бордовой жидкостью. Концентрат Сакрального Ключа. Да это он, напоминаю Вам. Должен быть у каждого. Продается в бытовых магазинах. И в магазинах космической связи. По ампуле должно быть в каждой туалетной кабинке, оставшейся на поверхности.
Двумя руками спаситель приподнимает лежащего рядом парня и усаживает рядом с собой.
- Я не хочу.
- Ты не понимаешь.
Спаситель достает ремешок, похожий на ремешок часов. Только на нем нет часов. Ремешок из сухих жил. Берет холодную, потную, липкую руку непримкнувшего. И надевает ремешок чуть выше запястья. Для себя у спасителя нет ремешка. Но это не страшно. Повторный прием Ключа - дело почти необязательное. Хотя оно в трех местах упоминается в тексте инструкции для охотников-спасителей. Спаситель улыбается. Его сточенные до синевы зубы кажутся неестественными. Он давно не заботился о своем внешнем виде. Несколько тысяч ночей.
Парень рядом плачет, он пытается отдернуть свою руку, отобрать ее у Спасителя. Несчастный. Он мало ел. Хорошо еще, ему удалось найти типографию, которой определен лимит пайка. Он спокойно мог там объедать уполномоченных, пока его покрывал утомленный одиночеством контроллер.
Он почти не умеет говорить. Страшно представить, как он долго ходил под Небом. Один.
- Это не больно.
Спаситель вкладывает в руку парня ампулу. Она почти мгновенно стала растрескиваться.
- Тебя как-то зовут? Ты носишь имя?
Парень перестает плакать и шепчет.
- Да. Я - Нартис.
- Забудь теперь об этом.
Спаситель сжимает ладонь Нартиса так, что ампула начинает лопаться, жидкость из нее льется на руку спасаемого. Рука Нартиса багровеет, он пытается разжать пальцы Спасителя, но без толку. Осколки колбы таят как лед. Сакральный Ключ весь без остатка проникает под кожу спасаемого. Нартис с ужасом смотрит на свою руку. Лицо его похоже на серую тень.
Спаситель отпускает его руку. Ухает от навалившейся усталости. Дело сделано. Почти. Спаситель разводит в стороны полы своей искусственной накидки и поднимает вверх нательную ткань бледно-желтого цвета. Между темной тканью прорезиненных брюк и внутренней частью нательной ткани - бледный безволосый кусок тела. Толстая от многократных шлифований кожа. Нужно купить новый шлифовальный круг для кожи. Но это - потом.
Спаситель двумя руками сдавливает свою лампу. Она, исчезнув, оставляет только большое темно-красное пятно на животе. Спаситель расслабляется.
Спасённый начинает смеяться. Очевидно, он уже переживает процесс Присоединения. Молекулы Ключа прорвались к мозгу и сейчас бомбардируют сознание яркими образами.
Спаситель закрывает глаза. Он тоже приготовился увидеть сон.
Сон.
Сон гласит. - Наслаждение отчаянием. Удовольствие пустоты.
Грязные животные. Разные. Похожи на сгорбленных, сопящих людей с короткими ногами. Только животные ниже, стоят на всех четырех конечностях. Они угрожают. Угроза.
Их зажимают праведные шестерни. На них так написано: "Мы - праведные шестерни". Шестерни превращают, переваривают животных в корм, измельчив своими могучими челюстями в сухие комочки. Комочки в форме подушечки, рыбки или сердечка. Подбегают чистые кошки. И начинают хрустеть комочками, перемалывать их своими затупленными зубами.
А потом погибают птицы, потому что они дули ветер.
И погибают насекомые. Потому что они создавали шум.
Потом выжгли все сорные травы. Потому что они росли и не давали плодов.
И каждый клочок суши стал давать тонны бананов. А вода - мотки съедобных водорослей. Все рыбы, киты и моллюски задохнулись в сине-зеленом месиве этих волшебных водорослей. Где-то в глуби еще остались какие-то гады. Но их не видно. Они - не угроза.
Из песка на пляже вылепливается человек. Запеченный песок - почти черного цвета. Человек этот дарит Сакральный ключ. Он - гигант, своей гигантской рукой вынимает ключ из солнца. Он кладет Ключ в каждую тарелку. В большую и маленькую. И растворяется в воздухе. А ключ растворяется в желудках.
Маленький серебристый ключик превращается в огромную бордовую лужу. Переварить ее смогли только взрослые. А дети надеялись, что успеют повзрослеть. Но не успели. Ключ им не подошел. И они улетели. Как птицы. Туда же. А те, кому ключ подошел, смогли прожить все невостребованные жизни, и даже более. Когда кончился общий праздник, когда разыграли все возможные роли, началась бесчувственность.
И только больное Солнце заставило немного ожить человечество. Солнце разбухло, оно покраснело. И лучи его пожгли все плодовые деревья и все водоросли. Так, что моря и океан стали кристально чистыми. А земля превратилась в сухую пыль. Человечество оживилось. Оно собрало последние силы, чтобы построить норы. Кто-то строил норы. Кто-то залезал в капсулы и отправлялся вдаль, в безнадежность, в неосязаемую пустоту.
С напряжением последних сил удалось повесить над немногими городами щиты. Щиты вращались на орбите, закрывая всегда один и тот же город от острых копей лучей.
Человечество остыло. Человек не мог на другого человека смотреть. Ему становилось дурно. В норах люди сидели и не ждали ничего.
Ключ рассказывает всегда о себе. Он, множимый тысячами копий на автоматических заводах, задуман был и как носитель бессмертия, и как носитель вечной памяти и вечной грусти.
Спаситель плакал. Он вытирал слезы с щек и рассматривал свои мокрые ладони. Он помнил, он всегда помнил все.
Рядом содрогается в рыданиях Спасенный. Он кричит, бессловесно молит о прощении.
Спаситель обнимает его, пытается утешить. Он обнимает худые плечи своего нового друга, мокрые от пота плечи. Он ласково проводит рукой по голове Спасенного. И с удовольствием растирает между пальцами прядь выпавших черных волос. Грязных и тонких волос, мелких червей, оставивших на коже головы маленькие красные пятна. Как покинутые гнезда.
Спасенный перестает рыдать. Он уже смеется. Он улыбается своим беззубым ртом. Он встает. Лохмотья спадают с него. Он стоит обнаженный, расправив свои худые бледные плечи. Он вдыхает смрадный воздух полной грудью и говорит:
- Я - бесконечность.
С этого самого момента он знает, что неподвластен времени.
Он оглядывается на своего Спасителя:
- Я тебе бесконечно благодарен.
Эти слова должен услышать каждый Охотник, каждый Спаситель, который успешно исполнил свой долг. Второй поток слез. Меньше первого. Спаситель долго трет уже высохшие глаза, ища ладонями последнюю слезу.
- Прошу, зови меня Отец.
Еще одна лучезарная улыбка на лице Спасенного.
- Прошу, зови меня Сын.
Сын, еще слабый и на деле беспомощный, протягивает руку Отцу и как бы помогает ему подняться с пола. Они стоят рядом. Отец протягивает Сыну свою накидку и свою шляпу. Это - большая услуга.
Отец открывает дверь и пропускает вперед Сына. А сам достает из кармана механическую салфетку и бросает ее на пол комнаты, усеянный обрывками тряпок, клоками волос, запачканный человеческой мочой. Салфетка ползет по полу и тихо посвистывает. Отец закрывает за собой дверь.
Рука об руку с сыном они проходят по залу типографии. И бормотание вечно возбужденных творцов кажется им мелодией победного марша. Мимо насупившегося контроллера, которого лишили игрушки, они доходят до выхода и оказываются на улице. Начинается бордовая ночь. Когда солнце уходит за горизонт, но свет его, преломленный, все равно остается, отчего звезды больше не видны.
По пустым улицам вдвоем, и гулкое эхо вторит шагам. Дойдя до лифта, они останавливаются.
- Это вход в нашу нору.
Лифт приходит пустой. Они долго спускаются на нужный этаж.
- Верхние этажи почти все пустые.
Вдвоем они с легкостью открывают дверь в субподнору. Отец проводит Сына в стоящий посреди лужайки домик.
- Она - настоящая.
Это белокурая соседка на высоких каблуках, она красит в цвет неба слегка облупившуюся стену. Как неудачно. Будет теперь долго пахнуть краской.
- Я у себя уже все покрасила. Настоящее лето получилось. О, ты не один!
Соседка, она прикусила свою прелестную губку жемчужными зубками. Она из тех людей, кто находит в себе силы ухаживать за собой многие и многие часы. Не дождавшись ответа, она поднимает с травы ведро с краской и, сжимая кисть в руке, уходит. Послышался хлопок межквартирной перегородки.
Отец думает, что надо закрыть перегородку, ведь соседка ходит еще к кому-то. А ему она стала совсем не нужна.
Он бросает взгляд на Сына. На его свежее лицо. Затем смотрит на еще немного розоватую ладонь, в которой лопнула ампула. Она все поняла. Дверь лучше заблокировать.
Вдвоем они входят в дом. Подбегает рыжий кот.
- Он - не настоящий.
Кот с умным видом разглядывает обоих. Шерсть за ухом уже восстановилась. Сын неосознанно кланяется коту.
- Не настоящий. - зачем-то повторяет Отец и добавляет: Ты, должно быть, есть очень хочешь. Я тебя угощу.
Он снимает с крюка в стене тонкий шланг черного цвета, подставляет тарелку и, с помощью манипуляций с кнопками на той же стене, наполняет тарелку банановым пюре. Пюре опять оказывается немного скисшим. Надо чаще его есть, тогда оно не будет успевать испортиться в шланге. Сын с огромным аппетитом съел одну тарелку. И, хоть видно было, что его немного подташнивало, он, непривычный к хорошей еде, попросил еще и еще тарелку.
Отец сидит напротив и любуется, как исчезает во рту его гостя банановая кашица.
Затем он очень серьезно объясняет, что запасов бананового пюре было сделано в тысячелетия Подготовки очень и очень много. Бесконечно большие хранилища с ним находятся глубоко под землей. Глубже, чем самый нижний уровень норы. Никто не пополняет хранилища, потому что ни одному дереву не удалось выстоять солнечную бурю, обрушившуюся на них в тысячелетие Оцепенения.
Они много говорят потом. Обо всем. О том, почему никто не хочет помочь обезвитаминенным - потому что они провинились. Отец наставительным тоном объясняет Сыну, что обезвитаминенные были тоже увековечены во плоти Сакральным Ключом. Но потом они засомневались в необходимости Сакрального Ключа, решили отказаться от вечности. И были наказаны. Обреченные на голодную смерть, они не умерли, так как тела их не съедает время. Но мозг их мертв. Или почти мертв. Они безопасны и бродят по городам на поверхности в поисках простого пропитания. Например, засохшей плесени на камнях.
Общество оставило их в живых, потому что, когда закончатся все запасы, они тоже могут стать годными в пищу. Удивительно, что ими движет, и каким волшебным способом у них получается создавать новых людей. Ведь создание одного нового человека отбирает последние жизненные силы у обоих родителей, они не проживают и года после произведения ребенка на свет. Неужели именно живой мозг не позволяет примкнувшим создавать людей?
Одним из таких случайно созданных детей стал приобретенный Отцом Сын.
Отец и Сын говорят о всемогущих титанах, которые смогли повесить щиты над городами. Возможно, эти титаны еще живы, только они вряд ли еще помнят такое древнее прошлое. И как они построили автоматические заводы, не помнят тоже.
Сын однажды расстроил отца, когда зачем-то, из интереса, разобрал их кота. Точнее, растерзал его на куски. Да так, что кот не сумел собраться, и пришлось его выбросить.
Отец и Сын жили очень долго, наблюдая короткими вечерами бордовые закаты, а в особые часы дня - как звездная пыль водопадами сыпется с края щита над их городом.
Одним вечером, когда они наблюдали за остывающим щитом, Отец придвинулся ближе к Сыну, взял его за ту самую руку, где раздавил ампулу с Ключом, развернул лицом к себе и поцеловал в губы. Это был очень долгий поцелуй, он длился до тех пор, пока разбуженная утренним ветром пыль не залепила им обоим носы. С того момента началась другая жизнь двух людей. Двух Любящих. И она, казалось, будет вечной. С особым смехом они приступали к обряду отшелушивания. Отшелушивающий аппарат в руках одного из них нежно касался своим диском кожи другого. Запах горелой плоти разносился по комнате, по дому, по всей их субноре. Они как дети радовались обнажившейся чувствительности их тел после шлифовки.
В какой-то момент молодому Любящему стало скучно, и он предложил открыть дверь в соседнюю субнору. Там должна была жить замечательная женщина со светлыми волосами.
Но это была плохая идея. Вонь немытого тела ворвалась через приоткрытую дверь. Они нашли ее одну, неподвижную, разбухшую как бочонок. Она кончила свое осмысленное существование на кухне, с резиновой трубкой во рту. И банановая пена хлопьями стекала из ее рта по шее. Ее неподвижные глаза смотрели далеко за горизонт простого одиночества. Они полны были скуки, у которой миллиард ворсинок-причин. Отчаяние. Должно быть, она не одна такая. Их тысячи, их миллионы. А сколько обезвоженных бездумных тел закопано ветром в песке? Как долго в них благодаря Ключу теплится жизнь? Старый Любящий перекрыл шланг с банановым пюре. Грудная клетка женщины зашлась судорогами. А ведь она не дышала многие века. Двое ушли от нее, плотно закрыв за собой дверь.
Любовь не вечна. И Свободный человек бросил своего Печальника. Сначала Свободный стал один подниматься и опускаться на лифте. Печальник же кусал свои бледные губы и молча отворачивался, уводя взгляд от наполненных жестокостью глаз. Потом все еще Любящий нашел своего возлюбленного в ванне с ампулами Ключа. Свободный человек был слаб, он едва дышал, весь в слезах. Но потом он встал с устроенного для него ложа и ушел снова.
Он уходил снова и снова. А Любящий ждал и ждал. А потом Свободный человек сказал, что пройдет по Грязным коридорам под землей до другого города. И станет жить там. Он произнес это в момент высшего единения с Любящим, когда они вдвоем, задрав головы, смотрели на еще один сорвавшийся с щита лист металла. Этот светящийся лист падал с неба медленно, как перо, как истончившийся розовый лепесток. И горел фиолетовым пламенем.
- Я ухожу.
- Я знаю.
- Прощай.
Но даже это "Прощай" забылось. Как очень многие слова расставания.
Через неопределенный срок, через годы, через тысячелетия.
Старый человек с недоумением разглядывает свои зубы. Они опять старые. И так лениво их менять.
Кот трется об ногу. Он просит молока. Кот с длинным черным ворсом, с густой теплой шерстью. Бока его едва заметно бьются об ноги, какая-то неловкость появилась в нем месяц или два назад. И вдруг кот остановился. Замер.
Да, это последняя автоматическая линия по производству и сопровождению сбыта ампул Сакрального ключа прекратила работу. Спасавший ее от выходок Солнца щит упал, раздавив ее и город вокруг нее своим ноющим от усталости телом.
Старый человек встрепенулся. Над зеркалом загорелась небольшая лампа. Она горит красным светом. И подсвеченные ею черные буквы гласят: Ящик за зеркалом!
Старый человек отодвинул зеркало в сторону. Оно легко поддалось. За стеклом оказалась ниша. В нише лежал небольшой ящик из настоящего дерева. А возле ящика листовка, запечатанная между двумя листами тонкого стекла.
Инструкция.
Несколько самых простых вещей, которые Вам пригодятся в быту.
Скотч. Клей. Щепа. Тонкая проволока. Плоская квадратная пуговица. Спичка. Капля воды. Капля густого масла. Мелкие металлические шарики.
Мозг.
Всё, кроме последнего, в ящике перед тобой.
Приятного провождения вечности.
Навеки твой, но уже покинувший тебя,
Кремниевый Центр обработки данных.
Не забудь заглянуть к соседям!