VII. Тайные балы

   
   
   1.
   Я искренне считала, что репутация девушки в обществе - это и есть её честь. Что ж, должна заметить, в этом смысле моя честь по-прежнему в полном порядке, особенно если принять во внимание, что теперь меня считают умершей, так что и о репутации не приходится волноваться. Однако, пока я ещё была человеком, я считалась образцовой женой и безукоризненной светской дамой, - а всё потому, что удачно вышла замуж.
   В вопросе выбора супруга я целиком и полностью положилась на мнение родителей. Сама мысль о каких-то тайных интрижках с восторженными воздыхателями была мне отвратительна. Известно ведь, чем такие истории кончаются. Забота любой уважающей себя девушки - следить за соблюдением приличий. А чтобы кавалеры не позволяли себе вольностей, надо не подавать повода. Искренне влюблённый мужчина и сам не захочет ничего скрывать, а прямо пойдёт к родителям девушки и сделает предложение по всей форме - чего уж проще? В общем, я тщательно избегала всяких амурных приключений и, если подружки, в девичьей компании, делились кое-какими секретами - некоторые из них даже позволяли ухажёрам себя целовать, подумать только! - я слушала пикантные сплетни без малейшего волнения. Всего этого у меня будет вдосталь в законном, освящённом церковью браке - к чему торопиться? Сейчас надо думать о другом: главное сокровище, которое может принести молодая девушка в будущую семью, это безупречное имя и незапятнанная честь.
   В свет меня начали вывозить с пятнадцати лет, выдавая за семнадцатилетнюю, а когда мне и в самом деле исполнилось семнадцать, на горизонте появился достойный жених: дородный пятидесятилетний господин, граф Шаховской. Я, признаться, и не подозревала, что нравлюсь ему, - кажется, мы всего только перекинулись парой слов на каком-то званом обеде, и я даже не рассмотрела его хорошенько, - как вдруг родители сообщили мне, что он уже дважды вдовец, генерал в отставке, в родственниках и знакомых у него - чуть ли не половина Зимнего дворца, а имения насчитывают тридцать тысяч душ, - ну и, под конец, что у меня намечается перспектива стать владелицей всего этого великолепия, так как граф как раз подыскивает себе очередную жену, и я ему подхожу. Покопавшись в памяти, я попыталась припомнить нашу с ним мимолётную встречу; ничего не вышло, но вскоре у меня появился шанс освежить свои впечатления, поскольку предусмотрительные родители пригласили графа к нам на обед. Гость держался чрезвычайно любезно и, надо сказать, выглядел довольно молодо для своих лет, ему нельзя было дать больше сорока. Ростом я едва доходила ему до груди, так что он показался мне вполне достаточно видным мужчиной, чтобы в остальных вопросах положиться на мнение родителей. Вскоре мне объявили, что я выхожу замуж, а там и граф сделал предложение, которое я, естественно, приняла, покраснев, как учили (впрочем, я действительно немного волновалась). Время до свадьбы прошло незаметно, так как пришлось усиленно отдавать разнообразные визиты людям, чьё мнение имело вес в обществе, и посещать тому подобные необходимые для будущего семейного счастья мероприятия, так что я под конец даже устала, а заодно и познакомилась немного со своим женихом. Надо заметить, что если поначалу меня и одолевали наивные сомнения, то к алтарю я прибыла в полной уверенности: только такая осмотрительная и благоразумная девушка, как я, могла составить столь блестящую во всех отношениях партию. Весь высший свет Петербурга был восхищён моей удачей: незаметная наследница небогатого рода Подольских превратится в графиню Шаховскую!
   Ну, а дальше-то началось самое интересное. Признаться, первая брачная ночь меня поразила, до такой степени всё оказалось просто. Я ожидала чего-то шокирующего, необычного - недаром же подробности от меня держали в такой тайне! - но мой супруг был заботлив и ласков со мной, как с ребёнком. Он сам помог мне раздеться, а потом сказал, что ему нравится смотреть на молодых девушек, наряженных в красивое бельё. И тут же достал из сундука чулки с богатым кружевным узором в виде цветов и листьев, и ещё какие-то ленточки, прозрачные сорочки и корсеты и предложил мне всё это примерить. Прямо сейчас.
   Я, признаться, немного удивилась, но поскольку матушка и няня настойчиво наказывали мне во всём повиноваться мужу, я так и сделала - ну и, в общем, вынесла из первой брачной ночи твёрдое убеждение, что супружеские обязанности женщины в том и состоят, чтобы, облачившись в полупрозрачный наряд, принимать перед мужем откровенные позы. Под конец меня даже развеселили акробатические упражнения, которые я проделывала на брачном ложе в полном одиночестве, под одобрительные возгласы восхищённого зрителя - короче говоря, всё оказалось не так страшно и даже мило; про себя я удивлялась, отчего выполнение столь несложных обязанностей вызывает у некоторых женщин столько тревог. Муж ближе к утру рассыпался в благодарностях, заверил, что я была очаровательна, и даже поцеловал меня в щёчку.
   Таким образом, на следующий день я имела цветущий вид и по секрету заверила матушку, что всё прошло великолепно, с чем она и отбыла восвояси, предоставив меня заботам умудрённого опытом супруга.
   Ситуация несколько изменилась, когда мы уехали в загородное имение мужа. К тому времени я вполне привыкла надевать по ночам диковинные костюмы, среди которых были и прозрачные шаровары, разрезанные в самых интимных местах, и звериные маски, и корсеты из пушистых птичьих перьев экзотических расцветок, и непринуждённо демонстрировать мужу те части тела, которые обычно принято скрывать. За вполне достаточные супружеские ласки я принимала то, что муж иногда ощупывал меня, а также легонько подгонял хлыстиком, когда ему хотелось, чтобы я сменила позу. Ещё он любил смотреть, как я моюсь и вообще совершаю всякие необходимые гигиенические процедуры. В общем, я была довольна своим замужеством, потому что все вокруг считали, что я составила завидную партию, и что супруг мой - человек превосходнейших душевных качеств. Но, как выяснилось, впереди меня ждало ещё немало неожиданных открытий.
   Всё дело в том, что в загородном доме у мужа был слуга - мужчина лет на двадцать моложе графа и, насколько я поняла, в сущности - его близкий друг. Так вот, однажды ночью граф вызвал этого слугу, Платона, прямо в спальню, что меня несказанно смутило, особенно если учесть, что молодой мужчина меня беззастенчиво разглядывал. Но граф сказал, что беспокоиться тут нечего, потому что слуге этому он доверяет, как самому себе, и случись что - без колебаний доверил бы верному другу даже такое сокровище, как наша дражайшая супруга (то есть я); а потому не будет ничего предосудительного, если я позволю Платону иногда помогать мне одеваться (или раздеваться). Я, честно говоря, никогда не слышала о том, чтобы женщине помогал одеваться слуга-мужчина; но, поразмыслив здраво, пришла к выводу, что я-то сужу по своей девической жизни, а у замужних женщин, надо полагать, всё по-другому. Я всегда отличалась несвойственной девушкам моего возраста рассудительностью (и муж меня за то же хвалил). Таким образом, я привыкла раздеваться и перед Платоном тоже.
   Однако на Платона моя нагота, по-видимому, производила несколько иное впечатление, чем на графа; во всяком случае, не прошло и нескольких дней, как он бросился меня тискать и целовать так настойчиво, как муж никогда не делал. Я испугалась до полусмерти и готова была закричать на весь дом, стала грозить, что позову мужа, как вдруг вошёл граф собственной персоной и заверил меня, что сам же и попросил Платона за мной поухаживать. Отослав слугу, муж с трагическим лицом сообщил, что должен мне кое в чём признаться.
   Оказывается, он уже не так молод, как хотелось бы, а потому неспособен доставить молодой супруге то счастье, на которое она (то есть я) вправе рассчитывать. Однако он, будучи сам на верху блаженства только по факту моего присутствия рядом, не намерен, тем не менее, лишать меня радостей жизни. Следовательно, я могу со спокойной совестью и с чистосердечного благословения супруга принять ласки другого, молодого, полного сил мужчины; ну а чтобы я чувствовала себя в безопасности и под защитой любящего мужа, он сам же посидит тут рядом и будет за всем наблюдать.
   Я, признаться, засомневалась; мне, как девушке чрезвычайно осторожной, первым делом пришло на ум, не проверяет ли таким образом взыскательный супруг мою верность; а так как честным именем я дорожила превыше всего, то поспешила заверить графа, что более преданной и любящей супруги у него никогда не будет и большего удовольствия, чем он, мне никто никогда не доставлял и не доставит.
   Граф, в свою очередь, рассыпался в комплиментах в мой адрес, но с тех пор несколько переменил тактику и стал намекать, что речь-то ведь идёт не только о моём удовольствии, но и о его тоже; наконец, прямо сказал, что мечтает увидеть меня в объятиях любовника. Я и тут колебалась; меня больше всего беспокоило, как бы себя чем-нибудь не скомпрометировать. Однако Платон, со своей стороны, тоже даром времени не терял, и под воздействием его доводов я начала понимать, что не так уж граф был неправ, говоря о неполном счастье наших супружеских отношений; всё-таки, хотя наряжаться в причудливые кружева было забавно, объятия и поцелуи Платона меня взволновали; муж-то за прошедшие несколько месяцев ко мне почитай что и не прикоснулся (хлыстик, я думаю, можно не считать). В итоге вопрос решился полюбовно.
   Платон целовал меня буквально везде, и я уверилась, что уж теперь-то знаю о тайнах супружества абсолютно всё. Боже, как я была наивна! Я и не подозревала об истинных отношениях между мужчиной и женщиной, пока муж не пригласил меня на свои тайные балы.
   Оказывается, здесь, в своём загородном поместье, он устраивал для некоторых своих самых близких друзей особые вечера. На них принято было приходить в маске - чтобы атмосфера была более доверительной, непринуждённой. Зато в плане одежды... ну, это было что-то вроде маскарада. Гости изображали гарем. Я мало знала о восточных обычаях, но граф объяснил, что основное отличие гарема - чрезвычайно лёгкие костюмы, ведь в южных странах ужасно жарко. Ну, а поскольку там все - иноверцы, нехристи, то и нравы соответствующие. В гареме запросто может быть так, что у одного мужа - несколько жён, ну или у одной жены несколько мужей (что в общем-то одно и то же). То есть, короче говоря, много мужчин, много женщин, и все друг другу жёны и мужья. У нас, в цивилизованной стране, так не принято, поэтому муж и жена добродетельно живут в священном браке, а в гарем просто играют, в свободное от семейных обязанностей время.
   Я была поражена. Смысл семейных отношений открылся мне с какой-то новой, неожиданной стороны; я пришла к совершенно особому, более глубокому пониманию жизни в целом. Конечно, я охотно согласилась поучаствовать в тайных балах; я радовалась, что муж наконец-то счёл меня вполне готовой к обществу опытных светских людей, и была полна решимости доказать, что и тут меня не покинет благоразумие, которым я так гордилась.
   Однако, признаюсь, в тот вечер я поначалу прямо не знала, куда смотреть, и совершенно растерялась. Определённо, все уроки этикета оказались тут неуместны, и в душе я почувствовала благодарность к мужу за то, что он по крайней мере приучил меня изящно и непринуждённо носить соответствующего покроя одежду. Должна заметить, близких друзей у графа оказалось великое множество, и атмосфера царила более чем непринуждённая - не только благодаря "гаремным" костюмам, но и вследствие действия дыма с чрезвычайно крепким ароматом, курившегося по всем углам в специальных жаровнях - я едва вдохнула, как у меня закружилась голова. Ах, если бы я знала, что мне предстоит пережить! Ведь именно на первом балу я и рассталась, собственно говоря, с невинностью!..
   Муж куда-то скрылся, какой-то гость предложил мне вина, и, должна признаться, я не заметила, как оказалась в отдельной комнате наедине с тремя обнажёнными мужчинами; очнулась я, только когда один из них проник пальцами туда, где меня, несмотря на весь мой богатый опыт супружеской жизни, ещё никто не трогал.
   - Она совсем сухая, - сообщил один из кавалеров.
   - Придётся разогреть её розгой, - отозвался второй.
   Надо сказать, кроме кровати изрядных размеров, в этой комнате стояло ещё много всяких агрегатов, угадать назначение которых я бы не взялась; меня быстренько уложили на что-то вроде колеса, а руки и ноги пристегнули к спицам кожаными наручниками - я и слова сказать не успела. Потом один из мужчин начал стегать меня розгами по той части тела, которая, при данном положении дел, выдавалась вверх больше всего и которая, мимоходом замечу, всегда особенно интересовала моего мужа - судя по всему, он был не одинок в этом своём пристрастии. Сперва мне всё это показалось ужасно больно и грубо, но потом они ещё и смазали моё тело каким-то кремом, опять-таки уделяя особое внимание самым интимным местам - и тут я почувствовала, как жар, разливающийся по коже, становится таким волнующим и приятным... В общем, мои пожелавшие остаться неизвестными ухажёры овладели мной по очереди, и вследствие таких целенаправленных усилий с моей непростительно затянувшейся невинностью было, наконец, покончено. Впрочем, сама-то я об этом не подозревала и долгое время считала каким-то особенно экзотическим удовольствием способ, который был в действительности самым обыкновенным. Помню, некоторые мои любовники удивлялись, что я так радовалась, когда они мне предлагали то, к чему в спальне мужа я вовсе не привыкла. Ну, попробовали бы они вместо этого посидеть в анатомически противоестественных позах на нетронутом супружеском ложе, борясь с зевотой.
   После первого "тайного бала" всё встало на свои места; я твёрдо вошла в роль добродетельной супруги, сообразив наконец, в чём состоит основа счастливой семейной жизни: в большом количестве анонимных любовников! Если я с ними не знакома, то и отношений у нас, стало быть, никаких нет; мы доставляем друг другу удовольствие, но в этом нет ничего личного, а значит, всё вполне целомудренно. Ведь репутацию может разрушить непредсказуемое бушевание губительных страстей - об этом матушка твердила мне с детства - а какие страсти, если мы ровно ничего друг к другу не чувствовали?..
   Однако, должна заметить, бушевание страстей меня однажды всё-таки коснулось. Правда, это произошло без ущерба для моей репутации: я не влюбилась, нет - вот уж что действительно было бы ужасно, - по счастью, меня всего лишь изнасиловали. Ну, а поскольку такие вещи мужчины обычно предпочитают держать в тайне, моё честное имя не пострадало.
   Я, признаться, не сразу поняла тогда, что происходит, но когда наконец проснулась, то почувствовала, что это не Платон - уж тело своего единственного постоянного любовника я не спутаю ни с чьим, - и, естественно, не муж. Ночной гость действовал так грубо и быстро, буквально использовал меня; никогда раньше не встречала в мужчинах такой враждебности. Я вскрикнула, и он зажал мне рот рукой. Должна признаться, после его ухода я чувствовала себя ужасно, как избитая; муж был в отъезде, и я прорыдала всю ночь напролёт. Но что меня больше всего напугало, это лёгкость, с какой насильник проник в дом, а потом покинул его; он, выходит, знал, что я буду одна, а следовательно, состоял в сговоре с кем-то из слуг и специально шпионил за мной... Не знаю, почему, но к утру я твёрдо решила никому не говорить о происшедшем; что-то подсказывало мне, что таким образом я только навлеку на дом скандал, и дальнейшие события показали, что я была права.
   Лишь от случая к случаю, постепенно мне стала приоткрываться правда о политических противниках мужа. Для высшего света граф был не пожилым мужчиной со странностями, а богатым землевладельцем, влиятельным человеком при дворе, другом императора. И не я одна знала про "тайные балы". Слухи об этом уже ходили по Петербургу и, умело направляемые, вызывали возмущение черни. Позже я узнала, что те же самые люди, которые подослали ко мне насильника, представляли меня перед своими сторонниками узницей мужа, его будущей жертвой, уверяя, что и двух предыдущих жён он убил, так как те женщины грозили его скомпрометировать, рассказав о бесчинствах и оргиях, творящихся в доме. Всё это мне объяснил один мой новый знакомый, который, как я имела возможность убедиться, знал многое, что было недоступно другим.
   
   
   1.
   Началось с того, что он меня узнал. То есть нас представила друг другу в театре одна моя подруга, княгиня Ланская, и тут же переключилась на беседу со своим прежним спутником - очаровательным молодым путешественником из Франции; щебечущая парочка сидела ближе к краю ложи, а я - в глубине, в полутьме, и мы с моим нежданным собеседником оказались предоставлены сами себе. Я приготовилась было произнести приличествующий в таких случаях длинный ряд утомительных фраз, называемый светским разговором и отличающийся от нормального разговора тем, что каждому на десять ходов вперёд известно, что ответит собеседник, но вдруг заметила, как он пристально меня разглядывает, словно пытается вспомнить; я же, со своей стороны, не сомневалась, что никогда раньше и не слышала имени графа Михаила - или, как на французский лад назвала его моя подруга, Мишеля Юсупова.
   Однако вскоре недоразумение разрешилось: во время представления граф шёпотом пересказал мне на ухо такие подробности нашей предыдущей встречи, что не оставалось сомнений: в некотором отношении я была с ним близко и, должна заметить, восхитительно знакома... Первым моим порывом было уйти, и Юсупов позволил мне дойти до примыкающего к ложе помещения, где нам никто не мог помешать, после чего догнал меня, при помощи некоторого насилия усадил на софу и обрушил на меня поток фраз, ещё более банальных, чем светские - в общем, тех самых, которыми мужчина обычно обозначает своё желание залезть женщине под юбку: я прекрасна, он не может меня забыть и так далее. Суть его предложения сводилась к тому, что он хочет встретиться со мной наедине, "без назойливого внимания моего супруга", и (насколько я поняла смысл его излияний) получить на некоторое время в единоличное распоряжение то, чем в прошлый раз пришлось пользоваться в очередь.
   - О каком "назойливом внимании" вы говорите? - устало отмахивалась веером я, не зная, на что сначала возражать. - Моего мужа там и близко не было...
   - Да? - мой собеседник странно усмехнулся. - Вы в самом деле не подозреваете, для чего вдоль всех стен вашего, с позволения сказать, "сераля" висят эти огромные зеркала?
   - Что вы имеете в виду? - без малейшего любопытства барахталась я в его цепких объятиях; меня больше всего беспокоило, что наше чересчур долгое отсутствие могут заметить.
   - Зеркала односторонние, - процедил новоявленный бывший любовник, ловя меня за руки и за талию. - С одной стороны - участники представления, с другой - зрители, и, должен заметить, ни один спектакль прославленных театров столицы не пользуется таким шумным успехом, как "тайные балы" графа Шаховского. Ваш муж уже насолил многим влиятельным персонам, умело выбирая, кого пригласить по одну сторону зеркала, а кого - по другую... Берегитесь, Тамара. Вы не так хорошо защищены, как хотелось бы... В ваших интересах подумать о более могущественных покровителях... на тот случай, если с вашим мужем что-то случится... если вы благосклонно отнесётесь к моему скромному, хоть и не оригинальному предложению, я смогу помочь вам...
   - О господи, о какой помощи вы говорите?! - я наконец стряхнула с себя кавалера и встала, пытаясь привести в порядок причёску. - Мой муж - один из самых могущественных вельмож при дворе императора! Это его враги должны искать защиты, не я, его жена!
   - Да? - снова переспросил мой собеседник, неопределённо усмехаясь. - Я знаю, что на вас напали в вашем же доме. Я могу вам назвать имя того, кто надругался над вами.
   Тут мне стало по-настоящему страшно; некоторое время я молчала, преодолевая внутреннюю дрожь, а потом выговорила непослушными губами:
   - Раз вам всё так хорошо известно, значит, вы заодно с теми, кто это сделал, - я развернулась к двери и хотела без дальнейших пререканий выйти, но этот разговор оказался не по силам даже такому жизнелюбивому существу, как я; воспоминания о той ужасной ночи окончательно разбили меня, я прислонилась к двери и разрыдалась, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание.
   - Господи, Тамара, - растерялся мой собеседник, поднявшись следом за мной; по его голосу было понятно, что он не ожидал такой реакции и только теперь сообразил, что хватил со своими откровениями лишнего. Я почувствовала, что он осторожно обнимает меня, покрывая поцелуями мои руки. - Клянусь, я... Мне это известно совершенно случайно... - Он осторожно потянул меня обратно на софу; я всё не могла успокоиться, хотя с ужасом думала о том, как покажусь в обществе с заплаканным лицом. - Верите или нет, но... Я, в некотором смысле, умею... читать чужие мысли. Вот сейчас вы думаете: "Смеётся он надо мной, что ли? Я же не ребёнок... Вот бы раздобыть где-нибудь немного пудры... Если этот малолетний француз - любовник Алины, в чём я почти не сомневаюсь, она не заметит, что я так надолго ушла с..."
   Тут я оторвалась наконец от его груди и взглянула на него с таким изумлением, что у меня даже слёзы просохли; Юсупов рассмеялся, довольный произведённым впечатлением.
   - Ну, мне наконец удалось вас заинтересовать?
   
   
   1.
   Благодаря Мишелю я узнала много нового. Он кипел негодованием против моего мужа, уверял, что граф использует меня, и звал уехать с ним, потому что, насколько я поняла, сам был не прочь мной попользоваться. Я все эти поползновения напрочь отмела - хватит с меня одного пользователя; к тому же, подумать страшно, что станет с моей репутацией, если я уеду от мужа невесть с кем, пусть даже он намекает, что обладает какой-то сверхъестественной силой. Правда, мистические способности Мишеля были налицо, он умел читать мысли и внушать людям свою волю; тем больше причин держаться от него подальше: у авантюристов вроде него никаких понятий о приличиях. Разве может сомнительное удовольствие участия в каких-то интригах сравниться с богатством, титулом, именем, уважаемым всеми?..
   - Господи, да я только жить начала, когда замуж вышла! - взмахивала я рукой в ответ на неубедительные доводы Мишеля о "безобразном старике, известном на весь Петербург бесчестном клеветнике и сластолюбце". - Я одному удивляюсь: и чего они мне сразу-то про "тайные балы" не сказали! Всё заставляли зубрить какой-то закон божий. Сколько за это время можно было выучить любовных приёмов и поз!.. Ведь мужу пришлось обучать меня практически с нуля - и ты утверждаешь, что я не должна быть благодарна ему за терпение?! Да я только и умела, что сидеть, опустив очи долу, и лепетать о красоте и добродетели очередной царицы мод вместо того, чтобы обратить внимание на соответствующие достоинства её мужа...
   - В том-то и дело, дорогая, - увещевал меня с рвением, достойным лучшего применения, кавалер, усердно пожинающий не что иное, как плоды трудов "сластолюбца", которого так решительно осуждал. - Поверь, такие бесстыдные оргии приняты далеко не в каждом доме. Если бы они устраивались повсеместно, большинству наших дам не под силу оказалась бы конкуренция с такой очаровательной особой, как ты, моя малышка...
   - Чепуха... ясно же, что на всех меня всё равно бы не хватило...
   - Да, но каково ревнивым жёнам было бы знать, что их предпочли всего лишь постольку, поскольку тебя не хватило на всех...
   - Так что же, - я приподнялась среди подушек, озарённая новой мыслью; подумать только, в жизни общества, такой с виду привычной и понятной, мне открывались всё новые и новые грани! - Нравственность придумали завистливые женщины?.. Наверное, те, у кого недостаточно упругая грудь, или кожа в оспинах? - я озабоченно пощупала свою грудь и вздохнула с облегчением. - Тогда понятно, почему меня всё это с самого начала не особенно заботило. Я свою грудь могу показать хоть самому императору, мне стыдиться нечего! Другое дело - статус, имя. Правила приличия необходимо соблюдать!
   Мишель давился смехом, вцепившись зубами в подушку; не знаю, что его так веселило - впрочем, он в принципе был немного неуравновешенным человеком.
   Последнее наше свидание прошло довольно странно; наверное, дело в том, что я неважно себя чувствовала, потому что я отчего-то совершенно забыла, как вернулась домой. Помню только, что Мишель снова уговаривал меня бросить мужа, предупреждал, что рядом с ним мне грозит опасность; я попросила только, чтобы он назвал мне тех слуг в нашем доме, которые могли быть подкуплены, и сказала, что постараюсь постепенно удалить их от дел. Мстить кому-либо за то мерзкое надругательство, полагаясь на ничем не подтверждённое свидетельство Мишеля, я тоже отказалась; на том и расстались.
   Позже от Мишеля пришло письмо, в котором он сообщал, что уехал за границу и вряд ли вернётся, а стало быть, если мы когда и увидимся снова, то разве что случайно. Я пыталась немного поскучать, но как раз тогда мне стало совершенно не до ностальгии из-за внезапного недомогания: я, наверное, умудрилась простудиться, потому что у меня начался жар и такая резкая боль в шее, что даже голову было трудно поворачивать. Ну, а когда я наконец поправилась, тоска о Мишеле начисто выветрилась из моей души вместе с последними воспоминаниями.
   Некоторое время мы жили с мужем вполне благополучно, и я уже склонялась к выводу, что Мишель попросту запугивал меня мнимыми опасностями, пытаясь переманить в собственную постель. Однако меня ждало жуткое подтверждение худших его предсказаний: мужа неожиданно убили, и сама я избежала смерти по чистой случайности.
   
   
   1.
   Ещё когда мы выезжали от князя Щербатого, лакей передал мужу какую-то посылку; граф, очевидно, ждал этого и не удивился. По дороге он о чём-то задумался и не открыл её сразу, потом хотел открыть - но тут я отвлекла его: мы как раз выехали на Невский, где недавно открылся новый магазин, и я хотела зайти туда, раз уж пришлось по пути; муж велел кучеру остановить карету. Вечер был осенний, чёрный, окна и фонари кругом горели, я нырнула в золотистый зал магазина и рассеянно пошла вглубь; когда раздался взрыв, я и не сообразила, что случилось, но все кинулись на выход, послышались крики; наконец я тоже выбралась на улицу - и увидела ужасную картину.
   Кроме моего мужа, взрывом было убито ещё двое человек, и несколько ранено; одну из продавщиц страшно порезало осколками, когда лопнули стёкла витрины. Кучеру начисто срезало голову; ну, а от мужа не осталось вообще ничего - вся карета представляла собой сплошное кровавое месиво.
   Мишель был прав; враги графа всё-таки добрались до него. Мысль о том, что эти чудовища так же легко, как моего мужа, могли погубить и меня вместе с ним, что, не будь счастливой случайности, моё тело вот так же лежало бы сейчас, разорванное на куски, на камнях, совершенно оглушила меня. Потом я испугалась, что меня могут узнать, станут расспрашивать, - а я и понятия не имею, кто и за что мог желать смерти мужу... Мне хотелось скрыться, бежать от этого ужасного места, от людей, от нашего роскошного бесприютного дома, где никому нельзя доверять... Хотелось вернуться обратно в юность и забыть весь этот кошмар.
   Должно быть, на меня так сильно подействовало зрелище смерти, жуткой, внезапной смерти, и паника окружающих людей. Я протолкалась через толпу и побежала по каким-то тёмным переулкам. Время было позднее, бродить одной небезопасно, но я всё шла и шла куда-то и очнулась в пригороде, на берегу Невы, только когда в небе уже поднялась крупная, жёлтая, изъеденная пятнами луна.
   Я почувствовала, что замёрзла. Волосы в беспорядке падали мне на лицо, бриллиантовые гребни я где-то потеряла; возвращаться домой не хотелось, да я и не знала, где нахожусь. Я огляделась в поисках кого-то, к кому можно было бы обратиться за помощью, и увидела приближавшуюся по дороге запоздалую карету. Я ещё размышляла, как поступить, когда карета остановилась - и я сразу поняла, что лучше бы она проехала мимо.
   В карете было трое очень сильно пьяных молодых людей, которые без лишних слов стали затаскивать меня внутрь, очевидно, приняв за проститутку, а может, и не особо интересуясь моим происхождением. Я, не успев испугаться, вырвалась и побежала вдоль реки, что вызвало у джентльменов взрыв негодования.
   - Ату её! Лови! Дави гадину! - заорали нетрезвые голоса, и я услышала за спиной стук колёс. Карета перерезала мне дорогу, и в меня опять вцепилась стая потных рук. Я вырывалась, меня повалили на землю и стали бить кулаками и ногами, а потом всё-таки втащили в карету. От ужаса и безысходности я разрыдалась. В один несчастный день потерять всё! Я ни секунды не сомневалась, что со мной сделают эти подонки, и теперь некому жаловаться, не к кому пойти...
   Но, куда бы меня ни везли, дорога заняла довольно продолжительное время, и что-то успело измениться. Я как будто отключилась, не слышала скабрёзных шуточек, не вздрагивала от слюнявых поцелуев, словно оцепенела; а потом я вдруг поняла: это происходит потому, что во все прежние звуки вплелась новая нота. И она, эта нота, нарастала, становилась главной, а прочие терялись. Нота становилась красной и приказывала убить, убить, убить.
   А потом я вылилась из сломанной дверцы и потекла по мостовой, и я была уже не человеком, а красным туманом.
   
   
   1.
   Таким образом, без малейшего ущерба для своей репутации я превратилась в вампира и могла не беспокоиться больше о честном имени, а думать только об удовольствиях, ведь в обществе кэлюме каждый казался ровно тем же, чем был. Я не стала докладывать моим бывшим сородичам о своём "чудесном воскрешении из мёртвых", и меня считали погибшей вместе с мужем. А между тем я едва начала жить и, погуляв немного в окрестностях Петербурга, отправилась в Чейте, чтобы познакомиться с тамошними обычаями; местные-то "тайные балы" я выучила наизусть.
   Оказалось, что у вампиров всё примерно то же самое, что у людей; я почти совсем разницы не почувствовала, зато встретилась в Чейте со старым знакомым. Должна признать, Мишель снова узнал меня первым, хотя по случаю бессмертия моя внешность довольно сильно изменилась. Я преспокойно отдыхала на кушетке в одном из пиршественных залов и не обращала особого внимания на публику, как вдруг кто-то подошёл ко мне сзади, поцеловал руку и негромко сказал:
   - Прекрасная театралка? Снова вы? И снова на тайных балах?
   - Ох, Мишель! - я рассмеялась. Он-то со времени нашей последней встречи совсем не изменился, поскольку - как теперь стало понятно - с самого начала был вампиром: всё тот же худощавый блондин с резкими чертами лица и колкими глазами цвета талого льда. - Вот мы и встретились... случайно...
   Пользуясь свободой нравов Чейте, он без лишних разговоров навалился на меня и стал целовать так, что я едва не задохнулась.
   - Счастлив видеть тебя ещё более живой и здоровой, чем раньше, - выдохнул он мне на ухо. - Тамара, смертной ты была восхитительна, но сейчас стала просто богиней.
   "Тогда почему бы тебе не слезть с меня", - подумала я, но не стала ему намекать. Успеется; можно ведь выслушать его, раз уж он так взволнован.
   - Так ты всё-таки бросила своего мужа-подонка? - я давно уже усвоила: если мужчина называет кого-то "бесчестным подонком", значит, точно ревнует. Все эти разоблачения надо понимать в том смысле, что сам-то он на фоне своего соперника-подонка - прекрасный принц и готов оказать рыцарские услуги за самую скромную плату натурой.
   - Ох, Мишель, не напоминай. Его убили террористы.
   - Обожаю террористов... Малышка... Ты извини, но я буду в состоянии, как ты там мысленно выражаешься, "слезть с тебя" только в том случае, если мы прямо сейчас перейдём в более уединённое место, где я смогу снова на тебя забраться.
   - О боже... В прошлый раз ты был менее прямолинеен... Плёл что-то чуть ли не про честь и совесть...
   - Просто пытался произвести впечатление. Ты же знаешь, по людским понятиям мужчина обязан напустить на себя таинственность... Иначе... есть риск, что его намерения сочтут недостаточно возвышенными...
   - Ты, помнится, ещё и куснул меня напоследок, - мстительно припомнила я.
   - Ох, сладкая моя. Да ведь я потому и уехал. Чувствовал, что влюбляюсь, и всё сильнее хотел тебя... но погубить такое сокровище было бы с моей стороны преступлением. Малышка, ты способна составить счастье стольких мужчин сразу, что я мужественно поборол свою эгоистическую страсть... но бог мне свидетель, как я мечтал о том, чтобы однажды мы стали по-настоящему близки... в тебе с самого начала было что-то особенное... Так ты уже решила, куда мы пойдём?
   
   
   1.
   На свидании в более интимной обстановке я всё ему окончательно простила, и мы прекрасно провели время. Он, среди прочего, удивил меня тем, что предложил поиграть в "рабыню" - как будто я его несчастная жертва - это я-то, ромеи! - и под такое дело засунул меня в какую-то свисающую с потолка уздечку, предварительно связав руки за спиной и заткнув кляпом рот. Вообще у него обнаружилась противоестественная страсть к доминированию, и это обстоятельство стало роковым в судьбе одного человека, о котором он вовсе и не думал, зато вспомнила я. Мне пришло на ум, что когда-то Мишель обещал назвать имя моего насильника, но если раньше мне пришлось бы принять его слова на веру, то теперь я легко могла извлечь информацию прямо из его мыслей, что и сделала, пока он был занят моими "перламутровыми ножками" и "коралловыми губками". Что же до сбруи, к которой потом добавился ещё и кнут (мысленно я посоветовала ему сбрасывать излишки артистизма на ипподроме), как ни хотелось мне наказать его за все эти жуткие извращения, я всё же получила потрясающее наслаждение, ну и он, естественно, тоже.
   
   
   1.
   Короче говоря, во всём виноват фетишизм Мишеля. Я вернулась в Петербург, и мне не составило особого труда выследить того подонка, который был членом - ох уж эти мужчины с их двусмысленной терминологией: "член Государственной думы", "член Академии наук"... - так вот, членом террористической организации. Правда, в основном он трудился в качестве наёмного убийцы, но, как мне уже было известно, не брезговал и другими поручениями.
   Вопрос состоял в том, что делать дальше. Банальным покушением на жизнь я бы его не удивила, он давно уже нажил себе массу врагов, прекрасно знал об этом, и его главной мечтой было умереть быстро, не мучаясь. Мне хотелось доставить ему моральные терзания, но с моралью у него было совсем плохо, там практически нечего было терзать. Я решила действовать по наитию.
   Учитывая профессию, он весьма неохотно шёл на контакт, так что я притворилась "нужным человеком" - амбициозной дамочкой, выбившейся из той же разночинной среды, что и он, содержанкой крупного промышленника, жаждущей влезть в революционную заваруху или, как минимум, отстегнуть на это денег, вынутых из кармана богатого патрона. Такой типаж оказался доступен пониманию моего давнего знакомца, и постепенно мы даже немного сблизились. Я расспрашивала о революционерах, изображая интерес не только к социал-демократическому движению в целом, но и к отдельным его приверженцам в частности, он заученно врал и хладнокровно прикидывал, буду ли я давать больше денег, если он согласится со мной спать, и стоит ли соглашаться самому, или лучше подстелить под пресыщенную бабёнку Сашку-юнкера... или студента Погоржельского, от него всё равно толку, как от козла молока, а болтать он умеет - бабам такие нравятся...
   - Вы всегда такой замкнутый? - поспешно промурлыкала я. - Вы кажетесь мне человеком огромной внутренней силы! Терпеть не могу болтливых мужчин, - я капризно надула губки.
   "Вот вцепилась, - подумал он, кинув на меня пристальный взгляд. - Пожалуй, лучше самому, надёжнее. Только не сразу, пусть сначала денег даст", - и озвучил:
   - Боюсь, моё общество скоро покажется вам скучным. Я не мастер занимать дам. Жизнь приучила меня действовать, не тратя времени на слова.
   "Да, я знаю!" - подумала я и кокетливо рассмеялась:
   - Что вы, рядом с вами у меня такое чувство, словно мы давно знакомы!..
   Оригинальность психологии моего визави состояла в том, что, по его мнению, женщины были настолько тупы, грязны и ничтожны, что ни изнасиловав женщину, ни, наоборот, взяв у неё деньги за секс, мужчина ни в малейшей степени не ронял своего достоинства, ведь он-то оставался при этом человеком, а она - всего лишь бабой. Что ж, прибавить к неопровержимой мужской логике эффект, который обычно производила на мужчин моя фигура, и не приходится удивляться, что однажды мы оказались-таки в дешёвом гостиничном номере.
   Честно скажу, у меня не было на этот вечер никаких таких особых планов; я намеревалась закусить им и тем покончить с нашими неразрешимыми внутренними противоречиями. Но, пока суд да дело, мы приступили к ласкам, и я решила попробовать его в менее брутальном имидже, чем в прошлый раз.
   Он действительно постарался быть не слишком грубым; мысль о деньгах моего воображаемого покровителя его согревала, и он с наслаждением представлял себе, какими, должно быть, изощрёнными трудами я зарабатываю себе на жизнь. Я старалась особо не расслабляться и, когда он задремал, быстренько пристегнула его наручниками к кровати (не хватало нам ещё начать драку, когда я перейду к основной цели нашего свидания). Он, естественно, сразу проснулся.
   - Какого чёрта? Ты с ума сошла?
   Я захихикала и замурлыкала.
   - Любимый, я всего лишь хочу поиграть. Давай представим, как будто я собираюсь тебя изнасиловать.
   Он про себя поклялся меня как-нибудь избить - если не в открытую, то анонимно. Его красноречивое молчание меня устраивало, и я стала спускаться по его телу вниз, поглаживая распущенными волосами и раздумывая, куда бы куснуть. Тут-то мне и пришла в голову свежая мысль. Я потёрлась о его член грудью, потом слегка пощекотала языком, нащупала губами пульсирующую вену и с удовольствием вонзила клыки.
   
   
   7.
   Уна (со стоном):
   - Лу, ну только тебе такое могло в голову прийти...
   Аллат (простодушно):
   - А чего? А пусть не хамеет!
   Сорвахр (в тревоге):
   - Боже, я надеюсь, со мной ты не собираешься ничего подобного повторить?..
   Аллат (игриво):
   - Ангел мой, ну, чего ты так разнервничался? Обещаю, даже если я тебя укушу, то сделаю это так, что тебе будет приятно!
   Сорвахр (поразмыслив):
   - Ммм... Договорились.
   Аллат (радостно):
   - А как вам моя новая душа? Бомбочка, а?
   Уна (мрачно):
   - Да уж. Пожирательница мужчин.
   Аллат (задорно):
   - Да ладно тебе, террорист! До свадьбы заживёт!..
   Уна (сварливо):
   - До какой свадьбы? Ты меня убила!
   Аллат (удивлённо):
   - Так ты умер после того лёгонького укуса?
   Уна (мрачно):
   - В страшных мучениях.
   Аллат (поразмыслив):
   - Ну, что я могу сказать. В следующий раз будешь немножко больше думать прежде, чем лезть в спальню к малознакомой женщине, которая тебя, кстати, даже не звала!
   Уна (устало):
   - Меня товарищи по партии послали. Ничего личного.
   Аллат (удивлённо):
   - Так ведь и я всего только хотела тебя пощекотать. Без обид!
   Чалэ:
   - Если серьёзно, вариант с запредельной невинностью - то, что надо. Тамара идеально подходит для нашей цели. Она привнесёт гармонию, которую не смогла бы дать Виктория. Вместе эти души обеспечат нужный импульс. Плюс, будет ещё кое-какая поддержка от меня. Аллат, продолжай в том же направлении. Я боялся, что ты опять начнёшь жечь напалмом, но эта душа держится вполне прилично, чтобы не сказать - скромно... Мелкое членовредительство не в счёт.
   Уна (возмущённо):
   - Мелкое?!
   Сорвахр (хихикая):
   - Чалэ мыслит в масштабах расы... Или ты всерьёз полагаешь, что ты единственный член нашей многочленной организации?..
   Уна (скрипуче):
   - От души надеюсь, что наша зубастая очаровашка вскоре доберётся и до тебя!..
   Сорвахр (мечтательно):
   - Я уже договорился с Лусиком... Она обещала укусить меня приятно...
   Уна (неодобрительно):
   - Ишь, резвушка!..
   Чалэ:
   - Господа, предлагаю прекратить соревнование в пошлости и приступить к следующему этапу.
   Аллат (заученно):
   - Тамару - в Чейте, Сорвахра - на Солнце.
   Сорвахр:
   - Лусик, ну мы договорились, да?
   
   
   1.
   Знатный вельможа в расшитом золотом одеянии, бредущий по колено в воде через болото, являл собой, вероятно, довольно подозрительное зрелище, которое в непролазной лесной чаще было, по счастью, некому наблюдать. Цыганка Айша, знахарка - "лесная ведьма", как считали в народе - жила одиноко, вдали от людей, и мало кому удавалось потревожить её покой; Дьёрдь мог бы, конечно, наведаться к старой знакомой в тумане, но сначала ему хотелось пройтись, а потом он задумался и влез в трясину, так что теперь превращаться было поздно.
   Айша, смертная, была ясновидящей, как и сам Сорвахр. За последние годы она превратилась в сухощавую старуху в серебристом ореоле мягких седых волос, перевитых мелкими блестящими монетками, с осанкой, как у королевы, кожей, как потемневшая медь, и неизменной деревянной трубкой в зубах... а познакомились они, когда она была молодой, полной сил смуглянкой, уважаемой шумливым цыганским племенем за раннюю мудрость и редкий дар. Кто-то из обитателей Чейте пригласил цыганских музыкантов на очередной пир, чтобы потом ими же и закусить; присутствовали и другие смертные гости, из числа чересчур заносчивой местной знати. Дьёрдь, по обыкновению, смотрел в сторону и размышлял в основном о том, как он ужасно несчастлив, и какой ужасной смерти заслуживают по этому поводу все эти беспробудные тупицы, которые хуже, чем перестать жиреть, приняв наконец блаженный миг вечности, представить себе не могут, и с какой охотой он, бессмертный, поменялся бы с ними местами.
   Тут горючие потоки жалости к себе, которые он мысленно проливал в своём сердце, разнообразились жгучей болью в плече, вызванной, как оказалось, цыганкой. Такого не бывало, чтобы смертные видели нить, пересекавшую светимость - через плечо, сердце, сквозь всю левую половину тела и уходившую в землю. Внешние артерии были только у изначальных кэлюме, потому что служили для связи с атмосферой звезды - что-то вроде невидимой кровеносной системы, выходившей за пределы тела. Именно поэтому кэлюме не нуждались в том, чтобы высчитывать космические циклы по таблицам и календарям: они чувствовали движение светил непосредственно, а при желании могли говорить между собой без слов. Конечно, у перерождённых кэлюме сердце напоминало закрытое, человеческое; в такой непроходимой среде, как на Земле, утончённая система восприятия была бесполезна. Дьёрдь уже забыл про давно почившую артерию, как и про многие другие части звёздного тела, которые одна за другой отмирали за ненадобностью, однако выяснилось, что кое-кто мог не только видеть нить, но ещё и дотрагиваться до неё, вот так запросто - рукой. Дьёрдь подумал, что это, вероятно, случайность, но подумал он это уже после того, как грубо перехватил хрупкую смуглую кисть и злобно огрызнулся:
   - Перестань!
   Плечо жгло, как серебром; цыганка задумчиво посмотрела куда-то вверх - очевидно, на нить - и протянула на своём дремучем диалекте:
   - Да ты, ваша светлость, не человек...
   Не успел Дьёрдь и рта раскрыть (хотя он, в принципе, не собирался особо дискутировать: всё равно ведь скоро ужин), как девушка наклонилась к его уху и повелительно сказала:
   - Вели своим упырям отпустить моих людей. Тогда помогу тебе, - она ещё раз погладила его по плечу, что ощущалось крайне убедительно. Дьёрдь сбросил её руку.
   - Чем ты, тину, можешь помочь?..
   Цыганка взглянула на него, не изменившись в лице, строго, уверенно, и снова наклонилась, обняв его тонкой рукой.
   - Будешь ко мне приходить, буду тебя жалеть, - полился в ухо монотонный и приглушённый, как тихая песня, голос. - Великая печаль у тебя на сердце.
   Дьёрдь недоверчиво отстранился, но тёплые, золотисто-чёрные глаза смотрели спокойно, сочувственно - а ведь на него, повелителя вампиров, даже собственные подданные всегда смотрели со страхом. И, наверное, усталость от всеобщего преклонения, восхищения, отвращения, ненависти и прочих верноподданнических чувств заставила Дьёрдя, ни на что не надеясь, всё же во всеуслышание объявить очередной "герцогский каприз": цыган щедро наградить и отпустить на все четыре стороны. Находчивая девушка благосклонно улыбнулась и была такова.
   Дьёрдь почти сразу забыл о ней, но на следующий день цыганка сама пришла к нему, чем несказанно его удивила. Страже гостья (на чудовищном венгерском) заявила, что "его милость сами её позвали" и, похоже, не испытывала в вампирском замке никакого беспокойства. Дьёрдь порадовался, что в его комнате (так уж совпало) не слишком сильный бардак, а цыганка принялась с любопытством разглядывать курительные трубки (со смесью гашиша и опиума).
   - Давно живём? - неопределённо поинтересовалась она.
   - Дольше, чем хотелось бы, - проворчал Дьёрдь, забившись в адски неудобное кресло. - С чем пришла?
   Цыганка пожала плечами.
   - Так...
   Дьёрдь насупился. Покрутив в руках трубку, девушка вернула её на место, подошла и лёгким, массирующим движением коснулась его лба - тут-то Дьёрдю и пришлось вспомнить, что у изначальных кэлюме кости черепа вообще были мягкие, с несколькими не зараставшими отверстиями, в том числе на лбу.
   - Какого чёрта ты делаешь? - рявкнул он, вмиг почувствовав, что голову ему словно сдавил невидимый обруч.
   - Венец у тебя на голове, - полился ровный, невозмутимый голос. - Сам, что ли, не знаешь?..
   - Да ты-то откуда знаешь? - не выдержал Дьёрдь.
   - Вижу, голубь, - удивилась цыганка.
   Дьёрдь недоверчиво усмехнулся.
   - Странно, что ты это всё говори... шшшь! - он дёрнулся от очередной серии прикосновений к "невидимым частям тела".
   - Ничего, ничего, терпи, голубь, - приговаривала цыганка. - Сниму боль, сниму печаль. Приходи ко мне, как станет плохо. Вот я подую, унесёт тебя сон без сновидений, сон как смерть.
   Она правда легонько подула ему в затылок; после этой нехитрой процедуры Дьёрдь провалился в забытьё и пришёл в себя только несколько часов спустя. Он просто поверить не мог, что можно проснуться так спокойно, в такой тишине, как будто в невесомости. Обычно всякий раз, возвращаясь из мира тяжёлых грёз, он заново переживал муки одиночества и падения и чувствовал такую боль во всём теле, словно раны, нанесённые когда-то тысячам жертв, остались на нём самом. Благодаря Айше он вспомнил - впервые за бесконечные века - что значит вздохнуть свободно, заснуть спокойно.
   - Проси, чего хочешь. Я твой вечный должник, - сказал он ей, разыскав её в таборе на следующую ночь. Цыганка с задумчивой улыбкой молча качала головой.
   - То, чего нам с тобой нужно, не в нашей власти, - грустно сказала она. - В этом мы похожи.
   
   
   1.
   Для Дьёрдя годы летели незаметно, а Айша становилась всё старше. Она оставалась смертной, и однажды он увидел в будущем её гибель, точнее, казнь - её собирались сжечь как ведьму. Посовещавшись как провидец с провидицей, они решили предоставить событиям течь своим чередом - возможно, Айше не хотелось оказаться в долгу у повелителя вампиров, или были какие-то другие соображения. В итоге Дьёрдь всё-таки вытащил её из огня - хорошо, что день был пасмурный, потому что от кареты до эшафота пришлось бежать по открытому пространству: решение "всё-таки сделать по-своему" он принял в последний момент и ничего остроумнее не успел придумать. И хотя он затянул пребывание Айши на бренной земле не из эгоистических (ну, почти) соображений, она потом, случалось, в шутку упрекала его за то, что он "сам не умирает и другим не даёт". Дьёрдь справедливо возражал, что как раз она-то могла бы давно и беспрепятственно избавить мир от "вампирского патриарха", а себя - от хлопот: достаточно было бы отрезать ему голову, когда он в очередной раз заснёт мёртвым сном.
   - Невозможно, - задумчиво качала головой Айша, протягивая перед собой руку, словно касаясь чего-то невидимого. - Броня на тебе. Такая броня - не то что не ударить, а и не подойти. Ты ведь, небось, в жизни ни с кем не сражался?
   - Правда, - удивлённо припомнил Дьёрдь; по логике вещей, учитывая количество недоброжелателей - он должен был уже сто раз погибнуть.
   - Ни я и никто другой тебя никогда не убьёт, - убеждённо заявила она, убирая руку, и Дьёрдь украдкой вздохнул.
   Он выдел нечто вроде угрозы ещё несколько раз, но вроде обходилось; смерть так и угасала где-то с краю времени, с краю реальности. А потом он увидел будущее Айши отчётливо - всего на миг - и далеко, очень далеко - не на земле.
   
   
   1.
   Когда он добрался через чащу до лесной избушки, была уже глубокая ночь, но Айша не спала - ждала его.
   - Проходи, проходи, ваша светлость, - не оборачиваясь, усмехнулась она.
   - Почему ты всегда заранее знаешь, что я приду? Даже в дверь стучать неинтересно.
   - Далеко тебя видать. Ты идёшь - всё кругом горит. Далёкая звезда смотрит на тебя с неба.
   Сам Дьёрдь, признаться, вовсе не чувствовал на себе такого уж пристального внимания далёких звёзд, что лишний раз подтверждало: каждый ясновидящий ясновидит по-своему.
   - О чём печалишься на этот раз? - посмеивалась Айша, возясь у очага.
   - Очередная смерть приближается, - пожаловался Дьёрдь. - Планируешь отбыть?
   - А! Ты тоже знаешь?
   Помолчали.
   - Ухожу, голубь. Крайний срок.
   Дьёрдь молча переломил в пальцах соломинку. Что сказать? Что он давно похоронил всех, равных себе, и вот встретил её, и она его покидает? На какое-то мгновение он испытал соблазн рассказать Айше о Раде, о том, кем она была на самом деле для него, о происхождении расы и о Пульсе, замолчавшем навсегда... но глупо было упрекать Айшу в чужом падении. У людей своя жизнь, своя, будущая планета... вон уже и свои провидцы появились. Может, он, Дьёрдь, доживёт до того момента, когда человеческая раса найдёт свою вечность и свет, когда не придётся больше делить люмэ? Последний бессмертный, он увидит первого из новых людей?.. Когда? Через тысячу лет? Через десять тысяч? Неужели он никогда не умрёт?
   - Знаешь... а наши упыри... ну, как-то... присмирели, что ли. С тех пор как ты здесь. Да и я... Хорошо, что ты отговорила меня от этой дурацкой войны с Надашди. Если бы я пустил конфликт между кланами на самотёк, резня, наверное, тянулась бы веками... а сейчас... можно сказать, налаживаем культурные связи с людвой, ой, то есть с... вами... странно всё это, - Дьёрдь хотел добавить, что даже бросил привычку принимать кровавые ванны, но решил опустить эту подробность. Айша подсела к простому деревянному столу напротив него, глядя на него всё с тем же серьёзным и сочувственным выражением, которое так смущало его, - никто из смертных никогда так не смотрел на него, да и (он покопался в памяти) вообще никто.
   - Ты боишься, что без меня станет хуже? - задумчиво спросила она.
   - Да... - поколебавшись, Дьёрдь добавил: - Мне кажется, что вампиры становятся такими... кровожадными, бессмысленно жестокими... из-за меня. Ведь если подойти прагматически - можно решить дело миром... во всяком случае, менее... вызывающе. А я провоцирую их... Я - первый вампир, - о почивших изначальных Дьёрдь умолчал. - Земная жизнь мне чужда. Я никогда не смирюсь... А вот другие... - Дьёрдь устало опустил голову на руки. - Может, наша раса должна раствориться среди смертных? Может, так будет лучше, а я... мешаю? Скажи мне, что ты видишь в моём будущем, Айша! - он поднял на неё умоляющий взгляд. - Пока ещё не поздно что-нибудь... изменить... - "убить меня" - Дьёрдь этого не произнёс. Айша наверняка видела о нём многое, чего он и сам не подозревал, но, как все провидцы, не раскрывала своих знаний, а может, и не понимала их до конца... По её лицу можно было понять только, что она действительно исполнила его просьбу и всматривается в его душу - в последний раз.
   - Нет, голубь, ты не умрёшь, - подтвердила она то, что повторяла с самого начала. - Я другое вижу. Но что именно?.. Как будто море... огненное море.
   - Я что, попаду в ад?! - ужаснулся Дьёрдь; про себя он побаивался россказней людвы о боге, карающем грешников: кому, как не местным, знать законы, действующие на этой омерзительной планете?..
   - Какой ад, голубь, не смеши меня, - отмахнулась Айша. - Ты что, в церковь ходишь? Для таких, как мы с тобой, ад - это здесь. А твоё будущее... Одно могу сказать: к тебе придёт огонь, исцеляющий огонь... тогда покинешь этот мир. - Она протянула руку и коснулась его лба.
   
   
   7.
   Чалэ:
   - Из прошлого в настоящее через сон переходи. Прямо из прошлого - через сон - переходи.
   Сорвахр:
   - Блин, да в какое настоящее-то?!
   Чалэ:
   - О господи, ну в какое?! Где Виктория и Тамара пересекаются, договорились же! Быстрее, время уходит!
   
   
   1.
   - Какой ад, голубь, не смеши меня, - отмахнулась Айша. - Ты что, в церковь ходишь? Для таких, как мы с тобой, ад - это здесь. А твоё будущее... Одно могу сказать: к тебе придёт огонь, исцеляющий огонь... тогда покинешь этот мир. - Она протянула руку и коснулась его лба.
   
   
   7.
   Сорвахр (с трудом):
   - Айша не могла подойти куда-то поближе к двадцатому веку?
   Чалэ (торопливо):
   - Нет, Средние века - крайний срок для этой души, позже её здесь вообще не будет...
   Сорвахр:
   - Кровь мешает... у меня в душе сплошное месиво...
   Чалэ:
   - Переходи наугад, потом поправим. Хору, эта душа не сможет держать с тобой связь вечно.
   Сорвахр (безнадёжно):
   - Эх, ну... была не была...
   
   
   1.
   В "Лагуне" было, как всегда, не протолкнуться; впрочем, я специально приехала не слишком рано, в полвторого ночи, и сразу стала посматривать по сторонам. Правда, со мной был приятель - начинающий актёр и фотомодель (альфонс, иными словами), но я его, честно говоря, уже пробовала, и должна заметить, что мужчине даже при таких потрясающих внешних данных не помешало бы чуточку изобретательности. Он, видно, привык, что женщины сами на него бросаются, и не считает нужным особо стараться. В итоге получается, что для выходов в свет Алексом пользоваться удобнее, чем для чего бы то ни было другого, - что ж, от каждого по способностям. Короче, отношения у нас с ним самые дружеские.
   Я помахала пару раз знакомым, а потом заметила Карлу - она сидела в какой-то разношёрстной компании - и мы пересели к ним за столик. Карла бегло представила мне своих новых знакомых - я запомнила только, что мужчины имели какое-то отношение к месторождениям серебра - и тут же обрушила на меня поток новостей о том, как проходили съёмки её нового фильма где-то здесь, в Венеции. Карла - симпатичная девушка, наследница богатой фамилии и с кем только не знакома, но вот фильмы у неё дурацкие. Что за удовольствие снимать саму себя на фоне страшненьких старлёток, комнатных собачек размером с напёрсток и использованных презервативов?.. Я слушала вполуха её болтовню и присматривалась к её спутникам.
   Меня сразу заинтересовал один из них - как раз тот, кто держался немного в стороне. Сперва, поскольку Карла мне его даже не представила, у меня сложилось впечатление, что не такая уж он важная птица, - возможно, помощник одного из бизнесменов или телохранитель, - но, присмотревшись, я поняла, что это не так. Он держался так отчуждённо, словно вообще никого рядом не было, и я подумала, что он, возможно, сам не хотел, чтобы его беспокоили. В жизни не встречала мужчину такой изумительной красоты. На его безупречном лице словно смешивались лунные лучи и нежные тени, как у ангелов на надгробиях... глупое, наверное, сравнение... огромные чёрные глаза отрешённо обшаривали зал с не поддающимся объяснению холодно-печальным выражением, и я, признаться, не испытала особого восторга, когда этот взгляд остановился на мне - но тут незнакомец опустил ресницы - такие длинные, что отбрасывали тени на матово-бледные щёки - и я с лёгким чувством досады сделала вывод, что, похоже, не произвела особого впечатления. Я отвернулась и попыталась переключиться на беседу.
   Краем глаза я заметила, что Алекс целиком и полностью перешёл в распоряжение двух пожилых леди, одна из которых была наряжена в белую лису, а другая - в голубую. Я мысленно поздравила его с предстоящим финансовым успехом и зло напомнила себе, что я ведь тоже по делу сюда пришла. Я тоже была фотомоделью, далеко не начинающей, к сожалению: скоро стукнет двадцать семь, а для моей профессии это уже старость, - и не самой успешной; правда, имелся кое-какой муж, но я как раз собиралась подыскать более перспективного (и менее пьющего). Я бросила взгляд на танцпол, но надменный брюнет не шёл из головы. Я мельком услышала, как он сказал что-то одному из мужчин на незнакомом шелестящем языке - должно быть, восточноевропейском - и тот молча кивнул в ответ. Я обернулась и снова заметила, что неподвижные чёрные глаза смотрят на меня - и сквозь меня. Может, он иностранец и не понимает ни слова?..
   Потом, в какой-то момент, он протянул руку за бокалом, и всё окончательно встало на свои места. Под краем рукава на его запястье я увидела причудливый браслет из переплетённых кожаными шнурками тёмных необработанных рубинов - кому-то другому украшение могло бы показаться всего лишь экстравагантной побрякушкой, но я достаточно хорошо разбираюсь в драгоценных камнях и сразу поняла, что эта неприглядная на вид вещица стоила, как пол-Венеции. Очевидно, этот человек здесь такой же "телохранитель", как я - китайский император. Скорее всего, он принадлежал к одному из богатейших домов Европы, а судя по манерам - к аристократическому роду.
   Вот из-за этой дурацкой привычки засматриваться на недоступное вместо того, чтобы работать, я до сих пор замужем за выпивающим американским фотографом средней руки. Странно, как только я сообразила, какая пропасть отделяет меня от незнакомца, мне вдруг стало проще к нему обращаться - по крайней мере, ясно, как себя вести. Тут ловить нечего, если только он сам по каким-либо причинам (типа скуки) не выберет меня, а потому я беззастенчиво подсела к нему и решительно приступила к пустой болтовне.
   - Вы не местный, - предположила я.
   - Определённо, - отозвался он, рассеянно шаря глазами по залу.
   - Иностранец?
   - Да.
   - Часто бываете в Венеции?
   - Нет.
   У меня уже начало складываться впечатление, что он способен только на односложные ответы, когда он, словно услышав мою мысль, наконец перевёл взгляд на меня и улыбнулся.
   - Последний раз я был здесь очень давно, - пояснил он всё тем же тихим, завораживающим голосом. Я засмеялась.
   - Вы так говорите, словно вам тысячу лет.
   - Если бы я был женщиной, - возразил он с таким отрешённым видом, что трудно было понять, шутит он или говорит серьёзно, - то сказал бы, что мне столько лет, насколько я выгляжу.
   Я рассмеялась.
   - А я из Америки, - подвела итоги я. - Прилетела на съёмки. Я фотомодель. Тамара Блэр, - я протянула ему руку - кажется, мне хотелось дотронуться до него, чтобы убедиться, что он реально существует: всё это время я словно смотрела в тёмное зеркало. Он окинул мою руку задумчивым взглядом, словно прикидывая разделяющее нас расстояние, а потом всё же ответил на рукопожатие, и, надо сказать, ничего особенного не произошло.
   - Джордж, - прошелестел он.
   
   
   1.
   - Что тебе нравится? - промурлыкала я ему на ухо, когда мы поднялись ко мне в номер. Обычно я не задаю таких вопросов мужчинам, но это был особый случай. За то короткое время, которое прошло с момента нашего знакомства, я поняла, что ещё ни один мужчина не возбуждал меня так - может быть потому, что он держался как будто несколько отстранённо... Я привыкла к весьма развязным ухажёрам и бесконечным фривольным намёкам, которые мужчины почему-то считали нужным отпускать в моём присутствии, даже не испытывая ко мне ни малейшего интереса - например, мучаясь от головной боли с перепоя или засыпая на ходу после долгого перелёта. Пошлость настолько вошла в привычку, что казалась естественным фоном жизни, а в моём новом знакомом чувствовалась какая-то необычная впечатлительность и утончённость... хотя, в отличие от богемных франтов, каких я видела немало, он вовсе не силился производить впечатление "необыкновенного человека". Странно, хотя он вовсе не старался не только блистать остроумием, но и вообще поддерживать разговор, ограничиваясь неопределёнными краткими замечаниями, я почему-то сразу поняла, что он очень умён. Молчание рядом с ним было приятным, он как будто слышал мои мысли... и, более того, заставлял меня саму прислушиваться к себе. Он принимал как должное всё, что бы я ни говорила и ни делала, - может быть, из равнодушия... хотя наше знакомство разворачивалось по самому стандартному сценарию из всех возможных. Но когда я оказалась в его объятиях, я поняла, что с ним я действительно хочу быть близка. Я впервые почувствовала, что значит: "как будто мы давно знаем друг друга". Все мои предыдущие приключения показались теперь какой-то мишурой, данью моде, не более.
   Когда я ласкала его ослепительно красивое тело, у меня руки дрожали от волнения. Мне хотелось бесконечно прикасаться к этой алебастровой коже, от которой возникало покалывание в кончиках пальцев, словно брызги шампанского... Он позволял себя раздевать - и только.
   - Да мне, в общем-то, всё равно, - рассеянно заметила он в ответ на мой вопрос. Мы уже лежали в постели. Мне было так хорошо с ним, что я не придала значения этому заявлению.
   - Тебе всё равно, как заниматься сексом? - засмеялась я. - Так не бывает.
   - Ээ... ну... я имею в виду: мне больше нравится, когда женщина сама проявляет инициативу, - слегка сосредоточившись, предложил он новый, правда тоже обтекаемый вариант и посмотрел на меня с любопытством, словно немедленно ожидал всех и всяческих инициатив. Я снова рассмеялась; вообще на меня что-то напала весёлость, хотя выпила я вроде не так уж много.
   - Хочешь поиграть в госпожу и раба? - хихикнула я.
   - Типа того, - согласился он, - если только ты не будешь слишком грузить меня всякими распоряжениями.
   - Не буду, - пообещала я и в очередной раз прильнула в поцелуе к его мягким, поразительно очерченным, словно у ожившей мраморной статуи, губам.
   
   
   1.
   Хотя остаток ночи мы провели достаточно деятельно, приходилось признать, что близости между нами - за исключением сугубо технического аспекта - не прибавилось. Что ж, при такой внешности он мог себе позволить оставить эмоциональную сторону процесса целиком и полностью на партнёршу. Похоже, мне судьбой назначено встречаться с мужчинами, которые ведут себя в постели, как музейные экспонаты.
   Когда я безнадёжно устала, мой спутник наконец оживился, и причиной этому, как оказалось, стали большие фотографии, развешенные по стенам номера.
   - Ночные пейзажи... прямо как будто вампир снимал, - усмехнулся он и прошёлся вдоль стены; я вдруг сообразила, что он разглядывает снимки в абсолютной темноте.
   - Что ты там видишь?.. - от изумления я даже приподнялась на кровати; он не ответил.
   - Интересно, чьи это, - задумчиво продолжил он разговор с самим собой.
   - Не знаю...
   Падающие в окно фосфоресцирующие отблески цветных уличных фонарей причудливым узором ложились на его кожу - он и сам сошёл бы за эффектную картину из света и теней... будто услышав мою мысль, он обернулся и усмехнулся.
   - Знаешь... - он медленно направился ко мне - в полумраке не было видно его лица, - если бы вампиры в самом деле существовали... ты бы хотела встретиться с одним из них?
   Я рассмеялась; такая странная фантазия была, похоже, в его характере. Я перекатилась на бок, вытряхнула из сумочки зажигалку и закурила.
   - Честно говоря, я и так знакома с целой кучей упырей, - усмехнулась я, и мне показалось, что он взглянул на меня с лёгким удивлением - словно вопрос о вампирах не был шуткой. - Мой рекламный агент... кастинг-директор... почти что бывший муж... Кстати, тот живчик с римской студии так и не перезвонил - вот ведь враль! - пепел случайно просыпался на постель, и я раздражёнными движениями стряхнула его с простыни - мысли о работе, а вернее, о её почти что отсутствии приводили меня в мрачное расположение духа. Джордж лёг возле меня на кровать, его прохладная и гладкая, как камень, рука скользнула вдоль моего тела. Я прикрыла глаза, наслаждаясь его прикосновениями. Всё-таки если мужчин не пускать в свою жизнь дальше постели, они бывают восхитительны!
   - Тогда ты не очень удивишься, - сказал он, поглаживая мою шею, - если я скажу тебе, что я тоже кровосос?..
   Я рассмеялась; определённо, ему было свойственно экзотическое чувство юмора.
   - В таком случае... должна тебе заметить... - я хихикнула, - что у тебя, в отличие от вышеназванных, по крайней мере нет пивного брюха...
   Он рассмеялся холодным равнодушным смехом.
   - Чего нет, того нет, - согласился он, схватил меня за волосы и впился зубами мне в горло.
   
   
   3.
   Честно говоря, умирать было неприятно. Сначала. Меня даже охватило что-то вроде паники, когда я почувствовала, что душа отходит от тела. Всё застыло, дышать стало невозможно - ужасный был момент. И потом ещё, помню обиду. Всё-таки поневоле воспринимаешь убийцу как агрессора, прежде всего от неожиданности, наверное: вроде договорились об одном, а получаешь совсем другое. Вполне допускаю, что со мной был не лучший секс в его жизни, но почему-то мне казалось, что между нами установились не такие уж плохие отношения...
   Потом мои мысли как-то переключились. Я заметила, что вижу комнату как бы со стороны, причём всю её заполняли прозрачные потоки алого света, которого я не видела раньше, а сама я кружилась где-то под потолком. Я немного растерялась насчет того, что мне делать дальше, но тут меня как будто потянуло куда-то вверх, сквозь потолок, и когда я пролетела крышу, там оказался уже какой-то другой мир. Я видела как бы подвижные слои цветных туманов и, что самое странное, чувствовала, что я здесь не одна, хотя никого не было видно...
   Я мельком вспомнила своё последнее впечатление земной жизни: Дьёрдь неподвижно лежал на кровати, обнимая мой труп, комната отеля, причудливое мерцание ночных огней за окном... И вдруг поняла, что нисколько не жалею о своей жизни. Так даже лучше. Да, было весело, но не более того.
   
   
   6.
   А потом я внезапно вспомнила что-то совсем другое. Я должна была помочь Сорвахру покинуть землю, а вместо этого почему-то умерла сама.
   
   
   7.
   Чалэ (в замешательстве):
   - Что за чепуха? Почему Тамара оказалась американкой? В двадцать первом веке?.. И, главное: как она поможет тебе с вознесением, если ты её убил?!
   Аллат (примирительно):
   - К чему нервничать? Смерть - дело поправимое. Я вообще люблю умирать, это так интересно!..
   Чалэ (ворчливо):
   - Какая-то совсем уж маргинальная ветка реальности.
   Сорвахр (сердито):
   - Ты сказал: перейти как получится. Я перешёл.
   (подумав, неуверенно)
   Хотя, да... Получилось как-то странно.
   Аллат (умилённо):
   - И гламурно. Венеция - такой красивый город... Хору, лапушка, ты у меня ужасно романтичный!..
   Сорвахр (в затруднении):
   - Рад, что тебе понравилось.
   Аллат (мечтательно):
   - Смерть в Венеции... Нет, даже так: роковая любовь и смерть прекрасной венецианки!..
   Сорвахр:
   - Это ты к чему?..
   Аллат:
   - Ах, это я придумываю название для моей новой поэмы.
   (молчание)
   Сорвахр (раздражённо):
   - А в реале мы что будем делать?..
   Чалэ (решительно):
   - Придётся схалтурить, иначе я тут с вами рассудка лишусь. Подтянем друг к другу две ветки реальности. В одной была американская Тамара, а в другой будет русская. Плюс Виктория.
   Аллат (торжествующе):
   - Итого: две моих души превращаются в три!..
   Чалэ (вяло):
   - Да, перебор.
   Сорвахр (убеждённо):
   - Лусика не бывает слишком много.
   Аллат (с воодушевлением):
   - Хору, не заблудись в трёх соснах: мои свинки ждут тебя!..
   
   
   1.
   Проснувшись, он принялся привычно вспоминать об Аллат. Глупое занятие - к чему дразнить себя, но даже пустые фантазии о ней приносили утешение. Никто не мог заменить её, он даже не мог представить Аллат, занимаясь любовью с другой, реальной женщиной - уж слишком сильно чувствовалась разница. Чего бы он не отдал, чтобы вернуть её, ещё раз ощутить этот горячий, рдяный свет... Если бы Аллат была здесь, она не лежала бы в пустом гостиничном номере, сама как труп, терзаясь от отчаяния, безысходности и тошнотворного привкуса смертной крови, она созвала бы сюда столько народу, что весь этаж ходил бы ходуном, и даже те смертные, для кого эта ночь стала бы последней, умерли бы счастливыми, да просто не заметили бы, что умерли, вдыхая тёмной ночью прохладный свет звёзд... Он сам бы с радостью умер, сжимая её в объятиях, но вместо него умерла она, и он даже никого не обвинял в её смерти, ни её, ни других, настолько это было ужасно, нестерпимо. Ему хотелось думать, что она всё ещё может прийти к нему, и в своих мечтах он снова чувствовал хищные, жадные поцелуи её обжигающих губ. Часто при жизни она обнимала его, мурлыкала на ухо всякие рифмованные шуточки и комплименты, и её свет лился как река, которая омывала его сердце, убаюкивала его... Если бы Аллат была здесь, она бы доставила ему такое удовольствие, что он отключился бы до следующего вечера - ни снов, ни тревог, ни угрызений.
   Поток его бесплодных, но приятных мечтаний прервала волна, поднявшаяся с проезжей части далеко у подножия небоскрёба - ромеи Елена, одна из телохранительниц, назначенных Дьёрдю Викторией, в тумане проникла в комнату через окно и, хотя Дьёрдь не смотрел на неё, склонилась в обязательном поклоне.
   - Господин, скоро рассвет. Её Величество Виктория прислала за вами машину, - на самом деле почтительность штурмовиков Виктории была лишь данью формальностям; все они получали чёткие инструкции не церемониться с его светлостью и "прежде всего следить, чтобы он сам себе не навредил", так что в случае необходимости блюстительницы благополучия герцога доставили бы его в безопасное место даже насильно - в виде бесчувственного тела. Впрочем, Дьёрдь был благодарен Виктории; ей одной удавалось хоть немного сдерживать его сумасбродные порывы, которые - и он знал это лучше других - опустошали его самого, принося лишь кратковременное, искусственное забытьё.
   - Да, Елена. Я сейчас спущусь, - глухо сказал он в подушку, не оборачиваясь, и охранница исчезла тем же путём, как появилась. Дальше перебирать бесполезные сожаления о прошлом было слишком утомительно; сделав над собой усилие, Дьёрдь поднялся с кровати и неохотными движениями стал натягивать одежду.
   Когда он вышел в предрассветные сумерки, на душе немного прояснилось - возможно, этот час так действовал на него, потому что зарю любила Аллат. Глядя с балкона небоскрёба на Манхэттен - однообразно блестящее зеркальными стёклами сердце города - он чувствовал себя почти не на Земле. Ранним утром в хладнокровном мегаполисе краски сливались, чувства притуплялись, туман примешивался к смогу, и становилось всё равно. Дьёрдь перебрался через балконные перила и спрыгнул вниз. На дне улиц ржаво-золотым светом переливалась река электрических огней.
   
   
   1.
   Первое, что он увидел, просочившись в роскошный длинный лимузин, был солидных размеров дубовый гроб, обитый жеманными рюшечками. Девушка-водитель и сидевшая рядом с ней охранница изо всех сил хранили серьёзный вид и смотрели исключительно в окно.
   - Очень мило, - поделился впечатлениями Дьёрдь. Охранница прыснула. Водитель, трясясь, завела мотор. - Кому-то жить надоело?..
   - Её Величество Виктория, - даваясь смехом, пояснили девушки, - просила передать...
   - ...что, вроде, британские учёные...
   - ...выяснили... что сон в гробу...
   - ...очень помогает...
   - ...от депрессии...
   Тут девушки захохотали в голос.
   - На дорогу смотри, овца, - дружелюбно откликнулся на сердечную заботу Дьёрдь, перелез через гроб и сунулся в бар. - Приедем, я ей это лекарство от депрессии в задницу засуну...
   
   
   1.
   Стоило вернуться в Чейте, ему опять приснилась Аллат. Он ждал этих снов - невольных, мучительных, безумно ярких воспоминаний - и боялся их. Ждал потому, что, кажется, только они и удерживали его от самоубийства. А боялся того, что однажды именно их-то и не выдержит его сердце, не перенесёт разрыва между мечтой и действительностью, и само разорвётся. Мелькала у него и мысль: что, если Аллат и правда там, в загробном мире?.. Может, напрасно он истязает себя, упорно сохраняя постылую жизнь, а на самом-то деле - всего один шаг, и...
   Между прочим, с некоторых пор он стал чувствовать жжение в левом плече, чуть выше лопатки - как пошутил бы кто-нибудь из людей, "крылышки режутся". Только Дьёрдь был кэлюме и несколько лучше представлял себе, что, кроме крылышка, может находиться в соответствующем месте... самое странное, началось это всё с тех же снов.
   Несколько раз ему снилось, что он чувствует на плече то её мягкие, как бы массирующие прикосновения, то поцелуи, от которых - уже не во сне, а в реальности - надолго оставалось жгучее, тянущее чувство... В итоге у него так адски разболелось сердце, что онемела левая рука. Смутно вспомнилась цыганка Айша, но сейчас-то её не было рядом... Может, он попросту превращается в человека?.. И умрёт от инфаркта, как человек. Дьёрдь затруднялся определить, вызывала у него эта перспектива больше надежды или отвращения.
   Помаявшись немного от свежих неопознанных симптомов, внёсших разнообразие в слаженный хор давно знакомых невидимых ран, Дьёрдь заставил себя соскрестись с кровати и пополз в сторону Виктории, рассудив, что потерять сознание от боли одному - это хуже, чем сделать то же самое, но в компании.
   
   
   1.
   Виктория, не любившая, в отличие от него, больших залов, занимала лабиринт из комнатушек, похожих на будуары, с многочисленными углами, по которым она рассовывала, как хомяк, всякое барахло. Люди, знавшие Викторию прежде всего в качестве безжалостной главы военного ведомства, наверное, не поверили бы, что именно ей принадлежат апартаменты, обитые розовой кисеей, уставленные низенькими кушетками и этажерками с безделушками, которые Дьёрдь, кстати говоря, считал апофеозом дурновкусия, о чём как-то и сообщил Виктории, в ответ на что услышал: "А я люблю иногда жуткую пошлость!" Поразмыслив, он оценил эту жизненную позицию и сам стал с удовольствием наведываться в розово-пушистую обитель, чтобы получить бодрящую дозу жуткой пошлости.
   В настоящий момент к розовой симфонии примешивалась кровавая нота, а возле золочёного столика на изогнутых ножках стояла громоздкая железная каталка с частично распотрошённой беременной женщиной. Виктория, жуя какой-то неаккуратно вырванный внутренний орган, просматривала свежие газеты. Услышав шаги, она окинула еле переставлявшего ноги Дьёрдя беглым, но внимательным взглядом и невозмутимо вернулась к чтению.
   - Как дела? - неопределённым тоном начала она светскую беседу; по её мнению, причин для паники в мире не существовало в принципе, а для депрессии могла быть только одна причина - скука.
   Дьёрдь плюхнулся на розовый пуфик, как мешок, и тяжело облокотился на край жалобно скрипнувшего кокетливого столика.
   - Сердце болит, - поморщился он.
   - Сердце - это твоя беда, - согласилась Виктория, не поднимая глаз от газет. Она привыкла к визитам венценосного общего супруга, цель которых - если вкратце - сводилась к тому, чтобы поныть. - Анахронизм. Если бы ты не был изначальным, то забыл бы про своё сердце, как все остальные. Переродись, и оно отключится. Нет сердца - нет проблемы... - зевнув, она обернулась к каталке и стала рассеянно выковыривать недоразвившийся плод из вспоротого живота.
   - Предлагаешь мне убить себя об стену? - вяло уточнил Дьёрдь, глядя в стол.
   - Хочешь, я тебя убью? - облизав пальцы, непринуждённо предложила Виктория. - Хотя лично я предпочла бы, чтобы ты жил, - рассудительно добавила она. - Во-первых, мне выгоден свой изначальный, а во-вторых, ты мне нравишься. Но, собственно, из симпатии к тебе я и предлагаю: не совсем же я эгоистична! - весело добавила она и отодвинула каталку. - Ты будешь, или звонить, чтобы уносили? - кивнула она на труп. Дьёрдь мрачно покосился на лужи полузапёкшейся крови. Надо сказать, "диета" у него была специфическая: он не прикасался к обычным блюдам до тех пор, пока в помрачении сознания не устраивал массовую резню. Но что поделать, не придя в соответствующее расположение духа, он не мог заставить себя проглотить ни капли.
   - Нет, спасибо, - с отвращением выдавил он, и Виктория позвонила прислуге.
   - Это был ответ на какой вопрос? - деловито уточнила она.
   - На оба, - вздохнул Дьёрдь.
   - Надеешься на чудо? - усмехнулась Виктория. - Спасение, вознесение и прочая мура?
   - Типа того, - снова вздохнул Дьёрдь, отвернулся и стал смотреть в стену.
   - В таком случае, мучайся, - жизнеутверждающе подытожила Виктория и встала из-за стола. Дьёрдь, наоборот, положил голову на стол и закрыл глаза. В этот момент за дверью послышался топоток, и в комнате появилась молоденькая хорошенькая ромеи - одна из подружек на побегушках, составлявших неизменную свиту Виктории.
   - Вика... О, прошу прощения, ты не одна. Здравствуйте, ваша светлость, - Дьёрдь не нашёл в себе сил ни кивнуть, ни даже раскрыть глаза. - Вика, там Альбер приехал, и вообще народ на охоту собирается. Ты как?
   - Вот что, детка, - рассеянно заметила Виктория, натягивая бронежилет. - Я - никак. Я уезжаю по делам и вернусь поздно... хе-хе... как можно позднее... - она молча посмаковала какие-то свои мысли, связанные, очевидно, с предстоящими многотрудными делами. - А ты... Дьёрке, ты так и останешься спать на моём столе? Может, переляжешь хотя бы на кушетку? - предложила она, обернувшись на пороге и, не дожидаясь ответа, снова повернулась к девушке. - А ты проводишь меня к ангарам.
   
   
   1.
   Виктория сказала, что Дьёрдь плохо себя чувствует, а потому пусть я побуду рядом на случай, если ему что-нибудь понадобится, - то есть всё время висеть у него над душой не надо, достаточно просто заглядывать иногда с целью проверить, жив он или умер. Я, прежде убеждённая, что кэлюме не подвержены болезням, за исключением ожогов от солнца и серебра, удивилась и спросила, что с ним.
   - Нервы, - невозмутимо пояснила Виктория, быстро шагая к подземным ангарам с военными самолётами. - Если быть таким нервным, то, конечно, никакое происхождение не спасёт.
   Озадаченная, я вернулась к её покоям. Признаться, я побаивалась Дьёрдя, пусть даже сколько угодно больного. Если он спросит, какого рожна я шляюсь вокруг него туда-сюда, что я ему скажу? "Правду", - напросился незатейливый ответ, и я, чтобы разведать обстановку, заглянула в комнату.
   Оказалось, боялась я напрасно. За то время, пока я провожала Викторию, он, видимо, воспользовался советом и перелёг из-за стола на ближайшую кушетку, а в остальном - не подавал признаков жизни. Я подумала, что при таких раскладах довольно трудно определить, нуждается он в помощи или нет, но потом решила, что начну действовать, только если замечу что-нибудь явно необычное, или если он сам меня позовёт.
   Так прошёл час... Десять часов... Восемнадцать часов. Я перелистала все книги, имевшиеся у Виктории (это оказались в основном дамские эротические брошюрки), перекусила раз, другой и уже подумывала лечь спать, но к тому моменту именно беспробудный сон Дьёрдя, который я поначалу сочла вполне естественным, стал казаться необычным. Всё-таки когда человек восемнадцать часов лежит абсолютно неподвижно, как мёртвый, это способно внушить тревогу. Я решила проявить немного больше рвения, чем в начале моего дежурства, и слегка потревожить его светлость на предмет проверить, жив ли он.
   Сначала я осторожно заглянула к нему в комнату и некоторое время прислушивалась, потом негромко позвала его - без ответа - зажгла настольную лампу с тёмно-розовым абажуром, которую нащупала возле двери, и подошла к кушетке - без изменений. Он лежал как будто без сознания, я присела рядом на краешек кушетки и легонько потормошила его за плечо - никакой реакции. Единственное, что двигалось в комнате, - медленно перетекающие друг в друга слои прохладной чёрной светимости, которые сейчас, вблизи от него, я почувствовала особенно остро - и невольно поёжилась. Что теперь делать?.. Продолжать пытаться привести его в чувство? А ну как он будет очень недоволен? И оторвёт мне голову, особо не разбираясь, - говорят, такие случаи бывали. Я снова бросила на него неуверенный взгляд. Всё-таки что-то в этом человеке притягивало меня. Странно, у меня вдруг возникло ощущение, будто я - не совсем я, и вижу как бы не совсем его. Я машинально придвинулась к нему, взяла его безжизненную руку, слегка сжала неподвижные пальцы... потом осторожно поднесла к губам и поцеловала. Сама не знаю, зачем я это делала. Я чувствовала себя как будто кем-то другим. И от той, другой женщины исходила уверенность и спокойная сила. Я мягко обняла его и почувствовала под ладонью глухие удары его сердца, которое билось с усилием, словно неохотно гнало кровь, слишком густую для этого существа... Я придвинулась к нему ещё ближе и мягко коснулась губами его щеки, потом шеи и - сквозь рубашку - плеча, чуть выше сердца...
   
   
   0.
   Я была принцессой в государстве, которое состояло в основном из подземной тюрьмы. Гигантские лабиринты вытесанных в прочной породе камер тянулись вдаль и вдаль, а сверху в них вели тесные круглые шахты с ровными, как зубы в улыбке, рядами вбитых в стену стальных ступенек. В мои обязанности входило периодически спускаться в камеры и проверять, живы узники или уже нет. Наверное, может показаться, что это не совсем безопасно, но на самом деле, поскольку их там ещё и пытали, ни у кого не хватило бы сил даже подняться с пола, так что я чувствовала себя совершенно спокойно; меня, правду сказать, гораздо больше тревожило, что в своих прозрачных нарядах и лаковых туфельках я выглядела в сыром подземелье довольно нелепо (хоть и некому было смотреть). Я хочу сказать, что эта обстановка не нравилась мне, однако я не жаловалась, потому что мои неприятности ограничивались посещением тюрьмы, а в остальном я жила привольно и весело. Мне и в голову не приходило сомневаться, откуда такой порядок, с чего он заведён. Я как-то не придавала этому значения.
   Однажды я привычно спускалась в шахту. Я уже наловчилась не соскальзывать на стальных ступеньках и ни за что не цепляться своей тонкой накидкой, вот только было холодно. Узник вообще-то ещё не умер - я слышала его прерывистое тяжёлое дыхание - переносить пытку само по себе было довольно трудной работой, так что все они выглядели измождёнными, хотя не делали ровным счётом ничего, - но по правилам мне полагалось взглянуть на него - и странно, когда я посмотрела, то узнала - то есть не знаю, что сначала, я узнала его или залюбовалась его точёной фигурой, сияющей белоснежной кожей, чистой линией плеч и заломленных за спину связанных рук - даже здесь в нём чувствовалось благородство и какая-то мечтательная отрешённость, и неземная ранимость, и красота и...
   ...я поймала себя на том, что впервые так пристально разглядываю узника, и подошла и тогда, наверное, узнала - то есть мне показалось, что узнала - показалось, что мы вообще должны быть не здесь - что мы вообще не...
   
   
   1.
   Я проснулась, действительно прижимаясь к его груди - в точности как во сне. С трудом разлепив мокрые ресницы - кажется, во сне я ещё и плакала - я огляделась вокруг. В полутёмной комнате ровно светилась тёмно-розовая лампа; было тихо, как в склепе. Интересно, который час?.. А впрочем, какая разница. Я каким-то образом умудрилась улечься рядом с Дьёрдем на кушетку, хотя совершенно этого не помнила, но мои объятия, похоже, нимало его не потревожили. Он лежал со всё так же плотно сомкнутыми веками, а мои непослушные руки, успевшие залезть под его рубашку, гладили его тело. Поймав себя на этом занятии, я мысленно приказала себе немедленно выместись из комнаты, но что-то голова была уж слишком тяжёлая. Я всего только на одну минутку прилегла на его плечо, чтобы собраться с силами, и закрыла глаза...
   
   
   0.
   Я обнимала его и чувствовала, что мы понимаем друг друга без слов, что мы всегда будем вместе. Наши сердца были одно. Прикосновение его кожи покалывало в пальцах, как искры. Я развязала ему руки, и он тоже обнял меня. Я знала, что мой горячий свет доставляет ему наслаждение, без которого он не сможет жить. Судьба предназначила нас друг другу, потому что в его сердце был слишком силён шум океана. Но моя любовь утешила его, и с тех пор ничто не могло разлучить нас... Тут я вспомнила, что мы как будто всё-таки расставались. Ненадолго, правда, да и какое это имело значение, но всё-таки мне показалось, что нечто, связанное с прошлым, его тревожит. Тут моя рука, скользнув по его груди вниз, нечаянно нащупала нечто вроде кожаного пояса на шнуровке. Я сообразила, что талию его обхватывает очень широкий пояс, больше похожий на корсет, из грубой кожи и затянутый, похоже, очень сильно. Я ослабила шнуровку, расстегнула пояс и попыталась его снять. Тогда я увидела, что вся внутренняя поверхность ремней усеяна шипами - длинными, острыми, как ножи, от которых остались глубокие, сочившиеся густой чёрной кровью раны - можно сказать, всё тело под кожаным жгутом представляло собой сплошное месиво. Я так и застыла с этим поясом в руках - казалось, с такими ранами не живут.
   - Ничего, - сказал он. - Я привык.
   Тут я почувствовала, что у меня заболели руки. Пояс так и тянул их к земле, тяжёлый, как свинец. Я поняла, что если не брошу его, то мы навсегда останемся здесь.
   
   
   1.
   Я снова проснулась и даже села на кровати. Руки у меня и правда болели. Я приложила тыльную сторону ладони к щеке; мне казалось, у меня начинается что-то вроде жара. Тёмно-розовая лампа горела по-прежнему ровно, и это вернуло меня к реальности. Да так ли уж долго я спала?.. Или это был не сон?
   У меня возникло чувство, что никогда раньше не погружалась так глубоко в истинную реальность, не знала своей души. Сейчас я чувствовала силу альрома, собиравшуюся вокруг меня, отдалённо знакомую, хоть и не узнанную...
   
   
   3.
   ...потому что, какими бы глубокими ни были раны, прикосновение любви не может причинить боль. Я стала просить нашу небесную мать помочь мне остановить кровь. Я почувствовала, как светлый поток льётся на меня, сквозь меня, кости моего черепа как будто плавились, и всё тело наполнялось алыми лучами, которые исходили из моих рук. Но когда мне показалось, что раны затягиваются, я увидела ещё одну - теперь уже на плече. Я стала просить нашу звезду посылать мне больше и больше света, но раны появлялись быстрее, чем я успевала их заживлять. Я никогда прежде такого не видела. Его как будто резали невидимые ножи. Всё лицо покрывали шрамы. Он закашлялся, и кровь хлынула у него изо рта. Она лилась и лилась сплошным потоком, я думала, он задохнётся. Он лёг на пол и закрыл глаза, а по камням неслышно, скучно растекалось море крови. Я поняла, что тут уже ничего нельзя сделать. И я стала молиться о том, чтобы наша звёзда послала освобождение его душе, а также чтобы мне умереть вместе с ним.
   
   
   6.
   "Сорвахр..."
   "Можешь молчать сколько угодно, я всё равно знаю, что ты меня слышишь".
   "Ты, конечно, можешь продолжать упрямиться, как бегемот, занявший оборону в своём болоте, но почему бы тебе не сменить свой трагический имидж?"
   "О, боже! Кто заговорил! Почему бы тебе не поднять задницу с этой идиотской планеты, Чалэ?"
   "В настоящий момент это не является приоритетным направлением иссле... Ой, то есть: я хотел сказать, в настоящий момент речь не обо мне. Как насчёт того, чтобы переселиться на Солнце?"
   "Кому?"
   "Тебе".
   "Я с удовольствием вижу, что за прошедшее тысячелетие не я один выжил из ума!"
   "Как бы не так. Аллат, между прочим, уже на Солнце. Правда, она оказалась там потому, что с Земли её выгнали, но не суть. Она там собрала солидную партию коров и свинок и теперь хочет присовокупить к ним тебя".
   "Погоди... каких ещё коров? и свинок?.."
   "Аллат на досуге занялась скотоводством. Развела на Солнце роскошных коров и отменных свинок, в которых теперь заселяется каждая уважающая себя кэлюме-душа в промежутках между земными жизнями... Только тебя пока что миновала чаша сия, но мы намерены это исправить".
   "Ты предлагаешь мне воссоединиться с Аллат в качестве её свинки?"
   "Есть идея получше. Благодаря солярному скотоводству между Землёй и Солнцем налажен круговорот душ - ты что, меня не слушал? Это означает, что душа может перейти из пункта А в пункт Б. Конечно, сильно фрагментированная, ослабленная душа не способна провести такую работу осознанно. Но ты, если напряжёшься и восстановишь в себе хотя бы часть былых навыков..."
   "Опять я должен напрягаться?.."
   "Ээ... Да, но теперь перед тобой открываются, в буквальном смысле, блестящие перспективы. Хотя это и не значит, что ты можешь выходить под прямые лучи этих перспектив в физическом мире..."
   "Хитришь ты что-то".
   "Я?! Хитрю?! Не больше, чем обычно... Ты, главное, обозначь: ты согласен на переселение или нет? Тогда мы будем работать в этом направлении".
   "Ну, коровы и свинки всяко лучше людей. Согласен, конечно... Постой, ты хочешь сказать, что Лу - как бы - жива?!"
   "Аллат сейчас находится в ином, лучшем мире. А конкретно - на Солнце. И у тебя есть возможность не отходя, так сказать, от кассы в этот мир переселиться. Советую тебе воспользоваться этой светлой возможностью".
   "А... остальные?"
   "Ого! Ты и об остальных вспомнил! Прогрессируешь на глазах. Остальные выбрали другой путь, ты же знаешь: никого из чистокровных не осталось. Не твоя забота".
   "Хорошо... И что я должен делать?"
   "Вот это предметный разговор! Понимаешь, в настоящий момент единственным, по сути, препятствием к вознесению являешься ты сам. А точнее - твоя закрытость. Ты отказываешься принимать помощь, потому что боишься боли. И, надо сказать, не напрасно, порог боли у тебя уже практически превышен, дальше некуда. Собственно, отчасти поэтому мы и решились на затею с вознесением. По сути, выбор у тебя простой: или ты медленно умираешь в мучениях, или ты выздоравливаешь - тоже медленно и тоже в мучениях. Я тебя обрадовал?"
   "Я в восторге".
   "Я знал, что ты оценишь иронию ситуации... А теперь - приятная новость: на самом деле весь этот путь у тебя уже в прошлом. Я тебе сейчас напомню кое-что, и наступит уже готовый момент интеграции личности, с той только разницей, что по одной из веток реальности я соединю тебя с Дием. Понятно?"
   "Нет".
   "Да это, в общем-то, и не важно. Привет свинкам. Начинаем заканчивать".
   
   
   0.
   Мясорубка располагалась в большом торговом центре, а рядом раньше было кладбище, а потом сделали перекрёсток. Там часто происходили аварии, а в подвальный этаж магазина вела спиральная лестница. Она всё сужалась и сужалась вокруг мясорубки, а когда кончалась, надо было прыгнуть вниз, и тебя размолотит. Туда-то все и шли, как приговорённые, как будто их кто-то заставлял.
   И ближе к середине лестницы я подумал: странно, ведь за нами никто не наблюдает. Тогда почему бы мне не пойти в обратную сторону. Сначала я опасался, что на меня обидятся те, кто спускался, но они не обратили внимания. Я поднялся по лестнице и оказался в холле первого этажа.
   Он был совершенно пустой. Получалось, отсюда можно было выйти в любой момент. Я заметил, что за мной по лестнице поднялись ещё другие. И мы все бросились на выход, потому что постоянно был страх, что нас начнёт кто-то преследовать.
   А в ближайшем дворе за магазином была детская площадка. Мы сели там и стали обсуждать, что делать дальше. И сразу как-то возникла уверенность, что нас всё равно обязательно догонят и найдут. Потом стало ясно, что времени у нас только до вечера.
   Возвращаться в мясорубку не хотелось, и мы все решили покончить с собой.
   Я до вечера ходил по городу и придумывал, как бы мне умереть. Сначала я хотел спрыгнуть с высоты, но встретил там кого-то из знакомых, и решил отложить. Ближе к вечеру мне попалась аптека. Я решил купить снотворное и выпить сразу всю пачку. Я ещё боялся, что мне не продадут, потому что время истекало, и казалось, что у меня на лице написано, зачем это мне. Но никто ничего не спросил.
   Я вышел на улицу, вернулся на детскую площадку и выпил таблетки. И тут вдруг ко мне подошли все остальные. Я уже плохо различал их, потому что всё вокруг стало так сильно темнеть, но понял, что умирать они не собираются. Они сказали:
   - А мы решили бороться.
   Я сказал:
   - Я принял снотворное. Удачи вам.
   И всё стало отдаляться. И странно, у меня было такое чувство, что они меня обманули. Потому что я думал, что мы умрём вместе.
   
   
   6.
   "Ты сам принял это решение. Обрыв связи с Высшим Я. Так ты рассчитывал сохранить физическую жизнь и оказался прав. Остальные не выдержали конфликта между земной реальностью и своей истинной природой и ушли. Ты единственный, кто предугадал, что так будет. Твоя жертва дала надежду другим, и я благодарен тебе за это. Но я хочу, чтобы ты знал: ты сам выбрал безумие".
   "Чепуха. Безумие - то, что ты сейчас говоришь. Такого не может быть".
   "Ты изменился не от горя из-за смерти Аллат и не от человеческой крови. Ты отказался от своей души сознательно. Я всё слышу, у меня записана каждая мысль. Я могу доказать, но ты же понимаешь, что это не главное. Прошу тебя, поверь мне".
   "Зачем ты мне всё это говоришь? Прошлое не вернуть".
   "Ты дал клятву оставаться в живых, пока не будет найден путь спасения для всей расы. Он найден. Я освобождаю тебя от твоей клятвы. Ты можешь уйти".
   "Куда? Зачем?"
   "Если ты дашь согласие принять мою помощь, я восстановлю твою связь с истинной реальностью и абсолютным сознанием, и ты сам вспомнишь, что делать дальше".
   "Всё так просто?"
   "Это не было просто, Хору. Ты ведь знаешь. Но сейчас твой путь подходит к концу".
   "Странно. Мне даже как-то... жалко, что ли, вот так неожиданно уходить. Кажется, здесь было в каком-то смысле интересно".
   "Ты всегда сможешь вернуться. А сейчас тебя кое-кто ждёт в местах не столь отдалённых..."
   "Звучит, как всегда, необыкновенно искренне и запредельно жизнеутверждающе!"
   "Попрощайся с землей, Хору".
   
   
   1.
   - Я не пойду к нему больше! - возмущённо заявила Диана матери. - В прошлый раз, когда ты меня к нему посылала, он вообще... был очень занят. С одним другим сургом. И, по-моему, меня в принципе не слушал, хотя я, как дура, проговорила всё, что ты велела...
   - Да не волнуйся ты, он всё прекрасно слышал... Он мне потом ответил...
   - Не пойду и всё.
   - Так, а кто пролез на показ коллекционного нижнего белья? Чьи это фотографии, в каких-то немыслимых трусах, я имела счастье созерцать потом в специализированном издании?
   - А зачем ты купила этот журнал?
   - Мне подруга показала... А кто угнал из боксов Формулы-1 не до конца, кстати говоря, протестированную тачку, и потом оставил её на парковке Чейте, забыв, что в багажнике три расчленённых трупа? Дядя Дьёрдь? А ну марш отсюда быстро! Тебе уже пятнадцать лет, учись отвечать за свои поступки!..
   Под воздействием таких неопровержимых доводов Диана поплелась, мысленно, правда, продолжая спор с матерью. Самый веский аргумент нашелся уже у дверей его светлости: "Не так уж далеко, могла бы сама сходить!" Вздохнув, Диана постучала и не получив, естественно, ответа, вошла.
   В комнате было очень светло, и свет этот расходился во все стороны лучами. Сначала Диана подумала, что начался пожар, но потом поняла, что источник света лежит, собственно говоря, в постели и по некоторым признакам напоминает герцога. Поскольку мама без устали твердила, что при общении с его светлостью главное - решительно ни на что не обращать внимания - да и правда, в каком он только виде иной раз не появлялся... - Диана, после непродолжительной борьбы с собой, всё же набрала в лёгкие побольше воздуха и начала монотонным голосом:
   - Ваша светлость, королева Пэт просила передать, что если Вейерштрасс подпишет договор, его придётся постоянно контролировать. Но ходят слухи, что за чертой города будут строить запасной аэродром. И ещё есть вариант - военный аэродром, и королева Виктория...
   Существо на кровати повернуло голову и посмотрело на Диану с выражением, которое трудно было понять из-за ярких, как фары, глаз, в несколько раз превышавших по размеру человеческие, источавших ослепительное сияние - через комнату как будто полились серебряные реки, но Диана всё равно сначала обратила внимание на нечто вроде исполинской лучистой короны у существа на голове, и только потом заметила, что под ногами у неё горит пол. Тут она взвизгнула и метнулась на выход.
   
   
   1.
   - Мам, да говорю тебе: у него там всё горело, и вообще... я не уверена, что это был он.
   - Диана, ну какая же ты бестолковая. Тебя с простым поручением отправить нельзя. Повтори: что - я - тебе - говорила про Дьёрдя?
   - Что... надо собрать всё своё внимание, и... что он может применить ко мне гипноз.
   - Вот именно.
   - Но... Блин.
   - А теперь пойди убей себя об сте... ого!
   Сначала заискрился провод от ноутбука. Потом задымился ковёр, а следом по комнате заплясали длинные лучи опалово-белого и огненного цвета.
   - Вот! Вот у него точно так же было! - завопила Диана, обвиняющим жестом указывая на пол, и будто в подтверждение её слов, как бумага, вспыхнула сразу вся мебель.
   - Это что, настоящий огонь?! - не веря своим глазам, мать пощупала быстро темнеющее дерево. - Но откуда?..
   
   
   1.
   Больше герцога Островичи никто никогда не видел. Огонь потушили прозаично: с помощью огнетушителей, а откуда он взялся, так и не разобрались. Правда, дело было в крайне знойный летний полдень (вообще лето выдалось на редкость засушливое). Но, хотя вампиры нечувствительны к жаре, всё же невозможно было предположить, что температура воздуха поднялась в замке, как в печке, только из-за погоды и невнимательности хозяев. Позже кто-то наблюдательный заметил, что в комнате герцога не только всё выгорело дотла, но и оплавились каменные стены. Диана временно прославилась как почти что свидетельница почти что сошествия "вампирского патриарха" в, судя по всему, ад или что-то в этом роде.
   
   
   5.
   ...снилось солнце, а потом он очнулся в комнате, которая вся переливалась багряным и ржаво-золотым огнём, - Сорвахр почувствовал исходившее от стен тепло, хотя на земле ничего подобного не испытывал. Алая и светящаяся, как из горячей магмы, кровать плавала в мягком и густом воздухе, как капля крови в меду; за округлым и выпуклым, похожим на глаз окном спорили между собой нарядная опалово-белая земля и скучное чёрное небо, а под потолком в клубах красного пара угадывалась фигура, фарфорово-округлая и чернокудрая.
   - С добрым утром, ангел мой! - взвизгнула фигура и ринулась целоваться. Сорвахр, не без усилий отдышавшись после того, как его изрядно примяло увесистое багряное облако, опасливо покосился на знакомое фарфорово-белое лицо, украшенное парой страстных глаз не просто тёплого, а без преувеличения раскалённого винно-красного оттенка, и побледнел как смерть.
   - Ты?.. - выдохнул он и чётко подумал: "я окончательно сошёл с ума".
   - Ах, нет же, Хору, лапушка!.. - весело поправила фигура. - Просто мы с Чалэ отволокли тебя на Солнце, чтобы ты малость передохнул. Выгляни в окошко, там ты увидишь Землю и другие планеты! - радостно предложила фигура и протянула к окну фарфорово-белую руку, отбрасывавшую в густое пространство багряную тень, как тяжёлое крыло.
   Сорвахр с ужасом оглянулся на сверкающий, как пожар, интерьер, дрожащей рукой нащупал край кровати, сполз с неё и то вытягиваясь, то плющась подплыл к окну. Там, в веренице других планет, как дурной сон, висела Земля, и висела она не так уж далеко.
   - Хору, лапушка! Наконец-то мы вместе на моём скотном дворике! Я уверена, что общество моего поголовья пойдёт тебе на пользу. Какие у меня коровы, Хору! А какие свинки!.. Уверяю тебя, уж если есть в мире место, подобное моей спальне, то это мой свина... - тут поток восторженных похвал в собственный адрес прервался по техническим причинам: слушатель, очевидно ошеломлённый перспективой неумолимо надвигающихся наслаждений, молча повалился на пол без сознания.
   - Ой, - высказалась Аллат, озадаченно созерцая картину столь явно выраженного восторга. - Хору, лапушка... - она растерянно всплеснула руками. - Ты всегда принимал всё слишком близко к сердцу!
   
   
   0.
   Мне снилось, что я нахожусь в бесконечном ряду комнат, и все они без окон, и все забиты людьми, какими-то совершенно случайными существами. В каждой комнате гремит музыкальный центр, и абсолютно разные мелодии, мешающие друг другу, смешиваясь, создают невообразимую какофонию, так что уже и не разобрать, хороша та или иная песня или дурна, однако гостей это не тревожит: они орут, перекрикивая музыку, и это у них считается общением. Сверху льётся неестественно резкий свет, как в операционной, но тени от него падают такие густые, что лиц всё равно не разобрать. И от непрестанной толкотни и шума такое чувство, что меня заживо замуровали в стену.
   Я шёл мимо всего этого хлама, чувствуя, как усиливается боль, как будто от невидимых ран, и видел, что если я здесь упаду и умру, никто даже не заметит. Потом я вспомнил, что ночевать мне полагается в бывшей комнате Рады. Я нашёл закрытую дверь, и за ней оказалась единственная комната, в которой было тихо. Здесь сразу стало легче дышать. Свет не горел, но за большим окном открывалось прохладное ночное небо. На столе под окном мерцали какие-то склянки. В стороне стояла кровать, и хотя я знал, что Рада уже давно умерла, она лежала там со скрещенными на груди руками, и хотя я не видел её, но знал, что она просто спит.
   Я чувствовал такую боль в груди, что едва держался на ногах. Я подошёл к столу, чтобы хоть на что-нибудь опереться, и стал смотреть в окно. И тут Рада открыла глаза - я не видел, а просто это почувствовал - и посмотрела на меня так ласково.
   - Тебе плохо? - она перевела взгляд на стоявший передо мной стакан и сказала: - Выпей. Это огонь.
   Стакан начал светиться. В нём был огонь, стекло засияло, как расплавленное золото. Когда я прикоснулся к нему, по руке поднялась горячая волна. Я сделал глоток и ничего не почувствовал, потому что сам превратился в огонь.
   
   
   5.
   Сорвахр открыл глаза и обнаружил, что нежится в багряно-красных лучах, исходящих от сладко дремлющей на его груди Аллат. Она, услышав, что он проснулся, приподняла голову и довольно потрясла гривой пышных чёрных кудрей, как бы подразумевая, что ему давно пора прийти в себя.
   - Хору, лапушка! - воскликнула она. - Ты у меня такой ужасно ранимый и впечатлительный! Тебе надо попить валерьяночки.
   - Так это правда?.. - выдохнул Сорвахр, в ужасе вглядываясь в знакомые черты.
   - Что, ангел мой? Обещай, что больше не будешь падать в обморок!.. Дай укушу тебя за ушко.
   - Ты жива?!
   - Хору, лапушка, ну так ведь это смотря где и когда. Всё относительно в нашей неспокойной вселенной.
   - И я правда на Солнце?..
   - Если ты прислушаешься вместо того, чтобы ужасаться, то заметишь голос Дия. Он уже давно пытается тебя поприветствовать, ты мог бы и ответить.
   
   
   7.
   Дий (весело):
   - Добрый день!
   Сорвахр (заторможенно):
   - Добрый... Прошу прощения, земная привычка сначала бояться, потом думать. Так я что, вознёсся-таки?
   Дий (добродушно):
   - Не единожды проверенный метод самовозгорания!.. Добро пожаловать. Наслышан о вас... Климат у нас тут ядрёный, в случае чего - огонёк там подкрутить - обращайтесь. Чалэ передаёт привет.
   Сорвахр:
   - Я с ним потом поговорю...
   
   
   5.
   - Ничего себе! А сама-то ты что тут делаешь?
   - Ах, Хору! Я здесь живу. С Земли-то меня выгнали.
   - А... да. Что-то такое припоминаю... - с прибытием на пусть не самую крупную, но звезду память начала постепенно восстанавливаться. - А остальные?
   - А чего остальные? Живут, как получится. То вроде на людей похожи, то - натуральные свинки. Ты о них не беспокойся, тебе вредно волноваться.
   - А Чалэ?..
   - А он тебе ещё не надоел?.. - удивилась Аллат. - Он вполне способен позаботиться о себе сам... К тому же с ним Жанна. Они там всей честной компанией воду мутят, а мы посмотрим, что у них получится. Пусть попробуют, для разнообразия, обойтись без тебя, - разрубив таким образом одним точным ударом утомительный узел моральных дилемм, Аллат удовлетворённо забросила руки за голову и откинулась на подушки. Сорвахр улыбнулся.
   - Мне тебя ужасно не хватало.
   
   
   5.
   Адаптация к новым условиям проходила не без труда. В первый же день Сорвахр, чтобы понять, насколько всё плохо, попросил зеркало, скрепя сердце заглянул в него и тут же отложил.
   - Эдвард Руки-ножницы, - отрешённо подытожил он.
   - Да уж, Хору, по тебе как будто танк ездил, - грустно согласилась Аллат. Сорвахр со вздохом отвернулся и тоскливо обнял подушку.
   - Ничего, лапушка, - Аллат тихонько подобралась к нему и осторожно потискала. - Дий другой. Здесь тебе станет лучше. Я сказала Чалэ, что все лепестки с него стрясу, если тебе приснится хоть один кошмар.
   Сорвахр жалобно поёжился. Аллат легонько пощекотала его горячими лучами.
   - Честно говоря, ты даже со шрамами неплохо смотришься... - промурлыкала она ему на ухо. - Знаешь, мне вообще-то нравилось твоё земное тело... очень красивое... и не так уж плохо мы с тобой развлекались на Земле... - Сорвахр устало рассмеялся и, по-видимому, не нашёл причин придумывать ответ, которого, впрочем, никто и не ждал.
   - Я люблю тебя не в последнюю очередь за то, что ты красивый, - задушевно сообщила Аллат и принялась загибать пальцы. - Во-вторых, ты послушный, и... честно говоря, ты с самого начала был немного сумасшедшим... по-моему, ты нисколько не изменился, Хору! - сделав этот глубокомысленный вывод, Аллат подкрепила свои наблюдения основательным поцелуем. - Слушай, а что ты всё-таки думаешь о Земле? До меня новости с запозданием доходят. В её будущем... - она осеклась, заметив стремительно набежавшие в комнату тени.
   - ...я ничего не вижу! - резко возразил Сорвахр, сев на кровати. - И ничего не помню об этом.
   - Ох ты, господи... - всполошилась Аллат, обвив его руками. - У тебя, кажется, неважное настроение сегодня! Лапушка, ты всё принимаешь слишком близко к сер... - тут она снова осеклась, потому что Сорвахр закашлялся, и изо рта у него полилась кровь. - Ох, ничего себе, - ужаснулась Аллат, спрыгнула с кровати и побежала за полотенцем. - А Чалэ сказал, что вся земная кровь испарится из организма ещё при вознесении, - задумчиво разглагольствовала она, наблюдая за давящимся кровью супругом. Сорвахр молча отдышался, в изнеможении откинулся на подушки и закрыл глаза. - Ох... - сочувственно повторила Аллат и мягко обняла его за талию. - Лапушка... У тебя определённо депрессия.
   
   
   5.
   - А в местном лесочке растут прелюбопытные грибочки! - поделилась Аллат, очевидно, в продолжение размышлений на тему депрессии. - Конечно, их надо уметь правильно употреблять, но я уже научилась! Правда, неуравновешенным личностям они всё равно не рекомендуются! Короче, после того, как ты восстановишь психику, я угощу тебя солярными мухоморчиками!
   Сорвахр закашлялся.
   - Вот спасибо...
   - Пока не за что, лапушка!.. Местные говорят ещё, что встречаются тут прелестные поганки. Но я что-то пока не нашла ни одной. И то сказать: поганка - деликатес!.. Ну, а мухоморчиками я уже запаслась. И сушёные есть, и консервированные... и свеженькие, - Аллат ласково посмотрела на Сорвахра и соблазнительно улыбнулась.
   - Круто, - боязливо согласился Сорвахр и на всякий случай поплотнее завернулся в одеяло. Аллат спрыгнула с кровати крайне довольная.
   - Ну, я пойду, проведаю свинок. Толкну какую-нибудь речь о пользе сердечных нагрузок. Знаешь, у нас тут скоро ночь намечается. На Солнце редко темнеет, но, должна тебя предупредить: с наступлением темноты чрезвычайно оживляются коровы... Короче, не пугайся, если кто-нибудь из них залетит к тебе в окно.
   - Корова?.. - Сорвахр безуспешно порылся в памяти. - С рогами?..
   - Ах, нет... Солярные коровы имеют обтекаемую форму. Это морские коровы, строго говоря. В основном они обитают на глубине, а также в зарослях прибрежных водорослей, но по ночам всплывают, чтобы немного полетать... Короче, если тебя напрягает летающая по комнате корова, вон в том углу стоят специальные сачки, - Сорвахр действительно заметил стройную группу циклопических сачков, - поймай корову - это будет нетрудно, они медленно летают - и выбрось её обратно в окно.
   - А... она не... разобьётся?.. - заторможенно уточнил он.
   - Да нет же, Хору, она полетит себе как ни в чём не бывало дальше... Слушай, может, у тебя там на Земле, заодно с сердцем, ещё и мозг повредился? - вдруг встревожилась она.
   - Мозг... нет... кажется... мозг на месте.
   - Да? - с сомнением уточнила Аллат. - Ты, впрочем, не беспокойся, я тебя и без мозга люблю... Вообще порой у меня складывается впечатление что мозг мужчину только портит, - философски добавила она, но тут же вернулась к насущной теме: - Ты, главное, поменьше нервничай, отдыхай, если залетит корова - лови её сачком... Или, может, тебе сразу решётки на окнах опустить?..
   - Нет, - еле слышно засопротивлялся Сорвахр. - Хочу взглянуть на летающую корову.
   - Вот и отлично, - обрадовалась Аллат. - Тебе надо освоиться, привыкнуть, потому что я вообще-то надеюсь на твою помощь по хозяйству. Ты будешь наблюдать в полях миграцию диких свинок, мне самой некогда. Моё поголовье растёт, я одна не справляюсь.
   - Для твоего поголовья - что угодно, - выдохнул окончательно оглушённый новой реальностью Сорвахр, и Аллат убежала совершенно счастливая.
   
   
   5.
   Оказалось, что тёмное время суток на солнце - довольно редкое явление, но когда ночь всё-таки состоялась, в окно действительно влетела корова. Сорвахр не заметил, как она проникла в комнату, но огласившее ночную тишину задушевное мычание не заметить было трудно. Окончательно проснувшись после повторного вдумчивого "му", Сорвахр убедился, что под потолком медленными кругами летает солидная гостья. Некоторое время он наблюдал за ней - один раз из любопытства даже потянул за хвост, правда, ничего интересного не произошло: корова зависла, а когда он отпустил её, флегматично двинулась дальше, - однако в итоге пришлось воспользоваться советом Аллат и прибегнуть к сачку. Примерившись, он нацепил сачок прямо на подслеповатое коровье рыло, и животное неторопливо просочилось в сеть. Подтянув корову к окну, Сорвахр аккуратно вытряхнул её в естественную среду обитания и некоторое время наблюдал за плавным и в чём-то даже величественным спиралеобразным полётом представительниц местного поголовья, неторопливо реявших в сиреневых солярных сумерках, среди золотистых облаков, однако потом всё же опустил на окнах решётки, решив, что одной коровы за ночь ему вполне хватит.
   - Ко мне прилетала корова, - поделился он новостями наутро.
   - Отлично! - обрадовалась Аллат. - Вы познакомились?
   - Ээ... Кажется, я не пытался с ней познакомиться, - признался Сорвахр. - Я выбросил её в окно.
   - Тоже вариант! - одобрила Аллат.
   
   
   5.
   Наконец Сорвахр собрался с силами достаточно для того, чтобы покинуть комнату, и осмотрелся на местности. Несколькими этажами ниже располагалась просторная веранда, на которой отдыхала Аллат в обществе ряда флегматично висящих в воздухе коров и кучки прелестных повизгивающих свинок, лакала люмэ и созерцала даль. Коровы старались держаться в тени понатыканных повсюду гигантских кружевных зонтиков. Ещё один зонтик, сложенный, был в руках у прекрасной хозяйки скотного дворика; он использовался, по-видимому, преимущественно для красоты, а также - время от времени - для поддержания порядка среди непоседливых свинок.
   Сорвахр почувствовал склонность к профилактическому выходу в свет, вытек из окна и выпал в осадок на ближайшую незанятую кушетку.
   - Хору, лапушка! - всполошилась Аллат, обнаружив образовавшегося неподалёку супруга. - Ты выполз из кровати.
   Сорвахр обхватил подушку руками (с целью обрести душевное равновесие в бурном море житейских трудностей), вздохнул и сказал:
   - Ага.
   - Как это замечательно и необыкновенно!
   - Я скоро вползу в неё обратно, - не стал подавать ложных надежд Сорвахр, но Аллат уже воодушевилась новой идеей:
   - Хочешь, я подложу тебе свинку?
   - Давай, - подумав, осторожно согласился Сорвахр, и к нему на кушетку перекочевала средних размеров жизнерадостная свинка, сразу проявившая себя весьма разборчивой особой: Сорвахр был бегло, но деловито обнюхан, после чего свинка успокоилась и улеглась рядом, очевидно, признав соседа достаточно "своим". Вскоре Сорвахр и свинка засопели в унисон, а Аллат вновь устремила взор вдаль.
   - Чуден Сур при ясной погоде, - элегически изрекла она. - Редкая корова долетит до середины...
   - Где-то я это уже читал, - заметил Сорвахр, не открывая глаз. - Или нечто очень похожее.
   - Ты тоже? - оживилась Аллат. - А не помнишь, как там дальше было?
   - Не помню, - признался Сорвахр. - Попробуй своими словами.
   Аллат задумалась.
   - Своими словами, глядя на Сур, я могу сказать только, что вон тот коралловый риф мешает миграции моего поголовья, - меланхолично подытожила она.
   - А как же поэзия? - напомнил Сорвахр. - И прочая разнообразная романтика?
   - Ах, Хору! - Аллат пренебрежительно махнула округлой беломраморной рукой. - Забота о поголовье сделала меня совершенно другим человеком. Я поняла, что раньше была ужасно легкомысленна. А теперь я более.
   - Что более?
   - Это. - Аллат отвлеклась, чтобы хлопнуть зонтиком свинку, потянувшуюся к тарелке с чем-то, подозрительно похожим на изысканно приготовленные мухоморы. - Ответственная личность, - договорила она, осуществив свои властные полномочия.
   Сорвахр задумался, потом пихнул мирно дремавшую рядом свинку и поинтересовался у неё:
   - Ты ей веришь?..
   - Хру, - сонно отозвалась свинка, причмокнув, и её поджатый пятачок обозначил безоговорочный нейтралитет.
   
   
   5.
   Постепенно Сорвахр избавился от страхов и дурных предчувствий настолько, что перестал вздрагивать, когда среди ночи Аллат набрасывалась на него с предложениями типа:
   - Хору, лапушка! Можно, я укушу тебя за ухо?!
   - Только не сильно.
   - Легонечко совсем, и потом ещё я тебя поцелую.
   - Может, сразу перейдём к поцелуям? - неуверенно сопротивлялся подвергнутый разбойному нападению супруг.
   - Нет, нет, так не интересно!
   Аллат осуществляла свои злостные намерения, и на некоторое время в спальне воцарялся мир.
   - Ох, тут такое! Ты представляешь! Влад убил Викторию, и теперь кланы Островичи и Надашди, возможно, объединя... Ох, извини! Я совсем забыла, что ты не любишь об этом говорить... Вот тебе корова, Хору. Вот тебе свинка, угрызаемый мой!..
   - Тошно вспоминать... Кстати, я хотел бы комнату с окнами на другую сторону... А лучше вообще без окон.
   - Хору, лапушка! Я, конечно, охотно поселю тебя где угодно, хоть в подвале... но ты же не собираешься всю жизнь там просидеть?..
   - Я боюсь... Вдруг ещё раз что-нибудь похожее случится ... я не знаю... не переживу.
   - Думаешь, ты один страдал? Я просто видеть тебя не могла с этой цыганкой. Я надеюсь, у вас не было ничего серьёзного? - Аллат считала, что даже драматическое супружеское воссоединение за порогом смерти - не помеха законному праву собственности.
   - Лусик, милая, ты - единственная, кого я люблю и когда-либо любил, - заученно пробубнил в подушку Сорвахр, наученный соответствующим опытом ещё на Бетельгейзе.
   - Но ведь она тебе тоже нравилась? - полюбопытствовала Аллат, которой хотелось вызнать какие-нибудь технические подробности на будущее.
   - Для меня другие женщины - всё равно что бестелесный призрак, ведь у меня есть возможность сравнивать с тобой, - с готовностью отчитался Сорвахр без малейших признаков эмоции в голосе.
   Аллат сапнула. Ей хотелось поревновать поинтенсивнее, но придраться было не к чему, и пришлось вернуться к предыдущей теме.
   - Ангел мой, ты терпел весь этот ужас, потому что ты слишком добрый. Потому что Чалэ тебя попросил... Но если он к тебе ещё раз сунется, клянусь, я ему все лепестки повыдёргиваю! Да и тебе советую послать его подальше... Вот тебе ещё одна свинка, - Аллат подсунула депрессивному супругу очередную крутобокую, со всех сторон румяную солярную обитательницу, и та звучно хрюкнула, поудобнее устраиваясь среди подушек в полной уверенности, что нашла своё место в жизни. Сорвахр с несчастным видом кутался в одеяло. Он и рад был бы тоже захрюкать, но высокий интеллект не позволял. Аллат окатила его потоком горячих лучистых объятий.
   - Так вот, к чему я это всё! Возможно, скоро наша раса покинет пределы Солнечной системы!
   - Честь им и хвала...
   - Они улетают на Пульсе! Не хочешь посмотреть?..
   - Я спать хочу...
   - Ох! Хору!.. Ну разве тебе не интересно?..
   
   
   7.
   Чалэ (довольно):
   - У нас тут состоялось грандиозное массовое вознесение!
   Аллат (с любопытством):
   - Я и смотрю! Как ощущения?
   Кэлюме:
   - Спаслись по полной программе! Только вас не хватает. А чего вы не поднимаетесь на борт?
   Аллат:
   - Хору не хочет вставать.
   (громким шёпотом)
   Я подозреваю, вы все успели ему слегка поднадоесть.
   Чалэ (добродушно):
   - Ну же, Хору, не капризничай. И хватит притворяться спящим. Тут столько занимательных записей надо разобрать. Где-то что-то подправить, где-то вообще перепрожить.
   Сорвахр:
   - А не пошёл бы ты куда подальше!
   
   
   0.
   Вокруг, насколько хватало глаз, серебрилась тревожная рябь океана, а я стоял на берегу. Холодное солнце играло в холодных волнах. Ко мне плыла лодка, а в ней самая прекрасная из всех женщин, хотя я не мог вспомнить её лица. Она звала меня, и я пошёл за ней.
   Мы плыли через океан. Я закрыл глаза и слышал только плеск весла, такой же холодный, как всё здесь. А потом она сказала, что мы теперь на острове.
   
   
   0.
   Мы в самом деле уже были в пещере. Я знал, что здесь можно найти абсолютно всё. Любая вещь означала целую жизнь, а вещей было бесконечное множество. Здесь были все вещи мира. Но я не взял ни одной, а помню только её длинные тёмные кудри.
   
   
   7.
   Сорвахр (сонно):
   - Аллат, это насилие.
   Аллат (азартно сопит).
   Чалэ (удивлённо):
   - Так, Сорвахр доставлен на борт в качестве движимого имущества Аллат!
   Сорвахр (угрюмо):
   - Недвижимого.
   Чалэ (весело):
   - Так и записать?
   Аллат:
   - Запиши: муж, одна штука.
   Чалэ (уважительно):
   - И в комплекте с большой кроватью.
   Сорвахр (более бодро):
   - Какая я тебе "штука"? Я - личность, и довольно сложная!
   Аллат (тиская супруга):
   - Ах, ангел мой!.. Ты - самая сложная личность из всех, кого я когда-либо встречала! Несмотря на то, что почти всё время спишь. Сложно представить себе, какой бы личностью ты был, если бы почаще бодрствовал.
   Сорвахр (зевая):
   - Да, это было бы ужасно.
   
   
   3.
   Когда он увидел меня, то упал на пол и зарыдал, в основном от бешенства, тоски и бессилия, а ещё оттого, что все мы, по его убеждению, его предали, незаслуженно избежали наказания, и от зависти, потому что у меня светимость была не повреждена - меня всё это просто оглушило. Встретив его в реальности, не мысленно, я тоже испытал шок от того, как он изменился, хотя по земным меркам он был, наверное, даже красивым, и я знал, что многие поклонялись ему чуть ли не как божеству, но в сравнении с тем, кого я когда-то знал, каким жалким стало это существо, каким маленьким и злобным, и насквозь больным. Я думал в первые мгновения, что он попытается меня убить, и он бы, наверное, так и сделал, но ему стало дурно от ненависти и горя, и поэтому он, порыдав немного, вообще перестал обо мне думать, и осталась только безысходность, разочарование и боль. Я поначалу растерялся, тем более что и правда чувствовал себя немного виноватым, прежде всего из-за убийства Аллат, но делать нечего, надо было каяться, я подошёл к нему и попытался объяснить, что мне тоже было плохо, а та оболочка, которую он сейчас видит, не изначальная, что я покончил с собой, а потом восстановился, и что у нас появилась надежда. Он почти не слушал меня и думал о том, что мы ускользнули, умерев, а ему пришлось пройти через весь этот кошмар, но что он не отказался бы убивать нас снова и снова, и что Аллат единственная, кому он не пожелал бы сюда вернуться. Мне хотелось обнять его, как-то утешить, но малейшее прикосновение причиняло ему боль, потому что духовная часть его сил не соответствовала физической и только мешала, а светимость была изуродована до неузнаваемости. Я взял его за руку и стал говорить, что мы сможем воскресить всех и покинуть этот мир. Я видел, что ему больно, но постепенно тени рассеивались, барьеры ослабевали, и в душе я почувствовал веяние того, иного существа, потому что на самом деле ненависти и жестокости никогда не было, а было только великое смирение, и необыкновенная доверчивость и нежность.
   
   
   3.
   Спокойствие и сила, как нерушимая стена. Я понял, что всё же был эгоистичен, потому что жалел только о том, чего лишился сам, и за всё время ни разу не подумал о других, о том, как им плохо, и чем я мог бы помочь, а он думал только об этом, а о себе даже не вспоминал. Вот и сейчас он думал, что сила возрождённых изначальных даст новую жизнь всей расе, что одно только исчезновение моей гигантской тени снимет непомерный груз страха с множества душ, и мне самому стало легче от этой мысли, я жил под безумной тяжестью, а теперь понял, что страх ничего не значит. Я почувствовал, что душа вечна, что с её высоты смерть это лишь мгновение перехода
   
   
   6.
   между жизнями, и все они едины, как океан, а цветы альрома - как воронки в океане, и отдельно их не существует. Пульс всегда был внутри, а на самом деле его не было.