Глава 4. Женин долг?
Она забежала ко мне прямо с работы за своим фотоаппаратом, который приехал в моём рюкзаке, и я, заваривая кофе, чтобы заполнить почему-то вдруг затянувшуюся паузу, спросила банальное: ну, и как, мол, твоя работа на новом канале, не соскучилась ли по второму каналу, чтобы снова делать передачи?
- Да не так, чтобы очень… и не очень, чтобы так.
- Каламбур. А если без него?
- Знаешь, если бы делать то, что хочется, а то в основном - рутина, рутина, вот и…
- А по коллегам… Так уж тебе и не интересны?
Нет, не зря задала этот вопрос. Ведь еще не писала о Линкином отношения к своей профессии, вот как раз и…
- Интересны, конечно, но иногда…
И замолчала, отвернулась к моему немому телевизору, - я часто смотрю его вот так, без звука, - и личико её загрустило. Спросить, что за «иногда»? Но, кажется сама сейчас…
- Юрка сегодня рассказал: снимали они недавно сюжет о ветеринаре, а к нему женщина как раз пришла, корова её не встает. Пошли к ней. Сунул ветеринар под хвост этой корове пучок горящей соломы. Нет, и впрямь не встает, и тогда…- И голос её дрогнул. Замолчала. Снова невидяще уставилась в мигающие картинки. Ну, что-ты, Линка? И слезы – вот-вот. Это «недавно» было давно, когда ты еще в Крыму… - И тогда ветеринар посоветовал хозяйке сдать корову на мясо, благо мясокомбинат от них за квартал. Нашла эта женщина за бутылку водки тракториста, обмотал тот корову веревкой, подцепил, поволок. Голова мотается, ревет та...
И слезинка - уже… Сказать что-то утешающее? Так у самой сердце – чем-то горячим.
Но встала Линка, подошла к окну, смотрит на улицу. Может, сама справится? Постояла, погладила листок герани:
- Но тут Саша Друсанов вошёл, что-то шепчет Юрке. Только и уловила: «чрез неделю… и всего три места осталось». А Юрка отвечает, но уже не шёпотом: «Да я бы поехал, но как раз в эти дни работаю». Думаю, и где это три места остались? Взглянула вопросительно на Юрку, а он и пояснил: «На экскурсию в Винницу собираются». Ничего себе! Значит, потому и шептал Сашка, что объявления то не вывесил, как член профкома!
- Да-а, Линка, конечно, неприятно такое.
- Да еще как! А ты говоришь: «коллеги»…
- Ну, и как ты… на всё это?
- А как я… Сказала Друсанову, что, мол, на летучке об этом расскажу, а он и вылетел из кабинета, а когда вечером шла через проходные, объявление уже висело.
- Значит, испугался, - зачем-то я пояснила.
А она, не заметив этого моего пояснения, подвела итог своему впечатлению о первом дне на любимой работе:
- Так что не так уж интересно и с коллегами.
Ли-инка, значит, ты принесла настроение не столько от коллег, сколько от «и»? Но спрашивать не буду, сама расскажет, если захочет... А она взяла пульт, включила звук, посмотрела с минуту на резвящихся в зарубежном голубом бассейне девочек и мальчиков, вздохнула, выключила:
- Антон-то сегодня… за завтраком, не отрывая глаз от тарелки, буркнул: «Почему не приходишь ко мне?». И это значит…
- Значит, снова начнёшь прокручивать в себе: ну почему «должна?.. «нет, не могу!», не хочу!», а он будет вначале капризничать, потом всё чаще раздражаться, да?
- Да, так и будет. Откуда знаешь?
Ой, Линочка, могла бы банально пошутить: «от верблюда», но пока не скажу об этом осведомленном верблюде, как-нибудь потом, а сейчас вот что отвечу:
- Вот и сказала бы своему Антону: «Знаешь, дружок, есть грань, через которую я не в силах перейти».
- Сказала! Почти так же и сказала, а он ответил: «Ну, что ж, плохо». И даже опять глаз от тарелки не оторвал. - А ты что проскулила? – А я… А я попробовала смягчить его: «Ты же писатель… должен понимать» - Но он не понял, Линка, да? – Но он не понял. – А ты не стала ему пояснять, да? – А я опять только замкнулась. – И пожаловаться тебе, бедненькой, некому? – А кому обо всём этом расскажешь? Вот и пришла…
Она сидит в моём лохматом кресле, склонившись и обхватив колени руками. Вот-вот склонит на них голову! Как же хочется утешить её! Но как, чем?
- Линка, то, что пришла ко мне, это хорошо, но знаешь, есть еще способ освободиться от наболевшего.
- Ка-кой та-кой спо-соб? – почему-то вытягивает слова.
- Да очень простой. Дневники. Ну, поверь мне и попробуй еще и еще раз!
Она отпускает пленённые колени и взмахивает освобожденной рукой:
- А-а…
И встаёт, подходит к окну. А моё окно сейчас, - как на грех! - всё в слезах, уже второй день моросит и моросит дождь.
- Да ты не акай, - смеюсь. – У тебя это здорово получается! – Ну да, лукавлю, льщу ей, но так ведь… - Линка, вот поедешь завтра в Винницу и обязательно пиши там обо всём, что на глаза попадётся. Да и не только на глаза, но и о том, что в душе творилось вчера, позавчера…
Молчит. Пальчиком с красивым сиреневым ноготком провожает сползающую капельку, пока та ни прячется за рамой. Линка, не отказывайся! Ты мне нужна… вернее, нужно то, что в тебе таится. Помоги мне!.. Обернулась. Улыбнулась. Неужто услышала?
- Ладно. Попробую… еще и еще раз.
Спасибо, Линка!
И теперь – небольшой антракт в разыгрывающейся драме супругов, написанный мною по мотивам небрежных записок Линки в дни её поездки в Винницу.
Чистый, зеленый городок, и парк ухоженный, уютный. За городом, прямо за домиками, в которых их поселили, - цветущее клеверное поле, а над ним – дальние силуэты деревьев и омытое грозою синевато-оранжевое небо с раскалённым за день солнцем, наполовину нырнувшим за горизонт. Мгновение, остановись! Наверное, о таких… и писал Набоков: «Не удержать этой скользящей, тающей красоты никакими молитвами, никакими заклинаниями, как нельзя удержать бледнеющую радугу или падающую звезду.
Красота уходит, красоте не успеешь объяснить, как ее любишь. И в этом – единственная печаль мира. Но какая печаль!». Щемящая печаль, светлая печаль…
Темнеет. Да и стволы сосен, меж которых Линка тихо покачивается на качелях, уже не красноватые, а черные… и какие-то птахи еще носятся, мелькают меж крон… и от их писка, от доносящейся тихой музыки, начинает звучать, смолкнувшая за несколько суетных дней музыка её души, которую не удержать «никакими молитвами, никакими заклинаниями».
А теперь – сама драма. И опять же «по мотивам» рассказов и набросков Линки, но в диалоге со мной.
Выходной. Идет дождь. Значит, на дачу твой муж не пойдет и будет томиться.
Ну да, уже к детям придирается, не начал бы и ко мне… Нет, затих. Теперь книги перебирает на полке. Попробовать чем-либо смягчить его томление, отвлечь?
Попробуй. Но это чревато.
И всё ж… И даже вот так улыбнусь:
- И отчего мы такие грустные, Антон Антоныч? Аль забота какая тяготит, аль боль нежданная объявилась?
Нет, со здоровьем у него всё в порядке и боли нет, но:
- Да никак не решу... – сдунул пыль с томика… Ну, зачем же сдуваешь? Лучше б тряпочкой. - Общественная ли карьера мне нужна или писательство? - Наверное, твой томящийся муж сейчас о рукописи заговорит. Ну да, уже берет её: - Вот, принёс распечатку рассказов, а так безразличен к ним, что и вычитывать не хочу.
Линка, а ты улыбнись ему и спроси: а, может, это временный застой?
- Может, это временный застой?
- Думаю, нет.
Да-а, не помогла ты своему писателю, совсем загрустил. А скажи-ка ему вот что: я же, мол, не могу, решать за тебя эти вопросы, ты должен только сам…
Нет, скажу-ка ему вот что: вспомни, сколько раз я подталкивала тебя к писательству, пока ни стал обижаться: тебе, мол, деньги нужны, поэтому и хочешь, что б писал. Но я же не этого хочу, не этого, мне страшно терять уважение к тебе.
Что, так и скажешь?
Нет, не скажу.
Ты уже засыпала, когда вдруг услышала сквозь дрёму: «Может, пойдем ко мне?»
Это сон?.. Нет, к сожалению, не сон. И как же не хотелось тебе - в явь!
Не хотелось. Но прошептала: «Иди. Я сейчас…»
И уже – рядом, а он?
А он сразу ощутил мою отстранённость и тихо спросил: «Не хотела приходить?»
Да разве об этом спрашивают!
И, не услышав ответа, прошептал: «Ну, если нет желания, можешь уйти».
И ты ушла?
Нет, молча полежала и вдруг подумалось: вот прямо сейчас и прошепчу ему на ухо то, что накопилось.
Линка, а может, не надо было?
Антоша, я и впрямь не активна, как женщина, но поверь! Пыталась я, пыталась заставлять себя, уступать, но каждое такое свидание только утончало нить наших отношений и вот теперь…
А он молчал, и ты…
И вот теперь эта нить может оборваться.
А он молчал, и ты чувствовала, что начинает злиться.
Зачем злишься? Думаю, что не одна я виновата в этом, ты - в большей степени.
И слёзы твои стекли прямо в уши.
Тебе надо понять, почувствовать меня!
И что ж Антон?
А он ладонью отёр мои щеки, поцеловал и прошептал: «Не плач. Иди спать».
Вот видишь!.. Но как долго не могла ты уснуть! И всё металось, билось: что же делать? Ведь, когда он начинает «охотиться» за тобой… за мной, то жизнь превращалась в какое-то ежеминутное терзание, вину, в которой не могу признать себя виноватой.
А если отнимают женское достоинство, то жить-то как?.. и зачем?
И все же чрез день она пришла к нему, когда дети уснули… а потом прошептала: скажи, я тяжелый человек? И он ответил сразу, будто ждал этого вопроса: «Да, конечно! Ты очень капризная и требовательная».
А не припомнил ли, что, мол, и как женщина - не подарок?
А еще добавил: «Только я и могу с тобой жить».
Линка, а может, он...
Ну, а я почти проскулила: «Зачем же мучаешься? Нашел бы другую».
А он: ладно, мол, подумаю.
А он ответил, что не будет искать «другую». Тогда попробовала припугнуть: жизнь то проходит, а ты всё со мной да со мной… такой. «Ничего, я потерплю» - и поцеловал в щечку.
Да-а, Линка, ситуация у вас…
Только что прошёл дождь. Балкон – нараспашку! Запахи трав, цветов, леса… да и перед этим как же благостно было тебе после бассейна брести почти сельскими улочками, освещенными редкими огнями! А теперь ты лежишь и радуешься: к Антону давнишнее, почти забытое чувство. Всегда бы так? Но жаль, что не продлится такое долго…
Господи, хотя бы сейчас помоги прогнать коварные мысли, пусть они улетят, отстанут, скроются, а останутся только…
Гони, Линка, гони коварных, и попробуй пробудить в себе что-то доброе к нему. Вспомни, разве не смешно наблюдать…
Как же смешно Антоша ходит по комнате, собирая с пола соринки!
Видишь, получилось.
А его боязнь дождя и эта замедленность движений...
Ну да, и такое…
А когда смотрит на свои, испачканные чем-либо пальцы и на лице: ну, всё, мол, кончилась жизнь!
И как тебе после этого пробуждения?
Но нет, знаю! Эти мои чувства растают, улетучатся, как только опять начнет ждать от меня «исполнения женина долга», который не могу признать долгом, а поэтому надо мне, только мне!.. что-то решать.
Ах, Линка, может, обнародовать перед тобою вот эту страничку дневника?
«Снова вижу, знаю: ждет! И начинает злиться. Утром-то, за завтраком по радио услышала: «Мадонну» Серов поёт. Сделала громче, а Стас и заворчал сразу: «Истрепали Мадонну, кому не лень!» И тут же стал накручивать: «Ведь Мадонна - религиозный символ, а разные шуты измываются!» Но ведь отличная мелодия и голос… А позже, когда сидела в своём уголке дивана с шитьём, вошёл, опустился на корточки возле, взял за руку:
- Скажи, что тебя во мне не устраивает?
Жалкий какой!.. И прикоснулась к щеке, слегка погладила:
- То, что и устраивает: твой поэтический дар, глубина. – Кажется, удивился, а я улыбнулась: ощутил ли под бородой тепло моей руки? - Но…
Сказать ли об этом «но»?.. А зачем? Ведь ничего не изменили все мои подталкивания его к тому, чтобы писал, не гасил в себе той самой искры одухотворённости, которая так прельщала меня!.. Нет, не скажу. Отвечу, пожалуй, так:
- Но когда вижу, что начинаешь маяться…
Догадался о чём я… Резко встал. Вышел».
Можно и эту:
«Этот детский стульчик просто прелесть! Так удобно сидеть на нём перед духовкой и смотреть: и как там мои булки, скоро ль? Ага, уже вот-вот…
- Ой, напугал! Что ты, Стас?
- Опять печёшь булки? – И зачем прижался коленями к спине? Неприятно ведь. - А для того, чтобы исполнить свой женин долг...
Опять – за своё! И подхватила:
- …не хватит сил, да?
Да. Он считает, что именно из-за булок и забываю о нём. Попробовать перевести начало диалога на шутливый лад, может и он?..
- А ты уверен, что желание пропадает только из-за булок?
Нет. Похоже, ему – не до шуток.
- Да, все требует настроя, а ты не хочешь себя настраивать.
Ну зачем коленями - к спине?.. Ладно, отодвинусь чуть-чуть, вроде как булки посмотреть и приоткрою дверцу духовки. Но что ответить?.. А-а, прямо так и скажу:
- Желание должно возникать само-собой, а если его нет, то «убеждающие допинги» не помогут. - Как громко дверцей-то хлопнула, словно выстрелила! – Но я пробовала это делать… и больше не буду. Не-мо-гу.
Отстранился.
- Ну что ж… - Тянет паузу. Что ответит? – Твоё желание для меня на первом месте в наших отношениях, так что ничего хорошего не жди. - Во как!.. Отошёл. Наконец-то! Но еще топчется за спиной: - Но ты же говорила, что тебя не слишком травмирует, когда приходишь без желания.
И на это согласен! Крикнуть ему что ли: «Неужели не понял, что именно это всё и губит»!
Нет, кричать не буду, а скажу тихо:
- Нет, Стас. Теперь всё по-другому. Когда нет чувства, которое помогает одухотворить то, чего ты ждёшь, то это становится невыносимо.
Вышел. Молча. Значит, снова обрушится местью».
Вот такие записки из прошлого. Пожалуй, в нашу с Линкой повесть эти свои откровения вставлю, а Линке показывать до возвращения из Питера не буду… И что дочка с зятем повадились встречать Новый год в Польше? Вот уже третий раз… Но ладно, пусть едут, зато я встречу его с внучкой. Жаль только, что на какое-то время оторвусь от Линки, но буду просить, чтоб звонила, слала мейлы, да и по скайпу можно…
А вот и она. И снова - в растрёпанных чувствах.
- Ты представляешь? – устремляется на кухню и плюхается на диванчик: - Опять мой… - Отвернулась к окну, локти – на стол, голову – на кулачок: - Опять мой…
И замолкает. Но вижу: вот-вот – слёзы!
- Линка, подожди, не торопись рассказывать, давай вначале кофейку…
Словно не услышала:
- Позавтракали мы только что, молча. «Ну, и хорошо, - думаю, - Лучше так, чем…» Но нет, снова вошел на кухню и сразу: «Ты - жена, а все ещё хочешь быть возлюбленной?»
«Ага, - говорю, - хочу». И больше ничего не ответила. - Но Линка, он же развёрнутого ответа ждал, а ты… - Тогда повернулся и вылетел из кухни. – Замолчала. Но нет, плакать, кажется, не собирается. – А потом входная дверь хлопнула. Ушел. - Значит, продолжение вашей драмы еще впереди. - Ну, и пусть идёт, пусть! По-че-му! – С интонацией отчаяния, а не вопроса пропела. - Почему я должна «исполнять» то, что раньше было не долгом, а единением?
И всё же расплакалась.
А после кофе…
Да, она попыталась предложить Антону мир: давай, мол, спокойно во всем разберемся. Ан, нет, не получилось. Стал обвинять, злиться, упрекать. Когда ушла на работу, то и на детей напал, - дочка рассказала: он их, де, кормит, обувает, одевает, а они, неблагодарные... В общем, никудышные они, да и мать не лучше. И теперь остается ему только одно: повеситься. А когда она пришла домой, то и ей наговорил целый короб. Вначале Линка терпела, помалкивала, а потом… Потом началась с ней истерика, а он всё наступал и наступал. И всё же главное она ему высказала…
Но о «главном» рассказала потом, когда я, чтобы как-то отвлечь и успокоить её, сообщила, что еду на праздники в Питер, на что она еще больше погрустнела, а я опять заварила кофе, и мы не только добавили ликера в него, но и выпили.
- Ты знаешь, - она посасывает кусочек мандарина и опять смотрит не на меня, а на мою оголённую, иззябшуюся иву, гордо возвышающуюся выше пятого этажа, - я так и сказала ему: Антон, если хочешь уйти от нас из-за того, что не могу безропотно исполнять «женин долг», уходи. Алименты с тебя брать не буду, а ты бери всё, что хочешь: дачу, мебель, книги, но… Но я не могу больше так! Да и не имею никакого морального права потому, что для тебя «женин долг» - главное, а для меня... Я же думала, что счастье в том, чтобы просто жить рядом с любимым человеком. На что он ехи-идно так бросил: «Да... «просто рядом!»
Вот так и поговорили они накануне Нового года.