По Леониду Андрееву

Маргарита Виноградова
Мальчик- подмастерье лежал на спине под серым колючим холодным больничным одеялом. Подбородком держал краешек белой больничной простыни с фиолетовыми печатями и дрожал, кривя спёкшиеся почерневшие губы.
- Не уходи, а? Ты же не уйдёшь?
- Да разве ж я уйду, да я никогда не уйду. Ни за что!

Мастер Семён постепенно сползал со стула, шмыгал носом. Потом решительно водворялся на сиденье, выпрямлялся, как будто проглотил аршин и пялился в окно. Изучал белые потресканные больничные рамы, мутноватые стёкла, наглую ворону на ближайшей берёзе. Рыжие пятна от йода и дырки на простыне, отдраенные санитаркой деревянные вытертые половицы. Смотреть на мальчишку не было никакой возможности. От жалости начинало сосать внутри, где-то глубоко в животе, свербило в горле и предательская солёная слеза спускалась из глаза по колючей щеке. Больничный запах лекарств, больного тела и ещё чего-то, сладковато-приторного, наверно, гниющих ран, а вернее, смерти. Хотелось вскочить и бежать отсюда, не оглядываясь.

Но он дождался, пока мальчишка заснёт, сомкнёт полупрозрачные веки с голубыми прожилками. Только тогда, крадучись, на носочках пополз к двери, всё время оглядываясь и вздрагивая, как-будто что-то украл. Весь вечер он пил, дрался, не помнит, с кем. Следующий день провёл в участке, к вечеру появился в больнице.
- А мальчик-то где? Здесь лежал мальчик..
- Умер ваш мальчик.
- Когда же?
А вчера. Вон, в мертвецкой лежит.

Долго плутал мастер коридорами, пока не вышел к мертвецкой, где стоял жуткий холод. Жужжала муха, из крана жалобно капала вода. Мастер бухнулся на кафельный пол и долго молился, прижимаясь лбом к холодной плитке, пока не затекла шея.
-Прости меня, мальчик, прости!

Не помнил, как вышел на улицу, как шёл вдоль дороги через поле к реке. Как повалился в ложбинку, надрывно плакал, царапая ногтями землю и впиваясь руками в свои кудрявые волосы. Как выл:
- Да что же это?
Пригрелся на солнце и затих в траве. Высоко в небе звенел жаворонок, через закрытые веки проходил тёплой красной волной солнечный свет. От земли поднимался мощный дух:
- Жить, непременно жить!
О, как он любил сейчас эту жизнь! Эту землю, эту траву, эту речку, это поле! Всё!