Дом старел, он сам это чувствовал. Осунулся, тянущей болью ныли осевшие брёвнышки, давно уж начали скрипеть натруженные половицы, потускнела крыша, а крыльцо, стоило на него наступить, постанывая, прижималось к земле. Стало тяжелее пережидать долгие зимы, начал страшиться ветров, безжалостно пронизывающих ледяным холодом и проникающих в каждую рассохшуюся щёлочку.
Но дом держался, держался ради хозяйки, старательно берёг для неё то тепло, то прохладу, укрывал собой от дождя и снега, а по ночам, слушая её тихие вздохи, участливо вздыхал сам, оседая. Старели вместе, и это было правильно – в благодарность за долгие, долгие годы заботы и душевного тепла, подаренного ему. И держались вместе.
Дом скучал, когда хозяйка ненадолго отлучалась, и терпеливо ждал возвращения. А заслышав тихую шаркающую походку и постукивание тросточки – переполнялся радостью, не зная, как её выразить. И тогда выручал кот – большущий, с зелёными глазами-блюдцами и разорванным в кошачьих боях ухом. Кот ласково тёрся о ноги хозяйки, тихонько урча и терпеливо снося её ворчание по поводу того, что загородил собой всю дорогу, знал – не со зла. Дом довольно кряхтел, светился глазами-окнами и широко распахивал дверь. Это было так мало и так много – быть вместе.
А ещё дом многое помнил… Каждый его уголочек был переполнен воспоминаниями: добрыми и светлыми, сладкими и горькими, детскими и взрослыми, а стены навсегда вкусно пропитаны голосами, запахами, звуками шагов всех его обитателей. Помнил своего хозяина, портрет которого висел на стене – улыбчивого, с лучистыми голубыми глазами – дух доброжелательности, оставленный им, был бережно храним домом, как и память о нём. Помнил всех, кто вырос здесь и кого он с хозяйкой научился терпеливо ждать, несмотря ни на что, в любое время суток и время года, в любую погоду…
Дом точно знал, что те, кого ждут, должны знать об этом, чтобы возвращаться… Ведь нет ничего важнее, чем знать, что тебя ждут…