В одном высокопрестижном районе, в столице одной сверхдержавы, впрочем, по кириллице вы уже догадались, в каком великом государстве, жил-здравствовал один успешный амбициозный коммерс. Чел с большими возможностями, обросший нужными связями, хорошо известный не только в узких кругах, в списках понтовых числящийся. И недвижкой элитной владел за бугром, и тачилами, всякими спорткарами нехилыми и прочими средствами передвижения: яхтами, вертолётами, самолётами. Хрени всякой лакшери жирной имел до кучи, цацки из благородных металлов… как грязи. Карточек дебетовых бриллиантовых — колода целая. А одна бесконтактная так и вообще без лимита, и зачем тогда, спрашивается, бриллиантовые? Так понты же ж, куда ведь без них. Да с такой «колодой» и мир случайно захватить можно, ненароком.
И было у него три дочери, все в поряде, зачётные, но младшАя — самый цинус! И любил батяня дочерей своих больше дребедени всей этой тленной. Но младшую любил больше всех, поскольку была с душой и понятием. Вдовец он был, некого больше любить и лелеять было.
Вот собирается воротила наш в Лондон по своим коммерческим делам, короче, недвижкой барыжил, и говорит он своим разлюбезным дочерям: «Дочери мои милые, хорошие, пригожие, я по своим спекулятивным делам улетаю в Лондон, сами знаете, что в Европе сейчас творится, беженцы, гонения, теракты да волнения всякие, тревожно там — неспокойно, поэтому и рейс отменить могут, и всё что угодно, поэтому точной даты возвращения сказать вам не могу. И как отец: прошу вас жить без меня так, чтоб соседи не жаловались да и приводов в полицию не было, никакого пьянства и ночных посиделок, короче, без косяков. Приставлю я к вам Арсена — начальника охраны моей, да Вазгена с Ашотом, будут приглядывать за вами, чтоб никто не похитил вас, мои драгоценные. Будете правильно вести себя, ровно следовать отцовским наказам, — привезу я вам подарков, да вот какие хотите, три дня вам сроку, думайте, решайте, потом сами скажете, что надумаете».
Мыслили сёстры три дня и три ночи, мыслями напролёт формировали идеи, социальные сети частично забросили, про селфи и инстаграм позабыли, три дня не чикинились. А сёстры-то старшие, исключая младшую, на потребностях своих неуёмных зациклены-заморочены, с ума сходят от безделушек всяких блестящих да тряпок нарядных, высокой покупательской способностью заражены неизлечимо — больные люди — пожалеть их да посочувствовать. А сочувствующих-завидующих у них — хоть отбавляй!
Вот подходят дочери к бате, а он их спрашивает: «Ну, что, дочурки мои разлюбезные, гениальные, чего надумали, удивите старика, покажите-ка мне полёт вашей фантазии, креативностью своей порадуйте, к чему стремитесь, каких благ желаете да душа к чему тянется?». СтаршАя подходит к бате и говорит: «Батя, родной, милый, любимый, посовещались мы тут с сёстрами да с подругами покумекали, мысли разные в голову лезли, не надо мне лакшери шмотки, меха-потроха трендовые, цацки все эти плюшевые, бренды трипперные, золотишко дубайское да портвишок за 50 косарей баксов европейских, да и весь этот парфюм керосиновый. Привези ты мне корону принцессы Дианы! Да чтоб не дубликат, не подделка, а оригинал! Хочу быть самой-самой, у тебя ведь я королева. Благодарна буду… батя… от души!
Коммерс наш озадачился и говорит: «Хорошо, дочь моя родная, милая, любимая, разлюбезная, есть у меня там человечек один нужный-полезный, достану я тебе сей артефакт диковинный, благо связи есть средь чаёвников, да и карта безлимитная позволяет транжирить безмерно».
Средняя доча подходит к бате и говорит: «Батя, родной, милый, любимый, мы тут с сёстрами мозгами пораскинули да с подругами в контакте списались, мысли грязные в голову лезли… Да не нужны мне лимузины Хаммерные да пати-басы со стриптизёрами вафельными, коньяк да вискарь палёный по цене хат питерских, клубы модные да рестораны кошерные, привези мне Мазерати в позолоте и с алмазной аэрографией эксклюзив, с фаршем полным — лексованый, чтоб ксенон фар в гипноз вводил, чтоб от вида болида выпал народ, в восхищении слабоумном чтоб все завистью захлебнулися, чтоб прям в печени закололо прям, желчь в кристаллы прям превратилася. Чтоб весь социум репостил подарочек твой чооткий. А что, по-моему, нормальная конструктивная зависть, я социум мотивировать буду, комплексы людские раздувать. Вот, батяня, мечта моя, оказывается, заветная, я уже в сетях запостила, что батяня мне сделает сей подгон недетский. А батяня-то мой слово держит, за базар отвечает, со времен Горбачёва. Па? Акай?».
Коммерс наш озадачился, но уже не в той фрустративной степени, всё ж попроще малец тут запросы, и говорит: «Хорошо, дочь моя, родная, милая, любимая, достану я тебе понты Европейские, благо связи есть средь макаронников, да и карта безлимитная позволяет денежкою сорить беспощадно».
Младшая доченька подходит к бате и говорит: «Батя, родной, милый, любимый, не нужны мне макбуки контрафактные, китайские, да айфоны троянские взрывающиеся, и девайсы все хайтекнутые разношёрстные, ультрамодные одноразовые, да силикон и ботекс токсический. Привези мне… кристалл правды… Сгусток энергии светлой, высоких вибраций, добра, чистоты, истины мира и правды людской, генератор любви, счастья, сострадания и прочих светлых проявлений человека чистого. Спасибо, отец, заранее, люблю тебя, безусловно, просто за то, что ты есть, надеюсь на понимание, верю я в тебя, ты, как Бог, — можешь всё!».
Коммерс наш озадачился, прям поник, загрузился аж, да в такой депрессивной степени, что и слов найти не мог сразу вмиг. Дак ведь, вроде, слова в душу, аж слезу прошибают скупую, радостные слова, а на душе тревога, и желание от индиго не человеческое как исполнить? И повисла пауза, и сказать не могу, как надолго. И говорит коммерсант: «Ой, не в секте ли состоишь ты, доченька моя младшая, ну так если и так, люблю тебя, безусловно. Ну да где ж мне достать сей артефакт диковинный, есть ли он вообще в природе? Может, детектор лжи тебе привезти аглицкий в стиле ретро с позолотой, инкрустированный бриллиантами, но да разве ж, зная тебя, согласишься ты на суррогат жалкий. Ну, кристалл, предположим, несложно найти, но откуда узнаю я, что это именно тот? Как проверить мне подлинность кристалла сего? В общем, сделаю, что в силах моих, а за результат не взыщи, поскольку не от меня зависящих обстоятельств тьма, немыслимых усилий понадобится сотворить».
И разогнал он дочерей своих по комнатам их просторным двухуровневым. Стал собираться в путь, в Лондон с другом Гришей. Сели на дорожку с Гришкой Нелепым, молекулярщину развели: мороженку съели со вкусом селёдки под шубой, да кофе попили со вкусом борща со сметаною. Взяли с собой в дорожку шоколад со вкусом колбасы «Докторской». И в путь! А на извращения эти кулинарные, гастрономические подтолкнул-подсадил их один кореш из Праги. Буцефал Семёнович — редкий гурман-извращенец, ну, в смысле, испытатель новых вкусов, помешанный на расширении нейронных связей мозга, сектант, наверно. Вот и наших товарищей подвиг он на данные действия систематические.
Лихо байка лепится, да не шустро движухи мастырятся.
Собрал коммерс шмотьё, и поехали в Домодедово, по дороге Гришане кто-то звякнул на телефон в виде золотого микрофона, что-то срочное, откололся он, что ж, будь здоров, боярин! Видимо, как в прошлый раз, в Южную Корею на корпоратив, гениально исполнить кавер-версию гамна стайл. Прилетел коммерс в Хитроу, в Лондон, ездит по местам забугорным, средь достопримечательностей легендарных, да по Оксфорд-стрит, да по Пикадилли, в Мейсон, в Либерти заходит. Скупает у местных бритов недвижку за копеюги, впаривает лохам-соотечественникам за дорого. Сделки запланированные состоялись, дела все сделаны, отмечены до зелёных соплей, в клубах фешенебельных, модных, в «Кристалле» да в «Мовиде». И поехал на следующий день в Манчестер на торги корону выигрывать для дочери своей старшей… И ведь выиграл, с картою-то своей безлимитною. И чтоб с цацкой такой не шататься по Европушке во времена смутные, напряжённые, беженцев всяких да охотников за наживой не провоцировать, решил сей экспонат в ячейку банковскую заложить, сохраннее так будет и на душе спокойней. И поехал он в Швейцарию, ибо банки там надёжные, да и вообще доверял он швейцарскому качеству. Но не приняли корону в банке, отказались, не указывая на причину, майонезники, в ячейку вас калачиком.
Ну как позже служба безопасности доложила нашему олигарху, код 120 — контрабанда. Погрузил наш купец её в один из Гелендвагенов, к охране своей, и покатили они в сторону Италии. И свернул он в сторону Рима, за Мазератушкой позолоченной с аэрографией алмазною. И купил Мазерати в позолоте в салоне одном модном, и поехал к мастеру — аэрографу в Милан. Мэтр взялся за работу. Мастер талантливый творит, а он в кафешку пока зашёл: «Моцарелла-мания» называется, кофе заказал и блинчики с красной икрой. Попробовал… чё-ёртовы санкции, европейцы на славян накашляли своими содомо-гоморровскими ценностями. Тут у них икра вазелиновая, вот так блинчики красно-икорные, разводняк для местных, нашего брата не обманешь. Это ж вывернуться от такого наизнанку можно. Как же эти пастоеды, спагетти им в рот, такое хавают, неужели у них рецепторы атрофировались, а быть может, они думают, что это вид моцареллы у них такой, сыровары соевые. А вот кофе у них тут очень вкусный, чаевых даже дал наш купец удалой. И вернулся он в мастерскую. И нарисовал «кулибин ванька» алмазами узоры модные, как просила дочка средняя. Принял заказ купец, расплатился, сверху даже насыпал, доволен, руку жмёт, обнимает. Кричит напоследок: «Будь здоров — равиоли кушай!».
Вот с последним подарком для младшенькой ну засада прям, нерешаема, никто не даёт наводочки, где искать-рыскать чудо это чудесное. И объехал Европу всю, но не в Дрездене, не в Монако, не в Роттердаме нет кристалла завидного, и куда теперь ехать — не знает он, иль в Кейптаун, в Уругвай, может, на Аляску аль в Зеландию. И сидит он в кафешечке пиццу кушает с завертонами разными, не до кухни ему кошерной, не до кухни молекулярной. Бесперспективняк. И вроде вот она, дверь, и ты, как тебе кажется, на пороге нового, но этот порог плавно и незаметно вытягивается, и ты уже в длинном коридоре, и не видно света в конце тоннеля, и дверь открыл, и вошёл, а что за буферная зона, процесс, поиск, где цель? Заветная цель, чтоб подержать, потрогать… Но звонок на мобилу его позолоченную прервал мысли его кислые-тучные, и сподручный помощник его один верный излагал ему весть радостную, якобы о кристалле таком всё ж народ знает, и один хлопец мутноватый лиссабонский по дружбе указал на Дубай незатейливо, а конкретно где — там на месте гуглить-зондировать надобно да народ поспрошать, чё почём. И от радостной новости, что надежда забрезжила, коммерс духом возвысился и, чеканя улыбку на харизме своей, в Дубай стартанул в сей же миг.
Вот едет он по Дубаю с корешами-компаньонами да пара Геленов охраны. «Малевичи» с прямотоком устрашающим, всё равно что без глушителей, ревут грозно, серьёзности бритоголовым щекастым пацанам придают. Но, как практика показала, нету понту от Гелендвагенов, местные арабы криминальные постреляли их с калашей. Калаш — рельс пробивает, а тут Гелен плюшевый, а броня ещё на Черкизовском рынке сделанная китайцем Олегом под китайское честное слово. Ну вот, пришло время — арабы и опровергли. Бросил всех, бросил всё и стал сваливать коммерс наш по пустыне от хулиганов буйных злонамеренных. Ну а что, пацаны вату не катают, отжимают по полной жирных пришлых. Паренёк лиссабонский купца сдал, как позже выяснилось, гнида редкая оказался, по каналам своим пробили, крот в охране завёлся у коммерса. Но крота того подстрелили наглухо, так что решение вопроса отпало само собой. От врагов оторвался, а друзей потерял. Благо корона и тачила отправлены в Златоглавую.
И вот бродит он по Дубаю, в ювелирные салоны заходит, «салям алейкум!» всем говорит, про кристалл расспрашивает, но арабы руками разводят, мол, не знаем такого мы лота, и лом благородный предлагают, «Шукран», конечно, но не за что. И рынок золотой весь обошёл — пусто, нет кристалла. Абдула и Ахмед нанесли кристаллов к палатке, но не то это всё, купец потрохами чует, нет в них силы сакральной, нет вибраций тонких. И на чёрном рынке у арабов — борода: и печень есть, и сердце есть, и атомные мини-станции, и танки, звезда с Кремля под заказ, а кристалла нужного нет. И уж сумерки сгущаются, всё сияет кругом, светится, а кристалл так и не найден.
И забрел он куда-то в безлюдщину, в очкура крайние тухлые, где природа людьми не зашкваркалась, где так воздух чист, что двумя полными лёгкими дышится. И идет он, темно кругом, а перед ним светло, о чудо! Это фонарик светодиодный в айфоне. И топчется он, и не знает, идти куда. Задумался коммерс, и тут он внезапно в какашку верблюжью ногой угодил, прям по щиколотку. Матерится, ругается, плюётся, песок пинает, утомился аж. И решил он ночлег найти, почему-то вдруг. «Окей, гугл, где я?» — сказал он в коробочку белую. И коробочка белая сказала в ответ: «Объединённые Арабские Эмираты, город Дубай, остров Бурдж аль-Араб, отель „Парус“». «Какой Парус», — подумал купец. «Да я в заговнах каких-то, вот угораздило же на остров забраться, а вон стройплощадки неизвестные мне вдали виднеются», — сказал себе перекуп. Протянул он еще километра два прямо по курсу… И вот он, парус, отель «Парус». «Ништяк, хоть и палево, арабы-бандиты там искать будут», — подумал коммерс и пошёл в «Парус».
Увидел отель — обомлел: красота, богатство, пуще его гнезда родового, баще его апартаментов да побасявее хат его фешенебельных. И музычка арабская играет, слух радует, хорошие моменты жизни из памяти вытаскивает. Кругом всё из мрамора, атласа, хрусталя да сусального золота. Пик роскоши, верх эстетики. Дизайнерские изыски завораживали нашего риелтора. Вертолётная площадка, ресторан в небе. В номерах площадью 780 квадратов сейф, Wi-Fi, ноут, цифровое ТВ, мини-бар, зарядки для телефонов бесконтактные, встроенные. Номера двухуровневые, джакузи с панорамными окнами с видом на море. Лепота! Рай в пустыне! Восхищался наш коммерс, удивлялся номерам президентским да люкс роял. Пляж, бани, рестораны, SPA-центр и прочей лабуды до кучи. Но только сейчас купец наш заметил безлюдность абсолютную, персонала нет, никого: «Ау, люди!» — молчанье, нет никого, отель-призрак. Пост апокалипсис.
Но вот коммерс наш проголодался, и тут в руке у него тактично завибрировал брелок ожидания, откуда взялся девайс, он и сам не помнил, и тут навстречу к нему столик шведский на колёсиках едет, выкатывается не спеша, деликатно так. Шикарная сервировочка, приборы все золотые да серебряные, хрустальные да из стекла чешского. Хавка кошерная, деликатесная, молекулярная, мишленовская, от Гордона Рамзи и Костяна Ивлева. Хамон чернокопытных свинтусяр да стейки из мраморной говядинки пятнадцатилетней выдержки. Шоколад «Нока», бриллиантовый, платиновый и золотой торты, мороженое с золотой фольгой, фреш из японской дыни юбари, салатики да блюда-статуэтки, поварами-скульпторами сделанные. Бухло, как музейные экспонаты: шампанское «Дом Периньон», «Кристалл», «Крюг», коньячок «Хеннесси бьюти», вискарь «Далмор», и среди «Киндзмараули», «Хванчкары» и «Цинандали» — «Монополь Шампань». То самое «Монополь Шампань» — вино, поднятое с морского дна, подаренное Николаю Второму во времена Первой мировой войны.
Отужинал коммерс наш ушлый, накатил и спать пошёл, видит — две кровати, одна от Стюарта Хьюза, другая от Карима Рашида. Постоял, как осёл, но рашидово ложе посовременней, туда и упал, на всю эту ортопедическую канитель, и уснул, как олень подбитый.
Просыпается коммерс, а солнце уже выше пальмы. А в номере уже завтрак. Североафриканская шакшука, банановый хлеб с черникой, сырники с маракуйей, ароматный кофе. Вот это было то, что хотел коммерс в данный момент, кто-то ясно читал его мысли. Сожрал всё троглодит наш и с улыбкой тупаря вышел на воздух.
Искупался в бассейне, наполненном «Боржоми» настоящим грузинским, не палёным. Путешественник наш сидит в шезлонге, апельсиновый фреш пьёт, сыры с плесенью ест с орешками, мёдом и виноградом, павлинов виноградом кормит да белок фундуком, красота…
Решил по парку прогуляться, идёт по газону: кустики, стриженые в виде знаменитых людей — Джорж Буш и другие президенты, да и не только президенты, но и хорошие люди разные, все, как настоящие. Деревья красивые с плодами сочными, с плодами вкусными, цветы экзотические насекомоядные, амброзии всякие аллергенные. Фонтаны кругом музыкальные: не вода, а шампанское в них, водопады бурлящие: не вода, а вискарь в них, звери дивные редкие, вкусные, птички невиданной красоты. А в конце парка видит: не то музей, не то галерея, не то амфитеатр масштабов впечатляющих, дух захватывающих. Решил зайти, а внутри: и картины, и статуи да экспонаты всякие диковинные. Ходит он, смотрит, восхищается, долго ли ходил али нет, не могу сказать. Лихо байка лепится, да не бодро движухи мастырятся.
И вот он подходит к центральному стенду, а нет там ничего, удивился наш шаромыга, что нет экспоната там, где он должен быть… И тут материализовался кристалл из ниоткуда, быть может, телепортировался, быть может, эффект какой оптический, в общем, проявился. Купец ох… удивился просто, шокирован был купец, подзалип, стоит, слюни текут, как у кретина, хотя коммерс просто радоваться должен, а вот не ожидал он такого чуда, онемел прям, даже мутного поймал от волнения, чуть не рухнул, как груда мусора. Не в байке сказать, не Паркером описать. От кристалла так и фонит высокими вибрациями вселенской любви безусловной, аж чакра зелёная огнём холодным жечь стала в груди коммерса нашего. И залепетал он тут говором умалишённого, радостно так залепетал: «Вот кристалл правды, истинный, ибо сердечной чакрой его чувствую, вот он, кристалл правды, о котором просила меня доча младшенькая любимая».
И только сказал он эти слова, взял кристалл со стенда ручищей своей недостойной. В тот же миг появился тип серьёзный в маске, словно фантомас, с дюжиной сподручных, все во всём черном, только те в масках спецназа, но в костюмах строгих, с автоматами, окружили коммерса. Коммерс молниеносно оценил удельный вес своего собеседника и понял сразу, насколько он «поролоновый», и поник, на измене весь, глаз задёргался, шкериться-щемиться поздно, в туалет попроситься уж подумал.
Фантомас, сдерживая истерику, начал монолог с лёгким арабо-кавказским акцентом: «Слышь, ты кто такой, вася? Ты „косого упорол“! Первый импульс дикаря — уничтожить или завандалить всё непонятное ему, ну, в твоём случае — украсть! Тебе кто разрешил чужое брать, кто пАзволил, как смеешь, ты такое творишь, зачем такой кал делаешь, иноземец, на кого работаешь, э, рус, я тебя спрашиваю, а?… Как ты посмел взять в музее моём экспонат редкий чудесный. Это весь смысл жизни моей, вся утеха моя, ты лишил меня радости моей, обрекая меня на эоны лет депрессии беспробудной. Я хозяин отеля этого и территории, к нему прилежащей, если сомнений масса, ксива есть, будь уверен, доки в поряде все, за слова свои отвечаю. Я тебя принял по-братски, как гостя дорогого принял, накормил, напоил, ни в чём не нуждался ты, в роскоши пребывал, на 10 лямов евро наел-напил ты, свинья жирная, но не в этом дело, и чем отплатил ты мне? Э-э-эх, чёрной неблагодарностью, скотские манеры увидел я, уж не с Тагила ли ты, как прошлый, в бетон закатанный гость. Не людской расклад… Постанова такая: за проступок свой серьёзный — жизнь отдашь, без вопросов! Пристрелю тебя, как собаку безродную! Собственноручно! Последнее тебе слово даю, рус, покалякай напоследок». Поиграл пальцами фантомас на предпоследнем слове.
Купец, при виде группировки столь опасной, на родине своей запрещённой, побледнел от страха, затрясся, упал на колени, заплакал и истерично запричитал: «Уважаемый, не виновен я, в натуре, по незнанке схватил кристалл желанный, ибо не ведал, что творил, не сознавал, что это имущество принадлежит такому человеку высокому, поскольку не было ни души вокруг, прости мне мою дерзость невинную, не причиняй вреда, хочешь, денег бери, сколько угодно. Есть у меня три дочери, умницы, красавицы, студентки, спортсменки. Пообещал я им подарки: старшей — корону принцессы Дианы, средней — Мазерати в позолоте, с аэрографией алмазной, полный фарш, а младшей — кристалл правды. Долго я искал этот кристалл, полземли обошёл, а тут вот он, передо мной, как не взять то, что хочет дочь любимая?! Что бы ты сделал на моём месте? Каюсь в вине своей перед твоим величием, ты прости меня, дурика, отпусти к дочерям моим, за подгон кристалла я тебе отстегну, сколько объявишь».
Раздался групповой хохот. И говорит коммерсу фантомас (всё так же с акцентом): «Тема левая, исполняешь ты походу, чепушила. Деньги — грязь, я давно в лавэшках не нуждаюсь, безлимит у меня на все блага. Нет тебе пощады, собака ты серогорбая, разорвут тебя мои люди на куски мелкие. Косяк за тобой серьёзный числится, за который по нашим понятиям — смерть. Но поскольку я — закон, разрешим ситуацию следующим образом, убить мы тебя всегда успеем, но мы в первую очередь люди бизнеса. Есть один вариант, для тебя приемлемый. Короче, расклад такой: тебя, пса копытного, отпущу я домой, убивать, калечить не стану, и бабла тебе дам, и кристалл. Но расписку напишешь мне, дарственную на одну из дочерей твоих, не обижу ее, будет жить она в роскоши, ни в чём нуждаться не будет, люблю я девушек европейской внешности».
Упал купец под смех фантомаса лицом на мраморный пол, аж губу разбил и зуб сломал, плачет, визжит, как свинья, смотрит на фантомаса, думает о своих дочерях родных, любимых, но смелостью продажный коммерс не отличался, страх сковал его, и заплакал купец навзрыд, и заскулил жалобным голосом: «Мистер фантомас! Мистер фантомас! А если дочери родные не захотят к тебе ехать? Я же не буду их связывать и насильно везти».
Фантомас говорит (акцент): «Я насилие не приемлю, пусть приедет дочь твоя по любви к тебе, по своей воле. Если нет, тогда ты приедешь, вот жучок тебе в ягодицу. Глупостей, бараш, не наделай, если что, из-под земли достану, и тебя, и твоих близких накажу. Сроку тебе на всё про всё — пять суток. Ступай, паскуда. Стапэ, пассажир, ты ничего не забыл?!». Один из сподручных фантомаса, Абдула, стрельнул из орудия в зад коммерсу, жучок ему туда засандалил, коммерс взвизгнул, как поросёнок. Дали ему спортивную сумку с баксами да кристалл в металлическом чемоданчике, даже платок кинули харю протереть. Черканул он подпись в расписке дарственной на дочь свою, одну из трёх, и рука ведь не дрогнула от поступка стрёмного, словно Павлик Морозов он.
Фантомас пыхнул кальян и глазами указал на выход.
И пошёл он, как обосранный, флегма чахлая, как старик дряхлый, сгорбившись, вялого поймал купец, прямо приступ астении, хотел прилечь на газон. Слышит сзади: «Э-э, рус!» — Абдула то был — фантомаса сподручный. Довезти ему коммерса в аэропорт поручили, мало ли что по дороге случится, тут ведь парни-то местные больно резвые, шустрые, бойкие, так и норовят обезжирить, обуть пришлых.
Доставлен был с комфортом коммерс наш угрюмый с кислой миной в аэропорт чудесный, шикарный.
Сидит коммерс уже в самолёте, бОшку себе колупает, все мозги поломал, думал-думал и решил: «Расскажу дочерям, что за лажа гнилая со мной приключилась, вот ведь съездил в Европу через Дубай, через жопу. Короче, не захотят меня выручить — смирюсь с постановой фантомаса». Вот приехал коммерс в гнездо своё родовое, дочери отложили в сторону айпады свои да плойки с косметикой и к бате — обниматься, на шее виснуть. Видят они, что-то с батей не то, уныл и печален, как лепёшка верблюжья.
Стали дочери старшие спрашивать, не ограбил ли кто, мож, на деньги кто кинул, мошенники иль ещё какие катаклизмы финансовые. Младшая же дочь о бумажках и суете тленной не думает и говорит своему отцу: «Мне наследство твоё не нужно, можешь вычеркнуть из завещания, вот перед нотариусом от слов своих не откажусь, если деньги пропали — это дело наживное, не кручинься, ты скажи мне, отец, что печалит тебя безмерно, ведь ты сам не свой, тревогу, страх, печаль и уныние я вижу в глазах твоих».
И говорит коммерсант дочерям своим: «Бабло всё в целости и сохранности, сделки рекордно-прибыльные, подарки достал, всё в сохранности, но проблема есть, не сейчас о ней, завтра поговорим, а сейчас будем веселиться». Приносят ребята сейф, и купец достаёт из него корону принцессы Дианы — подарок дочери старшей. Подводит среднюю дочь к окну, там Мазерати в позолоте с алмазной аэрографией. Дочери младшей кристалл правды достаёт. Дочери старшие орут, как бешеные, с ума спрыгнули, рехнулись словно: одна с короной на голове по дому бегает, кривляется, пантомимничает; другая конвульсирует, пританцовывает, капот машины целует, руками кузов полирует. А вот младшая, увидев кристалл, затряслась и заплакала, защемила в груди чакра сердечная. Обнимает отца, плачет навзрыд. Словно чувствует, что скрывает отец. Прибежали дочери старшие, подустали от кульбитов и пируэтов своих судорожных, наспазмировались, опомниться не могут от радости безмерной. Сели они все за праздничный стол отобедать в семейном кругу. Скромно, чем Бог послал: устрицы, шампанское, салатики, мяско, фруктики, краб камчатский да омар эмиратский, креветки-медведки, десерты различные. Ну и препати плавно перешло в вечеринку, гости понаехали, шум, веселье, салюты. К утру успокоились, гости разъехались.
На следующий день отец рассказал всё как есть старшей дочери и спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютой и поехать жить к фантомасу. Старшая дочь категорически отказалась, мотивируя это тем, что вины её нет: «Вся байда из-за младшой произошла — пусть она и одупляет!».
Решил отец рассказать всё как есть средней дочери и спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютой и поехать жить к фантомасу. Средняя дочь наотрез отказалась, основываясь на том, что не она первопричина оказии этой: «Вот эта хрень, батя, произошла из-за младшой, пусть она и расхлёбывает!».
Решил отец рассказать всё как есть младшей дочери и спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютой и поехать жить к фантомасу. Младшая дочь, не дослушав отца, сказала: «Согласна, для меня ты достал кристалл, мне и нести ответ, когда собираться, куда ехать?».
Залился слезами коммерс, обнял дочь свою меньшую, любимую и говорит ей такие слова: «Дочь моя милая, дочь моя любимая, родная, хорошая, пригожая, спасибо тебе от души, выручаешь ты своего отца от смерти лютой и сама берешь инициативу, сама изъявляешь желание, по доброй воле своей и хотению идёшь на житьё с обеспеченным, успешным… фантомасом. Кто он, что он, с какой группировки бандитской, быть может, и террористической. Будешь жить ты у него в отеле, в шикарном, фешенебельном, но ведь к отелю этому нет нам дороги, да и тебе там, как в золотой клетке, как же жить? Не даст он нам с тобой общения, как мне жить без дочери моей любимой, расстаюсь я с тобой, словно тебя сам своими руками в землю закапываю».
И говорит младшая дочь любимая: «Не плачь, не руби сердце, отец, образ жизни будет ещё более обеспеченный, не переживай за меня, а фантомаса я не испугаюсь, буду исполнять его прихоти, может, сжалится надо мной, ай другие семьи не лучше живут, не оплакивай меня, я жива-здорова, удача улыбнётся, да и свидимся, надежду не теряй, верь в лучшее, истинно верь, и всё будет ништяк!».
Плачет коммерс, слова дочери не лечат его нисколько.
Прибегают сестры старшие, плачут: типа, жалко им сестру; а младшая систер, как железная леди, и мускул не дрогнет, со спокойствием ламы в Дубай собирается. И берёт с собой кристалл правды.
Подошло время лететь в Дубай, билет лежит на трюмо. Настало время прощаться, на дорожку посидеть. Ашот — водитель личный, уже засиделся в Майбахе душном, заждался, время поджимает, успеть надо, пробки, а вертолётом боится летать младшая дочка. Приехала в аэропорт, успела на рейс.
Вот и в Дубай прилетела младшая дочь.
Вот и в отель она заходит, кругом всё сияет, блестит, золото, шик, блеск, красота, музычка приятная играет, настроение поднимает. Нет никого кругом. Она расположилась в первом попавшемся номере, уютно себя чувствовала, ничто не тревожило её, не страшило, открыта она была к судьбе своей новой, хоть и устала с дороги, легла на золотую резную кровать от Стюарта Хьюза и сразу уснула. Проснулась она от музыки в стиле чилаут. И видит она, что кто-то перенёс её в другие апартаменты, всё здесь было, как дома: уютно, обжито, не как в отеле. А на стене висела картина художника модного известного, Никасом звать, с её изображением. Она так и ахнула. Ну, теперь стало ясно — это её вольерчик-клеточка. И решила она осмотреться, прогуляться по отелю и его окрестностям и взяла кристалл с собой. Гуляла она по парку, и флору и фауну оценила по достоинству, и белочку гладила, и коалу. Идёт по парку заповедному, и цветы распускаются, деревья наклоняются, животные сбегаются, птицы слетаются и букашки сползаются. Всё прям тянется к ней, к её доброте. И в музей зашла, восхищалась экспонатами редкими, верх искусства и мастерства со всего света собранного. И нашла она то самое место в музее, где хранился кристалл.
И решила вернуться она в апартаменты свои, а там уже поляна накрыта, и всё на столе стоит, что она в пищу употребляет с удовольствием превеликим. И только она подумала: «Фантомас — господин мой, нормально ко мне относится, с уважением, может, общий язык найдём с ним», как на жидкокристаллической панели появилась надпись на русском: «Не господин я твой, а послушный раб. Ты моя госпожа, и все, что тебе пожелается, все, что тебе на ум придет, исполнять я буду беспрекословно, с удовольствием и горячим желанием». И захотелось ей отцу позвонить, звонит и говорит: «У меня всё отлично, живу, как у Христа за пазухой, фантомаса пока ещё не видела, переписываюсь с ним по вацапу, исполняет он все мои прихоти, и не он мой господин, а я его госпожа, короче, всё супер, только по вам скучаю, а так всё пучком, привет всем!». Сидит она, пахлаву с чурчхелой ест, медовухой запивает, ест, пьёт, гуляет, в бассейне плавает, сэлфи свои в инстаграм закидывает, так изо дня в день.
Пришло сообщение в вацапе от фантомаса: «Устраивают ли госпожу мою свои парки с садовниками — скульпторами и апартаменты семизвёздочного отеля с кухней высоких мастеров и персоналом высококвалифицированным?».
И ответила на сообщение молодая дочь купецкая, красавица писаная: «Не называй ты меня госпожой своей, а будь ты просто добр и мил. Благодарна я за всё, что ты для меня делаешь. Не жила я ещё в такой роскоши, всё мне нравится, лучшего места не видела, всему я рада, да вот только одиноко мне…».
И ответил фантомас: «Не бойся, приедет к тебе подруга твоя, Маруся, в гости, чтоб скучно тебе не было, будете вместе и шопиться, и по spa-салонам ходить, и по клубам, ресторанам и прочее».
Ну, то ли фантомас намёка не понял, то ли в комплексах своих запутался, ну да ладно.
Прилетела Маруся. Дочь коммерса ей была очень рада, расспрашивала: «Как отец? Как сёстры?», рассказывала про свои приключения, так всю ночь прообщались.
Так и стала жить — не тужить да поживать, впечатлений новых наживать молодая дочь купецкая, красавица писаная. Каждый день катаются с Марусей на Феррари красной по Дубаю, да с фантомасом в вацапе мило переписываются, всё чаще и чаще. И по чудо-садам гуляют, и на лыжах катаются, попивая кофе с кардамоном, и в ресторане «Атмосфера» на 122-м этаже зависают, на аэростатах летают, видами пустыни любуются, впечатлений набираются, на верблюдах катаются, аквапарки, океанариумы, кафе, рестораны…
Мало ли, много ли времени прошло — лихо байка лепится, да не резво движухи молотятся — стала привыкать к своему житью-бытью молодая дочь купецкая, красавица писаная. Ничему она уже не удивляется, ничего не страшится. Привычка — дело такое. Служит ей персонал, всё исполняют, в кайф, да и ладно, зачем заморочки. Маруся к тому времени внезапно с каким-то шейхом уехала в Грецию, с концами… И осталась опять одна наша дочь купецкая.
И стала день ото дня более глубокую симпатию испытывать к фантомасу, влюбилась в него. И поняла она, что истинно с уважением и трепетом он к ней относится. И захотелось ей голос его услышать да нормально с ним по-человечески пообщаться, а то с этим вацапом — уже патология, перебор, сто пудов. С виртом как-то реально зациклились, странно это, фетиш у него такой, видимо.
И решила дочь купца инициативу в свои руки взять, о свидании его попросила, и в отказ пошёл в начале самом, и отнекивался, ну, сломался в оконцове, согласился с ней встретиться.
Пишет ей фантомас: «Через час. Приходи в кафе, на веранду, у ручья, садись за столик, спиной к барной стойке». Собралась впопыхах дочь коммерса и пошла в условленное место. В назначенное время села спиной к барной стойке, сидит кофе пьёт, нервничает, третий чизкейк уже съела на нервной почве да ноготь сломала. Слышит шорох сзади и говорит: «Ты не бойся испугать меня своим голосом, после всего, что ты сделал для меня, благодарна я тебе бесконечно».
И услышала она голос страшный, хриплый, электронный. Сначала испугалась дочь купца, но в руки взяла себя, совладала со страхом своим, но вскоре привыкла к голосу его — мысли здравые, речь вполне адекватная, интересно повествует, с чувством юмора, в общем, по достоинству оценила собеседника.
Так и стали теперь общаться, хоть и не видела она его, только слышала. И не пугается она его голоса дикого и страшного, разговаривают они дни и ночи напролёт. И обычай у них появился: стал он ей рассказывать сказки перед сном, вот одна из них: «В одной из моих глубоких медитаций я понял одну очень важную вещь: энергия важнее времени, то есть наша возможность реализовать задуманное важнее тайм-менеджмента. Мы всё время слышим о том, что время — это невосполнимый ресурс, да, это так, но воплощение планов в реальность зависит не от количества времени, а от количества…» — и на этом самом месте наша красавица обычно засыпала.
Прошло мало ли, много ли времени, бодро байка лепится, да не в момент движухи колупаются — захотелось молодой дочери купецкой, красавице писаной увидеть своими глазами фантомаса, и стала она его о том просить. Долго он на то не подписывался, не давал согласия фантомас, страшный был он, обезображенный, вот и в маске ходил фантомаса он. Только ведь не с рождения он такой обезображенный. Во времена передела сферы влияния конкурирующая группировка во главе с Омаром по заказу авторитета с Ближнего востока Мамуки подорвала вертолёт, где летел фантомас. Выжил он, но последствия взрыва все на лице. О себе думал бедолага, а не о душе своей. Быстро жил, как огонь, вот в огне чуть и не сгорел. Может, сглазил кто фантомасушку, может, порчу навёл кто, быть может, и вовсе проклятье, так ведь не семечками на базаре торговал он, а сугубо изъятыми из оборота товарами. И гармонии не было в душе его, так ведь и откуда ж ей взяться-то. Делами грязными занимался он, делами страшными.
И говорит фантомас такие слова: «Не проси меня, милая, чтобы я показал тебе лицо своё обезображенное да и тело всё в шрамах, ожогах. К голосу моему привыкла ты, любишь ты меня за мою любовь к тебе, а увидишь меня урода, и конец взаимности, а без тебя умру я с тоски».
Не слушала дочь коммерса, красавица писаная, и стала ещё больше просить увидеть его, стала клясться, что никакого на свете упыря и страшилища не испугается и что не разлюбит она своего фантомаса возлюбленного.
Долго фантомас не уламывался на её уговоры, да не мог сопротивляться просьбам и слезам своей любимой, и говорит ей: «Не могу я отказать просьбам твоим по той причине, что люблю тебя сильнее самого себя. Исполню я твое желание, хотя знаю, во вред это мне, знаю точно я. Приходи к фонтану в парке, если испугаешься рожи моей уродской, у тебя на тумбочке билеты и сумка собрана. Не хочу я тебя держать против воли твоей, да и обо мне больше не услышишь.
Набралась дочь коммерса смелости, набралась уверенности и пошла к фонтану на фантомаса смотреть. Подошла и ждёт, когда он появится. Да чего бояться-то, решила красавица, он ведь не инопланетянин, не зомби, не оборотень, не призрак какой. Решила выбросить из головы мистику всякую, а то ведь некоторые так мистифицируют, что в своих соплях зародыша увидеть могут. Ну и решила, что ничего её напугать не сможет, наивная наша. Смеркалось. Сгущались сумерки. И показался он ей издали, страшный, в шрамах глубоких весь да в ожогах безобразных, и заорала красавица наша не своим голосом и сознание потеряла в момент. Через пару минут пришла в себя красавица писаная и слышит: плачет кто-то возле нее, горючими слезами обливается и говорит голосом жалостным: «Погубила ты меня, моя красавица возлюбленная, психологическую травму нанесла, мысли меня посетили суицидные, и в депрессии и фрустрации пребываю я».
И стало ей жалко фантомасушку, всё величие его обернулось максимализмом подростковым, и как-то стрёмно, что не совладала она со своим страхом великим и со своим сердцем робким девичьим, и заговорила она голосом твердым: «Нет, не бойся ничего, мой любимый, милый, ласковый, не испугаюсь я больше твоего вида страшного, не разлучусь я с тобой, не забуду твоих ухаживаний; покажись мне теперь же в своем виде прежнем, я только впервые испугалась».
Показался ей фантомас в своем виде страшном, противном, безобразном, только близко подойти к ней не осмелился, сколько она ни просила его. Гуляли они дни и ночи напролёт, вели беседы прежние, ласковые и разумные, и не чухала никакого страха молодая дочь купецкая, красавица писаная.
И прошло с тех пор немало времени: лихо байка лепится, да не шустро движухи мастырятся. Вот однажды увидела во сне наша красавица, что батя ее нездоров лежит, и напала на нее тоска и тревога враз. Видит фантомас, любимая грустная, спросил, ну и рассказала она ему, что отца проведать надо, что-то дозвониться не может до них.
Езжай, меня не спрашивай — езжай, через пять суток не вернёшься — застрелюсь к чёртовой матери, отвечаю. Как пить дать — застрелюсь, с лейки застрелюсь, где маслятки мои, да вот целый склад оружейный, промахнусь — не беда, попыток миллион. Не могу без тебя, хоть убей — не могу! Люблю я тебя больше, чем себя! Пойми, кристалл ты мой! Вот так вот, солнце моё ясное, на том и порешили, время пошло, нет тебя здесь через пять суток — нет меня нигде! За тобой решение — жить мне или нет.
Стала она заверять словами заветными и клятвами высокими, что ровно за час до пяти суток, кровь из носу, как штык воротится в семизвёздочный отель «Парус» в свои апартаменты.
Простилась она с фантомасом своим ласковым и немного психически неуравновешенным. И полетела в Москву. В Шереметьево личный водитель бати, Равшан, встретил, отвёз домой. Приехала домой, сёстры стоят возле барбекюшницы, с гостями стейки жарят, все смотрят на неё, соседи смотрят, как она преобразилась, совершенству нет предела. Все восхищаются, как круто выглядит, какие шмотки шикарные. Привезла красавица наша сёстрам своим коробку сникерса арабского, и ведь не с арахисом, не с фундуком, не с семечками, и даже не с миндалём, а с кешью и попперони. Могут же арабы не по ГОСТу замутить. А сёстры едят сникерс, не боятся распухнуть от верблюжьего мяса, не придерживаются они средиземноморской диеты, поскольку из тренажёрного зала не вылазят, ну, хоть в этом им плюс. И повели они звезду нашу к бате.
А батя и вправду захворал: лежит, пердит, потеет, гриппом свинячим болеет. Увидел дочь — расплакался, рассопливился, возрадовался дочери своей любимой, а то, что в рабство так подло продал, от этого ещё больше рассопливился. Любуется дочерью своей: ещё краше стала, еще наряднее. Ну, отец довольный высоким качеством жизни дочери своей любимой, прям расцвёл на глазах. И возгордился дочерью, что она не боится фантомаса, а сам гусиной кожей покрылся при слове этом. А сёстры слушают про житуху бодрую, кайфовую, элитную, и их вот жаба душит, дескать: младшая-то поднялась, обскакала-то дур великовозрастных, её успех их в неудачниц вывернул, стрёмно им стало, лохушками они выглядят на фоне младшой.
Дни летят, как вагоны поезда проходящего. И стали старшие сёстры уговаривать младшую, типа: «Не ровно ли тебе на фантомаса криминального, ну застрелится, ты-то боком каким, да тебе ещё бабла немерено по завещанию упадёт?!». Разозлилась младшая на такие слова скверные да подлые, беспредельные, в рамки ни в какие не укладывающиеся, и говорит им слова нелестные, позаимствованные из их лексикона: «Что ж вы, нылые жужи, лярвы дешевые, желчью своей захлёбываетесь. Если я своего любимого, милого, достойного, человека высоких моральных ценностей, того, кто жизнь отдаст за меня, того, кто весь мир к моим ногам кинул, — подставлю, то тогда киньте меня, шкуру продажную, в лес, чтоб звери меня разорвали! А подобное ещё из ртов ваших грязных услышу, абортницы рекордные, — накажу, сурово накажу!».
И батя хвалит её: «Цены тебе нет, доча, человек ты с большой буквы, не слушай фуфло, что сёстры тебе прогоняют, ты здраво мыслишь, правильно делаешь, правда на твоей стороне!».
Зацепило сестёр, слова младшой задели их, да и батя подогрел, на контрасте сыграл, и задумали поднагадить сестре своей родной, на зимнее время все девайсы перевести, чтоб в аэропорт опоздала.
И стала собираться наша красавица в аэропорт, и чувствует тревогу, и места себе не находит, на время поглядывает, а сёстры ей зубы заговаривают, время тянут, демотиваторы из твиттера показывают да приложения новые на смартфоны свои модные. Но чувствует, что-то не так, и поехала раньше запланированного. Приехала в аэропорт, а самолёт уж 10 минут, как улетел, плохо стало нашей красавице, в глазах поплыло у младшой. Поняла она сразу, что к чему, какую свинью подложили её сёстры.
А фантомас тем временем сидит, в одну харю водяру с сусальным золотом с горла фигачит, себя хоронит. Сидит на ступеньках возле мраморных колонн, сам с собой разговаривает: «Не пришла, не пришла… Любимая, ты где, любимая…». Под шторки заглядывает да под скатерти, рассудок теряет, сам над собой издевается, себя добивает. А дочь коммерса частный самолёт арендовала и летит, видимо, на четверть часа опоздает. Прилетела, нет никого, видит: в парке бутылки битые да бычки тлеющие, забеспокоилась она, прям потряхивать её стало. Зовёт его — тишина. Побежала она к фонтану, а там он, в фонтане, да не шампанское там, как раньше было, а вино — вскрылся фантомас! Он ведь парень конкретный, медлить не стал, а ведь она уложилась бы в пятнадцать театральных. Лежит фантомас бездыханный, ни жив, ни мёртв. А фантомас-то суицидник — показушник, стреляться не стал — оставил надежду, вот артист! Закричала она, но взяла в руки себя сразу, позвала персонал, они вызвали карету неотложки, увезли его в больницу, а как откачали, он сразу улетел в Израиль пластику лица по новой технологии делать. Никогда она ещё такого волнения не испытывала, выпила корвалол и поехала к нему в больницу. А там переводчик сказал: «Пацыэнт улытэл в Израыл». Она где стояла, там и села. Дали ей водички попить, на стул посадили, сказали… что-то на своём наречии. И поехала она в отель.
Неделю от него ни привета, ни ответа, и сидит она, как Хатико, чалится у фонтана, не ест, не пьет, худеет, фонтан слезами кормит. И видит: в начале аллеи парка парень солидный, харизматичный стоит, в одеждах от лучших дизайнеров, с букетом роз алых, такой ей во сне снился, но не обращала она внимания на него, поскольку у нее фантомас был в сердце её девичьем. И тут говорит ей этот парень: «Здравствуй, любимая!». И тут она прям в фонтан и упала, кувырк, занырнула сальтом задним, поскольку узнала в этом молодце фантомаса своего. И говорит ей фантомас: «О, кристалл моей души, красавица ты моя писаная, полюбила ты меня в образе чудовища безобразного, урода страшного, за мою душу и любовь к тебе, полюби же меня теперь в образе человеческом, в образе завидном, будь моей невестой желанною. Конкуренты злые исказили мой лик, теперь с новым лицом — я новый человек, криминал я оставил в прошлом, не модно сейчас воровать, купил я остров Мадагаскар с двумя сотнями вышек нефтяных, теперь я король нефтяной, а ты моя королева. До тебя много девушек хотели мои деньги, но ты первая истинно полюбила меня, поразила ты меня поступком великолепным, спасла отца своего, хоть и предал тебя он, ну а позже человека я в тебе увидел настоящего, до тебя были куклы глянцевые, пустые, продажные, ты же лучшее моё всё! Будь моею невестою!». И надел ей кольцо, а далее, согласно традициям, то да сё, да и хлопоты свадебные.
Тогда все тому удивились, что хеппи-энд неожиданный, ведь подвоха все ждали от фантомаса. Но все были рады, все одобрили, все поздравили.
Фантомас свадьбу хотел отметить в Лас-Вегасе, а невеста — в Майами, и в Париж, и на Ибицу, и в Сингапур хотели, но решили на своём острове, гостей позвали человек пятьсот, а приехала тысяча.
И я там был, шампанское и вискарь пил и девушек сногсшибательных в свой гарем добавил, в общем, замутили весёлую тусу, было очень круто.
Мораль сия трактата: излучай свет и ничего не бойся — и по праву будь счастлив!
Всем, кто читал и слушал, — уважуха, остальным… читать и слушать!
Здоровья, фарта, всех благ!!!