Глава 1. Любовь не знает границ

Диана Казанцева
Декабрь 1787 год

  Вечерние сумерки окутали столицу. Крыши домов, деревья и фонарные столбы покрывал толстый слой снега. За окнами завывал ветер, бросая в стекла снежные комья, редкие прохожие стремились скорее попасть к теплому очагу своих жилищ, а в Каменном театре царило необычайное оживление. Откуда-то доносились пленительные звуки флейты и гобои, слышалась немецкая, французская, английская, польская, русская речь. Прежде ей не доводилось видеть столь изысканного и блистательного общества. Множество новых лиц, красивых вечерних платьев из шелка и серебряной парчи, атласных кюлотов, бархатных кафтанов и военных мундиров пестрело в главном фойе Петербуржского театра. Дамы, увешанные драгоценностями, и кавалеры, одетые по-щегольски, сновали туда и сюда по парадным вестибюлям, встречая улыбками знакомых, и учтиво приветствуя друг друга сдержанными кивками головы или же восторженно и дружелюбно, в зависимости от их положения в свете и продолжительности знакомства.   
    
   Плотный мужчина в расшитом золотом кафтане с лентой через правое плечо и увешанными на груди орденами, в том числе орденом Святого Андрея Первозванного и орденом Белого Орла, широко улыбаясь, степенной походкой человека достигшего больших высот в карьере, приблизился к своей давней приятельнице княгине Долгорукой.   

   - Екатерина Александровна, счастлив встретить вас здесь! Вы, как всегда - прекрасны!   

   Элегантно одетая дама в платье из тафты темно-вишневого цвета, затянутом в талии так, что порой ей было трудно дышать, однако светская красавица привыкла неукоснительно следовать веяниям моды, кокетливо улыбнулась пожилому господину, отчего ее лицо помолодело лет на десять, а глаза засияли ярче.      
   
   - Александр Алексеевич, - проговорила она певучим голосом и склонила хорошенькую головку в знак приветствия, - ваше высокоблагородие, неужто и вы не утерпели от премьерного показа «Недоросля»? [b]***[/b] Как занятно.    

   - Слышал я, в первопрестольной сия пьеса пользовалась небывалым успехом, - в некотором смущении пробасил князь Вяземский. – Так вот, поддавшись уговорам Аннушки, я согласился сопроводить ее на столь скандальное представление.   
 
   Из-за спины князя выступила миловидная барышня в голубом парчовом платье, отороченном мехом соболя. Ее свежее молодое личико излучало теплоту и нежность, а в темных, выразительных глазах светились ум и проницательность. Княжна вежливо улыбнулась и присела в грациозном реверансе.      
   
   - Добрый вечер, Екатерина Александровна.

   - Рада видеть вас, Анна Александровна, - княгиня Долгорукая перевела пытливый взгляд на молодую княжну. - Как поживает ваша матушка?

   - Матушке нездоровится, - Анна потупила взор.

   - Надеюсь, все образуется и Елена Андреевна вскоре выйдет в свет, тем более что близится бал-маскарад.

   - О, да, статс-дама Ея Величества ни за что не пропустит ежегодное празднество, - с легким смешком в голосе поддакнул князь. Нынче он был в хорошем расположении духа, поэтому часто улыбался и с самым благодушным видом кивал всем проходящим мимо знакомым.

   Меж тем княгиня Долгорукая обратила ласковый взгляд на молодую девицу, что стояла подле нее и нервно теребила в руках кружевной веер. 

   - Милая, познакомься с нашими добрыми друзьями, князем Вяземским Александром Алексеевичем и его дочерью Анной Александровной.

   Две пары темных глаз с любопытством посмотрели на застенчиво улыбающуюся спутницу княгини. Юная барышня, покрываясь нежным румянцем, почтительно поклонилась.
      
   - Ваше сиятельство, - прошептала она чуть слышно.

   - Александр Алексеевич, Анна Александровна, прошу любить и жаловать мою племянницу, Варвару Никитичну. Матушка ее, Наталья Владимировна Аничкова, приходится родной сестрой моему супругу, Юрию Владимировичу.

   - Варвара Никитична, вы очень похожи на вашу матушку, - галантно ответил на реверанс князь Вяземский. - Я имел честь быть знаком с Натальей Владимировной во времена ее девичества, когда она была княжной Долгорукой. У вас та же чудная улыбка и ее глаза.   

   - Благодарю, ваше сиятельство, - на порозовевших щеках Варвары появились очаровательные ямочки, - мне отрадно слышать это.

   - А вы случаем не состоите в родстве с Румянцевыми? – Анна Александровна, желая продолжить знакомство, одарила девицу Аничкову лучезарной улыбкой.

   - Ох, боюсь мой род менее знатен. 
 
   Две юные прелестницы с легкостью нашли общий язык и вскоре обсуждали нашумевшее произведение русского вольнодумца и статского советника в отставке фон Визина, не забывая также оценить красоты недавно возведенного Каменного театра, поражавшего всех своей величиной и внутренним убранством.   

   По начищенному до блеска паркету между широкими кадками с тропическими растениями, установленными по всему периметру главного фойе, прогуливались зрители, с нетерпением ожидавшие начала представления. Кто-то спешил занять места в партере, публика же побогаче постепенно заполняла собственные ложи. Чуть в сторонке трое бравых молодцов в офицерских мундирах, узких лосинах и в черных сапогах до колен, со шпагами на левом боку, вели меж собой досужий разговор.       

   - Алешка, глянь, какие павы, - офицер, что пониже ростом своих товарищей, но выделявшийся средь них весьма примечательной наружностью, кивком головы указал на барышень, имевших, по его мнению, все шансы разбить в предстоящем сезоне не одно мужское сердце. 
      
   - Сокол, девы эти не про тебя, - весело откликнулся молодой князь Алексей Шаховский, мимолетным взглядом скользнув по девицам, виденным им впервые. Однако окружение их он знал довольно хорошо. – Та, что потемнее и повыше приходится дочерью генерал-прокурору, - мгновенно определив внешнее сходство именитого отца и его молодой дочери, известный в свете распутник и сердцеед задержал внимание на голубоглазой грации, - а вот вторая, с тонким станом и плавной поступью, по-видимому, является родственницей подполковника лейб-гвардии Преображенского полка, князя Долгорукого. Не-а, братец, ни та, ни другая якшаться с тобой не станут, - насмешливо причмокнул языком великосветский повеса, – эти павы чересчур горделивы.    

   - Может, высоких чинов я покамест не имею, - нахмурился чернобровый красавец, - но полторы тысячи душ за мною сыщутся.
    
   - Неужто невесту себе подыскиваешь, а, Гриша? – хитро прищурился Алексей. – А как же та ревельская актриса, по кой ты сох последние три недели? Иль ты ее уж позабыл? Как бишь ее звали? Петро, не припомнишь? – со смехом обратился князь к другому своему товарищу.
   
   Но высокий статный офицер, кому был послан призыв, стоял позади своих друзей и не слышал не единого их слова, потому что в тот момент мысли его занимала удалявшаяся в противоположную сторону супружеская пара. Суровый и надменный на вид горбоносый господин держал под руку молодую красавицу-жену. Лишь на одно краткое мгновение Петру удалось поймать ее умоляющий взор и несмелую улыбку, и от того его темные очи потемнели пуще прежнего.   
   
   - Петро, ты словно в рот воды набрал, - от зоркого взгляда Алексея ничто не могло скрыться. Он проследил за Чернышевым, и по-мужски привлекательное лицо исказила кривая усмешка. – Ах, вон оно что! Снова эта чертовка.

   - Не говори о ней так.

   - А что прикажешь делать? Посвящать изменнице восторженные оды?

   - Зря я пришел сюда. Мне лучше уйти.   
   
   Граф так и не смог простить своей возлюбленной предательства. Столько лет прошло, но сердце все не умолкало. Каждый раз, случайно столкнувшись с ней в Петербурге в доме общих знакомых, на светском приеме или балу, он испытывал неловкость, ноги не слушались его, язык прилипал к небу, в висках стучала кровь. И хотя сии метаморфозы случалось с ним нечасто, служба не давала молодому лейтенанту бывать подолгу в столице, он так и не решился вызнать у Елизаветы Никитичны, отчего она не дождалась его возвращения и вышла замуж за этого немца, раздувающегося от собственной важности и гордо вышагивавшего, словно петух на птичьем дворе. Однако следовало быть честным с самим собой. За последние шесть лет он получал от баронессы письма, приходившие на адрес того дома, где он квартировался. Только те письма нераспечатанными бросались прямо в горящую печь.         

   - Не говори чепухи, Петро, - Алексей придержал друга за плечо. - Всякий раз станешь избегать нашего общества, едва поблизости мелькнут ее белокурые косы?   
    
   - Мне бы развеяться, - хмуро буркнул Петр. 

   - Ну, так это мы и собираемся сделать, - белоснежные зубы блеснули в озорной улыбке. – Сокол, что ж ты молчишь, поддержи меня, друг! 

   - И то верно, Петро. Ты посмотри, сколько красавиц вокруг, в два счета позабудешь свою баронессу, - говоря это, мичман Григорий Соколов, не сводил восхищенного взора с девицы Вяземской. Вот как бывает! Ни думал, ни гадал, решил малость поразвлечься, оценить артисток нового театра, поздним вечерком с друзьями в трактире побалагурить, а тут так замечтался, что сердце томительно сжалось в груди и остальные мысли разом выветрились из буйной головушки.   

   - Да ни до них мне, Сокол…   

   В то самое время супружеская чета, о которой велся разговор, остановилась возле генерал-прокурора Вяземского и княгини Долгорукой, и барон Ламздорф, подобострастно кланяясь, поприветствовал давешних знакомых. Дамы обменялись любезностями и беседа продолжилась.
 
   - На морозный воздух хочу, - пробормотал Чернышев и, резко отдернув камзол, направился к широкой лестнице, которая вела к выходу из театра.   

   На этот раз друзья не стали удерживать его, понимая, что может разыграться прескверная сцена, потому как сами они намеривались влиться в эту приятную во всех отношениях компанию.               
    
   Обер-офицер Балтийского флота размашистым шагом пересек светлый просторный вестибюль, наполненный благородными лицами, собираясь скорее покинуть место, где с каждой минутой ему дышалось все тяжелее, как вдруг под ноги ему упал шелковый платок. Машинально протянув к нему руку, он поднял лоскуток ткани. В уголке вышитого платка красовалась витиеватая монограмма из переплетенных букв «А» и «В». В ту же секунду чистые и ясные, как само небо голубые очи встретились с его полыхающим взором, и он на миг позабыл, где находится. Непонятный жар разлился по его телу и какое-то время Петр молча взирал на прекрасную наяду, возникшую из ниоткуда, пока не услышал над ухом вежливое покашливание. Тогда он словно очнулся от странного наваждения, туманившего голову и, подчиняясь правилам хорошего тона, отдал платок его обладательнице.
   
   - Вы обронили, сударыня. Прошу вас, возьмите. 

   Голос звучал хрипло и отрывисто. Варвара смутилась и едва кивнула, совестно краснея, словно невежественная крестьянка, уличенная в постыдном обмане.
   
   - Благодарю вас, сударь, - едва промолвила она и окончательно смешалась.
   
   Более она не проронила ни слова. Да и могла ли она еще что-то сказать? Самым неожиданным образом она столкнулась нос к носу с человеком, не выходившим из ее головы. Он был в ее мечтах, в ее девичьих грезах с тех самых пор, когда будучи кадетом Морского корпуса, угощал ее сахарными леденцами, нанося в то время визиты ее старшей сестре Лизавете. В затаенных уголках памяти она хранила воспоминания о высоком черноволосом юноше, что заговорщицки подмигивал ей, едва приметив ее тоненькую фигурку, притаившуюся среди кудрявых ветвей душистой черемухи и тайком подглядывавшую за молодой влюбленной парочкой. Как тогда, так и сейчас, завидев его в толпе офицеров, ее сердце на одно краткое мгновение замерло, чтобы затем учащенно забиться. Он стал другим. За те шесть лет, что она не видела его, он заметно возмужал, раздался в плечах и как будто стал выше ростом.
            
   Петр Чернышев не слыл красавцем в общепринятом понимании. У него были глубоко посаженные глаза темного орехового цвета и густые черные волосы, которые он скрывал под белым париком с буклями. Высокий лоб, резко очерченные скулы и темные дуги бровей, лицо гордое и властное. Загорелая, обветренная кожа из-за частых выходов в море, несмотря на придворную моду, не была припудрена. Во всей его внушительной, атлетической фигуре и манере держаться чувствовалась какая-то угрюмая сосредоточенность. Он напоминал неприступную скалу, и это могло оттолкнуть менее решительных особ противоположного пола, но только не Варвару.   
       
   - Честь имею, судари, сударыни, - ни к кому толком не обращаясь, молодой офицер поклонился и, не дожидаясь ответных приветствий, отошел так же быстро, как и появился, затерявшись в толпе разодетых дам и их кавалеров.    
            
   Он не признал в ней ту нескладную девчонку, которой она была когда-то. Варвара досадливо поджала губы. С другой стороны, и она ясно это видела, ему было не до того, чтобы предаваться далеким воспоминаниям, ибо здесь присутствовала та, кою он прежде боготворил и называл не иначе как «моя Лизонька». Сколько же раз Варваре доводилось слышать их нежности, обращенные друг к другу, которые нередко вызывали у нее оскомину на зубах, так приторно это звучало, а как впоследствии оказалось еще и фальшиво. Теперь же она чувствовала напряжение между бывшими влюбленными, и сердце ее охватила необъяснимая тоска. Она не понимала, как сестрица, ныне излучавшая полную безмятежность и напускное равнодушие, первая красавица Бронницкого уезда, променяла самого восхитительного мужчину на свете на безобразного и лысоватого господина с бегающими глазками на острой, как у хитрой лисицы физиономии. Удивительно, но Лизавета нисколько не боролась за свою любовь, она опустила руки и подчинилась обстоятельствам, разбивая сердце благородному юноше и вместе с тем ломая свою судьбу тоже. Сама Варвара ни за что бы ни отступилась от своей любви! Никто и ничто не остановил бы ее на пути к счастью, ни любимый батюшка, ни кто-то другой еще!
         
   Поглощенная противоречивыми чувствами она не заметила, как рядом с ней очутился молодой человек в мундире морского офицера – белом кафтане с зелеными лацканами и обшлагами, такого же цвета воротником, в камзоле и штанах из зеленого сукна. Он был высок и строен как Аполлон, с тонкими и правильными чертами лица. Его янтарные глаза смотрели на нее пристально и внимательно, будто изучая, и Варваре вдруг подумалось, что любая девица, оказавшись на ее месте, с легкостью могла бы увлечься этим молодым офицером, настолько он был учтив и приятен в разговоре, с безукоризненными манерами, свойственными благородному отпрыску знатной фамилии. Только она безошибочно распознала в нем светского повесу, пресыщенного женским вниманием. Самоуверенного мужчину, привыкшего одерживать победы над представительницами прекрасного пола. Ах, ее брат Павел вот точно так умел загадочно улыбаться и скользить томным взором по разрумянившему личику очередной из своих жертв, ненадолго задерживать взгляд на запястье, галантно целуя кончики пальцев, как опытный охотник, медленно и неторопливо загоняя глупую куропатку в силки. И вот великосветская красавица, уже сраженная мужским обаянием и убаюканная льстивыми речами, словно под хмелем, готова поддаться греховному искушению…
               
   Варвара едва не прыснула от смеха, сообразив, что с ней собираются поступить точь-в-точь, воспринимая ее, по всей видимости, как легкую добычу. Однако вспомнив о манерах, она мило улыбнулась красивому офицеру и протянула свою ручку в знак приветствия.

   - Честь имею, Варвара Никитична, - оправив мундир, Алексей коснулся губами изящных пальчиков.

   Когда же знакомство состоялось, и полагающийся обмен любезностями был завершен, Екатерина Александровна, обворожительно улыбаясь, обратилась к вновь прибывшему князю Шаховскому:

   - Я наслышана о том, что ваш батюшка, Иван Константинович направлен послом в Неаполь.

   - Совершенно верно, княгиня, - отозвался Шаховский, с трудом отводя взгляд от Варвары. – Батюшка был несказанно рад этому назначению.

   - Что ж, наша матушка всегда щедра к друзьям, - в уголках мясистых губ князя Вяземского заиграла еле заметная улыбка.      
 
   - Да, что ни говори, - барон Ламздорф поспешил присоединиться к беседе. Он не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать свою осведомленность, - а Неаполь красивый город. Синее море, лазурное небо. Когда мы с Лизаветой Никитичной путешествовали по Европе, нам довелось проживать в этом ослепительном городе с белыми домами и узкими улочками, раскинувшимися на живописных берегах. Мы были особенно впечатлены театром Сан-Карло. Ты помнишь, meine beste [i](«моя дорогая» - по-немецки)[/i], оперу «Ахилл на Скиросе»? - барон коснулся длинными прохладными пальцами локтя жены, и Елизавета невольно вздрогнула. Увлекшись собственными размышлениями, она казалась задумчивой и далекой от предмета обсуждения, но Карл Борисович этого не замечал либо попросту не хотел замечать, потому что воодушевленно продолжил: - Нас с женой представили ко двору Фердинанда IV и Марии Каролины. Королева весьма энергичная особа скажу я вам. Поговаривают, - и он заговорщицки прищурился, - по условиям брачного контракта рождение наследника открыло ей доступ в государственный совет, чем она не замедлила воспользоваться, оставив супруга на вторых ролях.

   - Дочь Марии Терезии довольно предприимчивая особа. 

   - Яблоко от яблони недалеко падает, - иронично усмехнулся князь Вяземский. 
    
    Тем временем вестибюль Каменного театра понемногу пустел и вот, после троекратного звучания труб и барабанной дроби, оповещающих о начале представления, генерал-прокурор пригласил всю честную компанию к себе в ложу.

   От княгини Долгорукой не укрылось, что князь Шаховский, известный в свете покоритель женских сердец и один из самых желанных женихов столицы, проявляет особый интерес к ее младшей племяннице, тогда как сама Варвара осталась безучастной к его попыткам привлечь ее внимание. Княгиня еле заметно нахмурилась. Обе ее племянницы в этот раз были не в меру рассеянны и неразговорчивы, чего по обыкновению за ними никогда не замечалось. Впрочем, Екатерина Александровна думала на сей счет недолго. Статный обер-офицер, спешно покинувший стены театра, он был всему причиной.      


*** Авторская вольность. Известно, что премьера «Недоросля» состоялась, несмотря на цензуру, в 1782 году в Петербурге в «Вольном Российском театре» (Театр Карла Книпера), а в 1783 впервые игралась в Москве, на сцене театра Медокса.  Надеюсь, что читатель простит мне эту небольшую неточность)