Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской,
Сабля, водка, конь гусарский,
С вами век мне золотой!
Д. Давыдов. "Песня".
Если бы целью школьного курса русской литературы было воспита-
ние полноценных граждан, а не выращивание послушных "винтиков"
и потребителей интеллигентской белиберды, Денис Давыдов занял бы
в этом курсе значительное место: возможно, более значительное,
чем, скажем, Тургенев, Чехов и Короленко вместе взятые. Дело не в
количестве и гладкости написанного, а в ПРАВИЛЬНОСТИ. Но хорош и
давыдовский стиль: свободный, ёмкий, выразительный. Вдобавок
Давыдов рассказывал о том, что видел и делал сам, а видеть и
делать ему доводилось если не в гуще важных событий, то вблизи
неё.
Давыдов -- наибольший вояка в русской литературе. А может, и
наибольший патриот. А в хрестоматиях он отсутствовал сначала
из-за своей прямолинейной честности, а после 1917-го года --
из-за своего монархизма. Из существенных недостатков Давыдова как
общественной фигуры можно назвать разве что его приверженность
курению и алкогольным напиткам, но ведь можно нейтрализовать эти
обстоятельства перед детишками тем соображением, что почти все
лучшие люди страдают какими-то недостатками, которые почти
незаметны рядом с их огромными достоинствами. А также тем, что во
времена Давыдова вред курения и пьянства был недостаточно изучен.
А что мы имеем сейчас? Да то, что большинство даже не знает,
что Давыдов -- военный писатель, а не одни лишь стихи сочинял. А
ведь он очень содержателен: можно растаскивать его на цитаты и
укреплять ими разнообразные умопостроения.
Думаю, Пушкин -- "опоздавшая молодёжь" -- чувствовал превосход-
ство над собою рубаки Давыдова как гражданина, так сказать.
Давыдов -- партизан, причём не только по способу его участия в
боевых действиях 1812 г., но и по складу личности: строптивый,
задиристый, независимый в суждениях, стремящийся к самостоятель-
ности, не гнушающийся простонародного и привычный к трудностям
походной жизни. Вот только скрытности в нём, наверное, было
маловато.
* * *
"Дневник партизанских действий 1812 года":
"Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам
Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и
снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы
наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя
шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от
сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия
наши и остались невредимыми... Я никогда не забуду свободную
поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых
воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах,
в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как
маков цвет среди снежного поля!"
"Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн
неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иног-
да отрывали рассыпнные или растянутые по дороге взводы, но
колонны оставались невредимыми."
"Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались
к самому фронту, -- но все было тщетно! Колонны валили одна за
другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим
вокруг них безуспешным рыцарством."
"В течение дня сего мы еще взяли одного генерала (Мартушеви-
ча), множество обозов и пленных до семисот человек; но гвардия с
Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный
корабль между рыбачьими лодками."
После таких прекрасных строк я заявляю с чувством: Денис
Давыдов -- великий писатель. И мне чихать, что думают на этот
счёт профессоришки и прочая интеллигентская слякоть.
Там же:
"Я прощаю смертоубийству, коему причина -- заблуждение сердца
огненного; возмездие души гордой за презрение, оказанное ей неко-
гда спесивой ничтожностию; лишняя страсть к благу общему, часто
вредная, но очаровательная в великодушии своем! И пока вижу в
человеке возвышенность чувств, увлекающих его на подвиги отваж-
ные, безрассудные и даже бесчеловечные, -- я подам руку сему
благородному чудовищу и готов делить с ним мнение людей, хотя бы
чести его приговор написан был в сердцах всего человечества! Но
презираю убийцу по расчетам или по врожденной склонности к разру-
шению."
Какой ещё литературы вам надо?!
* * *
А теперь немного о том, почему Давыдов не мог стать завсегда-
таем хрестоматий. "Дневник партизанских действий 1812 года":
"...город Гродна ближе всех больших литовских городов граничил
с Варшавским герцогством и потому более всех заключал в себе про-
тивников нашему оружию: связи родства и дружбы, способность в
сношениях с обывателями левого берега Немана и с Варшавою, с сим
горнилом козней, вражды и ненависти к России, -- все увлекало
польских жителей сего города на все нам вредное. Напротив того,
все вообще евреи, обитавшие в Польше, были к нам столь преданы,
что, при всей алчности к наживе и корыстолюбию, они во все время
отказывались от лазутчества противу нас и всегда и всюду давали
нам неоднократные и важнейшие известия о неприятеле."
"Надо было наказать первых и погладить последних."
"Девятого числа я вступил в город со всею партиею моею. У въез-
да оного ожидал меня весь кагал еврейский. Желая изъявить евреям
благодарность мою за приверженность их к русским, я выслушал речь
главного из них без улыбки, сказал ему несколько благосклонных
слов и, увлеченный веселым расположением духа, не мог отказать
себе в удовольствии, чтобы не сыграть фарсу на манер милого бала-
гура и друга моего Кульнева: Я ВЪЕХАЛ В ГРОДНУ ПОД ЖИДОВСКИМ
БАЛДАХИНОМ. Я знаю, что немногие бы на сие решились от опасения
насмешки польских жителей, но я не боялся оной, имея в себе и
вокруг себя все то, что нужно для превращения смеха в слезы.
Исступленная от радости толпа евреев с визгами и непрерывными
ура провожала меня до площади."
* * *
"Переступя за границу России и видя каждого подчиненного моего
награжденного тремя награждениями, а себя -- забытым по той при-
чине, что, относясь во всю кампанию прямо или к светлейшему или
к Коновницыну, я не имел ни одного посредника, который мог бы
рекомендовать меня к какому-либо награждению, -- я не счел за
преступление напомнить о себе светлейшему и писал к нему таким
образом: 'Ваша светлость! Пока продолжалась Отечественная война,
я считал за грех думать об ином чем, как об истреблении врагов
отечества. Ныне я за границей, то покорнейше прошу вашу светлость
прислать мне Владимира 3-й степени и Георгия 4-го класса'."
("Дневник партизанских действий 1812 года")
Молодец! Истинный гусар! Сказал, как рубанул: напрямую, без ду-
рацкого политеса. Открытая сильная личность. Герой по призванию.
Потому и на войне был исключительно хорош.