Утром в метро первые три перегона дремала, когда же подняла веки, увидела совсем близко от себя узкие серые буквы на черном фоне: Death. Они даже светились немного, хотя краска – я присмотрелась – была самая обыкновенная, не флуоресцентная. Жизнь на каждом шагу подсовывает мне иллюзии, большинство из них я принимаю за чистую монету, лишь изредка догадываясь присмотреться.
Это происходит мгновенно: ты ещё не понимаешь, что заключает в себе знак, по прихоти случая выцепленный взглядом из реальности – твой личный супервычислитель на нейронах спросонья тормозит, или же сигнал заметался между полушариями, не в силах предпочесть одно другому (оба студенисты и извилисты), зыбкий момент – имя есть, но «что в имени тебе…», пока неизвестно; между тем заветные клапаны, которые только и существуют, чтобы срабатывать в подобных случаях, клацнув, уже открылись, и через них, прочь от тебя, наружу, со свистом вырывается мир, весь, без остатка, и ты оказываешься среди пустоты, отделённый от неё лишь ненадёжной оболочкой – тончайшим слоем, оставшимся от удравшего мира. Этот слой плотно, намертво прильнул к тебе, он давно часть твоего «я», потому не смог оторваться, разве что с кожей, но кожа своё тело туго знает. А может быть, ты сам, используя в качестве материала то сущее, что есть в тебе, но не плоть, а невыразимое, незримое, неосязаемое, нарастил микрометры, безотчётно чувствуя, что обязательно должна существовать хоть какая-то граница между тобой и миром.
Распознавание успешно завершено, я в растерянности, вокруг по-прежнему вакуум. Ищу повода убедить себя, что произошёл сбой и передо мной другое слово, с другим смыслом, в нём ни тьмы, ни бездны, ни моего глухого ужаса (глухого, потому что при обыденных столкновениях с этим понятием я приноровилась обманывать себя – «ничего страшного!», пеленаю ужас в ватный кокон, приглушаю).
Разбираю надпись посимвольно – нет, всё правильно. Буквы задергались, затеснились, делают попытку раздаться вширь и ввысь, но я не позволяю – нечего! Перевожу взгляд правее, а потом влево вниз и снова вправо, и прочитываю целиком всю надпись на чёрном прямоугольнике размером с мужскую ладонь.
Death Valley
National Park
Information
Справа от «инфомэйшн» стрелка, направленная вверх.
В густо-зелёного цвета футболку с этим прямоугольником, напечатанным ровно там, где под трикотажем, кожей, ребрами скрывается сердце, – а еще такой же прямоугольник на левом рукаве – одет человек, сидящий напротив меня. Подробно его не рассматриваю, только абрис и самые общие черты: азиатская внешность, худой, серьёзный, даже угрюмый.
Никакой метафизики, всего лишь оттиски рекламного модуля калифорнийского заповедника.
Удивительно? странно?.. всё не то. Наверное, правильно было бы употребить «непостижимо» – непостижим механизм того, как слово, становясь именем собственным, теряет груз первоначального смысла и легчает. Покинув разряд носителя фундаментального понятия, вырывается из окружения привычных слов, со смежными значениями, и оказывается среди чужеродных, все сплошь географических терминов. Превращается в одну из миллиона рекламных формул, которыми только и изъясняются – по большей части щебечут – неутомимые туристы, отводя черёд кругосветных путешествий.
Возможно, кому-то непостижимость покажется преувеличением, мол, ничто не мешает выстроить цепочку и отследить. Но всё равно, мне кажется, скачок от восприятия набора букв (звуков) как слова с сакральным смыслом к восприятию его как части топонима, и не более того, происходит в иррациональной области. Сознанием этого момента не улучить.
Допустим, что речь здесь шла о физическом аспекте проблемы, поскольку упоминался вес слова. Позволю себе смайлик.
Математический аспект. Разложим светящуюся (из-за правильного подбора цветов – что вы слышали об опытах по обману зрения Вальтера Эренштейна?) серую надпись по векторам.
В направлении оси туристической получим проекцию, которую назовём «Национальный парк Долина Смерти». Где расположен (к востоку от горного хребта Сьерра-Невада), что включает, какая территория, живут ли там американские тушканы – все есть в Википедии.
А вот чудесный оксиморон из другого источника: «В Долине Смерти находится множество различных аттракционов и развлекательных зрелищ. Например, "Город привидений" – старый, давно заброшенный городок старателей и шахтеров...».
Проекцией по историко-географической оси пусть будет просто «Долина Смерти». Что такое, опять же в Википедии: впадина, самое жаркое (было зафиксировано +57 градусов по Цельсию, рекорд мира), самое засушливое (43 мм осадков в год), самое низкое (включает точку, расположенную на 86 м ниже уровня моря) место в Северной Америке и её окрестностях. А нарекли его так искатели калифорнийского золота. В 1849 году шли спокойно в свою Калифорнию 100-повозочным караваном и решили срезать путь. Заблудились, волов поели, повозки пожгли, одного товарища похоронили. Если взять во внимание, что долина получила своё название не в память о трагедии, а скорее в честь того, что её не случилось, то можно заключить, что золотоискатели обладали изрядной долей чёрного юмора. Ещё они отметили у себя на картах Похоронный хребет, гряду Последнего Шанса...
На метафизической оси проекция представляет собой «смерть». Не комментирую.
Наконец, сказочный аспект. Имена собственные подобны волшебной лампе Алладина, в них люди упрятывают джиннов слова, чтобы не мешали, не тревожили. И не тревожат – до поры. Но стоит однажды утром – случайно – скользнуть дремотным взглядом по первым попавшимся буквам (или, если перейти в измерение сказки, потереть затейливо гравированный бок позеленевшего от времени медного сосуда) – джинн на свободе! Вот только «твоё слово для меня закон, жду дальнейших повелений» – будет не его обращение ко мне, а мое к нему.
16 мая 2009