Борис Яковлевич ставил перед спортсменами почти непосильные задачи. Уже неделю Лариса в валенках и шароварах, утопая по колено в снегу, нарезала круги по Летнему саду, в то время как посиневший от холода тренер ждал её с секундомером на финише.
– Плохо, Лариса, плохо! Завтра в шестнадцать, без опозданий!
– Борис Яковлевич, сколько же можно? Когда в спортзал-то вернёмся, – ныли ребята.
– Когда ноги ваши окрепнут, друзья мои, вот тогда и вернёмся. Весной на областные соревнования я кого выставлять буду? Вас с вашими хилыми ножонками?
Побурчав немного, ребята расходились по домам. Стыдно было неимоверно идти по городу в таком виде! Но как на морозе переодеваться? Вот и приходилось Ларисе топать в таком обмундировании через весь город. Хорошо ещё, что темнело рано, и её валенки с шароварами не так бросались в глаза. Опять же только по возвращению, а на саму тренировку короткими перебежками и по дворам, только бы никто не увидел. Не будешь же каждому объяснять, что это такая спортивная форма, придуманная тренером.
Сегодня её похвалили, и, слава Богу, они возвращаются в Манеж! Правда, ненадолго. При хорошей погоде через неделю опять пробежки по сугробам. А сейчас впереди ожидаются морозные дни. При минус двадцати много не набегаешь!
Она и так уже с этими тренировками пропустила две репетиции, за что получила нагоняй от Юлии Александровны, да и от ребят тоже. Больше всех распиналась Нюша! Активистка! Металлолом или макулатуру бы с таким энтузиазмом собирала по квартирам. Но роль ей удавалась, этого не отнимешь! Юлия Александровна то и дело отмечала её заслуги. Особенно часто ставила Нюшу в пример ей и Кошелеву.
– Аня, у тебя на уроках бы так хорошо отвечать получалось, как на сцене играть! – сказала на очередной репетиции Юлия Александровна. – Ребята, вы продолжайте, я выйду на несколько минут.
Как только учительница вышла из класса, Кошелев незамедлительно выпалил:
– А чего ей играть? У неё жеманства и глупости в жизни с избытком! Она саму себя и подаёт.
Нюша вспыхнула, хотела ответить, но её перебил Паль, тоже, кстати, блиставший в образе придурковатого на вид Хлестакова.
– Мы здесь не для того собираемся, чтобы оскорблять друг друга, Юра! Не получается у тебя – работай, как Лариса Иней, старайся. Это тебе не на митингах да собраниях выступать, где ты царь и Бог. Это, дорогой мой, сцена! И браво здесь Игнашовой! А не тебе!
Анька, как умела только она, вскинула свою красивую головку и уничтожающе посмотрела на Кошелева.
Лариса была благодарна Лёшке как никогда! Они редко встречались: если Лёшка был свободен – у неё тренировки, она свободна – у него репетиции в ансамбле. Не совпадало у них свободное время, но в классе все уже давно поняли, что у них дружба.
– Давно на ту сторону-то переметнулся? – ехидно и в то же время со злостью спросил Кошелев.
– Не важно! Я тебе по факту сказал, – отрезал Паль. – Продолжаем, ребята, чего замерли? Ещё не дошли до последней сцены.
Ларисе за такую поддержку хотелось расцеловать Лёшку в обе щеки, но она понимала, что кроме бури смеха, другой реакции от ребят не последует. Воодушевлённая Нюша так отыграла сцену с «палевым» платьем, что даже подошедшая Юлия Александровна не удержалась от аплодисментов.
– Лариса, у тебя вроде всё неплохо. Но надо поработать ещё над мимикой, да и… – Юлия Александровна задумалась на минуту, – глупости у тебя не хватает и кокетства. Я знаю, что ты умная девочка, у тебя получится. Ты смотришь на мир широко распахнутыми глазами, попробуй в момент игры умножать трёхзначные числа в голове, твой взгляд, я думаю, станет немного другим. И кокетства, кокетства добавь, кривляния перед зеркалом. Посмотри, как у Ани натурально получается примерять платья, которые она и в руках-то не держит, – кивнула учительница на гордую похвалой Анну.
Кошелев хмыкнул, но тут же притих, так как Юлия Александровна строго на него посмотрела.
– Впереди ещё два месяца, уверена, что мы справимся! Надо подумать о костюмах. Может, дом культуры нам и поможет, а нет – придётся самим поработать.
– Мне мама в ателье сошьёт платье! – уверенно заявила Нюша, нисколько не сомневаясь в щедрости Валентины Васильевны.
– Давайте подождём ответ. Не торопись, Аня!
После репетиции заговорили о приближающемся Новом годе. Решили, что отметят всем классом, за исключением тех, кто всегда держится от коллектива в сторонке. Лариса с Нюшей как раз подходили под эту категорию, но в этот раз оказались в гуще событий.
– Ребята, я предлагаю пойти ко мне! У меня хорошая музыка, места всем хватит. В тесноте, как говорится, да не в обиде, – предложил Лёшка Паль.
– Я – за! – не задумываясь, выкрикнула Нюша, – Лариска тоже!
Лёшка улыбнулся, по достоинству оценив Анькину благосклонность.
– Считаю вопрос закрытым и снятым с повестки дня!
На улице девчонок ждал Андрей. Он приходил их встречать в свои выходные и дни, на которые выпадали ночные смены.
Взяв, по обыкновению, из Ларисиных рук портфель, спросив об успехах в школе, Андрей намеренно встал между Аней и Ларисой, в то время как из школы вышел Лёшка.
Ларисе стало неловко, но перебегать она не стала, только повернулась и помахала Палю рукой. Нюша тоже соизволила взмахнуть по-царски, чем удивила Андрея.
– Подружились? – спросил он, глядя на Анну.
– Мы и не ссорились! – важно ответила она, беря его под руку.
Лариса семенила рядом, понимая, как она смешно смотрится. Нюша – высокая, под стать Андрею, взрослая девушка, а она – воробей, прыгающий рядом. К внешности Андрея она привыкла, он уже не казался ей некрасивым смешным увальнем. Обычный парень с бесподобной улыбкой и ямочками на щеках, красивыми аккуратными губами, прямым носом, со спокойным взглядом серо-голубых глаз – она даже голубизну подметила, которой раньше не замечала. А главное его достоинство – добродушие и дружелюбие. Лариса ни разу не видела, чтобы Андрей вспылил! Добрый, мягкий и такой… уютный, что ли, молодой человек. Его полнота теперь не бросалась в глаза, он казался ей таким же, как и все. Может даже чуточку лучше, чем все.
– До вечера, промокашки? – спросил Андрей, передавая Ларисе портфель.
– Ага, – ответила она и скрылась в подъезде.
Вечером, когда Сергей Леонидович вернулся с работы, Лариса первым делом стала жаловаться на то, что не получается у неё Марья Антоновна.
– Жаль, что ты, золотце, ещё не посмотрела фильм. В нём Марью Антоновну замечательно сыграла Тамара Носова. Эх, показали бы его по телевидению, – вздохнул Сергей Леонидович.
Лариса передала отцу всё, что говорила Юлия Александровна. Тот выслушал, как всегда внимательно и не перебивая.
– Скоро зимние каникулы у тебя. Может, сгоняем в Питер? – Сергей Леонидович никогда не называл город Ленинградом, для него он был только Питером – Петра твореньем. – Позвоню Олежке, пусть посмотрит репертуар театров на первую половину января, а вдруг где и дают «Ревизора», – и, уже обращаясь к жене, – А, Галчонок? Съездим? Давненько ведь не были.
– Надо, конечно! Бабулю с дедом к себе заберём, совсем забыли нас, – сразу же согласилась Галина Павловна.
Она в отличие от Сергея Леонидовича давно рвалась жить в Ленинграде. Инна, жена брата мужа, работавшая в паспортном столе, уже не раз подыскивала им варианты обмена квартиры, но Сергей был категорически против. Хотя там жили все его родные, в том числе и мать с отчимом.
– В театр сходим, – мечтал уже вслух Сергей Леонидович.
– Серёжа, если только на современную пьесу! От вашего балета и классики… – но, посмотрев на дочь, Галина Павловна замолчала. – Хорошо! На что хотите!
Наутро Лариса с трудом поднялась с постели – дико болела голова, тошнило, ноги подкашивались.
– Доченька, подержи-ка градусник, – сунула ей сразу под мышку термометр Галина Павловна, находившаяся по случаю субботнего дня дома. Температуру у дочери она определяла, взглянув на ее губы. Они у Ларисы распухали и становились ярко-красными.
– Тридцать семь и пять. Давай–ка раздевайся и в постель.
– Мама! Я в школу пойду. Контрольные у нас за полугодие начались.
– Нет, Лара, я тебя с такой температурой не пущу. И врача не вызвать. Пойдём в поликлинику. Не нравится мне твой вид сегодня.
– Аня ждёт, надо предупредить, – заволновалась Лариса.
– Я предупрежу, – на ходу накидывая пальто, выбежала на улицу Галина Павловна.
Вернувшись, она быстро привела себя в порядок и повела дочь в поликлинику, которая находилась рядом с их домом в здании бывшей Ратуши.
Врача ждали долго в специально отведённом боксе. Ларису трясло, как в лихорадке. Не спасала даже накинутая на плечи верхняя одежда. Ей становилось всё хуже и хуже.
«Как же хорошо, что мама не пустила меня в школу!» – подумалось ей. Температура резко поднялась до тридцати девяти градусов, головная боль усилилась, тошнота не отступала.
Врач, дама преклонного возраста, с огромным ярко-рыжим шиньоном, пришпиленным к седым волосам, отругала мать за то, что та привела такого больного ребёнка в больницу.
– Вы знаете, не было высокой температуры. Лариса в школу хотела пойти, я не пустила, думала, что лёгкая простуда. Ведь ни кашля, ни насморка. С виду здоровая девочка была, – оправдывалась Галина Павловна, с волнением посматривая на дочь.
Ларису заставили снять школьное платье и после того, как доктор послушала её лёгкие, положили на холодную кушетку, осматривая зачем-то живот.
– Похоже на скарлатину, – задумчиво рассуждала сама с собой доктор, потом перевела взгляд на трясущуюся от страха Галину Павловну и удивлённо спросила. – Девочка не болела скарлатиной?
– Нет, не болела. Свинкой болела, ветрянкой, а скарлатиной – нет, – дважды, повторила Галина Павловна.
– В инфекционное отделение её надо госпитализировать, но там всё переполнено. Эпидемия желтухи. Не знаю, что и предпринять…
– Я не отдам ребёнка в больницу! – категорично заявила Галина Павловна.
– Хорошо. В понедельник к вам направлю участкового врача, если что – вызывайте скорую. Как можно больше пить! Морс, соки, соки и ещё раз соки. Хорошо томатный сок. И полная изоляция от других детей. Получите в регистратуре «Карантин», прикрепите к входной двери. И никого не пускать!
Галина Павловна только согласно кивала головой, испуганно посматривая на врача. Ларисе же было всё равно. Только бы скорее лечь в постель и уснуть. Она уже прикорнула на кушетке, свернувшись калачиком и не замечая холода. Спать, спать… Крутилось в её затуманенной голове. Мама уплывала, доктор растворялся.
– Доченька, надо домой! Мне не донести тебя. Можно я позвоню? Мы рядом живём, муж прибежит сразу же.
Это были последние слова, которые расслышала Лариса. Очнулась она уже дома, на кровати, в ночной фланелевой сорочке. Открыв глаза, как в тумане, увидела маму с полными слёз глазами, пытавшуюся влить ей с ложки в рот лекарство, и растерянное лицо папы. И опять тишина и пустота. Но в этой тишине ей было комфортно, ничего не болело, не мешало. Она не могла понять, зачем её поднимают и заставляют пить томатный сок или кисло-сладкий морс. Она хотела только одного – спать, спать, спать… Её опять будили, поднимали кверху рубашку, слушали, кололи уколы, после чего она вновь засыпала.
Сквозь сон до неё доносился голос Нюши, громко кричавшей о том, что Валентина Васильевна разрешила ей навестить Ларису, так как она переболела скарлатиной в детстве. Мама упорно отказывалась впустить её в комнату, тогда Нюша зарыдала в голос и прокричала, что никогда ей не простит, если с ней, Еней, что-нибудь случится!
– Тётя Галечка, пожалуйста! Мне же мама разрешила! – не утихала Анна.
– Галочка, пусти! Скарлатиной болеют один раз, ничего не случится. К тому же Валюшка сама отпустила.
Не доверяя Анне, Галина Павловна всё же позвонила Валентине Васильевне и, убедившись, что Нюша не обманывает, пропустила её в комнату.
Лариса приоткрыла глаза и попыталась кивнуть подруге. Получилось, видимо, так жалко, что Нюша тут же разрыдалась.
– Енечка, дорогая моя, пожалуйста, выздоравливай! Ты только не умирай. Это раньше не выживали от такой болезни, а теперь медицина сильная. Я же поправила-а-а-ась, – голосила над ней Нюшка. – Енечка, я тебе всё отдам, слышишь?! Только не умирай! Тебе Андрюха нравится, да забери ты его, он мне не нужен! Жирный, как откормленный индюк! Еня –я-я-я…Енечка моя! – откуда-то издалека доносилось до Ларисы. Она опять приоткрыла глаза, увидела обливавшуюся слезами Нюшку и улыбнулась.
– Ань, я не умру, – еле слышно прошептала она. – Я же Лариса, а не Валентина… – скривила Лариса губы в подобие улыбки.
– Енечка, ты уже говоришь! – Нюша начала беспрерывно гладить её по руке, не обращая внимания на катившиеся из глаз слёзы:
– Пална, Леонидыч! Она живая! И улыбается.
В комнату одновременно вошли родители, тревожно поглядывая то на Ларису, то на Аню.
Больше Лара ничего не помнила. Опять забытьё, но совсем на короткое время. Болезнь с трудом, но отступала. Это было видно по маминым и папиным глазам – потухшие было, они вновь засветились, излучая любовь и тепло.
Через несколько дней пришёл Андрей, которого Галина Павловна, стоявшая как Цербер, тоже пыталась не пустить, но он так упрашивал, что ему дали возможность навестить больную.
– Промокашка, ты чего так всех напугала-то? – спрашивал он у Ларисы своим бархатным голосом. – Выздоравливай скорее! На каток пойдём. Я знаю, что ты любишь коньки, – говорил Андрей, глядя на нее своими добрыми и светлыми глазами.
– Я постараюсь, я обязательно поправлюсь, – пообещала она ему, в то время как в голове отдавались строки из когда-то любимого стихотворения Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки». Они так отчётливо звучали, что Лариса машинально провела рукой по волосам и облегчённо вздохнула. Слава Богу, что не оказалось «ёжика», а то как бы она сейчас смотрелась? Она попыталась облизнуть потрескавшиеся от жара губы, но, ощутив боль, только сморщилась.
Андрей дотронулся до её лба рукой, и Ларису окатило приятной прохладой. Как же хорошо, когда тело не горит.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/10/17/93
Фото из Интернета. Спасибо Автору.