Фигура в чёрном стояла рядом, недвижимая и бесконечно уставшая. Молодое солнце превращало выбивающиеся из-под капюшона волосы в золото.
— Павлины не сдаются. Никогда.
Её голос почти терялся в шуме волн, но Ллириелл слышал. Он мог бы угадать, что тётка говорит, по движению губ, если бы та не пряталась от жарких лучей. Верно... Чем старше становишься, тем больше они жгут. Когда-нибудь и он станет, как бешеная крыса, таиться до вечерней зари в прохладных покоях и выходить лишь под лунный свет. Если доживёт.
— Ты должен идти дальше, Ллириелл, — шептала правительница, с ожесточением глядя вперёд, словно выискивая на горизонте далёкие берега материковой Империи. — А мы останемся. Нами были убиты сотни и тысячи, но это не сделало нас сильнее. Короткоживущие могут помочь, но могут и отказать. И я не знаю, кого просить о помощи. Искать придётся тебе самому.
«Мне жаль», — говорил её взгляд, но вслух Льерриал только пожелала ему попутного ветра. Ллириелл был благодарен. Он уже давно мужчина, а не маленькое напуганное дитя. Он уплывёт к короткоживущим и приведёт войско. Он очистит свою землю любой ценой. И отомстит.
— Твоя мать умерла, чтобы ты жил.
Сжимая его руки, Льерриал поглядела на него почти свирепо. Седая, слишком рано постаревшая, но не утратившая остроты зубов и нечеловеческой силы.
— Твой отец умер, чтобы ты жил.
Безжалостное солнце, ласкающее кожу Ллириелла, обжигало её руки. Совсем не так, как в сказках, нет, но к вечеру быстро алеющая кожа вздуется и пойдёт нарывами, и потребуются недели, чтобы не осталось следов.
— Я умру, чтобы ты жил. — Она отпустила его, с горечью глядя, как племянник спешит расправить задравшиеся рукава её плаща. — Не дай чужакам себя убить, Лир. И не забывай нас.
И отомстит.
— Возвращайся.
***
Он не видел Койо уже много лет, но до сих пор помнил его пустынные берега и грохот волн в бурю. Помнил запах океана и мокрых парусов, вкус крови во время ливня и смех своей тётки. Она погибла в бою — как и подобает главе Павлинов, с оружием в руках и разрывая глотки врагов. Она не дожила до двухсотлетия всего три года.
Сейчас Койо управляет совет старейшин, дожидаясь законного правителя. После того, как Дом Аркс вмешался в бойню на островах, там стало настолько безопасно, насколько возможно для народа безбожников и кровопийц. В качестве платы Ллириелл поклялся помочь другу и союзнику в уже его войне.
За столько времени он поучаствовал в сопротивлении неудавшемуся перевороту, затем — ещё одному, побывал в заточении, получил колдовское клеймо и изрядно поднаторел в магии. Будь его воля — и он купался бы в золоте, пил редчайшее вино, словно воду, и стал первым советником лорда. Будь его воля...
Прежде он считал свои острова прекраснейшим местом на свете. Теперь — понимал, что после Белого Города заскучает бродить среди песков и деревьев. Смешно, как покорёжила его жизнь: пират без корабля, чиновник без амбиций.
Вечерней зарёй он порой лежал в саду, слушая шум фонтанов, и вспоминал дом. Флот, блики на воде и брызги, что слаще любого вина холеных, изнеженных южан. Прозрачная синева там, где океан сливается с небом.
Ллириелл понимал, что никогда не вернётся домой.
Осколок океана он увидел лишь однажды — в глазах женщины из Империи. Её кожа была темна, как песок, омытый волной, и так же солона от пота и слёз, а глаза заполняла вода.
«Гадкоязычная дрянь», — сказал о ней его лорд, повелитель и друг, отдав приказ, которому Лир не смог противиться. После он часами напролёт думал, не в силах заснуть, и разглядывал свою руку. Клеймо, подаренное ему, теперь не было знаком силы, власти и тайных знаний. Оно стало меткой насильника и безвольной тряпки.
«Гадкоязычная дрянь», — повторял он про себя, стараясь забыть то унижение. Прежде ему приходилось выполнять куда более грязные поручения, и совесть не кипела, пожирая разум. Прежде он видел множество синеглазых женщин, и ещё больше — тех, кто силой духа и несгибаемостью может поспорить со штормом.
«Гадкоязычная дрянь», — смеялся он вместе с остальными на совете, когда речь заходила о докладах шпионов. «Святая» разродилась бастардом. Два покушения на белобрысую шлюху, одно — почти удачное. «Девка с яйцами» пытается командовать кардинальским синодом и требует себе гвардию Птиц. Ещё немного, и она пойдёт воевать вместо своего долговязого мужа. Может, хоть на поле битвы сдохнет.
«Дрянь».
Он знал, что если хоть единая душа, живая или не слишком, узнает о его переписке, Энрикс сделает всё, чтобы выбить из друга эту дурь. Понадобится — так скуёт и методично переворошит память, вырезая все мысли о Елене Каррэра, не побрезгует. Но писал, писал каждую декаду, если не чаще. Преданность Дому Аркс не позволяла выдавать военных тайн или описывать происходящие стычки, и он обходил эти темы так, как мог. Ему было известно, о ком ей не хватает вестей.
Лир не сомневался, что она не простит, но надеялся на искупление. И готов был рискнуть союзом и собой ради малого проявления благосклонности — и облегчения чувства вины. И мать, и Льерриал поняли бы его мотивы.