Легенда о Палден Лхамо

               


                Легенда о Палден Лхамо.
                Рассказ.
                (по мотивам тибетской легенды о Палден Лхамо)

                18+


Прозрачный, как будто едва слышно звенящий, от наступающего, совместно с ночной тенью холода, воздух, был похож на перевернутую стеклянную полусферу, в которой, без искажений отражались такие близкие звезды, окружившие полную Луну, разрисованную замысловатыми узорами. Потрескивания от костра разлетались в разные стороны, чтобы в следующий миг столкнуться с одной из насупившихся скал, окруживших небольшую, ровную, как стол площадку и, многократно повторяясь, унестись куда – неведомо. 

Над ним завис закопченный алюминиевый чайник, в котором с тихим рокотом медленно закипала вода. У костра, зябко кутаясь в запыленную одежду, сидели трое. Хватало лишь беглого взгляда, чтобы заметить: двое из них были юнцами, почти мальчишками, у которых под носом редкими кисточками, уже проявились жидкие усики, третий же человек уже давно переступил жизненный порог, который обычно называют почтенным возрастом.

В свете костра, раскосые глаза юношей сверкали озорством, то и дело один пихал другого локтем в бок, после чего задира получал зеркальный ответ, и иногда это перерастало в легкую беззлобную перепалку, а окружившие площадку скалы отражали задорный юношеский смех.

Старик, в отличие от детей, был почти неподвижен и задумчив. Через пелену близоруких глаз, он, не отрываясь, наблюдал за гипнотическим танцем красно-желтых языков пламени. Огрубевшими пальцами от прожитых лет, полных  борьбы за  выживание в этих суровых краях, он перебирал костяные бусинки длинных четок, каждая из которых была выполнена в виде человеческого черепа. Его губы шевелились в такт их пощелкиванию, и иногда возможно было расслышать слоги начитываемой им мантры: «Ом мани падме хум». В седых, длинных и спутанных волосах стрика, запутался зябкий ветерок, отчего создавалось впечатление, будто его волосы, словно живые, шевелятся сами собой. Умиротворение в его глазах было абсолютным. Казалось ничто, и даже юношеская озорная возня, не смогла нарушить его. И вот даже задорный смех, как будто подчиняясь покою исходящему от него, стал звучать все реже, пререкания постепенно сошли на-нет и вскоре, над площадкой повисла почти полная тишина, в которую вплетались лишь потрескивание костра и все более настойчивый шум закипающей воды.

– Дедушка Дава! – окликнул старика один из молодых людей.

Старик, как бы с неохотой отвел свой взгляд от огня, и перевел его на мальчика. В умиротворяющей пелене его глаз, извивались красно-желтые язычки пламени, словно это были два маленьких костра разведенных на темно-сером льду.

– Дедушка Дава, – вновь сказал юноша, увидев, что привлек к себе внимание старика, – давеча вы обещали на каждой стоянке рассказывать нам по одной сказке, но до сих пор так ничего и не рассказали.

Старик едва заметно ухмыльнулся.

– Сходи, Пхубу, – хриплым голосом сказал он ему, – посмотри: все ли в порядке с лошадьми, да подсыпь им овса побольше. Если не вмешаются злые силы и карма позволит, нам осталось всего лишь два дня пути до твоей деревни. Ночь обещает быть холодной, на сытый желудок им будет теплее. Да и ни к чему им тащить лишний груз. Они и так устали. Пусть поедят, как следует.

Юноша резво поднялся на ноги с лежащей на стылой земле затертой шкуры яка и почти бегом направился к ближайшей скале, в тени которой едва угадывались силуэты нескольких тибетских лошадок. С его приближением раздалось лошадиное фырканье и позвякивание колокольчиков.

Из помятого, закопченного горлышка чайника повалил густой пар. Это могло означать лишь одно – вода в нем, наконец, закипела, но оставшиеся у костра старик и юноша, не спешили снимать его с огня. Молодой человек, словно следуя примеру старшего, так же умиротворенно взирал на языки пламени и не высказывал никакого беспокойства.

Вскоре вернулся Пхубу. Он уже намеривался расположиться на своем прежнем месте, когда его окликнул дедушка Дава.

– Постой, Пхубу, – сказал он, – достань прежде из моей седельной сумки все, что нужно для заваривания чая.

Пхубу с готовность подчинился и, извлекая из потертой темно-красной сумки, украшенной белым узором в виде бесконечного узла, чайные принадлежности, услужливо ставил их на расстеленный на земле квадратный обрез ткани рядом со стариком так, чтобы ему было удобно до них дотянуться, не вставая с места. Среди них находились стопкой сложенные глиняные пиалы, нижняя из которых была заметно крупнее остальных трех, баночка с топленым маслом яка, запечатанная деревянной пробкой бутыль молока, кожаный мешочек с солью, кружевная костяная кисточка тонкой работы и круглый, ноздрястый, темный ячменный хлеб. Как только Пхубу закончил выставлять принадлежности для чая и еду. Дедушка Дава, предварительно обернув ручку куском кожи, снял чайник с огня, затем накрыв большую пиалу куском темной неплотной материи, стал осторожно, дабы не облиться кипятком, лить содержимое чайника в нее. Этим содержимым оказался крупнолистовой черный чай. Материя служила здесь чем-то вроде чайного ситечка, чтобы ни одна чаинка не смогла проникнуть в этот бодрящий, согревающий напиток. Когда большая пиала была наполнена больше чем на половину, старик при помощи широкого ножа зачерпнул из баночки топленого масла и стряхнул его с лезвия в исходящую паром темную, как безлунная ночь жидкость. Затем добавил туда же немного соли, налил молока и принялся взбивать его, потемневшей от времени и частого использования костяной кисточкой.

Наблюдая за его манипуляциями, юноши вновь приступили к своей возне, но вот пенный напиток был налит в пиалы, каждому досталось по куску ячменного хлеба и все трое приступили к еде. Несколько минут над площадкой не раздавалось ни звука, если не считать потрескивания костра и звонкие прихлебывания, которые раздавались почти ритмично: один за другим.

Под этот аккомпанемент ужин продолжался до своего конца, но вот пиалы были опорожнены полностью, и Пхубу тут же убрал всю посуду обратно в седельную сумку старика. Поскольку, это делал именно он, становилось понятным, что юноша является в этой компании самым младшим по возрасту. Однако это нисколько его не угнетало. Пхубу делал все расторопно и с почтением. Не успел он вновь опуститься на свое место. Как послышался хриплый голос дедушки Дава.

– Сегодня полнолуние, – произнес старик, – хороший повод, чтобы рассказать вам легенду о Палден Лхамо…

– Ну-у, – протянул второй молодой человек, – эту историю я уже слышал много раз…

– Не торопись, Церин, – одернул его дедушка Дава, – я знаю, что каждый тибетец знает историю покровительницы Страны Снегов. Однако я хочу рассказать вам эту легенду так, как в свое время мне рассказывала ее моя матушка, а она была большой мастерицей рассказывать сказки и легенды. Поверь, ты еще никогда не слышал эту легенду настолько подробно, как слышал ее я от моей и поныне здравствующей мамы…

– Ваша матушка еще жива? – удивленно встрепенулся Пхубу. – Да и вы, дедушка, прослыли, как сказитель каких мало.

– Да, дети, – добродушно улыбнулся старик. – Моя мама еще жива и пребывает в добром здравии. Пусть с ней и дальше будет благословение Бхайшаджьягуру.

Он кротко сложил ладони у сердца в молитвенном жесте.

– Сколько же лет ей сейчас должно быть? – спросил Церин.

– Точно никто не знает, – пряча в седых длинных усах улыбку, ответил старик. – Да и не об этом сейчас речь…

Увидев, что молодые люди готовы его слушать, он продолжил.

– Давным-давно, когда горы были еще не так стары, как сейчас, одну высокогорную местность облюбовал ужасный ракшас – демон людоед, который не брезговал ни стариками, ни грудными детьми. Каждое утро, после ушедшей полнолунной ночи, в одной из деревень раздавались скорбные причитания по своему пропавшему родственнику или близкому. От них не оставалось ничего, кроме крови на земле и на стенах домов. Демон терзал их в темноте, причем никто, даже находившиеся в одной комнате с ним люди, не могли слышать ни звука. Околдованные темными чарами демона, люди засыпали так глубоко, как будто умирали и с первыми лучами солнца, они словно возвращались к жизни, с ужасом обнаруживая повсюду кровь и пропажу одного из членов своей семьи.

– Но почему люди не могли устроить на демона засаду?! – взволнованный рассказом старика, воскликнул Пхубу.

– Конечно, Пхубу, – ответил старик, – люди много раз пытались устроить на него засаду, но все было бесполезно. Как-то во время полнолуния, двое самых сильных и смелых воинов из одной большой деревни, в которую демон наведывался чаще других, задумали подстеречь и затем убить ракшаса. В качестве приманки они решили использовать младенца, которому отроду было не более трех месяцев. Давно было замечено: нежить предпочитала пожирать именно маленьких детей, и только если ей, по какой-то причине, было до них не добраться, не брезговала остальными, а мальчик этот был самым юным из оставшихся детей, кто появился в этой деревне на свет последним.

Посоветовавшись со старейшинами, воины решили устроить засаду на демона прямо в доме младенца. Они одели на себя кольчуги, взяли мечи, а также луки с колчанами полными заговоренных стрел и, получив благословение своих родителей, попрощавшись с женами и детьми, отправились ночевать в дом к новорожденному. Воины поклялись родителям младенца всю ночь не смыкать глаз и остались сторожить их ребенка, в одной с ними комнате, расположившись так, чтобы детская колыбель находилась у них за спиной, а вход снаружи перед ними. И вот пришло время, когда обычные люди ложатся спать, смельчаки достали мечи из ножен, положили тугие луки со вставленными в тетиву стрелами себе на колени, потушили масленые светильники и огонь в очаге и принялись ждать.

Старик прервался и к чему-то прислушался. Но вокруг царила абсолютная тишина. Дети, увлеченно слушая рассказ, открыли рот, и казалось, не дышали. Даже ветер, словно присоединившись к ним стих, затаив дыхание…

– Луна уже нисходила по небосклону, родители младенца, успокоенные присутствием в их доме охраны, крепко спали, и только отважные воины сидели в темноте беззвучно, стараясь даже моргать как можно реже. В комнате так было тихо, что каждый из воинов слышал, как стучит сердце своего соседа. Иногда, чтобы убедиться, что его напарник не заснул, кто-нибудь из них осторожно пихал локтем соседа в бок, и каждый раз получал такой же ответ.

Ночь казалась им бесконечно длинной. Она уже подходила к концу, когда одолевавшая их сонливость стала особенно невыносимой и вот, один из них задремал на мгновение, но вскоре пришел в себя из-за стука, который, упав на дощатый пол, издала стрела, выскользнувшая из его ослабленных дремотой рук. Воин спохватившись, тут же нагнулся к ней и оцепенел от страха – стрела лежала в свете Луны, который падал на пол из дверного проема. Скованный ужасом он медленно поднял глаза к входной двери, и дом содрогнулся от его душераздирающего крика: дверь была полностью открыта, и на фоне полнолуния он отчетливо увидел демона – существо телом похожее на огромного кабана с лапами ирбиса и головою волка. В огромных, чуть загнутых назад клыках демон сжимал окровавленное тельце ребенка, а тело его мертвого товарища тащил за длинные волосы по земле волоком. Не оборачиваясь на крик, ракшас словно растворился в лунном свете и исчез без остатка.

На безумный крик воина тут же прибежали родители младенца и, увидев окровавленную колыбель, закричали и запричитали так жалобно и громко, что вскоре вся деревня сбежалась на их крик. Утешить несчастных было невозможно. Казалось, будто всю деревню накрыла одна большая скорбная тень и сквозь нее будет невозможно пробиться даже солнечным лучам, что уже появились над вершинами гор, раскрасив небо на востоке в кроваво-красный оттенок.

– А, что стало потом с тем воином, что остался в живых? – еле выговаривая слова, шепотом спросил Церин.

– Матушка рассказывала, что он полностью поседел и превратился в безумного дряхлого старца, что через несколько дней его нашли мертвым во дворе его дома. Бедняга покончил с собой, бросившись грудью на острие своего меча.

                *******

Мальчики сидели с широко открытыми от страха глазами и жадно ловили каждое слово рассказчика. Старик тем временем продолжал.

– Аристократ, которому принадлежала эта деревня, решил собрать совет из представителей всех окрестных деревень, которые пострадали от демона. Его гонцы оседлали быстрых лошадей, взяли припасы на дорогу и, разъехались во все стороны света. Через несколько дней в деревню стали съезжаться мудрецы и знать окрестности. Но деревни располагались довольно далеко друг от друга, а дороги той высокогорной местности плохо подходили для быстрой езды, поэтому, пока не приехали представители из самых удаленных деревень, пришлось прождать пару недель. Из иных богатых деревень приехали аристократы с большой и пышной свитой, а из некоторых, самых бедных, не более одного убеленного сединами старика, в сопровождении всего лишь одного помощника.

И вот все представители, числом около двухсот человек, собрались в центре деревни. Стоял сильный шум. Те, кто побогаче кричали и не давали сказать и слова тем, кто победнее. Прийти к единому решению в таком гвалте не представлялось возможным. Но здесь, с трудом пробиваясь сквозь шум, раздались постукивания молитвенного барабанчика – дамару и людские крики быстро стали стихать. Как по команде, взволнованные лица, стали оборачиваться на этот звук.

– Кто это? Кто это? – спрашивали друг у друга люди, указывая на седого старика, чье лицо, покрытое длинной седой бородой, было полно умиротворения и неги, который уверенной неторопливой поступью шел сквозь толпу, разрезая ее пополам, словно снежная гора темную тучу.

Из одежды на старце не было почти ничего, кроме хлопчатобумажной набедренной повязки, а его длинные седые волосы были собраны узлом у него на макушке и эти признаки, красноречиво выдавали в нем отшельника – йогина. В правой руке он держал дамару, которая издавала равномерное: тук-тук-тук.

– Это пещерный йогин, – узнал старца кто-то. – Но все думали, что он давно умер. Нам очень повезло, что он пришел сюда, о его сиддхи ходят легенды. Если кто и знает – как победить демона, то только он!

По мере того, как йогин продвигался сквозь толпу, ее настроение из состояния отчаяния, постепенно перерастало в ликование. К тому моменту, как он достиг центра толпы, люди скандировали:

– Са-ду! Са-ду! Са-ду!

Аристократ – хозяин деревни, поднял правую руку вверх, призывая людей к тишине, и как только голоса стихли, радостно улыбаясь, почтительно склонившись к старцу, и сложив руки у сердца в молитвенном жесте, спросил:

– С чем пожаловали к нам, достопочтенный?

– Вы и так знаете – зачем я здесь, – тихим голосом ответил йогин.

– Да, – довольно улыбаясь, сказал аристократ, – не будем терять времени на пустые формальности. И так, как нам победить демона?

– Вам нужно принести ему в жертву прекрасную девственницу, – ответил йогин.

– Человеческое жертвоприношение?! – удивленно воскликнул аристократ, и толпа вторила ему разочарованным ропотом.

– Нет, – отвечал ему йогин, – она должна сделать это добровольно.

Над площадью повисло тягостное молчание, а йогин тем временем продолжал.

– Эта девушка должна отличаться не только храбростью, что доступна далеко не каждому мужчине, но и редкой красотой, что доступна далеко не каждой женщине.

– Но где нам взять такую девушку? – в отчаянии всплеснул руками в воздухе аристократ – Мыслимо ли, чтобы кто-то отвечал описанным вами качествам?

– Она уже давно среди вас, – тихо сказал йогин.

Людская толпа загудела. Люди стали озираться по сторонам, внимательно вглядываясь в лица близстоящих, словно пытаясь увидеть там ту самую девушку, о которой только что поведал йогин.

– Так может, ты просто назовешь ее нам? – раздался голос из толпы.

Толпа, приветствуя это, одобрительно загудела.

– Нет, – спокойно возразил йогин, – она должна сама объявить себя. Иного пути нет, ведь она должна решиться на это добровольно.

– Поверьте, садху, – возразил аристократ, – в наших окрестностях нет ни одной девушки, чтобы отличалась описанной вами красотой, иначе я бы давно об этом знал.

Йогин насмешливо посмотрел на него из-под свисающих на глаза длинных седых бровей и ничего не ответил. Не выдерживая взгляда садху, аристократ опустил свои глаза долу.

– Есть ли другой способ убить демона, – спросил у йогина аристократ.

– Нет, – отвечал йогин.

Но не успел он это сказать, как из толпы к ним донесся женский голос, похожий на карканье вороны.

– Вы забыли про мою дочь!

Толпа расступилась, и все глаза теперь были обращены к оборванной нищей старухе, что сгорбившись едва ли не до земли, опиралась на деревянный изогнутый в нескольких местах посох, на котором, с опаской поглядывая на людей, сидели две вороны.

– Твою дочь, старуха? – удивленно протянул аристократ.

– Старая ведьма явилась! – зашелестела толпа. – О чем это она говорит? Откуда у нее дочь?

– Да, сын благородной семьи, – усмехнулась старуха. – Вы забыли про мою дочь, что уже несколько месяцев прислуживает в твоем доме.

В уме аристократа мелькнула прядь огненных волос.

– Так это твоя дочь? – воскликнул он.

– Да, сын благородной семьи, – ухмыльнулась старуха, – Палден Лхамо – моя дочь. Знаю-знаю, – удовлетворенно захихикала ведьма, – ты уже полностью ощутил на себе ее силу.

– Да как ты смеешь, старая ведьма! – возмутился аристократ – Уродливее твоей дочери вряд ли кто-то найдется в Стране Снегов!

 – Но ведь ты так не считаешь, сын благородной семьи – погрозила ему ведьма указательным пальцем с невероятно длинным и идеально чистым ногтем, – Всем известно, что ты забыл про всех своих жен из-за Палден Лхамо.

– Стража! – вскричал аристократ.

– Постойте, – подал здесь голос йогин, – прикажите лучше привести к нам Палден Лхамо.

– Приказать именно это я, и хотел, – немного смутившись, ответил аристократ.

Люди, не понимая, что происходит, и, как бы отступая на второй план, отступили от аристократа, йогина и ведьмы, притихли. И в той тишине тихий грудной женский голос, похожий на неспешное звучание ручья, был услышан всеми.

– Я и так здесь!

Люди, оборачиваясь на него, расступились. В образовавшей в толпе прорехе стояла девушка невысокого роста. Ее лицо, почти полностью, скрывала накидка из обреза ткани.

– Назови себя, – сказал аристократ, и его лицо приняло надменное выражение.

– Палден Лхамо, – тихо отвечала девушка.

– Но ведь мы здесь говорили о прекрасной девушке, – засмеялся аристократ. – Не так ли? Так пусть она уберет эту тряпку со своей головы, чтобы все могли убедиться, что она – далеко не та, кто нам нужен.

– Да, моя девочка, – торжествующе захохотала ведьма, – Яви им свой лик!

Вороны, сидевшие до этого молча на ее посохе, вторили ей звонким карканьем.

Толпа взволнованно загудела, но в тот момент, когда девушка, горделивым и неспешным жестом сняла со своей головы покрывало, вдруг замолчала, как будто поперхнулась, но вскоре вновь загудела, но уже восторженно, как будто прокашлялась.

– Она действительно прекрасна! – тут и там раздавались восхищенные голоса. – Старая ведьма права.

Эти восхищенные голоса принадлежали по большей части мужчинам. Их глаза, не отрываясь, восторженно смотрели на Палден Лхамо. Женщины же, в своем большинстве молчали. Иные из них были словно смущены и пристыжены. Иные, с нескрываемой завистью смотрели на ее, как бы спряденные из солнечного огня волосы, что были сплетены во множество косичек и аккуратно убраны вокруг головы. Но не только этот, весьма редкий для тибетцев цвет волос, вызывал у окруживших Палден Лхамо людей такие эмоции. Все остальное: и полные, резко очерченные губы девушки, ее тонкий, словно выточенный из слоновьей кости нос, а в особенности ее глаза, похожие на разделенную на две равные половинки полную Луну, были прекрасны. Нисколько не смущенная к себе подобным вниманием множества людей, она непринужденно улыбалась, отчего на ее румяных щеках образовались две смешливые ямочки.

– Ты все слышала, девочка, – ласково улыбаясь, сказал йогин. – Что скажешь ты нам на это?

– Я согласна!

Она ответила все с той же непринужденной улыбкой.

– Но ведь это очень опасно, – возразил йогин. – Ты можешь погибнуть.

– Уж лучше погибнуть от клыков демона, – открыто глядя в глаза йогину, горделиво отвечала Палден Лхамо, – чем жить, каждый раз узнавая о чьей-то гибели, особенно о гибели детей, думая, что могла помочь им, но из-за малодушия не сделала этого.

–  Ответ достойный настоящей женщины, – удовлетворенно произнес йогин. – В ком сияет материнская природа, природа сострадания к живущим.

– Молодец, дочь моя! – подходя к Палден Лхамо, удовлетворенно хмыкнула ведьма.

– Ма! – воскликнула девушка, и они нежно соприкоснулись лбами.

– Лха-мо, Лха-мо! – принялась скандировать толпа имя отважной защитницы, но быстро смолкла, реагируя на поднятую вверх руку аристократа.

– Но как она сможет разыскать ракшаса? – спросил он садху. – А когда найдет, как ей – слабой девушке убить его, если это не смогли сделать лучшие воины?

Людская толпа, реагировала на эти слова взволнованным ропотом.

– Мои вороны покажут ей дорогу, – ухмыльнувшись сказала ведьма.

– А победить она его сможет вот этим кинжалом, – в руках йогина в лучах заходящего солнца тускло блеснул трехгранный ритуальный кинжал – «килая». – Также я открою ей с глазу на глаз очень древний и тайный ритуал, что поможет ей победить ракшаса. – йогин повернулся к девушке и покачал головой. – Но думаю, стоит сказать, что благополучный исход – вовсе не гарантирован. Я знаю – ты найдешь демона, но вот сможешь ли ты его победить, скрыто от моего взора туманом.

                *******

Дедушка Дава замолчал, нагнулся к куче хвороста, что была неподалеку от него и как только костер, накинувшись на это угощение, стал разгораться, хотел продолжить, но тут же осекся и пристально посмотрел за спины юношам, сидевшим все это время почти неподвижно.

– Ом мани падме хум! – прошептал он.

Лицо старика выражало благоговение и трепет, поэтому юноши стали осторожно оборачиваться вслед за его взглядом. От удивления их рты раскрылись еще шире, чем были во время рассказа: в нескольких шагах от них, куда свет от костра едва доставал, на самой грани между полумраком и тьмой сидели две вороны, как если бы они, преодолев грань между легендой и реальностью, соединили их.

– Да, мальчики, – тихо произнес старик и от его голоса у мальчишек по спинам побежали мурашки, – думаю вам известно, что две вороны – символ защитницы Палден Лхамо. Получается, что она сейчас слышит нас. А значит, мне нужно хорошенько постараться, чтобы ничего не напутать во время рассказа, чтобы не обидеть защитницу Сраны Снегов.

– А ее разве можно обидеть? – удивился Цирин.

– Конечно, нет. Ведь ее сострадание к нам безгранично. Но так проще выразить всю важность этого повествования, именно поэтому я так и сказал.

Дедушка Дава, собираясь с мыслями, вновь замолчал, но вскоре над стоянкой опять зазвучал его спокойный, похожий на размеренное потрескивание костра, голос.

– Прошло уже несколько дней и ночей с тех пор, как Палден Лхамо отправилась в путь. Казалось туман, который не позволял видеть будущее йогину, также накрыл и узкую тропинку, по которой она шла все это время, ведя под узду мула. Как и сказала старая ведьма, две ее вороны сопровождали девушку в пути. Иногда, растворяясь в тумане, они оставляли одну, но Палден Лхамо, не ожидая возвращения птиц, продолжала идти дальше и неизменно вновь обнаруживала их спокойно сидящими на камнях вблизи тропинки.

Но вовсе не трудная тропа волновала девушку больше всего. Древний ритуал, что должен помочь ей убить ракшаса, о котором поведал ей йогин, тяжким камнем лежал у нее на сердце. Садху ей посоветовал вначале хорошенько представить себе – как она проводит этот ритуал во всех подробностях, тогда смирившись с ним, девушке будет намного проще, сделать все, что для этого необходимо и не испугаться в последний момент.

– Помни, пока в твое сердце не просочится страх, – вспомнила она слова йогина,  – ты – не уязвима.

Однако сам ритуал был запределен для чистого сердца девушки. Но, как сказал йогин в той напутственной своей речи, другого пути убить ракшаса – нет.

И она вновь и вновь представляла себе, как проводит его. Иногда, от воображаемых картинок и связанных с ними чувств, на глаза девушки набегали горькие слезы, иногда она содрогалась от тошноты, но она все шла вперед по горной тропе. Ее поступь становилась все тверже, а глаза постепенно высохли.

Шла первая ночь полнолуния, припасы подходили к концу, Палден Лхамо решила остановиться передохнуть. Союз темноты и тумана была почти полным, и тропинки было уже не видно. Даже вороны, как ей показалось, не хотели никуда лететь. Девушка выбрала площадку, закрытую от ветра скалой, собрала на склонах хворост и разожгла костер. Распрягая мула, она заглянула в седельные сумки: из дорожных припасов осталось лишь немного воды, несколько шариков чая, да кусок ржаного хлеба.

Вскипятив воды, она заварила чай, достала хлеб и, предварительно отломив от него по куску и кинув их воронам, хотела уже приступить к ужину, как вдруг вороны, захлопав крыльями, резко сорвались со своих мест и унеслись в ночное небо. Проводив ворон удивленным взглядом, Палден Лхамо поднесла хлеб к своим губам, но так и не сумела откусить от него и маленького кусочка, ведь костер стал стремительно меркнуть у нее на глазах. Нет. С самими костром все было в порядке, языки пламени все также резво переплетались, но почему-то от них почти не исходило света. Она резко обернулась, но ничего не увидела, за линией света падающего от костра, теперь едва достававшего до нее, колыхался сизый туман. Мул вел себя как-то слишком спокойно. Растворяясь в темноте, он как будто глубоко засыпал, и чем меньше света излучал костер, тем сильнее. И тут она ощутила, как леденящий ужас ударил по ней откуда-то извне, но она вдохнула свет, как учил ее йогин, представив, как он разливается по ее телу и ужас, теряя силу, вскоре исчез.

Девушка всем своим сердцем ощущала присутствие кого-то, кто находился за линией света и не спускал с нее глаз. Внезапно раздался рыкающий клекот немного в стороне от площадки. Этот кто-то перемещался вдоль границы света и тьмы, не отрывая глаз от Палден Лхамо. Она, не моргая всматривалась в темноту, и все ее чувства были обострены настолько, что казалось – она способна услышать, как бьется сердце у маленькой серой мышки, которая устроила свои норку вблизи ее стоянки.

И тут девушка поняла, что пришла туда, куда шла все последнее время.

– Я слышу тебя, любимый, – поднимаясь на ноги, сказала она.

Туман вторил ей эхом: любимый-любимый-любимый…

И, словно отвечая ей, из его глубин вновь раздался клокочущий рык.

– Я пришла сюда ради тебя! – крикнула она в туман, юркими, быстрыми пальцами расплетая узел из косичек у себя на голове, отчего они рассыпались по ее хрупким плечам, подобно двум длинным занавесям.

Ее вид был очень решителен и прекрасен, казалось звезды, запутавшись в ее раскиданных по плечам волосах, тоже упали ей на плечи вместе с ними и освещали ее своим холодным мерцанием:

– Ты пришла сюда не ради меня, – теперь рычащий клекот напоминал человеческую речь. – Ты здесь ради тех людишек, что дрожат там в ночи. Ты пришла сюда, чтобы продлить их ужас…

Клекот внезапно смолк, и тут Палден Лхамо почувствовала на своем затылке чье-то горячее дыхание, и ее тонких ноздрей коснулся его гнилостный смрад.

Девушка резко обернулась. Ее ноги вдруг стали ватными и она едва не упала в обморок: на нее сверху вниз, черными точками зрачков, что почти утонули в холодных белках глаз, из темноты в упор смотрела огромная волчья голова. Остальное тело демона было скрыто темнотой и туманом, из-за чего создавалось впечатление, что волчья голова свободно парит в воздухе.

– И так, – прорычал демон, не мигая глядя прямо ей в глаза, – Зачем ты здесь?

Не задумавшись ни на миг и не отведя в сторону своих глаз, вложив в свой голос, как можно больше уверенности, девушка отвечала:

– Потому, что я люблю тебя!

Волчья голова застыла на несколько мгновений в ночном воздухе, но вскоре над площадкой вновь раздался рык.

– Почему?

– Потому, что ты – лучший защитник.

– Защитник?  – черные точки зрачков растворились в белизне белков.

– Да, защитник, – голос девушки был тверд и уверен. – Если бы карма убитых тобой людей, была чиста, ты бы никогда не смог до них добраться. А это значит, что ты – защитник. Ты избавляешь этот мир от многих нехороших людей, то зло, что ты причиняешь – необходимо, чтобы победить еще большее зло. Так кого мне любить? Тех, кто, прячась в темноте, бояться даже звука собственного вздоха, или того, кто царит над их страхами беспредельно?

Зрачки ракшаса расширились, превратившись из точек в две темные пещеры.

– Я знаю, как тебя зовут, Палден Лхамо! – яростно прорычал он. – Я знаю, что тебя послали, чтобы убить меня.

Девушка качнула волосами.

– Нет, любимый!  – глядя ракшасу в глаза, сказала она. – Какая бы девушка смогла тебя убить, если даже лучшие воины не смогли сделать этого? Кто, пребывая в своем уме, стал бы поручать слабой девушке такое? Нет, любимый. Я здесь, чтобы успокоить тебя. Чтобы разделить с тобой все твое одиночество. Чтобы стать твоей супругой. Неужели ты боишься меня?

Палден Лхамо так отдалась своей роли, что заблестевшие на ее глазах слезы, лишь подтверждали правдивость ее пламенных слов.

– Боюсь тебя? – переспросил демон. И его рык стал прерывистым, как будто он рассмеялся. – Иди за мной!

Волчья голова качнулась в сторону, как бы приглашая девушку идти следом, и растаяла в тумане. Палден Лхамо вступила в туман и, различая в нем лишь смутные очертания огромного тела ракшаса, пошла за ним.

Но к ее удивлению, она успела совершить лишь несколько десятков шагов, как оказалась у темного входа в пещеру. По ощущениям Палден Лхамо демон скрылся только, что в ее глубине. Она превратилась вслух, но не могла ничего расслышать. В пещере царствовали абсолютная тьма и не менее непроницаемая тишина.

– Ну, что же ты застыла там, у входа?  – раздался рык из пещеры.

– Но мне ничего не видно, – ответила девушка.

– А-а! – засмеялся демон, – совсем забыл, что людишки не могут видеть в темноте.

Внезапно изнутри пещеру осветили языки красного пламени.

– Узри меня в моем полном великолепии! – вскричал он, возгорая.

Красное пламя ударило из него во все стороны, как солнечные лучи из Солнца. Однако если солнечные лучи приносят радость и умиротворение, то эти языки пламени, цвета крови, были бесконечно отвратительны. Красный свет лизал стены и низкий свод пещеры, из неровностей и трещин рисуя на них людские лица, перекошенные ужасом. 

– О, ты прекрасен, любимый! – вдохнув свет, сказала девушка.

– О, ну если ты так действительно считаешь, – ухмыльнулся ракшас, – тогда мне придется жениться на тебе.

Красное пламя померкло, и теперь пещеру освещали несколько факелов, воткнутых в ее расщелины.

– Только не лги мне, любимый!

– Я – лгать? – вновь ухмыльнулся демон. – Убивать, пожирать, уничтожать – это все я, но лгать – никогда.

– Тогда прими меня своей женой,  – тихо произнесла Палден Лхамо и стала скидывать с себя одежду.

Словно вторя ее движениям, туман за пределами пещеры стал рассеиваться. И вот девушка осталась полностью обнаженной в свете полной Луны, которая зависла напротив входа в пещеру, словно онемевший от великолепного зрелища зритель.

Демон громко зарычал, раздирая когтистыми лапами свою грудь, а затем бросился на Палден Лхамо, словно ирбис на свою добычу. Он опрокинул ее навзничь и навалился на нее всем своим огромным телом, а затем вошел в нее подобно тому, как полноводный речной поток ломает плотину.

Он был горяч и не терпелив. А она, ощущая его всем телом, искала в себе силы, чтобы полюбить его, ведь садху, в тех напутственных словах сказал ей, что если она не полюбит демона всем сердцем, она не сможет убить его.

Она была чиста, как утренняя роса. Благодаря ее чистоте, ее мысли были также чисты и умиротворены. Когда-то, как все девушки, Палден Лхамо представляла себе того самого, того единственного, кто сможет проникнуть в ее сердце. Кто сорвет ее цветок и кому она отдаст свое сердце навсегда.

Ее ноги сомкнулись в замок на искривленных бедрах ракшаса.

– Любимый! – прошептала она и в этот миг, демон стал уменьшаться. Мгновение и вот уже ее нежно обнимает прекрасный синеокий юноша из ее детских мечтаний. Но его глаза были почему-то бесконечно и бездонно печальны. Печаль в его глазах была такой силы, что обожгла тело девушки ледяным ветром холодного ада.

Рука Палден Лхамо судорожно нащупала трехгранный килаю, что был спрятан в ее одежде. И когда она, с выкриком: «А хум!», ударила кинжалом в его спину, она била вовсе не в спину юноши, а в эту печаль в его глазах.

Резко отпрянув от девушки, ракшас выламывая лапы себе за спину, тщетно пытаясь достать кинжал из своей спины, оглушающе завыл, заливая все вокруг себя черным семенем, смешанным с бурой кровью. В его вое смешались ярость, боль и разочарование. Красными от ярости глазами он посмотрел на распростертую подле него Палден Лхамо и пошатнулся. Пошатываясь с каждым шагом все сильнее, он сделал несколько шагов к ней, намереваясь упасть на нее мертвым и раздавить девушку под тяжестью своего тела.

Палден Лхамо судорожно двигая ногами и локтями, раздирая их в кровь о каменистый пол пещеры, стараясь отползти от демона как можно дальше, но вскоре уперлась головой в сводчатую стену пещеры. Понимая, что это конец, она просто застыла на месте, спокойно и глядя снизу вверх в залитые кровью глаза демона.

Ракшас, расставаясь с жизнью, зарычал и стал грузно падать на нее. Он неминуемо смог бы раздавить Палден Лхамо под тяжестью своего тела, если бы смог совершить еще хотя бы шаг, но спокойный взгляд девушки, словно воздвиг между ними стену и мертвый демон упал рядом с ней.

Как только он отдал пространству свой последний выдох, девушка тут же поднялась на ноги, ей нужно было срочно найти какой-нибудь ручей или водоем, чтобы вымыться. Вернее, чтобы успеть вымыть из себя семя демона, ведь если оно смогло проникнуть в нее, последствия, как предупреждал йогин, могли быть самыми ужасающими.

Выбежав из пещеры, обнаженная Палден Лхамо замерла на какое-то мгновение у входа. И, о, чудо! Ветерок донес до нее близкое и умиротворяющее журчание горного ручейка. Солнце уже раскрасило в золотистый оттенок восток и ей не пришлось наощупь искать тропинку к ручью.

Тщательно обмывшись ледяной водой ручья, она поднялась в пещеру. Огромное тело ракшаса было неподвижно и, подняв с пола одежду и быстро облачившись в нее, Палден Лхамо поднялась на площадку, где оставила своего мула. К ее радости мул оказался на месте. Он, спокойно и отстраненно пощипывал травку на склоне горы.

Подтянув подпругу на его седле, девушка вставила ногу в стремя, собираясь сесть на мула верхом, но в этот миг сильная боль обожгла изнутри низ ее живота.
Согнувшись вдвое подле мула, Палден Лхамо несколько минут боролась с болью и с сильной тошнотой. Когда они отступили, девушка, полная мрачных предчувствий вновь попыталась сесть на мула верхом.

– Палден Лхамо! – вдруг раздался за ее спиной знакомый голос.

Девушка обернулась и с удивлением обнаружила перед собой пещерного йогина.

– Тебе понадобится вот это, – он протянул ей килаю, оставленный ей в теле ракшаса. – Этот ребенок не должен вырасти, чтобы нести еще большее зло, чем его отец. Ведь у него будет не только та же адская сила и кровожадность, что и у его отца-демона, но и человеческое тело, благодаря которому ему будет проще обманывать людей.

Девушка взяла трехгранный клинок обеими руками. На лезвии кинжала была свергнувшаяся кровь убитого ей демона. Когда она подняла глаза, то йогина уже не было рядом. Он словно растворился в воздухе. Она не успела удивиться такому исчезновению йогина потому, что невыносимая боль и жжение вновь ударили по ней изнутри. Согнувшись чуть ли не до земли, она упала на покрытую утренней росой траву рядом с потухшим костром.

Всем хорошо известно, что дети демонов вынашиваются в утробе не более одного дня и при их рождении их матери часто умирают. Но Палден Лхамо была очень сильна не только духовно, но и физически. Задрав подол своего платья себе до груди, она с ужасом наблюдала, как быстро растет и вспучивается ее живот, как на нем темнеет кожа и проступают синие прожилки вен и сосудов.

Солнце клонилось уже к закату, когда ее живот стал своим размером подобен животу женщины на сносях. И вот она почувствовала, что ребенок демона должен скоро появиться на свет. Невыносимая, сжигающая ее внутренности боль изогнула ее тело дугой и с криком, от которого содрогнулись горы, Палден Лхамо разрешилась.

Превозмогая сильную слабость и головокружение, она сумела сесть и увидела нечто склизкое и окровавленное, что лежало между ее ног в луже крови и издавало детский писк, от которого она испытала к этому нечто невыразимое материнское тепло. Это нечто все еще было соединено с ней пуповиной, которую она перерезала трехгранным клинком. Обтерев от крови и слизи тело ребенка подолом своего платья, она, желая как можно лучше его разглядеть, взяла младенца на руки и подняла к солнцу. Ребенок, словно солнечный свет раздражал его, не открывая глаз, запищал еще пронзительней. Внешне он ничем не отличался от обычных младенцев с единственной разницей – он был очень крупным. Но Палден Лхамо хотела увидеть его глаза, она ждала этого с замиранием сердца и вот веки младенца дрогнули и разомкнулись. Выдох ужаса с примесью разочарования сорвался с ее губ: из снежной белизны на нее холодно уставились черные точки зрачков.

                *******

Сидя на муле верхом, что шел по горной тропинке неспешной поступью, Палден Лхамо отчаянно борясь со слабостью, удерживала себя в седле. Вороны вновь были рядом, указывая ей путь домой. Солнце уже почти скрылось за горными вершинами, когда до ее слуха донесся конский топот. Как ей показалось, этот топот шел с неба и, поняв к раскрашенному огненными всполохами небу глаза, она с удивлением и благоговением увидела, как со стороны заходящего солнца к ней по небу направляется золотая колесница, управляемая сияющим божеством. Палден Лхамо не успела опомниться, как божество натянуло вожжи и пятерка впряженных в колесницу огненных лошадей, выбив тучу пыли, замерли перед ней, преграждая ее мулу путь.

Бодро сошедший с колесницы бог имел тело грозовой тучи, на его лбу сверху вниз, до переносицы протянулась сияющая тилака, а голову божества украшала золотая корона. Это был Вишну – спаситель.

Вишну стал на одно колено перед Палден Лхамо.

– Приветствую тебя, лучшая из женщин! – торжественно сказал он. – Твоему героическому поступку не было еще равных во всех мирах! Ведь ты – слабая девушка, рискуя жизнью, ради спасения людей, проявив редкое мужество, смогла убить того демона невиданной силы. Прими от меня не только мое искреннее почтение, но и вот этот подарок.

Вишну достал из-за пояса золотую булаву, известную в Тибете как – ваджра – символ спасения живущих. Как только Палден Лхамо взяла в ее руки, Вишну лучезарно ей улыбнулся, резво вскочил в свою колесницу и умчался в сторону солнца.

Когда же оно полностью скрылось за облаками и на небе появились первые звезды, она вновь услышала у себя за спиной знакомый голос.

– Палден Лхамо! – кто-то позвал ее по имени.

Она натянула поводья, и когда ее мул застыл на месте, оглянулась. Голос был действительно ей знаком, ведь он принадлежал йогину, но сейчас перед ней вовсе сидел не он, а божество с мускулистым телом синего цвета. Часть густых волос бога были раскиданы по плечам, а часть были собраны в узел на макушке его головы. Серебристый месяц сиял в его волосах, а на его лбу, фосфоресцирующим белым светом мерцали горизонтальные линии, перпендикулярно рассеченные широкой вертикальной полосой. На шее божества, сверля холодным взглядом Палден Лхамо, застыла королевская кобра, в правой руке, опираясь на него, он сжимал трезубец, с молитвенным барабанчиком дамару висевшим на одном из его зубьев.

– Шива! – едва не лишившись чувств, воскликнула девушка.

– Еще раз здравствуй, защитница людей! – мягко улыбаясь, сказал Шива. – Твой поступок величайший, из всех известных во всех мирах, не только потому, что ты смогла победить демона, но главным образом потому, что ты, преодолев материнские чувства, смогла избавить этот мир от его ребенка. Ты, ведомая состраданием к живущим, смогла победить в себе демона привязанности, питаемого материнским чувством, и именно это делает твой поступок величайшим из всех известных богам. Я знаю, Вишну преподнес тебе сакральный подарок. Я также хочу тебе кое-что подарить.

Шива подошел к Палден Лхамо вплотную и, достав из своих волос сияющий месяц, приторочил его к поясу на ее одежде.

– Многие и многие поколения людей, – сказал он, отступая назад, – будут прославлять твой героизм и сочинять о нем легенды и сказания. Он будет для них путеводной звездой, поощряя их на самоотречение ради спасения тех, кто дышит.

С последними словами Шива растворился в лунном свете. А две вороны, которые с тех пор стали неразлучны с Палден Лхамо, вскоре благополучно привели ее домой.

Дедушка Дава замолчал. А юноши, чьи мысли все еще полностью были погружены в его рассказ, сидели неподвижно, не в силах вымолвить ни слова.

– А, что было дальше? – наконец вымолвил Пхубу.

– А-а, – зевая, отмахнулся старик, – это уже совсем другая история, и так ясно, что все было хорошо. А нам пора ложиться спать.

Он, как бы показывая пример своим молодым спутникам, подкинул охапку хвороста в костер и, подвинувшись ближе к огню, завернулся с головой в одеяло.

Юноши последовали его примеру и вскоре, к потрескиванию костра, примешалось их похрапывание. Они, отдавая дань своей молодости, спали очень глубоко, и только дедушка Дава слышал хлопанье крыльев двух ворон, сорвавшихся с места в ночное небо и улетевших куда – неизвестно.