Москва. Март 1953 года. Центр Москвы превратился в сплошное месиво человеческих тел, замкнутых в оказавшихся тесными улиц города для нахлынувшей и все пребывающей толпы, желавших проститься с товарищем Сталиным. После сообщения о смерти Сталина, погнавшего всех проститься с ним в толпе траурной церемонии прощания со Сталиным воцарились хаос и смятение. Люди стекались в центр со всех улиц и улочек, сливаясь в растущую на глазах, ставшую неуправляемой толпу, эмоционально взвинченных людей. Их тела, смыкались все плотнее, становясь плотной, стихийно движущейся стеной. Кругом лишь перекошенные от ужаса лица, но теперь уже не от ужаса утраты и страха главенствующего сиротства, а на их отразился предсмертный страх и отчаяние перед тем, что в этом водовороте тел в сверх плотной толпе, в движущейся стене – стало очевидным, что путь назад невозможен. Право на возможность вернуться, остановиться – отрезан, потому что малейшее колыхание толпы может стать самоубийственным месивом. И движение вперед становилось все опаснее и опаснее. Под ногами уже появились упавшие, которых невольно, но затаптывали до смерти те, кто еще надеялись спастись в этой стихийно возникшей мясорубке, в которую превратился обряд прощания с покойным.
Маргарита оказалась в толпе случайно. Она вовсе не собиралась идти прощаться с покойным Сталиным. Просто в тот день, она была так окрылена удачным для нее обсуждением ее новых моделей шляп для показа за границей, что она захотела прогуляться по городу. Она шла по Кузнецкому Мосту в полной задумчивости, в блаженной отключенности брела по любимым закоулкам Москвы, мечтая о новых смелых, еще не осуществленных никем до нее форм. Но реальность резко одернула ее. Ее затянуло так стремительно, что она очнулась, слишком поздно поняв, что ее, как болото затягивает и несет толпа в каком-то своем направлении. Её длинные толстые косы, как канаты застряли между плотно сжатыми телами, которые двигаются в разные стороны. Белый пуховый платок, связанный Елизаветой Яковлевной из заячьего пуха оказался сорван с ее головы. Пальто было не просто расстегнуто, но и с оторванными пуговицами из-за того, что слишком плотно были сдавлены тела в этой толпе, рвущихся к спасению людей. Она осознала, что неотвратимо становится частью этого людского месива. От все уплотняющейся сдавленности между телами и ей, и всем в этом потоке отчаяния - становилось душно.
Тела слева и справа. Её голову с застрявшими косами дергали и невольно тянули в разные стороны. Она закричала куда-то высоко в небо. Но даже она сама не услыхала своего голоса, утонувшего среди шума толпы. С трудом попыталась освободить свои косы. Но тотчас между телами, как между жерновами застрял и свернутый в рулон ватман с ее рисунками. Неожиданно неизвестный молодой человек, оказавшийся плечом к плечу с Ритой, попытался выхватить, застрявший между телами людей ее ватман. Но в руке у него остались лишь обрывки ее рисунков. Но он продолжал упорствовать не смотря ни на что. Это словно забавляло ее. Он дернул застрявшие между телами обрывки ватмана и выдернул остальные обрывки рисунков. Он посмотрел на Маргариту и крикнул ей через чью-то голову, возникшую между ними:
- Да, тесновато, не пошевелиться, раз уж все так сложилось, девушка, давайте знакомиться: я – Саша! Жалко рисунок! Но склеить можно! Вам куда, девушка? – спросил он. А?!Куда?!! В Саймоновский проезд? Да туда не прорваться, задавят! Маргарита ответила:
- Тогда в Плетешки, я там угол снимаю!
Саша смог удачно повернуться и резко прижал ее к себе, защищая от опасности, исходивших от других, толкавшихся тел. Пытаясь выдержать натиск толпы. Рядом падает старушка. Её прижимает толпа к стене и невольно раздавливает, с воем неизбежности ужаса и горя.
Саша закрыл Рите лицо рукавом своего чёрного кожаного, еще лётного пальто,
чтобы она не видела. Её косы попадают между телами отчаянно пытающихся двигаться людей. Саша хватает её косы и пытается быстро засунуть их за пазуху её пальто. Он пытается запихнуть косы, но остолбенел от красоты это молодой Рубенсовской красавицы. Но его отрезвило ворчание старика, притертого толпой к его спине:
- Нашли место! Здесь, где смерть и гибель!
- Не завидуйте так громко! Извините, девушка – сказал Саша смущенной Маргарите, и решительно предложил план спасения из надвигающейся мясорубки:
- Вот там виден открытый подъезд. Наша задача держаться вместе, прорваться в подъезд. А там, главное, чтобы нас впустили в любую квартиру на нижних этажах.
- Зачем?
- Как зачем? Через окно во двор можно вылезти, пока не поздно! Будем закоулками на Таганку ко мне прорываться, я здесь каждый закоулок знаю. Живу на Верхней Хохловке.
Еще крепче обняв её так, что они, став единым целым, они стали пробираются сквозь толпу. По мере их попытки проплыть, рассекая волны людей в толпе, оба они почувствовали, что их страх отступает, а его место вытесняет жаркий кураж и дерзость выжить, вырваться из этого траурного ада. Кругом, даже на деревьях виднелись башмаки, шарфы, шапки. Кто-то, опираясь друг о друга с трудом ковыляя, пытались покинуть площадь смертельной опасности. У кого-то голова пробита. Кто-то с отбитыми ногами. Но все же два потока людей двигались в разные стороны, кто-то упрямо прорывался вперед,чтобы проститься со Сталиным, а кто-то пытался спастись и отступал пред невозможностью преодолеть сопротивление толпы. Но; и те, и другие шли, спотыкаясь об упавших, искалеченных, еще живых и трупам затертых, затаптываемых людей. План Саши оказался верным. Но и в подъезд войти не было возможности. Тут Саша пошел на отчаянный шаг, успев крикнуть Рите:
– Девушка! Мертвой хваткой держитесь за меня! Отцепитесь – погибните! – крикнул он, странно натягивая рукав своего летного кожаного пальто на кулак. Поравнявшись с окнами старинного старомосковского особнячка, он резко разбил рукой, защищенной рукавом окно на первом этаже, и вовремя, повернувшись, ухватил уносимую потоком людей Риту. Она крепко схватилась за его руку, потом, обвив руками его шею, а он подхватил ее и подняв на руках, и буквально забросил ее в окно чужой квартиры. И, схватившись за подоконник, ловко подтянулся, и сам влез в квартиру, где замершие, напуганные хозяева нисколько не смутились такому внезапному погрому, удивительно нормально восприняли ситуацию. Хозяин квартиры, словно в досаде на самого себя, что сам не сообразил поступить так же, с молотком в руке, уже - где выбивал заклеенные еще в начале зимы окна, а где-то просто распахивал поддающиеся окна. Так же стали поступать и с другими окнами первых этажей. Саша резко повернулся уже оказавшись внутри чужой, но спасительной квартиры и с проворностью еще недавнего фронтовика, стал вытягивать попавшихся под руку людей из толпы, чтобы втянуть их в квартиру. Не до торчащих острых, как кинжалы осколков было. На помощь Саше подоспели и другие молодые мужчины. И это было так вовремя. Он почувствовал, что силы его начали покидать. Он оглянулся, поискав глазами русокосую синеглазую красавицу. И, увидев ее стоящую у двери, провожающую спасенных им и другими не растерявшихся в этой беде молодцами, улыбнулся ей, пробираясь к спасительному выходу по коридору в комнату, с уже раскрытыми окнами во двор. Там во дворе тоже уже успела собраться толпа, но это были спасенные люди, а не обреченные быть растерзанными и раздавленными во все нараставшей и усиливавшейся панике плотной, огромной, нескончаемой и не организованной толпы.
Им, пережившим только что этот морок, уже не нужно было что-то говорить друг другу.
Они оба вылезли через окно комнаты, каких-то милых старушек в пенсне, в вязанных кружевных шалях, забившихся в угол с иконой, чтобы не мешать плотной очередью идущим через их комнату к спасению, словно слившихся в одну кружевную старушку, так плотно прижавшихся друг к другу, в надежде стать в три раза сильнее от их сплоченного единства.
- Спасибо, вам – милые «Три сестры!» За ваше «окно в Европу!»- крикнул им Саша на прощание, помогая Рите и кому-то еще, оказавшемуся рядом, преодолеть подоконник. И опередив ее, спрыгнул вниз на землю. Протянул руки, чтобы принять ее, взяв на руки.
Почувствовав, что опасность миновала, Маргарита, словно очнувшись, смутилась, что предложение поехать к незнакомому молодому человеку, это может быть слишком экстравагантно, даже в такой ситуации. И она спросила:
- А как же к Вам? Неудобно как-то…..А Ваша семья? Спасибо – нет! Я пересижу тут до утра. Неудобно.
В ответ Саша показал ей на лежащего на тротуаре раздавленного человека, лежащего без движения, с наброшенным на лицо павловским платком с яркими розами. Но все же кем-то, так любившего его, протащившего его тело с улицы через те окна первого этажа. Спасшего его от безымянного захоронения:
- Неудобно???? Вот, что значит-неудобно! Неудобно вот так посреди улицы лежать затоптанным на смерть - бывшим человеком! - ответил он растрепанной девушке, с прекрасными разметавшимся по плечам густыми русым косам. На испуганном лице девушки с ярко синими глазами и с густым румянцем, по которому полились слезы, отразились измученность и все пережитое.
- Я – фронтовик. Я – солдат. Я не могу не защитить девушку. Идемте- решительно приказал Саша.
Маргарита и Саша вошли в подъезд желтого двухэтажного дома немецкой, послевоенного постройки. Стены дома были украшены рустом, и кружевными балкончиками с выгнутыми барочными металлическими оградками по-немецки тщательно и опрятно выполненными.
Они поднялись на второй этаж. Саша открыл дверь своим ключом, и они вошли в коммуналку. Он привычным движением толкнул не запертую дверь своей комнаты. Стопки книг вдоль стен высились, как вторые стены. Стопки рукописей и толстых тетрадей лежали сверху. Рите в глаза сразу бросилось, что шторы на окнах по-холостяцки отсутствовали.
Посередине комнаты стоял круглый стол под свисающем с потолка тканевым оранжевым абажуром с бахромой. В углу стояла сколоченная кровать. Но за столом сидела, раскачиваясь на скрипучем табурете, роскошная холёная блондинка. Эта забредшая в советскую коммуналку Мэрлин Монро, совершенно непринужденно, нисколько не смущаясь появлению Саши и нежданной гостьи, пила шампанское из крупной красивой хрустальной рюмки с явным удовольствием. Наброшенное на нее, явно великоватое, атласное с драконами пронзительно желтое кимоно, военный трофей воевавшего сна фронте с Японией – чувственно обнажало плечо. Это обволакивающее ее наготу, кимоно, лишь подчеркивало ее обнаженность под этим волнующим шелком. Ее красивые стройные ноги украшали нарядные красные туфли. Она была так красива, что Рита скорее почувствовала восхищение ее красотой, чем неловкость ситуации, но тотчас смутилась, видя, как раздражённо она курит, пристально глядя на Риту. Открытая бутылка шампанского, стоящая перед нею была полу пуста. Второй пустой фужер и алюминиевая кружка тоже стояли тут же на столе рядом с открытой консервной банкой шпрот.
- Проходите, Маргарита! Не смущайтесь. Это моя жена Эльвира! Ну, Элька! Эва, запахнись! Как ты принимаешь гостей? Ну, запахнись же, Эва!!! Не позорься! И меня не позорь! Слышала, что в Москве твориться? По радио передавали? Толпы людей стихийно собрались на похороны. Стекались толпы со всех улиц. Вся Москва пришла провожать. А оцепление, все в городе не было готово к такому натиску, к появлению такой толпы. Началась давка! Поднялась паника и стало еще ужаснее. Столько людей покалечило. Подавило в толпе насмерть! Там был ужас. Люди стали метаться и, словом – начался ужас массового безумия, толпа затаптывала упавших, оступившихся людей. Ужас…. самоуничтожения. Как огромное языческое жертвоприношение, возникшее в современном городе.
Эльвира, томно потянувшись, как грациозная кошка, тряхнув белокурыми волосами, успела вовремя подхватить на мгновение распахнувшиеся полы кимоно с вытканными хризантемами и ярко синими павлинами. И с выраженным эстонским акцентом Эльвира поприветствовала вошедших:
- О! Такой дэнь! Гости пришли! Тэпер праздновай будем, как правильно! Ура!Заводи музыку! Танцевать будем!
Саша, резко закрывая не плотно закрытую дверь комнаты, понизив голос резко ответил ей, покрутив пальцем у виска:
- Тихо! Эва! С ума сошла! Соседи услышат!
- Садитесь, Рита, отдыхайте. Ах! Да, познакомьтесь моя жена-Эльвира. Эва-это Маргарита. Там на улицах мясорубка, мы едва спаслись. Прорывались, как на передовой - продолжал Саша делиться впечатлениями от пережитого ужаса с Эвелиной, которая помахала рукой Маргарите, явно не откликаясь на переживания мужа:
- Жертвоприношение, на которое явился целый город. Сам город пришел быть сожранным. Ха-ха-ха! После всех злодейств! Ха-ха! – и, обратившись к мужу, заметила с саркастической ухмылкой:
- Отчего же ты, Саша, в целой мясорубке такой большой вашей Москвы,как три моих Эстонии, но ты не спас брюнетку с карими, чёрными-чёрными глазами? А? А я Вам, Марго объясню. А потому, что ты Марго, ты его идеал, ты в его вкусе!!! Саша обожает блондинок! Просто голову теряет! Ха!
Рита окаменела от охвативших ее смущению и ужаса одновременно. Она отчетливо увидела, что в этой красавице закипает злая веселость, с которой все ни по чем. Но все же Рита, вспоминая страшное пережитое в этот день, почувствовала, что промолчать будет нечестно по отношению к погибшим в этот день. Ей отчетливо вспомнилось то, как Саша выбил окно. Как затаскивал людей в незнакомую квартиру, спасая их. И она тихо, но твердо произнесла:
- Знаете, Эльвира! А ведь Саша сегодня многих людей спас. А не только меня.
Не слушая ее, Саша достал из-за пазухи обрывки рисунков Риты, пытаясь разложить их на кровати. И понять, что же было нарисовано. Рита замерла на табурете, поджав под себя ноги. Она была совершенно обессилена и почувствовала, что у нее нет сил, даже просто чтобы уйти.
Эльвира налила шампанское во второй фужер и подвинула наполненный бокал к Маргарите, сама же нарочито театрально поднимает фужер и, словно вспомнив, обращается к Саше, но она уже не может пить:
- Ну, уж в такой-то день! Только-Шампанское!-бравурно выкрикнула Эльвира. Потом наигранно громко прошептала Рите:
- Дракула упился кровью своих подданный и захлебнулся, бр-р. Злой каннибал утонуль в нашей крови! Ха-ха! Интересно знать, Александр! И, как это ты собираться быть поэтом, если не пьёшь шампанское. И водку не пьет, какой из него писатель, Марго?!
Реализм без водки! Это как? Хм…Такого не бывает, это ясно даже мне – эстонке из Кохтла – Ярве. Впрочем по годам проведенным в ссылке – меня можно считать чукчей! А еще в Литературном институте учится.
Кажется, что услыхав это Маргарита только теперь рассмотрела Сашу по-настоящему. То, что он явно не обласкан своей женой – это было очевидно. А Саша в это время сидел на кровати и упрямо складывает рисунок, внимательно его разглядывая. Но на реплику Эльвиры все же отреагировал:
- Ну, Элька! Не пить же нас там учат!Ты представляешь, тебя послушать, так в Литературном институте, должны быть курсовые по стихотворным тостам с шампанским.
- Ага, и защита диплома по прозаической опохмелке! - рассмеялась Эльвира.
- Элька! Прекрати пошлости нести! Столько людей сегодня подавило! Вот уж действительно траур! И это в мирном городе…Злая ты, Элька! Не смущай Маргариту!
Видишь, устал чело….Что это?!!! – воскликнул Саша, рассматривая обрывки рисунков Маргариты, которые он чудом спас, засунув за пазуху.
- Так это, что какие-то шляпы???? А я –то подумал чертежи серьёзные. Я на фронт ушел со второго курса кораблестроительного в Николаеве. Любил чертить. Рисовать выдуманные корабли. И мне показалось, что это киль корабля. Главное, что-я-то подумал: «какой красивый киль». Знаете, это очень важно, чтобы рисунок был красив, вернее – придуманная форма должна быть завораживающе прекрасной. И только тогда – поплывет нормально! Только красивым кораблям суждено долгое плавание. А тут вижу – красиво! Да только, это не корабль, а шляпа – сказал Саша, рассматривая сложенные им клочки разорванного рисунка, смеётся Саша.
Спохватывается, берет чайник зеленый эмалированный, не раз оброненный, сильно облупившийся с вмятинами по бокам. Рита объяснила:
- Я художник- модельер головных уборов. Это мои модели. В Доме Моделей
«Кузнецкий мост» я работаю – и неожиданно рассмеявшись, пошутила:
- я головная уборщица!
Эта шутка рассмешила и одновременно удивила Сашу. И с улыбкой он ушел на кухню, чтобы сделать чай. А Эльвира, преодолевая туман опьянения, задумалась, и, словно пробиваясь в сумерках своего сознания, разоткровенничалась с Маргаритой:
- Художница Хм…А я…А я - жена! Только не помню - чья. Всё!!! Это праздник! Я его заработала! Это мой праздник! Что ты, Марго, так смотришь на меня? Ты-то, как там оказалась? Ведь ты же художница! Интеллигенция! И ты пошла кланяться, выражать почтение в траурной церемонии прощания?
Рита немного подумав, ответила:
- Нет. Все было не так. Я оказалась там случайно. Совершенно случайно, но меня затянула толпа. Там легко можно было погибнуть. И многие погибли у меня на глазах.Это было так страшно. Их крики в ушах звучат и сейчас.
- Случайно забрела на похороны...А я бы тоже пошла. Да, пошла бы! Чтобы убедиться, что он правда - всё!Капут! Что мы свободны от страха. Свободны!Как ты думаешь, Марго; быть может все те люди - сегодня там в городе, а быть может они не из-за траура пришли? Не на прощание все явились, а проверить - не обманул ли он всех? Действительно умер? А ?
Нет, Марго, ты так смотришь на меня - вижу, что ты не согласна со мной. Осуждаешь?
Тебе не понять! Ты не знаешь, какой он - холод теплушки, везущий завтрашние труппы в Сибирь! Нас выселили из Эстонии, за наш маленький магазин, за то, что мы- имели заработанную нашими дедами и прадедами собственность. Частное предпринимательство – как стратегический враг такой большой России, ой, то есть – СССР. Такие маленькие иголочки и булавки мы продавали в нашем магазине, разноцветные катушечки ниток, разноцветные, как цветочки на летнем лугу пуговки – еще моя бабушка продавала, кружева, ленты – я так любила играть ими в детстве. Прятала в ладошке, чтобы бабушка угадала, какого цвета катушка. Но эта мелочь - это – опасность для такой большой страны, победившей фашизм. А мы с нашими кружевами и пуговицами и кнопками – мы страшные враг! Магазин…Который был давно, давно у нас, а нас вышвырнули в сибирский снег, приказав уцелевшим, самим строить себе жилище, если сможем - выжить. И выжившие построили, лесоповал…- продолжала вспоминать Эльвира. И что-то свое объясняя Маргарите, переходя на родной Эстонки, утирая слезы и запивая водкой, взамен уже закончившегося шампанского на этой диких поминках обиженных покойным тираном.
Маргарита слушала ее молча, понимая, что это не диалог, а монолог. И самое лучшее, что она может сделать для этой истерзанной воспоминаниями эстонки – это просто выслушать ее. Тем более, что то, что вспоминала Эльвира было так похоже на воспоминания об эвакуации и самой Маргариты. Она слушала Эльвиру, а в воспоминаниях Маргариты проносились картины жизни ее семьи в тех же теплушках.
Единственное, что ответила ей Маргарита:
- Я знаю холод теплушек. И артобстрелы поезда, едущего в эвакуацию. И смерть, смерть. Такая разная- и от голода, и от болезней, и….
Маргарита мысленно опять оказалась в той теплушке. Рядом Елизавета Яковлевна, ее бабушка. И она опять показывает девочкам икону своего письма- Архангел Михаил. И рассказывает девочкам. Маленькая Маргарита гладит крылья Архангела Михаила, словно рисуя, обводя его по контуру. И Архангел Михаил отделяется от иконы и летит. Летит, закрывая крыльями, простирая их вдоль того поезда, везущего их в эвакуацию.
И Рита отчетливо видит и понимает, что эти крылья – молитва о заступничестве о них Михаила Архангела.
И Рита смотрит на парящего Михаила Архангела в немом восторге. И одновременно видит все происходящее его глазами, откуда-то сверху видит прочерченный путь железной дороги по заснеженной белизне железнодорожного полотна, по которому ползёт поезд, а на белизну снегов ложиться тень Архангела Михаила.
Промелькнул перед ее глазами стрелочник-Архангел Михаил. На приступке, охраняя последний вагон, тоже стоит Михаил Архангел. Окна вагонов мелькают. А в первом вагоне поют, как ангелы те, "певуньи первого вагона" - они живы. Живы! И быть может не было и не будет того арт обстрела со смеющимся на бреющем полете немецкого летчика.За окошками видны -измученные лица людей, тюки. То это теплушка, в которой едет Рита со своими, то можно узнать в маленькой девочке, замотанной в теплый клетчатый платок Эльвиру с родителями, сосланными в Сибирь.Они совершенно не отличимы. Голос Елизаветы Яковлевны на протяжении всего этого видения.
Но тут Рита увидела, что Эльвира не слушает ее, а уткнувшись лицом на скрещенные на столе руки, уснула.
Рита вздохнула и сложила руки на столе. И так же, как и Эльвира положила голову. И неожиданно быстро так же сидя за столом, заснула, подложив руку под щеку.
И опять над головой уже взрослой Риты опять начинается тот артналет…Рита опять видит смеющегося немецкого лётчика, преследующего её и бабушку. Ей показалось, что отключилась она лишь на мгновение, но, когда открыла глаза, за окном наступил новый день марта 1953 года. Лучи света, по-весеннему щедро льющиеся в окно, разбудили Риту. Она очнулась, проснулась. Перед нею стоял остывший чай с куском чёрного хлеба. Комната была освещена холодным светом рассвета. Маргарита увидела обнаженных, обнявшихся и крепко спящих Сашу и Эльвиру.
Рита оглянулась и увидела, что и для неё была приготовлена раскладушка, на которой лежит полосатый матрац, а вместо одеяла - наброшено лётное кожаное пальто Саши со свежими порезами на правом локте рукава. Перед раскладушкой – собранный из обрывков лист ее набросков будущих моделей шляп. Она тихонько вышла, столкнувшись в коридоре с заплаканной соседкой в бигуди. Маргарита для нее была не реальнее, чем призрак. Не замечая Риту, она, качая головой, причитала, трагически ударяя себя в грудь, укутанную старым свалявшимся пуховым платком, заткнутым за воротник пестрого байкового халата:
- Товарищ Сталин! Как же мы теперь без Вас? Как?
Маргарита открыла входную дверь и выскользнула на улицу.