Плен времени. Роман одним файлом

  ГЛАВА ПЕРВАЯ
РОЖДЕНИЕ БЛАГОВЕЩЕНСКА

Шёл 1859 год – это было время перед распадом крепостного права. Продолжалось активное заселение побережья Амура до самого его устья. Большую часть пути переселенцы шли пешком, и в основном заселяя верховье реки. На дорогу уходило 2–3 года. Россия нуждалась выходом в океан – восточные воды бороздили английские суда, поглядывая на территории суши.                Одна из задач нашей державы состояла в твёрдом закреплении левого берега великой реки,  и берегов   Тихого океана.  Пост Усть-Зейский заложили в 1856 году на правом берегу. Левый берег принадлежал    Китаю. Ширина Амура в этом месте составляла около 800 метров. Не только промышленные строения, но и фанзы крестьян были видны, как на ладони. В мае этого года на левый  берег прибыл военный отряд численностью около 500 солдат. Военный люд занимался расчисткой территории,  выкорчёвывал лес, готовил брёвна для построек,  нарезали участки под  огороды, и это всё для размещения будущих переселенцев.
 
В 1857 году прибыло ещё пополнение забайкальских казаков и уже семьями, для постоянного жительства. Пост заложил первые дома и православный храм. Стали появляться первые улицы, расположенные чётко по линии, уподобляясь древнему Риму. Население росло быстро, как на дрожжах. Через три года пост получил статус города – Благовещенск. В Благовещенск прибывали люди со всей России, но больше всего с центра, юго-западной части Бессарабии и Малороссии: диаспорами, общинами, деревнями и просто семьями. Но были и крепостные беженцы, которые добирались до Амура пешком, многих возвращали.
Здесь находил приют и осуждённый люд, собранный со всех районов Дальней Сибири и выпущенный на волю, но его было немного. Народ спешно требовался для заселения земель. Бывшие каторжане участвовали в строительстве города, а впоследствии получали жильё. Многие из них обзаводились семьями.
Первая группа переселенцев в количестве 60 человек, собранная из Забайкальских казаков прибыла в начале 1857 года, затем этим же летом,  прибыли ещё сто  семейных казаков, для постоянного жительства. Таким образом, к весне 1858 года на берегах Амура уже жили русские люди. Город считался основным пунктом для дальнейшего расселения народа по берегам  Амура и даже за её пределы – в Приморские земли Дальнего Востока, вплоть до Тихого  океана и Японского моря.
Поначалу дикие северные и восточные  места осваивались в основном казаками, добавлялись и ссыльнопоселенцы. Это происходило быстро, здесь не было крепостного права, здесь дышала свобода.  Они становились стержнями и стражами на окраинах державы: ставили посты, закладывали сёла, а в будущем организовали флотилии.
Первые представители современных Амурских казаков, появились на берегах Амура в 1854 году, когда проводился первый амурский сплав. В 1858 году  в мае, по указу адмирала  Невельского, на выбранном высоком месте, расположенному в 965 километрах от Благовещенска, было назначено строительство поста «Хабаровка».
А в будущем, по приказу генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Николаевича Муравьёва, городу дадут имя Хабаровск. Сплавы осуществлялись в судоходный период по плану. Местные аборигены ютились по побережью Амура. Ближе к посту, в нескольких километрах от него, располагалось нанайское село Бури.   
Этнос жителей приамурского края состоял в основном из гольдов, нивхов, орочей и других малых народов, но встречались китайские и корейские семьи, бежавшие от гнёта своих хозяев. Никаких следов государственности у них не существовало. Письменность малые народы не имели.


ГЛАВА ВТОРАЯ
СМЯТЕНИЕ

В Дальней Сибири на полях  снег, покрывший прочной коркой, держался весь апрель. Даже в Благовещенске он  сохранился небольшими островками в тенистом месте,  что удивляло переселенцев, привыкших к теплу и раннему цветению природы.
Весенние дни притянули сырую, невыносимо пасмурную погоду, давящую на всё живое.
Деревья и кустарники стояли в ожидании не только тепла, как сухого,  не столь активного ветра. Но ещё  больше нуждались в ярких солнечных лучах набухшие соцветия  флоры.

Им катастрофически не хватало сил распуститься, а молодым листьям вытянуться и набрать окончательную форму. Проснувшиеся от спячки пчёлы и другие крылатые насекомые напрасно летали вокруг зелени.
Казалось, что в городе время остановилось. Месяц май пришёл не один, а вместе с нудными затяжными дождями и пронизывающей прохладой, а тяжёлые свинцовые тучи нависли  непробиваемым серым полотном. Холодный воздух беспрепятственно проникал до костей. От настойчивой сырости болели дети и старики. Многие работоспособные жители страдали простудными заболеваниями. Казалось, что хворь не брала только аборигенов. Топлёный жир енота имел всегда в запасниках коренной контингент.

Жир своей магической силой, ставил на ноги больного за короткий срок. Казакам и прочим жителям можно было приобрести это ценное лекарство только в обмен за полугар. Огненную воду малый народ просто обожал. Пьянели они мгновенно, и оторвать от этого занятия было тяжело.
Больше двух недель такое ненастье хозяйничало в Благовещенске, оно изрядно надоело всем жителям и вновь прибывшим переселенцам. Горожане воспринимали мокрядь, как худую примету или знамение. Но Амур, несмотря на слякоть и мжицу,  не замедлил очиститься от плена льда и набирал стремительным темпом силу. Поднимаясь, он заливал  лагуны и озёра через ерики и протоки.

Поручик Бородин с пожилым денщиком Осипом спешил на первый  майский сплав, намеченный в Хабаровку. Но, к сожалению, не успел, по причине не зависящей от него. Пароход, на котором военные добирались до Благовещенска, обладал скоростью черепахи, да ещё задержался в Сретенске. Остановка оказалась вынужденной – техническая необходимость заставила пополнить топливо и исправить неполадку в лопастях двигателя.
На это ушло более двух суток. А тут, некстати, офицера зацепила простуда с болью в груди и жаром, да в придачу к этой проблеме, воспалилась носоглотка, и появился отит в ушах, которым он часто страдал в детстве и в дальнейшем перешёл в хронический. Болезнь так и осталась занозой, иногда  давала себя знать, даже  на Кавказе в мягкое, не столь холодное зимнее время, где в последнее время он служил.

Доктора среди пассажиров  не оказалось. Каюты, по купленным билетам, не предлагались. Николай, так звали поручика, старался экономить на всём. Средств было недостаточно,  а ведь поездка оказалась на «край света» и требовала затрат. Он считал, что его молодой организм вынесет все невзгоды, даже полуголодное существование.
Открытая и широкая палуба свободно вмещала пассажиров из пёстрого сословия, разной национальности, конечно, были здесь и казаки. Находчивый Осип отпаивал поручика кипятком почти ежечасно. Он даже смог найти молоко, позаимствовав у пожилой женщины, которая перевозила козу. В дороге она смогла надоить немного молока. В машинном отделении парохода денщик познакомился с кочегаром и смог его  уговорить прокипятить молоко и нагреть воду.
– Пейте, ваше благородие, да побольше, ано кипяток выводит хворь, а молоко могёт дать силу.
Горячая вода пусть и ненадолго, но согревала внутренности. Полугар, что оставался во фляжке денщика, ушёл на растирание, да и сам Осип, нет-нет, да и по глоточку употреблял, чтобы не свалиться от хвори, а перекупить, так и не удалось.
За два дня до прибытия поручика в город, плоты, лодки и пароход, были отправлены в Хабаровку, а с ними новая партия ссыльнопоселенцев и казаков.  У поручика, ещё в дороге, после задержки в Сретенске, закрадывались мысли, что не успеет он на сплав, да и об этом поговаривали спешившие на пост казаки. Николай себя подбадривал и старался как-то успокоиться – они всё-таки с Осипом проехали по России больше семи тысяч вёрст и прибудут в Благовещенск завтра.

Следующий сплав, жаждущим переселения на новые земли, был предложен на середину июля – то есть по возращению судна. Но на самом деле, когда пароход вернётся в Благовещенск, никто сказать не мог. Пакет с важным донесением не давал покоя молодому офицеру – его надо срочно доставить начальнику поста. Его же, не имеющего семьи поручика, по его неоднократной просьбе, направили в столь дальние места для прохождения  дальнейшей службы.
Бородина ввели в курс дела, что там, на посту, сами военные занимаются строительными работами – командование строило дома для будущего поселение, и полевых действий и учений не было запланировано. Но поручика это не огорчило.

Исполнительность и долг чести у молодого человека были в приоритете. Имея стойкий  харизматический характер, Николай с трудом переносил безделье и волокиту, да и на простуду   смотрел скептически, считая пустяком…
 В город народ стекался хаотично и часто небольшими группами, а для отправки требовалось определённое количество пассажиров, ибо путь дальний, без остановки.
В основном контингент состоял из казаков с семьями, но были и купцы, мечтающие завязать торговлю с китайцами.
В Сретенске к пассажирам присоединялись и свободные охотники с мешками пушнины, добытой ими или приобретённой у аборигенов. Крепостного люда, бежавшего от помещика  было мало, за этим следила полиция, правда сквозь пальцы, и если такие явно объявлялись, отправляли назад, а то просто отпускали. Меценаты-купцы иногда дарили людям скот, по большей части лошадей. Скотина занимала достаточное место на пароходах. Домашних животных было не так много. Но, за переправу платили вдвойне, и даже втройне, если скотина была крупной.
Город не бездействовал, подготавливал новые плоты – лес рубили сразу на окраине. Стук топора и звон пилы, доносившиеся с делянок, не прекращались до вечера…
По прибытию в Благовещенск, Осип легко нашёл дом, где можно было недорого и ненадолго снять комнату. Мокрядь и разбитые, расхлябанные дороги наводили тоску:
 – Ох, уж  месяц май: коню сена дай, а сам на печку полезай! – ворчал денщик, чувствуя сквозь шинель  сырость.  Здесь поручика окончательно свалила в постель болезнь  на целую неделю…
– Проклятая лихорадка, она задержала меня в постели целую неделю, – громко сетовал офицер. Лицо молодого человека стало бледным с желтоватым отливом и осунулось, щёки покрылись щетиной, как у ежа, появились синие круги под глазами. Бородина постоянно морозило, а головная боль крепко засела в висках.
Встав с постели, он почувствовал, что твердь под ногами уходит.    Поручик тут же зацепился за спинку кровати и снова прилёг. Кольнуло в области сердца, перехватив дыхание, а комната закружилась вместе с ним.
«Говорил, мне полевой доктор, что сердце хватает от ангины. Надо срочно на воздух. Барышня кисейная, что ли я? Совсем раскис. Когда же погода восстановится? Совсем очумела хмара – старая карга!», – стал, как старик, ворчать Бородин, обычно превращавший весь негатив в шутку. А у Осипа, наоборот, поднялось настроение, наконец-то он увидел, что Николай почти  избавился от хвори и пытается встать с постели:
– Эдак, через два дня, поди подымитесь, ваше благородие?
– Сегодня не вышло, завтра справлюсь, слово поручика!
Наконец, сухой кашель стал донимать реже, меняясь на рыхлый и продуктивный. Лёгкие стали очищаться, да и высокая температура, вызывающая озноб, спала. Только вот назойливая слабость оставалась ещё в теле, сказалось недоедание в дороге, да  и длительное  переохлаждение.
– Сколько я был в походах, спал на снегу, падал в ледяную воду – не брала  зараза, а тут прицепилась, как репей. Пропустить первый сплав – такая неудача! Ждать два месяца – это катастрофически долго! Будто беда на беду набегает, – негодовал он ещё больше.

Хозяйку избы, у которой Николай снимал комнату, величали Марьей Петровной. С виду она смотрелась на пятьдесят лет, хотя была ровесницей Осипу. Женщина слыла среди соседей доброй и хлопотливой, да ещё искусной стряпухой. Вся округа знала вкус отменных пышных пирогов. Её голову украшали седые пряди волос, закрученные узлом на затылке и спрятанные под цветастым платком, который она не снимала. Сеть морщин на лице была еле заметна. Полнота хозяйку не портила, даже придавала женственность, а мягкие черты лица миловидность.
Небольшой и уютный дом, где мужчины квартировали, поставлен из лиственницы, и был выстроен одним из первых в городе. Здание, как и все, стояло вдоль главной улицы, но оно отличалось кружевным узором наличников и удобной светлой верандой. 

Прохор, бывший муж Марьи Петровны, хоть и считался казаком, но в тоже время, слыл отличным плотником. Получил он мастерство от отца – знаменитого «древодела», вот и вложил всю душу  в строительство своего теремка.
Овдовела женщина год назад, когда шла путина лосося. Муж хозяйки утонул, запутавшись в сетях, а рыбачил он всегда один, без напарников, остерегаясь грабителей, которые наводнили молодой город.
С трудом рыбака вытащил соседский мальчишка лет двенадцати, сидевший с удочкой на берегу. Он то и видел рыбака, даже с интересом наблюдал за ним. Взрослых рядом не было, так как было раннее утро, предшествующее выходному дню, хотя для многих он был и рабочим. Расторопный паренёк доплыл до лодки быстро. Плавал он хорошо, да и вода в сентябре  в Амуре была ещё  тёплая.

Но было поздно – мужчина нахлебался воды и не подавал признаков жизни. До берега паренёк кое-как добрался, зацепив сеть с утопленником за уключины лодки.  Мальчик пробовал сделать дыхательные упражнения, но ничего не вышло – то ли сил не хватило, то ли действия не соответствовали требованию.
Не теряя время, подросток вытащил плотника на берег и мигом побежал к соседке Марье Петровне сообщить о случившемся. Когда люди оказались на месте –  их удивило то, что сосед лежал без сапог и сюртука, даже сняли рубаху. Женщина, убитая горем, упав на мужа, причитала:
– Проша, милый, что же ты наделал! Забери с собой, кто тебя ограбил! – Но тут она вдруг спохватилась:
 – Что же я, такое говорю? Грех-то какой, такие слова молвить…
А  сапоги у утопленника  были добротные, новые. Муж помогал горожанам в строительстве и внешней отделки дома, и за это получал неплохой гонорар.И, конечно, за полученный заработок он мог себе позволить добротные сапоги. В городе обладали такой роскошью единицы, разве только купцы, да изредка казаки. А чтобы обувь служила дольше, плотник подшил подошву старым куском кожи темно-бордового цвета …
Вдова по-матерински ухаживала за постояльцем, как за родным человеком и своими травяными отварами, да топлёным жиром енота, поставила поручика на ноги. Да ещё просила Осипа натирать тёплым полугаром торс. Матушка хозяйки когда-то слыла знаменитой знахаркой, когда они жили в Ростове-на-Дону, и научила разбираться в лечебных травах и снадобьях свою дочь.
Единственный сын Марьи Петровны, как три года, служил на Кавказе и по возрасту был ровесник поручику. Вестей от сына вдова давно не получала и очень тосковала. И вот как-то выбрав момент, хозяйка всё-таки решилась спросить у постояльца:
– Николай, не встречали ли вы Ванюшу Грибова, высокого белокурого парнишку с ямочками на щеках?  Сын-то  видный, широк в плечах, да и ростом Бог не обидел. Но, Николай в ответ лишь покачивал головой. С такой фамилией солдата в полку не было.…
А простудился Бородин раньше, ещё по дороге в Читу, считая это лёгким недомоганием в весеннее время. Добирался он до города на барже. Проливные дожди, вперемешку с холодным и липким снегом, не прекращались ни на минуту, а ледяной ветер пронизывал до костей, добавляя свои осложнения.
 
 И когда он с Осипом пересел на пароход, болезнь  уже вовсю прогрессировала.
В начале дальнего пути, после Урала,  часто отсутствовал гужевой транспорт – приходилось идти пешком не один десяток километров, а на реках перегруженные судна иногда проходили мимо. Казалось, что сама природа не хотела вторжения людей в свои забытые Богом владения. Были ситуации, когда  он ночевал в открытой местности возле костра на снегу, с такими же путниками, а бывало и вдвоём с Осипом …
В дороге редко встречались населённые пункты, где можно было остановиться и получить тёплую постель, и горячий ужин. Запасливый Осип всегда выходил из положения. На привале со спутниками дорог или в трактире, он прихватывал всегда добротный кусок хлеба, а если везло, добывал сухари или варёный кусок мяса. Эти продукты он прятал не в вещмешок, а за пазуху, пристёгивая ремнём. На дорогах в зимнее время еда не замерзала. Голод путников обходил стороной.
 Сам поручик был выше среднего роста, можно сказать высокий, худощавый, светловолосый, с большими голубыми глазами. Смотрелся Николай лет на тридцать, но на самом деле ему исполнилось только двадцать три года. Крупные черты лица и усы делали его старше своих лет, но это его не портило – от него исходила мужественная привлекательность.
Внешность офицера соответствовала смелому, и в то же время доброжелательному характеру, а подчиненные его уважали и любили за честность и порядочность. Они чувствовали в нём внутреннюю теплоту и поддержку, тянулись к нему всей душой. Николай мог поддержать солдата в любой, даже неразрешимой ситуации.  Но больше всего они любили его шутки.
Отца и мать Николай потерял рано – когда ему было двенадцать лет. В зимнее время, поздним вечером, они возвращались с воскресной  прогулки по Москве,

Лошадь вела себя беспокойно. Незаметно стала меняться погода, ветер усиливался, стал сыпать крупный снег, а потом закрутилась метель.
Неожиданное препятствие на дороге испугало животное – кучер не смог удержать поводья и на большой скорости, с пятиметровой высоты экипаж перевернулся под откос. Погибли все сразу…                Родовое поместье Бородиных находилось под Москвой в десяти вёрстах, и после трагической гибели родителей, владеть всем хозяйством стал дядя – как родственник по материнской линии,  так как отец поручика был сиротой. Не оформив опекунства, дядя прибрал всё в свои руки, считаясь единственным наследником. Сделал он это легко, так как работал в департаменте Москвы и занимал хорошую должность.

Своего племянника воспитывать и содержать не стал, а отдал в юнкерское училище, как сироту дворянского происхождения, чтобы не было лишних хлопот и расходов. На каникулах дядя встречал племянника всегда сдержанно и сухо, контакт между ними так и не установился. Вернуть поместье Николай не пытался, зная аферу родственника и его связи, да и доказать на суде право на наследство просто бы не смог, из-за отсутствия средств и свидетелей. Дядя и в банк запустил свою руку, все счета  родителей перевёл на своё имя.
Бородин решил служить где-нибудь на границе, подальше от Москвы. Даже его любимую девушку Катерину выдали насильно замуж, за богатого старого помещика. Разрыв с невестой Николай долго и болезненно переживал. Больше он так и не встретил девушку, чтобы задела  его душу,  Пройдя лагерные сборы и получив звание прапорщика, Бородина сразу отправили в пехотный полк на Кавказ. За достойную службу и храбрость в горах,  через два года получил звание подпоручика, а через полгода, за успешную боевую операцию ему присвоили поручика. Карьера его шла в гору. Служба на Кавказе научила Николая многому, особенно выдержке и смелости в походах. Молодой, горячий офицер рвался на Восток, в Дальнюю Сибирь, хотя служба ему благоволила   и на месте. Не раз он подавал рапорт о переводе на Амур, но получал отказ.
Слава о делах Муравьёва-Амурского будоражила кровь не только его, но и многих молодых офицеров державы, мечтающих покорить неосвоенные сказочные земли Приамурья. О великих делах легендарного генерала писали все газеты России и Европы, писали и профессура отечественных академий …
И вот мечта сбылась! Через некоторое время с важным донесением, как Николай предполагал, и с последующим прохождением службы в Дальней Сибири, Николая отправили в Хабаровку. По всем дорогам России сопровождал поручика   Осип, отдавший всю свою жизнь службе Отечеству, и не раз, спасавший его раненного, истекающего кровью, на полях сражения.

Родных у Осипа не было, родители покинули мир ещё молодыми. В то время мальцу было всего восемь лет – как есть, круглый сирота. Отца и мать солдата перекупил помещик в Астрахани и увёз в глубинку России – родственной души рядом не было.
Брать сироту  к себе в деревне никто не хотел – лишний рот. Приютил Осипа сосед дед-бобыль, у которого тоже никого не было – ни брата, ни сестры. Когда-то, в далёком детстве, его как душу, так же выкупили на торгах разорившегося помещика.  Да только недолго жил старик – умер, когда Осипу исполнилось шестнадцать лет. Так парень и попал в рекруты, при достижении призывного возраста. Власти  его сразу определили на защиту державы. Служба солдата закалила и стала родной матерью. Никто в мирской жизни не ждал служилого, семьёй обзавестись так и не успел, да и ему, как он считал, семья не нужна – в походах одно беспокойство.
Осипа приставили денщиком к Николаю, прибывшему на службу ещё в чине прапорщика – за это он благодарил судьбу. Бывалый солдат многое повидал на своём веку – офицеры, к которым его направляли, отличались друг от друга поведением. Одни обращались с ним дурно, как с собакой, считая его отрепьем, а другие забывали, что он есть и заливали свободное время вином, но были  и настоящие, порядочные служащие. Николай Бородин, которому Осип во всём помогал, не был избалован жизнью, да и не имел дурных привычек. Приятелей у поручика было мало, таких же безгрошовых, как и он.               
Карты, вино, женщин, могли себе позволить состоятельные сослуживцы, кутившие своей компанией в трактирах и борделях. Деньги у Николая не водились, да и этих развлечений он не желал. Не состоявшее венчание сидело занозой в  сердце молодого офицера, на молоденьких девушек он долго не смотрел. Пытался как-то завести роман, но так и не получилось.  Поручик стал Осипу родным, и в тайне считал его сыном. Все его переживания и неудачи переносил, как свои. Сам денщик был крепким телом, невысокого роста, как говорят, коренастым мужиком, лет сорока пяти,  еле дотягивающий до плеча Бородина. Винтовку свою он сдал, а вот на поле сражения  в последнем бою подобрал и оставил при себе.
Служба отечеству  завершилась, но Осипа это не радовало, возвращаться было не к кому, по своей воле он решил остаться с Бородиным.  Обладатель доброго нрава, солдат слыл балагуром и весельчаком, но отличался   исполнительностью, а иногда, когда «болела душа», мог задержаться в трактире и пропустить чарку полугара и порой не одну. Этот недостаток Николай  прощал солдату, не видевшему радости в жизни. О своей жизни они не раз беседовали и знали потаённые горести. Поручик уважал денщика за честность и преданность, за добрые шутки и советы. Все годы службы на Кавказе его сопровождал Осип. Всей сердцем привязался поручик к нему, как к родной душе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОЖИВЛЕНИЕ. СБОРЫ.

Наконец, затяжной и нудный, с мелким крапом  дождь прекратился – кончилась бесконечная блокада угрюмого циклона. Утро разливало первые робкие лучи солнца, а они, в свою очередь, просеивались через неприветную сырую завесу туч, как через решето.
Вездесущая сырость казалась не такой уж и унылой. Серое полотно небосвода быстро раздвигалось рваными кусками, наполняя чистое пространство яркими клочками света.
С западной стороны неожиданно подул свежий тёплый ветерок, несущий пахучий аромат весны – стало комфортно. Запах сосновых и тополиных листьев заполнил улицы города, черёмуха грозилась распустить кисти – он ожил, зашумел, зазвенел, но больше задышал.
Мокрые листья деревьев и пышное разнотравье заблестели на солнце, отражая лучи глянцем. Незамедлительно на дорогах появилось оживление. Звонкий топот от подков лошадей сменялся на громкие голоса казаков, некоторые из них заводили песни. Всюду слышался задорный возглас и смех детей.
Николай снял сырую пропитанную потом нательную рубаху. Ему захотелось в настоящую баню с паром, обмыть горячей водой   намыленное тело, попариться в парной с веником, а потом ополоснуться с разбегу в прохладной речке.
 В доме  небольшой рукомойник не позволял это сделать, да и у хозяйки не было бани. Намочив рубашку, Бородин обтер грудь и спину, затем надел запасное сухое белье.
Поручик не удивился, что Осип отсутствовал, но без него он не находил себе места.
Не раздумывая, поручик подошёл к окну, приподняв тюль. Солнце резко брызнуло лучами   в глаза, вызвав небольшую резь.
Благовещенск оживился – это приободрило Николая, настроение стало подниматься. Город не казался таким уж унылым. 
 
Ни минуты не хотелось здесь оставаться – офицера мучило бездействие и впустую  потраченное время.
Пакет с документами и жалованьем напоминали о себе выпуклостью кармана – они надёжно хранились в непромокаемом кармане кителя.
Подойдя к самодельному комоду, отделанному художественной резьбой, он посмотрелся в старое зеркало, напыление которого с обратной стороны пожелтело и частично обтёрлось.
Поручик не узнал себя. На него смотрело измождённое, с лёгкой зеленью под глазами лицо, на котором слегка провалились щёки, и заострился нос, выросшая светло-рыжая  щетина напоминала ёжика.
– Да, первый на деревне красавец – ничего не скажешь – Кощей Бессмертный! Отправиться бы сейчас на светский бал – попугать жеманных дам, маскарада не надо. Надо срочно побриться и на свежий воздух.
Процедура бритья много времени не заняла, да и усы он только немного подровнял. Стрижку волос оставил на Осипа. Хорошо, что стояла горячая вода на печке в  большом чугунке для хозяйских нужд.

Из тёплой духовки потянулся запах сдобы – запах  детства, он разносился по всему помещению. В жестяной кадке поднималось тесто.
 «Быть сегодня пирогам. Марья Петровна что-то теста много поставила. Интересно, что за праздник?» – соображал Бородин, глотая слюну. Выйдя из избы, Николай почувствовал от свежего воздуха лёгкое головокружение, небольшая испарина выступила на лбу и под глазами. Но тёплый ветерок приятно обдувал.Слегка пошатываясь или от  настойчивой слабости, или от ярких лучей, он решил первым делом зайти в новый, только что выстроенный православный храм. Запах свежей стружки, вперемешку с коптящим ладаном, резко пахнул в лицо.
Само здания, хотя  было и  бревенчатое, и не такое большое, но внутреннее убранство  соответствовало уровню православных храмов.

 К его удивлению, в зале никого не было, кроме дьякона. Купив две свечки, поручик поставил тут же перед образом Божьей Матери, за упокой души родителям. Воспоминания об отце и матушке с болью отразились в груди, пробегая картинами детства.
Все его подростковые годы, вплоть до юнкерского училища, пролетели в нужде и унижении, без материнской ласки, и без отцовской поддержки. Да и носил он  перешитые обноски, которые остались от отца, хорошо, они были почти новые. Пожилая няня, которая заменила у опекуна прислугу, обшивала подростка. Дядя не стал пользоваться одеждой и обувью свояка, ибо мешала полнота, да и был он доволен тем, что не надо тратиться на племянника.
В храме Бородин долго не находился, а когда очутился на улице, на душе стало легко.
Но тут он вспомнил, что хотел зайти на почту и купить свежую газету. Конечно, о свежести не было и речи. Местная типография еще не существовала, хотя «сарафанные известия» чётко работали через пришлый, неизвестно откуда народ, чаще от охотников и казаков. Они ни разу не исказили  подлинность событий. Пресса доставлялась  поездом до Читы, а оттуда на пароходе, так что события, происходившие в стране, были двухнедельной давности, а то и больше. Но для Николая это были свежие новости, душа требовала жажды новых событий.

Поручик решил купить несколько газет разного выпуска, чтобы утолить информационный голод и затем взять с собой прессу в Хабаровку. В ближайшие два-три дня, он собирался покинуть Благовещенск, ибо больше не было сил оставаться и ждать с моря погоды. Бородин быстрым шагом свернул к дому, где снимал комнату, надеясь застать Осипа. Но там денщика не оказалось.
«Где носит Осипа? Опять застрял в трактире, думает, что я буду валяться в постели. Нет, друг мой, ошибаешься! Ничего не выйдет! Я здоров!» – беспокоили его мысли.
Неожиданная болезнь, косившая многих в дороге, нарушила все планы. Она, ещё до приезда в Благовещенск, хладнокровно отняла столь драгоценное время. И даже сейчас, тяжело переболев, Николай считал воспаление лёгких пустяком.
«Надо, как можно быстрей, купить надёжную лодку или искать рыбака-спутника. Немедленно, каждая минута дорога!»
Вынужденные обстоятельства угнетали молодого человека. Ожидание денщика оказалось утомительным занятием. Развернув газету, Николай ознакомился с новостями.
На первой полосе говорилось о войне союзников Франции и Сардинского королевства против Австрии, о голодных крестьянских бунтах с пожарами в Поволжье, о единообразии чинов. На любимой литературной странице одной из газет была опубликована  резкая статья  Чернышевского. Но она его почему-то не затронула.

Внутренняя политика страны Бородина не интересовала.
Его тянуло  рассмотреть рубрику поэзии, читал которую  с неподдельным интересом. Сам-то он, не так давно был влюблённым в соседку Катерину и в тайне сочинял иногда стихи о своей неудачной любви, которые так и не сохранил, а вот рифмовал часто.
В первом номере газеты  была поэзия Пушкина, а в следующем  напечатаны стихи Баратынского и ранние произведения Некрасова,  которые он обожал. Стихотворение о весне читал поручик с упоением. Оно соответствовало нынешнему состоянию его души:

Волна катится за волною
В неизмеримый океан…
Зима сменилася весною,
И реже воет ураган;

Не ждет безжалостное время,
Оно торопится на срок;
Полей и нив богатых бремя,
Исчез белеющий снежок …
 
Но, самое главное были новости об Амуре. Был затронут косвенно вопрос  об Айгунском договоре и о Дальней Сибири, которые поручик всегда с интересом читал. И в этот раз в газете была опубликована статья о графе Николае Николаевиче Муравьёве-Амурском, занимающего должность губернатора в Восточной Сибири.  Немного говорилось об Охотске и англичан круживших на суднах возле берега.
И вот, сейчас, граф в Хабаровке! А, значит,  он воочию сможет встретить легендарного героя, а возможно, ещё и исследователя адмирала Геннадия Ивановича Невельского?! От таких мыслей у Николая замирало сердце. Людей такой величины, как он считал, после Суворова, не было …
Наконец, солдат появился в дверях, держа в руках фуражку-бескозырку. Глаза его блуждали и сияли радостью, улыбка была растянута до ушей. Поручик  догадался сразу – денщик изрядно выпил.

– Осип, ты где пропадал добрую половину дня? Времени у нас нет, погода восстанавливается, срочно нужно собираться. Мы и так пропустили сплав! – горячился Николай, шагая из угла в угол небольшой избы, так что скрипели половицы.
– Дэк эта, я тута маненько полугара принял, пока ваше благородие хворали. Энта, не посмел вас тревожить.
– Вижу, принял хорошо! Я мог спохватиться тебя в любой момент! Иди на берег, разузнай, у кого можно купить лодку, или кто отправляется в Хабаровку?
Николай был рассержен не на шутку, сейчас каждый час ему был дорог, отсутствие Осипа лишило его покоя.
– Посмотри, спущен ли очередной плот. Одна нога здесь – другая там, и больше ни грамма полугара, слышишь! А мне надо ещё в дорогу прикупить продукты. Думаю, не сегодня, так завтра будем в дороге.
Исполнительный денщик мышью скрылся за дверями. В таком расположении духа поручик бывал редко, и если, что он решил, совершать надо всё добросовестно. Осип хорошо освоился в городе, пока хозяин болел. Знал его закоулки и дворы, улицы и площади, как свои пять пальцев.
 
Знал и конюшню, где можно было купить жеребца, казарму военных, ледник с мясом, новый храм, торговые ряды рынка, трактир, саму набережную, почту.Но больше всего Осип любил сидеть на берегу Амура и наблюдать, как  рыбачила местная ребятня. В эти минуты он вспоминал своё беззаботное детство.
За короткое время квартирования, Осип часто покупал хозяйке продукты и предметы утвари, ему даже это нравилось.
Иногда он ловил себя на мысли:   «А ведь я, буди бравым семьянином, и мне ано по душе. Жаль жизнь пролетела мимо».
В эти минуты он тяжело вздыхал, вспоминая детские годы, когда он семилетним мальчишкой с удовольствием помогал родителям, а потом и деду, как косил сено и пас помещику стадо коров. Молока пил тогда вдоволь, что пошло на пользу здоровью – на службе он не хворал.В трактире, где солдат часто бывал, местных  рыбаков было мало, в основном пестрели национальностью охотники и местные бродяги. Иногда заходил беглый народ, но ненадолго, запасались харчами и тут же скрывались. Посещали изредка  питейное заведение  строители-казаки. Их можно было сразу узнать, по форменной одежде, и закрученным усам.
Казаки быстро освоили плотницкие дела – в городе дома росли как, грибы, да и была у них  задача – строительство…
 
Ловкие охотники были не местные, залётные, с неизвестных мест, заглядывали и отсидевший на каторге народ. Появление этих людей в городе почти не замечалось, да и на  ночлег они не просились, стараясь не показывать себя, сразу исчезали. По каким дорогам добытчики меха приходили в Благовещенск, никто не знал.
Пароходом они не пользовались. Да и местным работягам это было неинтересно, уставшие на делянках, они торопились домой, чтобы утром пораньше встать с зарёй.
Местному жителю к поселению тунгусов было не так просто попасть – тропы-дороги аборигены искусно маскировали. Этот народ старался селиться поближе к сопкам с водоёмами, чтобы топи окружали стойбище, защищая от непрошеных гостей. 
И только единицы из городской охраны знали, как  обнаружить поселение тунгусов, вот таких провожатых осторожно искали скупщики меха за приличное вознаграждение. 
Сопровождать пришельцев редко, кто соглашался, ибо они лишались часто живота, боясь последующее преследование. Охотники тщательно заметали следы, чтобы не вызвать погони, ибо возвращались за мехом не раз.
Сами тунгусы за полугар могли обменять не только шкуру соболя, но и на  ночь подложить под гостя собственную дочь. За огненную воду они легко расставались с ценной добычей, которая их кормила.

Мех ценился в России выше золота и заменял валюту. Добыча пушнины считалось прибыльным делом и в тоже время рискованным, да и сбыть пушнину было для добытчиков проблематично …
Осип решил сразу идти на набережную – побережье на самом деле являлось центром Благовещенска. Здесь кипела вся городская жизнь  своим разномастным по социальному происхождению маскарадом.
Амур, как и реки Дальней Сибири, служил не только путеводной, но и торговой артерией, что-то подобием водного тракта, при этом богатой рыбой.
А вот почтового тракта связывающего Благовещенск с большой землёй ещё не существовало, и русло служило главной улицей, на которую смотрели любопытные фасады новых жилых домов. На противоположном берегу проходила граница соседнего Китая, круглые фанзы можно было легко разглядеть.
К берегу причаливали пароходы под завязку набитые переселенцами и казаками, да и низкие баржи с тяжеловесным грузом, большей частью с углём.

Сноп  чёрной сажи нехотя валил из высоких труб речного транспорта, окрашивая воздух вокруг себя тёмным облаком.
Иногда, по воле ветра, он собой застилал палубу судна, что не нравилось пассажирам.
На высокой части берега уставших людей поджидали пустые экипажи с ловкими извозчиками, напоминающие кареты. А внизу, у самой воды, стояли  подводы под легкую поклажу и тяжеловесный груз.

Запах несвежей рыбы пропитал всё стоящее на берегу, лёгкий речной бриз с этим справиться не мог. Отчего зелёные мухи приставали ко всему живому, особенно к запряжённым лошадям. Бедняги бесполезно отмахивались хвостом и  часто передёргивали ушами, протаптывая копытами песок.
Оставив шумную половину набережной, Осип отправился дальше, к другой, заросшей сочной травой. Это место не привлекало внимание горожан – оно было почти непроходимым. Густой камыш, перемешанный с высокой осокой, стоял стеной.

Здесь хозяйничала тишина, и народ не толпился. Встречались иногда одиноко идущие горожане,  да  и амбре не чувствовалось.  Стоянка служила для лодок местных рыбаков и оморочек аборигенов, но иногда глаз мог    уловить присутствие китайской разукрашенной сампунги.
Поодаль, вдоль берега, рыбачили удами местные мальчишки. Домой они приходили всегда с богатым уловом. Рыбы было много. До прихода казаков, никто её не вылавливал, да и они этим мало занимались.
Ребятня  иногда заходила в густые заросли камыша и ловила  рыбу, спрятанную в прикорневых ямках. Собаки, верные друзья ребятни, спали, скрутившись кольцом на берегу.
Надёжное судно, чтобы зацепило глаз, солдат не нашёл. Он потеряв надежду на удачу решил возвращаться, как вдруг заметил мужика в двадцати саженях от себя, стоящего возле добротной лодки, и оказалось не напрасно …
 
                Следом за Осипом, поручик отправился за провизией в лавку, благо, та находилась не так далеко –  всего через шесть частных домов.
Ещё вчера вечером, лёжа в постели, он с денщиком обсуждал не только сложный речной путь, но и какие продукты лучше приобрести заранее, чтобы в пути ничего не испортились.
По его тщательным подсчётом, на реке придётся быть более десяти суток. Возможно, они затратят две недели, учитывая попутное течение, и это всё с ночёвкой и вынужденными остановками. 

В лавке Николай приобрёл соль, шмат солёного сала килограмма на четыре, сухари, три буханки чёрного хлеба и заварку чая. Зайдя в трактир, расположенного рядом, он купил три штофа крепкого полугара.
Без спиртного путешествие было бы немыслимым – весна еще холодная и могла преподнести свои сюрпризы, такие как внезапная простуда или ангина, да и приобретённую усталость надо было чем-то снимать, особенно Осипу.  Сразу всё унести было несподручно, за бутылями поручик решил зайти позже.
– Табак остался с Читы – хватит на месяц, котелок,  чайник и кружки покупать не надо, верёвка, патроны и топорик есть, – рассуждал офицер, – Всё хранится у Осипа в вещмешке. 

Но, в голове одна мысль не давала покоя – надо срочно приобрести  одну нужную вещь, для каких-то дел,  но какую, не мог вспомнить, казалось, всё было учтено.
Пройдя треть пути, Николай неожиданно повернул к лавке – про мыло и сахар он совсем забыл.
«Что-то после лихорадки думать перестал, хорошо, хоть это вспомнил, вроде не девичья, да и не куриная память. Ну, да ладно, основные харчи закупил. А вот одна мысль не даёт покоя. Всё-таки, что-то я упустил? Ладно, как говорят – Что потерял,  не воротить, про то лучше забыть», – сделал он заключение.
Солдат очень любил пить чай с кусковым  сахаром, причём вприкуску, со смаком рассасывая и замирая от удовольствия. Отказать ему в этом поручик не мог, да самому хотелось съесть что-нибудь сладкое после болезни.
В детстве, лишившись родителей, сладостей  поручик получал  мало, только на праздники. Дядя кондитерскими изделиями на каникулах его совсем не баловал.
В дверях лавки,  Бородин наткнулся на выходящего худощавого жилистого мужика,  возраста  Осипа, да и ростом он был не выше денщика, возможно и чуть ниже. Николай, хоть и был выше его на голову, но всё же смог  разглядеть лицо.
Поручика поразили нагловато бегающие по сторонам маленькие чёрные глазки, казалось, они рассматривали всё сразу на 180 градусов,  желваки возле шеи передёргивались, как при жевании грубой пищи или при сильном волнении.
Во взгляде незнакомца было что-то недоброе и колючее, казалось, что он просверливает взглядом все внутренности, оставляя боль. Бородин машинально отвёл глаза и быстро зашёл вовнутрь помещения.
Вернувшись в избу, поручик опять не застал Осипа, не было и Марьи Петровны. Женщина ещё с утра ушла по своим делам, а тесто просилось вылезти из-под крышки. Что с ним делать, Бородин не знал, но  крышку всё же придавил до упора, вспоминая, как это делала в детстве няня.
Не теряя минуты, поручик взял большую корзину и направился в трактир за оставленными штофами, хорошо трактир был рядом.   
Осип ещё не вернулся, небольшая прогулка по Благовещенску Бородина взбодрила и отвлекла от навязчивых мыслей, вот только ещё чувствовалась слабость в теле. «Если столько пролежать, то и света божьего не увидать, а вот по улице прошёлся и сразу ум нашёлся» – вдруг вспомнилась поговорка.
Невольно перед глазами стали всплывать картины предыдущего путешествия. Больше месяца он был в пути, и жалование старался экономить. Сколько  времени они будут в дороге с Осипом – стояло загадкой, но они не пропадут, если что, река и тайга накормят – подстрелят зайца или куропатку, оружие у них есть.
При путешествии на восток, Бородина удивил простор и широта русской земли – бесконечные луга, леса, а ещё сила и сноровка простого мужика. Вдоль железнодорожного полотна, особенно на Урале, дымились заводы, стояли крепкие бревенчатые дома с подсобными постройками.
И что удивило – скученности такой не было, как в западной части России. И вот он здесь, где воля дикая и манящая неизвестность, и нет ни заводов, ни деревень, ни засеянного поля, только необъятные просторы тайги и кряжи сопок.
В голову поручика опять вернулись мысли о предстоящей поездке – найдёт, непременно  найдёт он лодку, не сегодня, так завтра, даже сколотит плот! Деньги пока ещё есть, да и Осип одолжил, сколько мог.
Николай слышал от казаков, что многие смельчаки отправлялись на своих судёнышках в Хабаровку и удачно проходили. Это ли, не пример! А они, не какие-то мещане, а закалённые в боях солдаты, встречали не раз смерть в глаза – непременно справятся!
Солнечный свет пробивался в горницу через стекло, Бородин  придвинул табурет к окну и стал с нетерпением поджидать солдата.   
Николай  нервничал с самого начала путешествия – дорога упрямо чинила препятствия, не пускала к себе – то непогода застала в Чите, то серьёзно заболел, а тут ещё сплав пропустил, а до второго – воды много утечёт …
Осип обернулся быстро, и  уже через час, в бодром расположении духа, стоял на порог.
– Ваше благородие, я, поди, нашёл мужика на вымоле, лодка у него добротная – энто, как баркас – три маховые сажени  вдоль и поперёк одна. Стоит он в сенях, ждёт.
– Молодец, браво! Но, кто он такой, и откуда, чем занимается? Ты узнал про лодку, за какую сумму продаёт?               
– Да, бает мужик, что тутошний – переселенец, ано ёрза. Кажет, ищет попутчиков до Хабаровки, а какова дорога сам не ведает, да сумлевается, что не осилить ему одному – Амур строптив, особенно в низовье, много там порогов, – торопливо докладывал денщик. Он старался выпалить все сразу, при этом жестикулировал руками.
– Дэк, энто посты поставлены по берегам – мне поведали рыбаки, они то и направляют сплав, дабы надобно пройти пороги и притоки. А они широки, как река, поди разбери. Да, вона и он!
Дверь открыл худощавый, невысокого роста мужик, лет сорока, похожий на гурана, одет по-крестьянски, но добротно.
Глаза поручика зацепили новые, из тонкой  кожи сапоги – такие имел офицерский состав или купеческий люд. Поверх  несвежей сатиновой рубахи сидел, как влитой, добротный суконный сюртук с необычными лаковыми пуговицами. А вот тёмные густые волосы, как пакля, видно давно не мытые, торчали из-под картуза во все стороны, который был ему маловат.
Но, что удивило поручика – бицепсы поджарого гостя выделялись сквозь верхнюю одежду, что говорило о физическом здоровье. Поручик сразу узнал незнакомца.
– Проходите в горницу, милости просим. Осип, принеси табурет.
Но незнакомец отказался от приглашения пройти и остался стоять у порога. Взгляд маленьких, глубоко посаженых глазок, бегал по избе, как и там, в лавке, где он встретился с ним чуть ли не лбом. Сам гость что-то принюхивался и шмыгал носом, да изредка переминал ногами.
Небритое лицо с трёхдневной щетиной и большой острый нос придавали хищный вид. И вообще, он был какой-то беспокойный, даже дёрганный, всё с прищуром оглядывался и косился, часто сжимая пальцы в кулаки. Хозяина гость тоже узнал, но не подал вида.
Поручику будущий спутник не понравился – сразу   защемило в груди, как там, в лавке, душа с ним контактировать сопротивлялась. Он хорошо разбирался в людях – служба его научила. Город, где сейчас находился Бородин, был молодым и наполнялся разной прослойкой сословий. Каждый имел свои особенные черты характера и порой странные привычки, да ещё тайные скелеты в шкафу.
«Повадкой похож на беглого ссыльного, или каторжанина. Да и взъерошенный, ногти не стрижены, не ухоженный, но мышцы натренированы – по виду, видно из крестьян», – отметил про себя Николай, но все-таки  продолжал его осторожно осматривать.
«А ведь, одет прилично, только на месте устоять не может. Нервы у него ни к чёрту. Правду говорит Осип – ёрза он, и видно психопат», – размышлял   Бородин.
Оценивая обстановку и потерю времени и быстро тающее жалование, Николай решил всё-таки с ним поговорить – выбора не было вообще.
«Да, палка о двух концах — туда и сюда бьёт». Мужик стоял без оружия, только небольшой нож в кожаном футляре висел на солдатском поясном ремне под сюртуком. Опытный глаз поручика это заметил.
«Что за тревога меня беспокоит? Я, боевой офицер, знаю приёмы борьбы, и у меня всё-таки кольт, да и у Осипа винтовка. Если задумает напасть – вдвоём с ним справимся легко, да об этом и думать не стоит. С тремя бандитами-головорезами справился в рукопашную, ещё на Кавказе, конечно, не без помощи Осипа, лишь получили с ним лёгкое ранение».
– Как тебя звать-величать, откуда родом, есть ли семья и документы, где остановился? Да и зачем собрался в путь? 
– Касьяном кличут, я тутошний, вот отстал от своих, дела задержали. А так, собираюсь на поселение в Хабаровку, хочу торговлей заняться, – незнакомец назвал вымышленное имя, которое он сменил ещё по дороге в Благовещенск.
«Лукавит, про семью ни слова, документы не предъявил – беглый, что ли? На охотника не похож – руки не рабочие, холёные, без царапин», – соображал Николай. Какое-то особое чутьё давало усомниться в словах гостя.
«Лодку, о которой Осип рассказывал, сейчас не купить – больших денег  стоит. Непредвиденные задержки в пути съели значительную часть жалования. Хорошая лодка большая редкость, и почему Касьян  сплавом не отправился, без  канители? – это больше всего  смутило поручика.
 «Продал бы лодку и был бы в хорошем барыше. Как он здесь оказался, и кто такие свои? Наверняка, они бы своего товарища подождали? Об этом Касьян не обмолвился – что-то таит. Видно по нему – скрытный».
Бородин старался не смотреть на гостя, чтобы не выказать своё любопытство, только искоса наблюдал за ним.
«Осип больше никого не нашёл – все мужики на вырубке леса, да и те не рыбаки. И всё-таки – это удача, это шанс», – мысли роем крутились в голове, хотя и мучили сомнения.
Николай дал согласия плыть наперекор своим догадкам, своей интуиции. До середины июля ждать сплав не входило в планы, да и жалование не растянуть. Как военный человек, он любил действовать сразу, наперекор всем препятствиям.
– Будем грести по очереди, ваше благородие, больно вёсла тяжелы, – как бы невзначай обмолвился Касьян, и тут же запросил плату за проезд. Лодку мужик продавать не собирался.
– Конечно, один сидеть за вёслами не будешь, хотя вижу мышцы у тебя крепкие. Рассчитаюсь с тобой по прибытию на месте, не обижу. А харчи будут общие, – сказал в ответ Бородин.
В ответ мужик что-то пробормотал невнятное, но согласился, оставаясь в своих думах.
«В дороге я от них избавлюсь, не с такими справлялся, да и деньги мне самому нужны. Смотри-ка, заметил мышцы».
Грабитель внимательно осмотрел помещение – из вещей, что-то стоящее по его меркам, он не увидел. В избе пахло луговыми сухими травами, дух которых Касьян не выносил. Но тут взгляд скользнул по лавке, на ней лежали пакеты продуктов, из которых выглядывали большой аппетитный кусок сала и  комковой сахар.
«Запасливый, однако, поручик – харч хороший приготовил – самый раз для похода, не помрём с голодухи», – смекнул любопытный гость.
Затем он перевёл сверлящий взгляд на Осипа. Касьян осмотрел его  еще по дороге,  специально шедший за ним.
«Одёжка солдата мне впору, хороша шинель, а документ пригодится на новом месте. По виду мы с ним одногодки, однако, мне повезло».
Ножом Касьян никогда не убивал, ловко пользовался удавкой, чтобы не испортить кровью одежду и не вызвать шума, для этого он натренировал руки. Беседа продолжалась недолго, мужчины решили отправиться в путь завтра ранним утром, достав карманные часы, поручик посмотрел, который час.
Касьян не мог не заметить этого – у него загорелись глаза, он еле сдерживал свой проницательный взгляд.
Такие же часы, швейцарской марки, имел его товарищ. Гость  хорошо знал цену этой вещицы, не многие высокопоставленные чины в России обладали такой редкостью.
Закрыв за собою дверь, довольный Касьян вышел на улицу. Хлопнув калиткой, он не обратил внимания на привлекательную женщину средних лет, идущую ему навстречу.
Марья Петровна спешила домой, она боялась, что тесто для пирогов давно созрело и вот-вот поползёт из бадьи на табурет. Умять его навряд ли догадаются квартиранты, да они и не понимают в кулинарных делах.
На ближайшем рынке женщина искала свежую капусту и репчатый лук, но нашла только возле холодильного погреба, в другом конце города, поэтому она так спешила.
Хозяйка часто пекла пироги для продажи, этим она и жила. Сдавать комнату, в наём, не всегда получалось. Приезжие, с большими семьями, желали снять весь дом.   Деньги, которые заработал муж почти все ушли на его погребение.
Вот и сегодня, после полудня, должна  прибыть баржа с углём и гравием, и ей надо успеть сделать свежую выпечку. Рабочим в порту необходим был сытый перекус. Городской трактир, с долгожданным полугаром, ожидал работяг только к вечеру, когда закончится разгрузка.
Столкнувшись с незнакомым человеком возле своего дома, Марья Петровнам заметила на нем сюртук, принадлежащий её Прохору. Пуговицы на сюртуке она пришивала  сама, отрезав от своего старого пальто. Они отличались ярким цветом и глянцем, но подходили по тону.
Кроме этого женщина увидела на незнакомце  сапоги с темно-бордовой подошвой. Её охватило смятение и ступор. Марье Петровне захотелось побежать за ним и остановить, но поразмыслив, успокоилась.
«Бежать за ним? Что это мне даст? Да  ни к чему это и не приведёт. Год прошёл, даже, больше, полтора. А ведь, возможно, он перекупил эти вещи у мародёра на рынке? Да они мне уже и не нужны и доказать ничего не смогу. Бог с ним, пусть носит ».
Запах сдобного теста заполнил весь дом. Заметив купленные продукты, лежащие на лавке и взволнованных разговором квартирантов, хозяйка   чуть дрожащим голосом спросила:
– Решили покинуть меня, мужички. Вижу, уже и харчи купили?
– Завтра утром на рассвете отплываем, нашли попутчика, у него есть добротная лодка, – взволнованно ответил на вопрос Бородин, не замечая волнение хозяйки.
– Я столкнулась с мужиком у калитки, это он попутчик? Чувствую нутром, сложный человек. Будьте поосторожней, с ним.
Женщина не решалась сказать о своей догадке, посчитала лишним – нужно ли  им это сейчас? Да и квартиранты не знали подробности гибели и ограбления мужа.
Пряча улыбку в усах, Бородин кивнул головой в знак согласия.
– Лиха беда начало, а там уж близок и конец.  Замены-то нет, – сказал он пророчески.
– Сейчас вам в дорогу напеку пирогов. На сутки  хватит,  всё-таки вас трое будет.
Сообщение квартирантов о внезапном отъезде для Марьи Петровне  стало неожиданностью. Хозяйка думала, что они задержаться до июля, когда будет готов сплав. Женщина сразу как-то сникла, голос при разговоре заметно дрожал. Посмотрев на Осипа, который ей приглянулся, тихо проговорила:
– Берегите себя в дороге, ночи-то ещё холодные, да сырые, особенно на берегу. Надо вам приобрести овчинные тулупы.
Разговор был недолгим, не мешкая, мужчины отправились на ближайший рынок, чтоб приобрести теплые вещи. 

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
КАСЬЯН И СТЕПАН

Сорокалетний Касьян, как он себя представил поручику, сам когда-то служил в армии. За неоднократное воровство и мародёрство, его отправили в штрафной батальон, но по дороге он сбежал с подельником, у которого за спиной багаж воровства и грабежа превышал во много раз.
Степан, по возрасту был на десять лет младше Касьяна. После совместного побега, он стал его постоянным спутником на всех разбойничьих тропах.
Огромный детина, чуть меньше сажени, с глуповатым взглядом, обладал недюжинной силой – своим куланом убивал наповал любого, на спину мог взвалить молодого жеребца и не качнуться. Грамоты громила не знал совсем. Этим недостатком пользовался его находчивый напарник.
Маленький лоб с выделяющимися надбровными дугами, и широкие, заросшие роскошной растительностью скулы, делали его похожим на лесного человека, придавая старческий вид.
Бриться Степан не любил, но волосы всё же стриг до плеч. Густая борода, за которой он не ухаживал, росла чуть ли не до пояса. 
Громилу подельник побаивался и никогда  не перечил ему. Сам же Касьян знал грамоту, успешно  окончил церковно-приходскую школу и, конечно, отличался сообразительностью и ловкостью от своего тяжеловесного товарища.
Обвести недалёкого напарника вокруг пальца ему не составляло труда. На свободе они, в основном,  занимались грабежом, чаще в вечернее и ночное время суток.
Узнав о заселении побережья Амура, грабители отправились следом за переселенцами. Да и идти им, со своим преступным прошлым, было некуда, оба подельника были в розыске.

В Благовещенск стекался народ со всей России, как к единственному месту сбора – его расположение считалось географически удобным. Город исправно отправлял с причала пароходы и малогабаритные судна по Амуру, «справлялся с грузом, как хозяйка с пирожковой лопаткой на сковородке».
Люд прибывал разный, не только бедный, но и встречался зажиточный, даже купеческий. Грабить отъявленным мародёрам было легко – уставшие в дороге переселенцы, часто оставляли свои вещи на детей, а иногда совсем без присмотра.

Преступники брали драгоценности и деньги, не брезговали добротными вещами.
Остановились они в Благовещенске год назад, сняв комнату у старого одинокого рыбака, живущего возле пристани, что было грабителям на руку. Следить за вновь прибывшим народом было удобно. Иногда они нанимались грузчиками  у солидных пассажиров, делая разведку конечного пункта пребывания.
Там-то Касьян, ожидавший очередных пассажиров и прохаживаясь по берегу, заметил, как подросток вытаскивал рыбака-утопленника. Добротно одетого пострадавшего он раньше видел, даже  слышал, что тот работал по дереву,
Пригнувшись за лодками, мужчина стал ждать, пока скроется с глаз паренёк. На берегу никого не было, грабитель легко снял с плотника вещи, которые ему оказались впору и быстро скрылся.

Город, росший на глазах, пришёлся преступникам по душе, главное, поток людей был нескончаемым и практически не задерживался. Возле города появлялись  новые деревни, куда и направлялись многие пассажиры.
Хозяин комнаты рыбачил сутками, свой улов продавал на рынке и даже местным хозяйкам на берегу. На вырученные деньги старик покупал полугар и квартирантов не домогался.
Грабители чувствовали себя вольно и безнаказанно. Полиция привыкла к постоянным  грабежам в городе и считала, что за своими вещами народ должен смотреть сам. Но вот Степан вдруг загулял, как неделю. Касьян догадывался, что его товарищ сейчас у вдовы Дарьи.

Пышнотелая красавица Дарья слыла распутной женщиной в свои тридцать пять лет. Румяные щёчки молодицы и озорные карие глаза не давали покоя местному мужскому населению. Изголодавшиеся по женской ласке служилый народ и местные холостые мужики, крутились возле неё роем, как пчёлы над мёдом.
Находчивая весёлая вдова жила за счёт ухажёров – спаивала и обирала каждого до нитки, а потом выгоняла, да ещё и грозила донести в полицию. И ничего нельзя было сделать – к Дарье захаживал сам становой пристав …

– Не мешай, убью, мне баба нужна! – грозил «пудовым» кулаком Касьяну загулявший дружок. И он, конечно, не шутил, исполнял всегда, что говорил. Его голова в момент ярости наотрез отказывалась соображать.

– Останусь у Дарьи, люба она мне!
Гулянье Степана не нравилось подельнику, его товарищ одаривал вдову драгоценностями с «общего котла» и они таяли с каждым днём. Причём громила не разбирался в ценности украшений, что злило Касьяна.
Он понимал, что Дарья выудит у него всё – она нашла золотую жилу. От подельника, с остатками награбленного, Касьян немедленно решил сбежать в Хабаровку, куда устремился народ, но не знал как. На Запад, на свою родину, держать путь опасался, там он был в розыске. 
Добираться на сплаве до Хабаровки Касьян не мог, не было документов, и как душа не числился в списках переселенцев.
Он всё надеялся на случай – вытащить документы у любителя выпить, но как-то не получалось, то документов не было, то не подходил возраст. Неожиданно Касьяну пришла мысль купить новую добротную лодку. Судно должно было в пути выдержать неприветливый характер Амура и в пути смогло бы сохранить свой корпус без трещин.
На рыночной площади он слышал разговор казаков,  что пост превратился в большую деревню, и намечен губернатором разрастаться, и стать городом.
Денег было достаточно – Касьян надёжно припрятал от недалёкого Степана довольно крупную сумму. Да и сам громила не попытался бы рискнуть искать подельника – береговая охрана  его бы задержала и немедленно отправила под конвоем на каторгу.
Лодку Касьян приметил давно, крепкую и вместительную, её сплавляла диаспора с Бессарабии, а сам хозяин остался на поселении в Благовещенске – место ему очень понравилось. На днях грабитель с трудом выторговал судно за хорошие деньги.
Но это было полдела, нужен был знающий Амур попутчик – одному не справиться на большой реке с быстрым течением и крутыми воронками, особенно в тех местах, где впадали широкие  полноводные притоки. Но больше всего он боялся  наступление ночи, под покровом которой, совершал свои преступления. Одному спать, пусть даже в лодке в диких местах, наводило на Касьяна жуткий страх.
О норовистом характере реки грабитель слышал от тех же казаков, сопровождающих сплавы. Ширина русла увеличивалось в три, а то и четыре раза. И тут неожиданно подвернулся Осип, да ещё с поручиком, которым срочно нужно покинуть город – удача улыбалась!
Проверка на постах ему не будет ему препятствием, хотя она и не шла в счёт, да и дорога станет безопасной и сытой, кроме того, поручик согласился  плыть за  хорошую оплату.
Касьян остался довольным от беседы – всё складывалось так, как он хотел. В будущем у него будет всё.
В приподнятом настроение он направился к избе, где квартировал, чтобы собрать вещи и прихватить драгоценности. Проходя мимо Дарьиной усадьбы, мужик решил заглянуть и узнать, в каком состоянии находится Степан и думает ли он вернуться этим вечером домой. 

Присутствие напарника в доме хозяина, в новой создавшейся ситуации, было нежелательным. Даже в эту минуту Касьян боялся своего друга. Голова громилы была набита глупостями, порой необъяснимыми.
Приоткрыв калитку, мародёр увидел кухарку, несущую из кладовки солёные огурцы и маринованную капусту. Он легко вздохнул – содом продолжался.
Незаметно и осторожно, как кошка крадучись, Касьян пошёл за прислугой, прячась за её спину. Действия у него были отточены воровским временем. Дверь была открыта настежь, из помещения несло перегаром и едким потом.
За столом сидел Степан, лицо его было отёкшее с красным отливом и, похоже, он никого не замечал. Одной ручищей любовник обхватил широкую талию Дарьи, другой держал полный стакан мутного полугара.

Говорил подельник громко, не связано, разбрызгивая на стол слюни, женщина при этом заливалась наигранным смехом. На её шее и в ушах блестели бриллиантовые украшения, которые они со Степаном сняли с графини после спектакля в Оренбурге.
Пока кухарка прислуживала, Касьян быстро вышел незамеченным. Степану, за подаренное колье, Касьян в душе простить не мог, оно стоило целое состояние, а то и больше, вернуть его было невозможно.
В плане, он хотел продать украшение ювелиру и как можно скорее, пока оно не было в розыске, тормозило еще отсутствие документа личности.
Была бы его воля – он избавился бы от этой  беззаботной и хитрой Дарьи. Только Степан прибил бы его сразу. Настроение в разы было испорчено, но утешало одно – подельник  невменяем и скорее  всего надолго.

ГЛАВА ПЯТАЯ
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

В лодку кинули три тулупа, палатку, провизию, большой узел вещей хозяина лодки, вещевой мешок Осипа и добротный, туго набитый, дорожный саквояж поручика.
Спиртное поместили в носовой отсек, обмотав бутыли старым покрывалом, по совету Марьи Петровны, чтобы тара не треснула.
– Разбиться могут при небольшом столкновении, да близко друг к другу не ставьте!
Тулупы были старые, овчинные, но ещё крепкие. Приобрели путешественники почти задаром у приезжих охотников-искателей, в тот же день на рынке.
Мужчины основательно готовились к путешествию, не забыли приобрести такую же овчину и для Касьяна. Впоследствии оказалось – он об этом не подумал, Сюртук его бы ночью не согрел.
Таким оптовым покупателям охотники были рады, они намеревались, как можно скорей оставить Благовещенск, скинуть цену охотников заставила нужда в деньгах. В этот день разгруженная баржа возвращалась в Сретенск и на ней они планировали оставить город.
На толкучке люди меняли и продавали свои пожитки, продукты, даже телеги и лошадей. Там же, после долгих поисков, Бородин нашёл два крепких шеста, а  приобрести посоветовала смекалистая Марья Петровна.
– Ваше, благородие, послушайте меня, мой муж никогда не ходил на рыбалку без шеста, всякое бывало, русло Амура не гладкая долина, дно с валунами …
                Тяжесть мыслей, давившая на мужчин почти две недели, сразу спала – они, наконец-то отправляются в путь! Гладь Амура отражала таящие малинового цвета куски зари. Краешек неба постепенно преображался в золотистый цвет.
 И вот, за каких-то пятнадцать минут, голубая лава рассвета расплылась по всему небосводу. Стали будить Благовещенск брехливые собаки и  педантичные петухи-крикуны,   каждый своим неподражаемым фальцетом.
В трёх-пяти метрах от берега, на ровной глади Амура, как-то сразу стали появляться разводами круги-блинчики. Рыба хватала воздух, раскрывая широко жабры и  показывая верхнюю часть головы.  А головы были как большие, так и малые.
Раннее утро обещало хороший клёв, но рыбаков не было, чтобы как-то заработать копейку, они отправились на делянки рубить лес, а кто на постройку домов. На набережной рыбаки-подростки появлялись обычно позже.
– Эх, мать-честна, поудить бы щас! Пузырей ажно тьма тьмущая! Я парнишкой бегал на речку – вот таких лаптей ловил! – любуясь игрой рыбы, воскликнул денщик, показывая ладонями размер карася, не соответствующий его натуральной величине.
На восхищение  Осипа никто не обратил внимания, размещение утвари в лодке отвлекало спутников. Дно судна оказалось сухим, что обрадовало мужчин, и этим придало уверенность в надёжности, но черпак, на всякий случай,  прихватили все равно.
– Касьян, а лодка у тебя боевая, можно даже по морям, да под парусом ходить, – обратился Николай к спутнику, – Жаль, мы не догадались  приобрести парусину, идём-то по течению.
– Да я и не сумлеваюсь, лодка хороша, – пробурчал Касьян и тут же замолчал, в душе он был недоволен, что поручик с ним сразу не рассчитался, его успокоил только большой мешок провизии, а покушать он любил.

Николаю сразу понравилась лодка, она оправдала его надежды – крепкая и сухая, и в тоже время вместительная, но главное качество – лёгкая, как «пёрышко»
Её носовая часть была плотно закрыта сверху досками, образуя вместительный бак – в нём можно укрыться даже втроём, на случай внезапного ливня.
И, конечно, беспокойство поручика исчезло – такое судно может отправиться хоть на «край света», и если постараться, то  им догнать сплав не составит труда, ведь они будут добираться по течению.
Груз, который мог намокнуть во время дождя, мужчины перетащили в носовую часть, накрыв палаткой. Тут же, не мешкая, на бак примостился хозяин лодки, расстелив тулуп. Место было широкое и удобное не только для обозрения, но и для отдыха.
Марья Петровна подарила Осипу новый бредень:
 – Мне он  совсем не нужен, а вам пригодится, чай путь не близок, ушицы похлебаете.
Солдат с радостью прихватил подарок с собой. Убирать снасть в бак не стали, в любое время она могла пригодиться. У Осипа усилилось желание половить рыбу.
Денщик, пока они с Николаем квартировали, старался помочь вдове по хозяйству, вместе с ней ходил на рынок и в лавку за продуктами, подсказывая свежесть мяса – в этом он хорошо разбирался, помог в этом опыт на службе.
Одно время солдат работал поваром в полевой кухне. Осип с удовольствием носил воду и рубил дрова, убирал во дворе, а вечерами вел с Марьей Петровной задушевную беседу.
Женщине понравился работящий постоялец, и в душе она надеялась на его возвращение, а даст Бог, заберёт её в Хабаровку. 
Да и сам Осип тайком поглядывал на хозяйку: больно хороша – пышная, ладная, как ягодка румяна, а какие щи варит – объедение! В далёком детстве, мать такие же готовила.
Каша на службе приелась, а от походов он устал, да и хотелось мирской жизни и женской ласки, которую лишила служба. Да и её  срок недавно кончился, а неизвестное одиночество его пугало.
При поручике остался он по своей воле – никого у него больше не было, да и а начальство разрешило остаться, только без жалования, а на сверхсрочную Осип не согласился. 
Николай был несказанно благодарен за поступок солдата, считая его не только единственной опорой, но и родным человеком …
Утро набирало силу. Наконец, солнце осветило далёкие контуры синих сопок. Перекрестясь, солдат сел первым  за вёсла, судно в такт  качнулось, вызывая чуть слышный всплеск.
– Матерь Божия, благослови нас …
В груди у Николая появилось необъяснимое чувство торжества и радости, он  улыбнулся в усы, глядя на денщика и продолжил прибауткой:
 – Так скидывайте узлы, выплывайте из тихих гаваней – нас ждёт великое путешествие!
Лодка легко пошла по воде, подчиняясь течению. К удивлению вёсла в уключинах не скрипели и были удобны в управлении. Обычно отверстия разнашивались.
– Энто, запамятовал, рыбаки-то гутарили держаться левого берега –  ниже он и пороги мягче.
Но, похоже, солдата не услышали, каждый ушёл в себя, задумываясь о чём-то, о своём. Сидя на баке, Касьян распутывал бредень, с намерением закинуть   на ближайшем отдыхе.
Поручик же рассматривал карту, прикидывая который раз, на сколько дней затянется непредвиденное путешествие. При этом он что-то весёлое напевал, не забывая на полях делать грифелем пометки.
Поначалу Николай и Осип удивлялись молчанию попутчика, из него не могли вытянуть ни слова, а потом оставили эту затею и не стали донимать.  Соблюдая осторожность, Бородин сел на корму и не пожалел.
Она была широкая с небольшой удобной спинкой и объёмным сиденьем.
Дни бездействия, которые его измотали в Благовещенске, наконец, ушли в прошлое, на душе появилась лёгкость и уверенность. Необычная смена событий исправила настроение, даже  прибавила силы. Он с радостью встречал позитивные перемены в жизни. 
Дикие берега Амура отвлекали своей красотой от настойчиво бродивших мыслей, погружая в мир природы.
Но Николай ещё нуждался в отдыхе, тело требовало немного вздремнуть, да и предательский пот ещё выступал. Свернув карту  и расстелив тулуп на заднем сиденье, поручик прилег, свернувшись калачиком, как ребёнок. К удивлению Осипа, высокий Бородин, согнувшись, полностью вместился на корме.
«Глянь, как дитё! Да и то, во сне все хвори пропадают, пусть маненько отдохнёт. Воздух-то целебный».
Утренняя лёгкая прохлада и свежий ветерок опьяняли и бодрили, а плеск воды  действовал снотворно. Незаметно Николай задремал с негромким храпом.
Очнулся он, когда Касьян сменил солдата. Путешественники договорились заранее менять друг друга через каждые два часа. Осип расположился на носовой части лодки, которую за собой оккупировал Касьян. Бородин достал карманные часы, чтобы завести их.
Делал он это всегда машинально, думая совсем о другом. Часы – это все, что осталось ему в память об отце, показывали точное время – восемь утра …
Благовещенск остался позади, и вот в пути они были больше половины дня.
Чем дальше путешественники отплывали от города, тем меньше   встречали рыбаков, перестали попадаться и здешних тунгусов узкие оморочки. Стала острей чувствоваться оторванность от цивилизации. Казалось, что они перешли через запретную невидимую черту.
Ещё не окрепший от болезни поручик, наравне со спутниками садился за вёсла, давая мужчинам отдохнуть. Работал он с неполной силой, не торопясь, хотя очень старался – сказывалась всё та же слабость в мышцах тела.
Посматривая на спокойный простор реки, на широкое русло, он с заметной радостью отметил, что принятое решение самостоятельно плыть было выбрано правильно.
«Никогда не думал, что буду вот так  просто грести, сидя в лодке, по своей воле, и это почти  десять верст.   Сослуживцы посчитали бы, что я им рассказываю байки».
Ветер был попутный и тёплый, течение легко несло лодку вперёд. Амур с радушием принял путешественников. На заломах и перекатах Осип садился рядом, и они вдвоём уходили в более глубокое место, но от берега не отрывались.
 Иногда приходилось браться за шест, без которого действительно невозможно было выбраться из западни валунов.
 
 Амур, река широкая и быстрая, с крутыми водоворотами, гранитные скалы – вечные стражи, старались сдерживать неугомонный напор воды. От этого река неистово бурлила и захлебывалась в своей пене, заставляя спутников обходить эти места и тесниться, ближе к берегу.
Но, что удивительно, амурская вода удивляла своей чистотой и прозрачностью. Дно возле берега показывало разноцветную гальку и крупные камни-валуны, между которых плавала юркая рыба, порой дивная, невиданная, да красоты небывалой. Иногда вдоль берега, густой, с изумрудным оттенком, тонкоствольный тальник, стоял плотной изгородью, изредка сменяясь длинными песчаными косами, напоминающие барханы.
Но встречался и   высокий обрывистый берег, чередуясь продольными полосами ила и обрамлённый свисающим дёрном. На срезе  гнездились ласточки-береговушки. Легко и свободно они носились в воздухе, рикошетя  в стремительном полёте по водяной глади.
Берега были заросшие светло-зелёной сочной травой, ещё не успевшей изменить окрас на тёмно-зелёный.
Часто над песчаными косами летали дикие утки и длинноногие цапли, встречались белокрылые чайки и тяжёлые бакланы, перья которых отливали свинцово-сиреневым цветом. Эти божии создания любили греться на песке, вытянув шею.
Птиц было такое множество, что упрямое кряканье уток, с противоположной стороны, громко доносилось до лодки, да и сам левый берег, возле которого путешественники прокладывали путь,  был усеян этими длинноносыми созданиями.
Осип не мог спокойно усидеть в лодке, он то вставал, то приседал – от этого судно упрямо  балансировало. Видно было, что солдат не в силах погасить в себе азарт охотника:
– Глядь, сколько уток! Пострелять бы, пошто так летают, хоть руками изымай за лапы? – громко досадовал Осип, не переставая ёрзать на сиденье, пытаясь рукой схватить летящую утку над головой.
 

– Эка невидаль – утки! Егда шум от них, да пера много, а кто будет обдирать? – неожиданно проворчал Касьян,  сидя за вёслами, – Угомонись, утопнем мы, лодка расколыхалась.
  – Не унывай, ещё постреляешь, некогда с дичью возиться. Амур – река богатая, этих божьих созданий никто не пугал, они сами тебе на голову сядут – бери, не хочу. А перо можно обдать кипятком, – старался Бородин успокоить     неугомонного солдата.
Осип сидел на баке, а Николай на корме и, видно, шум работающих вёсел и громкое  кряканье шустрых птиц, денщику мешали понять суть сказанного, и он продолжал, как подросток суетиться.
– Хотело мне, хотело, да хотенье не велело, – вдруг вырвалась у Касьяна скороговорка. Его очень раздражали плавающие птицы, в душе он желал всем водоплавающим свернуть шею.
Но, похоже, увлечённый утками Осип, не обратил внимания на высказывание спутников. Его, как ребёнка, увлекала своими играми  природа. Свобода денщика захлестнула и, кажется, придала ему силы.
– Вам бы, ваше благородие, суп с утятины опосля хвори надо употребить. Птица силу даёт, да и мы не отказались бы потрапезничать, мясо всё же, – не отрывая взгляда от ярко раскрашенных птиц,  предлагал солдат, с надеждой поохотиться.
Да и сам Бородин  хотел сделать пару выстрелов, не целясь, но на всякий случай берёг патроны. Впереди была неизвестность,  мало ли кто встретится?
От обилия корма и тихой солнечной погоды, рыба плескалась и играла ещё больше, её чешуя серебром переливалась на солнце. Щедрый Амур показывал свое богатство. Плавающая по верху русла рыба – толстолобы, верхогляды, лещи, охваченные игрой, запрыгивали прямо в лодку –
нерест захватил чешуйчатых созданий.

Путешественники никогда не видели такого чуда, им не пришлось закидывать бредень – пять крупных рыбин бились хвостами о дно – сытный ужин был обеспечен.
 – Вот и не надо дичи! Благоволит нам Амур. А рыба-то, какая жирная, ужин будет отменный! – приговаривал довольный Бородин.
В низких зарослях молодого тальника, непонятные на вид звери, величиной с собаку, ловили рыбу. Разглядеть их было невозможно, животные ловко маскировались.
– Узнать бы, что это за зверушка такая? А ведь, любит рыбу, да, как ловко ловит! – присматриваясь в просветы тальника, поручик задавал вопрос сам себе, и тут же на него отвечал, – Скорее всего, это бобёр.
Но поручик ошибался, бобры в водах Амура никогда не водились, для них слишком холодные сибирские  зимы.
День клонился к вечеру, скоро лодку причалили к высокому, но не крутому берегу. Обросший тальником и цветущей черёмухой, он оставил островок земли, покрытый густой, как щётка травой и молодыми побегами дикого чеснока.
Здесь можно было остановиться на ночь – место  для привала лучше не найти. Мужчин ждала первая ночь путешествия на берегу Амура.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПЕРВАЯ НОЧЬ

Осип быстро развел костёр с помощью трута и кремневого огнива – делал он это мастерски, даже в сырую погоду, как у него это получалось, Николай не мог сообразить. На берегу оказалось много старого валежника и вывороченных пней, прибитых волной.
Почти всё успело высохнуть за  подаренной погодой два солнечных  дня. Топлива было много, как будто кто-то его специально рассыпал на песок. Немало стояло сухостоя и в тальнике. Были и старые  поваленные деревья.
На суше голод проявил себя сильней, но ждать ужина долго не пришлось. Уха сварилась быстро, её наваристой запах вызвал у путешественников страшный аппетит. Очень хотелось горячей  жидкой пищи.
 
 
 Весь день спутники, воодушевлённые и полные сил, плыли без остановки,   только    два раза причаливали к берегу по необходимости. Очень хотелось размять ноги и плечи. Обедали только один раз на ходу пирожками, приготовленными Марьей  Петровной. От сытной сдобы все были в восторге, особенно  Осип:
– Хороши пироги, ано вятшие! Едал бы век таки. Ох и гарна женщина, всё могёт.
Вместо чая путники пили чистую, немного присолив, проточную воду. Первый день путешествия – первый опыт. Поразмыслив, они всё-таки решили в последующие дни делать привал в обеденное время. Без отдыха организм уставал и требовал разминки тела и горячей похлёбки. 
Поручик разлил всем спиртное и этим поднял у мужчин настроение. Полкружки полугара было спасением от прошедшего, можно сказать,  трудового дня.
Хмель сразу ударил в голову уставшим путникам, порозовели щёки и нос, лёгкая истома прокатилась по телу, на  лицах появилась улыбка, да и разговор стал громким, даже замкнутый Касьян,  вставлял в беседу что-то своё.
– Чресла одесную надломило, чай пройдёт за ночь, отлежаться треба, –  потирая шершавой ладонью поясницу, рассуждал денщик.
Осип, без шинели, присевший у костра, со стороны казался подростком. Но, сколько в этом, небольшом человеке было воли и силы, сколько его душа дарила добра и тепла, знал только Николай!
Не зря он приметил, как Марья Петровна заглядывалась на денщика, когда тот помогал ей по хозяйству. А ведь счастье для Осипа было рядом, но не смел поручик вмешиваться в их отношения, видно что-то тревожило солдата.

– Оле, думаю, всё пройдёт за ночь, да рамена шибко ломят, – разминая плечи и шею, буркнул хозяин лодки.
Больше наливать спиртное поручик не рискнул, чтобы не навлечь беды. Он сам почувствовал, как градусное зелье вдарило в голову, но всё же,   перед сном, оставил немного полугара для растирания  натруженных чресл.
Мужчины сильно устали, они в жизни столько не гребли – ладони путешественники натёрли до кровавых мозолей, а спины затекли и болели.

– Вот она, оказия какая! Да каким вышла боком – перчатки и верхонки не купил! Ведь мучила меня мысль в Благовещенске – что-то важное забыл? И только сейчас всё раскрылось. И ты, Осип, мне не подсказал на рынке! – сокрушался Николай.

– Ваше благородие, главное, энто себя  и полугар не забыли, – пряча свои мозолистые ладони за спину, отшучивался захмелевший солдат.

– Да вот горячка-лиходейка охмурила и память отшибла. Чтоб ей …! Сейчас принесу лучшее лекарство от мозолей, иначе нам туго придётся в пути, день потеряем, а может и два, – сокрушался Бородин, поглядывая на свои растёртые до крови  и на подопечных ладони.
Уловив цветочный запах, он направился к цветущему дереву.
Рукавицы, выданные к зимнему обмундированию, денщик проморгал ещё на барже, когда дремал, положив их под голову – рядом крутилась цыганская ребятня. Но тревожить их не стал, в душе он детей жалел. 
Свои же перчатки поручик выбросил сам, но не из-за ветхости, а из-за  пятен машинного масла, посаженные в Сретенске. Он тогда, не совсем здоровый, помогал механикам устанавливать лопасти, чтобы судно долго не задерживалось, новые же поручик собирался приобрести в городе. Но болезнь стала прогрессировать, и проблема  мигом вылетела из головы.
Как и предполагал Николай – это оказалась  цветущая черёмуха и стояла она не одна. Роскошное цветение радовало глаз, деревья каскадом роняли белые кисти. Запах дурманил насекомых – дикие пчёлы, не смотря на вечер, активно кружились  над соцветиями.
 Наломав  охапку ароматных  веток, поручик вернулся к костру, затем стал обрывать белоснежные цветы, складывая в фуражку.
– Берите пучком цветы и прикладывайте к мозоли, к утру заживёт, как на собаке. Помню, мать в детстве так лечила ссадины на моих коленях, затягивалось мгновенно, – поведал поручик удивлённым спутникам.
Затем сделав знак Осипу, стал спускаться к берегу, вроде как за бинтами, чтобы закрепить соцветия, да и посмотреть причаленную лодку.
Бородин поделился с денщиком, о своих опасениях, насчёт ненадёжности Касьяна. У бывалого солдата, тоже возникли свои подозрения, но обвинять его не хотел, хозяин всё-таки:
 – Какой-то он скользкий в разговоре, в делах ленивый и всё время роется в своих вещах, я даже заметил и в наших.
– Пусть роется, видно не доверяет. А документы мои в кителе, да и твои в шинели. Не добраться ему. Я, как полагаю, он их ищет. Ты, однако, первую половину ночи отдыхай, затем я сменю тебя. Всё же больше всех сидел за вёслами и порядком устал – вот тебе-то и надо набраться сил.
 
 Конечно, осматривает  нас со всех сторон, причём, в глазах горит нехороший огонёк. Видел я такое на Кавказе, не воспринимает он наши души, не его мы поля ягодки. А документов у него нет, не предъявил. В общем, вот что скажу – Касьяна беспокоить не будем, пусть спит, за ним нужен глаз, да глаз. Какие у него думы, нам неизвестно, но то, что он плут, видно наяву.
                Оранжевое солнце подкатывало к горизонту, оставляя багровые отблески на облаках, а они, в свою очередь, отражались в зеркальной воде. С реки заметно потянуло прохладой.
Сидя на корточках возле костра, хозяин лодки доедал оставшиеся пирожки, изредка подбрасывая, в ещё живое пламя, сучья. Поручик подошёл к костру и присел рядом.

– Касьян, у тебя нет оружия, здесь могут бродить хищные звери. Мне говорили казаки, что по берегу  промышляют тигры и медведи – лакомятся рыбой. Да ты сам видел, какие-то животные прятались в тальнике. Мы решили тебя не ставить на дежурство ночью, отдыхай.

Грабитель обрадовался такому повороту дел, спать всю ночь на свежем воздухе – благодать! Он догадывался, что ему не доверяют. Не задумываясь, он бросил свой тулуп возле костра.
Мысли о том, как он легко провёл глупого Степана, радовали душу весь день, радовало и то, что он чувствовал себя хозяином. Все драгоценности и деньги Касьян прихватил с собой,  часть из них  обмотал вокруг торса, а часть припрятал в багаже.
Теплая волна от пламени костра согревала воздух радужным прозрачным рисунком, приятно подпекая лицо. Заснул Касьян сразу.
Осип и поручик не стали вытаскивать палатку из бака, не хватало сил даже спуститься к воде, На скорую руку они соорудили подобие шалаша, взяв за основу густую стену из тальника, защищавшую от ветра и прохлады.
На пару они ловко пригнули надломленные длинные ветки дерева, а также оборвали из них мелкие и  сделали подстилку. Все признаки вечера показывали, что дождя ночью не будет.

– Чай, Березень прогнал Мару – энто к теплу, но могёт и похолодать, цвет энто буйный, – рассуждал денщик, медленно зевая и поглядывая на вечернее небо.

– По всем приметам, небо так-то ясное, да ещё полосой красное – завтра хороший будет день, – согласился с ним поручик, говоря рифмой.
 Уставший Осип сразу завалился на ветки, тепло костра его не обделяло. Через пару минут солдат, как и Касьян, захрапел. Своим звуком храп обоих спутников бодрил Бородина и не давал ему уснуть.

– Да, оркестр в Александровском дворце, ничего не скажешь!
Майские ночи были ещё холодными, ненасытная сырость вдруг стала проявлять себя, как и предупреждала Марья Петровна. Не успевшая за день испариться, она змеёй проникала под одежду. Как только село солнце, резкая смена температуры проявилась мгновенно. В голове у поручика промелькнула мысль:
«Не к похолоданию ли это, черёмуха-то в цвету?»

Глубоко зевнув и сделав несколько бодрящих упражнений, Николай накинул на себя тулуп, затем подсел к костру, его мягкое потрескивание и усталость в теле, стали постепенно наводить дремоту. Чтобы не заснуть, Николай решил побродить по берегу. С реки  тянуло холодком, беспокойные мысли не покидали его:
«Не догоним мы сплав, не делает он привалы. Ладони в мозолях, видно не суждено, большую часть времени за веслами сидит Осип, а один солдат не потянет, выдохнется. На ленивого Касьяна надежды нет – пуп надрывать не станет».
Наступившая ночь поразила Бородина не только своим прозрачным лунным светом, но и необъяснимыми таинственными звуками, шорохами в траве, усиленным стрекотанием цикад, шуршанием крылышек насекомых.

Сырость и непогода, за всё время пребывания в Благовещенске, скрывали очарование дальней сибирской ночи. Небо казалось высоким, оно было усеяно яркими звёздами. Полная, лимонного цвета Луна, казалась совсем рядом – только протяни руку.
Её мерцающий свет рябил  радугой в глазах, а на поверхности берега хорошо просматривалась не только трава, но и мелкий валежник.
Поручик подошёл к лодке, присев на борт, стал прислушиваться к шуму речного потока. Было слышно, как шуршит по дну перекатываемая течением галька – это мягкое шуршание, как тёплый родной голос, успокаивал его.

Картины прошлого постепенно всплывали перед ним. Ещё с детства Николаю нравилась Катерина, вместе ходили за грибами и играли в игры, родители ходили в гости друг к другу, даже отмечали семьями праздники. Однажды, на Новый год, он её поцеловал. После этого ему хотелось это повторить, но так и не получилось.
Любимая девушка была единственной дочерью разорившегося соседа. Хозяин дома последнее время увлёкся картами,  успокоить его не было сил. Вскоре, из-за многочисленных долгов, он лишился две третьих имения.
Любовь коснулась молодых сразу. Встречи были редкими из-за службы на Кавказе. Катерина часто     писала Бородину. В последних письмах, она жаловалась, что его послания забирают родители, и запрещают  на них отвечать.

Бородин к этому времени получил звание поручика и подумывал о женитьбе. Жалованья хватило бы содержать семью и снимать квартиру. Молодые собирались обвенчаться, но Катерину насильно выдали замуж за не любимого.
Женихом оказался зажиточный сосед, недавно ушедший в отставку – служил он майором при штабе и пороха никогда не нюхал.
Барин давно присмотрел статную и белокурую девчушку с карими глазами, ждал, когда  она подрастёт. Богатый помещик был убеждён, что обедневший сосед не откажет ему в сватовстве, так и получилось. 

Николай с Катериной решили бежать тайком на Кавказ, но о предстоящем побеге поведала прислуга родителям невесты. Катерина ей доверяла и делилась своими тайнами, но оказалось напрасно. Девушку держали взаперти до самой свадьбы.
Бесполезно поручик просил руки любимой, видно пришёлся не ко двору. Прошло два года после этих событий, девушку, чтобы зацепило его сердце, Николай так и не встретил.
Тёмные облака затягивали западную часть неба, едва пропуская блики вечерней зари. Но вот исчез последний луч солнца, стало быстро темнеть, ночь сгущала краски ...
Вечерний шум стал затихать, только изредка вскрикивала во сне птица. От стоящей невдалеке черёмухи тянулся ароматный цветочный запах.
Соцветия, которые он замотал бинтом на ладонях, превратились в крошево, а пальцами он безболезненно смог пошевелить.

И тут  Николая мелькнула мысль:
«Надо свежие сорвать, а ведь помогает». Поручик направился к дереву, сорвав несколько веток, повернул назад. Вдруг ему показалась, что возле лодки мелькнула тень человека, но шума он не услышал.
– Показалось, однако, скорей всего от усталости, мужики-то храпят, – тихо пробормотал Николай, но всё же поспешил к берегу.
На самом деле это был Касьян, он возле костра притворился спящим и храп его не вызывал сомнений. Ему нужны были патроны, как от кольта, так и от винтовки, чтобы завладев оружием потом использовать в удобном моменте.
Все боеприпасы хранились в вещмешке Осипа. Кольт Николай всё же зарядил, зверь действительно мог появиться. В саквояже, который Бородин прихватил, грабитель ничего не обнаружил, кроме сменного белья и какой-то мелочи, типа бритвы и мыла. Нужно было искать в баке.
Как только поручик удалился на приличное расстояние, грабитель кошкой направился к лодке. Касьяну удалось раздобыть часть патронов обоих калибров …
         
Возвращаясь к лодке, Николай  услышал плеск воды возле кормы. Осторожно, стараясь не шуметь, поручик подошёл к судну, где слышалась возня. И тут Бородин заметил проворного енота, воровавшего рыбу. Зверёк её ловко вытаскивал из кукана и сразу же поедал.
Енот вьюном выскочил на берег и остановился невдалеке, наблюдая за поручиком. Человека он не боялся и что-то выжидал.
– Вот оказывается, кто прятался в тальнике, а я думал, бобры всполошились. А ведь ты, дружище, шустрик! Наш  завтрак весь съешь, а нам завтра плыть целый день.

Поручик вытащил из воды  тяжёлый кукан, кинул на берег недоеденную енотом довольно-таки крупную рыбину. Воришка  схватил её и в один момент поволок в заросшую часть берега.
– Да, чуткий зверёк, откуда он взялся здесь? Видно учуял запах жареной рыбы и прибежал на дымок, только выжидал, когда стемнеет. Вот тебе и звери, а говорят, не соображают.
Недолго думая, Бородин  убрал рыбу в бак, не забыв прикрыть всё той же черёмухой, бактерицидным свойством обладало всё дерево от корней и до коры.
Сколько он пробыл на берегу, Бородин не заметил, а когда  посмотрел на часы, стрелки показывали три часа.  Поручик поднялся к костру, но в нём не было признаков жизни.

Подняв Осипа на дежурство,  Николай поведал историю о еноте, и о рыбе, которую спрятал в носовой части лодки, затем  лег на ложе, согретое телом солдата. Сон не заставил себя долго ждать.
… Утро разбудило поручика всё тем же пением птиц и кряканьем водоплавающей живности. Яркие и настойчивые лучи солнца прошивали ветки шалаша и нагоняли тепло. Ожидаемого похолодания не случилось
Бородин чувствовал себя намного лучше, хотя наравне со всеми сидел за веслами, да и слабость отступила. Мозоли на ладонях затянулись и это радовало.

Осип добросовестно отдежурил, не сомкнув глаз до утра, а костёр он снова разжёг, как всегда, безо всяких усилий. С необыкновенным старанием и проворностью солдат, щурясь от едкого дыма, жарил на углях рыбу.
С румяной корочки верхогляда стекал и шипел жир, запах которого разносился по всему берегу, казалось, что на нём увеличилось число птиц. 
Чайник  денщик вскипятил ещё раньше, бросив в него горсть душистого чая, запах которого Бородин сразу уловил, он подошёл к дымящему костру и присел на корточки.

– Добро утро, ваше благородие! – солдат первым поприветствовал Николая, проворно переворачивая запечённую рыбу.
– Доброе! А я смотрю, ты уже и завтрак приготовил, и чай вскипятил. Когда успел? – удивился поручик.
– Знамо, успел, покамест вы  сладко почивали.
– Смотри, повнимательней, не ровен час енот утащит завтрак, придётся на голодный желудок Амур покорять, – пошутил Бородин.
Оставив Осипа допекать рыбу, Николай спустился к реке, затем забрался в лодку. Недолго думая,  он освободил ладони от бинтов, затем снял китель и нательную рубаху и наклонился через борт  к воде.

Впервые, по-настоящему, после болезни он обмылся по пояс водой, не то, что под умывальником у хозяйки. Баню так и не успел выстроить её покойный муж. Полностью искупаться поручик пока не решался, непредвиденные осложнения в дороге были нежелательно, он это хорошо понимал.
Вода была холодная и обжигала тело, но это приятно его взбодрило, затем из саквояжа достал мыло и стал намыливать голову. Мылся Бородин шумно, с фырканьем, получая от этого удовольствие.
«Как будто в купели обмылся, и снова народился» – молнией пронеслась мысль.

Хотелось ещё немного постоять на берегу. Лёгкий туман прозрачной кисеёй парил над рекой. Воды Амура текли спокойно, только было слышно, как плескалась рыба и кричали на берегу птицы.
К костру поручик вернулся с пакетом сахара. Глотая слюну, Николай предвкушал аромат сладкого чая.
Запах печёной рыбы разбудил спящего Касьяна, чем-то озабоченный, он тут же побежал к лодке, прихватив свой тулуп. В баке судна стал что-то опять  поспешно искать, даже не коснувшись воды, и не теряя ни минуты, он  вернулся к костру.

– Руки-то, поди помыл? – обратился Осип к нему.

– Не твого ума дела. Бо сам зеньки-то не смочил? – буркнул Касьян в ответ вопросом на вопрос, присаживаясь к костру и держа дистанцию в разговоре.

– Будет вам спорить, вода кругом, всем хватит. – вмешался в разговор повеселевший поручик.
Говорить Касьян не любил, молчуном он слыл ещё с детства. Своих младших братьев и сестёр обводил вокруг пальцев, добиваясь своего. Хитрость, как говорят в народе, родилась вперед его. Только вот службы он не избежал, как не
изворачивался, а в семье  был старший.

В голове сметливый мародёр держал всегда план своих осторожных действий и поступков, долго его вынашивая, и проверял детали. Дотошно разбирал каждую примету и признак, и это у него получалось.
Его мародерство было почти безнаказанным, и даже незамеченным. Вот только на службе он сплоховал – попался по неосторожности. Вернувшийся раньше времени из штаба, молодой подпоручик застал его на воровстве в комнате офицерского состава.
Убить его Касьян не мог, с ним был денщик, здоровенный парень – кровь с молоком, который лишил бы его живота, не разбираясь.
При обыске у Касьяна обнаружили вещи  и деньги сослуживцев. Дело это солдаты ему простили, даже не тронули, зная тяжкое физическое наказание. Простили и второй раз, только слегка его побили.
А вот когда на поле боя Касьян выворачивал карманы с убитых русских офицеров и снимая перстни, солдаты сразу подали рапорт. Жалеть мародёра не стали – отправили в штрафной полк…
Сытно позавтракав печённой рыбой и бутербродом с кусочком солёного сала, путешественники почувствовали прилив сил.  Мышцы рук и чресла ещё болели, но они всё же решили немедленно отправиться в путь, предварительно обмотав ладони свежими бинтами. 
 
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ПОСЛЕДНИЙ КОСТЁР

Берег утопал в белоснежной красоте цветущей черёмухи и дикой яблони, и эта красота чередовалась с нежно-сиреневыми кустами багульника.
В воздухе стоял аромат цветущей весны – середина мая дарила рай. Вдоль берега планировали быстрокрылые  стрекозы и мотыльки-однодневки. Амур спокойно нёс свои воды, переливаясь цветными разводами отражённых соцветий. Теплые лучи солнца щедро согревали воздух. Утренняя прохлада стала растворяться.
Мятный запах молодой зелени иногда перебивал  цветочный. Всё чаще пышные луга, обсыпанные гривоносными кочками, успевшие выпустить стрелки остроконечной травы, сменялись гранитными утёсами. На этих великанах, лишённых кустарной растительности,   стояли, независимо от правил природы, высокие кедры.
Цепи выпуклых хребтов тянулись вдоль реки, придавая таинственность и очарование берегам. Казалось, что они были бесконечными и даже изменяли цвет на серо-синий к горизонту.
Кроме птиц, летающих над берегом, путники  два раз видели медведей,  и были  очень удивлены этой встречи. На очередном отдыхе, Осип и поручик искали валежник для костра, а Касьян остался на берегу чистить рыбу для ухи.
Мужчины отошли метров  на пятьдесят от берега к растущим деревьям, как вдруг услышали треск на стоящей невдалеке липе.  Бородин мгновенно вытащил из кобуры кольт.

      
Крадучись, они подошли поближе, Но тут Осип  увидел небольшого  медведя с белой грудкой, сидящего на дереве. Он с аппетитом объедал листья и почки соцветий со сломанной ветки. Этот витаминный сладкий деликатес любят  многие травоядные животные, не исключая медведей. Зверь был молодой, но уже самостоятельный.
– Ваше благородие, грудь-то белая, поди у мишек, не видал энтого, да на вид молод! – уставившись на косолапого, воскликнул солдат.
– Это гималайский медведь, он живёт только в Дальней Сибири, ещё в Китае – в наших западных лесах такой вид не водится. Я сам удивлён не меньше, что пришлось его увидеть воочию. Красивый зверь, грудь вырисовывается белым треугольником, как салфетка. Одно скажу – интеллигент! – восторгался Бородин.
Осип  с неподдельном интересом рассматривал реликтового незнакомца. От западных особей зверь отличался не только тёмно-коричневым окрасом меха и белой отметиной вокруг груди, но и большими округлыми ушами,  и более  вытянутым острым носом. Только размер  туловища был поменьше, как у  молодого барана, что сразу заметили путники.
Белогрудый мишка, почуяв приближение людей, быстрее молнии спустился с дерева и дал дёру вглубь леса.
– Смотри-ка, как бежит – собака не догонит, – рассмеялся вслед поручик.
В другой раз, когда Осип  направлял лодку к берегу, чтобы причалиться на очередной отдых, неожиданно путешественникам встретилась крупная бурая медведица с двумя годовалыми медвежатами.
Мать мастерски ловила рыбу, а малыши, ожидая её, беспокойно бегали по берегу и тревожно ревели. Рыба тоже входила в рацион питания медвежат, но в основном, в таком возрасте, они питались ещё   молоком. 
Медведица всплывала с добычей в зубах, и медвежата жадно накидывались на неё, объедая с двух концов. Оставив детёнышей, лохматая мамаша снова кидалась в пучину за рыбой, но уже для себя. Все действия  были ловкими и быстрыми, несмотря на её неуклюжесть и большой вес.
Лодку, казалось, животные не замечали, хотя пришлось Осипу обогнуть перед самым носом и поставить на приличное от «рыбачки»  расстояние.

Эти звери отлично плавают и отчаянно защищают своих детёнышей. Путешественники решили издалека немного понаблюдать за медведицей, хотя это было опасно.
Мужчин удивило то,  что  медведица   по несколько минут задерживала дыхание в воде, но выныривала всегда с рыбой в пасти, а поедала добычу только на берегу.
 Агрессии она не проявляла, но и не убегала. Возможно, лодку она приняла за плывущее дерево, которое часто ей попадалось на глаза во время лова. Амур поднимался, заливая берега и течением сносил всё, что попадалось на пути.

– Однако, белогрудый не рыбачит, а энта, глянька, рыбачка, – заметил солдат.
С вершин остроконечных скал горделивые орланы обозревали водную поверхность реки. Небольшая часть этих летающих созданий крутились возле медведей, они даже могли сутками  сопровождать семью стаей.
Хищные птицы знали, что не останутся голодными. Уверенные в безнаказанности, они беззастенчиво воровали рыбу из под лап животного.
Но медведи даже не огрызались, и снова кидались в пучину, видно привыкли к непрошеным гостям. Амур щедро кормил воздушных охотников рыбой.
Всю дорогу путников сопровождали стаи  горластых птиц, летящие низко над головой, что даже взмах крыльев чётко  улавливало ухо. Некоторые из них ловили рыбу на ходу и тут же её проглатывали.
И в тоже время эти сытые создания, незнающие страха, покачивались на амурской волне, мешая движению лодки. Непрерывно прилетающие с юга пернатые занимали свободное побережье, заполняя  пространство своим гамом.
 
 
Осип быстро научился ловить непуганных птиц. Про свою  винтовку, он можно сказать, забыл.  Азартно, по-молодецки, денщик кидал невод в гущу плавающей дичи. Попадалось всегда не меньше трёх уток, а то пять.
– Чуяла Марья Петровна, что невод пригодится, оно так и вышло, – с благодарностью высказывался денщик о бывшей хозяйке.
 С богатой добычей  путешественники продолжали   свой путь дальше, пока их не останавливало обеденное время. Птицу про запас они не ловили, её было много на каждом берегу и на воде.
  – Хорошо-то как! Такой красоты на земле не видел я – настоящий Рай! Что там  Кавказ, он блекнет – картины надо писать, а лучше книги! – искренне восхищался Николай.
– Велелепие! А Дальняя Сибирь-то, она, вовсе не изведана. Амур-то, поди народ не видел, да и не слыхивал, коли житие на Волге, да на Дону,– вторил ему Осип.
Пожалуй, только Касьяна ничего не радовало, и разговор он не поддерживал, отвернувшись от них, дремал или делал вид, что спит, облокотившись о бак лодки. На правах хозяина судна, он старался, как можно реже садиться за вёсла, притворяясь спящим.
Бородин не возражал, он давно сообразил, с кем имеет дело. Мысли о завладении документами и оружием не покидали Касьяна ни на минуту.
 В уме он прокручивал все сцены борьбы, но и не торопился, силы спутников ему были ещё нужны, ведь с каждым часом река расширяло русло, становилась полноводной, одному её не преодолеть. 
Местами течение было быстрое даже у берега, часто приходилось «сушить» вёсла и направлять лодку шестом, чтоб её не разбило о подводные камни. Обычно это было там, где сливались протоки с руслом и на перекатах.
– А наша хозяюшка, предусмотрительна, ведала, что така заводь бешена, – с теплом отзывался Осип о Марье Петровне. С шестом солдат справлялся умело.
           С каждым днём путешествия, Амур становился всё величественней, а течение, местами, перемешивало своё направление, образуя глубокие воронки. Осип восхищался мощью реки, не скрывая своих чувств:
– Эх, Батюшка-Амур, поди шире стал, в два раза, а могёт и в три! Матереет, да борзо идёт! К морю-окияну спешит.
– А я где-то читал, его китайцы называли рекой «Черного Дракона», что притоки его, как лапы, а голова упирается в море, – восторгался Николай.
               … Прошло больше недели, как был оставлен Благовещенск, погода путникам благоволила, даря солнечные и тёплые дни. На пути встретилось только четыре поста.

На приглашение казаков погостить, Бородин отвечал отказом, ссылаясь на нехватку времени, он всё же надеялся догнать сплав. Казаки предупредили путешественников, что  вскоре покажется последний пост, стоящий на левом берегу, а от него Хабаровка совсем рядом, но только стоит на правом.
Лица мужчин, обросшие небольшими бородками, загорели и обветрились, ладони покрылись твёрдыми мозолями, и они могли совсем, без бинтов, управлять вёслами.
Целебный воздух цветущей флоры и обильная здоровая пища Амура:  свежая дичь, жирная рыба и дикий молодой чеснок, поставили поручика на ноги, добавив силы молодому организму, да и у мужиков вид посвежел.   
За время пройденного пути, неприятных встреч не было. Только два раза встретились разукрашенные драконами китайские сампунги, идущие под  лёгким парусом. Торговцы с заплетёнными косами спешили против течения со своим товаром в Благовещенск. 
Попались на глаза несколько оморочек местных аборигенов, и то они близко не подходили – боялись. Скрылись они быстро в небольшой протоке, да и не было надобности их останавливать. Бородин старался не заводить разговор, держась на приличном расстоянии …
           Осип, как не пытался узнать у Касьяна, откуда он родом, есть ли у него семья, каким занимался делом – ничего путного не услышал. Хозяин лодки старался не вступать в разговор, а если отвечал, то что-то невнятное.

– Слышь-ка, Касьян, скрытный ты, да ин ладно. Чай, прибудем в Хабаровку,  эдак вотще забудешь нас, али нет? 
На вопрос солдата Касьян ничего не ответил, отвернувшись от него, он стал смотреть в сторону берега, на котором гнездились журавли и неугомонные кряквы.
 
– Как хошь, ладить с тобой невмоготу, не сговорный ты, – Осип махнул рукой с досады и стал раскуривать трубку.   
Солдату очень хотелось поговорить, излить душу – одиночество требовало общение. Бородин перечитал им все газеты, даже сочинил два коротких стиха, но информационный голод требовал больше.
Поручик достал часы, они показывали двенадцать часов дня.
– Пристанем к косе и вскипятим только чай, рассиживаться не будем. Примерно, через четыре часа объявиться последний пост, там и отдохнём с часок или два.
Мужчины нуждались в обеденном отдыхе. Обычно, после еды, они заваливались на траву и отдыхали по полчаса. Да и сам Николай от них не отставал.
– Осип, ты бредень не вытаскивай, у нас ещё есть сало, немного печёной дичи и сухари, – предупредил денщика Николай, гребя вёслами к берегу, он оказался низким и закрывал перешейком широкую лагуну.
Коса, к которой они пристали, оказалась вся песчаная. Как всегда на берегу лежало много сухих веток и сучьев, прибитых когда-то волной.
Раковины винтовых ракушек и плоских мидий оккупировали  сырую часть песка, по которой заметно  тянулись неровными полосками следы от движения этих одноногих существ …

– Глянька-то, твари, как ползают! – удивлялся Осип, рассматривая полосы. До этого мидий на берегу Амура они не встречали.
– Вода здесь чистая, вот они здесь водятся, Вон вдали виднеется озеро, – объяснил Николай появлению ракушек.
На душе у спутников было легко и радостно – можно отдохнуть, размять тело и руки. Майское солнце грело ласково, по-летнему, с реки тянулся свежий ветерок.
– Выходь Касьян! Глянь-ка вокруг сколько добра! Подсоби, мне, разомни свои чресла, да особо мягкое место. Небось отлежал на баке?
Осип, с лёгкостью подростка, выпрыгнул из лодки на сухой золотистый песок и стал быстро собирать все, что могло гореть. Делал он это ловко, без остановки, заполняя  сушняком подол шинели. За несколько минут денщик собрал приличную кучу  валежника.

Касьян лениво бродил за ним, изредка подбирая сухостой, мысли его были далеко:
«Доберусь до Хабаровки, открою  большой трактир, там-то денежки и потекут, казаки шибко пьют, глядишь, и золотишко у них найдётся. Барином стану, слуг заведу и хорошенькую горничную, а может и женюсь».
В пути на каждой остановке, на зелёной части берега, Осип рвал чеснок. Когда успевал он это делать, путники не могли взять в толк.
И вот сейчас, в его головном уборе лежала кучка этой зелени, а ведь он, казалось, никуда не отлучался.
Не теряя времени, солдат достал кремень и огниво. Огонь легко разгорелся, затрещал, пожирая приготовленное топливо. Вскоре вскипел чайник, путники расположились возле костра на сухой коряге, которую нашёл денщик.
Горячий ароматный чай с сахаром быстро согрел путешественников, что ни говори, на воде прохлада резко чувствовалась, а съеденные кусочки сала и   пожаренное мясо птицы на размоченных сухарях, прибавили мужчинам силу.
И, в то же время, появилась неодолимая дремота, которая старалась свалить с ног прямо на песок. Организм, привыкший отдыхать после обеда, требовал своё. Несмотря на это, путешественникам хотелось скорее покинуть берег.

– Эх, сейчас бы чарочку, нет, две, зелёного вина, ано не помешало бы, да и сутки подремать, – размечтался Осип, складывая кружки в котелок, при этом, он не переставал зевать, прикрывая мозолистой рукой свой  щербатый рот, усталость упрямо сказывалась.

– Сделаем дело, и гулять будем смело, сейчас дорога ждёт. Надо схватить Амур  за торс, или как говорят местные жители, за Драконий хвост, не то он нас за нос.

– Ваше благородие, шутить изволите? А усталость своё берёт. Чресла-то затекли.

– Нельзя, Осип, раскиснем. Будет тебе белка, будет и свисток, Посмотри, река стала шире некуда, мы и не подозревали о такой мощи, держать надо ухо востро, – возразил ему поручик.

Он, с сыновью нежностью, смотрел на загорелое лицо денщика, волосы которого стали за последнее время чалые. «Постарел быстро,  однако, седины много».
 Бородин улавливал в каждом его движении заботу  и отцовскую любовь. Здесь, на Амуре, Осип старался как можно больше управлять лодкой, а во время обеда подкладывать ему в котелок лучшие куски рыбы или утки.
Косу оставили сразу после трапезы. Который день Амур не показывал свой характер, видно циклоны забыли эти места, как бы замаливая предыдущую мокрядь в Благовещенске. Спокойно текли его воды, мелкая зыбь чешуёй серебрилась на солнце. 
Рыба продолжала играть за бортом, показывая свои пестрые хвосты, иногда запрыгивая в лодку, к такому чуду путники привыкли, и уже не обращали внимания. Касьян последнее время совсем обленился, и сейчас, сидя за вёслами, нехотя грёб вёслами.
– Ты пошто так грябёшь? Мало каши ел? Заснёшь, энто! – горячился Осип, – Дай-ка, я сяду, зри, как надо! – возбуждённый солдат стал энергично грести.
Касьян спорить не стал, только этого и ждал, чтобы служилый сел на его место. Он посматривал на бак, который закрепил за собой, как медведь берлогу, и  мечтал подремать после сытной еды.
Течение справлялось со своим заданием, и лодка легко шла по воде, подводные валуны почти не попадались.
 – Пост! Последний пост! – радостно воскликнул Бородин, пристав с кормы. Все повернулись в сторону объекта.
 Издалека виднелся развивающийся флаг на высокой древке. Вот он, последний на их пути долгожданный пост! Уставшие путешественники с облегчением вздохнули.
Основная часть реки была пройдена, а впереди оставалось самая малость – почти ничего, можно на берегу подольше отдохнуть.
В пути, после предыдущего привала, путники бороздили Амур меньше четырех часов, чем рассчитывал Бородин, благодаря старанию Осипа.
Солнце  стало настойчиво палить, казалось, что май выпал с очереди и вместо него правил жаркий июль, стала появляться духота. Третья декада мая дарило тёплые дни, но что удивительно, комаров и мошки в это время ещё не было.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КАЗАЧИЙ ПОСТ

Ещё издали казаки увидели лодку, идущую по направлению к посту, собравшись кучкой, они наблюдали за ней. Благо течение было в помощь, и ждать гостей долго не пришлось.
При виде с дюжину казаков, стоящих на берегу, тягостное напряжение у путников, как рукой сняло. Наглядно, это был самый большой пост, из всех, которые они встречали, и напоминал небольшой хутор.
Неуловимая радость встречи вытесняла все мысли. Общение с людьми обещало утолить душевный голод, да и небольшая передышка была необходима, тело требовало отдых. В этот день им не пришлось делать даже короткий передых, обедали второпях.
Предыдущий пост они оставили четверо суток назад, да и то, путники не причаливали к берегу, только переговаривались на ходу.
Николай решил угостить казаков. Из корзины он  достал сало и отрезал увесистый кусок, его осталась добрая половина – батюшка Амур щедро кормил путешественников рыбой и птицей.
Затем поручик вытащил из саквояжа две газеты – одну для начальника поста, другую, для служилых. Остальную прессу оставил для Хабаровки, зная, как люди жаждут новости, особенно в отдалённых местах, где нет тракта. 
Осип подвёл лодку к небольшой косе, закрепив её цепью за крепкий сук цветущего боярышника. Уставшие путешественники стали подниматься по тропе, бегущей к новеньким срубленным домам стоящих, на высоком берегу. 
По краю тропы, с обоих сторон, лежали обтёсанные брёвна, ещё пахнущие свежей смолой и хвоей. Мужчин дружно окружили казаки, предлагая  табак.
Обе стороны, соскучившиеся по живой душе, по общению, стали оживлённо беседовать.  Оказалось, что сплав, как сутки, прошёл, но не причаливал к берегу и скорее всего, он уже в Хабаровке, да и казакам он ни к чему. Они сами часто бывают в деревне, благо есть свои лодки.
Хозяева поинтересовались у путников, смогут ли они остаться на неделю – им очень нужна помощь в строительстве дома?  Хотелось за лето поставить несколько срубов.
Пост ожидал большое пополнение из Сретенска – планировалось казацкое поселение, а в дальнейшем строительство деревни. Некоторые казаки намеревались привезти свои семьи, оставленные в Благовещенске. Но пришлось поручику  отказать в их просьбе, так как люди они военные и очень торопятся. 
Не теряя время, два казака засуетились возле костра, пообещав сварить гостям уху. Оставив своих попутчиков, Николай направился к уряднику – главе поста.
Пост расположился на оголённом и в то же время приподнятом берегу, плавно переходящим в небольшую косу, удобную для причала. Две добротные лодки и довольно-таки вместительный баркас, на десять человек, были надёжно привязаны к раскидистой раките.
Одна землянка и пять недавно вырубленных изб стояли в один ряд без забора. К ним, с тыльной части,  прилегали небольшие огороды, на которых росла только картошка.
Учуяв запах незнакомых людей, две сторожевые собаки, бегая по цепи, стали громко лаять. Возле берега паслись три лошади без сбруи и две козы.
На посту чувствовалось женское присутствие – на верёвках сушилось постельное бельё и юбки, да и огороды стояли без единой травинки, а на окнах виднелись белые занавески. Только на лай собаки из одной избы выглянули сразу две женщины разного возраста.  С ними был мальчик лет пяти, но они вскоре скрылись.
Поручика дружелюбно встретил глава поста в полном обмундировании. На вид, ему можно было дать, лет сорок. Зацепив собачью цепь за крупный гвоздь, он пригласил гостя в избу. В доме пахло подгорелым молоком и жареной картошкой.
Молодая красивая женщина купала в тазу маленького годовалого ребёнка. Ему нравилась эта процедура, и он повизгивал от довольствия, хлопая ладошками по воде. Пол был застелен домотканой дорожкой. Об ноги хозяйки тёрся рыжий котёнок и тихо мяукал. Бородин почувствовал домашнее тепло и уют.
«Как же мало для счастья надо!» – с лёгкой завистью подумал  Бородин.
Разговор был насыщен волнующими вопросами с двух сторон.
– Планируем здесь поселение, место удобное, не потопляемое. Задача, однако, есть границу  укрепить, а ведь непредсказуемый сосед. 
 –Да ещё вольно «хунхузы» ходят по Амуру, – продолжал урядник,
– С бандами китайское правительство так и не смогло полностью покончить. Часто бродяги заходят вглубь  нашей тайги. Вам повезло, что вы не встретили эту свору на реке. Я думаю, они знают про наш пост, вот и не показывают носа. Мы всё-таки вооружены.
– Так они, что переправляются большими группами? – спросил удивлённый сообщением поручик.
 – Группы маленькие, да и грабят по-тихому, но огнестрельное оружие имеют. А мы-то стоим на левом берегу и задача наша застолбить место переселенцами. Лес для строительства понемногу сплавляет Благовещенск. Да вот руки нужны, хотелось к осени поставить срубы и принять семьи, – повторился урядник.
Бородин только развел руками, отказывать ему не хотелось в помощи.
– Не получится, у нас служба. А место мне ваше понравилось – красивое.
  С этим согласился хозяин, огорчило его только то, что следующий сплав был намечен на июль месяц и строительство затянется. А вот газете урядник  обрадовался.
Через час Николай,  аккуратно постриженный, без усов и бороды, в бодром расположении духа, вернулся к своим спутникам. За это время казаки успели сварить уху для гостей и старательно допекали картошку в золе. Продукты служилый народ любезно предоставил уставшим путешественникам.
– Ваше благородие, энто вы бороду и усы сбрили? – удивился Осип, обращаясь к поручику.
Начисто выбритую нижнюю часть лица Николая обрамляла бледная, незагорелая кожа, которая резко бросалась в глаза. Поглаживая лоснящийся от белизны подбородок, поручик предложил бритву своим спутникам:
– Сбрил всё, и вам советую, завтра, не ровен час, напугаем местных красавиц.
Но оба спутника наотрез отказались бриться.
– Худа примета,  – сдержано сказал Касьян, дотронувшись рукой до своей жиденькой бородёнки.
– Пошто болтаешь! Негоже так, их благородие сами ведают, что им делать, аль не разумел? – резко одёрнул  попутчика Осип.
Николай присоединился к трапезе. В доме урядника он не стал обедать, сославшись на обещанное казачье угощение, но поблагодарил хозяина за гостеприимство. 
Сами казаки были рады роскошному гостинцу. Рыба им приелась, Хотелось съесть что-нибудь особенное, и как оказалось – всеми любимое сало. Почти все казаки были в прошлом крестьяне и когда-то держали своё хозяйство. А здесь, далеко от родных мест была служба и такого деликатеса почти не видели.

Уху казаки сварили отменную, наваристую, из царской рыбы – калуги и аухи, да ещё приправленная зеленым диким луком, который рос плантациями повсюду. Ели гости с аппетитом. Но самой вкусной едой оказалась печёная картошка  с зажаренной и хрустящей корочкой, по которой путешественники   соскучились.

– Скоро конец нашему вынужденному путешествию и уже сегодня, ближе к вечеру, мы подойдём к селению гольдов, – сообщил своим попутчикам Бородин.
– А сейчас нам надо  сразу от поста повернуть на правый берег – на той стороне за сопками расположилась наша деревня, наш пост. Хотя и видно, что правый берег  китайский, но Амур сворачивает, именно, возле Хабаровки,  оставляя границу широкому побережью.
Все собравшиеся слушали внимательно, казаки в знак подтверждения кивали головой и поддакивали в ответ – они то, всё изведали, исходили на своём баркасе.
– Здесь относительно тихо, иначе дальше Амур играет течением – закручивает лодки, так как впадает большая река Уссури – так объяснил  мне господин урядник, – как можно понятливей своим попутчикам сообщил Николай.
От такой новости у Осипа засияло лицо, он даже встал, чтобы осмотреться, держа котелок перед собой.  Только невозмутимый Касьян, сидя на большом камне, нервно дёрнул ногой в сторону, да  желваки на шее вздулись и часто заходили. Повернувшись на Восток, к сине-зелёным сопкам, поручик продолжал:
 – Невдалеке от села стоит Змеиная сопка с острой и высокой скалой. Она, как ориентир, укажет нам, что Хабаровка рядом. Привал сделаем на противоположном берегу, там и заночуем, ну а заходить в село гольдов нет нужды. И если утром пораньше отправиться, то к девяти часам мы будем на месте.
Поручик с улыбкой посмотрел на своих спутников, душа его пела, нет, она торжествовала! Они рядом с Хабаровкой – это ли, не победа! Всё завершалось, как нельзя лучше.
– Ну что, отдохнули? Мешкать не будем – надо отплывать, – заторопился  Николай.  Ему не терпелось отправиться в путь, ибо вечер был не за горами.
Но по совести, Бородину не хотелось покидать гостеприимный пост. Он почувствовал свободу и доброжелательность казаков – простых людей из народа, к которым всегда тянулась его душа.  Служба поручика тяготила. Была бы его воля, остался  с ними.
– Чай, таперя до Хабаровки рукой подать. Вот дохлебаем уху, вкусна шибко, и в путь! – вздохнув глубоко, сказал Осип, пропустив мимо ушей слова поручика. Расслабившись, он весь ушёл в себя.
Своим поведением  казаки совсем отличались от солдат – они были вольны в общении, дружны, Не чувствовалось назидательного и приказного тона
 
со стороны старших по званию, но приказ  исполняли добросовестно и ответственно. Чувствовалось в них тёплое братство, особое, независимое.
Насытившись, солдат закурил трубку, беседа с казаками его расшевелила, он повеселел, много шутил, вспомнил Благовещенск и хозяйку, у которой квартировали.
«Хороша Марья Петровна, вернусь я за ней, ласкова, да ладна она, и не ворчлива. Обустроюсь на месте, земли там вольные. Заберу её, построю дом, отслужил я своё. Да, думаю, и она не будет супротив», – размечтался Осип. Вот, только, с поручиком солдат первым не заговаривал – барин всё же, хотя и чувствовал  его тёплое сыновье отношение …
Разговор с Касьяном по-прежнему не клеился, да и неразговорчивый спутник с казаками почти не общался. Его одолевал план убийства, план немедленных действий – события наступали на пятки. Но надо, надо, переправиться на правый берег, а там он  сможет избавиться от спутников.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
РАЗВЯЗКА

Поблагодарив казаков за гостеприимство, путешественники оставили берег. Николай в будущем пообещал, по мере возможности, навещать казаков, а удастся и в помощи.
 У мужчин пела душа, как-никак, они смогли преодолеть на вёслах могучую, непокорную реку, и награда этому – завтрашняя встреча с Хабаровкой.
Каждый из них представлял новую деревню по-своему, и видел её  необыкновенно загадочной, сказочной, свободной, где нет крепостного права, помещиков, только они – вольные люди и казаки.
И всё-таки, на самом деле, какая она? Приветная, или нет? Какие люди? Большая или маленькая? Как она примет меня? –  это был уже последующий вопрос, – ведь это край земли.
Русло реки, как и думали  путешественники, стало шире в три раза – Николай, помимо визуального наблюдения, определил размер ещё  по карте.
Но, идти лодкой было в некоторых местах опасно, благо Амур все эти дни не сердился, да и сейчас, в ответственный момент гладь реки была спокойной.
– Да, широк Амур, никогда бы не поверил – перед глазами расстилается морем, а какая мощь, какая сила! А ведь у самого устья, будет ещё шире, и скажу вам,  в два раза – смотрел по карте. Шесть, а может и все семь вёрст закинет,– рассуждал вслух Бородин.
День клонился к вечеру. Лодка шла уверенно, но внезапно из-за сопок, за облаками, появилось тёмно-фиолетовое пятно. Осипа это насторожило, но не огорчило.
До противоположного берега оставалась сажень стопятьдесят, правда лодку течение направляло наискось, по диагонали,  что мешало её движению, но путники с этой задачей дружно справлялись.
Неожиданно, за какую-то минуту, подул свежий ветер, набирая силу, он с неизмеримой настойчивостью подгонял тучи, которые  затягивали небо серым полотном.
На реке стало прохладно, волны стали круче и напористей.  Они упрямо бились о борт, стараясь лодку повернуть обратно, при этом заглядывали тяжёлыми брызгами на дно. Амур стал показывать свой строптивый характер.
– Глядит-ко, заволакивает тучами, быть грозе!  – заволновался Осип. Он старался изо всех сил грести. Амур стал темнеть, меняя окрас на тёмно-лиловый. Появление  пронизывающего холодного ветра обеспокоило путников не на шутку.
Не церемонясь, Николай сел в помощь рядом с денщиком. Вёсла еле справлялись с тяжёлыми волнами. Течение продолжало настойчиво разворачивать корпус лодки, они попали в водоворот. Казалось,  берег был рядом, но какие-то силы мешали причалить.
Поручик понимал, что лодка может перевернуться в любой момент, и одному солдату  с этим  не справиться – надо как можно быстрей идти к берегу!
Такой ситуации, на протяжении всего пути, у них еще не возникало, преодоление реки всё время шло, как по маслу. Касьян не на шутку испугался и зачем-то раскрыл носовую часть лодки, пытаясь в ней спрятаться.
– Да вот и Змеиная скала, сворачиваем! Должны преодолеть водоворот, здесь недалеко, – Николай резко махнул рукой в сторону, стоящей скалы. Они и предположить не могли, что снесёт течение так быстро в сторону, не по расчёту.
Среди этих исполинов Змеиная скала отличалась крутизной и высотой, напоминая острый нож, а её макушка была лишена растительности, как будто  её бока срезали  тонким лезвием.
Сама сопка была больших размеров,   четырёхгранная, стоящая ромбом, но широкая.  Вся её твердь была обтёсана и напоминала пирамиду в далёкой Африке, что поразило путешественников, особенно поручика.
– Вот вам и неизведанный, со своими причудами край, со своей красотой и своими загадками, и нам предстоит его обживать, – сделал вывод Бородин, поглядывая на спутников.

 
Чем ближе они подходили к берегу, тем легче они справлялись со стихией. Напротив тверди, куда гребли мужчины, примерно, в сорока саженях, стоял крутой зелёный островок в виде холма.  Его площадь составляла не больше городского двора.
Украшали его несколько цветущих деревьев  боярышника и  около десятка  кустарников поречки, напоминая маленький райский уголок. Как там выросла красная смородина, любящая безветренные места, было непонятно.
От ветра цвет колючего дерева разлетался белым крапом по траве. В пышной зелени острова  от шторма прятались не только дикие утки и чайки, но и мелкие птицы. Они сидели на нижних ветках, прижавшись ближе к стволу.
Этот небольшой кусочек земли сопротивлялся напору беспощадных волн, только усилия стихии были напрасны – брызги захлёбываясь, отскакивали обратно бумерангом в ревущую пучину пеной …
– Энто божья тварь хоронится от бесовской погоды, остров хорош для птицы, он, как кремень,– заметил солдат.
Наконец, сопротивляясь встречному ветру, лодка с трудом пристала к песчаному берегу – разбушевавшийся Амур они пересекли! Они сделали всё возможное и невозможное! На какое-то мгновение расслабло тело, чувствуя тяжесть ног.
Все с облегчением вдохнули. В такую погоду они бы ни за что не рискнули продолжать путь дальше. Остались бы у казаков, пусть даже на сутки, а ведь мог застать шторм посредине реки, промедли десять или пятнадцать минут.
Путники втроём, за несколько секунд, затащили судно, как можно выше на песок, чтобы ненароком не унесло разбушевавшейся стихией, сами же, прихватив палатку и винтовку, стали подниматься на берег.
Под его склоном, заросшим дёрном, нашлось сухое место, а главное, оно  было отдалённым от воды и  загораживалось небольшим, но густым кустарником  от неистового ветра.
За короткий период времени  грозовые тучи успели закрыть все небо, сворачиваясь в громадные  чёрные узлы, грозясь закрыть всё живое. Ещё сильнее потемнели  воды Амура. Но на какое-то время ветер внезапно стих, как и возник,  оставив на песке сорванные ветки и листья – этим самым предупреждая о надвигающейся стихии.
– Тишь-то какая! Загромыхает поди, а ведь ничего не сулило! Господи, защити нас! – беспокойно говорил Осип, осеняя себя крестом.
– Пока не поставим палатку, с бака ничего не вытаскивать! Может всё испортить внезапный ливень, тучи-то стеной стоят, – распорядился Бородин.
Перемена погоды сменило настрой у мужчин, они как-то засуетились, но в тоже время притихли.
«Насколько хмарь затянется, трудно  предположить, да и какие ещё препятствия ожидают нас впереди?  Ну а это временное явление – мы на земле. Но после стихии на лодке плыть сподручнее, чем пешком добираться. Пусть покуражится река, она нам сейчас не опасна!» –  такие мысли бродили в голове Бородина.
Непредвиденная ситуация не слишком задела поручика – они на правом берегу, можно сказать уже дома – Хабаровка рядом. А погода, тьфу, не такое бывало.
– Улыбку — шире, выше нос, винтовкой только   хвост! Мы на месте, если хмарь не успокоится, пешком пойдём, – Николай старался своим спутникам поднять настроение, вымотанные в дороге мужики нуждались в хорошем и продолжительном сне.
Из них, только Касьян спал по семь часов, да на баке дремал всласть, а Осип, да и  сам поручик по 3-4 часа  в сутки.
Мужчины только-только вырвались из морока Благовещенска, здешний климат для них был неизвестен. Возможно, морось оккупирует всю предстоящую неделю.
– Нам надо ещё наломать молодого тальника на подстилку и веток, пока не грянул ливень – обратился поручик к мужикам.
Осип, не раздумывая достал из голенища нож и стал быстро резать ветки с близстоящих кустов – он понимал Бородина с полуслова и делал свое дело проворно. За две минуты им было срезана целая куча мелких прутьев с листьями.
Касьян не стал помогать солдату, он суетился внутри поставленной палатки и нервничал, в кармане жгла руку удавка.
«Надо срочно избавляться от них, другого случая не будет, опасные места позади, а с лодкой вдоль берега справлюсь сам, только поручик бы ненадолго отлучился. Документы сейчас кстати», – поглядывая на брошенную солдатом винтовку, соображал Касьян.
Мысли грабителя стали терзать ещё у казаков. Сложности были с поручиком – он был выше его на целую голову с «хвостиком», и справиться с ним можно только тогда, когда тот сидел или спал, да и молодой он, полон сил, окреп на реке.
  Мужчины только успели закинуть ветки в палатку, как начался дождь, да и порывы ветра усилились.
– Ваше благородие, кабы по чарке принять, энто сыро, не захворать бы? – солдат умоляюще посмотрел на поручика. На предстоящую штормовую ночь Николай решил не жалеть полугара. Его небольшая доза смогла бы снять усталость, да и  сразу согреть, тем более, что тёплый ветер сменился на холодный.
Недавняя в Благовещенске лихорадка, отняла у него много сил, но он смог выкарабкаться. И, не дай, Бог, новая простуда сможет  свалить Осипа, а он весь вымотался – такой мысли Бородин, даже близко не подпускал.
– Я схожу за провизией, потерпите, выпьем мы по полной чарке, у нас ещё осталось сало и запечённая картошка. А как доберёмся до места, так можно будет и по десять, – вдруг раздобрел поручик.
– Осип, закончишь возиться с ветками, поможешь мне донести тулупы.
Накинув на себя плащ, поручик стал быстро спускаться к лодке.
– Да, ин ладно, ох, и закачает нас в Хабаровке! – отшучивался довольный Осип, – Мне на службу не надо, да и тебе Касьян.
Мышцы рук  и спина болели,  особенно хватали чресла. За время путешествия он физически выдохся. Солдат стал раскладывать побеги тальника и ветки кустарника в палатке, делая удобный, с  толстым слоем  настил.
Посмотрев вслед поручику, грабитель, с присущей ему ловкостью, накинул со спины Осипа удавку. Он легко справился с уставшим солдатом, который последние три часа сидел за веслами.
Винтовка валялась рядом, её грабитель зарядил ещё на первом привале двумя патронами, когда денщик спал, а Бородин бродил по берегу и рвал ветки черёмухи.
Вот тогда-то, Бородин видел тень и не придал значения, подумав на усталость и ночную игру зрения. В лодке винтовка лежала без дела, никто на неё не обращал внимания – лежит, да лежит, хлеба не просит. Осип ловко накидывал сеть на плавающих уток возле берега, а винтовкой не пользовался.
С каждым днём путешествия, грабитель замечал, как Амур становился бурливым, а русло широким, свежие травы стояли в воде. Река разливалась за счёт таяния  ледников, заливая низкие места. Ему пришлось откладывать свое преступление, боясь не справиться одному на Амуре.
Часто край берега  был  в заторе  от подводных валунов. Приходилось   аккуратно тащить лодку через камни, ведь некоторые из них были острые и могли пробить дно.
Взяв винтовку Осипа, Касьян нацелился на идущего к палатке поручика, и тут же выстрелил в него – пуля пролетела мимо.
Бросив провизию и саквояж, Николай схватился за кольт, но не успел его вытащить из кобуры, как вторая пуля попала в него. Поручик упал на песок, теряя сознание …
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
СПАСЕНИЕ

Небольшое село гольдов располагалось на высоком берегу могучей реки. Обрывистый берег плавно переходил в песчаную косу, а та в свою очередь давала волю ерику, сливающегося с небольшим озером. Сопки, стоящие вразброс, стояли по правой стороне селения. Они надёжно  защищали низовье от ветра.
С левой стороны бежал Амур разливаясь в протоки.  Маленькие домишки теснились близко друг к другу, рядом притулились  сараи-кладовые на деревянных ножках, похожие на большие грибы. В них сушилась рыба-юкола, а иногда  мясо изюбря, ягоды дикого винограда и грибы.

Такое расположение домов способствовало  образованию общего двора, в основном жилище старались ставить повыше тверди, также на ножках, но на половину короче.
Амур обладал особенностью поднимать свой   уровень на пять-шесть метров, выше обычного, но это случалось раз в пятьдесят или сто лет. И тогда, он держал в воде все постройки весь летний и осенний период.  Гольды не рисковали, зная эту закономерность.
 Кругом стоял густой непроходимый лес, волнистым изгибом поднимаясь на крутые  сопки. Высокие кедры и сосны своими вершинами зорко обозревали тайгу. Такая на них легла забота – защищать от ураганов.  Под  лапником вечнозелёных деревьев  прятались боярышник, маньчжурский орех и липа, любимица всей живой тайги.
Верхушки высокого кедра оккупировали зоркие орланы, сидящие неподвижно по нескольку часов. Вот только лысоватый берег возле посёлка был обделён такой роскошью.
Небольшое поле, с мелким перелеском, а иногда с болотистым местом, с ягодником и простором кочек, расстилалось в лагунах, и выходило к самому Амуру. Здесь, в таких поселениях, веками хозяйничала нищета.
Несмотря на бедность быта, село радушно принимало землепроходцев и угощало дарами тайги. Они же, в свою очередь, помогали, чем могли: чаще предметами быта, иногда крупами и солью, одеждой или инструментом.

Русский язык гольды освоили быстро, без говора и наречия,  Этот малочисленный, не агрессивный, легко обучаемый, и в тоже время, талантливый народ, был загнан на край света из-за своей малочисленности маньчжурскими и китайскими племенами.
Диаспоры соседней страны, живущие не в самом Китае, а за «стеной», неподалёку от села, старались держать гольдов в вечном долгу. Быт у них был покрепче, они знали земледелие, да ещё имели оружие, а семьи были больше, да и смертность детей была не такой большой.
Обижали наней ещё и бандиты хун-хузы, делая набеги по всему побережью. Но  они  больше грабили, но не жгли дома, потом опять возвращались, как к дойной корове.
Помимо этих насильников, на берегах Амура прижились одинокие  китайские семьи, бежавшие от своих жестоких хозяев.

 Малая часть из них соблюдала  мирные отношения. Одна семья могла состоять  из пятнадцати человек, лишённая место в общине, она переносила голод и болезни. Такие одиночки были не прочь побеспокоить стойбище, только с этими наглецами нани всё же справлялись …
С охоты, по еле заметной таёжной тропе.   возвращались два брата гольда. Им пришлось вкруговую обойти Змеиную скалу, чтобы выйти на берег, а потом свернуть в свой посёлок, ибо тропа, бегущая вдоль Амура, была короче.
Острое обоняние и зоркий взгляд  цепляли всякую мелочь, временами они отвлекались на шум треснутой ветки или всматривались на примятую зверем траву.

Низкорослые крепкие молодые парни знали хорошо   местность. Здесь они жили с раннего детства, здесь жили их предки. В этот раз охотники зашли далеко, почти вплотную к военному посту, который почти перерос в большую деревню.
На сопках, где гольды часто охотились, было много пушного непуганого зверя, в это время мех ещё не линял и на рынке ценился. Меха братья старались запасти, как можно больше, от него зависела жизнь.
Почти у всех зверей, кроме крупных животных, и птиц,  вьющих гнёзда на траве, в мае начинался     брачный период. Животные, чтобы продлить своё потомство, теряли бдительность – тестостерон в этот период  зашкаливал своим содержанием.
Бегая друг за другом, животные сталкивались лбами с соседом по норе, чтобы стать хозяином территории, или альфа самцом в своём коллективе. От такой агрессии приходилось получать не только   укусы, но и серьёзные раны.

Природное безумие легко превращало мелких животных в жертву. Иногда разборки   заканчивались гибелью обоих «дуэлянтов». Тогда пировали обозреватели тайги – орланы, но большей частью медведи и тигры.
Охота для гольдов выдалась в этот день   удачной, в силки попались две лисы-чернобурки и жирный енот, его-то не всегда можно было поймать.   Такая удача бывала редко.
Когда братья повернули домой, солнце уже подкатывалось к горизонту, рябь воды засеребрилась, заволновалась. Макушки деревьев  интенсивно просеивали напор ярких лучей, от которого охотники жмурили свои и так узкие глаза.
Рыбалкой парни занимались реже, обычно тогда, когда шла путина кеты. В запасниках-сараях сушеной рыбы хватало надолго. Да и так она кишела  в Амуре, заходя в неглубокие ерики,   выйти уже не могла, поймать её было легко, даже руками.
В  заливных озёрах рыба пряталась в кочках и небольших ямках – это доставляло удовольствие детям и старикам. Рыбу гольды вялили, делая юколу, тщательно  сушили её в тени с подветренной стороны или в высоких сараях, стоящих на опорах. Солью гольды не пользовались, она была дорогая, за неё китайцы брали пушниной.
Сухая рыба, которую заготавливали много, хранилась почти до весны и входила в рацион основного питания, как для всей семьи, так и для собак. Это домашнее животное малочисленный народ любил и боготворил, при этом  она не только охраняла дом, но и считалась тотемом …
В стойбище Сурэ и Сулунгу считались не только лучшими рыбаками, но и ловкими охотниками. Они, в основном, старались охотиться силками и луком. Но у Сурэ, старшего брата, было ружьё, подаренное прапорщиком военного поста.
Собираясь на охоту, нани всегда брали с собой оружие, но не каждый раз им пользовались – берегли патроны, да и шуметь не хотели – тайга этого не любит. А зверь пугается выстрела и  убегает или зарывается в нору. Молодые парни умело ставили силки и ловушки.

Подаренное ружье всё-таки им очень пригодилось – некоторые хунхузы стали обходить село.
А получили они его так: год назад братья охотились на сопке, стоящей недалеко от Хабаровки, как вдруг раздался крик и следом грохот камней, летящих к её подножию, от шума взлетели птицы.
Гольды поспешили на помощь к незнакомцу, попавшему в беду. Они сообразили сразу, что это был не нани, а пострадал человек, не знающий тайги и без опыта охоты.
Вообще, по их понятиям, здесь никого не должно быть – место глухое, непроходимое, да и крупный зверь не захаживал.  Изюбр сюда не заходил – молодой поросли было мало, которую любят олени. Сама сопка находилась на приличном расстоянии от поста, да к ней и тропы не вели.

На камнях у самого подножия навзничь лежал  стонущий человек в военном обмундировании. Как выяснилось потом – это был прапорщик из Хабаровки. 
Сурэ стал внимательно его осматривать – переломов не оказалось. Но вывихи и растяжка сухожилий  имело место быть. Осторожно пальпируя  мягкие ткани и  живот, гольд не обнаружил внутреннего кровотечения.
Он вправил вывихи на руках и ногах пострадавшему, даже на пальцах, наложил тугие повязки с целебными травами, которые Сулунгу без особых усилий сразу нашёл возле себя. Острое обоняние и зоркий глаз примечал всё, не пропуская и растения, которые просил по возращению собрать его отец.
Вдвоём с братом, довольно грузному прапорщику, помогли добраться до бивака. Там-то казаки и отблагодарили охотников, подарив им винтовку и отдав все патроны, какие были в наличие.
Казаки даже пригласили гольдов на будущее, чтобы с ними поохотиться и  очень просили преподать им урок. Так завязалась крепкая дружба …
Подаренным оружием братья неоднократно пугали грабителей и выручали односельчан от побоев китайских торговцев, которые палками били бедняков за неуплату долгов.
Благодаря братьям, сельчан перестали избивать торгаши. К счастью у наглецов оружие не имелось. Китайцы хорошо знали все поселения гольдов по Амуру, торговали они часто, причём бессовестно обманывали беззащитных неграмотных   людей.
 Сурэ и Сулунгу всегда выручали односельчан, задолжавших торговцам, откупаясь пушниной, добытой ими. Как это ни странно, в общине существовали отношения типа коммунизма. А в голодное время сородичи столовались вместе.
Отец молодых охотников – Чоло, старый потомственный шаман  гольдов.  растил  их без жены. Обучал сыновей всему, что могло пригодиться в нелёгкой таёжной жизни и нехитром быту, а так же передавал навык понимать природу,  беречь её и прислушиваться к ней.

– Духи леса лечат и дают пищу, обращайтесь к ним, задабривайте и почитайте – они помогут вам в сложное время, но соблюдайте законы и не переходите их. Без причины не поднимайте руку на человека и не убивайте.
Помимо обучения, шаман не забывал давать жизненно-важные советы – как охотиться и в какое время, как лечить раны, как вправлять вывихи и переломы, какими травами лечить болезни, и как переносить голод и холод.
Часто Чоло напоминал, чтобы они не забывали благодарить духов и приносили в дар часть своей добычи:

– Помогайте тем, кто попал в беду, кто в нужде –
 помощь придёт и к вам.
Но у старика была ещё младшая дочь Неликэ, обладательница редкой восточной красоты. Обычно женщины этого народа не обладали привлекательностью, но девушка не была похожа на своих подруг.
Жена Чоло слыла статной красавицей-маньчжуркой, а её отец был долговязым и светловолосым русским мужиком, бежавшим из  каторги.
Остался осуждённый в живых, благодаря летнему времени. В дебрях тайги, отощавшего, почти безжизненного и обкусанного комарами, молодого каторжника, случайно нашли охотники из семьи маньчжурского шамана. Его с трудом выходили, так беглец у маньчжур и остался, женившись на дочке этого же шамана. Вскоре родилась девочка – будущая  мать Неликэ. Свою необычную красоту,  она в будущем подарила дочери.
А вот сыновья пошли в Чоло, обладателя широких смуглых скул и маленьких прищуренных глаз. Приземистые гольды имели крепкие ноги, но с заметной кривизной. 
Дочь, напротив, была светлокожей, похожей на мать, и выделял её высокий рост. Большие с миндалевидным разрезом глаза, никому из мужчин не давали покоя.
Китаец, привозивший товар, не раз пытался красавицу украсть с помощью своей охраны, но не смог. Братья сестру каждый раз отбивали  благодаря подаренной винтовки, а возможно, берегли сестру духи.
Шаман не зря просил их при камлании, чтобы дочь    оберегали. Духи соглашались, но и намекали, о её шаманском будущем, но пока Чоло молчал, в душе он хотел передать своё шаманство Сурэ,  Ему не нравилась затея духов.
– Сурэ, однако, дождь будет – надо спешить, промокнем до нитки, нежелательно вид у добычи испортиться. Смотри, бегут тучи, да и ветер поднялся, видно духи рассердились, – торопил его младший брат.
Таёжная тропа свернула к открытому берегу, и перед братьями раскрыл своё лоно Амур,  как на ладони. Но тут охотники увидели лодку, пристающую к берегу. Зоркие глаза гольдов разглядели путников.
– Однако, казаки с поста, одно не пойму – портится погода, а они на реке, да так далеко ушли от своих? – рассуждал Сулунгу.
– Да они рыбачить задумали, и не знали, что изменится погода, ведь день спокойный был. Пойдём, поговорим. Здесь рыбы мало, на протоке хорошие места покажем. Вода то зашла в поймы, – торопил брата Сурэ,
– Надо поклон передать нашему прапорщику, давно мы не были у него в гостях. Да пригласить его на охоту, пока зверь не полинял, да глупый ещё.
Небо быстро затягивалось тёмно-лиловой завесой. Стали падать первые тяжёлые капли дождя, напоминая о предстоящей стихии.
Ветер усиливался, и от его порыва дугой гнулись тонкие ветки тальника, а сухие листья, скрученные лохматым клубком и пересыпанные сухим песком, неслись вдоль берега.
Но вот лодка пристала к берегу. Из неё выбежали три человека, спасаясь от дождя. Они  быстро затащили лодку на песок и мигом поставили палатку.
Немолодой казак, как им показалось, стал резать ветки тальника, а второй,  что помоложе, в офицерском обмундировании, направился к берегу. Подойдя ближе к биваку, охотники услышали выстрел, затем второй.
Прячась за кусты, братья подбежали к палатке, и тут они увидели  неприглядную картину – один из спутников снимал сапоги с убитого офицера.
– Плохой человек, нельзя, чтобы он дальше навредил, однако, – сказал с досадой Сурэ, и тут же  не целясь,  выстрелил в мародёра.
Охотник намеренно стрелял ему в ноги, не пытаясь убить, хотя легко мог это сделать. Убивать человека – не было в его правилах, да и духи за это наказывали.
Мародёр отбросил сапог поручика и сильно хромая, подбежал к лодке. Затем, прикладывая усилия и волоча раненую ногу, столкнул судно, даже не успев захватить вёсла, которые лежали рядом на песке.
Бешеное течение реки и шквальный ветер с дождём понесли лодку к водовороту, справиться с которым невозможно было даже с теми вёслами, здесь сливался приток. Там её закрутило и утащило на дно за несколько минут. Амур бушевал.
Вот и сбылось причитание Марьи Петровны – забрал Прохор Касьяна. Но об этом она никогда не узнает.
– Духи воды утащили, однако, – с облегчением сказал Сулунгу. Подойдя к лежащему на песке человеку, Сурэ  внимательно осмотрел его.
– Он раненный – еле дышит, начальник видно. Однако, возьмём его с собой, потерял много крови, здесь оставлять нельзя.
Оторвав кусок ткани с нижнего края нательной рубахи раненого, Сурэ наложил повязку на кровоточащую рану, затем перекрыл вену, закрепив скрученной травой.
– Захвати сапог и поклажу, да  загляни в палатку, в ней должен быть третий, не мог же он уйти.
Сулунгу вернулся хмурый, неся на плече винтовку: – Не живой солдат, убил его плохой человек.
– Завтра похороним, надо заготовить бересты, а сейчас закроем его ветками тальника, однако. Свою добычу братья оставили в палатке. С резкими порывами ветра ливень усилился. 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ШАМАН

Дождь оказался непродолжительным, ветер стих внезапно, как и налетел, считая случившееся причудой. Тучи разбежались, открыв полотно ночного неба, усеянного ясными звёздами.
 Амур перестал бушевать, сменив гнев на милость, воды его текли спокойно, ровно по широкому руслу, легко вздыхая в своём плёсе. От разливающегося света полной Луны выделялся причудливым силуэтом каждый куст, а мокрая трава и листья, как маленькие осколки зеркала, отражали глянец.
Старый Чоло беспокойно стоял возле дома и курил трубку. Он с нетерпением поджидал запоздавших сыновей, такого ещё не случалось.

Шаман всегда встречал ребят с охоты. Они  редко задерживались дотемна, и отец нервно поглядывал по сторонам, прислушиваясь к каждому звуку.  Вслед за отцом, вышла дочь,  одной  не хотелось оставаться в доме. 
Мать девушки забрали духи, оставив её ещё крошкой. В будущем на хрупкие плечи девочки взвалилась вся нелёгкая женская работа. Неликэ   недавно исполнилось шестнадцать лет, и она была на выданье.
Замуж женская половина этого народа выходила с четырнадцати лет, а то и раньше, в двенадцать, и Неликэ, как бы, засиделась в девках. Но Чоло не торопил события, незамужняя шаманка – крепкая шаманка, да и духи  этого желали.  В душе  же старику хотелось видеть замужнюю дочь, и мечтал он  повозиться с внуками.

Вдруг послышались шаги возле соседнего дома, раздался настойчивый лай собаки. Чоло, прищуриваясь, всё же разглядел, как сыновья согнувшись, с трудом несли раненого человека, кроме этого свисала с плеч  поклажа.
Старик поспешил к ним на помощь. Раненый не стонал, плащ на котором он лежал, и  китель был весь в крови. Сулунгу незамедлил передать Неликэ  саквояж и котелок с продуктами, а отцу винтовку раненого.
Он подробно рассказал шаману, что произошло на берегу возле Змеиной скалы, когда они собирались повернуть домой.
– Неликэ, принеси свежую шкуру изюбря, что висит под навесом, его дух заберёт болезнь. Скорее раненого несите в дом, наломайте веток берёзы и подложите под шкуру. Да зажгите две лучины.
У шамана всегда хранились всякие травы и снадобья, а также готовые настойки и мази, сделанные из животного жира и глины.
 
Осторожно сняв с поручика окровавленный китель и нательную рубаху, Чоло стал осматривать Николая, слушая его сердце и дыхание, прислоняя ухо к рёбрам, не забывая на ходу обрабатывая рану целебным зельем. Несмотря на старость, он смог разглядеть при свете лучин зону ранения, её глубину и состояние.
Рана кровоточила чуть ниже ключицы, но  не так интенсивно – помогла повязка удерживающая  тампон.  Недолго думая, старик нашёл в своих вещах тонкую стеклянную трубочку.
Эту нужную вещь он обменял у китайца за шкуру соболя. Обработав руки и трубку крепким полугаром, который захватили сыновья вместе с саквояжем, стал медленно отсасывать кровь из полости раны.

– Пуля ушла, кости целы, но он потерял много крови, однако, хорошо, что не пришёл в себя, сейчас у него сильная боль.  Долго вы его тащили, ранение серьёзное. –  сделал вывод шаман.

 – Я думаю, что духи решили, чтобы мы ему помогли. Скорей всего он  не с Хабаровки, на казака не похож, как бы, не из Благовещенска. Оказались вы не зря на берегу. Документы и оружие положите на полку, однако.
 Дед хорошо знал грамоту и неплохо читал. Научила его жена-маньчжурка, а её отец каторжанин. В свою очередь, Чоло передал азы чтения детям.
Шаман был озадачен произошедшим событием. Перестрелок между казаками никогда не было, да и на вид он был незнаком – китель другого цвета, чисто выбритый, без усов. А ведь, казаков Чоло почти всех знал, они часто обращались к нему за помощью, как к знахарю. Прогнав мысли,   старик повернулся к дочери:

– Неликэ, постирай одежду начальника, а воду вылей в овраг и посыпь пеплом, чтобы чёрные духи не забрали.
Шустрый шаман вышел в сени и вернулся в одну минуту с пучком травы.

– Возьми эту траву, сейчас завари её и давай ему отвара побольше, и как можно чаще, когда   откроет глаза. Кровь у него загустела, крутиться не хочет, да вышло её много.
 Затем шаман взял иглу и нить, все это опять обработал спиртовым раствором и зашил сквозную рану, чтобы не кровоточила.

Немного переведя дух, старик  взял табак и трубку, затем вышел во двор. Рано утром перед рассветом, ему надо поговорить с духами и узнать, что беспокоило этого гостя, и зачем занесло в эти края? В документы он не стал лезть.
Сплав с пароходом вчера прошёл,  а он добирался лодкой. Ведь плоты были не так загружены. И почему добирался в одиночку? Шаман чувствовал, что этот человек добрый, но наделён непростой судьбой …
Под слабый свет лучин девушка с интересом рассматривала раненого. Его молодое, бледное и в тоже время красивое русское лицо излучало мужественность, хотя оно оставалось бледным и украшали его синяки под глазами.
Оголенный до пояса торс, с развитой мускулатурой, слегка смутил девушку, а её щёки зарделись румянцем. Крепкое и белое тело поручика почему-то её взволновало.
Неликэ ещё раньше видела русских парней из казаков, купающихся в Амуре, но как-то душу они не задевали. Что-то было такое в этом парне, что затрепетало её девичье сердечко.            
Поручик так и не приходил в сознания, иногда стонал и бредил, звал какого-то Осипа, а иногда Катерину.

Неликэ не спала всю ночь, она ни на минуту не отходила от раненого, меняя повязку, смоченную в отваре целебных трав.
Ни один парень из села не нравился девушке, да и ростом она  была на голову выше потенциальных женихов, а ведь сватались они к ней и не один раз. С первого взгляда пришёлся по душе молодой офицер …
Братья почти сразу ушли на берег, чтобы выкопать могилу и предать земле тело солдата, да принести оставшиеся вещи путешественников. Гольдов беспокоило ещё одно дело – оставленную ими добычу, нужно было срочно разделывать, пока не прошли сутки. Обычно, после охоты они  старались обработать   до утра …
Звёзды были ясные, и заря ещё не занялась. Наряженный Чоло взял бубен и колотушку, и без всякой суеты отправился в свое заповедное место. В доме остались только Неликэ и поручик.
Наконец наступило утро, Николай очнулся и это был добрый знак, сильная боль резанула в области ключицы, а перед глазами все закрутилось, как на карусели, настойчивые солнечные лучи ослепили глаза, пробиваясь через открытое окно.
От лёгкой прохлады почему-то пробивала дрожь, тело покрылось пупырышками, хотя он был накрыт меховым одеялом.
«Я не в палатке? Что со мной?» – мелькнула молнией мысль.
 
– Пить, – еле вымолвил поручик и сам поразился своему слабому и тихому голосу.  И тут же потемнело в глазах, на несколько секунд Николай отключился. К ложе подошла девушка с кружкой отвара и к нему наклонилась.
На него смотрели удивительной красоты девичьи глаза, такие он не видел в своей жизни. Две черные косы девушки, плетённые цветными кожаными шнурами, свисали с плеч, как змейки.
Белую шею украшали голубые из мелкого бисера бусы. Девушка, осторожно приподняв рукой его голову, молча поднесла ко рту  кружку с целебным отваром. Поручик с трудом сделал несколько глотков, затем она обтёрла сухим платком его вспотевшее лицо.
–
 Где я? – он попытался встать, но острая боль в районе ключицы не дала поручику приподняться, а голова снова закружилась. 
Молодая хозяйка жестом показала не вставать и  молчать, приложив указательный палец к своим пухлым губам. Через каждый короткий промежуток времени она давала раненому пить отвар. Перед Николаем всплыла картина последнего вечера их путешествия:
 «Вспомнил! Касьян стрелял в меня из винтовки, а солдата рядом не было. Негодяй! Убил моего Осипа! Вот, так история …», – мысли о потери близкого человека, с болью проносились в голове.
«Не зря я сомневался в Касьяне. С одного котелка ели … Найду его, что бы мне это не стоило! По полной заплатит! … Осипа жалко, верный и близкий мне человек, нет у меня больше никого в этой жизни … Один я, как перст».
Николай сообразил, что его подобрали гольды, и это спасло ему жизнь – видно рядом были, затем повернул голову к девушке и еле слышно прошептал:
 – А документы целы?
Неликэ кивнула головой и показала взглядом на полку, где находился его саквояж и кольт. Поручик, немного успокоившись, закрыл глаза.
«Ну и влип я, по самые уши! Нужно было ждать второй сплав, не суетиться – всё мой непоседливый характер, моя горячая строптивость, всю жизнь рвусь, как бешеный  конь вперёд, да и Осип был бы жив и здоров».
Мысли о своём трагическом положении улетели как-то незаметно, вместо них он стал думать о девушке удивительной красоты.
«В жизни не встречал такой красавицы!», – он пытался вспомнить Катерину, но образ её таял. Амурская красавица крепко зацепила.
К обеду вернулся шаман вместе с сыновьями. После камлания, он помог им похоронить Осипа и сделать обряд.
Наконец, Бородин увидел своих спасателей – молодых гольдов, с густой черной шевелюрой волос, торчащих упрямым ёжиком на лбу и небольшой косой за спиной.
Ростом братья были чуть выше двух аршин, они смотрели на него с узкими щелками-глазами с улыбкой до ушей. Один в руке держал винтовку и ремень Осипа. Первым заговорил Сулунгу, показывая неестественно белые зубы, которыми обладают все гольды:
– Открыл глаза, однако, жить будешь – крепко тебя ранило. Мы  ещё вместе  порыбачим, а захочешь и поохотимся. Винтовка твоя на месте.
Затем братья вышли во двор, и сразу стали заниматься выделкой свежих шкур. К поручику подошёл уставший старик, внимательно осмотрев рану, сказал:
– Встанешь с постели через  трое суток, раньше нельзя, иначе уйдёшь к родителям, черные духи заберут. Ждут они, однако, почувствовали твою слабость. А пока отдыхай – кровь слабо крутится, мало её, надо много пить.
Но поручик решил привстать, но тут же захрипел  от невыносимой боли.
– Не крутись, можешь порвать сосуд, он сейчас приживается, для этого нужно время. Я или сыновья тебя приподымем по нужде. Но, здоровье скоро вернётся, ждёт тебя Хабаровка, однако.
Николай удивился, откуда мог знать старый гольд, куда ему идти, и что у него нет родителей? ...
От сыновей шамана Бородин узнал, что случилось с Касьяном на берегу, но от этого ему на душе легче не стало. Убийство Осипа, можно сказать –родного человека, сильно повлияло на психику Николая.
Его жизнь была заполнена одними потерями. Некогда весёлый парень, у которого день не проходил без шуток и юмора, вдруг сник, и стал молчаливым.  Шаман его успокаивал:
– Солдату там сейчас хорошо – родителей своих нашёл, он ведь тоже был сирота. Не рви понапрасну себе душу, однако. Дух его успокоился тем, что ты живой остался.
– Мне срочно надо на берег, я хочу попрощаться с Осипом.
– Только не сейчас, я тебе  уже говорил, нельзя вставать, не смогу тебя спасти – уйдёшь в другой мир, набирайся сил. Сердце твое имеет большую душевную рану, она равносильна твоему ранению, возможно и больше. Ты хороший человек, добрые духи тебе помогают, вытаскивают с подземного мира – один ты остался на этом свете. Камлать я буду подряд три дня, просить буду о помощи, однако.

Чоло много говорить не любил, Сыновья понимали его с полуслова. Но сейчас шамана понесло, он был вынужден убедить упрямого больного.
Старик часто уединялся, старался весь день пропадать в лесу, собирать травы и коренья, но большее предпочтение отдавал прогулке по берегу Амура. С великой рекой гольд тайно вёл беседу, задавал вопросы и находил на их ответ.
 Уходя по своим делам, старик каждый раз наказывал дочке почаще поить раненого целебным отваром …
Прошла неделя, рана на молодом организме затягивалась быстро. Лечение шамана травами и уход Неликэ дало свой результат. Только почему-то часто покалывало в левом боку, перехватывая дыхание, хотя рана находилась в правом.
 Тёплые девичьи прикосновения волновали поручика, хотелось заключить её в объятия и не отпускать. А взгляд девушки магически пронизывал тело, голова теряла разум.
То же самое испытывала и Неликэ. Молодые полюбили друг друга. Они не расставались ни на минуту, не замечая никого вокруг себя.
Старый Чоло понимал, что его дочь не пара поручику – он военный подневольный человек и ему надо служить, и в тоже время он   не гольд, да и духи протестовали, когда он камлал, задавая им вопрос.
Только девушка не слушала отца, она была поглощена любовью. Наконец, Чоло сдался, долго ему пришлось задабривать духов. А ведь у самого тесть был русский и ничего, только жил он не долго, сгубила чахотка.

Застенчивая и стыдливая Неликэ терпеливо ждала, когда Николай сделает её своей женой. Осторожные и ласковые руки любимого, обнимающие её тело, заставляли чаще биться девичье сердечко. Сердце стучало и у Николая, не меньше.
Поручик, не знавший ещё близких отношений с женским полом, чувствовал себя идиотом, и очень страдал от нерешительности. Но любовь и страсть к девушке перебороли это смятение, и вскоре, Неликэ стала его первой женщиной …
Николай испытывал к девушке серьёзные чувства и намеревался жениться. Но его беспокоил  не только долг перед отечеством, ещё и потерянное время в дороге, за которое, как он думал, могли строго наказать.   

Утешало Бородина только то, что следующий сплав, по плану, не был отправлен и время в запасе у него ещё оставалось. А значит, он мог быть с любимой. И все-таки ему пришлось настроить себя на серьёзный разговор с девушкой.
– Неликэ, мне по долгу службы, нужно срочно передать документы начальству. В Хабаровке  должны дать  комнату. Надолго я не задержусь, вернусь за тобой, и мы там обвенчаемся.
Девушка сникла, на мокром месте были её прекрасные глаза, что-то тревожило её душу:
«Не вернётся милый, встретит русскую красавицу и забудет меня», – но вслух ему боялась сказать.
У поручика самого разрывалось сердце глядя на невесту, в Хабаровку идти совсем не хотелось. Служба ему никогда не нравилась, и если бы не дядя, который его определил в юнкерское училище, он выбрал бы мирную профессию.
Но сейчас он был благодарен ему. Здесь, на краю земли, на Амуре, он встретил свою настоящую любовь, своё счастье, ведь не зря говорят – судьбу свою не обойдёшь.
Братья просили Николая побыть ещё несколько дней дома, пока китаец распродаст свой товар. Торговец, как неделю, находился в селе и на днях собирался уйти на сампунге в свой Китай. И тогда, втроём, они смогли бы спокойно отправиться в Хабаровку. Тропы  братья знали хорошо, да и путь показался бы короче.
Гольдам очень хотелось навести своего прапорщика, да и патронов осталось мало. Но сейчас оставлять Нелике одну нельзя – украдёт её хитрец. Он всё ещё поглядывал на сестру. Ловкость и изворотливость торговца не знало границ – лисой мог забраться ночью  в жилище, переодевшись в женское платье.
Братьям так и не удалось уговорить Николая остаться. Он, как военный человек, спешил – время его поджимало, тем более, что Хабаровка была совсем рядом, и для  него  – это не расстояние …
Сурэ объяснил поручику, как добраться до военного поста. В общей сложности, дорога заняла бы четыре часа, а может и меньше, если не отвлекаться на всякие мелочи.
Для этого надо только обойти Змеиную скалу с небольшим болотом, и повернуть к берегу, вдоль которого будет тянуться узкая тропа с версту, а она то и приведёт в назначенное место. Бородин понял всё с полуслова.
По этому маршруту братья нередко ходили к своему казаку. Но время в пути они тратили гораздо меньше, зная другие понятные только им,  опасные   тропы непролазной тайге…
Чоло предупредил Николая, чтобы он, ни в коем случае, не сокращал путь и не заходил на запретную сопку. Многие его сородичи, пытаясь пройти через неё, пропадали навсегда.
– Однако, такой путь короткий, почти в два раза, но очень опасный, в нем обитают духи и чёрные, и добрые. Они  тщательно охраняют сопку, можно сбиться с дороги и не вернуться назад, а тебя духи хорошо знают. Надоел я им.
А, когда увидев непроницаемое лицо поручика,   не успокоился и стал продолжать, убедительно высказывая свои мысли:
– Послушай, Николай, если ты на пути встретишь Амбу, не пытайся убить его, он без причины не тронет тебя. Остановись, повернувшись к нему, и пережди, пока удалится. Как хозяин тайги, он часто бывает на тропе, однако.
Выйдя во двор, Чоло раскурил трубку, мысли были его далеко, не хотелось, чтобы Николай попал в беду. Плохо, что всерьёз он не принимает его слова, а ведь человек хороший, молодой только, горяч, не знает законов тайги, не знает местные обычаи.
Вернувшись в избу через несколько минут, неразговорчивый Чоло всё-таки решил продолжить разговор:
– Да, ещё скажу – наш род произошёл от тигра. Мы можем есть мясо тех животных , какие употребляет Амба, а тебе пока нельзя, ты в дороге, иначе духи рассердятся. Зверей напрасно не трогай. Они, однако, будут стараться обходить тебя стороной …
       К половине шестого утра   поручик стоял во всём обмундировании,   мужская половина тоже не бездействовала. Братья по очереди охраняли свою усадьбу от торговца, а Чоло отправился за кореньями.
Бородин решил не брать с собой саквояж, только немного купюр и  пакет с документами, которые тут же застегнул   в кармане кителя. Дыра от пули была аккуратно зашита, да и пятен крови  на нём не было. Как Неликэ удалось их вывести, поручик не мог понять, обычно след оставался.

Плотно позавтракав, Николай отказался от предложенной провизии, ссылаясь на недолгий путь и скорое возвращение. В крайнем случае, он пообедает в трактире. На учениях и в боях, поркчик иногда ел раз в сутки.
Прощание было недолгим, Николай был уверен, что скоро вернётся, взял с собой только кольт и нож, подаренный шаманом. 

ГЛАВА ДВЕННАДЦАТАЯ
ЗМЕИННАЯ СКАЛА

Первые солнечные лучи настойчиво растворяли розовую зарницу, нежная лазурь медленно заполняла небосвод. Обильная роса стекала жемчугом на травы.
Сойки и зарянки привечали своим пением раннее утро. А само поле дышало оранжевыми жарками вперемешку с малиновым крапом клевера. Шмели и пчёлы, жужжа настойчиво кружились над цветочным ковром.
Свежий воздух был напоён ароматом цветущей дикой сирени. Казалось, что сама природа останавливала Николая, заставляла насладиться этой первозданной красотой. Как же тут не полюбоваться жарками, когда они намного ярче и крупнее подмосковных!
 – Это же Купалица, Царь-трава! Матушка так любила эти цветы, часто говорила, что они оберегают от нечистой силы и всегда радовалась, когда я приносил букет, – восторгался поручик цветущим полем.

У Николая вдруг возникло желание собрать эти солнечные цветы в большой букет и подарить Неликэ, но тут же отбросил эти мысли:
"На обратном пути сорву, возвращаться плохая примета".
По дороге поручик вспомнил Осипа, боль потери близкого человека ещё не прошла. В память о нём никакой вещи не осталось, разве только винтовка и ремень.
"Загляну-ка я на его могилу, здесь ведь недалеко, время в запасе у меня ещё есть" – вдруг осенило Бородина.
Ему стало как-то не по себе, ведь после гибели солдата, он только два раза проведал место захоронения. И то, последний визит был пять дней назад. Тогда, с Неликэ, он поправил могилу и обложил свежим лапником кедра.
Поручик свернул с тропы и направился в сторону берега. Амур спокойно нёс свои воды, лёгкая дымка тумана неизменно поднималась над рекой.
На маленьком островке, что был напротив и которым восхищался Осип, собрались бакланы и утки. Этот кусочек земли служил хорошим ориентиром местности.
Могила солдата бросилась в глаза сразу. На оголённом берегу с небольшим крестом, она была приподнята свежим бугорком и прикрытая зелёными  ветками  сосны. От нахлынувшего волнения застучало в висках – крепким узлом была связана их совместная служба на Кавказе.
Наклонившись, чтобы поправить ветки, Николай тут же  почувствовал боль в области сердце, на мгновение у него перехватило дыхание, холодный пот прокатился по спине, двинуться с места он не мог. Сердечных приступов он никогда не испытывал, только беспокоили  редкие колики, да он и считал это перегрузкой.

«Вот и дожил до ударов…». Слабый прохладный ветерок слегка обдувал тело. Через несколько минут всё прошло. Мелькнула мысль: « Потеря Осипа, как и родителей, тяжела».
Бородину было жаль Осипа, этого доброго и весёлого балагура. Он понимал, что больше  такого верного друга не найдёт, и писать о его гибели некому – родственников не было, да и деревню, где его пожилой друг жил не знал, да и новое поколение было не в курсе.
Осип был старше Николая почти на четверть века, и заменил ему отца. Он делился с ним всем сокровенным, то, что волновало душу. Денщик всегда находил выход из серьёзной, казалось неразрешимой ситуации, в нём он чувствовал родного человека.
Крупные скупые слёзы горькой утраты, невольно катились с глаз – они появились от бессилия, от того, что нельзя ничего исправить, ничего вернуть назад. Поручик плакал редко – несладкая жизнь закалила его, да ещё безжалостно отнимала близких ему людей. 
– Когда вернусь, поставлю настоящий, крепкий крест, – решил Николай.
Он не заметил, как прошло почти два часа, роса высохла, а солнце торопливо подкатывало к зениту, становилось душно. Поручик заторопился – надо успеть к обеду на пост.
Но вот тропа стала сворачивать к широкому болоту, оставляя берег. Впереди стояла сопка со Змеиной скалой.
– Не буду её обходить, там ещё болото тянется четыре вёрсты, потеряю только время. Байки какие-то придумали для развлечения, а тигр может встретиться в любом месте. Братья говорили – он и к Амуру подходит.
Осмотревшись, Николай ничего подозрительного не заметил. Ни  внезапный шум птиц, ни треск сучьев не тревожили  благостную тишину.

– Оружие есть, справлюсь, летом зверюга не нападает, насколько я знаю, – сам себя уговаривал поручик, затем быстрым шагом направился к сопке.
Сопка своим гранёным  боком, с противоположной стороны, упиралась ребром в другую, рядом стоящую и более мощную и заросшую, а та переходила в кряж.
Её обнажённая скалистая вершина, лишённая растительности, выглядела неприступной. Сопка оказалась более высокой и каменистой, чем смотрелась со стороны. Её пиковидная верхушка была мастерски отполирована и заточена, и с виду походила на лезвие кинжала.   
Крепкое основание плавно переходило  в расплющенную гранитовую лепёшку, как будто мастер-великан поработал над её необычным дизайном.
 
Обросшая скудным низкорослым кустарником, напоминающий шиповник и аралию с длинными колючками, сопка перемешала их с изредка растущим кедром, и казалась лысой, но была сплошь усыпанная полукруглыми гранитными валунами.
Эти древние камни почти заросли ползучим зелёным мхом, некоторые из них доходили до двух сажень, как в ширину, так и высоту. Но были и небольшие, напоминая гладкие отполированные шары.

Почти на каждом валуне были нанесены рисунки в виде круговой резьбы-спирали, вокруг которой  высечены изображения животных  и сцены охоты. Но были  и человеческие фигурки, сидящие в лодках. Причём края увесистых глыб имели ровный срез, как будто кто-то это  сделал гигантской бритвой.
Раньше такого чуда первобытного искусства поручик не встречал, хотя когда-то об этом слышал или читал, да и не придавал этому значения. Но сейчас Николай очень торопился, и  рассматривать валуны не стал. Решил отложить эту интересную затею на потом. Себе он поставил задачу затратить на дорогу два часа, не более, и ни на что не отвлекаться.
Плетущие заросли здесь не уживались, и идти было легко. Однако Бородин заметил – сопку оккупировали сороки. Птиц было десятка два, а может и больше.
Они шумно трещали, не переставая, и низко перелетали   стаей от куста к кусту. Птицы его не боялись и любопытно поглядывали боковым зрением на неизвестного пришельца. Что удивительно, все сороки его осматривали одновременно, как будто   хотели о чём-то предупредить.

Наверх поручик поднялся быстро, а вот спуститься не удавалось. Обливаясь потом, он кружил, как по заколдованному кругу, до самого вечера и очень устал. Сопка имела редкую растительность и, казалось, блудить было зазорно.  Пересечь её,  по предварительным подсчётом, можно за двадцать или тридцать минут.
Неугомонные сороки стражей летели за ним, продолжая возбуждённо стрекотать и, причём, делали  это уже по очереди, как бы ведя разговор между собой.  Часть стаи садилась на тощие лапники кедра, и оттуда возобновляли своё   наблюдение.

– Эти стрекочущие создания скучать не дадут, лучше бы показали дорогу, –  раздражённо   ворчал Бородин.
Чувствовалось всем организмом, что какие-то силы не выпускали его из своего пространства, заставляя бесконечно искать выход. Кожей он ощущал, что временами какая-та невидимая тугая волна   заставляла его кружить.
Николай вспоминал молитвы, какие знал ещё с детства, осенял себя крестом, но это не помогало. Изнеможённый и голодный, он присел на маленький валун, вставать не хотелось. Змеиная скала смотрела на него, а он на неё. Сейчас поручик был в её власти.
– Что смотришь, ехидна, твоя взяла! Говорил мне шаман, не идти к тебе, не сокращать путь, так нет, всё сделал по-своему, вот и получил подарочек, а ведь скоро ночь! – громко сокрушался уставший Бородин.
И, действительно, стали приближаться сумерки, солнце краем выглядывало из-за кряжа. Незамедлительно Николай стал резать большие ветки, чтобы успеть до захода солнца сделать подобие шалаша.
Голова кружилась, да и разболелась ключица, организм требовал отдыха, даже было секундное отключение сознания – понять это явление Николай не мог, хотя мысли были, что из-за ранения.
Внезапно появившиеся мошка и комары стали проявили активность, облепив собой  открытые участки тела. Бородин стал торопливо работать, пока были силы.
 
– Надо бы развести огонь, съедят ведь заживо, – бурча под нос, поручик полез в карман за кресалом, но вдруг вспомнил, что огниво и кремень Осипа подарил шаману. Им он не нуждался, так как табак не курил.
Ничего не оставалось делать, как заготовить мягкую растительность для подстилки, и вдруг он нечаянно наткнулся на широкую расщелину каменного выступа. Этот лаз Николай сразу не приметил, а ведь бродил возле него неоднократно. Его широкая часть у основания была защищена от взгляда папоротником.
Поручик без всякого труда вошёл в расщелину. Она оказалась свободной и сухой и напоминала берлогу, только к низу расширялась и смыкалась гранитными стенами над головой. Оставленное  небольшое круглое отверстие улавливало лёгкий таёжный шум.
За день воздух прогрелся, и даже внутри сохранилось тепло. Эта была надёжная находка и защита от надоедливого гнуса, в дань его бессмысленному блужданию.
В расщелине опасность не угрожала – зверь не  смог беспокоить – Николай был рад, всё-таки судьба ему благоволила, а может и добрые духи, как говорил шаман.
У входа логова были разбросаны разной величины обломки позеленевшей горной породы, как  с ведро, так и с кулак.
–
 Кстати эти булыжники, можно сказать – орудие защиты!
Не раздумывая, Бородин перенёс камни вовнутрь, которые он смог поднять, затем все срезанные ветки.
Увесистой гранитной россыпью поручик надёжно закрыл вход. Пригодился и крупный лапник, которым он заткнул просветы между сооружением, но при этом оставил небольшие щели для вентиляции воздуха.
Сапоги  поручик снимать не стал, хотя ноги налились, будто свинцом и гудели. Но у него не было сил даже повернуться.
 Усталость пронзила всё тело, наливая свинцом ноги и руки, да и рана  напоминала  о себе, а ведь могла и открыться. Чоло не разрешал ему вести   по хозяйству тяжелые работы, пока окончательно не поправиться. И это поручика угнетало, чувствовал он себя бездельником, а больше нахлебником.  Внезапная сердечная боль заставила Бородина свалиться мешком  на приготовленное ложе из веток. Сон  сразу же его сморил.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ОСВОБОЖДЕНИЕ

Проснувшись, Николай не мог вспомнить, где он находится, холод его донимал.
– Что за игры? Холод собачий, куда и кто меня затащил?
Укрытие, где он провёл ночь, было каменным и сырым, пахло терпким запахом прелых листьев. Яркие лучи утреннего солнца зайчиками играли на стене – они всё же смогли проникнуть в логово через верхнее отверстие и щели камней, которыми он надёжно прикрыл вход. Снаружи была видна верхняя часть Змеиной скалы, Николая осенило:
– Я у неё со вчерашнего дня в плену, вот незадача, – острая макушка виновница обстоятельств навязчиво напоминала о себе.
– Нравится?! Ну, мы ещё посмотрим, кто кого? Так тебе я просто не сдамся! Спущусь тропой, которой взбирался, начну путь сначала, – но уже без раздражения выпалил пленник, показывая кукиш в в верхнее отверстие. Сон снял весь вчерашний гнев.
Поверх скалы солнце упрямо заглядывало в расщелину.
– А где ветки, и что за гости здесь побывали, интересно?  Откуда такая трухлявая подстилка, когда успели подменить, да, главное, кто бродит в этой глуши? – разволновался не шутку ничего не понимающий Николай. Он всё ещё  сидел на истлевшей листве.
За ночь отечность ног спала, но они стали холодными и онемели, сняв сапоги, поручик стал тщательно их растирать. От этого мало, что вышло. Чтобы согреться, пленник сопки стал делать зарядку, приседая и подпрыгивая. После этого он, наконец, почувствовал, как теплом стало наполняться всё тело.
Очень хотелось что-нибудь проглотить, а ещё сильнее пить. К его удивлению ключица не болела. и не давала о себе знать при упражнении. И вообще, он чувствовал себя бодро, даже  его недоумение в патовой ситуации  не перешло в раздражение.
Поручик провёл рукой под кителем, ища шрам, но не обнаружил – он исчез. Ворча себе под нос, Бородин быстро обулся и поднялся с засохшей листвы.
– Что за дела? Ветки у входа утащили, ключица не болит, шрам исчез, валяется прошлогодняя трухлявая листва?!
Не переставая удивляться чудесам, пленник сопки вытащил из кармана часы, чтобы посмотреть который час, но стрелки не двигались, а сами часы не заводились, ему даже показалось, что они немного заржавели.
– Странно, я вчера их заводил, надо отдать часовщику да почистить, только бы добраться до Хабаровки, – и тут же Николай схватился за потайной карман – документы и кольт были на месте, застёгнуты все пуговицы и целы все, до единой.
«Да никого и не было, я зря волнуюсь, скорей всего это проделки духов скалы, да и как тут не поверишь! Нет шрама – нет!»
Николай с трудом принял эту версию за факт. Да и физическим воздействиям невидимых существ Бородин  не перестал сомневаться – вход был без веток, и ни одна не валялась, только груда камней  немного рассыпалась.
 «Вот тебе и неспокойные подземные духи – шутить изволят, видно соскучились, давно живого человека не видели, скорее всего, это черные сполошились, как говорил Чоло», – мысли в голове обгоняли друг друга, задавая вопрос.
Пленника стал сильно донимать голод, рад был даже сухарю, но в карманах кителя было пусто …
– А голод не тётка, чем червяка заморить? Жаль, огнива нет, сороку бы поджарил – целая стая летает. Тайга в это время ничего мне не предложит. Грибы и ягоды не появились, да и орехов тоже нет,
 
а съедобную траву я не знаю, – размышлял вслух Бородин.
   – Зря я отказался взять еду, приготовленную Неликэ, съел бы сейчас быка! – продолжал он бурчать себе под нос. Но,  в тоже время он думал о своей девушке.
«Вернусь я к ней, чтобы не случилось со мной в дороге и заберу в Хабаровку. Вот только, как вырваться из плена сопки – неужели, придётся опять кружить?»
Мысли о любимой вызывали грусть. Не прошло и суток, как поручик стал скучать по любимой женщине. Всей душой Николай полюбил девушку – она стала для него самым близким и единственным человеком, стала смыслом  его жизни.
Смех её был звонкий и чистый, а её ласковые миндалевидные глаза и тепло тела будоражили голову, ни о чём он больше думать не хотел. Свою дальнейшую жизнь поручик не мог представить без амурской красавицы.
Да и полноводный строптивый Амур с живописными мысами и песчаными островами, убегающий серпантинам к сопкам, с необычной ихтиофауной и реликтовой флорой,  покорил его сердце – вот тебе неизведанная и Дальняя Сибирь! Как она притягивает! …
– Надо выбираться с этого проклятого места! Наваждение какое-то бродит. Рассказать кому – никто не поверит, разве только Чоло. Передним я виноват своим недомыслием, вытащил меня с того света и оберегал.
Но то, что Николай увидел, когда вышел из расщелины, его мгновенно поразило – где вчера ничего не росло, стояли стеной высокие кедры!
– По-моему, я стал по-настоящему игрушкой духов! Что вам надо? Что от меня хотите?! – неожиданно закричал он в отчаянии, ломая с хрустом ветки, при этом сжимая кулаки.
Соображая, в какую сторону идти, он вспомнил, что солнце до обеда, когда  взбирался на вершину, светило в спину. Повернувшись к лучам, пронизывающих лапник, поручик стал пробираться сквозь заросли. Чистый и влажный воздух был наполнен ароматом ягод, смолой и прелой землёй. Но назойливый гнус не звенел, хотя вчера его донимал.
Широкие ветви кедра плотно смыкались над верхушками нижестоящих деревьев. Было сумрачно и сыро, изредка  подали сухие ветки, но не от ветра, которому закрыта дорога, а от  прыгающих белок. Белок было много, кедр щедро кормил своих любимцев.
 К высоким исполинам тянулся тонкоствольный маньчжурский орех, с его крыловидных веток свисали крупные гроздья зелёных плодов, величиной с небольшую картошину.
Заросли папоротника своими нижними длинными и резными листьями путались в ногах. Они попадались так часто, что мешали идти. Переплетаясь ветками из-за тесноты, росли мелколистные кустарники колючей аралии.
Бесконечное множество валунов, которые вчера грели свои спины, и на которые он постоянно натыкался, надёжно спрятались под густой зеленью вьющейся кислицы. Даже сама Змеиная скала обросла папоротником и мхом.
Лес пробудился и зашевелился, издавая разные звуки. Где-то наверху куковала кукушка, а внизу был слышен пересвист иволги. По стволам кедра резвились бурундуки, попадались неторопливые полозы, скользящие своим четырёхметровым, а может и более, оранжевым телом по прелому валежнику.
Бородин даже принял этих рептилий  за ядовитых змей, ибо таких огромных тварей никогда в своей жизни не видел. Неприятный холодок пробежался по спине – ужаленным или удушенным  не хотелось быть,
Он знал, что сила в этом ползущем существе была огромная, как у анаконды, только вот Чоло ничего о них не говорил. Но эти твари проползали мимо в затемнённый овраг, игнорируя стоящего в оцепенении Николая.

– Слава, Богу, проползли! Не встречал в жизни такую живность, откуда здесь такие змеюки? – машинально перекрестился поручик.
Но сколько было разномастных  муравьёв и мелких пауков – красных, рыжих, даже жёлтых! Они ползали по листьям и стеблям стланика, по траве и по всем стволам, и даже старались обследовать самого поручика, заползая за шиворот кителя и в рукава.
Но больше всего удивили Бородина длинные жуки размером с ладонь, причём усы у них были такого же размера. Один из них упал прямо на оголённую кисть, поручик даже вздрогнул. Неизвестное гигантское насекомое могло оказаться ядовитым, но жук вёл себя мирно, агрессию не проявлял. 

– Господи, что это за чудо, видел жуков, но такого гиганта не встречал! Может здесь и великаны- пауки? Быр-р-р!
Опасаясь укуса, Николай брезгливо стряхнул жука-дровосека на землю.
Сапоги пленника стали мокрые от обилия росы. Его одолевала навязчивая жажда – пересохло в горле. Николай сорвал широкий лист, похожий внешним видом на лопух, и стал осторожно собирать драгоценную влагу с травы и листьев. Но из этого мало, что вышло.
Воды он смог собрать только на три глотка, но и это было небольшим спасением. К своему удивлению, спускаться к подножию сопки было легко, хоть и попадались валуны, но поручик уже не кружил.
Лес стал заметно редеть, больше стало кустарников, даже появлялись плешины в виде небольших опушек с густой  цветущей  колосом травой, над которыми кружились пушистые  шмели и бабочки, размером с воробья.
Но Бородин уже не удивлялся величиной  и красотой летающих насекомых. Он считал всё это проделками духов Змеиной скалы, ибо на своей родине он подобное не видел. Не было такой фауны и на Кавказе.
Солнце настойчиво играло лучами в просветах деревьев, радужно разливаясь возле веток на цветные кружочки. Воздух быстро согревался, а ведь вчерашний день был намного прохладней. 
Поручик заметил, что под ногами резко стала меняться почва – чернозём чередовался  с гранитным настилом. Но он был неровный, имел много трещин. Природа не успела утрамбовать мелкие разломы опавшей листвой. 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ВСТРЕЧИ

День набирал силу. Опять, как и вчера, поручика привлекло настойчивое стрекотанье, но уже одной сороки. Птица, не сворачивая, летела за ним, причём очень низко, а не по макушкам деревьев, и садилась на низкий кустарник. Её зеленовато-чёрное оперенье радужно переливалось цветом, а глаза-пуговки внимательно рассматривали попутчика.
«Почему она одна? Вчера их была целая стая, десятка два, не меньше. А я ведь чуть не посягнул на её жизнь. Вдвоём в пути веселее. Ох, и любопытная  она!»,  У поручика поднялось настроение.
 «Пусть даже   сопровождает птица – всё же живая душа – говорливая попутчица, однако».
Спускаться было затруднительно, гладкая подошва сапог от обильной росы скользила по гранитной основе, она часто встречалась невысокими выступами. Некоторые из них были спрятаны под густым кустарником.
Пленник легко вздохнул – духи сопки его  постепенно отпускали, а сама тайга показывала широкие просветы и еле заметные звериные тропки. Он. конечно, без всяких сокращений доберётся до поста.
На одной из полян Николай увидел заросли спелой ежевики. Повсюду разливался аромат душистых ягод. Глянцевая поверхность сочной ягоды манила насекомых, предлагая поселится на прилистник.
Поручик невольно проглотил слюну, голод не заставил себя долго ждать. Ягоду эту он любил, но, чтобы она росла в Дальней Сибири, Николай не ведал. Ел Бородин торопливо, с жадностью запихивал ежевику в рот  горстями, вместе с плодоножками.
 
 Но насыщения поручик не обнаружил, аппетит только усилился. Мысли постепенно стали приходить в порядок, и тут пленник сопки сообразил.
«Ведь по моим подсчётам, сейчас первые числа июня. Вчера мы с Неликэ восхищались цветом  дикой яблони, а  почему поспела ежевика? Эта ягода зреет в конце июля, я точно знаю! В детстве бегал сам в лес.  Что я, проспал в расщелине почти два месяца? Из–за этого ли подстилка стала трухлявой?»
В его голове путались мысли – парадокс событий не поддавался объяснению.
– Не может быть? – задавал он себе очередной вопрос.
Проведя рукой по лицу, Николай почувствовал чуть пробивающуюся щетину, да и волосы на голове сохранили длину. Он сразу обратил внимание  на ногти, но изменений не обнаружил – они были пострижены.
«Конечно, я вчера утром брился. Опять духи? К таким проделкам я быстро привыкну, места здесь тёмные, да чудные. Оправдывает себя загадочный край и, всё-таки, он богатый!»
Но вот сорока опять упрямо затрещала. И тут поручик услышал настойчивый треск ягодных кустов и сухого валежника.
Мгновенно повернувшись на треск сухостоя, Бородин оторопел от увиденного – на него шёл огромный бурый медведь, с высокой лохматой  холкой и непомерно крупной головой.  Но это была  не  чарующая гималайская особь, с которой они встретились с Осипом на берегу.
Лапы этого  массивного животного заканчивались мощными, не втяжными чёрными когтями, сантиметров по десять, а то и более. Тёмно-бурая шерсть с конечностей и с  торса  свисала толстыми сосульками от обильной росы. 
Косолапый тщательно обнюхивал кусты и стланик. По ходу он с лёгкостью, переворачивал сухой валежник, ища в нём личинки муравьев и сладкие корешки луковичных растений. Верхний слой земли разлетался почти на сажень.
Иногда мишка вставал на нижние конечности, чтобы дотянуться до верхних ягод, при этом его рост достигал больше трёх аршин.
Ясно доносилось гортанное ворчание, в тоже время медведь не забывал лапой обдирать ягоду вместе с листьями и запихивать в огромную пасть. Жевал он жадно, с чавканьем.
Бородин вдруг вспомнил, что читал легенду о богах, превращающихся в медведей. И, конечно, поручик знал – бежать нельзя, ибо этот зверь очень проворный, и мигом догонит жертву на короткой дистанции. Не скрыться ему от чудища и на дереве – лазает очень хорошо.
Поручика всего трясло, от неожиданности, даже забыл про кольт – такого огромного зверя он не встречал раньше, да и пуля его сразу не возьмёт, только разозлит. Чтобы такого матёрого зверя уложить, нужно одновременно 6-7 выстрелов из винтовки, и то не наверняка.   
Конечно, встретить медведя в лесу не новинка, он видел этих животных и в цирке, и в зоопарке, даже на воле. Но в европейских лесах косолапые были намного меньше.
Бородин застыл на месте, его слух не воспринимал сорочью трескотню. Сколько он  простоял, не двигаясь, Николай не помнил. С ловкостью, которой можно позавидовать, медведь объел почти все ягодные кусты, глотал и листья.
В какой-то момент что-то топтыгина заставило остановить трапезу, да и сорока затрещала ещё больше, но по-другому. Неожиданно медведь испуганно зарычал, обнюхав воздух, и тут же побежал прочь, вглубь таинственной сопки. Напуганный поручик, истекая потом, перевёл дух, а ведь мог сам попасть ему на обед.
Не раздумывая, на всякий случай, поручик вытащил из кобуры кольт. Обстановка оказалась опасной у основания сопки, Бородин принял решение обойти её, намереваясь найти выход к  заветной тропе.
   Двигаться надо было бесшумно и осторожно, так как стали чаще попадаться под ногами узкие и в тоже время глубокие трещины-расщелины твердой породы, поскольку  скольжение было неизбежным.
Бородин никак не мог взять в толк – слой мягкой почвы опять резко перешёл в плато каменистого происхождения с красноватым цветом. Вроде сопка кончилась, позади пятьдесят саженей пройденного пути.
На тверди приспособились неизвестные на вид колючие кустарники, причём с красными плодами. Но, голодный поручик,  пробовать их опасался, боясь отравиться.
«Никогда не встречал такого резкого  чередования грунта», – отметил про себя пленник.
Спотыкаясь о мелкие камни мокрые от росы, Николай зацепился рукавом за шипы аралии. Поскользнувшись, он упал затылком об острый гранитный выступ, при этом вызвал, незначительный грохот камней.
Пленник сопки на какое-то мгновение потерял сознание. Кольт автоматически сорвался с ослабленной руки, и тут же скатился в глубокую расщелину шириной в одну пядь, за ним последовал    и головной убор.

Достать фуражку и оружие было невозможно, даже длинной веткой – глубина себя не показывала. Брошенный камешек был услышан через несколько секунд.
Такой неожиданной ситуации поручик не предвидел! Надёжная защита – его боевой кольт был утерян, да так бестолково! Он оказался перед непредсказуемой и нашпигованной опасностями тайгой безоружным.
– Похоже, духи продолжают играть со мной в кошки-мышки. Видно, давно не потешались, а тут разогрелись!
Сопка его доканывала, даже на своей границе, хорошо, что старый Чоло дал ему в дорогу нож, напутствуя:
– Нож – лучшая защита, однако, без него в тайгу ходить нельзя, – приговаривал шаман, даря  будущему зятю холодное оружие.
Ножом Бородин пользовался умело, знал приёмы борьбы и обороны. Служба научила и этому.
Голова раскалывалась от боли, благо ушиб, как ему почудилось, оказался небольшим. Носовой платок, приложенный к полученной шишке, лишь частично испачкался в крови. Рана больше не кровоточила. Это успокоило Бородина – последствий не будет.
Но тут неожиданно в просвете кустарника мелькнуло рыжее пятно. Николай понял, что это тигр – вот и он явился!
– Я ведь  сам привлёк зверюгу грохотом камней, падая на гранитный выступ. Да и медведь учуял запах амбы, поэтому струсил, – сделал вывод поручик.
В эту минуту ему припомнился дословно  разговор шамана, до последнего слова: – «…Послушай,  если ты на пути встретишь Амбу, не убивай его, он не тронет тебя, …   ».
«Скорее всего, эта злополучная сопка Амбы, он не должен напасть», – неожиданно вспыхнуло молнией в голове».   
   И вот, эта неожиданность раскрылась. Тигр в метрах десяти показался во весь рост, величественный и невозмутимый, рыжий с черными полосками. Перед поручиком стояла огромная таёжная  кошка, с большой головой и ужасной пастью с клыками.
Она смотрела пристально на Николая жёлтыми, как янтарь, пронзительными глазами, как бы гипнотизируя его. Широкий нос  и усы опасно двигались, так обычно делали кошки , готовясь к прыжку.
 Но Николай помнил, что отворачиваться, смотреть в глаза и бежать так же нельзя от тигра, как и от медведя – бесполезно. Хозяин тайги намного проворней.
В одну минуту догонит и растерзает. Оставалось только ждать милость от Бога. Огнестрельного оружия не было. Нож не поможет.

 Жизнь Бородина оказалась в опасности. Но двинуться с места, даже шевельнуть пальцем, как полчаса назад, он не мог, и так стоял как коматозный. Его насторожило одно обстоятельство – тигр мог учуять кровь, из свежей раны, и тогда гибель неизбежна.
В какую-то секунду тигр, сверкнув глазами, и  тут же бесшумно и неторопливо пошёл прочь, мягко ступая по валежнику.
Поручик с облегчением перевёл дух, напряжённые мышцы сразу ослабели, наполняя тело мгновенной усталостью и свинцовой тяжестью ног. На какое-то мгновение Бородин прильнул к стволу кедра, чтобы перевести дух.

– Однако, с неожиданными сюрпризами Змеиная сопка! То не было зверей, о то сразу объявились, да ещё один за другим. При она этом не забыла познакомить меня с гадами ползучими и гигантскими жуками-тараканами. Тигр, видно сытый – не тронул меня, да и лето сейчас, еды много для них, – сделал заключение измученный Бородин, пришедший в себя.
И тут же пришла мысль:  «А может, духи приняли облик зверей, и просят меня убираться поскорее, я ведь нарушил  их покой?» – но сразу её отогнал, он еще не доверял  волшебным небылицам и сказкам  малых народов о превращениях.
На самом деле, Бородин повстречал тигрицу, она возвращалась в своё логово с ночной охоты. Её ждали маленькие трёхмесячные тигрята. И только под утро удача ей улыбнулась.
На одном из каменистых выступов скалы, она уловила еле слышный топот изюбря – этого было достаточно, чтобы определить кошке, что за зверь и где он находиться.
Опытной и сильной охотнице ничего не стоило завладеть добычей в лесу. Именно здесь, на небольшом пятачке,  крупному  изюбрю не хватило места не только для разгона, но и для разворота туловища с ветвистыми рогами. Подкравшись ближе к уступу, она бесшумно с лёгкостью прыгнула на оленя.
Молодая тигрица, полная сил, мгновенно схватила его мощными челюстями за загривок, а  крупными лапами  обвила шею мёртвой хваткой, лишая дыхания. Справиться на узком месте с хищником олень  не смог, хотя это был крупный альфа-самец.
Сытой тигрице требовался суточный сон, чтобы переварить съеденное мясо, и у неё не было никакого желания   нападать на человека, хотя на самом деле, она учуяла его  кровь.
Тщательно вылизав свою оранжевую шерсть шершавым языком от остатков трапезы, сытая «хозяйка» сопки под стрекот всё той же сороки, покинула удачное место охоты…
После неожиданных встреч, незадачливый  и усталый поручик опять стал кружить, но уже оставив широкое подножие.
«Где тропа? Она должна быть где-то здесь, как мне объяснил Чоло», – мысль крутилась в голове, не давая даже присесть. Николаю очень хотелось покинуть это проклятое место, наполненное дикими зверями и ползучими тварями, напоминающее джунгли.
Он продолжал идти осторожно, обходя выступы и расщелины, но тут же цеплялся за сучья и спотыкался о камни. Боль в голове немного стихла, но временами, на какие-то секунды, темнело в глазах и отключалось сознание, он тут же хватался за кусты, чтобы не терять равновесие и не получить новую травму.
Это не всегда удавалось, пару раз Николай всё же  упал, но к счастью удачно, да и сознание быстро вернулось. Поручика огорчала то, что он  из-за незначительного ушиба, стал терять равновесие, удар всё-таки оказался с последствием.
 Колючки аралии больно царапали кожу, оставляя кровавые полоски, но на эту мелочь Николай уже не обращал внимания, а вот душевное беспокойство  не прошло. 
Лес продолжал шуметь птичьими голосами и вознёй мелких животных. Сорока вернулась и продолжала его сопровождать, треща на весь лес. Но неожиданно, она как-то сразу затихла.
– А ведь эта болтунья спутница хищников, как я не догадался сразу? Это она меня предупреждала а, возможно и вела зверя.
Наконец, поручик вышел к заветной тропе. К его удивлению, она была хорошо вытоптанная и широкая, но не узкая и еле приметная, как говорил шаман, да и трава на ней засохла, видно, от частого посещения.
Измученный сюрпризами пленник, наконец, глубоко вздохнул, он всё-таки на верном пути, и смог избавиться от недоброжелательной скалы. Он вернулся назад и решил идти по маршруту. указанному шаманом.
Идти ему стало легче, колючие кустарники не мешали, гранитная твердь позади – душа пела, он скоро будет в Хабаровке! Возможно, через два часа, а если постараться то и через полтора.

Дорога оказалась без препятствий, шагать было легко, он даже вспомнил строевую песню и напевал себе под нос, жаль, что часы стоят, но Бородин  чувствовал время и мог его определять.
Вдруг издали поручик увидел идущую ему навстречу группу людей, причём безлошадную – это его сразу насторожило и обескуражило. Людей  не должно быть в потаённой тропе – откуда они взялись? С неба упали? Здесь глухая непроходимая тайга. Гольды, и те в этих местах, редко появляются!
«Они, что, с неба упали? Опять чудит сопка? Ну, это уже слишком!».
Его охватило недоумение, даже ступор мышц от всевозможных ситуаций, повторяющихся не только ежечасно, можно сказать  ежеминутно, но оцепенение было мгновенным, организм старался себя защитить и быстро справился.

Интуитивно Николай свернул с тропы в сторону, прошел метров шесть, и встал за ствол широкого дерева, обросшее, вокруг своего основания, густым шиповником. 
Мимо него прошла весёлая ватага молодых парней и девушек, в сопровождении пожилого мужчины. Разглядеть он их всё же смог. Все были славянской внешности, никаких гольдов, кроме одной девушки, очень похожей на Неликэ.
Процессия шла без багажа, только в руках небольшие плоские папки. Они громко разговаривали и смеялись. Один из них нёс маленький саквояж, из которого доносилась странная ритмичная, но приятная для слуха музыка.
– Удивительная  миниатюрная шарманка! Даже крутить не надо! Отстал я от жизни своим путешествием, – поразился невиданному чуду Николай. 

Но главное, Бородин заметил, что молодёжь, независимо от пола, была странно одета вроде, как в обтянутых подштанниках. Лёгкая тонкая одежда имела тёмный цвет, и напоминала короткое нижнее бельё.
Девушкам такая одежда была непозволительна и выглядела вызывающе. А вот головной убор напоминал обрезанный с боков картуз с длинным козырьком, типа американской кепи.
 
  Самое нелепое было то, что на ногах  были обуты разноцветные тапочки без пяток. А ведь это лес и лапти были бы сподручней, насекомые заедят …
«Откуда здесь взялись отроки, и люд-то гражданский? А  ведь возле сопки живут только гольды», – недоумевал поручик.
Отрывки общения ясно доносились до слуха поручика. Из разговора  Бородин сообразил – они идут к Змеиной скале, чтобы познакомиться с доисторической резьбой на валунах.
– Зря они к ней идут, как будут выбираться? Шумят, музыка играет, плохи у них дела. А ведь прав шаман – скала не любит непрошенных гостей, закрутит их. Пропустив толпу, Николай продолжил свой путь. Ему по плану предстояло выйти к берегу Амура. Но тропа вывела его к автостраде…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
АВТОСТРАДА

Автострада очень удивила поручика, она была гладкой и широкой, имела серый цвет и тянулась  ровной поверхностью далеко за горизонт. Белые полосы краски в несколько рядов тянулись вместе с дорогой.
Вдоль самой дороги стояли столбы, на некоторых из них были установлены  дощатые плоскости с изображением  и надписями. Текст гласил о каких-то деталях для машин. Но были пропущены некоторые буквы, такие, как  ; и  ;, что удивило Николая.
А вот дорога своей величиной совсем шокировала поручика:
 – Какой тракт! Какой широкий, да какой гладкий! Я такого в жизни не видел! Это видение какое-то, – воскликнул он от недоумения, поглаживая рукой поверхность асфальта.
 – Интересно, что за покрытие такое – ровное, без шероховатости, как яйцо?
Ещё больше его поразили движущие с большой скоростью разноцветные вагончики, низкие и гладкие, похожие на карету. Они обгоняли друг друга с большой скоростью, как бы соревнуясь и играя между собой, напоминая вагоны поезда, только маленькие и аккуратные, да и рельс ни каких   не было.
От вагончиков исходил какой-то гул, а от некоторых, как Николаю показалось, дым из узкой трубы, причём за колёсами. Кроме того, некоторые издавали звук-сигнал типа горна, о чём-то предупреждая, почти как у паровоза, только намного слабее.
 Бородин не мог осознать, как они двигались без лошади, да ещё с большой скоростью? Ясно, что паровоз имел большой, в носовой части, паровой бак и тащил вагоны по железной колее. То же и самое  и в пароходе – пар всё приводил в действие.
А здесь нет этому сооружению. Лакированная поверхность этого творения, блестела на солнце. Гужевого транспорта нигде не было видно, ни его следов,  да и людей тоже. Все сидели внутри вагончиков.
– Всё без  тяги – невероятно! Что это, не сон ли мне снится или, возможно, видение? Опять скала? Но она осталась позади, и шутить ей здесь не к месту, или прицепилась ко мне навсегда?
Машинально Николай ущипнул себя и тут же почувствовал боль. Он внимательно осмотрелся. По правой стороне тянулись сопки, а вот с левой стороны кряжа не было. Бородин отметил про себя, что там течёт Амур, но берега не видно из-за густой стенки леса.
С западной стороны спокойно плыли облака, подчиняясь ветру. Интуиция его не подвела, ветер в этих местах не менял направление, там и есть река.
 – А ведь это не сон, не отпускают духи, откуда всё взялось? Наваждение сопровождает меня каждую минуту. Поменялись месяца, появились звери и в лесу молодые люди. Ведь здесь дикий, необжитый край, да и тропа, нет, скорей всего дорога, оборвалась, а ведь она почему-то хорошо протоптана.  А это, что за показ из области фантастики? – бормотал  озадаченный Николай.
Поручик растерялся, беспокойство его нарастало, мысли путались – куда идти? Влево или вправо? Солнце палило нещадно, стало жарко, как на Кавказе, а тут разболелась рана на голове, 
Перед глазами мелькали темные пятна, грозя поручику временную потерю сознания, а под суконным кителем пот лил градом, и опять в области сердца стало ныть.
Посмотрев по обе стороны дороги, поручик заметил, что в десяти саженях от него остановился белый лакированный вагончик. Возле этого чуда крутился невысокий мужчина, и зачем-то приподнял переднюю дверцу колесницы. Николай подошёл к нему.
Хозяином вагончика оказался гольд, похожим на Сулунгу,  только стриженный, без косы, на вид ему было лет пятьдесят, не меньше. Это успокоило поручика. Он знал, что гольды народ незлобный, и они всегда готовы прийти на помощь человеку, попавшему в беду.
– Добрый день, сударь! Подскажите мне, как добраться до деревни Хабаровка, и сколько вёрст до неё? – обратился Бородин к хозяину лакированного «чуда».
Гольд, в ответ на приветствие незнакомца, махнул рукой и, не поднимаясь из под капота вагончика, ответил:
– Такого селения нет, а есть красивый город Хабаровск. Полтора века назад, вместо города стоял пост Хабаровка, однако.
Ответ поручика прозвучал, как приговор, заикаясь от неожиданности, Николай спросил:
– Суда-да-рь, ка-ка-кой сейчас год?
– Две тысячи девятый, однако.
Приподнимая голову из-под крышки, хозяин машины прищуривая и так узкие глаза увидел, как странный прохожий медленно оседает на землю, теряя сознание.
Вытащив аптечку из автомобиля, черноволосый хозяин  достал нашатырный спирт и поднёс к лицу прохожего. Николай быстро пришёл в себя. Руки и ноги поручика ослабли и не слушались – это был удар под дыхало! Нервы, насколько они были крепкие, не выдержали новой нагрузки.
«Что это я, отрубился, как дева красная? Что подумает гольд? Засмеёт!… Да, да, гольд …. Шаман…», – Николай соображал быстро. Отрывки мыслей как бы приводили его рассуждение в правильное русло.
«Так вот, откуда всё, это! Я ведь слышал, сослуживцы говорили, что можно на спиритических сеансах попасть в будущее и ведь не всегда  люди возвращаются оттуда. Я считал, что это байки и смеялся над ними. А тут сам попал, да ещё по своей воле, и кто помог мне? Конечно, духи этой самой сакральной сопки – на сто пятьдесят лет вынесли!».
Рана на голове поручика разболелась   ещё больше. Кожные покровы стали бледные, во рту пересохло.  Ни холодной воды, ни пятака, чтобы приложить к ушибу не было.
«Какой кошмар, куда я попал …?! – Я потерял  свою Неликэ, я потерял всё! Проклятая скала, что она со мной сделала! Вообще, мне  никуда не нужно было  идти!»
– Садитесь, уважаемый, я подвезу вас в город. Вы видно туда торопитесь? – любезно предложил гольд пострадавшему.
Поручик машинально сел в машину, рядом за руль примостился полураздетый, как показалось Николаю, гольд. На нём были только шорты и футболка.
Такую одежду Бородин никогда не видел, обычно малый народ, как гольды,  носили  халат и широкие штаны. Но чувства неловкости у поручика не появились, он уже встречал на тропе полураздетую молодёжь.
«Стоит жара, солнечный удар свалил мужика», – в свою очередь подумал водитель, искоса поглядывая на странного, причём молодого старомодного пассажира.

– Зовут меня Григорий, – хозяин вагончика протянул руку.

– Николай, – еле пробормотал поручик, принимая рукопожатие. Он медленно приходил в себя от всего увиденного и услышанного.

– Прошу прощения, сударь, у вас будет кусочек хлеба и глоток воды, жажда замучила, да и жара невыносимая?
Николая трясло ни сколько от голода, а сколько от полученного стресса. Всё говорило о том, что его перенесли в другое время и назад ему никогда не вернуться. С силой духов ещё никто не справлялся.
Григорий вытащил из сумки пачку печенья и газированную воду в полулитровой бутылке из пластика, больше у него ничего не было. Всё это водитель протянул дрожавшему в ознобе пассажиру. Гольда тоже поразила одежда незнакомца, он стал искоса  рассматривать, стараясь его не смутить.
«Старого покроя военная форма, скорей всего царского времени, да ещё штопанная возле плеча. А сапоги слишком высокие, старомодные, сейчас такие не носят  и, конечно, их с огнем не найдёшь, разве, что в музее».
Григорий не стал включать зажигание, он ждал, пока гость поест. Удивительный пассажир его озадачил. Но  этого человека не исходила агрессия, наоборот он почувствовал какую-то незащищённость. И всё же водитель продолжал тайком наблюдать за Николаем.
«На вид молодой, только худой очень, да бледный, однако. А вот глаза добрые, голубые, как небо. Жара жуткая, а он одет не по сезону – из староверов скорей всего».
Григорий знал, что недалеко от посёлка, где он жил, расположилось село староверов. Диаспора жила своим миром, да и переселилась в начале двадцатого века на берег Амура. За редким исключением жители покидали посёлок, только по бытовым причинам – что-то приобрести, или продать.
«Живут они недалеко и не выходят  из своих мест, чураются цивилизации, да и одёжка  видно у них столетняя, лёгкую не носят. Только что-то он без бороды, однако, вижу, что её недавно сбрил, подбородок-то  чуть загорелый и выделяется, скорей всего выразил протест».
Николай не заметил, как съел печенье, только не насытился, но поблагодарил за еду. После этого
 
Григорий включил зажигание, машина стрелой сорвалась с места, и помчалась по шоссе.  Нескончаемый встречный поток машин мелькал перед глазами поручика, но, похоже, это Николая не удивило, не удивила и большая скорость вагончика, мысли были далеко:
« Что делать? Куда идти? Не в лесу же жить? Надо искать работу».
Незаметно они подъехали к Хабаровску. Наконец-то, многоэтажный город встретил поручика, своей маскарадной яркостью реклам, сверхвысотными домами, которых не было даже в Москве, гладким покрытием дорог и такими же вагончиками, как у Григория.
Это чудо техники заполонило все улицы и дворы. Люди были странно одеты, почти полуголые, а женщины в коротких юбках, без головных уборов, да ещё оголили руки и ноги. Бородин старался не смотреть в окно, реальность стала для него тяжёлым и больным сном.
Гольд оказался на редкость разговорчивым и откровенным, а вот странный попутчик, наоборот молчаливым. И чтобы заполнить паузу, водитель говорил, что придёт в голову, но большей частью о себе.
– В посёлке у меня небольшой продуктовый магазин, вот еду за сыпучим товаром, однако, сам за прилавком стою, сам и охраняю.
Григорий искоса посмотрел на Николая, чтобы убедиться пришёл ли парень окончательно в себя, затем продолжал:
– Сейчас людям нужны соль и сахар – заготовки делают на зиму – варят варенье, консервируют, засаливают и маринуют. Зима придёт – всё подберёт. Вот недавно купил эту японскую машину – хорошая, легко идёт!»
«А, я всё думал, как назвать этот чудо-вагончик, так это просто машина и легка в управлении, только все детали в миниатюре», – промелькнула стрелой мысль.
 А водитель продолжал исповедоваться:
– Жена умерла при родах, так и не женился второй раз. Очень я любил её. Таких женщин, как она, нет.
Григорию казалось, что его слушает пассажир внимательно и старался подробно рассказать Николаю всё о себе.
– А родители у меня престарелые, с ними и живу. Есть дочь, живёт в городе, она учится в педагогическом институте, однако, приезжает только на каникулы ...
Машина остановилась у светофора, он загорался то красным, то жёлтым, и следом зеленым светом. Его мигающий свет вернул Николая в действительность.
Такого чуда Бородин не видел даже в крупных городах Запада. Его поразило то, что этот фонарь никто не зажигал цветным огнём, они сами загорались по очереди и гасли. Этому загадочному столбу подчинялись все машины. 
 Оказавшись в городе, Бородин не решался выйти  из машины, чтобы вдохнуть  свежий воздух,  что-то его удерживало. Он будто прирос к сиденью, но страха не чувствовал, а чувствовал душевное бессилие и полное безразличие. Что-то надо было делать с реальностью.
«Назад, в прошлое, я не смогу вернуться, с духами обращаться не могу, да и они меня сами изводят – нарушил я закон. никакой шаман меня не вернёт, да есть ли они сейчас? А если есть, то вернуть меня   не в силах. Вот и получил наказание, за свою строптивость».
Обдумав всю ситуацию и сделав анализ своего настоящего положения, поручик вдруг обратился к водителю:
– Григорий, позволь мне остаться в машине, я выходить, скорей всего не буду. Возьми меня к себе сторожем, стану честно работать за хлеб, у меня никого нет, да и идти мне некуда.
– Не обижайся, посоветуюсь с отцом на счёт работы – он у меня шаман и глава семьи. А на улице ты не останешься, будешь жить у меня, однако, – отвечал с улыбкой гольд, – Будем с тобой рыбачить, рыбы-то в Амуре много и на охоту ходить.
Казалось, гольда невозможно было остановить, ему хотелось обо всём рассказать пассажиру:
– У меня ружьё есть, однако, старенькое, не поверишь, ещё прапрадедовское – реликт, подарено ему было первопроходцами, за спасение одного казака на охоте, но стреляет отлично!  Честно сказать, было ещё одно  старое ружье, правильнее сказать винтовка, да отдали её в школьный исторический музей. А места у нас красивые и богатые, кормит нас тайга орехами, грибами  и ягодами…
– Скажи Григорий, а город Благовещенск тебе знаком?
– Конечно, сам город ровесник Хабаровску, не старый и такой же красивый. Мне приходится бывать там часто, однако, всего за 11 часов я преодолеваю путь. Машина – зверь, хорошо – справляется, – Григорий ласково похлопал дверцу машины, за тем продолжал:
– Сто пятьдесят лет назад город сплавлял плоты с казаками по Амуру, ставили они посты. Народ стекался со всей России, заселял берега реки и вышел к  Тихому океану.
Николай окончательно сник, действительно,  так и было, сам гнался за сплавом, можно сказать две недели назад.
Прошло сто пятьдесят лет, спасательным кругом он видел только  доброго гольда, который не отказал ему в помощи,  как и в первый раз на Амуре. А ведь спас ему жизнь  его соотечественник.
Бородин бы и сам мог справиться  с состоянием души, но чувствовал психологический надлом, из которого не мог  выйти. Хотелось закричать во весь голос и нырнуть в холодную воду Амура и долго не выходить.

– Давно в России появились эти быстрые машины, да я и лошадей что-то не вижу, странно как-то? – неожиданно спросил Николай.

– В начале двадцатого столетия, до революции. А вот лошадей не осталось – не нужны они на транспорте тихоходные, да уход требуют, есть, конечно, в деревнях, и то единицы. Некоторые чудаки разводят конные заводы, зачем они нужны, не пойму? Видно устраивают бега, да и то не в России, а за рубежом.

– Что за революция? – удивился Бородин.

– Пролетарская, я тебе о ней потом расскажу.

«Да, где-то в глухомани жил парень, ничего ему не известно».
Но ещё больше поразила Бородина, когда он внезапно услышал звонок от черного небольшого предмета, похожего на плоский галечный окатышек. От громкого звука Николай даже вздрогнул.
Григорий нажал на кнопку, звон прекратился, и предмет стал говорить, задавая вопросы хозяину. Гольд на них спокойно отвечал, закончив разговор, он
повернулся к застывшему от удивления Николаю.

– Это телефон, можно говорить с человеком, живущим в любой точке Земного шара,  можно с родственниками, посмотри, вот клавиатура. На ней буквы и цифры.
«Цивилизация давит на парня, Эх, староверы, староверы, живёте вы в глухих деревнях, никого к себе не пускаете. А ведь молодой, полный сил мужик, элементарных вещей не знает», – мысленно пожалел попутчика водитель.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ДЕРЕВНЯ

Георгий остановил машину возле первой  закусочной.
– Подожди, я  загляну на минутку.
Гольд вернулся не пустой, в руках он держал небольшой свёрток с едой, литровую бутылку воды и два пластиковых стакана.
– Угощайся пирожками. Перекусим немного. Чая не было, взял минералку, да  и она лучше утоляет жажду. Нам придётся в городе затратить часа два.
Еду мужчины проглотили быстро, минералка действительно утолила жажду. А вот  за сыпучей продукцией Георгию пришлось покататься по городу больше двух часов. Николай безучастно смотрел в окно, но из вежливости поддерживал  разговором водителя.
– Большой и красивый город,  как Петербург.
– Да, разросся и растянулся по побережью, 600 тысяч населения, – гордо ответил гольд.
Георгий всё-таки решил показать часть города, показал Набережную Амура, памятник Муравьеву-Амурскому, С утеса было видно величавый мост, соединяющий левый берег с правым.
 Николай вроде немного ожил, только глаза оставались грустными. Возле памятника первого губернатора, он немного задержался.
«Ну что, Николай Николаевич, моё почтение вам! Хотел я вас увидеть наяву, рвался  в Хабаровку – вот и свиделись» …
Обратная дорога показалась короткой.   Местность, где жил гольд. Николаю почему-то почудилась знакомой. За огородами простирался Амур, вот только растительность другая – много хвойных деревьев и кустарников.
Вместо тропы тянулась осыпанная галькой широкая дорога. Старых, кособоких избушек и сараев на ножках не было и в помине, стояли крепкие дома  с палисадниками и гаражами. Вдоль улицы  вытягивались высокие  столбы с проводами и фонарями.  Возле некоторых домов стоял транспорт.
Выйдя из машины, Бородин почувствовал, что ноги его потеряли устойчивость, ведь он просидел     почти три часа, не считая небольшую прогулку возле памятника.
Неожиданно  волной накатилась головная боль ещё сильней,  чем возникшая поначалу от падения на плато, стали мелькать тёмные круги перед глазами. Не хотелось никуда идти, было одно желание лечь на траву, где-нибудь в тени под забором, или на берегу возле ракиты.
Но Бородин все же заставил себя следовать за Григорием.   Во дворе добротного крестьянского дома суетился старый приземистый гольд. На нём свободно сидел лёгкий сатиновый национальный халат. Вышитый орнамент тянулся по борту и рукавам.
Слабо завязанный  пояс подчёркивал старческую худобу и сутулость, а седую голову прикрывала современная соломенная шляпа.
 
Двор оказался широким, обрамлённый по периметру цветочными клумбами. К удивлению гостя собаки не было, только кот сидел на пороге и умывался.
Посреди широкого двора, под  асбестоцементным шифером, который  выполнял роль навеса, стояла большая печь из красного калёного  кирпича, труба которой тянулась высоко вверх.
На печи стоял старый закопчённый сажей котёл. Он занимал почти две конфорки. Воду кипятили для хозяйственных нужд.
Раскалённое жерло печи было раскрыто, без заслонки и напоминало раскалённую пасть дракона, изрыгающего пламя. Огонь своим красным языком жадно пожирал дрова и гудел, стреляя во все стороны искрами, как бы показывая свою мощь и величие.
Тепло растекалось не только возле печи, но и вокруг радужной волной, через которую было видно, как она искажала возле себя контуры предметов. Пламя в ярости гудело и билось о чёрные стенки  топки, как беспощадное жадное или жестокое божество.Оно требовало всё новой, и новой жертвы – любой порции топлива.
Григорий стал знакомить Николая с отцом.
– Поручик Николай Бородин.
Прищурив и так узкие глаза, старик улыбнулся – это был хороший знак для гостя.
– Самар, я самый старший в семье, однако. Отец всего семейства.
Шаман оказался шустрым и добрым стариком, говорил он прибаутками, да шутками, и даже успел украдкой рассмотреть гостя.
 – Я вижу у тебя рана на голове, в ней сидит маленький камешек, сейчас мы его вытащим.
Дед направился в летнюю кухню, вернулся через несколько минут с мокрым от спирта лоскутом, пинцетом и бинтом. Самар ловко вытащил маленький осколок из кровоточащей ранки. Затем принёс банку с травяным отваром.
– Приложи-ка к шишке отвар тысячелистника, он уберёт боль и отёк.  Стараюсь чаще заваривать, иногда крутимся по делам и получаем ссадины.
Затем дед ловко обмотал голову Бородина бинтом, приговаривая:
– Рана небольшая, заживёт быстро, Острый осколок мешал.
Георгий пригласил поручика пройти в дом. Доносившийся с открытого окна громкий мужской голос и музыка, вперемежку со стрельбой, насторожили странного гостя. Он остановился, не решаясь идти дальше.
– Григорий, а что, у вас ещё кто-то есть? Ты меня, не забудь, представь.
– Нет никого – это телевизор болтает. Матушка плохо слышит, включила на всю громкость – любит  смотреть сериалы.
Григорий взглянул на оторопевшего гостя, по которому было видно, что тот ничего не понял. Гольд убедился второй раз в своих догадках:
«Да, скорей всего он старовер! Далеки они от мира сего – замкнуто живут, ушёл он от своих, однако. Техника для них новинка».
– Телевизор? А что это такое? – спросил удивлённо Николай.
– Увидишь, это такой плоский ящик, напоминает широкий противень, только с экраном. Тебе он понравиться, – успокоил Григорий внезапно оторопевшего гостя.
Не только во  дворе  дома, но и по всей улице,  разносился запах жареной рыбы. В это время на Амуре шла путина летней кеты. Всё население посёлка занималось выловом сезонной рыбы.
Горячая пора была короткой, около трёх недель. Сельчане старались сделать из кеты юколу, а также посолить и закоптить. Как и полтора века назад, гольды заготавливали кету на зимне-осенний период.
Бородин проглотил слюну, представляя еду, перекус в дороге ненадолго погасил аппетит. Ища глазами умывальник, поручик обратился к Григорию:
– Прошу прощения, где можно помыть руки?
– Рядом с печкой стоит умывальник, там и полотенце висит, – ответил Григорий, направляясь к отцу.
Раскаленное жерло печи, как будто поджидало Николая. Оно притягивало к себе и в тоже время  гипнотизировало грозной мистикой и торжеством, своими красно-жёлтыми языками ритуального жаркого танца.
Пламя заставляло подойти к себе поближе, и неожиданно вызвало у Николая желание сжечь пакет с документами. Своим открытым раскалённым зевом оно, как бы говорило:
– Что тянешь? Ты в плену! Это пустые бумажки.
Ни минуты не медля, Николай выбросил пакет в печь, какая-то внутренняя сила, сидящая в нём, заставила это сделать, и он подчинился ей, не прислушиваясь к разуму.
Огонь, как будто ждал этот порыв, и с невероятной жадностью обхватил связанный бечёвкой свёрток  своим языком, при этом выбросил на лицо поручика небольшую волну жара и пепла.
«Никому они не нужны, да и не поверят мне – засмеют, увидев старые документы, да и Григорий всё меня обсматривает, будто я отшельник. Видел я, какой красивый город стоит вместо поста! Столько лет прошло, посчитают больным на голову», – с иронией подумал Бородин, в знак этого потёр слегка припухший затылок.
Поручик ни капли не жалел о содеянном. Ему даже стало легче на душе, да и перестала кружиться голова, похоже, примочка Самара помогла. Пока Бородин мыл руки, отец и сын успели переговорить.
– Потерянный он, ищет поддержку, но вижу хороший человек, и какая-то сила меня тянет к нему. А ведь такая фамилия, как у него, была у моего прадеда. Пусть Николай у нас остаётся, однако. Камлать надо этой ночью, до восхода солнца, а там духи подскажут, что делать, – тихо шепнул шаман сыну.

В прихожей над дверью висели большие в круглой оправе часы, они сразу бросились поручику в глаза. От неожиданности он вздрогнул. Стрелки показывали половину второго, как половину прожитой жизни.
Время Николай не чувствовал, но больше не хотел – сейчас, оно для него заклятый враг. Его тело и душа были протестовали, обстоятельства педантично указывали – ты бессилен! Ты мелок и ничтожен, будет то, что я хочу …
Оно уносило его в непонятное скоротечное будущее.

Николай быстро переступил порог, зал дышал уютом, но роскоши не было. Практически обстановка не отличалась от той, где он с Осипом квартировал в Благовещенске. Но мебель отличалась светлым тоном и своей простотой, чувствовалось, что она была удобна. А вот – узорчатая резьба отсутствовала, да и ковёр был расстелен на полу.
На стене  висело  три небольшие  копии картин. Одна  было знакома поручику – известный портрет  Александра Пушкина, написанный Кипренским, смотрел вопросительно на него, как бы спрашивая: «Откуда ты здесь?»
Сами стены дома были отштукатурены и побелены известью, что придавало больше света, не так как у Марьи Петровны.
Григорий задержался во дворе, сняв футболку, он обмылся по пояс под умывальником. Из окна было слышно, как он что-то весёлое напевал. Осматривая незнакомую обстановку зала, Николай увидел стоящий на тумбе чудный плоский, чёрного цвета ящик.
Эта конструкция  светилась  цветным экраном,  что подтвердило слова Григория. Но свечей, которые делали бы ей подсветку, поручик не обнаружил, да и других приборов, приводящих картинки в движение, не оказалось.
Из этого непонятного предмета раздавались голоса, и при этом ящик постоянно воспроизводил самих людей – они двигались за стеклом и исчезали, а то вдруг увеличивались в объёме и сразу уменьшались. Явление на экране походило на кукольный театр.
Поручик стоял, как вкопанный и смотрел на волшебную светящуюся живую картину. Перед ним раскрывалась волшебная книга – мозг это не воспринимал.
«Сколько мне пришлось нового увидеть, даже в толк не возьму. Но, это чудо из чудес, как в сказке «о наливном яблочке и  голубом блюдечке», за короткий срок такой прогресс!», – удивлялся Бородин .

Жена Самара, маленькая шустрая женщина, одетая в таком же национальном халате, как у шамана, суетилась на кухне и в тоже время, поспевала в зал, чтобы накрыть тарелками  стол. С морщинистого старого лица не сходила  добрая улыбка. 
Николай сразу вспомнил свою мать, её мягкие руки и ласковый голос. Он почувствовал тепло и уют  в этом незнакомом доме.
– Присаживайтесь, дорогой гость! Чем богаты, тем и рады, угощайтесь! –  обратилась женщина к поручику, стоящему у телевизора.
На столе стояло большое блюдо с жареной кетой, рядом присоседились две тарелки красной икры. Но самое главное, что больше всего украшало гостеприимный стол, так это нарезанный чёрный хлеб, лежащий горкой в хлебнице.

С хлеба Николай не сводил голодных глаз, даже у казаков были только сухари, а вот в доме Чоло хлеба и в помине не было, иногда варили рис, обмененный у китайца на мех.
«Как давно, я не ел свежего хлеба, разве только в Благовещенске, да в первые дни путешествия. Сухари не дают настоящего вкуса!» – глотая слюну, подумал он.
Дед принёс бутылку водки, налил Григорию и гостю, а себе не стал.
 – Тебе можно, даже нужно, слабость вижу в теле и духе – силы почти все ушли,  а вот холод земной зашёл, однако, – обратился дед к оробевшему поручику.
Выпив стопку спиртного, а затем ещё две и хорошо закусив, Николай немного повеселел, щёки его порозовели, глаза засияли. Ел он много и с аппетитом.
– Вижу, гость пойдёт на поправку, однако. Не все силы отдал, молодой, – тихо произнёс старый хозяин сыну.

К удивлению поручика, голова совсем перестала болеть, как будто и не было ушиба, а назойливые  мысли перестали беспокоить.
Насытившись, Николай, поблагодарив хозяйку за еду, и только, хотел было выйти из-за стола, как вдруг его взгляд остановился на фотографии. Цветное фото стояло на комоде, напротив стола, за которым все обедали.
На фото была девушка с большими голубыми глазами, очень похожая на Неликэ. Но, что удивительно, бусы на шеи были тоже голубыми из мелкого бисера, как у его любимой женщины. Поручик подошёл к комоду, чтобы лучше разглядеть черты лица на портрете.

– Это же Неликэ, моя Неликэ! – неожиданно вырвалось у гостя, жадно смотревшего на фотографию.

– Нет, ошибаешься, эта моя дочь Галина! Согласись, красавица, однако, – сказал, расплываясь в улыбке, Григорий.

– Искусно художник написал портрет, гладко, да на такой тонкой бумаге – изящная работа! – удивился Бородин, обводя указательным пальцем силуэт на фотографии.

– Только, вот глаза  почему-то изобразил голубыми.

– Николай, это фотография и сделать её можно за пятнадцать минут в ателье, а глаза у моей дочери  вопреки  природы, другие.
Старик Самар услышав имя сказанное Николаем, вытащил трубку из кармана халата и вышел во двор, чтобы всё переварить сказанное гостем. Поручик отправился за ним. 
– Под утро, после трёх часов пойдёшь со мной на берег, я буду камлать, хотел было один идти, но надо с тобой, – обратился старик к гостю, ничего не говоря о своей догадке …
После сытого обеда, Николая потянуло на берег Амура, который хорошо был виден за огородами. Он решил прогуляться, чтобы всё хорошенько обдумать – надо решать, как дальше жить, да и руки свои не опускать, хотя восприятия увиденного притуплялось, и удавалось с трудом.
Григорий показал гостю тропу, ведущую к  берегу Амура, а сам направился к машине, чтобы отвезти товар в магазин, там уже толпились сельчане, ожидая продавца.
По хорошо протоптанной узкой  дорожке, похожей больше на тропу, мимо огородов, впереди Бородина, шла с громким разговором и смехом местная босоногая детвора, а за ней семенили собаки, высунув языки.
 – Что не изменился, так это вид собаки. – с иронией усмехнулся Бородин.
Шерсть четвероногих друзей линяла и свисала клочьями с торса. Агрессию к незнакомцу добродушные животные не проявляли. Духота собрала деревенскую ребятню купаться.

Поручику показалось, что это место ему знакомо, только на берегу появилась густая поросль и причаленные лодки. Возле этих судёнышек возились рыбаки.
Одни закидывали невод, другие освобождали  сети от пойманного лосося, а третьи выезжали на середину реки без вёсел, как малые пароходы, только без трубы.
Бородин движению моторок не удивлялся. Георгий объяснил, что  причина движения автомобиля и моторной лодки, является двигатель внутреннего сгорания, в действии которого он мало, что понимал.
Но ещё возле причаленных судёнышек суетилась молодёжь, который почти нагишом  загорала на песке и слушала музыку из своих саквояжей. Бородин уже не удивлялся чудо-технике.
Напротив берега Николай увидел тот самый островок, которым восхищался Осип. Кусочек земли зарос густой травой, только уток на нём не было, да и деревьев почти не осталось.  А вот очертания противоположного берега совсем не изменились.
Посредине окаймлённой водами тверди, стояла небольшая постройка из белого кирпича. К ней, со стороны берега, тянулись провода, и стояло  два катера.
Да, это место он узнал. Но, как больно было находиться ему сейчас здесь! Всё напомнило ему о недавней трагедии, и в тоже время о Неликэ, сердце его забилось чаще.
«Надо найти могилу Осипа», – сразу решил Николай. Осмотревшись, он стал тщательно искать захоронение на травянистой части берега, осматривая каждый бугорок, но так и не нашёл.
Огорчённый неудачей, поручик повернул назад и вдруг увидел возле кустарника чуть заметную выпуклость приподнятой земли, заросшей осокой. Из-под земли торчал небольшой кусок сгнившего, как он сообразил, деревянного креста.
«Да, время беспощадно!» – подумал с грустью Николай. Покидать место ему не хотелось. Ведь по сути, прошло чуть больше десяти дней, как он потерял близкого человека. Ножом, подаренным Чоло,  Бородин, как мог, поправил могилу.

На берегу Николай пробыл до заката. Возвращаться к Григорию не хотелось, хотя он осознавал, что идти ему больше некуда. Люди, принявшие его, оказались гостеприимные, но их радушие Бородин не в силах был принять.
Он, здоровый мужчина, офицер, в расцвете сил и вдруг раскис, растерялся. Конечно, ситуация неисправимая, а ведь на Кавказе он встречал смерть в лицо и был тяжело ранен, и сейчас показывать свою слабость и неуверенность было зазорно. Безусловно, надо взять себя в руки и найти любую работу, и как можно скорее. На шее Григория сидеть не будет, в конечном счёте, возьмёт лопату и станет землекопом.
Но всё же, после колебаний в душе, поручик решил вернуться к ужину, ему хотелось узнать, что скажет шаман после камлания, пусть, даже маленькая зацепочка даст надежду на возвращение, или какую-то связь.
И только сейчас, после посещения берега, когда он нашёл могилу Осипа, Николай осознал всю серьёзность  предстоящего  ритуала. Ведь всё сказанное шаманом Чоло, совпадало с действительностью

И опять, сидя за столом,  Бородин не сводил глаз со снимка девушки. Мужчины его не тревожили – они понимали, что у парня душевная травма. Николай так и не заснул, события дня надломили его, ранили, казалось, крепкую психику. Фотография девушки растревожила его до глубины души. Уж очень похожа дочь Григория на его Неликэ, только вот глаза почему-то голубые. Прошлое и внезапно возникшее будущее, столкнулись крепко лбами.
Сердце его сжималось от нахлынувших воспоминаний. Поручик страдал от того, что больше не увидит свою любовь, и что он потерял сам себя. Да и на самом деле, никому он здесь не нужен.  К совсем непонятному прогрессу он не мог проникнуться, понять его суть, в конечном счёте, разобраться в простых вещах.

Время, в которое он попал по своей глупости, и в которое он не вписывался со своим багажом знаний и интеллекта, было новое, незнакомое, шумное и быстротекущее. Оно пугало его одиночеством и  глубокой тоской, яркостью и шумом. Время давило на него тяжким грузом несовместимости его душевному состоянию, его мышлению, оно тормозило его действиям …
Не сомкнул глаз и старый шаман – неспроста этот человек оказался именно у них, что-то их крепко связывает и давно. Ведь его предок в начале девятнадцатого века был русский каторжанин, а прадед русский офицер, да и фамилию носил Бородин.
Возможно, духи его подослали неспроста, а ведь его семья  где-то рядом живёт. Похож гость на старообрядца да, что говорить, они одни из  первых заселяли берега.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
КАМЛАНИЕ

Ночь вдохнула  всю характеристику лета. Она стояла душной, прохлада не ощущалась и   тепло растворить не могла. Небеса, усеянные звёздами, отражались чистым насыщенным аквамарином на  мирно текущей глади Амура. Густая непроницаемая вакса ночи спокойно в себя впитала доверчивый мир природы, он надёжно замер причудливыми силуэтами.  Тонкая прослойка тумана стелилась по траве еле заметной пеленой.
Она, как бы предвкушала утром рассыпаться мелкими взвешенными капельками росы, а потом бриллиантом засеребриться на листьях. Воздух наполнился свежим хмелем цветущих трав. Тишину никто не нарушал, спали утомлённые дневной жарой собаки, спали и птицы. Да и петух в курятнике ещё не приступал к своим вокальным обязанностям. Только изредка, как бы опомнившись, стрекотали цикады.
Набросив на плечи китель, поручик вышел во двор. Он так и не уснул за ночь. Головная боль больше не беспокоила. Николай размотал бинт и выбросил, к удивлению повязка почти не впитала кровь, хотя рана кровоточила, когда был вытащен осколок.
– Прав, однако, дед, заживёт быстро.
 К своему удивлению, Бородин  чувствовал в теле бодрость. Поджидая гостя, отец Григория держал обтянутый рыбьей кожей большой бубен в одной руке, а в другой  деревянную колотушку. Летом в доме он не спал, а отдыхал в летней кухне, там и хранились все атрибуты шамана.

Он наряженный в шкурах для камлания, похожий на раскрашенное сказочное существо, нервно расхаживался по двору, посматривая на звёздное небо, которое показывало время камлания.
– Однако, пора Николаю выходить, – пробормотал Самар.
Шамана беспокоило отсутствие Николая, ведь через час будет поздно. Но, тут он заметил гостя на пороге дома.
 – Хорошо, успеем до восхода солнца, духи не любят, когда их тревожат на заре или вечером.
 
Очень редко мы обращаемся к ним днём, только при крайней нужде или бедах.
 Бородин увидел наряженного в шкурах и разрисованного красками старика, похожего на индейца, но сделал вид, что не удивился.  У Чоло наряд был  намного попроще и он рисунком не пользовался.
Он протянул Николаю увесистую вязанку сухого валежника, пятилитровый сосуд с заговоренной водой из родника и свежий пучок травы, запах которой перебивал спирт. Но поручик не стал спрашивать, для какой цели шаман это сделал. Самар сам объяснил появления паров спирта на траве и на дровах:

– Это для огня, сейчас появились обильные росы, а нам нужен сухой костёр. Мне придётся спуститься в самый нижний мир, говорить с духами нижнего и верхнего мира, а это сложно и продолжительно.
Жаль, что наней нет, энергия сородичей быстрей бы помогла вызвать духов. Без них будет трудно камлать. Но, у нас такое дело – чисто личное, что им не желательно знать. Ничего, мы справимся сами.
Не дожидаясь зари, стал рассыпаться туман, и от этого свежий воздух еле заметной, чуть белесой волной обволакивал путников.

Мужчины шли молча друг за другом. Бубен и колотушку шаман старался нести над собой, чтобы не намочить в росе. Наконец, они вышли к знакомой поручику тропе,  ведущей к амурскому берегу, но шаман направился намного дальше к небольшому бугру, макушка которого была плоской и без растительности.
 Обилие росы появлялось на глазах, поблёскивая на листьях кустарников. Она намочила одежду и обувь, но мужчины этого не замечали.

К удивлению поручика, старик шёл бодро, но всю дорогу молчал, да и Бородину говорить не хотелось. Мысли обоих путников были об одном – что скажут духи?
Наконец, мужчины вышли к берегу. Место для камлания оказалось в стороне от маленького острова. Небольшая поляна была лишена кустарников, а трава была тщательно вытоптана, вплоть до земли, кое-где по краю поляны  лежали обрубленные от сучьев брёвна.

– Пришли, однако, присядь на это поваленную берёзу, отдохни с часок. Дай-ка мне твою какую-нибудь вещь, только с ней я могу поговорить с духами.
У Николая был нож, но он ему не принадлежал, оставались только часы. Свой не свежий, в крови носовой платок, он выкинул, да и картуз уронил в расщелину ненавистной сопки.  Поручик протянул Самару часы.

– Остановились, стрелки не двигаются. Нужна ли такая вещь, может снять китель?

– Однако, подойдут, – ответил уверено шаман и положил вещь посреди поляны,  возле выжженного круглого места от костра, на котором ещё оставался пепел.
Николай никогда не видел камлание шамана. Он с интересом наблюдал за действием ритуала, но уже не с иронией, а с надеждой что-то исправить, с надеждой изменить свою судьбу. От волнения стало колотиться сердце.

Из складок свисающей одежды старик вытащил зажигалку, мгновенно, поджёг пучок  свежей травы. Поручик заметил, как легко шаман высек пламя из маленькой волшебной вещицы,
А ведь он тратил иногда больше минуты, пытаясь огнивом высечь искры. Затем Самар обкурил дымом часы, место, где лежали сухие дрова, поляну камлания, себя и самого Бородина.

Следом шаман, бормоча какие-то слова,  обрызгал заговорённой водой всё вокруг себя, и  остатками воды  совершил омовение. 
После таких процедур сразу, из захваченного валежника, гольд развёл костёр и приготовился камлать. Он взял одной рукой бубен и  поднял над головой, второй рукой колотушку, затем медленно, с нарастающим темпом стал двигаться вокруг костра по кругу, иногда  высоко подпрыгивая. Ему это легко удавалась, несмотря на  возраст. 
Издаваемые им звуки, были похожи на жалобный крик выпи, переходящий тональностью в глухой рёв животного. Самар, продолжал легко, как птица, делать круговые движения вокруг огня, летая, будто невесомое пёрышко, и время от  времени подбегал к сидящему Бородину,  заглядывая ему в лицо.
Его взгляд был странный, как бы отрешённый,  будто он смотрел вглубь себя, а не на поручика.  Зрачки шамана иногда крутились по орбите глаз, то влево, то вправо.
Бубен выдавал монотонный звук, совпадая с гортанным пением шамана. Эти ритмичные звуки свободно пронзали всё тело Николая своей вибрацией.
Дыхание поручика внезапно стало частым и тяжёлым, усилилось сердцебиение. Какая-та невидимая волна на него давила и сжимала.
Бородину даже показалось, что он находится где-то в другом мире, перед глазами менялся радугой обзор. Разболелась и закружилась голова, ритм сердца участился, руки и ноги налились свинцом. Но длилось это недолго. А самого шамана  временами   прошивало  голубое свечение.

Николай перестал удивляться всему происходящему, и на эти  новые чудеса не стал обращать внимание, со своими мыслями он был далеко.
Огонь костра, то затухал, то снова воспламенялся, разбрасывая высоко   искры, а иногда так сильно трещал,  казалось, что кто-то стрелял из оружия и поднимался пламенем  высотой в сажень…

Время пролетело быстро, на горизонте появилась узкая розовая полоска зари, стал усиливаться лесной шум. Утренняя прохлада совсем не чувствовалась, наоборот нарастал поток тёплого воздуха.
Огонь  погас сразу, как будто кто-то  его затушил. Уставший и мокрый от пота шаман, был как выжатый лимон. Он, еле-еле, передвигая ноги и уже по-старчески семеня, подошёл к  сидящему поручику.

Самар вернул поручику часы  и поклонился:
– Николай, ты мой предок – да. да, мой прадед, не удивляйся! Ты, как-то по своей воле, затерялся во времени, то есть добровольно попал в плен, однако, так сказали мне добрые духи. И часы твои не зря остановились – не справились. Видно, ты нарушил какой-то строгий запрет в сакральном месте, а ведь был предупреждён шаманом.
Самар говорил тихо, от усталости он еле шевелил губами, прикрыв и так узкие веки. В таком возрасте сегодняшнее камлание, без энергии сородичей, ему далось нелегко.
После ритуала, душа старика испытывала глубокое потрясение, как и у его молодого предка, сидящего на бревне.
Шаман когда-то слышал от своих сородичей о встречах с предками наяву, но только это происходило в сакральных местах, и конечно, когда шло камлание. А его пращур   сам явился, без вызова, да ещё  пришёл  к нему домой.

– Поэтому Духи тебя перенесли сюда, в наше время, именно к нам – потомкам твоим и Неликэ. Ибо больше в нашем роду шаманов не будет – я последний, – с грустью в глазах сказал шаман, опустил голову.

– О дальнейшей твоей жизни они отказались мне говорить – это запрет. Твоё будущее они   старались не показывать. У человека есть выбор.
Поднимая усталый взгляд на своего предка, дед старался уловить, о чём необычный гость думает, и в то же время понимал, что вытащить его из душевного неравновесия он не в силах.

– Николай, а предок ты мне потому, что был мужем моей прабабки Неликэ, однако. Она родила от тебя двойню – голубоглазую дочь и кареглазого сына.
Это сообщение заставило чаще биться сердце паручика, оно даже заныло глухой болью. Самар продолжал:

– И, впоследствии, все женщины в нашем роду рождались с такими глазами, а вот мужчины – нет. В голубых глазах скрыта сила невероятная – это знают и верхние духи, и нижние. И ты обладаешь таким даром, поэтому ты не погиб в безвыходных  ситуациях.
Бородин, ещё больше согнулся, сидя на бревне. Он слушал внимательно своего пожилого потомка, не перебивая и не задавая вопросы.

– Я почувствовал при встрече, – продолжал Самар, что ты не чужой мне, однако, я не  знал, какая связь между нами. Но была подсказка – ты внучку назвал именем моей прабабки и фамилия твоя Бородин. А ведь сильной шаманкой была Неликэ после Чоло.
Поручик был в оцепенении, повторное потрясение   не прошло незамеченным – он продолжать сидеть, как отрешённый и что-то еле слышно бормотал.
«Она носила моих детей, родную кровь, а я тут! ... Как она жила, в те непростые времена? … Неликэ верила, что я вернусь, … ждала меня … Я потерял её навсегда, … мне не вернуть мою семью!... Какой я, дурак, что оставил её! ... Ведь просили братья подождать несколько дней, ничего бы не случилось. … И вообще, мне не нужно было идти в Хабаровку … Да я уже и не хотел …», – мысли в голове Николая путались и  крутились роем, одна за другой.

В глазах поручика стоял неестественный туман, затмевавший местность, холодный пот лил с него ручьём. Тела своего поручик не чувствовал, не чувствовал  он и боли, которая сковала его всего.
Бородин возненавидел время, в которое попал, оно разрушило ему жизнь, его душевное равновесие, разбило его семью. Ведь и в далёком детстве, как ни странно, он остался один.

– Вы идите домой, а я посижу, мне надо побыть одному, –  еле прошептал Николай, не поднимая головы.

– Хорошо, я пойду, однако, а ты посиди,– сгорбившись и пошатываясь, шаман побрёл к посёлку, волоча бубен. Петухи со всех дворов встречали зарю своим горластым вокалом, кое-где залаяли собаки. Утро набирало силу. Деревня шумно просыпалась
Обладая полученной информацией от духов, и осознавая всю ситуацию, шаман понимал – Николай не вернётся к ним, и мешать ему не хотел, да и духи просили Николая не тревожить, и ничего не говорить Георгию.
С болью в душе старик оставил, сидящего на поваленной берёзе своего белого предка, которого он увидел, видно, не случайно, и не встретит его больше никогда, а полученную тайну от духов оставит при себе.
Новый, молодой шаман, из соседнего села, должен получить мастерство камлания от Самара, а вот Георгий отказался, сказал – не его это.
Духи, не только запретили тревожить предка, но и после ритуала пригласить к себе Николая. Они открыли тайну голубых глаз женской половины его рода. И уже голубизна зрачка в следующих поколениях у женщин проявляться не будет, не будет и шаманов.
Пробыв какое-то время в оцепенении, поручик с большим усилием встал, но тяжесть тела он не чувствовал. Не замечая ничего вокруг себя, Николай побрёл вдоль берега. Возвращаться в посёлок он не стал.

Неведомая сила отводила Бородина всё дальше от берега. Не разбирая дороги и спотыкаясь, поручик шёл, не зная куда, но эта сила  звала его к себе в тайгу, к загадочной  ненавистной сопке. 
Беспорядочное плутание Николая по перелескам, которые  окружали кольцом сопки,  привели к встречи  со знакомой тигрицей.  На ветке, которая склонилась над трапезой, сидела сорока. её преданная спутница. Она настойчиво стрекотала, напоминая хищнице о приближении человека.

В голове слабо вспыхнул сигнал об опасности, но он  не вызвал у поручика никаких эмоций. Для Бородина игра духов продолжалась, и победа, как он был уверен, была  не на его стороне.
Внезапное появление ярого зверя не смутило Бородина, мыслями он был в себе, в далёком прошлом, да и жизнь ему  казалась никчёмной.
Тигрица узнала путника по запаху, но даже не среагировала на его присутствие, ей он был неопасен. Огромная кошка с жадностью доедала остатки туши изюбря, оставленные  сутки  назад.
Хищные птицы выжидали своей доли, часть из них подлетала с надеждой ухватить лучший кусок мяса, другая сидела на нижних ветках дерева в ожидании поживиться.
Изодрав одежду, и исцарапав руки и лицо в кровь колючими кустарниками, поручик бродил по тайге целый день, пока не наткнулся на Змеиную скалу.
Как взобрался на неё, Николай не помнил, он даже не заметил, что к вечеру стала портиться погода. Тёмные тяжёлые тучи оккупировали всё небо и повисли над сопкой, окутывая верхушки кедра Вдали вспыхивали росчерки молнии и громыхал раскатами гром.

Ветер стал усиливаться с каждой секундой, срывая мелкие листья и засохшие ветки. Попрятались все птицы, даже не было вездесущей сороки, которая его встретила возле трапезы тигрицы, а потом полетела за ним.
Среди зарослей кедрача и маньчжурского ореха Бородин интуитивно наткнулся на расщелину, которую сутки назад оставил, с надеждой выбраться из плена. Обессиленный Николай лег на старое ложе из прелых листьев, даже не прикрыв свежими ветками вход.
 Не то крепкий сон, а может кратковременная потеря сознания его быстро сморили. Ливень не застал себя долго ждать, вода протекала в убежище   через узкое верхнее отверстие …
                Возле ворот дома, сидя на лавочке, шамана поджидала жена, укутавшись в шаль, и Григорий. Сын очень удивился, что отец вернулся без Николая.
– А где Бородин? Что, он остался на берегу? – настороженно спросил он.
 – Николай ушёл, ушёл навсегда, однако,– старый шаман больше ничего не мог сказать. Грудь его вздрагивала, а глаза  были мокрые от слёз, но сын этого не заметил. Длинный мех от шкуры головного убора  свисал сосульками от вылитой воды и закрывал лицо.
Тайну голубых глаз внучки и дочки он не стал раскрывать Григорию – духи ему запретили.
«Странный был гость, но порядочный – он точно из староверов! Решил вернуться к своим, и это правильно, родителей бросать не надо!» – сделал окончательное заключение Григорий.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Поручик проснулся от холода и сырости. Листья, на которых он лежал, оказались мокрыми – ночью прошла  сильная гроза, да такая, что влага, стекая со скалы, легко проникла в верхнее отверстие расщелины.
Одежда, что была на нём, почему-то пахла дымом костра и запахом какой-то пахучей травы, да ещё оказалась изодранной и почти вся промокла, большей своей частью на спине. Руки были исцарапаны до крови.  В расщелине чувствовалась прохлада, дрожь охватила всё тело.
Но, что его встревожило больше всего,  так это  ветки, которыми он прикрывал вход – их не оказалось! Исчезли и камни, которыми он плотно закрыл все щели – это Николая окончательно насторожило:
– Кто здесь? Что решили в прятки поиграть? Входите, поговорим по душам!
Для обороны встревоженный Бородин  хотел было схватиться за кольт, но его почему-то не оказалось в кобуре. Не было и документов, и даже картуза. Это ещё больше  озадачило Николая, хотя нож шамана и часы, которым не было цены, оставались при нём.
– Ещё один сюрприз – пакет с документами, кольт и личное оружие пропали – самое важное, это настоящая катастрофа! – разволновался пленник Змеиной скалы. Он безнадёжно, и в тоже время, внимательно разглядывал  треснувшие стены и выступы, даже твердь под собой, но ничего не обнаружил.
«Кто же это мог быть? – рассуждал он, – Скорей всего,  дело бежавших каторжан. Но тогда забрали бы нож и часы, наконец, сняли бы сапоги, оставили без одежды и, в конечном счёте, убили, а может и съели? Ведь голод – страшная сила! Сколько таких было случаев!»

Бородин был в недоумении – он живой, ничего не терял, а часть вещей пропало.
«Скорей всего я выронил пакет и кольт, когда ветки резал, там и потерял картуз. Конечно, ведь я вчера мертвецки измотался, ища выход, и не мог заметить потери. Это здесь недалеко, надо  тщательно поискать».
Потеря документов Бородина очень расстроило, их-за них он затеял весь этот сыр-бор – отправился без гольдов один в Хабаровку по непроходимой тайге.
Николай достал часы, чтобы посмотреть который час, но они почему-то стояли, как  ни старался завести – стрелки не двигались. От отчаяния поручик бросил часы на ложе, как ненужную, отслужившую вещь.

–  Ещё и часы остановились, по-моему, им пришёл конец, ремонту не подлежат – двадцать лет отцу служили и мне, порядком, одиннадцать.
Шрам, беспокоивший его вчера, к удивлению не болел, но на затылке чувствовалась боль,  поручик обнаружил небольшую припухлость.
«Не может успокоиться скала, шутки странные, а
ведь я не падал головой вчера, потерей памяти не страдаю. Духи, что ли поработали, когда я спал – отмутузили, скорей всего, за визит?».

Поручик  вышел из расщелины, надеясь найти хотя бы пакет. Следов животных и человека вокруг расщелины Николай не обнаружил, да и трава примятой не была,  не оказалось и срезанных  веток.
Николай направился к валунам, но поиски пакета ни к чему не привели.
Мокрые валуны, чёрные от дождя, прошедшего ночью, гордо молчали. Не трещали и сороки, сидящие раздутым фонариком, на редком лапнике кедра. Они распушили перья от утренней прохлады. Июньское утро не могло сохранить вечернее тепло.
К своему удивлению Бородин заметил, что голода не ощущал, хотя вчера вечером, когда резал ветки,  чувствовал себя дискомфортно.
«Ситуация отвратительная, в Хабаровку идти нельзя – сразу разжалуют и отправят в острог, как дезертира. Ладно, свое направление потерял, а ведь ещё важный пакет».
Поручика охватило смятение, даже почувствовал небольшую боль в области сердца, которая часто стала о себе напоминать. И всё же он решил обдумать ситуацию и принять правильное решение.
«По важности пакета – это ещё, как сказать? Ведь охраной меня не обеспечили – не посчитали это нужным. Путь-то дальний для  одного, не восемьдесят вёрст, а все восемь тысяч! А, главное, об этом не было сообщено командованию всё той же Хабаровке. Мне ясно было сказано: – Отправляетесь по доброй воле, там разберётесь по обстановке».

Он вспомнил ситуацию, как сам закидывал рапортами начальство о переводе на Амур. Прямых  решений со стороны  штаба не было, так как не стояли на берегах регулярные войска.
«Осип был денщиком, да и остался со мной, как родственник – служба его закончилась, на него положиться командование не имело право. А вдруг бы меня в дороге убили, и документы вытащили?» – по деталям рассуждал поручик.
«Погиб Осип, да и Касьян утащил его паспорт, и сам утонул в Амуре».
Николай сел на небольшой подсохший от утренней росы валун.

Полуголая сопка, виновница таинственных деяний, безмятежно сияла в глянце   утренних лучей. Вся его жизнь в один миг пролетела перед глазами. Остался он   без ничего и никого, без паспорта, без родителей, без Осипа, без крова, даже без оружия. Гол, как сокол,  как только на свет народился!
 А ведь с самого начало  он ни к одной её подсказке не прислушивался, особенно там, ещё в Сретенске. Произошла поломка  парохода и задержала его на два дня, и тут же прилипла лихорадка, а потом и в Благовещенске остался дольше, чем на неделю.
Ведь неспроста   пропустил сплав, который ушёл за день до его прибытия. Да его  душа, и душа Осипа не воспринимала Касьяна. Инстинктивно они понимали, что хозяин лодки скрывает свои тёмные делишки.
От накатившегося волнения Николай привстал. Чувствовалось прилив солнечного тепла, ласкающее лицо и шею. Стали громче шуметь птицы, но мысли работали чётко.
«А может это нелепое недоразумение и к лучшему? Ведь судьба, как бы играя со мной в жёсткие игры, каждый раз  посылает испытания, оттаскивает меня за шиворот от моих непреклонных намерений».
Неожиданно сороки затрещали, как бы подтверждая  мысли Николая.
«Вернусь я к Неликэ, не зря сердце подсказывало мне – не оставлять её! Она одна у меня осталась в этой сложной жизненной ситуации и очень дорога. А документы постараюсь восстановить. Служить мне ещё надо, жизнь-то, она впереди!» …
Мокрые валуны быстро подсыхали, меняя чёрный окрас на серый, сияя белым крапом.  Испарения опушки струились прозрачной дымкой. Тепло возвращалось на опушку.
 
На громадных камнях стали проявляться спиралевидные рисунки вперемежку с рогами оленя и охотника с луком, которым удивился Николай.
– Как я этого не заметил? Вот, наконец, стало мне ясно, что это настоящее сакральное место.
Это чудо – все валуны в резьбе – невероятно! Доходит до меня предупреждение шамана задним числом. Безусловно – одному здесь бывать нельзя. А ведь когда-то, в необжитом крае существовала цивилизация – так обточить мастерски камень и чем?
Полуобнажённая сопка стала, всё больше, наполнятся солнечным светом. Этому явлению радовались птицы, заливаясь трелями.
Лёгкий ветерок настойчиво доносил  терпкий запах цветущей дикой яблони и сладкой липы. Появились  на цветках пчёлы и другие жужжащие насекомые-сладкоежки. Начало июня баловало теплом тайгу.

К удивлению Николая, идти было легко, препятствия поручик не ощущал. Да и животных он вообще никаких не встретил. Зря пугал его Чоло тигром и медведем, он даже не увидел обыкновенную белку, лишь стаю сорок.
И ват солнце не замедлило осветить макушки кедров.
Потоки яркого света вывели птиц  от оцепенения, и они в одну минуту затрещали, извещая лес своим присутствием. Шумной стаей сороки полетели следом за поручиком. 
Николай удачно, без плутания, спустился к подножию сопки и уже через полчаса был на поле с пышущими янтарём жарками.
– Сверну-ка я к берегу, там поляна ярче и богаче. Свежий ветер, дующий с берега, доносил прохладу  с привкусом запаха цветов. 
Могучая река гордо несла свои воды, скрываясь за горизонтом ползущих сиреневых сопок. Красота Амура и его мощь покорили поручика ещё раньше, там, в звонком и хлопотливом Благовещенске.
 
Но, здесь, возле Хабаровки, она раскрылась с полной силой и величием своей широтой и непокорностью, расправляя свои плечи.
Дальняя Сибирь, незнающая современной цивилизации, обладающая дикой свободой необжитых мест и удивительной реликтовой природой, волновала и радовала душу Николая, она тянула к себе чарующей неизвестностью.

– Вот он, какой Амур! Никакая река с ним не сравнится, какая торжественная широта! Какая мощь! Какая сила!
Нагружённая мехом и рыбой, разукрашенная по бортам сказочными драконами, сампунга торговца-китайца, медленно шла по Амуру.
 
Она старалась держаться возле берега на  расстояния трёх сажень. На этой же стороне  проходила граница с Китаем, и не было нужды  с таким грузом, пересекать Амур. Сампунга бы не справилась с мощью волны. И всё-таки судёнышко старалось идти против течения.
Два прищуренных молодца,  в красных халатах, сидели за вёслами и гребли изо всех сил. Торговец возвращался домой, весьма довольный и весёлый. Он продал свой товар, раньше своей задумки.
Его яркий халат вместе с чёрной косой, развивался от ветра. Было видно и слышно, как китаец приплясывая, громко пел песню на своём языке, а судёнышко покачивалось, но его это не волновало. Торговля для него была удачной.
На мелководье, возле знакомого островка, поручик заметил братьев Сулунгу и Сурэ. Они, сидя в оморочке закидывали невод. Предстояла заготовка юколы. Братья работали дружно, шумно переговариваясь, половина маленького судна была заполнено рыбой.

Душу Николая обхватила какая-та тихая, умиротворённая и в то же время радостная волна. Настроение его приподнялось, да и тяжесть мыслей рассеялась.
Берег утопал в янтарном соцветии Царь-травы, а лёгкий ветер доносил свежесть вод Амура. Собрав большой букет Купалицы, по знакомой тропе Бородин свернул к посёлку.
Теплое и восторженное чувство нежности охватило всё его сознание. Он возвращался к своей любимой женщине, к своей жене. Он обвенчается с ней, чтобы это ему не стоило!
Лучи утреннего солнца лавой заливали крыши домов и макушки деревьев.

Навстречу поручику, шла его единственная любовь – красавица Неликэ. В это время девушка направлялась к братья, на помощь.
Она не ожидала быстрого возвращения любимого человека, даже в глубине души, скрывала мысли о его потери.  Николая девушка увидела ещё издали, слёзы счастья блестели в её глазах …

ЭПИЛОГ

В начале августа 2009 года в Хабаровске жара пошла на убыль, взамен пришли нескончаемые муссоны, несущие богатые влагой серые тучи. Сырая погода обещала появление новой партии комаров.
Уже не было тех знойных и душных дней, как в июле, от которых страдало всё живое. Люди и  животные могли свободно вздохнуть и готовиться к зиме.
Нагулявшие жир, четырёхлапые создания суетились возле своих нор. Со сноровкой, которая присущая животным, они затаскивали  сухую траву и старый мох, было и так, что и целые ветки с прядями листвы, а сами  успели обрасти новым густым мехом.
В педагогическом университете исторического факультета, шла очередная подготовка экскурсии по этническим местам.
Наконец она была назначена на вторую декаду августа, когда погода из гола в год дарило солнечные дни. Студенты, подготовленные теоретически, с нетерпением ждали дату похода …
Утро обещало хороший день, это радовало неугомонную молодёжь. Заказной автобус ЛИАЗ остановился в десяти километрах от города у широкой и вытоптанной тропы, ползущей к  гранитной сопке с пиковидной вершиной.

Пожилому руководителю практики этот путь был давно знаком – десять лет подряд, со старшекурсниками, профессор покорял эту замысловатую вершину.
Казалось, что профессор изучил все тайные тропки, непроходимые места и скрытые овраги, и не было ни одного места, чтобы оставалось им не открытым. Но, каждый раз, с последующей экспедицией, учёный находил что-то новое, важное, реликтовое  для науки.
И сегодня он надеялся в душе на маленькое открытие, или на обломок предмета утвари, забившийся  под валуном, в этом старом обрядовом месте. Давно, очень давно его не посещали гольды, да и мало их осталось в сёлах.

Цивилизация понесла гольдов волной вперёд, в города, в современность бытия. Да и последний знакомый шаман ушёл из жизни Он много ему поведал о жизни своего рода, а молодой, получивший наследие, оказался неактивным.
Сопка, куда направились студенты, была усыпана базальтовыми валунами с нанесёнными на них петроглифами, относящиеся к неолиту, где-то к двенадцатому  тысячелетию до нашей эры.
Валуны скрывались за зарослями густого лапчатого папоротника и  за колючками кустарниковой  аралии. Но найти это чудо не составило труда – протоптанные ранее тропки, змейкой вились почти у каждого камня.
Они были аккуратно выдолблены каменными орудиями. Рисунок закручивался ровной спиралью  и чередовался сюжетами охоты и быта. Для местных аборигенов сопка с валунами считалось  сакральный и, более того,  священной.

Этот малочисленный народ старался, как можно реже посещать сопку. Для них существовал строгий запрет – особенно простым жителям.
Доступ был только для шамана, и то, в определённое время года, или по великой нужде сельчан, когда свирепствовала эпидемия, грозил пожар и голод, или для выбора нового шамана.
Но учёный люд это не останавливало – они считали всё это предрассудком.
 
Их интересовала история, этнография, культурно-бытовые особенности малых народов…
 Без каких либо препятствий, группа молодых людей поднялась на Змеиную скалу. Тропа была заметная, хотя растительность была густая. Всюду лежали валуны, не только под вечно зелёным мхом опушки, но под осыпанными иголками лапника столетних кедров.
Эти древние камни, обросшие мелкой зелёной растительностью, студенты тщательно очищали, затем старательно фотографировали, осторожно переставляя.
С большими валунами студенты справиться не могли, большинство из них были составляющие тела сопки, как будто какой-то великан занимался её дизайном.
Новоиспечённых археологов интересовали «рисунки-автографы» предков, населявших Амур, в них старались расшифровать скрытый мистический смысл.

Но тут группа наткнулась на гранитную расщелину, закрывал вход, которой  старый куст боярышника. Она напоминающую берлогу, и студенты решили заглянуть в неё.
– Десять лет восходил на эту сопку, но ни разу не обнаружил эту расщелину. Да, загадочное место! – удивился профессор.
С колючим деревом пришлось повозиться. Пилы не было, но маленький топорик, на всякий случай, прихватил с собой руководитель. Он знал, что могут быть препятствия – лес растёт, старые деревья из-за стихии могут повалиться.
Войти вовнутрь расщелины смогли только трое студентов, вместе с руководителем.
Солнечный свет свободно проходил через широкий верхний свод, освещая всё внутри. В ней было пусто и душно.
 На каменистом ложе, с занесёнными ветром листьями, студентка Галина, дочь Григория, неожиданно нашла под ногами, лежащие   ржавые, швейцарской марки, часы – они оказались карманные.

Профессор хотел было предупредить о неприкосновенности реликта. Но, было поздно. Цепь от часов рассыпалась сразу, как только вещь взяли в руки.
Удивлению не было конца – откуда здесь этот антиквар? Часам, как потом, оказалось, было почти 180 лет, дата выпуска слегка проржавела, но её можно было разглядеть.