Вадим Климов
vadimklimov@yandex.ru
Мертвые соседи. Сахар.
Трагедия в 2-х действиях
Серия террористических актов в российских городах Буйнакске, Москве, Волгодонске в сентябре 1999 года. В результате терактов 307 человек погибли, более 1700 человек получили ранения.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Иван Иванович – Прокурор.
Михаил Михайлович – Следователь.
Надя.
Дима.
Рая.
Василий.
Глеб.
Анна.
Понятой – дворник.
Понятая – жена дворника.
Полицейский.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А из вашего окна площадь Красная видна?
ПРОКУРОР. Что это вы, батюшка стихами-то заговорили, чаю давно не пивали? Может – в трактир? Там кулебяки и пышки.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да уж заговоришь тут, и запоешь, и благим матом заорешь. Да это что за фигня-то такая из меня? Маршака вчера читал, вот и прёт с утра.
ПРОКУРОР. Пошли, Михал Михалыч, чаю выпьем, у меня бутерброд есть с сыром. Я там на кухне мешок сахара видел.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Спасибо, я не голоден мне непонятно, зачем они вот эту дырку проковыряли? Представь себе: газ в нее не пустишь, далеко от спальни, подслушивающее устройство им ни к чему, у них и так все слышно за стеной, хоть чихни, хоть пёрни. Я спрашиваю себя: что мы ищем? Зачем нас сюда вызвали? Все равно уже поздно. А из нашего окошка видны дальние Черемушки. Не складно, зато реально.
ПРОКУРОР. Всё. Опечатываем и уходим. Забирайте понятых.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Понятые, на выход.
ПОНЯТОЙ. Пойдем.
ПОНЯТАЯ. Всё, что ли? Что звали, и так все понятно, что ничего не понятно, только время потеряли и нечего не узнали.
ПОНЯТОЙ. Идем, говорю, пищишь тут.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Выходим, понятые.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Пойдем, Иван Иваныч, на кухню, посмотрим еще, что там.
ПРОКУРОР. Эх, работа.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. И что вызывали. Открывай, закрывай, я им тут не вахтер.
(Квартира соседей.)
ДИМА (Шепотом.) Ушли или притаились, не слышно, тихо как-то. Блин, чё делать-то, выходить или нет? А если они пост поставят, я чё тут, навсегда? Как быть то? Ты чё, спишь, что ли? Вставай. Только тихо. Ну, вставай, давай (Пихает женщину, она падает с грохотом с дивана.)
НАДЯ. Ты дурак.
ДИМА. Не ори, я слушаю. Иди, посмотри в глазок, ушли или засада.
НАДЯ. Да пошел ты. Иди, смотри сам, параноик, мне все равно, есть там кто или нет.
ДИМА. Не ори, говорю. Дал бог бабу, ни украсть, ни покараулить. Морду плющишь целыми днями, жопа с дивана свисает. Иди, смотри, чё расселась.
НАДЯ. Иду, козел лысый. Полку в ванной прикрути, полгода прошу.
ДИМА. Ага, щас, делать мне больше нечего. Видишь – слушаю. Чё там? Убили кого, что ли?
НАДЯ (Кричит из прихожей.) Нет никого!
ДИМА. Дура, чё орать-то (Вешает на шею стетоскоп.) пойдем обедать. Интересно же, что там. Убили или так что.
НАДЯ. Дим, ты котлету будешь с майонезом или с кетчупом?
ДИМА. С тем и с другим, и две котлеты. А водочки бы, Надь.
НАДЯ. Я щас дам водочки по почкам, так, что обоссышься. Пообедаем и на базар пойдем за картошкой и луком.
ДИМА. Никуда я не пойду, у меня законный выходной, можно в обед любимому мужу сто грамм налить. А вечером пивка и футбол.
НАДЯ. Кого тебе футбол, вечером мама приедет.
ДИМА. Чё?
НАДЯ. Пошутила я, испугался. За испуг – саечку. Я сказала, на базар надо, вечером Нинка с Серегой придут, у них повод есть, говорят.
ДИМА. Чё говорят?
НАДЯ. Повод какой-то, она звонила еще вчера, сказала, чтобы стол накрывала, они придут и расскажут.
ДИМА. Серега это нормально. Ну, пойдем на базар сходим. Саморезов там купим, я полку, наконец, прикручу.
НАДЯ. Обои посмотрим в спальню.
ДИМА. Ну, ты даешь, опять, что ли, обои? Сколько можно, два года назад клеили, чё их, каждый год клеить?
НАДЯ. Мы в зале клеили, а не в спальне. Не гунди, давай.
ДИМА. А где мои носки?
(Квартира соседей.)
ПРОКУРОР. Смотрю я на вашего начальника, Михалыч, и не понимаю, он что, не хочет до пенсии доработать? Зачем он в бутылку лезет. Мы со следаками должны жить мирно. Я с тобой 20 лет знаком и никогда у нас вопросов не возникало. Все по-деловому. Ты туда, я сюда, каждый дело знает. Помнишь, как мы Шуру Шушеру брали с его притоном? Легко и красиво, все бумаги в порядке, воры в тюрьме. Зачем нам указывать, кого сажать, а кого не сажать. 20 лет сажали, знаем, как сажать.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Он думает, что его повысят, он перепил. Надо знать, с кем пить, вот ты же с главным прокурором и зам министром не бухаешь и место свое, поэтому знаешь. Выслужишь – и на пенсию, в банк, на должность начальника безопасности. А он думает, что если с генералом выпивает, то сам генералом будет. Дали тебе место – служи. Мое место понятное, я слежу, чтобы всех, кого надо, нашли, а ты посадил. Давай свой бутерброд.
(Квартира соседей.)
ВАСИЛИЙ. Рай, а Рай, подай галстук, пожалуйста, тот, что ты любишь, в полоску. Как ты думаешь, этот галстук подойдет к новой сорочке?
РАЯ. У меня руки в муке, подожди, дорогой, я скоро. Масленица на дворе, солнышко блестит яркое, капель звонкая, природа радуется, теща счастлива. Мама звонила, спрашивала во сколько ждать.
ВАСИЛИЙ. А может, она к нам? Что ей потом одной-то посуду мыть, и переночевала бы у нас, посидим, утром я отвезу ее.
РАЯ. Вот твой галстук, помочь завязать?
ВАСИЛИЙ. Я сам. Давай я чаю выпью и блин съем на дорожку. Прекрасная ты моя хозяюшка, все сама да сама. Руки золотые, ножки брильянтовые. Дом полная чаша, семейный очаг хранишь.
РАЯ. Что это с тобой, приснилось что?
ВАСИЛИЙ. Не помню, может и приснилось, а может и просто так, смотрю на тебя и радуюсь, хорошо живем, душа в душу. В любви и согласии, как и обещали 30 лет тому назад. Смотрю в окно: птички летают, лужи ледком подернулись. Полиция стоит, охраняет. Ты этого полицейского не знаешь?
РАЯ. Да откуда же мне знать полицейского, я их только в телевизоре вижу. Съешь блин и не смотри. Меньше знаешь – дольше живешь или как там. Мне все равно, кто кого куда отпустил, убил, зарезал. Я блины пеку, маму жду. Помоюсь и пойду, помолюсь. Ты как думаешь, мне сегодня может в монастырь съездить, блинов отвезти? Какие там добрые все. Спаси их Бог. Ну что ты там еще увидел?
ВАСИЛИЙ. Голубь пролетел, а за ним ворона и в клюве у нее красная тряпка – странно. Может, знак какой. К добру ли это: ворона за голубем гоняется и красной тряпкой размахивает? Может, опять к смуте. А может – к весне.
РАЯ. Тьфу на тебя, скажешь тоже – смута, когда она была. Уж матросы все умерли. ВАСИЛИЙ. Бог любит людей, странная это забава – любить людей. За что я тебя так люблю: красавица, умница и рукодельница. А если бы убил тебя, то еще больше бы любил, потому что страдал бы. Это же как человек сложно устроен!
РАЯ. Да, когда сам что-то создал, потом сломал или потерял – так жалко, такое страдание. Скушай еще блинчик, что-то грустно стало. Сегодня во сне видела бегемота, он был белым и плыл подо льдом, иногда всплывал и ломал его с треском, и лед сыпался с его белой шкуры, а пасть у него была огромная, красная, как провал. Я боялась его погладить, думала, провалюсь ему в пасть и в этой бездне сгину. Наверное, ад видела: и лед, и огненная бездна. Но почему бегемот вот? Жарко ночью стало, откинула одеяло, то ли проснулась, или нет, но слышала шум, а где, не поняла, может во дворе, может на чердаке. Лежу в полусне и думаю: а вот ангел прилетит – как услышу я его? Потому что, если не услышу, то как же он меня спасет из пасти бегемота?
ВАСИЛИЙ. Сходи к монашкам, помолись, мир и придет в душу твою, отнеси им капусты да блинов. Поцелуй меня, пойду я. Вернусь к обеду, щей хочу. Я подумал может у соседа мешок сахара купить и монашкам отвезти. Я видел он в подвал мешки таскал, коммерсант наверное.
РАЯ. Господь с тобой, будут тебе щи. Смотри под ноги. Есть в графском парке старый пруд, там лилии цветут. (Говорит в телефон.) Мама, привет, как ты? Слушай, есть идея, может, ты к нам? Посидим, телевизор посмотрим, семечек пощелкаем. Приезжай, я блинов напекла. Все так славно, как будто мир на земле воцарился, на душе спокойно. Приезжай. Обнимаю, целую, пока.
ВАСИЛИЙ. А может, не ходить сегодня?
(Квартира соседей.)
ПРОКУРОР. Чай стали делать, пыль, как сидельцы чифирят? В магазинах, не колбаса, а сплошной обман. Купишь сметану и думаешь, из чего она. Хлебом да картошкой питаюсь.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А что так?
ПРОКУРОР. Боюсь. Ты в пельмени заглядывал? А в сосиски? Скажи мне, ты бы стал хорошее мясо в пельмени заворачивать, если у тебя производство массовое? Куда обрезки девать. А тут крути уши да хвосты. Я вегетарианцам стал, сало ем, да иногда мясо из деревни привозят. А потом, сало надо не копченое брать, а то его жидким дымом помазали. Как может быть жидкий дым? Это как мокрый кокаин. Говорят кокс, только в спирте можно развести. Но спирт и без кокса вставляет.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ты пить бросил?
ПРОКУРОР. Как тебе сказать, совсем не бросил, из магазина не пью. Бывает, по праздникам, на днях рождениях и поминках.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Почему?
ПРОКУРОР. Боюсь. Если в колбасу всякую хрень пихают, будут в бутылки хороший спирт лить? Я сам гоню. У меня еще мама гнала. Выгоню, разделю на бутылки, в одну орех насыплю, в другую вишневые косточки. На заводе, в одну бочку слили да разделили. Что в эту бочку можно подсыпать, хрен его знает.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сахар где берешь?
ПРОКУРОР. Коммерсанта обложил, привезет мешок и все. Кто на меня стукнет. Я же прокурор, у меня дом ведомственный. А ты все еще в старом живешь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Да все там же, не хочу я в новый дом. Был я недавно в том доме, где квартиру дали, дочка там живет со своим дебилом. Почему дочки все время на дебилов и уродов вешаются? У меня две дочки, у одной урод, у другой дебил. Я ему говорю: не ставь машину близко к дому, снег упадет, он: да у нас крышу чистят. Дебил, как можно успеть крышу почистить, если за ночь 20 сантиметров снега выпадает. Раздавило машину. Судится с жилконторой. А второй ему по-родственному говорит: дай страховщику, он цифру завысит, и в суде за как за две машины получишь. Урод, как, если начальник жилконторы наш. Не хочу в этой колонии жить, там все просматривается, подслушивается. Идешь по двору, а из каждого окна теща чья-то смотрит и все записывает. Буду в старом доме жить, я там всех запугал. А чай, правда, говно. На тюрьму рассыпной засылают.
ПРОКУРОР. Вот ты мне скажи: все кругом злые глупые? Что за шум был?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Разберемся, соседей потрясем, наблюдение установим, затянем и спишем. Главное в нашем деле не человек, а бумаги.
(Квартира соседей.)
ГЛЕБ. Доброе утро, что так рано встала?
АННА. Я ещё не ложилась.
Глеб. Ого, а что делала?
АННА. Читала, рисовала, мечтала, подслушивала.
ГЛЕБ. Кого?
АННА. Тебя, ты ночью говоришь, столько всего рассказал, теперь я тебя лучше знаю, ты оказывается совсем другой.
ГЛЕБ. Какой? Не напрягай меня, что я сказал? Блин, озадачила. Пойду в ванну лягу, подумаю минут сорок, книжку почитаю. Ань, ты конечно красивая, но дура.
АННА. Сам дурак, кофе тебе принести с шоколадкой? Не переживай, котик, я же пошутила, ты даже не храпишь, зато теперь у тебя будет комплекс. Я думаю, что воспитаю в тебе страх сказать правду, и ты будешь думать: где правда, а где неправда. Буду тебя записывать к разным, гипнотизерам, ты под гипнозом будешь говорить то, что скрываешь. Вот так-то, потому что я сегодня с утра противный ужастик. Иди уже мордочку умой.
ГЛЕБ. Ох, и правда дура, вот обижусь и не пойду никуда, буду дома сидеть, на тебя глядеть и ныть, потому, что ты мне настроение испортила. Напомни мне после ванны написать письмо в ООН. Они там совсем охренели, забыли про глобальное потепление.
АННА. Ой, подожди, не ныряй, я забыла тебе сказать, тут что-то не нормальное ночью было, я не поняла, но сначала какой-то шум потом как будто разговоры, и даже тихо пели. А потом, уже рано утром, полиция приехала, двери хлопали, но там уже не разобрать было.
ГЛЕБ. Где – там?
АННА. За стеной, я в гостиной была, а потом на кухне, они везде шушукались. Страшно, непонятно, может, я от этого спать не пошла. Встану, пойду к тебе, а за стенкой «шу-шу-шу». Я вроде испугаюсь, но интересно, прислушаюсь – ничего, а потом опять. Какой-то страшный интерес. Ты еще во сне говоришь: иди ко мне бэби, и противным голосом: дай я тебя за сиськи потрогаю. И причмокиваешь: сиськи, сиськи. А, поверил? Вот так комплексы и культивируются. Селекция.
ГЛЕБ. Слушай, мой славный метрожопик, ты что там за стеной слышала?
АННА. Да ничего почти.
ГЛЕБ. А в окно смотрела?
АННА. Нет, не смотрела мне и тут хорошо, в кресле. Зато я столько кофе выпила, что меня штырит. И сахар кончался. Сходи к соседям, займи.
ГЛЕБ. Потом. Смотри, полиция и дядька какой-то с теткой. Прикольный этот дядька в кепке, глаза смешные, как будто все время в мелком угаре. Я ему «здрасти», а он на меня смотрит, как будто не знает. Мотнёт головой и все. А с тобой здоровается?
АННА. Да я его за версту обхожу, когда на лестнице, не дай бог, встречу, к стенке прижмусь и боюсь, как бы он что не сказал. А если есть возможность, я на этаж выше забегаю. Однажды он за мной в парадную зашел, я прибежала, ключ дрожит в руке, если бы он не остановился у почтовых ящиков, я бы умерла от страха.
ГЛЕБ. Ты чо, пупс, правда, так боишься?
АННА. Нет, прикалываюсь. Да я или описаюсь от страха или в обморок шлепнусь.
ГЛЕБ. Лишь бы не одновременно. Может, тебе к врачу? Сходи к Строгонову.
АННА. Слушай, ты каждый раз будешь Строгонова приплетать?
ГЛЕБ. А может, нам позвать этого дяьку в гости, бухануть с ним, может он нормальный, и вы подружитесь? Вдруг он разбирается в сантехнике, ты попросишь его кран на кухне починить?
АННА. Фэн-шуй не хороший, когда кран капает.
ГЛЕБ. Не слышно, если плотно закрывать. У какого молодца утром капает с конца?
АННА. Что?
ГЛЕБ. Вот же отсталая малолетка, в моем детстве над этой шуткой детсадовские девочки, краснели. Это про триппер и самовар. Знаешь, что такое самовар?
АННА. Самовар – да, а триппер – нет.
ГЛЕБ. Болезнь передается половым путем.
АННА. Как СПИД, Они, что гондонами не пользовались?
ГЛЕБ. Их тогда не было.
АННА. Вот засада.
ГЛЕБ. Пошел я, в теплое синее море длинною полтора метра. А ты выпей молока с медом, завернись в одеяло и поспи, глядишь, и пройдет шизофрения.
АННА. Сам дурак, любимый.
(Квартира соседей)
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я мушек новых навязал. У жены нитки еще бабкины остались. Соскучился по рыбке.
ПРОКУРОР. Мне удочка не нравится, не тот результат. Тебе хочется с удочкой постоять. Ты охотник, я люблю у костра посидеть. Мы раньше часто ездили. Пставлю пару сеток. Я из простых, у нас по-людски – много не бери. Помню в район поехал. Мужики поляну накрывают, бутылок грузовик, жратвы вагон, баб нагнали, я выпил полстакана, на берег ушел, присел на пенек и просидел почти всю ночь.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так обидеть мужиков. Это ты не подумал.
ПРОКУРОР. Зачем они так. Знаю, положено, все понятно, но сильно они развернулись. Один мне потом спросил – что, случилось? И тут я сообразил, простите мужики, что-то плохо себя почувствовал. Не так пошла, плохо легла. Тут их отпустило.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что за народ, им как лучше, они обижаются. Но ты, не подумал.
ПРОКУРОР. Теперь такого не бывает.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Опыт. (Пуза.) Сеть это не рыбалка. Удочка это да. Я с поплавком не сежу, я за хариусом и за тайменем езжу. Это охота.
ПРОКУРОР. Как думаешь, почему везде сахар рассыпан?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я про это не думаю, я про рыбалку думаю, я на рыбалку еду не думать про работу и на работе вспоминаю про рыбалку, чтобы не думать про работу. Поехали со мной в следующий раз.
(Квартира соседей.)
РАЯ. Солнце мое, радость ненаглядная, поруби косточки на щи, коли уж дома решил остаться. Что с тобой, дорогой?
ВАСИЛИЙ. Думаю, хандра. Знаки сегодня, какие-то зловещие, не просто ворона летела, и полицейские под окном. Все это настораживает.
РАЙ. Ладно, обойдутся мужики и без тебя, пропустишь один раз, не обидятся. Побудь дома, полежи на диване, посмотри телевизор, по выходным передачи бывают интересные. Когда ты уходишь, а я между делом присяду на диван, включу про культуры и слушаю. Мы народ культурный.
ВАСИЛИЙ. Только недисциплинированный. Дай нашему брату волю, он всё порвет. Почему попов родных-любимых на столбах вешал? Почему барина на вилы посадил? Кто нашел слово, что злоба и ненависть полезла? Тысячами, миллионами друг друга резали, стреляли, удержу не было. Думаю о будущем. Страшно представить.
РАЯ. Будет кровь, много крови. А что ее жалеть, сколько людей на планете, и чем наши люди лучше тех или других? Тут, Вася, не про любовь нужно думать, а про терпение. Думаешь, если чиновник ворует, и он боятся, что терпение у народа может кончиться?
ВАСИЛИЙ. Я о другом думаю: откуда такое непонимание справедливости? Пойдешь к монашкам спроси, они добрые, отгородились от мира, помощь принимают и от бандитов, и от губернатора. Молятся за него, а он потом распорядится монастырь под экскаватор и усадьбу построят. Или бандит отберет дело у мужика, и мужик повесится, трое деток останется. Связанно все в узелок, нет бы, сказать – ты неправильно живешь, дары свои забери, не приму, молиться за тебя не стану, гореть тебе в аду. Иди, кайся и искупай. Может, и закрепили бы справедливость в умах.
РАЯ. Да что ты говоришь, как же, монашка, от мира ушедшая, может такое сказать, такое любой побоится сказать.
ВАСИЛИЙ. Ей что бояться, она от мира отреклась. Ей что в тюрьме на воде, что в монастыре – все едино.
РАЯ. А жизни лишат?
ВАСИЛИЙ. Жизнь её это подвиг во имя Бога, а затворничество это страх и стяжательство безмятежности. Не правильно это, ох не к добру сегодня ворона, и сон твой не хороший. Ад видела. Скорее бы уж мама приехала, да обедать. Я подумал, может, случится сегодня что. Чувствую напряжение в последнее время.
РАЯ. Снимай пиджак и галстук. Давай, я тебе теплые носочки дам, говорят, это успокаивает, ноги в тепле надо держать. Прав ты, конечно, Василий, и верю я тебе, но вот иной раз подумаю – а зачем нам все это, за какие такие грехи мы тут должны отдуваться? Живем мы в мире, в любви. Добра всем желаем и не жалеем его для людей. И словом, и делом помогаем, и не соврем ни разу и не промолчим, если нужно. А вот как-то непонятно, для чего вокруг столько грубости и лести. Бог крест дает по силе, а силы-то убавляются. А с другой стороны, сначала крест маленький, потом больше, тренировка какая-то. Нагрузки растут, но должно настать время, а сил не хватит.
ВАСИЛИЙ. Не права, милая. Все правильно говоришь про крест, только не даст Господь надорваться, знает он, что сможешь ты крест донести, иначе бы не взвалил. Все ему ведомо, зачем Господу ошибки допускать. Представь, отправил он тебя крест нести, по делу, то есть, а ты сломалась, крест упал. Ему что – другого отправлять? Пока туда, сюда, так и не успеет крест вовремя на место встать. А Господу эта проблема нужна? Нет. Не бывает, чтобы крест придавил. Где надо, там он и встанет. Наши с тобой кресты обыкновенные, человеческие. Пойду, помолюсь.
(Квартира соседей.)
ПРОКУРОР. Миш, я все тебя спросить хотел, ты в удачу веришь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Иваныч. Верю, у меня целая теория.
ПРОКУРОР. Теория?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Коротко, если не верить, то нечего играть, карта идет или нет. В шахматах все по-другому, там удача не при чем. Согласись?
ПРОКУРОР. В шахматах и шашках подругому.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так вот, идет карта или нет, честным нужно быть, тогда удача будет. Иногда ее нужно ждать, а с другой стороны – может, это и есть удача, что не прет, а то зарвёшься и не заметишь, как улетишь.
ПРОКУРОР. Если долго нет удачи, – это тоже удача?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ничего не бывает просто так.
ПРОКУРОР. Устал я, кураж пропал. Раньше чувствовал, что я меч в руке справедливости, а теперь – косарь. Туда махну, сюда махну, вроде падает кто-то, а чище не становится. Оглянусь – а за мной кучки до горизонта.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Это хандра. Мотивация нужна. Ты чем себя мотивируешь?
ПРОКУРОР. Ничем. Встаю и делаю.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я такие себе условия создал, что мне на работе лучше. Это единственный способ не хотеть домой. В нашем возрасте главное не покрыться плесенью. Начал обливаться холодной водой – надоело. Решил дома – должно быть комфортно не более шести часов во сне. Приду и спать. Утром оделся и на работу.
ПРОКУРОР. Ты один живешь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Даже кошку не завожу.
ПРОКУРОР. У меня семья, быт.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я знаю, зачем ты в прокуроры пошел.
ПРОКУРОР. Зачем?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сохранить свободу. Быть свободным историком невозможно, быть свободным предпринимателем – тоже. Какая свобода у торговца? Про чиновников вообще не говорю: приказали – выполняй. А прокурор – он кому подчиняется? Закону. Давление есть, но есть и маневр. Этот маневр и есть свобода.
ПРОКУРОР. Ты тоже свободен.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я ищейка, мое дело найти. Хочешь – буду преступника искать, а хочешь – клад.
ПРОКУРОР. О, про клад то расскажи.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Про клад длинная история.
ПРОКУРОР. Рассказывай, не ломайся. Я ни кому не скажу.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Достали. Я его почти нашел.
ПРОКУРОР. Любил в детстве читать про клады. Слышишь? Дверь стукнула, вышел кто то.
(Квартира соседей.)
ДИМА. Может, они решили съехать от свекрови, вот Нинка и радуется, уболтала Серегу, он от мамы не хотел уезжать.
НАДЯ. Rозел твой Серега, как теленок двух мамок сосал, нахрена ему война на два фронта. Одна пилит, другая мозг грызет.
ДИМА. Привык он дома жить, а переезжать это проблемы. Вы как начнете гнездо вить, вас фиг остановишь. А там привычный скворечник. Мама старенькая, ей тяжело.
НАДЯ. А с Нинкой легко. А Нинке как с ней? Не туда поставила, не так положила. Жить надо отдельно, семья должна отпочковываться.
ДИМА. А может, они разводятся?
НАДЯ. Нет, Серега на это не пойдет, ему лень. Потом, баба нужна. Нинка его сама сняла, он бы так и лежал на диване. Мама постирает, накормит. А Нинка трахнет, и порядок в семье. Наверное, квартиру нашла, от мамы съезжают.
ДИМА. А наши матери как подружки.
НАДЯ. А че им делить? Мериться, кто из нас умнее или красивее?
ДИМА. Я умнее и красивее, ты корова безмозглая, тут даже спорить не стоит.
НАДЯ. Козел, безрогий.
ДИМА. Никуда не пойду, забастовка. Ни на базар, ни за обоями, и полку прикручивать не буду, а будешь орать – секса не будет неделю.
НАДЯ. Не ходи, только штаны одень. Будешь компот, свежий? Сахар кончается, а кто то мешками запасает, видел?
(Квартира соседей.)
ПРОКУРОР. Пусть живут, как обычно.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Там все обычноно.
ПРОКУРОР. Они хотят, как у всех. Шубу жене – как у всех.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как у людей. Протоколы пишу. К словам начинаешь присматриваться. «Как у людей» у меня любимая. А еще, «че, я же не дурак», а сам три банки огурцов у соседки вытащил.
ПРОКУРОР. Я не писатель, я читатель, ваши дела смотрю, понимаю – это романы. В каждом деле прорва глупости. Я такие дела в стопки складываю, все они одинаковые.
СЛЕДОВАТЕЛ. Сейчас газ в квартире взорвется, нас придавит. А когда откопают, что скажешь? Он был обыкновенным человеком?
(Квартира соседей.)
ГЛЕБ. Никто меня не любит, конфеток ни дает. Никто меня ни хвалит, а я лучше всех. Жрать давай, есть хочу.
АННА. Говорила мама, «жрать захочет – сам придет». Что, котик, кушать хочется? Надо заслужить. Кто не работает, тот не ест. Служи. Голос.
ГЛЕБ. Ты красива, спору нет, ты прекрасней всех на свете, но в темнице у ворот девка красная живет, кому хочется дает.
АННА. Хам, извращенец. Будешь голодным сегодня. Быстро пой мне песню про любовь. Целуй руки, на колени.
ГЛЕБ. Я старый солдат, я не знаю слов любви. Я хам, я пошляк, ну что же. Пусть меня так зовут вельможи. Я готов целовать песок и лежать у твоих ног. Что делает с человеком ванна, может, не зря японцы поэтическая нация? Распаришься, выйдешь, тут тебе дева и еда. Где моя еда? Дева, отвечай.
АННА. Мы так много говорим о любви и о еде, тебе не кажется, что нам больше не о чем поговорить? Кто говорил, что любящие могут молчать и понимать друг друга. Ты меня не понимаешь, я точно знаю.
ГЛЕБ. Когда я молчу, ты спрашиваешь – что молчишь? Детка, ты много на себя берешь, будь проще, молчи дольше. Я готов говорить с тобой серьезно, но не после секса, после секса я могу чмокнуть тебя в нос. О чем можно говорить, когда не нужны слова. Не могу молчать, когда тигру мяса не дают.
АННА. Все шуточки. Как нам быть? Я серьезно говорю, надо решать, ты должен взять ответственность. Ты безответственный. Ты не слышишь меня.
ГЛЕБ. Слышу, только не понимаю, за что мне ответить тебе? За выпитую бутылку вина, что ты отложила на Новый год? Я ответил. Купил такую же. Ответить, сколько мы платим за квартиру и где я беру деньги? Деньги я своровал хватает за квартиру и на вино.
АННА. Ответственность нужно взять за нас.
ГЛЕБ. За нас это как? За себя я только что ответил, за тебя беспокоюсь. Мне что сделать. Понятно сформулируй.
АННА. Что котику не понятно? Ответственность - это ответственность, ты за все отвечаешь.
ГЛЕБ. Кто у нас за что отвечает? Я за воду, газ и тепло. За мир во всем мире тоже я отвечаю. Я, если что, пойду воевать. За что еще ответить перед большим жюри?
АННА. Не дурачься, я про нас говорю, ты не понимаешь. «Нас» – это не мир во всем мире, не вода и носки, которые я стираю.
ГЛЕБ. Машинку включила.
АННА. Это называется – стирала. Ответственность, это что-то главное в отношениях, ее нужно почувствовать. Она не может быть реальной. Ответственность это больше чем любовь. Ты думаешь, почему девушка хочет, чтобы мужчина сильный был?
ГЛЕБ. Самка, ей нужно детеныша выносить и воспитать до половозрелого возраста.
АННА. Это психология животного, я говорю про духовность, про существо, наделенного душой.
ГЛЕБ. А у морской свинки души нет? А у котика, у собачки, ты ее в нос целуешь? А потом пирожки с печенью и борщ с говядиной лопаешь. Ты разбирайся. Где душа, а где пища.
АННА. Не своди все к жратве. Не получишь еды, пока не повинишься, не докажешь, что я любимая и самая хорошая.
ГЛЕБ. Моя прелесть. Может, прикажешь – и меня плетками изобьют? Что ты сегодня ночью читала?
АННА. «Воспоминая моих несчастных шлюшек». Все вы кобели. Любовь для тебя это ничто, даже не секс, даже не совместная жизнь. Я всю молодость на тебя положила. Мне двадцать пять лет, я ничего не сделала.
ГЛЕБ. Это мужская цитата.
АННА. Да все, что было мужским, станет женским. Мир перестал быть мужским, женщины, водят трамваи. Мы заберем банки и министерские портфели. Женщина будет президентом земли и мира, потому что войны не будет.
ГЛЕБ. А как вы мужиков будете делить?
АННА. Договоримся, в лотерею разыграем. Только проблемы с собственностью будут. Может, вас обобществить?
ГЛЕБ. Что?
АННА. Общими сделать. Как это правильно сказать? – как коней в колхозе, мне бабушка рассказывала.
ГЛЕБ. Воистину, ты говори там, что попало, лишь бы не было войны. Доктрина «Дурилка картонная и геополитика». Даже не так: «блондинка и новый мировой порядок». Пойдем, я кашку сварил диетическую.
АННА. С яблоками? А сахар где?
ГЛЕБ. Просто с яблоками.
(Квартира соседей.)
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Спрашиваю его – любишь ее?
ПРОКУРР. Как в анекдоте, парень к мужику подходит и говорит, мы год жили с вашей дочкой и решили попробовать пожениться. На что мужик говорит: ты уже попробовал, женись.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Моя пять лет жила, пока в ЗАГС не пошли.
ПРОКУРОР. Посмотри со стороны парня? Он на ноги встает, а тут кандалы на обе ноги. А если не пойдет жизнь? Это не с работы уволиться. Я про чувства не говорю, имущество, а с ним как?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Имущество всегда главное было. Купили кольца, так сразу поделили, кто сколько дал. Я свадьбу делал, лучше бы склеп на Ваганьковском купил, дешевле. Зачем розы и платье одноразовое? Они его шампанским уделали, сзади белым, а спереди розовым. Смешно и стыдно, дочка в слезах, подружки ржут. ПРОКУРОР. Правильные пятна.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Жена плакала. Спрашиваю, что ревешь? Дочку жалко. Мы ее что, на фронт отправляем?
ПРОКУРОР. Ты не понимаешь женщин, они другие.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. И меня никто не понимает. Так со всеми.
ПРОКУРООР. Нет, Миш, не со всеми. Не победить, а бороться надо.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
(Двор.)
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Долго мне тут стоять? Мужик, как тебя, понятой, хочешь семечек?
ПОНЯТОЙ. Жареные? Давай.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А кто пропал-то?
ПОНЯТОЙ. Мужик один тут жил. Вроде нормальный.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. В смысле?
ПОНЯТОЙ. Нормальный, ходил тут.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ты его не знал?
ПОНЯТОЙ. Видел – ходит.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А что делал?
ПОНЯТОЙ. А я откуда знаю.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Работал где?
ПОНЯТОЙ. А я откуда знаю? Сахаром, наверное, торговал. В подвале складывал.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ты где живешь?
ПОНЯТОЙ. Тут.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вынеси попить.
ПОНЯТОЙ. Подожди.
(Квартира соседей.)
ВАСИЛИЙ. Помнишь, я ворону видел? Вороны, оказывается, самые умные птицы. И веселиться умеют и человека обмануть могут.
РАЯ. Все умные, даже курица. Это люди бывают глупыми.
ВАСИЛИЙ. Я не об этом, я про ворон. Они человека считают за хищника. Вороны всё блестящее тащат. Живут не стаями, а группами, и всеядные.
РАЯ. Блестящее таскают сороки.
ВАСИЛИЙ. Запутался, кто из них кто. Сорока это белобока. На хвосте, вести приносит. Ворон это «черный ворон, что ты вьешься над моею головой». А ворона серая. Я про серых говорю. Они как люди, хитрые.
РАЯ. Вась, что тебе далась ворона. Хитрые, смелые, всеядные, только с крыльями. Если с голубями сравнивать, то голубь сизый, а ворона серая. Ты еще про крыс вспомни, какие они умные и как долго с человеком живут.
ВАСИЛИЙ. Крысы тоже предвестник беды.
РАЯ. Какой беды, о чем ты, родной, не стоит ждать беды. Беда придет, когда Господь даст.
ВАСИЛИЙ. Не согласен я с тобой, если не быть готовым, то можно и помереть, а так можно приготовиться, а Господь, он милостив, знаки дает, и нужно их понимать. Ворона - неспроста. Помнишь у меня кошелек в троллейбусе украли. Я тогда почувствовал, ключи убрал, а кошелек не спрятал подальше и что, украли.
РАЯ. Хорошо, женщины его подобрали.
МВАСИЛИЙ. Документы не взяли. мы с тобой говорим «повезло», а на самом-то деле Бог помог. Я это точно знаю, потому что не все люди злые, есть и добрые. А знаки надо уметь читать. Ворона не просто так, если к бунту это одно, а если к голоду?
РАЯ. Какой теперь голод в наше изобилие, только денег нет. Все есть, а денег нет. Тут и до бунта недалеко.
ВАСИЛИЙ. Может, наша зависть и есть мерило революции: не хватает терпения, смирения. А революция - грабь награбленное. У народа награбили и думают: «хватит ему смирения или нет». А народ крови попробует, его не остановится, нет в нем смирения копейки на ладошке считать, на последнее родителей хоронить. Затопчет, разорвет вместе с женами и детьми.
РАЯ. Детей жалко, дети не причем.
ВАСИЛИЙ. Как не причем. Ладно, когда мал совсем и не разумеет, а когда подрос и понимает, что отец и мать живут не так, как рассказывают в школе. Нет тут справедливости, а есть стяжательство и воровство. Строго можно с детей спросить: воспользовался награбленным или отказался и путем праведным пошел. Иной папаша всё для детей делает, школу дорогую, бирюльки разные, ребенок вырастит и поймет, что прелесть жизни не в богатстве, а в справедливости.
РАЯ. Да, конечно. Справедливость теперь, родненький мой, не та, что при наших родителях была, теперь справедливость коммерческая. Стою у окна, смотрю на улицу – дети играют, все равны. Маленькому все едино, в какие штаны писать.
ВАСИЛИЙ. Все же к революции или к голоду. Ворона. А что крысы? Они первыми бегут только с корабля, а во время смуты первыми прячутся в подвалы. Крысы ныне, моя дорогая, глубоко зарылись. Не к добру. Может, присядешь ко мне? Устала? С утра на ногах, притомилась, хорошая. Как же без тебя мир мой будет?
РАЯ. А что это без меня? Мы договаривались: умрем в один день, и похоронят нас вместе.
ВАСИЛИЙ. Правда, зачем мне такие хлопоты, хоронить тебя. Пусть другие напрягаются.
(Квартира соседей.)
ПРОКУРОР. Я маленьким жил у хлебозавода. В школу идешь – хлебом пахнет, перед сном откроешь окно – запах ромовых баб, как даст, чуть слюной не захлебнешься.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А я у канифольно-терпентинной фабрики жил.
ПРОКУРОР. И чем пахло?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Скипидаром. Говорили, если им пятки намазать, бегать будешь, как заведенный. Не пробовал. Но пахло сильно, обычно зимой по утрам, когда дым от печек скапливался в низинке.
ПРОКУРОР. Мы, пацанами выпрашивали булку. Добрые тетки давали, а некоторые гнали. Хлеб вкусный, горячий, мягкий.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я учился недалеко от табачной фабрики, мы сигареты просили. Мужики давали закурить, могли и пачку вынести, а бабы никогда. Гнали. Когда постарше стал, я там контрабанду покупал. Те же сигареты, только дешевле. А табаком от фабрики пахло на два квартала.
ПРОКУРОР. У меня дядя на гуталиновой фабрике работает.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Как анекдоте. Учительница говорит: один да один сколько будет? Вовочка: не знаю. Она: где у тебя папа работает? Вовочка: на мясокомбинате? Училка: один килограмм мяса да один килограмм мяса сколько будет? Вовочка: не знаю. Он килограммами не носит. А как носит? Вовочка: ляжками. Одна ляжка плюс одна ляжка сколько будет? Жопа Марь Ивановна.
ПРОКУРОР. Мимо молокозавода хожу, покупаю их сметану. Смысл тащить, все в магазине есть.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не скажи, тут бесплатно. Если домой несет, значит, качественно.
ПРОКУРОР. Несуны.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Тунеядцы и хулиганы.
ПРОКУРОР. Алкоголики.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что такое хорошо, что такое плохо.
ПРОКУРОР. Один убегает, а другой догоняет, так мир устроен: ты убегаешь, я догоняю и наоборот.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Взять и сделать всех честными.
ПРОКУРОР. Работать надоело?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Насмерть надоело. Вставать надоело, бриться надоело, завтракать надоело, думать надоело. Надоело от начала до конца.
ПРОКУРОР. Может, любовницу завести?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. От любовниц одни хлопоты. У них ко мне претензии.
ПРОКУРОР. В смысле?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Им общение нужно. Надоели.
ПРОКУРОР. Может в отпуск?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не поможет. Вставать все равно придется.
ПРОКУРОР. Да ну их.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кого?
ПРОКУРОР. Всех.
(Квартира соседей.)
ГЛЕБ. Ань, пойдешь в магазин? Прогуляйся по Абрикосовой, пройдись по Виноградной.
АННА. На рынок сходить?
ГЛЕБ. Это песня, дальше там и на Тенистой, и по Луговой. На Луговой в моем городе была психушка. На этих словах все переглядывались.
АННА. Как?
ГЛЕБ. Мы знаем что почем.
АННА. А ты там лежал?
ГЛЕБ. Я лежал на Силикатном.
АННА. Где?
ГЛЕБ. Зачем тебе? Иди в магазин? Купишь носочки теплые, очки солнцезащитные.
АННА. Ты со мной пойдешь?
ГЛЕБ. Я тебя зачем? Придешь, расскажешь. С тобой там что-нибудь приключится.
АННА. Не пойду одна. Тебе лень?
ГЛЕБ. Лень и скука, одиноко.
АННА. Что ты знаешь про одиночество. Одиночество это болезнь, вокруг есть люди, а тебя в их жизни нет. Ты когда с одноклассниками познакомился?
ГЛЕБ. В класс зашел и познакомился.
АННА. А я с некоторыми пять лет не говорила. Они меня не замечали. Учительница спросит, и все, а то и не спросит неделю. Зачем меня спрашивать, у меня отлично. У тебя грамота есть?
ГЛЕБ. Были – за участие, за победу.
АННА. У меня ни одной, меня никто не видит, меня одногруппники на пьянки не приглашали, я пустое место.
ГЛЕБ. Я тебя увидел. Ты хорошая, красивая, умная, немного психованная извращенка, а так ничего, современная девушка. Может, тебе с такими способностями воровать по мелочи для развлечения?
АННА. Я воровала коньяк. На меня даже не подумали, охранник не замечал. Две лохушки бутылку водки попытались вынести, их поймали, а я спокойно взяла бутылку пошла. Нет меня, понимаешь?
ГЛЕБ. Понимаю. В магазин пойдешь? Посидишь в кафе, на мир позлишься. А может тебе в террористки? Сколько таких невидимок по миру бродит. Вы удобные революционерки, вам конспирация не нужна. Взяла бомбу и пошла.
АННА. Если бы я могла. Я соседа боюсь встретить на лестнице, а ты про революцию. Там мужики злые, грубые, бородатые. Почему террористы бородатые? Почему революционеры и террористы – почти одно и то же?
ГЛЕБ. Революционеры придумали террор, это одно и то же, уголовники редко террором занимаются. Только в кино, мой метрожопик.
АННА. Почему я метрожопик?
ГЛЕБ. Тебя мерили, у тебя в бедрах ровно метр.
АННА. Не пойду в магазин и в парк не пойду, там маньяк.
ГЛЕБ. Он полюбит тебя, от чистого сердца.
(Квартира соседей.)
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я был привлечен в отцепление, за городом особняк окружили и ждали. Подошел начальник и говорит: только молчите, где были. Всем, сверхурочные дадим и по сто грамм. Секретности нагнал. Не поверишь, страшно стало. В туалет отошел, и страшно повернуться к лесу. Я ничего не видел. Стоило сказать – и все напугались. Страх, как он появляется.
ПРОКУРОР. Методика простая: с детства привили самые простые страхи. Мама пугала бабайкой, злым дядей и милиционером. С возрастом страшные знаки меняются. Подрос – испугают хулиганами или заразной болезнью. Вырос – давай пугать инфляцией. Обязательно испугают войной: «а что, если завтра война». С помощью страха легко манипулировать человеком.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сколько правды надо знать, столько каждому и отмерять.
ПРОКУРОР. Я в командировке был там, секта есть. Главныйн себя Сыном Бога называет, и все верят.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я на Кавказе был, там народ, поверил, что все от Бога.
ПРОКУРОР. Те и другие готовы за Бога убивать.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Мы верим, что девочка израильская от Святого Духа родила.
ПРОКУРОР. Что городишь, одумайся. Еретик, в церковь ходишь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Иногда, кого помянуть.
ПРОКУРОР. Ты в какую церковь ходишь?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. У меня по дороге справа церковь, а слева костел. Весной, когда сосульки с солнечной стороны, я в костел захожу, а когда метель, то в православную. Мне все равно, что мечеть, что костел. Я с богом по своему говорю, он все понимает, не важно, как молиться.
ПРОКУРОР. Спорить не стану, я же тоже из сектантов. Мы секта не древняя, но с историей. У нас большая сила была, а теперь нас почти нет.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Серьезно?
ПРОКУРОР. Шучу я. Я бывший комсомольский работник.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Это не секта, это группировка. Тайная организация. Бога в вас нет, продали вы Ленина.
ПРОКУРОР. Я верил в социальную справедливость, недолго. (Пауза) Я дома молюсь, чтобы никто не видел, я с Богом вслух говорю.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Думаешь, услышит?
ПРОКУРОР. Я Богу правду говорю, глупо врать. Дома иконки поставил, встану, поговорю с Богом – и легче. Если бы так в храме говорил, меня бы с работы выперли.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. У вас не запрещается.
ПРОКУРОР. Я всё ему говорю. Я с Богом один на один.
(Квартира соседей.)
ДИМА. Гречка подорожала, вот козлы. Гречка какого черта, она что, привозная?
НАДЯ. Идиот, мозг включай. Гречу вырастить – бензин нужен.
ДИМА. Солярку.
НАДЯ. Трактор надо, а трактор чё – наш? Купи его. Проституток не напасешься.
ДИМА. Каких?
НАДЯ. Валютных. Кто эту валюту добывает, шахтеры что ли?
ДИМА. Ржака, мать. Проститутки все давно за рубли работают на нефтяников
НАДЯ. С этим миром все дорожает, ничего ни дешевеет.
ДИМА. Мандарины.
НАДЯ. Точно. Не помню, сколько они стоили.
ДИМА. А картошка подорожала?
НАДЯ. Солярка дорожает, а картошка нет?
ДИМА. Что жрать будем?
НАДЯ. Ты не бойся, с голоду не умрешь. У мамок в погребах на пару лет хватит.
ДИМА. В 17-м году некоторые тоже так думали, а потом оказалось, что ни хлеба, ни сахара. Может, мешок сахара купим? У нового соседа, он сам привезет.
НАДЯ. Ты варенье прошлогоднее доешь, а потом покупай хоть два мешка.
ДИМА. А может, брагу поставить?
НАДЯ. Я тебе поставлю.
ДИМА. Чо это?
НАДЯ. Задолбал. То водки, то пива, то брага. Других идей нет?
ДИМА. Покурим?
НАДЯ. Еще не легче: набухаться, накуриться, вот праздник жизни. Может, в зоопарк пойдешь?
ДИМА. Чо я там не видел?
НАДЯ. На своих посмотришь, на баранов.
ДИМА. Кинуть в тебя тапком и обидеться. Мужик должен в горы ходить
НАДЯ. А настоящий мужик в армию.
ДИМА. Я стрелять научился еще в школе, на машине ездить тоже. Строем ходил с детского сада, какого хрена мне в армии делать. Если меня в армию призовут, оружье дадут, форму наденут и скажут «иди строем» – я че, не смогу? Тех, кто должен из ракет стрелять, в училищах учили, тех, кто на самолетах летает, тоже. А патроны подносить, ума много не надо. Ты мне голову не сверли, я без армии настоящий мужик.
НАДЯ. Отец у меня в армии служил, говорит, лучшие годы были. До сих пор вспоминает, как он на Дальнем Востоке был, весь чирьями покрылся.
ДИМА. Пусть за деньги Родину защищают. Менты нас за бабки стерегут, а солдатики – за долг.
НАДЯ. А сковородкой по мозгам?
ДИМА. Вот, любовь досталась.
(Квартира соседей.)
ПРОКУРОР. Если бы я клад нашел, я бы на пенсию ушел. Сейчас я человек-банк. Дай, дай, покупай.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Клад это спасение. Я про клад 35 лет знаю. Это не золото-брильянты, это книги религиозные. Монастырь был в горах, туда не просто добраться. Библиотека была крутая, где-то спрятали.
ПРОКУРОР. Есть результаты?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Есть слухи, сплетни – фактов нет. Есть логика, а вещественных доказательств, что библиотека там, нет.
ПРОКУРОР. И я хочу на пенсию. Дача, сад. Я вишню посадил.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Вишневый сад.
ПРОКУРОР. Клубника, малина разная.
(Квартира соседей.)
ГЛЕБ. Спектакль помнишь, «Продавщица» назывался. Вчера вспомнил. Стою у витрины Бриони и понимаю, что рот открыл, голову наклонил, как собака. Бессознательно – стою. Стою, думаю – унижает меня это или нет.
АННА. А спектакль причем?
ГЛЕБ. Там продавщица из бутика. Помнишь? Мужики, которые заходят к ним, униженные, или хотят всех унизить. Другого не дано. Если бы манекен рукой махнул, я как щенок, наклонил бы голову в другую сторону. У них камера есть?
АННА. У них камеры в примерочных. Кино придумала, один день под камерами наблюдения.
ГЛЕБ. А дома?
АННА. Три вокруг и все на тебя смотрят? А ты уверен, что телевизор на тебя не смотрит? И он все время видит?
ГЛЕБ. Кто – «он»?
АННА. Не страшно, что за тобой Бог наблюдает? Почему ты переживаешь, что кто-то еще может смотреть?
ГЛЕБ. Началось.
АННА. Мне, все равно, смотрят за мной или нет. Даже когда мы сексом занимаемся. Мы же красивенькие и мило это делаем. На пляже мы почти голые ходим.
ГЛЕБ. Кино про любовь.
АННА. Про любовь. Но это документальное кино. Только все должно быть точно. Я утром вышла, за мной камера на парадном смотрит. Я в трамвай села – камера в трамвае. Чтобы не скучно было на меня смотреть десять минут, пока я еду, картинка меняется и показывает трамвай, на котором я еду, с панорамами города. Я вышла –камера напротив остановки показывает, я в кафе захожу – там камера меня снимает. Понятно? Все время ведут камеры наблюдения. Назвать «Большой брат». Нет, это тупое название. Я подумаю.
ГЛЕБ. Чем проще история, тем глобальнее замысел. А еще мне нравится, когда с главным героем ничего не происходит, а вокруг такое творится, что жутко. Ты не видишь, как за тобой на заднем сидении в трамвае парень с девушкой целуются, или ругаются. Или как в углу бомж писает. Пока ты ехала, на переходе тетку сбили. В кафе, за крайним столом наркотой торгуют. А когда ты выходишь из кабинета подружки, которая в управе работает, она трусы поправляет, потому что к нее начальник заходил.
АННА. Опять ты все на баб свел. А может, есть уже такое кино? Современное искусство такое, нельзя быть вторичным.
ГЛЕБ. Пусть цветут все цветы. Ты, мой цветочек, цвети и плодоноси.
АННА. Это еще что за намеки? Сейчас расплачусь, будешь знать.
ГЛЕБ. Иди ты, книжку почитай.
(Квартира соседей.)
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Она такая женщина, что дух захватывает, когда к ней подхожу, наглядеться не могу. Губы, как жопка у макаки, глаза черным обведены, челка обесцвеченная. И сиськи.
ПРОКУРОР. В женщине главное грудь.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сиськи – как два баскетбольных мяча. Не половинки, а по целому мячу. Она засунет их кофточку леопардовой расцветки и в бой.
ПРОКУРОР. На базаре работает?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. В банке. Заходишь, а там таран. Они ее специально держат. Я по делу зашел. А теперь для развлечения хожу.
ПРОКУРОР. Что-то в этом есть.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я спросил свою, хочешь грудь как арбуз? Она такую маску надела, я понял: сейчас убьет.
ПРОКУРОР. Ты её оскорбил. Она считала, что тебя устраивает. А теперь думает, что тебе другие нужны. Она рога наставит, чтобы проверить, как ее титьки. Сколько ты с ней?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Всю жизнь. Последнее время чаще один. Мне интересно было, что она думает.
ПРОКУРОР. Выяснил?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Она затеяла издалека: "смотри стоит неестественно". Я поддакиваю: «Да». Она дальше: "И трогать противно". Говорю: "Не трогал". И её прорвало: "Кобель и т.д." Я ей: "Я с точки зрения этики и эстетики". Мне и за эстетику сказали, и в этикет погрузили. Не думал, сиськи - больная тема.
ПРОКУРОР. Дочь заявила на первом курсе: "Дайте денег, грудь увеличу, на меня не смотрят". Спрашиваю: "Кто не смотрит"? Она: "Парни". Говорю: "Надо, чтобы пялились"? "Папа, ты устарел". Говорю: "давай машину куплю, смотреть будут". Верещит: "Машинами мальчики меряются". Они сиськами меряются. Говорю: "Мозгами меряйтесь". Она: "Мозги не нужны, я девочка". Так и вышло.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Грудь сделала?
ПРОКУРОР. Теперь зачем. Младшего воспитываю. Тебя в школе заставляли подстригаться?
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я сам.
ПРОКУРОР. Сиськи - это серьезно. Надо это произносить задумчиво. Сиськи.
(Квартира соседей.)
ДИМА. Нин, а Нин. Позвони Сереге, скажи, чтобы не ходили, не хочу. Давай дома побудем. Мы и так дома - не бываем. Давай поваляемся.
НИНА. А уборку делать?
ДИМА. Опять ты тазик поставишь посреди комнаты. Чисто у нас. Давай без уборки. Ложись, рядом. Можешь меня по пузу погладить.
НИНА. И так полжизни спим и ни чо не делаем.
ДИМА. А чо тебе делать? Все нормально. Дома чисто, еда готова. Не разводи суету. Полку завтра прикручу.
НИНА. Не могу ничего не делать.
ДИМА. Телевизор смотри.
НИНА. Завел. Телевизор, диван, пиво.
ДИМА. Пиво хорошо. Сгоняй в холодильник.
НИНА. Помер кто?
ДИМА. Почему?
НИНА. Мама так говорит, когда балет кажут. Скачут телки плоские, и у мужиков выпираетне прилично. А правда, они педики?
ДИМА. Я откуда знаю, я на балет не ходил. Я на опере был, классом водили на сказку про петушка и царицу. Я ни одного слова не понял. Потом я узнал, что композитор был педиком
НИНА. Они там все что ли?
ДИМА. Да мне плевать, ты про балет начала.
НИНА. Ты первый начал. Оперетта – здорово.
ДИМА. Когда девки ноги задирают. Кальман, Фельцман и Дунаевский.
НИНА. Ты антисемит. Ты расист?
ДИМА. Я их даже жидами не назвал, были бы они черножопые, я бы сказал - «чурки». Тогда расист. Шварцман-Кацман. Даже не обозвал.
ДИМА. А «Шалом Алейхам», трагедия или комедия?
НИНА. Там угнетение еврейского народа.
ДИМА. Поэтому они революцию замутили.
НИНА. Антисемит.
ДИМА. А чо я им сделал?
НИНА. Лежи спокойно, а то укушу.
ДИМА. Попробуй, дам пивной кружкой по башке.
НИНА. Нацик и педиков не любишь.
ДИМА. Думай, чо говоришь. Пиво неси.
НИНА. Щаспобежала. Урод. Фашист, Бандера, бандерлог.
(Квартира соседей.)
ПРОКУРОР. Про баб поговорили, про работу тоже. Может, про политику? А то скучно.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Еду в такси, заговорили, таксист такой: "Задолбали эти презики". Я ему: "Не боитесь такое говорить"? А он: "Уже нельзя"? Это не бабки у подъезда.
ПРОКУРОР. Бабки всякие встречаются.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Таксисты радио слушают. Я редко с таксистами говорю, но иногда, сажусь завожу разговор. Это же информбюро.
ПРОКУРОР. В политике таксисты разбираются. Только их в депутаты не выдвигают.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А раньше депутатами были ткачихи и слесари. Ты местных депутатов знаешь?
ПРОКУРОР. Почти всех. Я на выборы хожу.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я тоже хожу.
ПРОКУРОР. В этот раз перестарались. Солдатиковне хватит для следующих выборов. Раньше все старухи ходили, а теперь дома сидят.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Молодежь хочет в чиновники, там стабильность. Ты в Америке был?
ПРОКУРОР. Кто же меня пустит. Я прокурор.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. И я не был, но интересно: там о политике говорят или это нам втирают. Всю жизнь слышу: Америка, Америка. Где внутренняя политика?
ПРОКУРОР. Что-то делают.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Труба качает.
ПРОКУРОР. Иначе совсем плохо.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. А сейчас хорошо?
ПРОКУРОР. Я болеть боюсь, денег нет.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Весь мир боится.
(Квартира соседей.)
РАЯ. Василек, мне кажется, тебе надо на курорт. Полечиться, водички попить. А то ты грустный. Может, не стоит на ночь читать труды марксистов? Вредно лежа читать.
ВАСИЛИЙ. Разве это вредно. Бывает, задумаюсь. Ничего молодежи не делается. Кино смотрит ужасное, книг не читает, в театр не ходит, все время в компьютере – и не вымирает. Думают, вырастут все у них будет. Соседку видел, девочка, а приглядись – взрослая женщина, рожать пора.
РАЯ. Ты приглядывался? Я, не Нинка, но тоже молчать не стану. Грехи, если что, отмолю, Господь все простит. Иди, прочти Отче наш, постой на коленях. Ты пойми, я женщина слабая, ученая, университетом замученная, только нашла путь свой в этой мирской темноте, а ты меня в грех извергнуть хочешь.
ВАСИЛИЙ. Родненькая, я не про то, я про ответственность. Я хотел сказать - Гайдар в их возрасте полком командовал.
РАЯ. Ты еще вспомни, что Карениной было 30 лет.
ВАСИЛИЙ. А может, 27?
РАЯ. С образованной, воспитанной женщиной нужно обходиться нежно, она как лучинка: сгорает, трепещет, чуть не так повернул и погасла. Я только что Бога нашла.
ВАСИЛИЙ. Давай вегетарианцами станем. Дедушка мой кроликов держал и овечек, а на лето бычка брали. А зоопарк взорвем. Дельфины может умнее людей.
РАЯ. Что за блажь. Человек всеядный. Так Господь сотворил.
ВАСИЛИЙ. И молока не надо пить. Не для человека молоко, а для теленка. И растения нельзя. Господь их создал, чтобы они плодились и размножались, и пшеничка, и яблочко. Грешно человеку жить. И совестно должно быть перед миром. РАЯ. Молись, ходи в гараж к товарищам. В баню по выходным, можешь выпить в меру. Живи в мире.
ВАСИЛИЙ. Как в мире жить, когда мира нет.
РАЯ. Мира нет в мире, а в душе должен быть. Ты смирись.
ВАСИЛИЙ. Картошку нельзя есть, а клубнику можно, она усами размножается. Зачем ей ягодка тогда? Травоядные нужны для хищников, а хищники для того. А человек зачем? Непонятно, ошибка какая-то. Нет во мне покоя. Рай, хочешь кошку завести?
РАЯ. У меня аллергия.
ВАСИЛИЙ. Любовь. Может, для неё человек. Я арбузы люблю, а колбасу нет. Отчего так? Блондинок не люблю.
РАЯ. Ты лучше про колбасу.
ВАСИЛИЙ. Любовь можно в котиках считать.
РАЯ. Все ты подвергаешь анализу, ты бы верил. Сын Божий через любовь пришел. От любви и погиб. Чрезмерная, не контролируемая у нас любовь. Почему я сегодня такая добрая, потому что не болит ничего.
ВАСИЛИЙ. И у меня не болит. Свербит на сердце предчувствие. Это ворона. Почему не чайка?
РАЯ. Чайки у нас не водятся.
ВАСИЛИЙ. А лучше бы журавль в небе или синичка на окно села.
РАЯ. Голубь белый.
(Квартира соседей.)
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А что этот мужик делал, который пропал?
ПОНЯТОЙ. Да жил несколько месяцев, я его почти и не видел.
ПОНЯТАЯ. Что встал? Обед стынет. Иди, я греть не буду.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Жил, говоришь, а работал кем?
ПОНЯТОЙ. Точно не знаю, говорят, торговал сахарам. Сахар всем нужен. Я видел в передаче, он как наркотик, в смысле, человеку и не нужен для здоровья, но нас на него иностранцы подсадили.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я без сахара чай пью. С чего ты взял, что он сахарам торговал?
ПОНЯТОЙ. Он из машины его в подвал таскал. Я видел. Пойду я. Моя обедать зовет.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Давай.
ПОНЯТОЙ. Ага. Будь.
Конец.