5. Толян Сапегин
- Как?! - воскликнули пораженные Гельмгольтцы.
- Анатолий Олегович, - снисходительно повторил гость.
Михаил Анатольевич трясущейся дланью пригласил Сапегина в кабинет, и сам последовал за ним на дрожащих ногах, сознавая, что даже если выпрямить ноги до предела, глаза обладателя ног не преодолеют верхнего шейного позвонка атлетической фигуры гостя.
Гость был похож на греческого бога. И, должно быть, не одна женщина ему об этом говорила. Гельмгольтц просто физически ощутил, как в комнату, вслед за богом, проник несметный рой этих влюбленных женщин, причем всех мастей и возрастов, и принялся на разных языках петь дифирамб обладателю плеч, приятного загара, белоснежной рубашки и галстука в яркие полоски.
Расположившись за дубовым столом визави, учитель и ученик приступили к разгрызанию гранита.
- Так, Михаил Анатольевич, я хотел бы сегодня от вас услышать все, что касается правописания приставок «пре» и «при», правописания дабл «н» и сингл «н» в причастиях и отглагольных прилагательных, и все, что касается дефисного написания существительных и прилагательных. Такой план. Полагаю, у вас нет возражений. Вы сможете уложиться в 40 минут? Отлично! Тогда, пожалуйста, приступайте к изложению материала.
***
- Я ему, кто? Я ему, кто, я спрашиваю? Тайский мальчик на побегушках?! Бедный студент-гувернер?! Какая спесь! Какое высокомерие! Смогу ли я уложиться в 40 минут?! И заметь, через 40 минут он встал и удалился. А ведь я еще не закончил приводить примеры исключений!!!
- Масик, ну что поделаешь, если таких мужчин и любят женщины: сильных, целеустремленных, способных перегрызать глотку тем, кто стоит у них на пути. Мир не совершенен, Масик. Умных, интеллигентных, стеснительных, совестливых...
- Послушай, у меня прилагательные поперек горла стоят. А ты еще чай ему предложила. И он пил чай, как белый человек, а я, как негр, объяснял ему, как пишется частица «не» с наречиями. Тьфу!
- Женщина, Масик, подсознательно выбирает мужчину с крепким генофондом, понимаешь, биологически сильного самца. Для продолжения рода. Ах, помню, в юности...
- Ты обратила внимание, он ничего не записывал?! У него что, в голове процессор? Сидел, сцепив пальцы. В следующий раз устрою ему диктант. Посмотрим, что он запомнил! А эти влюбленные дуры? Ты заметила, вначале они галдели, а потом стали сдувать с него пылинки.
- И я их понимаю, Масик! Против природы не восстанешь. А женская природа так жаждет любви, защиты, надежности.
- Это существительные. Они мне тоже осточертели! А как он представился, ты не запомнила?
- Преставился? Так он вроде бы живым от нас уходил...
- Нет-нет, когда вошел, он сказал: «Меня зовут»...
- Санаторий Олигархович!
- Именно! и мне так показалось. Я даже мать его вспомнил.
- Ты знавал его маменьку?!
- Нет! Я вспомнил идиоматическое выражение. Ох, что-то мне дурно от русского языка, пойду, прилягу.
В половине двенадцатого ночи бушующий храп Гельмгольтца был прерван телефонным звонком. Чуткий Бесов сообщил Михаилу Анатольевичу о намерение второго ученика посетить квартиру учителя не позднее шести часов следующего вечера. Неблагодарный Гельмгольтц отправил Бесова к чертовой бабушке, разбудил Раису Анатольевну и приказал ей разработать новую тактику встречи гостя.
Госпожа Гельмгольтц справилась с поручением блестяще. Без четверти шесть Михаил Анатольевич в бабочке и бейджике неспешно мерил шагами восемнадцати метровый холл. На столе в кабинете-библиотеке в соответствие с очередностью изучаемых тем лежали дидактические материалы. Рабочее место ученика украшала недешевая тетрадь со сменными блоками и японская гелиевая ручка. А поодаль стояли поднос с фруктами и изящный японский чайный сервиз, подаренный Раисе Анатольевне в период советско-китайской дружбы перебежчиками из Южной Кореи.
Согласно разработанной тактике, в 17:50 сестра Гельмгольтц заняла позицию у окна, из которого был возможен максимальный обзор всех подступов к дому. В 19:01 Гельмгольтц сменил Раису Анатольевну, но через 10 минут она вернулась на пост, полная облегчения, сил и оптимизма.
В 20:40 раздалось троекратное «Едут!!!»
- Боже мой, Масик, едут!!! Кортеж из трех автомобилей! С мигалками!!! Господь всемогущий! Как усилится наше реноме! Выходят, Масик! Поправь бабочку! Дай, я сама поправлю...
Через минуту Гельмгольтцам звонил испуганный консьерж, а еще через минуту в квартиру вошли двое.
6. Колян Лошарёв
Это были парни в черных костюмах, стриженные по-солдатски, с пружинками за ухом. В руках у каждого красовалась черная рация с короткой черной антенкой, на поясе скрипела кобура.
- Учитель Анатолич здесь проживает? - грозно спросил один из явившихся.
- Здесь, - оторвав присохший к небу язык, сознался Гельмгольтц и смущенно кивнул в сторону бейджика.
- Так. Сержант, заходи.
В дверях нарисовался сержант полиции с автоматом.
- Ахтунг! Антон — проверь налево, я - направо.
Парни в черном забурились в недра квартиры.
- Учитель, - снова выступил самый разговорчивый и, по-видимому, старший, - вы один в квартире проживаете?
- Да, - соврал Гельмгольтц.
- А это кто? - и старший указал хвостом рации на припавшую к стене Раису Анатольевну.
- А-а, ах, это... это моя сестра, Раиса Анатольевна. Она пришла мне помочь по... по...
- Андрюха, - донесся голос из дальней комнаты, - тут в шкафу полно женской одежды!
- Так вы один проживаете в квартире? - устрашающе повторил старший.
- Один. Один с сестрой.
- Понятно.
Парни в черном собрались в коридоре. Сержант, прислонившись к косяку двери, поглаживал висящий на ремне автомат.
- Серега, - крикнул в рацию старший, - здесь все чисто. Сержант останется в тамбуре. Можете заходить.
«Вот оно — соприкосновение с сильными мира сего, - подумал порозовевший Михаил Анатольевич, - так все и должно быть: сенаторы, центурионы, всадники, и, наконец, колесница триумфатора, запряженная рабами... Все правильно. Не так, как явился Олигархович, налегке, без фанфар, словно дух, обретший плоть...»
На лестничной клетке возникло оживление. Тысяча ног шагала в сторону квартиры Гельмгольтцев. Раиса Анатольевна из последних сил уцепилась за стену.
И они вошли. И старые, убеленные сединами и мудростью Гельмгольтцы пали перед ними ниц. В восемнадцати метровом холле появилась ошеломляющая конструкция, состоящая из двух мускулистых парней, похожих на плоские черные бронированные джипы и толстого, прямоносого, крупногубого патриция - в дупелину пьяного представителя великой страны и многомиллионного народа. Не то, чтобы депутат совсем не держался на ногах, но его шатало так, как законы физики дергают качели на цепочках, после хорошего ускорения, полученного седлом этих самых качелей от пяты хулигана. Массивный квадратный заплывший жиром подбородок в рывке приподнялся с груди, стеклянные глаза скользнули по физиономии Гельмгольтца и тоскливо застыли на бейджике.
- А-на-толич, - сделал усилие вошедший, - я очень устал. Очень! А ты хороший мужи-и-ик. Я вижу. Ты мне сейчас б-бы-стренько... как сдать... И все... И можешь ехать домой. Анатолич, - депутат взмахнул руками и навалился на Гельмгольтца, - ты — хороший мужик! Я вижу! Давай! Давай! Го-во-ри! Как сдать... этот... этот гребаный эк-эк-замен?!
- Матерь божья! - прошептал Михаил Анатольевич, устремив взгляд в побелку потолка.
Пролетавший над Ленинским проспектом в секунду Гельмгольтцевского крика ангел не мог не увидеть того, что он увидел. А увидел он пришибленного разочарованием Гельмгольтца, стоящего посередине холла лицом к парадной двери, с трудом удерживающего сходного по комплекции уставшего охотника до знаний, невозмутимую туру из четырех парней в черном, бесстрастно наблюдающую за братанием учителя и ученика, возвышающегося в проеме двери сержанта с автоматом на ремне и помертвевшую Раису Анатольевну. Наверное, милосердный ангел все-таки связался по рации со старшим легионером Андрюхой и отдал ему приказание, поскольку Андрюха сделал длинный шаг вперед и, подхватив подмышки государственного деятеля, решительно сказал Гельмгольтцу:
- Господин Анатолич, давайте проследуем в залу и начнем занятия.
В след за Андрюхой длинные шаги выполнили и другие легионеры, и, вооружившись засыпающим депутатом, как тараном, заставили Михаила Анатольевича отступить в кабинет-библиотеку. Депутат был усажен в кресло, а Гельмгольтц получил новую команду:
- Приступайте!
- Но позвольте, к чему здесь приступать?! Он же ни черта не соображает!
- А-на-то-лич, - возразили из кресла, - я все слышу. Делай, хряк, что Андрей Сер-Сергеич тебе ве-лит! Понл?
Тем временем Андрей Сергеевич извлек из кобуры револьвер.
- Тема нашего урока, - воодушевленно сказал Михаил Анатольевич, - однородные члены, соединенные парными союзами...
Через десять минут Гельмгольтц перешел к знакам препинания в предложениях с обособленными членами. Андрей Сергеевич уставился на крайний правый плафон бронзовой люстры и в моменты упоминания Гельмгольтцем классиков XIX века, рефлекторно растягивал губы, подавляя зевоту. Со стороны кресла неслось одобрительное хрюканье.
- ...например, «Все смеющееся, веселое, отмеченное печатью юмора, было ему мало доступно»...
- Тань-нь-ка...
Михаил Анатольевич встрепенулся:
- Я процитировал Короленко. А вот у Паустовского...
- Тань-ка! Чё ты смеешься?! Достань мой кх-шелёк. Достань, тебе говорят!!! Мне надо... рас-расплатить-тить-ся с так-си-стом.
Михаил Анатольевич поднял печальные восточные глаза на Андрея Сергеевича, и в этом взгляде промелькнула вся скорбь и надежда племени Иоакова.
Легионер переместился к говорящему креслу, сунул лапу во внутренний карман пиджака утомленного депутата и извлек оттуда...
- Ваш кошелек, Николай Васильевич!
- Андрю-ха! Дай ему денег! Он зас-зас-лужил. Дай за члены! Он знает, какие быва-ют чле-ны... А-на-толич! Я очень устал сего-дня. Но ты — молод-цом, уважаю! Респект! Респект тебе от г-думы. Андрю-ха! Домой!
Невозмутимый Андрей Сергеевич приподнял Николая Васильевича с кресла.
- Ой-ой-ой! Как хочется писать! - пропел тонким голоском ученик и слуга народа, - Анатолич, Анатолич, где у тебя можно пописать?
7. Разбор полетов
- Михаил Анатольевич, - в дверях кабинета русского языка и литературы показалась белокурая голова секретарши Бесова, - зайдите к Игорю Леонидовичу на перемене. Только прошу, сразу после звонка. Не опаздывайте.
«Ох, как я сейчас к нему зайду, к паршивому бесу! Ох, как я сейчас!» - Гельмгольтц решительно шел по коридору, безжалостно втаптывая миллиарды молекул воздуха в испанскую плитку. Но хитрый Бесов уже поджидал Гельмгольтца за дверью. И не успел Михаил Анатольевич переступить порог, как атлетические клешни ИЛа оторвали гельмгольтцевы ноги от итальянского паркета и понесли во чрево директорских хором.
- Вы что ж себе позволяете, Михаил Анатольевич! А?! Да я вас сейчас из окна выброшу! Перестаньте дергать ногами! Садитесь и рассказывайте, как вы докатились до такой мысли опозорить меня и весь лицей!
- Что?! Что?! Опозорить лицей?!
- Мне звонил менеджер проекта, звонили из комиссии по надзору за подготовкой к депутатскому экзамену, звонили из комитета по образованию и даже из управления делами президента! На вас поступили жалобы!
- ЧТО?!
- И сразу от двух ваших учеников! Господи, и это после первого занятия. Вас же полгода инструктировали!!! Потратили кучу бабла, чтобы привить вам хорошие манеры... Я дал вам аванс, хотя это и не в моих правилах...
- В чем заключаются их претензии?
- Наконец-то, слышу разумные речи! Господин Сапегин... Знаете такого?
- Допустим. Чем он недоволен?!
- Написал, что вы не предоставили ему ни тетради, ни ручки, ни конспекта вашей лекции... Чай подали не достаточно крепкий.
- Ну, что вы! Ну, что вы, право! Он, что и про чай написал?!
- Михаил Анатольевич, я выдал вам 30 тысяч авансом! Ну, неужели, нельзя было купить тетрадей?! На что вы потратили деньги?
- Я сшил костюм...
- Я так и думал.
- Послушайте, забыл я про ручки и тетради. Я, честно сказать, полагал... наивно, что он все принесет с собой, как это делают нормальные ученики.
- Вас же инструктировали... Но это цветочки, по сравнению со второй жалобой...
- И что же там во второй? Туалетная бумага не достаточно мягкая?!
- А вы все-таки подтирали?.. Нет, про туалетную бумагу — ни слова. Насколько я понял, вы поступили гнусным образом. Вернее, вы поступили, как ничем не гнушающийся делец, как человек, стремящийся из всего извлечь мало-мальскую выгоду, как тот, кто ни на секунду не задумается о репутации лицея, когда перед ним замелькают бумажки с водяными знаками...
Гельмгольтц сжался.
- Ну, здесь вы склерозом не оправдаетесь!
- Не томите, Игорь Леонидович, в чем я виноват?! Может быть, удастся это списать на иудейские корни...
- Вы, вероятно, за небольшое вознаграждение, передали своего ученика Лошарёва Николая Васильевича, за которого вы, кстати, отвечаете как минимум головой... Так вот, вы вероломно передали своего ученика никому неизвестному, не прошедшему стажировки, не сдавшему фотографии и анализов, якобы учителю русского языка по фамилии Анатолич! А если этот Анатолич — вымогатель, собиратель жареного, не приведи Господь, журналюга?! Вы понимаете, что вы наделали?! Я полчаса выслушивал вопли менеджера проекта на тему подмены учителя? Он-то считает, что это Я сделал перестановку кадров... Ну, что вы на это скажите?
- Скажу, что Анатолич, дорогой Игорь Леонидович — это я. И вас заслуженно облаяли, потому что именно ВЫ предложили написать на бейджике, который я надел, согласно этикету, не мою настоящую фамилию, а мой псевдоним в виде отчества. И еще гордились своей выдумкой!
Бесов сморщил морду.
- Я очень надеюсь, - вскричал Гельмгольтц в припадке театральной ярости, - что после многочисленных жалоб, комитет исключит меня из состава репетиторов! И очень надеюсь, что вы, как порядочный директор, незамедлительно выплатите мне неустойку за сорванный по вашей вине контракт с государственной думой! Сто семьдесят тысяч и забудем этот кошмарный сон.
- Подождите, подождите, Михаил Анатольевич, куда вы разогнались? И Сапегин, и Лошарёв дали высокую оценку учителю, то есть вам, как педагогу. Поэтому никакой неустойки, идите и готовьтесь к следующему уроку, а я позвоню менеджеру и объясню, что в связи с непроизносимой фамилией, вы работаете под псевдонимом. Кстати, может быть, вам и для лицея воспользоваться э-э-э…