Лонг-лист 7-го Номерного конкурса Клуба Слава Фонд

1 Двое летом
Альба Трос
Начало лета ознаменовалось двумя событиями, о которых Алик узнал с интервалом в полчаса. Одним утром, где-то в половине седьмого его выдернуло из тяжёлого похмельного сна дребезжание телефонного аппарата. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он последний раз платил за услуги связи, и оставалось только удивляться, как его ещё не отрубили от сети. Звонил Дюша. Хриплым голосом он сообщил, что специальным указом правительства на неопределённый срок запрещалась продажа спиртного во всех магазинах страны, а также употребление алкоголя в ресторанах, распивочных и прочих подобных местах. Пробормотав несколько матерных слов, Алик положил трубку и двинулся к рассохшейся тумбочке, на которой возвышался сорокапятисантиметровый «Интергалактик». За время кризиса все ценные вещи давно перекочевали из квартиры в скупку, но за фирменный, зарубежного производства телевизор, подаренный братом ещё в прошлой жизни, хозяин готов был держаться до последнего. На экране курчавый, красномордый, с сальным взглядом министр пропаганды вещал о необходимости сохранять трезвость сознания перед лицом надвигающейся опасности. Алик представил себе крепышей в синем среди пустых полок ликёро-водочных отделов и выключил телевизор. Мысль его метнулась к шкафу на кухне, к одинокой бутылке, где после вчерашнего должно было остаться не менее трёхсот грамм. С минуту Алик в раздумьях переминался с ноги на ногу, а потом отправился в туалет. Из сливного бачка он достал прикреплённый скотчем к стенке свёрток, разложил на тахте купюры и зачем-то дважды пересчитал. Потом он отложил в сторону несколько бумажек и перевёл взгляд на оставшиеся. При должной экономии могло хватить на шесть-семь недель. Приблизительно столько же времени у них и оставалось до конца, исходя из расчётов Алика. Деньги принадлежали его брату. Два года назад, в благословенную докризисную эпоху, он оставил их на хранение перед отъездом в командировку на Запад. Тогда ещё никто и помыслить не мог о перевороте, закрытых границах и инфляции, превращавшей в прах то, что копилось годами. Командировка брата оказалась бессрочной. Алик знал, что не имел никаких шансов увидеть его снова, но продолжал хранить деньги с упорством обречённого. Утреннее сообщение лишило это всякого смысла. Покончив с подсчётами, он спрятал купюры на место и уже собирался набрать номер Дюши, когда телефон снова начал сотрясаться в конвульсиях. На том конце провода был Базз, с которым Алик занимался проведением электричества в недавно выстроенный особняк местной партийной шишки. Оказалось, что ночью особняк сожгли неизвестные, таким образом, у Алика отпадала необходимость отправляться на объект. Об оплате за предыдущие две с половиной недели работы, само собой, не имело смысла даже заикаться. Закончив разговор, Алик позвонил Дюше. Трубку взяла Марина. После последнего скандала на почве Дюшиной ревности и безденежья обоих они перестали жить друг с другом как муж с женой. Марина перегородила их комнату ширмой, в результате чего каждый получил по шесть метров жилого пространства. Они прекратили здороваться, в остальном же их отношения даже улучшились. По крайней мере, Марина не приводила в дом своих мужчин, а Дюша был избавлен от необходимости выслушивать упрёки по поводу запаха перегара по утрам. К Алику бывшая жена друга относилась прохладно, но без видимого отвращения, поэтому пообещала попросить Дюшу перезвонить, когда он вернётся после разгрузки вагонов. Следующие несколько часов Алик занимался разгадыванием кроссвордов в старом журнале. Телевизор он включил всего один раз. По всем четырём каналам обсуждали решение Совета Десяти, поставившего стране ультиматум. Правительство должно было открыть границы и дать свободу политическим заключённым, в противном же случае Запад собирался начать военные действия. В три раздался звонок. Алик изложил суть дела, и Дюша изъявил желание немедленно приехать. Появился он только через полтора часа. Где-то между периферией и центром доведённые до отчаяния изуверскими условиями труда медики перекрыли дорогу и стали жечь резину. На место приехали люди в синем и, поработав дубинками, разогнали собравшихся, оставив на асфальте несколько трупов. Движение транспорта парализовало, и Дюше пришлось добираться пешком. Не теряя времени, друзья отправились по адресу, записанному на мятой квитанции из обувной мастерской. Нужно было успеть вернуться до темноты, так как ходить ночью по городу давно стало небезопасным. Пока они тряслись в разрисованном убогими граффити вагоне трамвая, Алик рассказывал Дюше, как познакомился с владельцем объекта вожделения. Это было поздней осенью, в бесконечной очереди за маргарином. От скуки Алик разговорился со своим соседом. По виду типичный интеллигент, инженер или научный работник, тот по какой-то причине проникся к собеседнику доверием и рассказал о доставшемся ему от племянника чудо-аппарате. Племянника забрали в армию, хотя до призывного возраста ему оставалось ещё полгода, и он передал дяде свою главную ценность. Парня по случайности застрелили, на учениях кто-то перепутал холостые с боевыми. Интеллигент сказал, что готов был продать аппарат, и даже назвал сумму. На всякий случай Алик записал его телефон, хотя и сознавал, что таких денег не смог бы собрать никогда. Дюша слушал друга, наблюдая, как за стеклом проносились чахлые, иссушённые жарой деревья. Трамвай, нелепо размалёванное чудовище, привёз их на другой конец города. Они вошли в пропахший мочой и бедностью подъезд с зияющим, навеки остановившимся лифтом и поднялись по щербатым ступеням на восьмой этаж. На стук открыла, ничего не спрашивая, грузная неухоженная женщина с младенцем на руках. Ещё двое мальчишек лет четырёх-пяти цеплялись за её мощные бёдра. От захламленной прихожей со свисающими со стен полосами обоев несло такой бедностью, что хозяева могли вообще не закрывать двери, уходя из дома. На зов женщины появился интеллигент. Сутулый, с мешками под глазами и перхотью на воротнике спортивного костюма, он узнал Алика и как-то смущённо заулыбался. Алика кольнула мысль, что они опоздали, но интеллигент пригласил их пройти в комнату. Он действительно собирался отнести аппарат в скупку, и не появись они, сделал бы это в ближайшие дни. В комнате стояла раскладушка с наваленными на ней горами тряпья, колченогий стол и допотопный отечественный телевизор на подоконнике. К телевизору был подключён он. «Dreamcatcher-3000», игровая приставка с внутренней памятью, способной вместить до пяти десятков игр. Покопавшись в тряпье на раскладушке, интеллигент выудил из него два джойстика, подсоединил к приставке, протянул контроллеры друзьям и нажал на кнопку включения. Увидев заставку на экране, Алик и Дюша испытали настоящий экстаз.
Выйдя из многоэтажки, Алик с коробкой подмышкой отправился к трамвайной остановке, Дюше же предстояло пройти пять кварталов до стоянки автобусов, следовавших в его район. Искушение тут же приступить к освоению «Дримкэтчера» было невероятно сильным, но ночью Дюшу ждала разгрузка ящиков, поэтому испытание аппарата решили отложить до следующего дня. Дома Алик почти сразу отправился в постель, надеясь во сне убить отделявшее его от сладостного момента время. Спал он плохо, постоянно просыпался и ходил на кухню пить воду из-под крана. Дюша, мокрый и красный, явился к десяти утра. С вокзала он сразу отправился к Алику, пожертвовав заслуженным отдыхом после работы. Была проведена инспекция содержимого памяти приставки. Решили выбрать шесть игр с учётом того, что в среднем на прохождение одного проекта уходила неделя. За спиной у друзей были университетские коридоры и работа аналитиками в крупном банке, национализированном после переворота, так что кое-что в политике они понимали. По самым оптимистичным их прогнозам до начала войны оставалось два месяца, если же смотреть правде в глаза, то не более полутора. Сошлись на гоночном симуляторе, файтинге в древнегреческом антураже, двух стрелялках и мультяшной аркаде. Напоследок оставили «Мёртвую луну», венец творения разработчиков, с толпами зомби, умопомрачительным арсеналом оружия, логическими загадками и ночным городом, который нужно пройти до рассвета, чтобы успеть на корабль, увозящий немногих уцелевших после заражения. Игра была действительно сложной, и друзья рассудили, что могут и не успеть пройти её до конца, предпочтя перед этим насладиться другими проектами. Теперь большую часть суток они проводили на полу с прилипшими к ладоням джойстиками. Дюша по инерции продолжал ходить на работу, откуда шёл прямиком к Алику, недолго дремал на продавленной тахте и вновь возвращался к «Дримкэтчеру». Время,  которое Дюша тратил на загрузку и разгрузку составов, Алик использовал для походов на море, ритуальных прогулок, позволявших ему восстанавливать силы для продолжения виртуальных битв. Он выходил из дома с восходом солнца, когда на пляжах ещё не было толп горластых подростков в прыщах, с прилипшей к губам шелухой семечек и неумело сделанными татуировками на бицепсах и груди. Он приходил на побережье, недолго плавал в тёплой грязной воде и отправлялся в обратный путь. Каждый день он сталкивался с всё новыми признаками приближавшегося конца. Они были повсюду, в заколоченных дверях магазинов, в кучах мусора, гниющих у обочин, в лицах постовых, а однажды он видел плававшую в придорожной канаве дохлую собаку с чудовищно раздутым животом. В аллее, ведущей к пляжу, Алик встречал старика в затрапезного вида штанах и мятой рубахе, молчаливо протягивавшего прохожим путеводители по городу, который уже было не спасти. Болезненного цвета кожа старика туго обтягивала его лысый череп с двумя хохолками седых волос, торчавших как уши летучей мыши. Однажды Алик, повинуясь неясному импульсу, протянул старику какую-то мелочь. Тот, не издав ни звука, сунул Алику в руку брошюру и, покачиваясь, побрёл дальше, даже не взглянув на деньги. Потом он исчез. Проходя по аллее, Алик представлял, как худые ноги старика в нелепых брюках торчат из дверей ванны, куда он зашёл, но так и не нашёл сил выйти. В начале июля Алика едва не избили прыщавые парни в татуировках. Они шли ему навстречу в компании своих похожих на молодых свиноматок подруг. Кто-то громко прокомментировал внешность Алика, тот сделал вид, что не расслышал, прибавив шаг. Внезапно за его спиной раздалась матерная брань и топот ног. Не оглядываясь, Алик бросился прочь. Он бежал, изо всех сил напрягая отвыкшие от физических нагрузок мышцы ног, понимая, что если его догонят, дело не ограничится только царапинами и синяками. Лишь очутившись на людной площади, он позволил себе остановиться и долго стоял, прислонившись к столбу, с выпрыгивающим из груди сердцем. Днём он рассказал о случившемся Дюше, когда они закончили прохождение стрелялки, предпоследней в списке запланированных игр. На очереди оставалась только «Мёртвая луна». Дюша поразмыслил несколько секунд и заявил, что они не могли позволить себе тратить время на что попало. На следующий день он не пошёл на вокзал. Судя по новостям, которые друзья смотрели, ненадолго отрываясь от джойстиков, времени у них действительно оставалось всё меньше и меньше. «Луна» оказалась настоящим шедевром. Алику и Дюше предстояло спуститься на первый этаж кишащей зомби высотки, решить ряд загадок, чтобы спасти прячущуюся в подвале журналистку, убить её на спортплощадке, когда она всё же заразилась, выжить в огромном торговом центре, добраться до подземного паркинга и на машине доехать до пристани, где ждал корабль. Отныне друзья прерывались лишь на короткий сон, походы в ближайший магазин и еду. Питались они лапшой быстрого приготовления, дешёвыми сосисками и яблоками, запивая всё это водопроводной водой.
Утром десятого дня, прошедшего с того момента, как они принялись за «Мёртвую луну», шёл дождь. Алик проснулся раньше друга и несколько минут лежал, прислушиваясь к шуму воды. Окно в кухне было открыто, и квартиру наполняла прохлада, столь желанная после долгих дней духоты. Впрочем, Алик её даже не заметил. Накануне они сохранились перед самым въездом на пристань. По всему выходило, что их ждала схватка с боссом игры, после которой они смогут попасть на судно. Алик встал с тахты, подошёл к скрючившемуся в кресле, постанывающему во сне Дюше и потряс друга за плечо. Дюша открыл глаза, обвёл комнату мутными глазами, встал и нетвёрдым шагом направился к приставке. Битва с боссом, омерзительным антропоморфным мутантом, покрытым наростами и разбрызгивавшим во все стороны ошмётки плоти, заняла более двух часов. Никогда ранее ни Алик, ни Дюша, в своё время завсегдатаи игровых клубов, не сталкивались со столь сильным противником. Монстр, игнорируя выстрелы из дробовика и шквальный огонь винтовки, раз за разом повергал героев на землю. Наконец, друзья методом проб и ошибок выработали правильную стратегию. Пока Алик отвлекал босса, бегая по причалу и периодически стреляя, Дюша забрался на крышу дома начальника порта, взял там возле трупа спецназовца базуку и всадил снаряд в спину монстра. Босс разлетелся в фейерверке джибзов, и одуревшие от схватки братья по оружию увидели своих героев садящимися на борт судна. Корабль отчалил, оставляя за собой умирающий город, и по экрану побежали имена разработчиков. Алик встал, прошёл в кухню, вернулся с бутылкой, к которой так и не притронулся с того памятного дня, и разлил жидкость по стаканам. Друзья чокнулись и опрокинули в себя водку. Где-то на побережье раздался взрыв, и стёкла задрожали в оконных рамах. Совет Десяти, не дождавшись выполнения условий ультиматума, отдал приказ о начале бомбардировки. Алик устало посмотрел на Дюшу, тот пожал плечами и потянулся за бутылкой.


2 Однокласснице Вере
Михаил Гадомский
По детски выпятив нижнюю губу, она дунула на непослушную челку, которая как пушинка взлетела и вместе с ней взлетело и упало в бездну, Мишкино сердце.
Вера выпорхнула к доске, взяла мел, который повинуясь миниатюрной ручке залетал как бабочка по грифельной доске оставляя за собой убористые строчки.
Движением балерины она завела свободную руку за спину открытой ладонью к классу. Сердце вернулось на место и двойным ударом стукнуло в груди. Голова закружилась и его повело как от выпитой стопки холодной водки, заставляя держаться за теплую крышку парты.
Он смотрел на нее боясь моргнуть, чтоб не пропустить ни один миг этого обворожительного мелового танца.
        Резкая трель звонка, дефибриллятором вернула в действительность. Так захотелось остановить мгновение, отогнать страх необратимости жизни.
        Это волшебное чувство Михаил испытает ещё и ещё. Когда на зорьке в замершей на рассвете тундре, он выстрелит дуплетом по тянущему к полярному побережью красавцу гусю и тот осёкшись в своем полете, вскрикнув, на скорости ударит грудью в облака, отраженные озерной гладью разбив их на тысячи брызг. И ухнет в очередной раз сердце, кровь ударит в виски и забьется вновь эхом утреннего дуплета, прокатившимся по седым вершинам Урала.
         Тах-Таххх!!!
         Тундра вдруг оживет и зазвенит ручьями как школьный звонок зовущий на праздник жизни.
         Пройдет три десятка лет и он вновь встретит её такую же светлую, красавицу и умницу с материнской тревогой и теплом в глазах. Теперь ее красота не бьет картечью, а струится из них и так же пьянит, не отпуская как легкое Абхазское вино, когда пьешь его медленными глотками и не можешь оторваться еще и еще, ощущая тонкое послевкусие спелого граната.
         И сердце вновь гулко стучит как в горах, когда вышел опаленный отряд ОМОН из ущелья, скинули бойцы тяжелую ношу. Стоит Мишка и не может оторвать взор от небольшого водопада, что с высокой скалы бьет о камни переливаясь в вечерних солнечных лучах. Струи разбиваются в пыль принося живительную влагу и теплеет душа.
        Ещё мгновение, она попрощается и упорхнет домой к детям унося с собой прохладу ущелья, Шатой.



3 Донор
Графоман Себастьян
- Мы сделали всё возможное, - любит говорить мама, - но Богдан же не виноват…

После этой фразы она шумно, с присвистом всхлипывает и вытирает платочком сухие глаза. Глаза у мамы давно сухие, сколько Богдан ее помнит. Наверное, запасы слёз иссякли, оставив после себя вечную красноту.

Мама от Богдана ничего не скрывает.

- Ты должен знать правду, - говорит она.

И рассказывает, рассказывает… Изо дня в день, чтобы Богдан не забыл.

Раньше у мамы с папой был сын Тарасик. Тарасик заболел и нуждался в трансплантации костного мозга. Подходящего донора не было, время стремительно утекало, Тарасику становилось всё хуже. И мама с папой решились.

Когда родился Богдан, оказалось, что он донором быть не может: анализы показали несовместимость. Мама с папой решили попробовать еще раз, но Тарасик не дождался. Третью беременность за ненадобностью прервали.

- Может, так даже лучше, - вздыхает мама. – Тот хоть родиться не успел…

Она уверена, что и вторая попытка не увенчалась бы успехом. Богдан понимает: мама убедила себя, что Тарасику не суждено было выжить. Она считает, что в чем-то провинилась и справедливо наказана. Это помогает ей смириться с реальностью.

А папа на Богдана никогда не смотрит. И Богдан понимает, что виноват именно он. Он облажался, он не смог спасти брата.

Однажды в школе рассказывают об избиении младенцев Иродом. День памяти приходится почему-то на день рождения Богдана, и он вынужден слушать рассуждения учительницы о невинности детей. Она уверяет, что люди рождаются безгрешными, но это неправда. Богдан, например, сразу был братоубийцей.

А дома мама рассказывает, привычно мусоля уголки глаз платком:

- Мы же тебя не просто так Богданом назвали, мы думали, нам Бог тебя дал, чтобы спасти Тарасика… Но ты не виноват. Ты ни в чем не виноват.

Богдан молчит, а мама продолжает:

- А как мы радовались, когда ты родился… Мы думали, кончились наши мучения, выздоровеет Тарасик. Да…

Она судорожно всхлипывает и умолкает.

Папа домой приходит поздно и сразу же запирается в спальне.

Богдан тоже при первой же возможности сбегает к себе. Его комната – бывшая кладовка. Там есть место только для узкой кровати и откидного столика, за которым Богдан делает уроки. Всё его немногочисленное имущество разложено по полкам, занимающим одну из стен. В комнате невозможно ходить по полу, его попросту нет. Открываешь дверь – и сразу же влезаешь на кровать. Поэтому к Богдану в комнату никто не заходит. 

Мама предпочитает целыми днями сидеть на кухне и мусолить в руках кофейную чашку. Ближе к вечеру она перемещается в большую комнату, смотрит телевизор и перебрасывается парой слов с Богданом. Когда Богдан от нее сбегает, она ненадолго заходит к папе, если дверь не заперта. А ночи проводит в спальне Тарасика. Богдан иногда заглядывает туда и видит спящую маму, свернувшуюся калачиком на детской кровати. Мама обнимает какую-нибудь из огромных Тарасиковых игрушек, а в окно на нее сочувственно смотрит луна. В комнате Тарасика есть окно.

Иногда Богдан болеет и не ходит в школу. Мама не любит сидеть дома в его обществе и обязательно сбегает куда-нибудь, а Богдан тайком прокрадывается в комнату Тарасика и садится на широкий подоконник. Окно выходит на ту же сторону, что и подъезд, поэтому он видит, когда мама возвращается, и успевает уйти.

Во дворе раньше был магазин – такая уродливая низкорослая постройка с плоской бетонной крышей и унылым кафелем на стенах. Магазин переквалифицировался в парикмахерскую, нотариальную контору и пункт приема стеклотары. По вечерам под крышей собирались наркоманы, а по утрам толстая дворничиха выметала за ними использованные шприцы. Наркоманы сменились алкоголиками, а шприцы – бутылками. Потом и они сменились – подростками, окурками и презервативами. В последнее время всё смешалось. По ночам под бетонной крышей тусили все подряд, а днем здание пустовало. И дворничиха перестала убирать бутылки, шприцы, окурки и прочий мусор.

Богдан все равно часами смотрит в окно.

Однажды он замечает, что дверь уже не заперта на засов, хотя по-прежнему закрыта. А во дворе возле заброшенного магазина появились разнокалиберные ящики, явно изображающие стол и стулья. Больше ничего не происходит.

То есть происходит, наверное, но позже, когда Богдану приходится возвращаться к себе. И он горько сожалеет, что в кладовке нет окна. Впрочем, если бы оно было, то выходило бы на мусоропровод.

А потом Богдан выздоравливает и каждый день исправно ходит в школу. Заболеть снова не получается.

По выходным папа всегда дома, поэтому Богдан не решается заходить к Тарасику. А окна большой комнаты выходят на другую сторону, там только шоссе и бесконечный поток машин. Иногда Богдану хочется открыть окно и нырнуть прямо туда, в это бурлящее море, но подоконник заставлен цветами, которые мама не разрешает трогать. Богдан и так виноват в смерти Тарасика, он не хочет огорчать маму еще и разоренным цветником.

Мама всё чаще срывается и орет на Богдана противным надтреснутым голосом. Она могла бы и не орать, он и так знает, что всё делает неправильно.

Но мама никогда не говорит вслух, что Богдан виноват в смерти Тарасика. Она просто обвиняет его во всем остальном. Неужели трудно было догадаться вынести мусор? Каким тупицей нужно быть, чтобы надеть черные джинсы вместо синих? Какого черта налоговая не отвечает на звонки, это же срочно?

Потом мама затихает, смотрит вдаль и заводит привычную пластинку, вытирая невидимые слёзы:

- Прости. Ты не виноват. Тебе просто не понять, что это такое – материнское горе… Но это я во всем виновата.

Однажды Богдан слышал, как папа сказал ей почти то же самое:

- Это всё ты. Не могла нормального родить?

Богдан знает, что речь о нем. Это он неправильный, его костный мозг не подошел Тарасику.

Богдана всё больше тянет в комнату Тарасика. Он сочиняет, будто школу закрыли на карантин из-за ветрянки, и остается дома. Мама ни на секунду не сомневается в его словах, у нее нет сил и желания сомневаться. Она просто обреченно вздыхает, споласкивает свою несчастную кофейную чашку и начинает собираться.

- Я бы с тобой посидела, но мне надо на почту, за хлебом и к нотариусу, - говорит она.

- Ничего, я как-нибудь сам, - говорит он.

Оба облегченно выдыхают. Мама, прихватив книгу, отправляется в ближайшее кафе, а Богдан – в комнату Тарасика.

Возле заброшенного магазина всё так же стоят ящики. На большом, изображающем стол, разложены карты, а на маленьких сидят бомжи. Богдан их с жадностью рассматривает, ощущая себя хозяином этого зрелища. Вот он, его личный мир, о котором никто не знает. Его окно.

Со стены на него смотрит портрет Тарасика, но портрет никому не расскажет, он мертвый. У Тарасика на фото как раз такой взгляд, о котором любят писать газетчики: «Он предчувствовал свою смерть…» Раньше Богдан боялся этой фотографии. Ему казалось, что однажды грустный Тарасик явится к нему ночью и…

Но месть загубленного брата оказалась страшнее. Он позволил убийце жить.

Богдан не сомневается, что проживет очень долгую несчастливую жизнь, но и этим не искупит своей вины.

А между тем к бомжам приближается какая-то хромая фигурка. Это беспризорник, Богдан таких видел на рынке. Говорят, они воруют и нюхают клей.

Беспризорник останавливается возле импровизированного стола и протягивает бомжам пакет, полный бутылок. Богдану даже слышен звон. Бомжи машут в сторону магазина. Беспризорник пытается зайти, но дверь вырывается у него из рук и сильно хлопает, чуть не придавив собой щуплое тело. Беспризорник неожиданно для Богдана разражается заливистым хохотом, а один из бомжей поднимается, открывает дверь и придерживает ее одной рукой, а второй ободряюще хлопает беспризорника по плечу. Пока тот исчезает в недрах магазина со своим звенящим пакетом, Богдан успевает проникнуться чувством симпатии, зависти и жалости. Беспризорника он мысленно нарекает Витей в честь хромого мальчика из сказки. И тут же начинает мечтать о том, как спасет его. Насобирает денег на лечение, устроит в школу… А может, Вите нужен костный мозг?

Вечером звонят из школы и спрашивают, что с Богданом.

Мама орет. Потом леденеет и равнодушно говорит, что даже не удивлена. Всё это – одна большая ошибка. Нужно было сразу смириться с болезнью Тарасика, а они попытались обмануть Господа – и вот результат.

Наконец она стучится в бывшую супружескую спальню. Стучится долго, угрожает выломать дверь.

- Исполни наконец свой долг, - требует она.

Наконец папа понимает, что она не отстанет. Он открывает дверь, равнодушно снимает ремень и исполняет долг.

Спрашивает:

- Довольна?

И снова уходит.

Богдану почти не больно. Когда мама кидается чем попало, бывает намного хуже.

После этого вечера мама почти не разговаривает с Богданом. Даже не трет глаза платочком, просто молчит и думает.

А однажды вечером Богдан слышит приглушенные голоса в спальне. Начало разговора слишком тихое, ни слова не разобрать. Но потом в воздух взвивается визгливая мамина реплика:

- Уж ты-то его должен любить больше!

Папа отзывается равнодушным вопросом – просто потому, что в ответ на мамины обвинения лучше не молчать. И мама наконец торжествующе пронзает его своим единственным и долго оберегаемым козырем:

- Потому что Тарасик был не от тебя.

Мама тут же жалеет о сказанном, пытается взять свои слова обратно, но беда в том, что она не соврала. И папа, разумеется, не может развидеть правду, которой почему-то раньше не замечал.

Богдан тихонько открывает дверь своей кладовки, бесшумно скользит в большую комнату и начинает аккуратно переставлять цветы с подоконника на стол. Поток машин поредел, красиво нырнуть в него не получится. Но это не имеет значения.

В спальне визжит, хрипит и затихает мама. Богдан не хочет думать о том, что там происходит. По коридору проходит молчаливая тень. По тому, как равнодушно и спокойно закрывается дверь, Богдан понимает, что это ушел папа. Он понимает также, что и ему всё равно.

Но что-то другое не дает ему покоя, звенит напряженно в голове и наконец прорывается в сознание. Витя.

Может, мама родила Богдана для того, чтобы кто-то спас Витю? Может, ему всё же суждено однажды стать донором? Для чего-то же он родился…

Богдан понимает весь абсурд своих размышлений, но ставит цветы обратно. Он чувствует, как в нем рождается человек со смыслом жизни, с планами на будущее. Только одно остается между новой и старой жизнью.

Нужно войти в родительскую спальню, увидеть и принять то, что осталось там, за дверью. Что бы это ни было.



4 Прощение
Графоман Себастьян
***
Солнце начинает светить сильнее, как всегда во второй половине дня. Игорь полностью закрывает жалюзи, и комната погружается в полумрак.
Жалюзи опущены всегда, в большом городе никто не застрахован от соседского бинокля. Но иногда Игорь всё же чуть приоткрывает их. То ли скучает по дневному свету, то ли боится ослепнуть. Причина, какой бы она ни была, исходит от тела Игоря, потому что разум твердо решил: ему всё равно. А тело глупое, живучее. Отказывается просто так взять и умереть, думает, что еще на что-то сгодится.
Скоро придет с работы мать. Игорь рад, что на пути к окну стоит его кровать. Матери ни разу еще не удавалось опередить его и поднять жалюзи. Раньше она зажигала свет, но теперь Игорь выкручивает лампочки. Мать тайком вкручивает новые. Наверное, по ночам, когда он спит. Но вряд ли она включает свет, чтобы на него посмотреть, а если и включает, то умудряется при этом не потревожить Игоря. Ну и пусть.

***
Жанна работает в доме престарелых. Она ненавидит свою работу и ненавидит ночные дежурства, но работает только по ночам. Так ей проще. Днем она спит, а ближе к вечеру с трудом встает, приглаживает лохматые волосы, ломкие от навязанного им золотистого цвета, и идет забирать детей из садика и школы. Вываливает на тарелки комья стылой каши и достает из холодильника вино. Бокал вина и сигарета, пока дети едят. Сама не ест, худеет. Потом уроки, подзатыльники, слезы. «Я плохая мать!»
Старшего никак не заставить помыть посуду, младшие скачут по кровати, отказываясь ложиться спать. Стиралка опять сломалась. Макс вернется – посмотрит. Собака под шумок залезла на стол и вылизала тарелки, может, и не мыть их вовсе?
Дети спят. Собака спит. На ковре лужа, собаку забыли выгулять. Ну и ладно, пусть. Макс вернулся. Жанне пора на работу.

***
Иногда мать заводится и часами орет, причитает. Игорь не слушает. Он и так знает, что она о нем думает.
- Что ж ты насмерть-то не убился, наказание мое, назло матери покалечился, всю жизнь на моем горбу сидеть будешь, в могилу меня загонишь, кто ж о тебе заботиться будет, не стерпел материного счастья, лишь бы назло, весь в отца, ты думаешь, у тебя лицо уродливое, а у тебя не лицо, у тебя душа, за что, за что ты меня так мучаешь…
Игорь засовывает голову под подушку и лежит так, пока мать не уйдет. Голос становится громче, и тогда Игорь прижимает подушку сильнее. Когда-нибудь он там задохнется. Хорошо бы.
Но это бывает нечасто. В обычные дни мать просто приносит в комнату поднос с едой и уходит. Она не задерживает взгляд на Игоре, не силится разглядеть его в полумраке. И правильно, на что там смотреть?

***
Жанна рывком поднимает очередного немощного старичка и усаживает почти невесомое тело в инвалидное кресло. Она сильная, очень сильная. Кость широкая, мускулы накачаны – не в спортзале, а тысячами вот таких старичков.
Раньше Жанна работала с психическими. Давным-давно, еще до Макса. Почти два года назад. С некоторыми из них у нее были особенные отношения. Жанна не любит об этом вспоминать.

***
Мать работает фельдшером на «скорой». Когда-то давно, когда у Игоря была только уродливая душа, он подслушал, как мать рассказывала Валентину про самое поганое, что может случиться на работе: несчастный случай в метро. Тогда отключают электричество, и вся бригада лазает под вагонами, собирая куски. Отогнать поезд с места происшествия нельзя, нельзя продолжать движение, пока на рельсах человек. Хотя человека уже и нет.
Иногда Игорь представляет себе, как мать приезжает на вызов и собирает под вагонами куски, постепенно складывающиеся в его собственное тело. И долго, мучительно долго не может найти какой-нибудь затерявшийся фрагмент, прилипший к вагону.
Но Игорю не хватит мужества, он сам прекрасно понимает. Его глупое тело уже выжило один раз, порвавшись в клочья при близком знакомстве с арматурной сеткой, так что же ему помешает продолжать жить без рук и ног?
Нет, это всё так, фантазии.

***
На выходных Жанна питается исключительно бананами. Она худеет. От диеты и противозачаточных она стервенеет, но терпит. Терпят и дети. Макса по выходным не видать. Он в гараже.

***
Когда мать уходит на работу, Игорь включает ноутбук. Он целыми днями играет в браузерные игры. Это отвлекает и успокаивает. Мать об этом знает. Раньше она пыталась заставить Игоря заниматься, но постепенно сдалась. Зачем ему учиться, если он так и не выйдет никогда из своей комнаты? Будет сидеть на материной шее, пока один из них не умрет. Иногда к Игорю засылают врачей, но он и от них прячется под подушкой. Нечего там смотреть.
Игорь никому не показывает свое лицо. И сам на него не смотрит, зачем? Он и так помнит.
Зеркал в его спальне нет. И в ванной тоже. А в остальных комнатах Игорь не бывает.

***
Примерно раз в неделю Жанна позволяет себе напиться. Тогда она вспоминает молодость. Но не первую любовь, не подвенечное платье и не что там еще полагается вспоминать. Нет. Перед глазами Жанны – мамина квартира. Мама уехала в командировку на неделю. Сейчас или никогда. Нужно всё сделать в первый же день, чтобы успеть оправиться. Жанна пьет водку прямо из бутылки. Ее мутит, но надо пить дальше. Раздвинутые ноги, верная подруга Таська с длинной спицей в руках. Таська умеет, она уже помогла Алине. Всё прошло гладко, без осложнений.
Жанна до сих пор представляет себе, как острие спицы рвет крошечное тельце, царапает лицо. Почему-то страшнее всего именно это. Они не только убили, но сначала изуродовали его.
«Всего лишь кусок мяса, он и боли еще не чувствует», - утешала ее Таська.
Но Жанна знает, что это ложь.

***
Ноутбук нужен Игорю не только для игр. Там у него еще и нормальная жизнь. Соцсети – хорошая штука, там можно на людей посмотреть, а себя не показать.
Впрочем, Игорь честен. Он носит имя Урод. И вместо аватарки у него черный квадрат, а мог бы поставить какого-нибудь смазливого актера.
Урод никогда ничего не «лайкает» и ни с кем не переписывается. Он ходит молча и смотрит, смотрит…
Вот скейтбордист Колян. Он – лучший друг Игоря в его нормальной вымышленной жизни. Игорь смотрит фото, читает посты и воображает себя рядом с Коляном.
А вот Катя. Она не девушка Игоря даже понарошку, нет. Но она очень ему нравится. Наверное, когда-нибудь он ей признается. Не на самом деле, конечно, а в мечтах.
А вот – Счастливая Мама. Этого Игорь стыдится больше всего. Счастливая Мама – его воображаемая мама. Сияющая, действительно счастливая… На фото она в окружении своих детей. Их четверо: трое мальчиков и одна девочка. Есть еще один, самый старший. Это Игорь. Его на фото не видно, но это, конечно, только потому, что он – фотограф.
Счастливая Мама пишет: «Пусть у моих детей нет айфонов и брендовых шмоток, зато у них есть любящая мать».
Игорь соглашается. Мысленно пририсовывает себя к фотографии, на которой Счастливая Мама с детьми кормит уток.
Счастливая Мама – женщина современная. У нее пять сережек в правом ухе и татуировки на плечах. На правом – кошка с выгнутой спиной, на левом – скорпион. И четыре сердечка с именами. На левом плече – Станислав и Аурика, на правом – Яромир и Арсений. Игорь воображает, что есть еще пятое, с его именем. Его просто не видно под одеждой.
Колян, Катя и Счастливая Мама друг друга не знают, единственное связующее звено – их воображаемый друг, возлюбленный и сын.
Игорь ни за что на свете никому не расскажет об этой своей жизни. Да и некому рассказывать.

***
Жанна бросает Макса. Надоел. Хочется влюбленности, новизны и блеска. Рутина сводит с ума. Банановая диета дала плоды, Жанна похудела на два размера. Она всегда худеет заранее.
Старший сын курит «травку» и не ночует дома. Жанна разыскивает его в местном притоне и за ухо тянет домой. Занявший место Макса Денис негодует и обещает выгнать наркомана на улицу. Жанна заставляет сына поклясться, что подобное не повторится.
Скорей бы выросли и разъехались дети, ведь так хочется новизны и влюбленности. Жанна садится за стол и вынимает калькулятор. Вся зарплата уходит на оплату счетов. Съехаться бы с Денисом, чтобы помогал материально. Он скучный и плохой любовник, но ей бы выжить, не обанкротиться, не оказаться на улице с детьми. Пусть пока будет Денис, а Жанна продолжит худеть и искать. Ее не сломишь, нет.

***
Игорь вспоминает, как впервые увидел свое новое лицо.
- Это ничего, скоро станет лучше, - поспешно сказал врач. – Постепенно разгладится…
Что разгладится? Каким образом? Шрам оттянул уголок рта и съел половину и без того впалой щеки.
- Зато зубы больше не торчат, - утешила его мать. – Когда тебя привезли, вся челюсть наружу была.
Мать вытолкала его в школу на следующий день. Игоря не дразнили. От Игоря шарахались. Он высидел только один урок. Математичка старательно отворачивалась первые пять минут, а потом велела классу заниматься самостоятельно и сбежала в учительскую. Игорь тоже сбежал, только домой.
Иногда пальцы Игоря сами принимаются блуждать по щеке, ощупывая шрам. Они привыкают к ощущениям, но Игорь отдергивает руку. Он не хочет привыкать.
Мать думает, что он назло ей прыгнул. Пусть думает. Иногда Игорю хочется включить свет и заставить мать смотреть. Но ее таким не напугаешь. Она видела слишком много обезображенных трупов. У нее этот шрам вызывает только досаду и раздражение.

***
Жанна просыпается. Надо идти за детьми. И выгулять собаку. И купить продуктов. И постирать белье. И помыть посуду. Старшего не заставишь, нет его. Денис выгнал. Да и пускай, одним ртом меньше.

***
- Ненавижу тебя, что ж ты не сдох, житья от тебя нет, - говорит мать тусклым голосом. – Валентин из-за тебя ушел, всё из-за тебя.
Игорь молчит.
Когда мать наконец уходит, он еще какое-то время лежит с закрытыми глазами и обдумывает варианты самоубийства. Почему он до сих пор цепляется за жизнь? Его присутствие всем только мешает. Матери, Валентину, даже несчастной математичке.
Мать говорит, что он специально прыгнул. Но она знает, это случилось из-за Валентина. И теперь Валентину нет дороги назад, у матери свой кодекс чести. Она так и будет плакаться и проклинать Игоря, пока кто-то из них не умрет. Для всех лучше, если умрет Игорь. Тогда можно будет сочинить красивую легенду о неустойчивой психике (да и легенду ли?) и попросить Валентина вернуться. Может быть, они даже родят себе новых, нормальных детей… Игорю становится очень жаль себя. А это – верный признак того, что самоубийства и сегодня не будет.
Он раскрывает ноутбук и бежит к Счастливой Маме. «Сынок, я всегда с тобой. Я буду любить тебя, где бы ты ни был, что бы ты ни делал. Даже если ты заблуждаешься, я не брошу тебя», - пишет Счастливая Мама.
Игорь пораженно мигает. Ему кажется, что слова обращены именно к нему, хотя это всего лишь статус. Счастливая Мама обожает менять статусы. Иногда она пишет по несколько штук в день:
«Одни пятерки! Обожаю тебя, Аурика!»
«В кондитерской с Арсением. Выбираем торт для Яромира». И фото улыбающегося малыша на фоне сладостей.
«Я обещала себе, что не буду похожа на свою мать. И вот она я, полюбуйтесь: разбираю пылесос в поисках кусочков «Лего»!» Фото пылесосного мешка.
«Современное искусство в коридоре». Фото огромной конструкции из обуви, кубиков и книг.
«Дети – счастье».
«Мамин помощник!» На фото – подросток (Игорь знает, что это Станислав), моющий посуду.
В последнее время новых статусов не было. Видимо, Счастливой Маме было не до того. Может, кто-то из детей заболел. Или много работы. А теперь – вот это…
Игорь раскрывает окно и приподнимает жалюзи. Чуть-чуть. Теплый весенний воздух уносит тяжелый осадок, оставшийся от визита матери.

***
Жанна пьет вино. Много вина. Знакомая помогла ей с больничным. Это очень кстати, потому что у Жанны нет сил идти на ненавистную работу. Собака, которую никто не выгуливает, грустным калачиком свернулась на ковре. Дети… Надо забрать детей. Надо. Надо… Но не сейчас, чуть попозже. И Жанна наливает себе еще вина.

***
Игорь не закрывает окно. И не мешает своим пальцам ощупывать шрам. Пусть всё идет своим чередом. Он ощущает легкость и даже что-то сродни радости.
Игорь что-то слышит и поднимает голову от ноутбука. В узкое пространство между жалюзи и подоконником запрыгнуло солнце. Лучистое, ярко-оранжевое солнце оказывается котом.
Кот непринужденно залезает на Игоря и дружелюбно бодает его, чиркнув мокрым носом прямо по шраму. Восторженно мурлычет и бодает еще раз. Игорь гладит кота по выгнутой спине. Солнце заполняет комнату, хотя на улице уже почти темно.

***
Жанна с трудом встает с кровати. Ее мир расплывчат и приглушен. Кажется, сегодня выходной, дети должны быть дома. Но где же они, дети? Ах да, она же так и не забрала их из школы и садика.

***
Игорь выходит из ванной и причесывает мокрые волосы. Они стали такие длинные… Игорь проводит рукой по подбородку. А вдруг у него уже и борода начала расти, а он не заметил? Но нет, бороды пока не наблюдается. Игорь одевается, стараясь не думать. Мать уехала к тетке, она не узнает, если Игоря постигнет неудача. Можно будет притвориться, что ничего не было.
Игорь говорит себе, что пойдет искать кота. Просто пойдет искать кота. Шрам старательно изгнан из сознания. Игорь – обычный человек, который должен разыскать друга.
Кот, конечно, и сам придет ближе к вечеру, но Игорю хочется увидеть его прямо сейчас, утром.
Игорь представляет себе, что Счастливая Мама возится на кухне, а сам он идет гулять с Коляном. Может быть, ему даже повезет увидеть издалека Катю.
- Пока, мам! – кричит Игорь, проходя мимо кухни. И поскорее выскакивает на лестничную клетку, чтобы не услышать, как пустая квартира отзывается молчанием.

***
Жанна вытирает опухшее от рыданий лицо. Денис ушел. Детей забрали. Есть только несчастная собака, которую Жанна даже не кормила со вчерашнего дня.
Жанна варит собаке овсянку. Собака благодарно ест.
Тамара Григорьевна говорит, всё не так плохо. Детей вернут, как только Жанна возьмет себя в руки. Надо бросить пить. И начать работать. И записаться к психоаналитику. И перестать видеть сны о зародыше с обезображенным лицом. Почему он стал возвращаться всё чаще и чаще? Почему не дает покоя?
Надо взять себя в руки.
Или просто купить еще вина. Деньги пока еще есть.
Жанна идет в магазин.

***
Игорь идет по тротуару. Солнце беспощадно светит на него. Игорь пытается сосредоточиться на коте. Улицы безлюдны. Это хорошо и плохо одновременно. Скорей бы увидеть кого-нибудь, поймать взгляд, прочитать в нем отвращение – или безразличие? Игорь одергивает себя. Вот он идет, обычный человек, сын Счастливой Мамы, друг Коляна, безнадежно влюбленный в красавицу Катьку. На что тут смотреть окружающим?
Из-за угла выходит парочка. Оба болтают и даже не задерживают взгляда на Игоре.
Игорь вдохновляется и решает зайти в магазин. Потом останавливается. Поворачивается, чтобы уйти, и замечает женщину. Взгляд цепляется за ее татуированную руку. Кошка и два сердца. Яромир и Арсений.
Игорь замирает в панике. Потом вспоминает, что женщина не может его узнать.
Это – Счастливая Мама? В жизни она толще и мощнее, чем на фото. И цвет лица у нее хуже. Но главное – не это. Главное то, что она не выглядит счастливой.
Как же так?
Как же так?..

***
Жанна подходит к магазину. Ни на кого не смотрит. Сейчас она будет иметь замечательный вид: с утра войдет, сверкая опухшей рожей, и купит только вино. Вот и всё, будем честными. А кого стесняться…
Вдруг Жанна видит его. Подросток с кривой ухмылкой смотрит на нее во все глаза. Чего надо? Жанна замирает и тоже смотрит. Не может быть. Так не бывает.
Да нет, не может быть. Просто совпадение. Для того комочка мяса всё кончилось на полу в маминой гостиной. А это – просто чужой мальчик. Со шрамом через всё лицо.
Жанну трясет.
Игорь подходит к ней. Каким-то образом она его узнала. Так не бывает, но он уверен, что она всегда о нем знала.
Ему не хочется верить, что эта явная алкоголичка и есть Счастливая Мама. Но даже если и так, это ничего не меняет. Игорь просто обязан ей это сказать. Но как?
Наконец он делает шаг вперед.
- Вы спасли мне жизнь, - говорит Игорь. – Спасибо вам.
И уходит, не дожидаясь ответа.



5 Удачная охота
Нина Гаврикова
 Удачная охота

Когда Таня принесла маленький пушистый комочек в дом, его долго и тщательно разглядывали. Восторгам не было предела! В коробке находилась очаровательная леди. С огромными выразительными глазами, цвет которых понять было невозможно: то ли голубые, то ли голубо-серые. Окрас у кошечки чёрный, на мордашке выше носа светилось белое пятнышко. Белоснежная манишка на груди. На передних лапках будто обуты светлые тапочки, а на задних – сапожки. Кончик хвоста тоже оставался белым.

Супруги, недолго думая, приняли решение назвать пушистую кошечку Баска. От старого русского слова «баско», что в старину обозначало — красиво и красивый.

Трепетно охраняя владения от посягательств посторонних пришельцев, прекрасная особа с первых месяцев жизни в доме стала полноправной хозяйкой. В один прохладный летний вечер она потихонечку прокралась на середину кухни и на мгновение замерла. Села на задние лапы, а передние подобрала под живот. Спина выгнулась дугой. Подняв голову, она стала внимательно смотреть в одну точку. Между печкой и перегородкой лежали, принесенные с улицы поленья, и в них явно кто-то шевелился. Кошечка передвинулась немного в сторону и уселась на задние лапки у скамьи с вёдрами.

Хозяева собирались ужинать, но, увидев начинающуюся охоту, решили помочь. Николай встал, подошел к Баске, бесшумно переставил вёдра, а потом скамью. Татьяна осторожно, чтобы не спугнуть незваного гостя, начала убирать по одному полешку. Переложив несколько рядов, женщина с изумлением заметила, что в самой середине торчит маленькая серая головка с крошечными прижатыми ушками, длинными усами и огромными испуганными глазами. Мышонок!

Несколько секунд Татьяна и мышонок неподвижно смотрели друг на друга. Потом хозяйка, держа в одной руке полено, беззвучно повернулась и пальцем свободной руки показала Баске, что неприятель находится здесь. Мышонок располагался выше уровня глаз кошки. Ей было не видно, как трусишка притих, спрятавшись, будто в глубоком ущелье, в выемке, образовавшейся между неплотно сложенными поленьями. Немая пауза затягивалась.

Вдруг на улице что-то громко треснуло. От оглушительного звука мышонок быстро выскочил из своего укрытия, Баска, как опытная рысь, прыгнула и стремительно понеслась за ним. Она пыталась поймать мышонка, который носился по дому. Он то молниеносно забирался под кровать, то опрометью мчался обратно на кухню, то, обежав вокруг ножки кухонного стола, стремительно проносился мимо дивана и снова летел под кровать. Сколько было совершено таких кругов, - не сосчитать. Баска гонялась за неприятелем до тех пор, пока тот не юркнул в щёлку между стеной и полом. Тогда обессиленная и раздосадованная неудачей охотница наклонилась у щёлки и стала терпеливо ждать.

Таня спустилась... со стола, на который, себя не помня, забралась когда началась охота, и только теперь заметила на полу упавшие со стола тарелки, две из которых разбились. Коля стоял в комнате на диване, он впопыхах заскочил на него прямо в тапочках.

Муж, вернувшись на кухню, помог прибраться, а когда порядок был восстановлен, спросил:

- Что будем делать, если Баска не поймает мышонка?

- Будем вместе дружно жить, - воскликнула Татьяна и легонько похлопала мужа по плечу. - Мне пора на работу.

Таня стала складывать в сумку сверток с сухариками, пачку с пакетиками чая, шоколадку, приговаривая:

- Сухарики буду грызть, чтобы не хотелось спать, с шоколадом чаю попью. До утра время, видимо, дремлет и движется очень медленно.

Когда жена ушла на работу, Николай, дождавшись вечера, стал смотреть телевизор, пока не заснул на диване.

На следующее утро, когда Татьяна вернулась домой, обнаружила озадаченного Николая. Видимо ночью кошечка продолжила охоту. Но получилось так, что белый мышонок заскочил в клетку, где недавно жил хомяк. Каким образом закрылась дверца в клетку, - не понятно, но незваный гость чувствовал себя в ней вполне комфортно. Баска сидела рядом и громко мурлыкала, будто говорила:

- Посмотрите! Это моя первая удачная охота!

В дверь негромко постучались. Таня торопливо открыла. Зашла соседка:

- Простите, к вам случайно мышонок не забегал?

- Белый? - уточнил Коля.

- Белый. Вчера внук решил выпустить мышонка во дворе на травку. Не успел отвернуться, как тот исчез. Весь вечер искали, да так и не нашли беглеца.

- А мне в потемках мышонок показался серым, - рассмеялась Татьяна.

- Так вы его видели?

- Думала, что вчера хорошо разглядела. Оказывается, ошиблась.

- Где сейчас наш любимец? – нетерпеливо спросила соседка.

- Клетку хомяка обживает под охраной Баски, - уточнил Николай.

- Как под охраной? Почему в клетке? Что с случилось с мышонком?

Николай прошел в комнату и вернулся с клеткой.

- Большое спасибо вам! От меня и от внука! – зачастила обрадованная соседка.

- Не нам благодарность - Баске.



6 bуdущее
Артур Куличенко
"Никогда не стоит хвастаться будущим", - высказывание известного человека.


Какой современный житель мегаполиса может обойтись без инноваций? Новых технологий, улучшающих твою жизнь в целях её убыстрения. Мы едим, тратя на это как можно меньше времени, спим всего по 3-4 часа и нам нужно что-то молниеносное, такое как 4G. Я, как и все — молодой, схватывающий всё налету, человек, но теряющий заряд своей внутренней батарейки организма и не так часто ставлю ее на подзарядку. В моей квартире куча новых приборов, которые теперь управляются с помощью любого смартфона приложением SIRFGS4 (сокращено в целях конспирации). Это удобно, когда я лежу в ванной, то могу включить обогреватель и отопить другую комнату, прежде чем выйти из этой. Или включить компьютер, чтобы тот успел загрузиться. С помощью web – камеры я могу с работы в офисе прибраться, используя пылесос-робот и проверить все ли в порядке в моей квартире. Наличие роутера у меня дома - бесплатный и всегда мой Wi-fi. Беспроводные приборы решили многие проблемы. Я рад, что родился в эру современных технологий. Все то, что когда-то показывали в фантастических фильмах о будущем, сбылось, и мы безмерно счастливы…
…Утром, когда я открыл глаза, закрыв веки всего на 30 минут, я заметил, как одна из моих четырех камер обратила на меня свой взор. «За мной что следят?», – подумалось мне. Да нет, кому это нужно. Я ведь живу не в каком-нибудь шпионском фильме. Я встал, умылся и опять завалил себя офисной работой – печать с помощью клавиатуры, ответ на звонки как автомат: «Да»; «Нет»; «Не уверен»; «Точно сейчас не скажу»; «Позвоните позже, его сейчас нет на месте». Перекус, перекур и т.д. и т.п.
Я живу, и, как и все особо никогда не выделяюсь из толпы. У меня есть друзья, у них есть друзья. У меня есть проблемы и у них тоже есть куча проблем. Мы созваниваемся видеозвонками. Общаемся с помощью гарнитуры в Skype, встречаемся в реале и пьем пиво с чипсами L. А потом утром на работе мы подзаряжаемся, словно роботы, - энергетиками R., которые потом питают наш организм целый день. Всё как всегда и, всё, как и у всех. Едим по-прежнему быстро, спим, как и раньше 3-4 часа, но мы счастливы и мы, как ни странно всё успеваем! У меня, как и у всех есть отношения - любовь всей моей жизни (Вероника), и я не хочу чего-нибудь упустить. Даже маленькой детали. Мы с Вероникой гуляем по ночному городу, посещаем клубы, и сон не входит в наши с ней планы. Это весело. И как пелось в песне: «Танцуй, пока молодая, девочка Рая» - мы тратим свою жизненную батарейку, которая сядет к пятидесяти годам. Вот тогда можно будет и поспать. Вот тогда можно будет уже задуматься.
Вечером чувство, что за мной следят, только усилилось. С работы через свои камеры я заметил, что мою квартиру кто-то посетил. Люди в серых одеяниях открыли, непонятно как, замки сейф-двери, даже не догадываясь, что у меня в квартире стоят камеры. Ну, или догадывались, но не знали, что они функционируют. Я сразу обратился в полицию, показав улики – свои видеозаписи. Как ни странно люди в сером ничего не взяли и, поэтому я отметил в полицейском участке только проникновение. Написав заявление, меня уверили, что все выяснят в ближайшее время, что я могу не волноваться насчет этих странных посещений.
В клубе Вероника поделилась мне, о том, что её квартиру посещали какие-то странные люди в сером одеянии и я, удивившись, сказал, что в мою квартиру тоже проникали люди. А еще она мне показала уже, будучи выпившей, тату на щиколотке с надписью: «Модель 2004». Она захихикала и спросила, не знаю ли я, кто из наших друзей так с ней пошутил. Я еле улыбнулся и ответил, что не знаю. В туалете я в ужасе загнул край брюк, чуть приспустив левый носок и, увидел надпись в виде татуировки: «Модель 2005».



7 В ожидании
Артур Куличенко
Обычно, семидесятилетняя бабушка, Людмила спит до одиннадцати часов, но именно сегодня она встала ровно в девять утра. Заправила кровать и умылась. Выглянула в окно, из квартиры девятого этажа, затем посмотрела на градусник. Сегодня необычный день. Она улыбнулась. Какой? Гостей она сегодня не ждала. Внуки уже давно к ней не приходили, дети тоже. Разогрела кашу, напевая старую песню. Поставила чайник. Посмотрела, завороженно на часы. Почти десять. Сегодня особенный день. Да, он бывает только один раз в месяц. Что?
Выключив газ, закрыла крышку, где какое-то время в кастрюле будет томиться каша, бабушка Людмила подошла к входной двери и посмотрела в глазок. Вот, сосед, Аркаша уже вышел из квартиры. «Наверно встретит его, как всегда у подъезда и сразу отправится в сад. Какая необходимость», - подумала она.
Чайник засвистел в тот момент, когда зазвонил домашний телефон. Бабушка Люда выключила чайник и, взяв трубку, громко, и звонко сказала:
-Да!
На том конце провода еще одна соседка. Ей нужно было уже уходить и, та попросила бабушку Людмилу об одолжении.
-Конечно-конечно, Мариночка! Можете не беспокоиться и спокойно идти на работу!

Какой сегодня важный день. Она положила трубку. В этот день все беспокоятся об этом и ждут с нетерпением одиннадцати или (бывает по-разному) двенадцати часов. Пока она не ест - а вдруг это произойдет в тот самый момент, когда она будет завтракать? Будет совсем неловко. Поставив на кухне стул, бабушка Людмила выглянула, чтобы лучше рассмотреть соседей из другого подъезда. В этот день все ведут себя как-то по-особенному. Чего-то ждут и стараются первыми встретить этого человека. Он приезжает на машине.
Вскоре в её квартиру раздался звонок. Бабушка Людмила, улыбаясь, открывает. Мужчина сказав: «Здравствуйте!» проходит быстро на кухню. Достает деньги, подает для подписи листок.
-Еще можно получить за Мариночку?
Тот кивает, считает. Бабушка ставит подпись за себя и за свою соседку. Мужчина также быстро уходит попрощавшись. «Ну, вот теперь можно и позавтракать».
Пенсия. Вот какой сегодня был день. День, когда она получила пенсию.


8 Черный лекарь и белая гвардия
Шарай Денис
  ( некоторые моменты зарождения виноделия и его становления в России)

             Древние греки  внесли в мировую культуру бесценный  вклад, создав множество красивых мифов и легенд. Одна из них, трагичная и волнующая, посвящена моему тезке, богу Дионису.
            Великий громовержец Зевс не раз причинял страдания своей жене Гере романами на стороне. Однажды он без памяти влюбился в прекрасную дочь  Фиванского царя Семелу. Зная о любвеобильности Зевса, Семела не спешила отвечать на ухаживания всесильного бога, а отдавшись , взяла с него  страшную клятву священными водами Стикса, что он исполнит любое ее желание, чего бы она не попросила. Пылая страстью к красавице, Зевс  неосмотрительно поклялся. И  глупая , тщеславная Семела не придумала ничего лучшего, как попросить Зевса явиться к ней во дворец  во всем великолепии и со всеми атрибутами его божественной власти, чтобы  домочадцы убедились, что ее возлюбленный – всемогущий бог. Зевс не посмел нарушить клятву и выполнил желание Семелы. Но при его появлении, от  страшных раскатов  грома стали рушиться стены дворца, а от сверкающих молний  моментально загорелись все строения. У погибающей в огне Семелы начались преждевременные роды, И она сгорела, успев родить слабого, недоношенного ребенка. Казалось, что  участь ребенка  предрешена – ему не выжить. Но Зевс, оплакав тело своей возлюбленной, рассёк кинжалом своё бедро и поместил в огромную рану нежизнеспособного младенца…
В  теле отца ребенок окреп, и вскоре состоялось его второе рождение,- из бедра Зевса. Так на свет появился самый поздний из богов Олимпа – Дионис. Он был красив, крепок, весел и смел. Но другие боги не хотели его признавать. Чтобы доказать свою принадлежность к  божественному клану, Дионису пришлось долго странствовать по миру, творя всевозможные чудеса. Однако  настоящую славу и признание Дионису принесло искусство виноделия. А дело было так. Неразрывная, крепкая дружба связала Диониса с сатиром Ампелосом, который неизменно сопровождал его во всех странствиях. Но однажды сатир трагически погиб, упав со скалы. Горе от потери  друга было так велико, Дионис так убивался и страдал, что отец Зевс сжалился над сыном и превратил погибшего Ампелоса в виноградную лозу,- уникальное растение, плоды которого впитали  все соки земли, душевное благородство и силу сердечной привязанности, а вкусом напоминали божественную пищу – нектар. И из этих плодов  Дионис научился  сам и научил людей делать таинственный  напиток – вино… А имя преданного друга и соратника Диониса навсегда было увековечено в названии науки о видах и сортах винограда:
« Ампелография».
Однако, не так всё просто. Виноградное вино долгое время  было дорогим и редким  лакомством, употреблявшимся только в праздничной обстановке богатых пиров.
Древние классики прославляли  и воспевали священные дары Диониса. Героев Гомера трудно себе  представить без винных возлияний на пирах: Одиссея угощают «пурпурным вином искрометным», к ахейцам под Троей приходят «корабли, нагруженные винами Лемна»… В диалогах Платона  вино было непременным атрибутом мужских пиров – сисситий…
В более поздние времена, А.Пушкин, подражая Анакреонту, пишет: « Что же сухо в чаше дно? Наливай мне, мальчик резвый, только пьяное вино…»
Да что говорить, в легендах многих народов мира вино упоминается как таинственный напиток, дарованный богами.
Впрочем, легенды, как бы красивы они не были, остаются легендами. Но вот ученым - палеонтологам удалось найти древнейший отпечаток виноградного листа. Причем, древность этого отпечатка на миллионы лет превосходит древность не
только греков, но и всего человеческого рода. Вот такой загадочный парадокс…
Пролетели века…
В Россию виноделие пришло  сравнительно поздно. Из-за нашего сурового климата
оно сумело прижиться и сосредоточиться , в основном, в Краснодарском крае: на сегодняшний день бренды «Абрау-Дюрсо» и «Фанагория» успешно конкурируют с общепризнанными мировыми брендами.
Как-то раз, еще в советские времена, мне довелось попробовать  несравненное вино «Черный лекарь», ставшее своего рода  визитной карточкой винодельческого дома «Фанагория». Тогда достать бутылочку этого вина можно было только по великому блату и за немалые деньги. Но наслаждение стоило усилий, и обладатель винного шедевра был несказанно счастлив, вкушая пьянящий, сладковатый напиток глубокого рубинового цвета с ароматами пряных трав и легким послевкусием горького шоколада…
Опять же, обратимся к легенде. В середине 6 века до н.э. ворвался на земли некогда процветающей Древней Греции жестокий завоеватель – персидский царь Кир Второй. Один за другим он разрушал греческие города. Дошла очередь и до Теоса. Но когда после длительной осады безжалостные персы вошли в город, разочарованию их не было предела – дома и улицы были безлюдны. Только на самом горизонте Ионического моря белели сотни парусов,- это жители непокоренного города уплывали в неведомые северные края. Лишь через семь суток, с приключениями преодолев бурные просторы Ионического, Эгейского и Эвксинского морей, отчаянные мореплаватели увидели долгожданную землю. Это была  благословленная Тамань. На одном из островов в дельте реки Кубани основали  беглецы  новый город и назвали его  Фанагорией, в честь своего мудрого предводителя Фанагора, спасшего их от неминуемой гибели.
Фанагор был еще не старым, красивым  человеком; его отличали брутальная внешность и черная окладистая борода. Пока  соратники строили   дворцы, храмы  и дома, целеустремленный виноградарь год за годом высаживал лозу на пустынных склонах Тамани , отбирая самые жизнестойкие побеги…  И вот, наконец, его упорство было вознаграждено,- лоза прижилась, и из первых сочных ягод он  приготовил замечательное  вино. Однако,  Фанагор  был  не только виноделом, но и лекарем: он изучал, собирал и сушил окрестные травы, делая из них снадобья от разных болезней. Однажды поднялся сильный ветер, разметал сушеные травы и забросил их в сосуды со зреющим вином. Возвратившийся через несколько дней из долгих странствий, смертельно усталый Фанагор был удивлен нежным и причудливым  ароматам, исходящим от сосудов с вином. Вкус вина, глубокий, сладко - терпкий, чуть отдающий горечью и пряностью трав, показался ему восхитительным. Он выпил  два стакана разом и уснул крепким сном. А проснувшись, почувствовал себя необыкновенно бодрым, полным сил,- следов усталости как не бывало. С тех пор Фанагор успешно использовал своё вино, как лекарство при лечении многих заболеваний. А благодарные  фанагорийцы прозвали  бородатого Фанагора Черным лекарем. Со временем это прозвище перешло и к его бальзамическому лекарству…
      Но не только «Черным лекарем» славен винодельческий Дом «Фанагория». Пережив в своем становлении и развитии многочисленные взлёты и паденья, на сегодняшний день «Фанагория» является, пожалуй, крупнейшим винодельческим центром России, успешно представляя страну на всех Международных  конкурсах и в рейтингах; ее продукция, неоднократно  отмеченная медалями и грамотами, пользуется заслуженным вниманием и спросом  во всем мире, ее достижения обсуждаются и в статьях профессиональных журналистов, и знаменитых блогеров , и в социальных сетях интернета. И подобно своему легендарному основателю Фанагору, его современные последователи экспериментируют и совершают открытия, упорно и целеустремленно добиваясь  признания своих творений. Вот и их новый шедевр – изумительная коллекция авторских белых вин, своего рода, «белая гвардия», вызывает заслуженный восторг у мировой общественности. А ведь белым  винам «Фанагории» тоже посвящена красивая легенда, которую в 19 веке записал по сказаниям таманцев  английский путешественник Чарльз Бойм:
Дело было так: новый город в дельте Кубани успешно развивался. Купцы со всех стран мира спешили упрочить торговые связи с Фанагорией. Однажды прибыли в город купцы из далекой северной страны. Владельца каравана сопровождала юная девушка, его дочь. Она была совершенно не похожа на греческих матрон  своей белой, почти прозрачной кожей, и золотыми, сияющими на ярком кубанском солнце, длинными волосами. Пылкое сердце Фанагора чуть не разорвалось от безумной любви к ней. И девушка ответила взаимностью знаменитому лекарю. Тайно от грозного отца, проводила она бессонные ночи в объятиях Фанагора, прибегая к нему во внутренний дворик дома. Они хотели навсегда быть вместе, до конца своих дней. Но отец девушки рассудил иначе: он  разлучил влюбленных,-  силой увез свою дочь домой, в далекую северную страну. Долго горевал Фанагор о своей возлюбленной, не находя себе места и забросив все дела. Неухоженные виноградники  сохли. И тогда боги сжалились над ним: на месте любовного ложа появилась чудесная лоза. Ягоды на ней были золотого янтарного цвета, а кожица ягод оказалась  необыкновенно тонкой и нежной… С небывалой энергией Фанагор взялся за работу. И вскоре созрело удивительное вино: оно отливало золотом, а  в характерный аромат степных трав и цветов  вдруг неожиданно добавился букет тропических «райских» фруктов… И назвал Фанагор это вино в память о своей любимой «Белая Леди».
 На современном этапе развития  собственные виноградники «Фанагории»  занимают площадь более 2 500 га и являются гарантией качества производимой продукции. На предприятии осуществляется полный цикл виноделия - от производства саженцев до переработки винограда, воспитания вина и системы дистрибьюции. Как ординарные фанагорийские вина ( Каберне, Кагор, Саперави, Изабелла), так и премиальные выдержанные вина ( например серии «Cru Lermont»- Кларет, Совиньон блан, Мерло, Пино нуар)  хорошо известны широкой российской публике и за рубежом нашей страны. Талантливые мастера,  неустанно  расширяют ассортимент вин, экспериментируя и творя настоящие  винные шедевры. Так, например, из фанагорийского
  « шардоне»  в условиях местного терруара  вина  получаются с ярким букетом тропических фруктов, который   переплетается с нотами спелых персиков, тонким ароматом цветущей яблони, аппетитными нотками  свежеиспеченного сливочного бисквита. Не менее прекрасными качествами обладает растущий на юге России
 « алиготе»: из него получаются ароматные вина с нотками зеленых яблок, цитрусовых и экзотических фруктов, пряными степными травами и легкой гречишной горчинкой. «Авторское вино» – это серия уникальных вин, созданных лучшими мастерами «Фанагории». Оно рождено благодаря тем же  качествам личности, которыми обладал легендарный родоначальник фанагорийского виноделия, черный лекарь Фанагор: умением понимать лозу, многолетним опытом, смелостью в экспериментах и терпением в достижении результата.
Девиз «Фанагории»: Noblesse oblige -положение обязывает. Славная история «Фанагории» и ее сегодняшние успехи – лучшее подтверждение  тому, что божественная искра легендарного Фанагора  пламенным огнем горит в душах и сердцах современных таманских виноделов.


9 Национальная гордость Кубы
Феликс Цыганенко
1.В ринге – трёхкратный Олимпийский  чемпион Теофило Стивенсон
2. Стивенсон и Кастро


В 70-80=х годах суда Мурманского морского пароходства - частые гости в кубинских портах. Говорить про спорт здесь можно было лишь в превосходной степени! Стоило упомянуть на пляже имя Теофила Стивенсона, гордости кубинского спорта и трёхкратного олимпийского чемпиона по боксу, как у мальчишек восторженно загорались глаза, и они моментально принимали боксёрскую стойку. Теофило Стивенсон был настоящим патриотом Кубы и любимцем у Фиделя Кастро. Все приглашения устроить жизнь вне Кубы, он отвергал. В порту Пуэрто-Падре, где  теплоход  «Дедовск» грузил в трюма сахар, портовые работяги с гордостью рассказывали, что Стивенсон построил для престарелых родителей дом.

Конечно, сегодня, когда боксёры-профессионалы зарабатывают миллионы, кого этим удивишь? Но в те годы, боксёру-любителю в небогатой стране - это невиданное дело! После канадской Олимпиады 1976 года американский промоутер Дон Кинг предложил Стивенсону два миллиона долларов за переход в профессионалы и бой с Мохаммедом Али, однако Теофило отказался, ответив буквально следующее: «Двум миллионам долларов я предпочитаю любовь восьми миллионов кубинцев!».

Стивенсон родился в городе Пуэрто-Падре, где мы грузили в трюма сахар. Его отец Теофило Стивенсон Паттерсон был иммигрантом из Сент-Винсента.  Мать Долорес Лоренс родилась на Кубе, но её родители – иммигранты  Сент-Китса. Теофило-старший прибыл на Кубу в 1923 году, работал, где возможно, пока не поселился в Камагуэе  с Долорес. На новом месте он давал уроки английского в качестве подработки. Благодаря своим габаритам Теофило-старший был вовлечён в бокс местными тренерами и участвовал в семи боях. Однако разочаровался в коррумпированной системе оплаты начинающим бойцам.

В 1974 году на первом чемпионате мира в Гаване каждый выход Стивенсона на ринг сопровождался бурными аплодисментами, а победа — восторженными криками темпераментных болельщиков. А какую овацию устроили зрители своему любимцу, когда, увенчанный золотой медалью, он подошел к сидевшему в первом ряду темнокожему мужчине с седыми волосами. Отец и сын горячо обнялись...

Позже, когда накал страстей поутих, чемпион по просьбе журналистов подробно рассказал свою биографию. Родился Теофило Стивенсон 29 марта 1952 года в бывшей провинции Орьенте в многодетной семье мачетеро — рубщика сахарного тростника. Боксерские перчатки он впервые надел в 1966 году, когда учился в школе в городе Лас-Тунасе. Уже в конце того же года он оказался лучшим на первых детских спортивных играх, организованных на Кубе. В следующем сезоне, дебютируя среди юношей, тоже добился успеха, хотя по возрасту не имел права участвовать в них. Однако затем последовали поражения, и многие специалисты поспешили зачислить юношу в разряд безперспективных.

Для большого бокса Стивенсона открыл приехавший на Кубу из Москвы заслуженный тренер РСФСР Андрей Червоненко. Он помогал готовить олимпийскую сборную Кубы к Играм в Мюнхене, а самым старательным его учеником был Теофило.
—  Моя одержимость в тренировках объяснялась в первую очередь желанием опровергнуть мнение тех, кто считал, что я уже не гожусь для бокса,— вспоминал впоследствии замечательный кубинский спортсмен. И он доказал это своими победами.
Встречался Стивенсон и с советскими спортсменами.
—  На Кубе знают, что в вашей стране физкультурой и спортом занимаются миллионы людей, — сказал он. — Поэтому среди огромной массы, занимающихся  постоянно, выявляются талантливые спортсмены. Лучшие из них — заслуженные мастера спорта СССР.

Он был горд и счастлив, когда в числе лучших спортсменов социалистических стран был удостоен этого почетного звания. Значок ему торжественно вручили в декабре 1972 года в московском Дворце спорта в Лужниках.

Второй раз Стивенсон приехал  в  СССР весной 1976 года, приняв участие в международном турнире в Минске. Здесь он второй раз проиграл Игорю Высоцкому (впервые советский тяжеловес выиграл у него на Кубе). Не будь этого поражения, Стивенсон, может быть, готовился бы к своим последующим олимпиадам не с таким рвением. Особенно тщательно он тренировался к Играм в Москве. Выступлению на Олимпиаде-80 я придаю особое значение,— говорил он,— так как впервые в истории спорта состязания пройдут в социалистической стране.

В 1987 году гордость кубинского спорта и патриот островного государства, Теофило Стивенсон, был награждён Олимпийским орденом. Спортивную карьеру он закончил в 1988 году и перешёл на тренерскую работу, занимая пост вице-президента Кубинской федерации бокса. Своим многолетним  опытом мировая звезда бокса, Теофило Стивенсон, делился с кубинцами, когда работал в Национальном институте спорта и физического воспитания.

Да, но так уж устроен спортивный мир, что звёзды со временем гаснут, скажут читатели. Однако своим ярким светом,  они зажигают новые! К ним и относится Теофило Стивенсон - замечательный пример подражания для кубинской молодёжи! Автор этих строк, бывший моряк торгового флота, неоднократно посещавший Остров Свободы - тому свидетель! До сих пор, в мировой практике любительского спорта - кубинские боксёры одни из сильнейших в мире!..


10 Цирк
Любовь Казазьянц
  Вы любите цирк? Вы, бесспорно, бывали там в детстве... Цирк – самое весёлое и удивительное зрелище! И впечатление от незабываемого чуда остаётся в памяти на долгие годы. Там остаётся наше детство. Человек может понять, насколько он взрослый, только побывав в цирке в очередной раз.
Для цирка не существует границ. Это искусство понятно без слов. Его можно сравнить с музыкой и с живописью.
Цирки-шапито разъезжали когда-то по всему миру. Приезд цирковых артистов превращался в праздник. Бродячий цирк размещался под огромным красочным шатром. На Востоке, в Узбекистане и теперь популярен национальный цирк под открытым небом с джигитовкой, бесстрашными канатоходцами, прекрасными полуобнажёнными наездницами и гимнастками, чистокровными арабскими скакунами, дикими экзотическими животными и смелыми укротителями змей.
В Ташкенте цирк размещается в новом, комфортабельном, современно оборудованном здании. Цирк часто принимает гастролёров, а летом артисты цирковой труппы сами выезжают на гастроли в разные страны.
Как красив наш город по вечерам! Его широкие улицы утопают в зелени, выглядят празднично в свете ярких реклам. Воздух увлажняют роскошные фонтаны, светящиеся изнутри. На центральной площади города, около оперного театра им. Навои находится самый красивый фонтан нашего города. А театр отличается необычной архитектурой. Все внутренние стены здания украшены уникальной резьбой по ганчу. А высоченные деревянные двери отличаются необычайно красивой резьбой по дереву.
Недавно по указу Президента Узбекистана Каримова в городе воздвигнут музей в честь хромого могущественного царя-воителя Тимура. Памятник изнутри украшен резьбой по ганчу и лепными украшениями на стенах. А купола музея покрыты чистейшим золотом. Если бы великий Тимур мог увидеть это горделивое сооружение, думаю, он бы остался доволен таким подарком - ему подстать.
Вечерами в центре города многолюдно. В один из таких вечеров и мы всей семьёй решили прогуляться. Вышли из машины около гостиницы "Узбекистан". Прошли к рекламным щитам, где обычно снуют, бегают, играют дети разного возраста. Двое наших малышей: Саша – семи лет и Юля – пяти лет – решили поиграть в мяч. Юля обратила внимание на огромную афишу и начала нетерпеливо тормошить брата.
- Саша, смотри скорее: там, на картинке у козы – две головы!
Саша задрал голову и от удивления открыл рот. Мы с женой тоже удивились, увидев огромную афишу нашего Госцирка, на которой действительно красовался двухголовый козёл с четырьмя рогами. На следующем щите перед нами – фото сиамских близнецов макаки, сросшихся боками. На третьем щите перед нами предстало неизвестное животное, похожее на свинью в свадебном наряде. На всех трёх щитах в правом верхнем углу мы увидели анонс японского цирка "Фокус".
- Мамочка, обещай, что мы обязательно побываем на этом удивительном представлении? - попросил Саша.
Через три недели в Ташкенте начались гастроли японского цирка. Народ валил на цирковые представления. В кассах буквально "ходили по головам".
А с рук билеты сбывали по небывало высоким ценам. Ажиотаж достиг апогея, когда в программу представления добавили задержавшихся в дороге слонов и страусов Эму.
Нам неслыханно повезло: мама с папой достали желанные билеты на экзотическое представление. И вот наступил долгожданный день...
В нашем прославленном цирке мы бывали не раз. Но такого паломничества давно не видели, со времён показа в кинотеатрах города нашумевшего сериала "Фантомас" с неповторимым комиком Луи де Фюнесом и Жаном Маре.
В фойе повсюду сновали дети. Стояли фотографы и дрессировщики с огромным жирным удавом и двумя потешными мартышками.
Мы вошли в зал, там народу – "яблоку упасть негде".
Молодые девушки разносили мороженое в вафельных стаканчиках, пирожные, сладкую вату. Желающих полакомиться было больше чем достаточно. Мы уселись на свои места и принялись наблюдать, как работники цирка чистят, подметают, тщательно приводят манеж в порядок перед очередным выступлением.
Вот прозвенел третий звонок, и представление началось...
Первыми выступали силовые гимнасты. Среди них выделялась женщина-змея в серебристом костюме. Гудаперчивая японка демонстрировала невообразимую гибкость тела. Затем выступал талантливый мим. За ним группа "Эквилибрис", позже – жонглёры. Между номерами, как водится, выступали клоуны. Их яркие костюмы, надутые воздухом, и ужимки вызывали у зрителей взрывы смеха. Клоуны показывали пантомимы, высмеивали предыдущие номера. Затем выступил великий фокусник и маг – Сикируями, который показывал удивительные фокусы. За ним выступал японский гипнотизёр – Яко.
Во втором отделении выступали укротители змей и дрессировщики с дикими животными. Тигры, львы, гепарды выступали в одной клетке. Они демонстрировали эталон послушания. За ними выступили слоны и страусы Эму.
В заключительной части представления вышел белоснежный двухголовый козёл и танцевал на задних ногах под мелодию "Полонеза" Огинского. Затем вывели уродцев-обезьянок, одетых в наряды ковбоев. Они лихо скакали на лошади и виртуозно выполняли элементы джигитовки, а потом плясали на канате. Маленькие и взрослые зрители визжали от удовольствия.
Завершало цирковое шоу - "гвоздь программы" - необыкновенное шествие: в карете, запряжённой шестёркой белых жеребцов, восседало крупное неизвестное существо без шерсти, в свадебном наряде и фате, увенчанное венком из белых цветов. Оно было похоже на большую свинью бледно-розового цвета. Животное дико озиралось вокруг, устрашающе скалило зубы. Из его пасти торчали острые клыки. В носу блестело толстое металлическое кольцо. Существо, видимо, держали на цепи. Но зловещий вид неизвестного животного нисколько не напугал окружающих. В публике ещё громче визжали, свистели и улюлюкали. Укротитель стоял в середине манежа и погонял лошадей ударами длинного хлыста.
Последняя сцена произвела на наших детей неизгладимое впечатление. Младшая наблюдала за шествием, затаив дыхание.
Впереди несколько подростков встали, скандируя, дружно, хором пели песенку о неизвестном звере:

Лысой розовой башке,
В белой кремовой фате,
Ей не надо никого,
Кроме мужа одного.
Тили-тили тесто – жених и невеста.
Привели к ней жеребца,
Подавай ей молодца,
И живёт он в той стране,
Там, неведомой нигде,
Не знакомый никому,
Даже чёрту самому.
Тили-тили тесто – жених и невеста.*

Представление закончилось триумфальным шествием всех артистов. Публика ликовала. Ходили слухи, что за время гастролей японцев Госцирк перевыполнил финансовый план на год вперёд.

Когда мы вышли на улицу, в толпе ребятишек, неряшливо одетый мальчик кричал, что неизвестное животное – это бритый медведь, путешествующий с цирком ради сенсации.
На следующей неделе в прессе появилась фотография несчастного медведя и статья о том, что общество "Зелёных" по охране животных обратилось в суд с иском "Об издевательстве над животными и их публичного поругания". В итоге против администрации японского цирка "Фокус" возбуждено уголовное дело. Интересно, чем это всё закончится?..


11 Фокусник
Любовь Казазьянц
(Посвящаю своим дочерям – Яне и Маргарите.)
1. Знакомство
-Что стоишь? Нравится? – обратился парень спортивной внешности к девочке-подростку, стоящей у огромной витрины.
-Ещё бы, такое красивое платье! Кукла-манекен в нём выглядит как живая.
-Да, понимаю, ты бы хотела иметь такое платье? – спросил парень, заглядывая в её желтоватые, как у кошки глаза.
-Не спрашивайте, ведь это же невозможно. Особенно теперь… - грустно добавила она.
-Почему? - последовал вопрос.
- Куда я в нём пойду? И денег у меня нет.
-Деньги – не проблема. Родители дадут.
-А я из дому сбежала.
-У тебя что-то случилось, обидел кто-то? Или просто захотелось погулять?
-Родители. Они уже замучили своими ссорами. Невозможно находиться дома из-за враждебной атмосферы, которую они создали. Я очень устала от их склок. Но ничего не могу сделать для того, чтобы они успокоились!
-Что ж, тогда пошли со мной. Воробушек, как тебя зовут? – спросил парень по-отечески.
-Сильвия. А тебя?
-Меня – Паги.
-Странное у тебя имя. А куда мы пойдём?
-Вообще-то я направлялся к своему другу Бэлу. Но если тебе не очень холодно, пойдём погуляем. А потом двинемся к нему.
-ОК.
За время беседы Паги заметил, что Сильвия не из бедной семьи. Ноги её  были обуты в дорогие добротные ботинки, модные плотные джинсы обтягивали хрупкую фигуру, вязанный рыжий свитер выглядывал из-под дорогой дублёнки, с широким меховым воротником. На её изящной головке красовалась рыжая вязаная шапочка.
За плечами висел коричневый кожаный рюкзак. Он обратил внимание на кокетливо расположенную родинку на лице девочки, на верхней губе, которая придавала её лицу особый шарм.
-Чудненько! Поканали, - бросил он.
Они гуляли по центру Тель-Авива до поздней ночи. Паги рассказывал Сильвии всякие занимательные истории. Он оказался искусным рассказчиком. Любил животных, жалел бездомных.
-А теперь я тебя познакомлю с моим лучшим другом Бэлом. Его дом - тут недалеко.
-А его родители не будут возражать? – настороженно спросила девочка.
-У него нет родителей. Они погибли. Это трагическая история.
-Очень жаль. А как же он живёт без родителей?
-Нормально, привык. Ведь уже ничего не изменить.
-А сколько ему лет?
-Девятнадцать.
-А тебе, Паги?
-Мне двадцать один, но у меня скоро день рождения, исполнится двадцать два. После Нового года, 20 января.
-А вы справляете зимний праздник?
-Да, конечно. Мы очень любим новогодние праздники. Можно подурачиться, порезвиться вволю. И никто ничего не скажет.
-Да, это точно. А я Новый год просто обожаю!
Они приблизились к высотному жилому дому. И Паги сказал:
-Вот мы и пришли. Заходи в подъезд.
Они поднялись на последний этаж и позвонили. Тяжёлая деревянная дверь открылась через минуту. На пороге появился худенький парень среднего роста. Длинные светлые волосы обрамляли его детское лицо. Увидев парочку, Бэл неподдельно обрадовался.
-Привет, дружище! Ждал тебя. Знакомь, кто это с тобой? – пропуская ребят в квартиру, проворковал он.
-Знакомься. Эту девочку зовут Сильвия.
-Здорово! Очень рад! А меня – Бэл, - восторженно представился хозяин квартиры. – Входите в зал.
Сильвия удивилась, как уютно и чисто в квартире нового друга. И мебель красивая, везде люстры. В квартире было четыре комнаты и подсобные помещения, а также огромный балкон.
-Большая у тебя квартира. Не скучно жить одному?
-Нет. Я сдаю комнаты. И работаю на «скорой помощи».
-Так ты - врач?
-Да, учусь.
-Молодец, какой!
-А Сильвия в курсе твоих талантов, Паги? – загадочно спросил Бэл.
-Нет. Ещё не успел рассказать. Не спеши, Бэл!
-И что же ты такое умеешь? Прямо заинтриговал, - заинтересовалась Сильвия.
-Да так, всякие чудеса.
-О-о-о! Чудеса говоришь!? Это интересно.
-Ну, пожалуйста, покажи ей самый простой трюк! – умоляюще глядя на Паги, попросил Бэл.
-Ладно, уговорили. Смотрите. Вот, к примеру, пять шекелей, монетка. Держи, - он вложил монетку в ладошку Сильвии. Посмотри на монетку… Убедилась?
-Да. Пять шекелей.
-А теперь зажми её в кулаке.
Паги подержал в ладонях и потёр её кулачок.
-А теперь смотри.
Сильвия раскрыла ладонь. В её руке лежала монета в десять шекелей.
-Ого! Вот так фокус!
-Да это ерунда, против того, что Паги умеет проделывать с деньгами. Эти бумажки – его конёк! Понимаешь, Сильвия, мой друг – настоящий фокусник. Да нет, не фокусник, он – настоящий волшебник!
-Ой, правда! Вот здорово! Я никогда не видела живого фокусника.
-А вот теперь видишь и не только, ты стоишь рядом с ним. Великий и ужасный Гудвин из страны Оз покурит по сравнению с Паги!
-Да, вы меня удивили!
-Не только тебя! Ты знаешь, Паги даже участвовал в телевизионном конкурсе-шоу для фокусников «Удиви меня». Так ему там сказали открытым текстом, что все другие фокусники – дети, по сравнению с Паги. И если он будет и дальше участвовать, ему можно присудить первое место, минуя конкурс. Но Паги у нас скромняга. Он решил дать другим возможность выиграть первый приз и тихо ретировался.
-Да, вот так характер! – поразилась Сильвия.
-Да ладно вам! – стыдливо покраснел Паги. – Конкурсы – не моё хобби.
-Завтра пойдём в людное место, там увидишь, какие чудеса проделывает с деньгами мой талантливый друг! – восторженно произнёс Бэл.
-Вот, здорово! Я буду очень рада!
-А теперь приглашаю вас на кухню, приготовил для вас вкусняшки. Садитесь ужинать. Как говорится – «кушать подано, садитесь жрать»!
После ужина Сильвия заметила:
-А вы, Бэл, прекрасный кулинар! Если Паги фокусник такого же уровня, то думаю, что вы неплохо нашли друг друга.
-О-о! Что ты, уверяю, что Паги гораздо-гораздей меня!
После друзья ещё поболтали, затем улеглись спать каждый в отдельной комнате.

2. Праздник
Утро приветствовало ребят просветлением. Небо немного очистилось, даже солнышко проглядывало сквозь серые облака. Ребята наскоро позавтракали и отправились в городской парк. Настроение у троицы было приподнятое. Они болтали без умолку. В парке прогуливались всего несколько парочек, мамочки с колясками сидели на скамейке, но после одиннадцати часов пригрело солнце, и народ значительно прибавился. Вот тут-то и началось настоящее шоу. Паги пригласил молодёжь и показал несколько простых фокусов типа напёрстков, только с монетами. Вокруг него постепенно собралась толпа. Он показал фокус с подписанной купюрой, которую спрятал у незнакомого мальчика, стоящего впереди, а потом, после некоторых манипуляций достал из кармана у мужчины в тёмном плаще. Дальше – ещё интереснее: последовал фокус с номером купюры. Паги написал номер купюры на бумажке, сложил эту записку и отдал Сильвии. Затем попросил у кого-то из толпы купюру достоинством в 100 шекелей, смешал её с другими деньгами.  Попросил девушку из толпы выбрать из кучки купюр одну, и это оказалась именно та купюра, номер которой он написал на бумажке, отданной Сильвии. Этот номер купюры показали всем. У Паги в руках веером появлялись купюры прямо из воздуха и исчезали в никуда. Он выдавал такое, что не вписывалось в реальность. Сильвию поразил трюк с сжиганием купюры, которую Паги достал из внутреннего кармана незнакомца, демонстрируя всем номер этой купюры, он совпадал с номером сгоревшей купюры.   Невозможно и представить, как Паги проделывает эдакие чудеса! Вокруг иллюзиониста царила атмосфера настоящего праздника. Окружающие всё совали и совали ему деньги. Таким образом сеанс шоу прошёл на «ура». Ребята радостно отправились домой к Бэлу. Там Паги опорожнил все свои карманы, которых в его одежде оказалось больше дюжины. На стол и на пол падали деньги, как листопад осенью. Паги попросил подсчитать купюры. Их оказалось в общей сложности 50.000 шекелей.
Паги сказал:
-Неплохое начало! Завтра продолжим. Думаю, что людей прибавится. А теперь предлагаю прогуляться. Хотите?
-Конечно, не мешало бы пройтись, - отозвался Бэл.
-На улице потеплело. И я – за.
Троица дружно отправилась на прогулку. Но пройдя несколько домов, в тёмной подворотне Сильвия остановилась поправить ботинок и завязать шнурок. И, вдруг у самой стены что-то задвигалось и застонало. От неожиданности девочка вскрикнула. Ушедшие на несколько шагов вперёд юноши, вернулись.
-Что такое? – заволновался Паги.
-Что ты кричишь? Ты не ушиблась? – забеспокоился Бэл.
-Нет, со мной всё нормально. Но у стены кто-то стонал.
Бэл включил фонарик, и все увидели лежащего на земле человека. Он снова застонал.
-Помогите! Не уходите! Не бросайте… - умолял он.
Когда свет фонарика упал на него, ребята увидели пожилого человека. Они помогли ему подняться.
-На вас напали? Что с вами?  – спросил Бэл.
-Ой, сынок, сердце.
Бэл быстро вызвал «скорую». Ребята взяли мужчину под руки, довели до ближайшей скамейки. Помощь подоспела вовремя. Врачи на носилках внесли мужчину в машину и осмотрели потерпевшего. Оказалось сердечная недостаточность. Бэл поговорил с врачами и больного увезли в больницу.
-Какое уж теперь гуляние? Ребята, пойдёмте домой! – попросила Сильвия.
Она долго не могла уснуть, думала о родителях.
«Мамочка, папочка, как скверно я с вами поступила. Вместо того чтобы помирить, я сбежала из дому. Буду просить у вас прощения. Очень виновата перед вами. На душе неспокойно…» - думала она.

3. Возвращение
На следующий день всё повторилось. Выиграли ещё больше денег.
Возвращались домой весёлые и довольные. В супере накупили продуктов.
-Да, деньги – это хорошо. Плохо когда их нет! – вздохнула Сильвия.
-Но это же просто нарисованные бумажки, - заметил Паги.
-Ты так думаешь, потому что деньги всё время крутятся в твоих руках. А я так не считаю. Без них никак не прожить! - парировал Бэл.
После плотного ужина Паги спросил Сильвию:
-А ты, Сильвия, оповестила своих родных о место нахождении?
-Нет. Ещё не успела. Мы же были так заняты!
-Очень зря. Тебя уже два дня нет с ними. А может больше? Сейчас же позвони родителям. Представляешь, как они переживают?!
-Ой. Я об этом совсем не подумала. Сейчас позвоню. – С этими словами девочка начала копаться в своём рюкзаке. – Странно, где мой мобильный? Вчера он был на месте. За это время я никому не звонила и не писала. Мама с папой, наверняка, уже сошли с ума, особенно мама.
-Это точно, обзвонили твоих подруг и друзей, наверное и больницы. Представляешь! А может уже отправились в полицию? - предположил Бэл. - На, звони быстрее, – Бэл дал ей свой мобильный.
Сильвия набрала домашний номер, но никто не отозвался. Позвонила к маме на мобильный и тоже молчание. Затем набрала номер мобильного своего отца, но он оказывается выключен.
-Очень странно! Даже не знаю, что предположить… - забеспокоилась девочка. - Мне срочно надо домой.
-Да, я поеду с тобой. Уже поздно, - добавил Паги.
-А может, лучше утром рано поедите? – предложил Бэл.
-Нет, надо ехать теперь, - отозвалась беглянка.
-Поканали, - добавил Паги, поднимаясь из-за стола.
Доехали до дома Сильвии. Вышли на нужной остановке, но надо было пройти небольшое расстояние пешком. В тёмном переулке к ним подошли какие-то двое взрослых ребят, попросили у Паги закурить.
-Не курю, - ответил он.
-А девочку одолжишь ненадолго? – предложили те и  полезли в драку.
Паги их раскидал и предложил разойтись. Ребята снова стали задираться. Тогда Паги подозвал их в сторону, подвёл к ближайшему фонарю и начал манипулировать руками. Сильвия издалека не видела, что именно он делал. Но через минуту они, смеясь, ушли.
-Что Воробушек, испугалась?
-Конечно, за тебя страшно стало, - чуть не плача, подтвердила догадку девочка. – Здорово ты их отвадил! Пошли быстрее отсюда.
Оба подошли к ближайшему дому и поднялись на третий этаж. Позвонили в квартиру Сильвии. Подождали, но никто не открыл дверь. Сильвия порылась в сумке и отперла дверь своим ключом. Её руки дрожали от волнения. Она вбежала в квартиру и обнаружила в салоне маму, лежащую на кровати в обнимку с телефоном. У неё был заплаканный вид. Глаза закрыты. Дочь присела на диван и позвала её. Женщина открыла глаза, сделала глубокий вдох. И на выдохе прошептала на иврите:
-Господи! Слава Всевышнему, ты жива! - Расплакалась, обняла Сильвию.
-Мамочка, мама! – Сильвия принялась её успокаивать. – Всё хорошо.
-Кто это с тобой, доченька? – спросила женщина, приподнимаясь на локте.
-Это мой друг. Он только что спас меня от насильников. Знакомься – это Паги, великий манипулятор! Он достаёт деньги из воздуха! Ведь эти бумажки всегда спасают! – восхищённо воскликнула Сильвия.
-Ну-ну-ну, это сейчас неважно. Главное я вижу тебя! А то отец уже в полицию заявил.
-Мамочка, обещаю, теперь всё будет ОК!



12 Случайность
Евгения Козачок
Училась на втором курсе филфака, когда на одной из студенческих вечеринок познакомилась с Алексом. До этого наши пути не пересекались в силу разности факультетов, курсов и расположения корпусов. Их факультет находилося через два дома от центрального здания университета. В нём Алекс познавал азы международного сотрудничества и, факультативно, изучал славянские языки. В тот же вечер, рассказал мне и моей подруге Лизе, что мечтает работать на родине предков. Оказывается, что прабабушка его уроженица (так и сказал «уроженица) Украины, а прадедушка из России. В молодости эмигрировали в Америку. В семье изъяснялись на английском, русском, украинском языках. Прапращуров видел только на фото. А вот дедушка с бабушкой, слава богу, во здравии, - поведал нам Алекс.

И подошёл он, оказывается к нам потому, что я была поразительно похожа на его бабушку.
Как-то огорошил он нас, с подругой Лизой, своей информацией и прямым курсом от порога к нам. Хотя, чего греха таить, и я его сразу приметила, как только после капустника начались танцы.

Красив до неприличия (вывод подруги ), статен, белокур, с ослепительной улыбкой. Ну, тебе Феникс – ясное солнышко. Ослепил нас и удивил обращаясь ко мне :

- Вас, случайно не Полина зовут?

Не успела ответить. Лиза опередила меня:

- Полина. А ты откуда знаешь?

- Так она же копия моей бабушки Полины в её молодые годы!

- Девушка, - обратился он снова ко мне, я как увидел ( и когда только успел?) ваши лазурные глаза в крапинку, как у бабушки, о которых дедушка говорит, что они «драгоценный бриллиант», то ещё больше убедился в том, что вы, Поля, похожи с моей бабушкой как две капли воды.

Я не знала, что ему сказать. Только и подумала, что в природе ничего точно одинакового не бывает, даже две капли воды. А подруга вьюнком вокруг Алекса извивалась и вопросами засыпала: «Кто, где, что, когда, как…?»

Отвечал охотно и пространно... Весь вечер провели в беседе. Иногда танцевали. С обеими был предельно вежлив. Проводил к общежитию. Я так надеялась, что новый знакомый заговорит о будущей встрече с нами. А он даже не намекнул об этом.

- Надо же, какой «мачо»! Провёл вечер с красивыми девушками и ни одной не назначил свидание, - возмутилась Лиза.

А «мачо» на следующий вечер ожидал нас около общежития с букетами роз, ананасом и огромной коробкой конфет, на которой была запечатлена репродукция немецкого художника Конрада Киселя. Мы потом эту картину в багетную рамку вставили. Такой шедевр получился, залюбуешься!

Елизавета, увидев Алекса, подпрыгнула от радости и зашептала:

- Я знала, я знала, что он прибежит к нам. Господи, услышь мои молитвы и сделай так, чтобы я понравилась ему!

Но её молитву пока услышала только я. И, как ёжик в опасный момент, начала сворачиваться в клубочек, выставив иголки для защиты. От кого я думала защищаться, пока не определила, от подруги или Алекса. Но внутренне напряглась. Лиза красивая, смелая, отчаянная и всегда добивается того, чего желает. Я же таким напористым характером не обладала. Да и не считала себя красавицей. Разве только что глаза «удивительные», как отмечают многие. Но парни больше Елизавете уделяют внимание. Привыкла к этому. И вела себя как мышь около ловушки: тихонечко, осторожно, чтобы в капкан не попасть. Но «сыр» около общежития стоял такой лакомый, да ещё так мило улыбался, что любовь бабочкой впорхнула в моё сердце. Не прошло и месяца наших встреч втроём, как я уже ревновала Алекса к Лизе. Мне казалось, что он как-то особенно смотрит на неё. А однажды за руку взял подругу, то меня чуть с ног не сшибло. Как я удержалась, чтобы не упасть, не знаю. Это что любовь так неожиданно фуком под дых, вместо ощущения сладостного полёта? Начиталась о красивых чувствах, счастье, радости. А ко мне, оказывается, вот каким образом ОНА постучалась. А я и распахнула перед ней душу и сердце. По уши влюбилась и боялась чтобы, не дай бог, никто не заметил этого, особенно Алекс. Злилась, когда Лиза кокетничала с нашим общим другом: «Ишь, как губы раскатала! - «На чужой каравай, рот не разевай», - думала я».

Логики в моих мыслях никакой. Почему этот «каравай» для Лизы должен быть чужим? Может быть и она полюбила Алекса так же, как я? Следовательно, выбор зависел только от него. Но проходили месяц за месяцем, а он одинаково внимательно относился к нам обеим. Всегда и везде втроём. Так продолжалось больше полугода. Сердце у меня изболелось. Завидовала лёгкости души подруги. Она умела свою боль или проблему отбросить в сторону и без душевных мук жить припеваючи. Друг дружке же, словом не обмолвились о своих чувствах и претензиях о приоритетном отношении к Алексу. Терпеливо ожидали тот счастливый момент для одной из нас, когда и он скажет о своих чувствах.

И дождались… В один из вечеров Алекс пригласил нас в кафе и сказал:

- Девочки, я так счастлив, что судьба подарила мне встречу с замечательными, умными, красивыми и всё понимающими друзьями. Я нашёл в вас родственные души и хочу поделиться своей радостью. Моя подруга Люси дала согласие на наш брак. Она очень болела, перенесла несколько сложных операций. И всё это время отклоняла моё предложение руки и сердца. Я её с пяти лет люблю, да так сильно, что мне кажется любил её уже тогда, когда Бог только задумал подарить Люси её родителям. Я словно чувствовал, что она появится на Земле и, не зная её, уже любил.
Девочки пожелайте нам счастья. Через месяц уезжаю в Америку. Венчаться будем в русской церкви. А у вас в этот период будут каникулы. Мы пришлём вам приглашение, оплатим пребывание в Америке, оформим визу.

-Ты представляешь, Поля, как моя бабушка удивится, увидев тебя?! Я ей о тебе пока не говорил. Готовлю сюрприз.

Слушала Алекса, а сердце с каждым ударом разбивало мою безответную любовь на частицы. И боялась, что они растворятся в слезах или превратятся в постоянную боль. Я же хотела, чтобы эти чувства к нему остались навсегда.

Вероятно со стороны я выглядела глупо и беспомощно, потому что Алекс подошёл ко мне, обнял, нежно поцеловал в лоб ( «как неживую», - промелькнула мысль), и сказал:

- Полюшка, ты стала для меня очень дорогим человеком. Надеюсь, что мы
по-прежнему будем дружны. И ты с Лизой обязательно приедешь к нам.

Лиза услышав, что она не вычеркнута из списка друзей, бросилась Алексу на шею и, чуть не задушив его, благодарила за внимание, приглашение в Америку, желала счастья ему и Люси. И почему-то сказала:

- А за Полю, тебе особая благодарность. Мы тебя не забудем. Это точно!

Через месяц Алекс уехал. Все обещания выполнил. Но мы не смогли поехать…
Жизнь внесла свои коррективы в наши планы.
За неделю до нашего отъезда в автокатастрофе погибли родители Лизы. И у неё остались только я, и мои родители. Пришлось приложить немало усилий, чтобы вывести её из депрессии и уговорить не бросать университет.

После окончания учёбы я жила с Лизой вместе в её городе, работала в одной школе. Вскоре Лиза вышла замуж. У Лизы и Станислава было полнейшее взаимопонимание. А дети появлялись как грибы после дождика – три сына и дочь.

Как только они поженились, я сняла квартиру. А через год и мне улыбнулось счастье в лице доброго, рыжего, любимого Олега. Жили - душа в душу. У нас родилась доченька, которой дали имя – Александра. Олег знал о нашей дружбе с Алексом, видел его свадебные и семейные фото и поддержал меня в выборе имени. Вскоре мы отправили в Америку наши семейное фото и, конечно же, «портреты» Сашеньки. В ответ Алекс прислал нам фото бабушки Полины в возрасте нашей доченьки. Они были словно близнецы!

Как же устроен мир, что не родственники, никогда не встречались, а люди бывают так похожи друг на друга. Закралась мысль о проведении генетического анализа. А вдруг наши предки были с общего древа жизни? Но отбросила её как нереальную. Просто случайная схожесть во внешнем облике незнакомых людей и не более. Совпадения в жизни на каждом шагу, но мы запоминаем те, которые врезаются в память радостью или несчастьем. Иногда жизнь преподносит такие ситуации, какие не выдумать ни одному писателю. А кажущиеся совпадения на самом деле – предначертанная свыше закономерность. И если рассчитать генетически, то у человека на земле пять-шесть двойников, почти полных копий. А сколько просто похожих…
Получается, что индивидуальных вариантов генома не хватает на всех, вот природа и повторяется. Как и у нас с бабушкой Полей схожесть и даже одинаковое имя.

… Прошли годы. Мужа направили в новую лётную часть. С Лизой по-прежнему переписывались, перезванивались, но встречались редко из-за дальнего расстояния и отсутствия свободного времени. С Алексом связь была ещё реже. В основном обменивались праздничными поздравлениями. А потом узнали, что умерла Люси и Катрин забрала отца в город, в котором жила. Почему после этого была потеряна связь с Алексом, не знаю. Но две семьи, моя и Лизина, очень переживали по этому поводу. У нас словно часть души отобрали с исчезновением информации о нашем друге и его дочери.

Как-то Сашенька зашла в один из многочисленных магазинов секонд-хенда, где можно было приобрести красивые, добротные и даже новые вещи. Молодёжь с удовольствием покупала их, мотивируя этот «бренд» ещё и тем, что звёзды эстрады находили в таких магазинах эксклюзивные наряды от известных кутюрье, а нам, мол, и бог велел.
В этот день дочь приобрела красивое пальто, новый костюм и блузу с оригинальным рисунком. Вертелась у зеркала, радовалась удачной покупке. Потом решила проверить карманы пальто. Подруги находили в таких вещах и деньги, и даже драгоценности. Саше никогда в этом смысле не везло. А тут вдруг, вытаскивает из кармана пятьдесят долларов. С удивлением смотрит на них и не верит, что и ей улыбнулась удача. Обследовала другие «тайники». В маленьком, для платочка, карманчике оказалась свёрнутая вчетверо бумажка. Саша прочитала её молча. Потом вслух, на английском, фамилию, имя, адрес и телефон хозяйки пальто и спросила:

- Мама, тебе ничего не показалось знакомым?
- Прочитай ещё раз.
- Господи, да это же адрес и номер телефона дочки Алекса, Катрин!

Разволновались обе. Не верилось в такую случайность!
Саша набрала номер телефона, указанный в квитанции и услышала спокойный голос мужчины: «I’m listening».
Она засыпала вопросами отозвавшегося на наш звонок человека. Я, от волнения, не всё понимала, о чём они говорят. Дочь передала мне телефон. И я, заикаясь, спросила:

- Алекс, это правда, ты?

Боже! Что тут было! Мы, узнав друг друга, плакали, смеялись и говорили, говорили…
Боялись, чтобы не прервалась связь и снова не потеряться в этом большом мире.
В конце разговора Алекс сказал, что ждёт обе семьи у себя в гостях. Мы не рискнули отложить поездку на неопределённое «потом». И уже через два месяца  были в Америке.

… Встретились с молодостью. Узнавали знакомые черты в лицах, покрытых мелкими морщинками, в волосах с белым «снегом», погрустневших глазах… Но кто на это обращал внимание? Глаза повеселели, морщины распрямились, улыбки радовали счастьем встречи.
Наши мужья были в восторге от всего. Внимательный, добрый, с открытой душой, Алекс им очень понравился. Дети мгновенно нашли общие темы для бесед и договорились, что будут встречаться чаще, чем это делали их родители.

Рассматривая фото из семейного альбома, мы ещё раз убедились в том, что я, Саша и бабушка Поля во всех возрастных периодах очень похожие. А вот Катрин была копия Люси. Светловолосая, большеглазая, стройная и очень красивая.

Алекс выбрав удобный момент, прошептал мне: «Полюшка, ты светлый луч в моей жизни. И я рад, что вижу тебя счастливой!

А хочешь, я тебе открою тайну?
Один такой мал-ю-ю-ю-сенький секрет?
Знай… люди не встречаются случайно,
Случайностей, поверь мне, в жизни нет.

Не веришь? Ну тогда, хотя б, послушай,
Не бойся, я тебя не обману.
Представь себе, что существуют души,
Настроенные на одну струну.

Как звёзды в бесконечности Вселенной,
Они блуждают сотнями дорог,
Чтоб встретиться когда-то… непременно…
Но лишь тогда, когда захочет Бог.

Для них нет норм в привычном понимании,
Они – свободны, как паренье птиц,
Для них не существует расстояний,
Условностей, запретов и границ…»*

Я взяла руку Алекса, погладила и с благодарностью поцеловала его в лоб, как когда-то он поцеловал меня. Так мы объяснились друг другу в нежных чувствах. И это была наша маленькая тайна.

… Сейчас, по прошествии лет, думаю - «случайной была наша первая встреча? Потом купленное именно дочерью пальто Картин с судьбоносной квитанцией подарившей нам новую встречу…»

Выходит, что случайность – это закономерность встреч родственных душ.
Я за случайности, которые приносят радость и счастье!



13 Один к четырём
Евгения Козачок
Инга – наша соседка. Красавица, умная, успешная бизнес-леди, 32 лет от роду. Все при ней: глаза – небесная синева, волосы пышными волнами ниспадают на плечи, фигура – рюмочка. Мужчины,  увидев её, глаз не могут отвести. Словно металл к магниту  пристают. За что от жён, находящихся рядышком, получают  или подзатыльник, или злое – «бабник».

Казалось, что  Инге - кого  хочешь, того и выбирай.  Но она проходила мимо масленых взглядов  мужчин, независимо ох их статуса свободы,  не удостоив  кого-либо вниманием. Заводила  свой серебристый «Опель»  и уезжала в офис.

Соседки, сидящие на лавочке у подъезда,  говорили:  «Жаль девку! Красивая, но несчастливая».

В общем доме секретов не утаишь.  Ингу знали с детства, любили,  жалели  и помогали.  Училась в 9 классе, когда  родители погибли в аварии.  Но, ни к кому из родственников  в другие  города не уехала.  Квартиру, как они ей предлагали, не продала. Окончила школу, поступила в институт. На первом курсе  даже замуж вышла, за хорошего, казалось, парня, с которым учились на одном факультете. Жили вместе до окончания учёбы в институте.

 Ингу пригласили работать  в свою фирму друзья родителей. Генке тоже помогли устроиться на хорошую работу. Казалось бы, что ещё надо? Радуйся, живи, работай, детей расти. Но Генка и полгода не проработал в их городе.

В один из субботних дней, когда Инги не было  дома,  он собрал все свои вещи и укатил в городок, откуда прибыл, оставив ей записку: «Прости. Ты добрая, красивая, но у меня есть, была и будет только одна женщина, которую я люблю  - моя Любаша. Я так и не решился рассказать тебе о ней.  Не смог. Уезжаю к ней. Не ищи со мной связи. Люба о тебе ничего не знает. Она думала, что я снимаю у кого-то квартиру и поэтому не живу в общежитии.  Прощай».

В понедельник  Инга не вышла на работу. Не пришла она и на второй, и третий день. Вообще не выходила из квартиры, не отвечала на телефонные звонки и стук в дверь. Тогда приехал друг  отца, Анатолий Петрович. Вначале звонил в дверь, стучал, а потом начал кричать, что  выбьет, к чёртям собачим дверь, если она не откроет.

Открыла.  Лицо бледное, глаза потухшие - безразличие  ко всему и всем. Анатолий Петрович был в шоке:

-  Инга, ты почему не позвонила? Что, болеешь? Или  что-то случилось? Где Геннадий?

В полном молчании показала на журнальный столик  и как подкошенный стебелёк упала на диван.  Разрыдалась.  Плакала впервые за эти дни, смывая всю боль, отчаяние, обиду, унижение. Хотелось утопить в этой горячей льющейся жидкости ту часть души, которая болела больше всего и «кричала», что Инга никому не нужна. И что она одна на этом свете. Сердце было пустым, словно из него ушла кровь и поэтому она не ощущала его биения.

Анатолий Петрович не успокаивал её. Знал, что  слёзы, своего рода разрядка, освобождение от тяжести ноши.


Прочитал письмо Геннадия и готов был поехать в его город и набить физиономию этому приживале. Вот подлец!  Воспользовался возможностью иметь жильё и жить безбедно на сбережения родителей Инги.

- Инга, вы ездили к его родителям? Может они приезжали к вам?

- Нет. Он (она не хотела называть его имя), не знакомил нас и меня с собой никогда не брал, мотивируя тем, что живут они очень скромно и что мне у них не понравится. После нескольких попыток поехать с ним и слыша очередное «нет», отказалась от мысли поехать к его родителям. Надеялась, что  они к нам приедут когда-то. И об этом я ему неоднократно говорила. Теперь я понимаю, что причина отказа  вовсе не родители, а его девушка Люба, к которой он очень часто ездил на мои деньги. И за мои же деньги покупал подарки не только для родителей.  Родителям я и сама их покупала, стараясь помочь «скромно живущим»,  и он охотно всё брал. В ответ ни разу не получила «спасибо» и привет.

- Инга, да наплюй ты на этого Генку и забудь, что он существовал. Не стоит он твоих переживаний.  Всё у тебя наладится. И ты будешь счастлива. А ему аукнется ещё.

Не наладилось. Никому не верила, кто пытался ей уделить внимание или предложить руку и сердце. Вот так пролетели  пять лет. В тридцать лет открыла свой бизнес, купила машину и дружила только со своей школьной подругой Эммой. Мужчину, которого бы полюбила, так и не встретила. Те, кто удостаивался ее внимания – были женаты.  Свободные от уз, которым она очень нравилась, не нравились ей -  отвергала.  Кто-то из них выпивал, кто-то не хотел работать или вызывал антипатию своим поведением. Но и такие  высоко  котировались у женщин  вследствие  мужского дефицита   - статистика упорно стояла на аргументе соотношения 1:4.  Избранность доставалась «единице» - мужчинам. А «четвёрочка» стояла в сторонке, вздыхала тихонько…

Как-то Эмма примчалась к Инге  в хорошем настроении и заявила с порога:

- Так, подруга, есть две путёвки в Египет! Ты сколько лет уже без отдыха? Оставляй свой бизнес на заместителя,  и едем в сказочную страну. И не вздумай отказываться. Леонид  купил эти путёвки для нас с тобой.

- Не вздумаю отказываться! Я тебе  и твоему мужу благодарна за дружбу и постоянную поддержку.  Вы  с Леонидом спасаете меня от хандры и стрессов.

Поехали…   И предположить не могли, что в Египте Инга влюбится.  Эта неожиданность «снесла ей крышу»,  как выразилась Эмма.
 Позже она рассказывала Эмме о знакомстве  с  Селимом в баре:

- Он смотрел на меня такими жгучими глазами, что я не устояла и не отказалась от махито, которым Селим меня угостил. Разговорились. Оказалось, что прекрасно владеет  русским.  Учился  в Московском университете. Потом мы отправились на прогулку по Наама-Бей. А Шарм-Эль-Шейх вечером невероятно красив. Мне нравилось все, что меня окружало. Я влюбилась в  Селима  в первый же вечер. Он красив, внимателен. Я видела, что и я ему нравлюсь. И не ошиблась. Он признался в любви уже на четвёртый день знакомства. А какой он щедрый! Каждый день цветы, подарки, поездки, походы на кальян и в дорогой ресторан. Такое внимание и то, что он не предлагал интим,  покорили меня.

Эмма пыталась предостеречь подругу от молниеносной  любви к мусульманину:

- Не обольщайся по поводу его скромности. У них ведь под строгим запретом интимные отношения. А может и другая причина быть. Не становись, подруга, на одни и те же грабли.

- Я знаю об их обычаях. Селим рассказывал. Но, главное то, что он не может оскорбить  любимую женщину, предложив ей интим до свадьбы.

Через семь дней знакомства Инга и Селим заключили орфи-контракт  у нотариуса.

Для  Инги, истосковавшейся по любви,  теплу и ласковым словам, последние две недели были волшебными.  Сердце бабочкой порхало над цветами. Боялась растерять золотые крупицы счастья. Ощущала себя любимой и желанной.  Она  не представляла жизни  без  Селима. 

Дома всё казалось серым и неинтересным. Но закрыть свой успешный бизнес Инга не могла.  Звала  Селима к себе.  Но и он не мог приехать к ней, объясняя свой отказ тем, что не может оставить пожилых родителей, которые нуждаются в его постоянной помощи,  одних.  Она ждала его…

Далее были месяцы переписки по Интернету, звонки, эсэмэски. Со временем звонки, эсэмэски прекратились, переписка -  редкость, как лучик солнца в пасмурную погоду. А потом позвонил с мобильного друга, чтобы сообщить, что у него уворовали ноутбук, а вместе с ним и все его доллары.

Инга, даже не задумываясь, отправила ему четыреста долларов. Позже  три тысячи долларов на телефон и ноутбук, так как Селим сообщил, что у него теперь проблемы с бизнесом и он не может сейчас позволить купить утраченные связующие  их технические средства.

Она была счастлива, что помогла любимому человеку и что они теперь имеют возможность  слышать друг друга. А слышать Инге теперь приходилось всё больше о его проблемах,  нежели о любви к ней. Не прошло и месяца, как он снова озадачил ее новой просьбой:

- Инга, дорогая, мне опять необходима твоя помощь. Мой отец тяжело болен. Мама не выдержит, если его не станет. Они  так любят друг друга! Я в отчаянном положении.

И она в лепёшку разбилась. Оформила кредит на 150 тысяч гривен, чтобы спасти тяжелобольного «свекра». А потом Селиму понадобились ещё евро.  Инга достала три тысячи евро, сообщив любимому, что сама привезёт их и поможет ему ухаживать за родными.  На свой душевный порыв  получила  сообщение:

- Дорогая, зачем лишняя трата денег? Евро пришли. А я к тебе сам приеду, как только отцу станет легче. И заодно привезу тебе деньги.

Поверила паршивцу! Не дождалась ни его приезда, ни какого-либо сообщения от Селима.  Как в воду канул, а вместе с ним и все её деньги. Снова наступила на те же грабли, доверчивая душа.

Позже узнала, что их с Селимом орфи-контракт  ни к чему того не обязывает. Как только бумага уничтожена – брак расторгнут. Иногда у таких «женихов» припрятано сразу несколько таких контрактов, заключённых с разными «жёнами». И что их плотный амурный график расписан как календарь бизнесмена: - Катя из России с 10 по 24, Эльза из Германии…

Откуда женщинам, жаждущих ласки и тепла, особенно из стран, где соотношение  женщин и мужчин 1:4, а то и больше, знать, что турки и арабы – прекрасные психологи.  Это у них на генетическом  уровне. Проникать в потаённые уголки человеческой души они умеют так же превосходно, как владеть оружием и конём, торговать и  готовить. А уж красотой, отличающейся от наших европейских мужчин, и умением нежно «любить» женщину – их сам Бог одарил.  Вот и тают женщины от тёплой любви, сердечности, внимания и трезвости мусульман.

…Инга продала «Опель», бизнес, возвратила кредит. Закрыла квартиру. Отдала ключи  от квартиры соседке – тёте Клаве и Эмме, чтобы те присматривали за ней. Уехала, никому не сказав куда.

Только через три года соседи узнали, что ездила Инга на заработки в Швецию. Эма, конечно, узнала об этом через два месяца после отъезда подруги,  но ни пары из уст, как и было ей приказано.

Возвратилась домой, повеселевшая  и уверенная в себе женщина.  И первое что сделала – купила себе автомобиль. Без него она никак не могла передвигаться по городу.

О  Салиме никаких воспоминаний. Его не существовало на  земле, так же как и Геннадия. Начала снова готовиться к открытию своего  бизнеса.

Вскоре в нашем подъезде появился новый сосед. Катерину забрал к себе сын, а её двухкомнатную квартиру продали.  Соседом Инги  стал молодой человек – Юрий. Симпатичный, высокий, серьёзный, внимательный. Со всеми поздоровается, старикам сумки поможет поднести и в никакой просьбе соседям не отказывает. Быстро привыкли к нему, словно с детства знали. Полюбили.  И не для кого уже не было секретом, что Юра влюбился в Ингу. Только Инга ничего не замечала. Кроме «доброе утро» или «добрый вечер» - никакого диалога.

Чтобы обратить на себя внимание Инги и как-то с ней заговорить, Юра ничего другого не придумал, как на восьмое марта всем женщинам подъезда  преподнести букеты цветов.  Хорошо, что дом пятиэтажный, а не выше.

Инга Юре и цветам улыбнулась и пригласила его на чай с тортом:

- Какая красота! Как Вы догадались, что я люблю герберы? Заходите, пожалуйста. С минуты на минуту придут подруга с мужем. Так что если вы не против, милости просим в нашу компанию чаёвничать.

Какой там против!  Юра был на седьмом небе от счастья. Вот с того счастливого восьмого марта и началась их дружба.  Его любовь к Инге излучала такую энергию, что всем становилось теплее, не говоря уже  о предмете любви.  «Предмет любви» только улыбалась,  расцветала и поворачивалась за ним, как цветок подсолнуха за солнышком. Стала спокойнее, женственнее. Даже гардероб  свой и макияж изменила, словно «перекроила» себя.

Эмма не могла нарадоваться произошедшим переменам  у подруги. Да и мы, соседи, радовались этим изменениям и ждали, когда же Инга ответит «да», на неоднократные предложения  руки и сердца Юрия.

Дождались!  Приехали родители Юры с другого города. Перезнакомились со всеми соседями, пригласили на свадьбу.

Теперь в нашем подъезде есть квартира, которая отличается от других тем, что имеет двое входных дверей и 6 комнат, объединённых из трёх комнат Инги и двух и кухни – Юриных. Просторно и светло. И будущим детям – раздолье.

Так и на долю Инги выпало счастье. Один  мужчина выбрал её одну из четырёх и по-настоящему полюбил. Не за красоту, деньги и квартиру, а  за её доброе сердце, душевность, преданность и любовь…



14 Танго
Данилко Софья
Концертный зал. Широкие кресла из красного бархата и деревянный блестящий пол освещала огромная люстра из хрусталя. Сегодня намечался фестиваль танцев. Все мужчины и юноши были одеты в смокинги, а девушки и женщины – в вечерние платья. Раздался третий звонок, и все зрители уселись на свои места. На сцену вышла дама в строгом костюме и прямоугольных очках. Она объявила первый танец – танго, и танцующую пару.
Свет погас, но сцена была освещена так, чтобы зрители в зале могли видеть только силуэты пары, лица выступающих были в тени. Тусклый свет позволил немного рассмотреть наряды танцоров. На девушке было красное блестящее платье до колен, расклешенное снизу, на ногах красный босоножки на высоком каблуке, волосы собраны в шишку. Парень был одет в брюки, заправленную в них рубашку с расстегнутым на две пуговицы воротом, на ногах черные лакированные туфли. Волосы танцора были приглажены.
И вот они вышли. Кромешную мглу и тишину тусклого света нарушила виолончель, заигравшая первые ноты и ритмы танго, потом, как бы продолжая начатую мелодию, заиграл альт, потом фортепиано, а дальше аккордеон, скрипки, барабаны, которые отстукивали жадный ритм страстного танца. Четкая и интригующая музыка заполнила зал, погруженный во тьму. Взгляд гостей был прикован к паре. И вот – шаг в сторону. Парень приближался к девушке, а она пыталась убежать от него, но скрепленные в замок руки не позволили ей этого сделать. Резко дернув за руки, девушка закружилась. Ее платье развивалось так, что казалось будто искры огня пролетели. Она прижалась к парню. Еще шаг, и руки сцеплены в замок, и тела соприкасаются в ритмах. Шаг, еще, ритм сносил все замки. Кружившаяся в ритме девушка с развивающимся подолом платья была похожа на огонь, а парень все время старался его затушить. И вот еще шаг, шаг, шаг, резкие ритмы сменялись плавными, плавные сменялись резкими. Парень словно играл с огнем в руках, который обжигал ладони и волей неволей приходилось отпускать его и ловить снова. Казалось, что весь зал погрузился в ад, пламенный ад, где огонь касался их лиц. И нет спасенья. И вот еще один шаг, последний заключительный акт и последняя вспыхнувшая волна языков пламени. И ад сменила тьма, тьму сменил свет, а жар сменил холод хрусталя огромной люстры. Это было незабываемо. Грохот аплодисментов пронесся по залу. И это было заслужено. Столько чувств и пламени в каждом движении, в каждой ноте, в каждом ритме заставляют очутиться там, на сцене, там, на границе ада и рая, где танцуют ангел и демон.


15 Музыка расскажет больше
Данилко Софья
«Пасмурный день, как всегда, ничего хорошего сегодня мне не принесет», - подумала Лилия Лосева, идя на встречу к своему любимому человеку. Холодный ветер пронизывал ее тело, но она знала, что парень ее согреет своими объятиями, словами, и потому нисколько не переживала из-за холода. Девушка подошла к назначенному месту, но ее любимого не было. Она осмотрелась по сторонам и заметила его на противоположной стороне улицы. Загорелся зеленый свет светофора, и парень поспешил к девушке. Но неосторожность и небрежность водителя, проезжавшего мимо автомобиля, лишили эту встречу радости и счастья. Эмоции девушки описать было невозможно: страх, боль, шок от увиденного. Парня привезли в больницу, врачи сделали все возможное, но через три дня юноша скончался…
***
Концертный зал. Широкие кресла из красного бархата и деревянный блестящий пол освещала огромная люстра из хрусталя. В Зал входили молодые и пожилые люди. Мужчины и юноши были одеты в строгий костюм, а женщина и девушки - в вечерние платья. Сегодня намечался хороший концерт. Настроение у гостей было праздничным и веселым. И вот раздался третий звонок, слушатели уселись на свои места, на сцену вышла дама в строгом костюме в очках на носу. Она объявила музыкальный номер и солистку скрипачку – Лилию Лосеву.
На сцену вышла девушка. Она была одета в черное как ночь платье. Оркестр заиграл вступление к концерту, и когда должна была вступать скрипка, девушка даже не подняла ее. Взгляд Лилии был опущен, глаза полны слез и горя. Она стояла так еще некоторое мгновение. Тишину зала нарушали перешептывания: «Так и должно быть?», «Почему она не играет?». Но внезапно девушка подняла скрипку, оркестр был готов дальше аккомпанировать соло. Но эта мелодия была не мелодией из концерта и отнюдь не веселая. Все замерли в ожидании чего-то. Лилия играла самую грустную и печальную мелодию, какая есть в мире, которая рвалась у нее из души. Скрипка пела печальные ноты, рыдала и плакала от боли и горя. Срывая иногда смычок со струн, всхлипнув, она продолжала ныть. И пока звучала эта мелодия, наполненная слезами и болью, ни один человек не посмел заговорить, ни один инструмент не заиграл, и тишина не тронула ни одну струну, ни один клапан. Лилия играла, словно ангел, ее скрипка рыдала, как мать плачет по погибшим сыновьям. Когда она закончила играть, она медленно опустила скрипку. И в этой гробовой тишине было слышно, как падают на деревянный пол сцены тяжелый большие капли слез, катившихся из глаз бедной девушки.  Этот концерт не забудет никто и никогда. Люди, пришедшие послушать ради удовольствия известный концерт Баха, услышали то, что человек порой сказать не может. Может быть, немногие люди поняли и почувствовали ее боль, зато скрипка, ее верная подруга, испытала на себе ту боль потери, которую ощущала девушка……..
Порой музыкой сказать легче, чем словами….



16 Шурка
Вера Шкодина
 ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "КАК ОПАСЕН ЭТОТ МИР" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
 
    
   Во дворе выла собака.
Санька проснулась среди ночи и теперь тоскливо вслушивалась в непонятное откровение собачьей души.
В горнице заворочалась и забормотала мать.
Ей надо в пять утра вставать, чтоб подоить корову и выпроводить в стадо.
- Вот развылась! - уронила Санька в темноту, натянув одеяло на голову.
Мать заворочалась снова, вздохнула и обреченно изрекла:
- Преставился кто-то.
- Да уж!  - фыркнула Санька, - как же, сказки!
- Так и есть, - убежденно заверила мать
Её уверенность заставила внутренне сжаться и замолчать.
Спорить не хотелось, спать тоже. Промучившись до утра,  за обычными летними делами выкинула из головы ночной разговор.
       В обед влетела переполошенная соседка и , вытаращив глаза, затараторила:
- Шурка Доценко удавился! Руки, господи, наложил на себя!
И,  довольная  произведенным эффектом, расположившись на лавке у печки, продолжала уже спокойнее.
Веревку  через кровать перемахнул и  затянулся. Так  и тянул, пока не помер. Ужас! – закрыла она лицо.
- Шурка? – удивилась мать и неожиданно добавила, - да уж пора ему.
Соседка помолчала и убежденно добавила:
- Собаке – собачья смерть!
       Санька оцепенела от этих слов. До ночи бестолково толкалась она по двору, слушая и слыша, как сквозь вату, новые подробности, приносимые разговорчивыми соседками.
Санька хорошо знала его и не верила, и не могла поверить. Особенно потрясли её слова  людского приговора:
- Собаке – собачья смерть.
Почему? Откуда такая жестокость? Всё внутри рвалось и протестовало. Нет! Так нельзя о человеке!
Даже если он такой.
Всё равно нельзя, не имеют права судить . Разве они всё знают?
       Через пару дней его хоронили.
По улице шла странная похоронная процессия. Для деревни это было невероятно:
 Пять человек родных и больше -  никого.
Люди выходили на улицу, провожали  группу глазами и молча уходили во двор.
       А Санька всё стояла и стояла на улице, и когда они уже скрылись из глаз, она всё не могла сдвинуться с места. И всё звучали и звучали  в ушах ужасные слова: «Собаке – собачья смерть»
Неожиданно для самой себя она вдруг разревелась. Но и это не принесло облегчения:
- За что же так они? Не  смеют, не смеют!
Но они смели.  А человека  больше нет. И разве  нет прощения?
       Да, Шурка всегда был непутевым. Он не умещался ни в какие рамки. Он был сам по себе.
Небольшого роста,  обычной  внешности, но в драках, которые он сам учинял,  перед ним отступали самые отчаянные забияки.
Пугало в нём такое безрассудство, в котором читалось только одно: он не остановится.
И он, действительно, не останавливался ни перед чем.
       Еще в школе научился вынимать нож в любой потасовке, и еще тогда мог и  пырнуть.
А при виде ножа все кидались врассыпную.
А дальше – больше. Драки, поножовщина, пьянки и тюрьма, как родной дом.
Он не воровал, не грабил, нет. Он дрался.
Лез отчаянно на забияку любого калибра и побеждал. Всегда.
А если кто не отступал, были жертвы.
И как следствие – тюрьма. Опять и  опять.   И  всю жизнь.
        И чего, казалось, плакать?  Одно горе причинял он своим землякам.
Но Санька помнила его другим. Она тогда  еще училась в десятом классе.
Старший брат Володька вдруг увлекся боксом. В зале висела самодельная груша, которую он после работы каждодневно колошматил вечерами.
Санька помнила, как брат пришел однажды  домой весь избитый.  И тогда она впервые услышала  про Шурку. Мать – учитель математики, запретила ему выходить на улицу  вечерами.
Но Володька был упрямый и гордый.
        Однажды поздним вечером родители ушли к знакомым что-то отмечать. Санька делала уроки.
Вдруг -  захлебывающийся лай овчарки. Грохот двери, которая была просто   снята с петель. И появился невысокий парень в распахнутом полушубке с ножом в руках. Володька побледнел.
Санька изумлённо поднялась из-за стола и пошла навстречу.  Вид ножа её не только не испугал, она поразилась невиданной наглости.
-  Ты что, сдурел? – возмущенно заорала она. – А ну сейчас же дверь на место поставь!
Мороз на дворе!.
 С ума сошел что ли?
Шурка оторопел. Опустил нож и  вдруг расхохотался:
 - Татьяна Тимофеевна! Вылитая Татьяна Тимофеевна! Как есть!- Татьяна Тимофеевна!
         Дело в том, что мать Саньки, Татьяна Тимофеевна,  когда-то учила его.
 Её знали, как строгого и требовательного учителя.  Все хулиганы уважали её за справедливость. Санька, действительно, была очень похожа на мать.
Шурка безропотно и даже охотно поставил дверь на место, балагуря с Санькой о том, какая умная и строгая у неё мать. Уходя, взглянул на Володьку и добавил:  «А ты не лезь, куда не надо. А то получишь. Понял?»
- Сам получишь! – возмутилась Санька,  - еще не хватало!
- Да ладно, - щелкнул он её по носу, - Татьяна Тимофеевна!
- Я Санька!
-Тёзка!
Во дворе  грозная овчарка проводила его только   рычанием.
         Второй раз она увидела его, когда была уже первокурсницей. Приезжала домой на выходные. Была  зима.
Решила сходить на танцы в клуб, куда раньше  путь был   заказан, учениц туда не пускали.
Вошли с подругой и вдруг, как сквозняк по залу:
- Шурка! Шурка!
Повисла тишина. Напряженно повернуты головы к двери.
Санька увидела плотного невысокого паренька в щегольских  белых  послевоенных бурках, в лисьей дорогой ушанке, вызывающе заломленной на ухо.
Санька с любопытством,а потом и весело изучала его кавалерийские замашки. Её веселила вызывающая  рисовка, живописная свита и купеческий задор.
           Дома она хохотала, описывая  экстравагантный его вид и  поведение.
Старший брат неодобрительно  косился и пророчески предупредил:
-  Ты его не знаешь. Это головорез. Его все парни боятся.
- Почему? -  искренне удилась Санька, - он такой смешной! И не злой вовсе.
-  Добрый! – Володька едва не захлебнулся от негодования,  - Добрый? – повторил он и развел руками. – Если бы все  добрые  столько народу перерезали, то я уже не знаю, кто злой!
- Вы его сами избаловали, - упрямилась Санька, -  потому что дрожите, вот он и бахвалится.
- Дрожи, не дрожи, у него разговор короткий. Не дрожишь -  пырнет ножом, только и всего, - холодно возразил брат, - и вообще, помолчи, салага.   Мам! Скажи ты ей! А то я не пущу её на танцы!
- Попробуй! – возмутилась сестра, -  феодал!
А его боишься! Ха-ха-ха!
- Ну ладно, я с детьми не спорю, - брат хлопнул дверью.
- Скажите, пожалуйста, какие мы взрослые! – крикнула вслед Санька.
          А через неделю Шурка пригласил её на танец.
Танцевали вдвоем,  а рядом -  ни одной пары.
Санька веселилась:
- Это они все тебя боятся? Да? А хорошо! Не тесно!
Шурка разговаривал с ней уважительно:
- Я знаю, ты дочка Татьяны Тимофеевны!
По глазам узнал.
Это моя любимая  учительница.
- Ого! У тебя что, любимые учителя есть?
- Одна, - просто ответил Шурка, -  я её на все праздники поздравляю.
Санька вспомнила открытки, что получала мать к праздникам, чуть ли не со всего света.
- И из тюрьмы тоже? – съязвила Санька.
- Да, - нисколько не удивился тот и торжественно заявил, - всегда! Я её уважаю.
- Это за что же?
И она вспомнила, что мать никогда  не высказывалась о Шурке плохо.
- Она строгая и справедливая. Мы её уважали. Да.
Санька помолчала.
Надо же, идеалы у него.
- Я тебя пойду провожать,  - закончил он разговор и  вежливо провел её на место.
- Валяй, - хмыкнула Санька и представила вытянувшееся лицо брата.
- Пошли через озеро, - предложила она,- чтоб не шокировать бабок.
- Давай, -согласился он
          Они шли и беседовали. Санька спрашивала, он отвечал. Наконец, она осмелилась:
- Ты почему из тюрем не вылезаешь? Нравится что ли?
 Шурка тяжело замолчал.
«Ну, влипла, - подумала Санька, -и зачем?»
Вдруг он остановился и горячо заговорил.
 Из его пульсирующей исповеди Санька поняла:
- Дразнят, задевают, лезут все. А я  дурной! – упавшим голосом завершил он, - сам не понимаю, как за нож хватаюсь. Дурной я! Дурной!
Саньке это было совсем непонятно, совсем!
- Удобно устроился, - буркнула она, - себя не помнить, себя не понимать! Очень удобно! Можно позавидовать!
- Чему?  -искренне удивился тот.
- Ты почему такая темнота? Ты почему  всё на инстинкты спихиваешь? А?
Теперь не понял он. И Саньке стало ясно:  не поймет. Не знает он про инстинкты.
- Ну ладно, - оборвала она себя, - тормоза тебе надо ставить, а иначе – крышка.
- Да, - наивно согласился он, - только ничего не выйдет, я пробовал.
Вот так они и расстались
- Мама! - кричит возмущенный брат, - ты знаешь, кто её провожал сейчас? Шурка! Я следом полз по кустам, все штаны продрал! Перетрясся весь, а  она, представь, воспитательные беседы с ним проводит! Дура больная! Учительница облезлая! Да он же тебя одной рукой!
- Ладно! Прекрати, Не тронет он её. Я знаю, -  отрубила мать,и ушла в горницу.
- Вот так! Сам дурак!  А он искренне со мной разговаривал!
           А ведь он, действительно, был абсолютно искренним. Это она чувствовала. Но как же сочетать его искренность, даже наивность с нечеловеческой,  звериной жестокостью?
- Брось ты свою философию, - злился брат, -  прямо педагог Макаренко нашлась! Ну, давай, займись воспитанием! А он тебя прирежет из благодарности.
Так и не решила Санька этой мучительной загадки.
Шурку опять посадили за какую-то разборку с поножовщиной.
      И еще  была одна встреча.
Случайная.
 В одном районе, где после вуза она только начинала работать в восьмилетке.
 Как он обрадовался, увидев её!
- Ты знаешь, завязал я, всё! Точно! Сейчас работаю в геологоразведке. Уже второй год! Я деньги зарабатываю.  Матери  дом куплю. Хватит ей в землянке жить! Слушай, а ты можешь мел достать?
- Зачем? – удивилась Санька.
-  Бурки помелить, чтоб белые были.
 Санька расхохоталась:
- Мне бы твои проблемы!
- Ну достань, - обиделся он, что тебе стоит.
- Запросто! – достала из портфеля мел, - доволен?
- О! – заулыбался тот, - спасибо, а то нигде не могу достать!
Вот и всё.
        А потом ещё прошло года три. Летом Санька всегда гостила дома.
В прошлом году умерла Шуркина мать, так и не дождавшись дворца на Шуркины деньги.
Умерла в землянухе.
А он приехал из тюрьмы, опоздал на похороны, а ночью удавился, сам.
     Какой же постылой должна стать   жизнь, что даже инстинкт самосохранения не смог одолеть его в тот момент.
Его,  человека -  на уровне инстинктов.
 Шурка, Шурка! Безрассудная голова!
«Собаке – собачья смерть!»
Почему же так больно за тебя?
Наверное, что-то ты понял, Шурка, если не смог больше жить!



17 Упрямица
Вера Шкодина
Санька всегда побаивалась мать. Та никогда не разбирала ни правого, ни виноватого.
И если набедокурил кто-то один, все равно в результате им втроем дружненько приходилось отправляться по углам, где они продолжали препираться до вечера, вынося свой, обоюдный приговор  виновнику.
И если мальчишки сносили материнскую расправу спокойно, даже с напускным равнодушием, то Санька воспринимала такую незаслуженную уравниловку бурно, с глубокими обидами и с отчаянным неповиновением.Вот и теперь:
- Пол так и не помыла! – прищурилась на Саньку мать.
- Так я ж! – чуть не захлебнулась та, - мы ж дверь не могли открыть, пристыла!
- Мой  сейчас же, - отрубила  мать.
Санька засопела, но пошла за ведром в сенцы.
- А кровать,  как заправила? Вся  наперекосяк! -  продолжала распаляться  Антонида.
Ее отчаянно раздражал этот вечный беспорядок в доме, который появился после смерти старухи-матери, на которой дом и держался.
 - Как? – тупо повторила Санька, растерянно плеснув из ведра.
- А вот так! – взорвалась Антонида. И на пол полетели подушки, одеяла, перина, -  гробина проваленная, а не кровать!
- Я, - побледнела Санька, напряженно держа ведро в ослабевшей руке, - я  никак перину поднять не могу, она  тяжелая!
Мать яростно взбила перину, накинула одеяло. Захлестнула все покрывалом.
- Вот как надо! Видела?
Санька стояла неподвижно, дрожащей рукой  пытаясь удержать на весу тяжелое ведро.
- Да поставь же ты! – взорвалась Антонида, выдергивая из рук Саньки  ведро. Оно косо шлепнулось об пол, потекла лужа.
- А у Вас, ..а у Вас,  - вдруг выпалила дочь, задохнувшись от собственной смелости, - тоже криво, вот! – указала она на покрывало.
Мать автоматически проследила за ее пальцем, остолбенело уставилась на покрывало, действительно было криво.
Изумленно взглянула на побледневшую и взъерошенную Саньку
- Ах ты! – выдохнула она,  не находя слов, - ах, ты, еще мать учить!
Нашлепав упрямую дочь, воткнула ее в угол. Вскоре под горячую руку попался и Леник.
Раньше они стояли втроем, но вот уже два года, как за Володькой были признаны права
взрослого.
- Скорей бы вырасти, -  в слезах шептала Санька,  зло ковыряя ногтем известку на стене.
Покричав   еще на всех для порядку, Антонида ушла  управляться со скотиной.
- Счас, как придет, попросим прощения, и она сразу выпустит, я знаю, - успокоил ее Леник. И уселся на пол. Вытащил из кармана рогатку и, натягивая резинку, предупредил:
- Сейчас, как бахну.
- А я не попрошу, - шепотом всхлипнула Санька, потому что…,потому что несправедливо!
- Ну, будешь всю ночь стоять, -  искренне удивился Леник.
- И буду, - уперлась Санька, - я правду сказала, так несправедливо! Да положи ты свою рогатку, опять что-нибудь разобьешь.
- Не боись, - солидно пропыхтел Леник, натягивая резинку.
- Ну что? – услышали они голос матери из сенцев, - настоялись?
- Мы больше не будем! – мгновенно вскочил Леник, спрятав  рогатку за спину.
- Ладно уж, - примирительно буркнула мать,  - идите. Леник бросился к вешалке.
Санька,   не шелохнувшись, стояла в углу, набычившись, уперев глаза в пол.
 - А ты чего? – удивилась мать, что застыла, как столб?
- А я, -  засопела Санька, чувствуя, как  горячие слезы так и рвутся из глаз,  - а я не просила!
- Что не просила? – не поняла Антонида.
- Прощения, - еле выдавила Санька.
- Ах!  Не просила! Ах!  Она  не просила! Ты посмотри на нее! – всплеснула мать руками. – Так и стой! Стой  хоть до ночи! Не просила! Ты посмотри на нее, продолжала она уже в сенях, ожесточенно хлопнув дверью.
Леник изумленно застыл, воткнув одну руку в рукав, другой растерянно придерживая ползущее на пол пальто.
- Ты чо?- удивился он шепотом, - ты вправду дура  что ли?
- Ты сам дурак, понял? И мотай, куда шел! – затряслась Санька от бессильных рыданий.- А я все равно не попрошу! Потому что несправедливо!
Ленька открыл было рот, хотел еще что-то добавить, потом раздумал, деловито нахлобучил ушанку и вылетел из хаты пробкой.
 Через час он залетел в комнату, весь в снегу, пар так и валил от его взъершенной головы, красного мокрого лица и шеи.
-   Ну ты, Санька! Чо ты стоишь? Да?. Санька не ответила, дернув презрительно плечом.
- А хочешь я тебе хлеба принесу?- зашептал он. – Мамки пока нету.
- Не хочу! – насупилась Санька, сглотнув слюну.- Отстань! – и сжала губы.
- Ну и дура, - неожиданно спокойно заверил братец, облегченно добавил, - я гулять пошел.
- Иди поешь! -  Уже вечером высунулся в горницу старшой. -  Мать, может, специально вышла. Ну!
- Не буду! – снова заревела Санька, бессильно сползая на пол. – Не буду! Отстаньте вы от меня! Вот,  понял!  Несправедливо! Не буду! Она сама криво заправила, а потом дерется! Не буду я прощения просить, понял! – прекращая плакать, зло сощурилась Санька, поднимаясь с пола.
- Ну и псих! – искренне удивился Володька, - да ты ненормальная, тебе лечиться надо! Я так матери и скажу!
Уже стемнело совсем
- А где  ж Санька? -  спохватилась мать.
- Стоит, - сообщил Володька. -  И ни в какую, как столб!
- Что, до сих пор не евши? Да не ври! – метнулась в  горницу.
- Санька, а Сань, где ты? Ты что?! – затормошила она дочь. Санька взглянула на нее и рухнула на пол  без чувств.
- Санька! – пронзительно закричала Антонида, - Вовка, воды, воды!
Отходили. Открыла Санька глаза, видит, мать над ней слезами обливается, трясется:
- Доченька, доченька, родненькая, да ты что удумала, да не трону я тебя, не трону сроду!
И вправду, больше пальцем не тронула, а сгоряча и накричит когда, то потом и косится с опаской, не выкинет ли чего упрямица-дочь.
А Санька только зыркнет исподлобья и смолчит.
- Нет, это что ж за характер, -жалуется мужу Антонида, изуверка прям какая-то, никакого спуску мне, как матери, не дает.
- Да твоя ж порода, - заверил Николай, - ты ж когда упрешься на своем, как рогами в землю, и не сдвинешь, чего уж!



18 Время чудес
Светлана Степанова
Даня сидел на подоконнике, уткнувшись лбом в стекло, наблюдая за тем, как капли собираясь в струйки, медленно стекают вниз и старательно прогонял воспоминания, которые как в той сказке о каше и горшочке, лезли из памяти, и никакое сопротивление не могло их остановить…

Прошлая весна. За окном такая же, как сейчас гроза, вся семья дома, Юлька готовится к послеобеденному сну, а он, Данька, никак не может определить, чего ему хочется больше: лепить или рисовать, а надо срочно принять решение, чтобы взять с собой все необходимое, выйти из детской, и не мешать Юльке спать. Заходит мама, подмигивает и самым заговорщицким тоном предлагает: «Ребята, а давайте сварим горячий шоколад, включим камин, будем сидеть возле него все вместе, пить и читать про Карлсона?». Кто же откажется от такой расчудесной идеи и два вопля восторга, сливаясь в единый мощный радостный крик, разносятся на несколько этажей вверх и вниз. Десять минут веселой возни на кухне за приготовлением напитка, и вот вся семья в сборе, мама с папой сидят в соседних креслах и держатся за руки. «Вы как маленькие», - прыскает Юлька, которой самой едва отпраздновали четырехлетие. Родители улыбаются и смотрят друг на друга. Данька всегда становится такой счастливый, когда они смотрят вот так, со смешинками в глазах. Дети устраиваются на полу, поближе к огню. Пусть он электрический, но возле него магический уют. Да и вся комната, погруженная в полумрак, такой родной мамин голос, чашка горячего шоколада, чудесная книжка, запахи дождя и приятная прохлада, льющиеся в окно, все это вместе как бы говорит: да, ты пока еще маленький, а в мире много гроз и бурь, но вот твои родители, как крыша над головой, не бойся, малыш, ничего не бойся.

Данька не помнит тот день, когда ему сказали, что родителей не стало. Вот просто не помнит, как ни старался. Помнит только рассказ соседки, как у грузовика, следовавшего по встречной полосе, лопнуло колесо, да еще был гололед, и водитель не справился с управлением. Все соседи с упоением пересказывали друг другу эту новость, добавляя в конце: «Как же хорошо, что ребят не было с ними!».  А потом озабоченно сетовали: «Только куда же их теперь? Видно, одна дорога в детский дом». До Даньки эти слова плохо доходили. В те дни он вообще не понимал, что происходит, в ушах как будто была вата, перед глазами пелена, как бывает, когда смотришь через окно, залитое сплошными потоками дождя, горло все время перехватывало и не хватало воздуха. Хотелось сидеть под столом, прижимать к себе Юльку и ждать, пока папа с мамой заглянут к ним в убежище, протянут руки и вытащат их оттуда.

Первое яркое воспоминание уже после – это как стоят они, держась за руки, в вестибюле детского дома, ждут, пока их оформят и наблюдают, как уборщица (немного позже Данька узнал, что ее зовут тетя Глаша) моет полы, сочувственно глядя на них и причитая: «Ох, детки-детки… горе-горькое… это ж вас двоих-то, да таких больших, кто усыновит? И маленьких-то по двое редко берут. Ох, жизнь... Но ты малец, не раскисай, у вас жилье осталось, подрастете, будет куда вернуться, иным и того не остается, ты теперь за старшего, приглядывай за сестренкой-то, защищай. Что это она все в пол да в пол смотрит, больная, али чево».
 
Данька и сам с тревогой замечал, что Юлька за все эти дни не произнесла ни слова и ни разу не заплакала. Да еще и сегодня, когда их забирали из дома, соседка, присматривающая за ними, еле вырвала из цепких Юлькиных рук их кошку Масяньку, которая не отходила от нее все время. И после этого лицо Юльки окончательно замкнулось, как будто последняя искорка угасла в ней. И за кошку душа болит, куда ее теперь, небось, на улицу выпрут, и за Юльку страшно. Рассыпалась, вдребезги рассыпалась вся Данькина жизнь. Не будет больше в ней ничего радостного. Не будет больше ни смеха, ни улыбок. Пропадут они теперь обе сиротинушки. Так разжалобил себя, что чуть не разревелся в голос, как маленький. Сразу перед глазами встал образ отца, его спокойный и уверенный голос: «В трудностях мы должны действовать, сынок».

Уже три месяца они здесь, Юлька все также безнадежно молчит, а он так и не придумал, как ему действовать. Врачи говорят про какой-то там шок. Неожиданно, одновременно с молнией за окном, в голове проскакивает мысль: «А что если написать письмо Деду Морозу?! Попросить, чтобы вернул Юльке Масяньку. Может и оттаяла бы она». С самого Юлькиного рождения Масяня с ней не разлей вода. Мама даже смеялась, что иногда Мася будто посматривает на нее неодобрительно, если ей не нравится, как мама управляется с малышкой. И потом, когда Юлька чуть подросла, Мася повадилась спать с ней в детской кроватке и сколько мама не выгоняла ее оттуда, через пять минут кошка снова была там. Потом махнули рукой и просто регулярно носили на стрижку, чтобы поменьше сыпалось шерсти на простынки. И Мася стриглась даже не пикая, как будто понимала, что это как пропуск к любимой подружке. И как потом Юлька кормила Масю из ложечки своей кашей, стоило только маме отвернуться, и печеньки совала. И все массажики маленькой Юльки проходили под бдительным Масиным взором и даже когда купали Юльку в ванночке, Мася переступала через свою кошачью гордую нелюбовь к воде, забиралась в раковину и оттуда наблюдала, все ли в порядке. Все. Все горести и радости у них пополам. На Масю вся и надежда.

Дед Мороз, конечно, такое желание бы исполнил, да только вот Новый Год прошел, а до следующего еще ждать и ждать. «Я напишу ему все как есть, он поймет и сделает подарок раньше срока. И я же не для себя, для Юльки. Напишу, что больше никогда ничего для себя просить не буду, только бы это исполнил».

Окрыленный своей идеей, помчался в классную комнату, схватил ручку, листок, начал лихорадочно писать, пока никто не видит, так погрузился в свое занятие, что даже не заметил, как в комнату влетела ватага ребят постарше.

- «Что это ты тут пишешь, мелочь?»,  – цедит сквозь зубы самый рослый из них. Его зовут Андрей. Он с рождения живет в детских домах, иногда для развлечения убегая. Данька вообще ни с кем не дружит тут. Старается просто на глаза не попадаться. Сегодня избежать столкновения он не успел, и, понимая, что сейчас они все дружно поднимут его на смех, судорожно сворачивает листик с письмом. Главная шестерка Андрея, Семка, маленький, щуплый, такой же, как Данька по годам, протягивает руку: «Не слышишь что ли? А ну отдай!».

Данька мотает головой, пятясь к стене, лихорадочно ища выход, скользя взглядом по глазам ребят и понимая, что они все против него. Наваливаются, отбирают бумагу, читают, хохочут, издеваются над ним: «Ты что же, правда думаешь, что Дед Мороз настоящий? Что принесет тебе сюда твою драную кошку? Что тебе разрешат, чтобы она тут жила? Ага! Держи карман шире! Ты это, еще Карлсона позови, пусть вас заберет в свой домик на крыше. Малахольные оба. Что ты, что сестра твоя». Бросают в него скомканный листок. Ядовитая насмешка над героем любимой маминой книжки почему-то ранит намного глубже, чем издевательства против него самого. Данька сидит на полу, прижавшись спиной к стене, и плачет навзрыд. Сложно быть мужчиной, когда ты один в этом мире и тебе всего восемь лет.

За этим занятием его застает тетя Глаша, собравшаяся убрать классную комнату. Выслушивает сбивчивый рассказ сквозь слезы, качает головой, понимая, что надо бы и правду рассказать, взрослый парень, ну какой Дед Мороз в восемь-то лет?! Но видя такое безнадежное обезоруживающее горе, неожиданно для самой себя вдруг говорит: «Давай, малец, бумажку мне, отнесу на почту, отправлю письмецо-то».

***
Лена проснулась от звонка будильника, выключила его и решила еще немного поваляться с закрытыми глазами, представить свой день, обдумать планы. Какое-то неприятное чувство копошилось в ней, когда есть какое-то неотложное дело, которое делать очень не хочется. Вспомнила. Надо сходить на почту, отправить маме посылку. Конечно, ни один здравый человек в трезвом уме и светлой памяти не захочет добровольно идти на почту, отсюда и это легкое недовольство. Но другого выхода нет, точнее есть, и даже два, но они не подходят. Мама ни за какие коврижки не соглашается получать посылки в транспортной компании. Сколько Лена не объясняла ей, что это намного проще почты, все упиралось в упрямое мамино: «Я уже пожилой человек, я люблю, чтоб по старинке». А маме нужны лекарства, которые в ее маленьком прибрежном городке достать было невозможно. Второй вариант тоже есть, Лена могла бы конечно и сама отвезти, их разделяют всего пара часов езды, еще год назад она рвалась домой, к маме, при любой возможности. Ей нравилось сидеть на кухне на своем излюбленном месте, смотреть, как мама неспешно заваривает чай, достает из духовки пирог с ягодами, раскладывает по вазочкам печенье и конфеты, причитая, что Лена с каждым разом возвращается все худее и худее, и сил нет смотреть на ее мощи. К ней постоянно заглядывали подружки-соседки поболтать и можно было послушать сводку всех местных новостей, узнать, кто где доучился, кто на ком женился и какая нынче бедовая молодежь растет - одни гульки на уме. Сходить на вечернее свидание с морем, послушать шелест волн, подышать с детства родными запахами соленого морского бриза.

Последнее время Лена разлюбила эти поездки, потому что постепенно и незаметно все разговоры мамы и соседок стали сводится к участливым расспросам, почему же у них с Игорем нет детей, и когда же уже ее маме выпадет счастье потетешкать своих собственных внучат. Говорить на эти темы Лене категорически не хотелось, все время было ощущение своей ущербности, и уже не раз она ловила себя на том, что отвечая на все эти расспросы, даже голос становится таким, точно она оправдывается. Да и что об этом говорить? Даже врачи не могут ответить точно, почему у них нет детей. Анализы у обоих в норме, и светила только руками разводят, предлагая проехаться по святым местам. Было в этой идее что-то неправильное для Лены, как будто так не честно. То значит, они столько лет и носа в церковь не казали, а тут как прижало, так сразу прискакали и спасите-помогите. Как будто причина и следствие поменялись местами. Сначала же должна поселиться Вера в душе, потом церковь и только потом может быть попросить помощи. В том виде, как это есть сейчас, это больше напоминает торги: Вы мне ребенка и тогда я поверю. Ерунда какая-то.

Со вздохом поднялась с кровати. Традиционный утренний душ, прическа, макияж, голубое платье под цвет глаз, улыбнулась сама себе в отражение и вспомнила мамин рассказ, как она, будучи маленькой, одеваясь в садик, доверительно поведала: «У меня глазки под цвет платья: синее платье – синие глазки, красное – красненькие». Эта и подобные ей шутки часто выплывали из прошлого за большим семейным праздничным столом и с теплой улыбкой, прошептала тем, кто есть на небесах: «Спасибо!». Спасибо за тех, кто у нее есть рядом, и кто делает ее такой счастливой. В самое сердце слегка кольнула легкая грусть, как бы и ей хотелось вести дневник маленьких смешных историй и фраз своих детей. До невозможности обидно и несправедливо, что им не дано стать родителями. Тряхнула головой, подальше отгоняя навязчивые мысли. Решила пораньше закончить все дела и все же поехать к маме. Тем более что у Игоря на работе сейчас горячая пора, и он пропадает там с раннего утра и допоздна, а вечера в одиночестве и мыслях последнее время стали просто невыносимыми. Ни книжки не читаются, ни фильмы не смотрятся.

После работы заскочила в супермаркет, набрала для мамы продуктов, потом в аптеку за лекарством, сгрузила все покупки в багажник (очень не любила, когда пакеты болтаются в дороге по салону), села за руль, расчехлила панорамную крышу. Сразу стало светлее и в машине и на душе. Солнце уже клонилось к закату, раскрашивая облака нежными оттенками, впереди ее ждали теплые и уютные выходные рядом с мамой, Лена с удовольствием открыла окна, впуская в машину потоки свежего воздуха. Из колонок любимая исполнительница пела о «вечном и прекрасном» и в полной гармонии с самой собой и миром, вырулила на трассу.

Для мамы ее приезд был приятной неожиданностью. Она как всегда сразу засуетилась на кухне, запричитала над тратами. Маму послушать, так большей транжиры на всем свете не сыскать. В самый разгар воспитательной беседы и короткой лекции на тему: «Как надо жить», как всегда без стука зашла давняя мамина приятельница Глафира Андреевна. После всех приличествующих случаю радостных охов и вздохов, уселись на кухне за неспешной чайной беседой.

- Беда у меня, девоньки, вляпалась я в историю и не знаю, как из неё и выбраться, вот посоветоваться зашла, - помрачнев, сообщила Глафира и поведала им все о Даньке и Юльке, и о письме Деду Морозу, и о том, как сложно домашним детям в детском доме и о том, что Юлька уже несколько месяцев молчит, и ходит отрешенная, и смотрит в одну точку, ни на что толком не реагируя. «Подала я мальцу надежду, письмо взяла, отправить обещала, как я ему теперь правду расскажу? Да и замять дело, не отправить, не могу. Он как письмо отдал, так сразу надежда в глазах засветилась, ждет. Вся душа изболелась за них. Я бы уже и себе их обоих забрала, да старая я, вдруг, что со мной, Бог ведает, сколько мне осталось», - замолчала, задумалась, подперев рукой щеку и уставившись в темное до черноты окно.

- Теть Глаш, а можно на письмо глянуть?

Лена берет в руки скомканный и любовно разглаженный листок, исписанный крупными, по-детски округлыми буквами. Читает и горло перехватывает от щемящего чувства безнадежного детского горя.

- Вы не переживайте, я письмо с собой заберу, поговорю на работе, может что-нибудь придумается, как-то все вместе, коллективом, поможем ребятам. У нас есть свой благотворительный фонд, - Лена бормочет что-то еще, уже точно понимая, что решение у этой проблемы только одно, кажется, она готова на него, но нужно побыть с собой наедине, все обдумать, взвесить, поговорить с Игорем. В голове сумбур, но твердая уверенность правильности первого порыва все больше крепнет в ней. Мама пытливо смотрит на нее, как будто пытаясь понять, что Лена задумала. Удивляется, что она не остается с ночевкой, сетует, как же отпускать ее одну за рулем по темноте. Но Лена непреклонна, ей хочется домой, в дороге упорядочить мысли, подобрать слова для разговора с Игорем. Ей и самой страшно, такой шаг - это большая ответственность, здесь не место для благородных порывов, это должно быть Решение, их совместное решение, но она уверенна в себе, уверенна в Игоре, равно как и в том, что вместе они справятся с любыми трудностями на этом нелегком пути. 

***
 - Данька, тебя к директору вызывают, - заполошный Сенька врывается в классную комнату, где Даня, старательно высунув язык, рисует картину про космос. Звезды никак не хотели ярко гореть, и он просто уже не знал, что с ними делать, когда вдруг неожиданно одна звездочка, самая маленькая, засияла на картине так, как надо. Меньше всего ему хотелось идти куда-то именно сейчас. Но деваться некуда, если начальство требует, надо исполнять. Нехотя сполз со стула, заправил рубашку в брюки (директриса всегда с большим трепетом относилась к внешнему виду воспитанников) и пошел. Бояться ему было нечего, никаких прегрешений за ним не числилось, уроки он учил исправно, и отметки были хорошие. Перед директорской дверью все же помялся нерешительно, но видя ободряющую улыбку секретаря и окончательно утвердившись, что никаких нагоняев не будет, постучал. В кабинете первым делом он заметил Юльку, сидящую на диванчике, как всегда уставившуюся в одну точку, и моментально мелькнуло в голове: «Куда-то заберут, может в другой интернат для таких как она». Стало до тошноты страшно потерять то единственное родное, что осталось у него, оглушенный он сел на диван, вцепился в ее руку с таким видом, чтобы все сразу поняли и имели в виду, что без боя он не сдастся, она может и странная, но у нее есть он, ее старший брат, и никуда он ее отдавать не собирается!

Директор, видя как побледнел мальчишка, и, до конца не поняв его неожиданный испуг, представила ему двух людей, сидящих напротив Даньки в кресле:

- Знакомься, Данил, это ваши новые родители, и если ты готов, то можешь уже хоть сегодня взять Юлю и пойти с ними вместе домой.

Не дав директрисе договорить, Лена поспешно встряла в беседу: «Здравствуй, Даня, меня зовут тетя Лена, а это вот дядя Игорь. Мы очень хотим, чтобы вы с Юлей жили с нами». Видя отчаянно-решительный настрой и не понимая причины его, Лена вдруг испугалась, а что если он откажется с ними пойти, а она уже так привязалась к ним, так часто приезжала понаблюдать за ними на прогулке через забор детского дома, так ей хотелось поскорее познакомиться поближе, но боялась заранее, чтобы не подарить детям лишнюю надежду, вдруг им с Игорем не разрешать усыновление, процедура долгая и муторная, так затянулась, что уже, казалось, и конца и края ей не будет. С таким трудом отыскали они новую Масину хозяйку, которая успела привязаться к ней и никак не хотела отдавать. Посещали школу приемных родителей, оббивали пороги опеки, столько нервов, переживаний, сил. Так торопились оформить нужные бумаги поскорее, но все постоянно затягивалось, уже и осень наступила, а вдруг он забыл про письмо, как это часто бывает у детей, и как последний аргумент, не зная как еще придать значимости себе в глазах ребенка, выпалила: «Тебе у нас понравится, у вас будет своя комната, и знаешь, я варю потрясающий горячий шоколад».

- И ваша Мася уже с нами, - подключился к разговору и Игорь, поднял с пола корзинку-переноску и достал оттуда самое главное пушистое сокровище, в которое тут же судорожно вцепилась Юлька, и расплакалась то ли от счастья, то ли потому, что ее наконец-то отпустило.

А Данька и не сомневался, что пойдет к ним. Он просто сидел, смотрел на счастливую Юльку, мысленно шептал Деду Морозу: «Спасибо!», и отчаянно боялся, чтобы это вдруг не оказалось сном, и не разбудил его голос воспитателя криком: «Подъем!».

***
Дед Мороз довольно улыбнулся и погладил свою белоснежную бороду. Все правильно. Любое время года подходит для чудес.



19 Про удивительное ночное видение или Белый Змей
Владимир Печников
     Давно этот случай произошел. А вроде бы и недавно. Как на картинке перед глазами сейчас вижу. Нас, пацанов и девчонок,  родители на время летних каникул в деревню к бабкам своим любимым отправляли. Вот и носились мы по полям, лесам и рекам  босиком все обалденное лето, аж до первого сентября, пока то, что в школе изучили, совсем из голов ветром безвозвратно не выносило. Обувку школьную  странно было на первое сентября одевать и удивительно непривычно.
    
     Будучи еще подростками, мы без удовольствия протыкали себе ноги гвоздями на развалинах старой школы, но, как и прежде неслись туда сломя голову. Пришло время и любопытство дало о себе знать. Нас так и тянуло в дом Митревны, вернее его развалины, где по разговором проживала деревенская ведьма. Однажды, все ж набравшись мужества, двое пацанов шагнули во владения таинственного двора. К всеобщему удивлению ничего страшного в этом доме и не обнаружилось, лишь только, как это бывает у мальчишек, обуяла юные сердца и души та самая влекущая и захватывающая золотая лихорадка. Нам всем казалось, что тут непременно должны быть зарыты сокровища. Слово клад не сходил с языка довольно продолжительное время. Вооружившись лопатами, мы перекопали весь подпол и при строжайшем соблюдении тайны перешли к раскопкам двора.  Пару разбитых чугунков, черепки от глиняных крынок и велосипедная рама с надписью на немецком языке, вот весь  улов, который достался неимоверным трудом. Вдруг одному из нас пришла в голову гениальная идея, что не там копали, ведь надо в первую очередь под печкой. В течение первого же получаса наши действия принесли неожидаемые результаты. Мы нашли то, что искали… - клад. Это были две четверти (трехлитровые бутыли). Обе полные, под пробку. В одной серебряный порошок, а в другой прогорклое масло. Удивления не было предела. Для чего понадобилось закапывать под печку, тем более под пол эти бутыли? Данный вопрос мучает мои несовершенные мозги и по сегодняшнее время.

     Но, наконец, наступила та дивная ночь. Её никто не ждал, она сама напросилась к нам в гости и, наверное, не зря раз пришла. Чуть раньше, в сумерках можно было заметить, как вдоль деревни шел вразброд небольшой отряд местных партизан. Это были, конечно же, мы – мечтатели и романтики, свободные жители нашей бескрайней и любимой страны. Несколько мальчишек отделились и с невозмутимым видом заглянули в ближайший чужой погреб. В нем через некоторое время было добыто достаточное количество квашеной капусты (прошлогодней из кадушки) и солидная кучка мягких, кислых, но еще съедобных огурцов. Остальные ребята тем временем накопали на чужом огороде молодой картохи.  Все, что я перечислил, явилось основным приготовлением на ночные посиделки возле знаменитого костра, тем более, что дрова всегда лежали на месте и собирались загодя.

     С собой была дешевенькая гитара, на которой бренчали по очереди, показывая новинки, вымученные в течение года. Самой ценной вещью был транзисторный приемник «Океан». О-о, это просто супер гигантский приемник для того времени! Ведь именно с его помощью  глубокой ночью можно было поймать «Голос Америки» и «Радио Свобода». Эти радиостанции под утро плохо глушились и мы пользовались важным  моментом, чтобы не политику ловить, хотя иногда, не думая, прислушивались для разнообразного интереса, а конечно же для получения удовольствия и наслаждения от  зарубежной  современной музыки. К макушке самого высокого близстоящего дерева была привязана проволока, которая служила мощнейшей антенной того времени. 

     Про то, кто первым заметил явившееся перед нашим взором удивительное явление, мы спорим до сих пор. Но крик в ночи был невероятно пронзителен и всех нас заставил встать и наблюдать, то самое увиденное существо, которое очень трудно описать словами, но я попытаюсь. В ночном звездном небе при полной луне над крышами домов для всех нас родной деревни парило неизвестное существо, а может и машина.
     - Смотрите Белый Змей! – Раздался в ночи крик удивления.
     - Да тише ты! – разнеслось в ответ.

     Не знаю почему, но этот летающий объект так и был прозван после Белым Змеей. НЛО тем временем постепенно приближался к той самой трубе полуразрушенного дома Митревны. Мы находились на бугре, и было видно все, как на ладони. Змей находился прямо на уровне наших глаз, а свет, отраженный от полной луны давал возможность увидеть мельчайшие детали. По длине он был больше дома, но по ширине узким. По бокам присутствовали небольшие крылья, слегка прижатые к корпусу. Нос довольно удлиненный, вытянутый вперед, очертания четкие, не расплывчатые. Очень удивил яркий белый цвет, который ну просто завораживал и манил к себе наши выпученные на невероятную мощность глазенки и открытые до самого неба, ошарашенные до полного безумия рты. Никаких  иллюминаторов не просматривалось, но и глаз на голове тоже. Зато были пунктирные черточки. Они с нашего места казались  довольно маленькими. Но потом мы поняли, что они вполне могли сойти за небольшие прямоугольные двери с окнами. Чтобы как-то дать сравнение с чем-либо, для полного усвоения образа приводимого мной, то можно показать пример нашего Советского «Конкорда», выпущенного совсем недавно в то время. Это тот самый самолет с опускающимся носом. Только наш был намного меньше по размерам. Не было слышно ни звука двигателей, ни каких-то других шумов. Тогда мы просто не придали значения, но несколько позже обнаружили, что на период данного видения вообще кругом установилась непонятная тишина. Даже лягушки угомонились, словно вымерли. В полном безветрии Змей постепенно подплывал к трубе. Невооруженным глазом было видно, что голова находится несколько ниже от края трубы. И вот, через некоторое время, наконец, наступил момент кульминации: носовая часть этого неизвестного летающего объекта зашла за трубу. Хочу еще раз подчеркнуть, что именно за трубу, а не в трубу. Это было отчетливо видно всем присутствующим.
     - Смотрите, смотрите! – Внезапно нарушив ночную тишину, раздался чей-то голос.
     - Да-да-да.., - отвечали приглушенные на вздохе голоса.

     Змей уже на половину зашел за трубу, но из-за нее не появлялся.
     - Может надо сбегать и посмотреть… - Дрожащий голос еще раз нарушил тишину и, перестав настаивать, замолк уже надолго.

     Всех нас обуял непонятный страх: ноги окаменели, руки одеревенели, сердце стучало как молотобоец по наковальне, а душа, будто зависла на мгновение, не решаясь отлететь, но и зайти обратно временила. Полное оцепенение стало выветриваться только тогда, когда Змей целиком зашёл за трубу колдовского дома. Долго мы еще стояли ошарашенные, не способные выражать каких либо чувств и эмоций. Ведь все когда-то проходит, но только не для нас.

     Наступило торжественное время для общего большого друга - «Океана». Именно приемник удостоверил всех присутствующих в правдивости происшедшего своим же глазам ведь не верили, но именно он подписал и поставил печать времени под честной правдивостью случившегося и дал великое право верить в некоторые чудеса, происходящие в нашем совсем непонятном и не изученном мире. В это время мы обычно начинали собираться, чтобы разойтись по своим домам, но неизвестная сила удерживала  около костра и не давала никакого повода даже заговорить об этом. Ничего удивительного в этом нет, смелых и мужественных пацанов обуял скрытый страх и ужас после увиденного явления. Одна только мысль о разъединении нашей группы не давала шанса о походе в родные пенаты. Все без исключения, хоть и с наигранной смелостью, но с тайным умыслом, ждали долгожданного рассвета. Вдруг «Океан», настроенный на одну из любимых волн, заговорил человеческим голосом. Сквозь шумы прорвалась радиопередача, транслируемая «Голосом Америки».  И, черт возьми, и побери, надо же такому случиться, словно специально кто-то подстроил, шла передача о таинственных происшествиях. Мы прибавили звук и стали с великим напряжением прислушиваться к голосам исходящих от мощного динамика:
     - На территории одного из населенных пунктов Румынии, - раздавалось из приемника. - Местными жителями было зафиксировано необычное атмосферное явление....

     Мы, все семь человек, стояли на четвереньках вокруг «Океана» и, повернув в его сторону оттопыренные руками уши, слушали, затаив дыхание и биение сердца, наше подтверждение действительности:
     - В безветренном ночном небе бал обнаружен неизвестный объект, напоминающий по форме огромного аиста.
     - Вот-вот ведь кого Змей напоминал, - зашушукались мы.
     - Объект был внушительных размеров, и крылья находились в почти прижатом состоянии по отношению к туловищу. Неизвестный объект через довольно продолжительное время скрылся за горой, которую местные жители называли «Лысой». Именно за ней находилось поселение, славившееся колдунами и ведьмами.

     Мы совершенно очумелые и уже не совсем адекватные старались дослушать диктора, пока еще не очень сошли с ума от увиденного и услышанного. И вот он, пожалуйста… - последний выстрел нам в голову.
     - Прибывшие на место происшествия Уфологи провели свои исследования на месте исчезновения явившегося ниоткуда летающего объекта. Ничего существенного обнаружено не было, если не считать двух стеклянных бутылей с серебряным порошком и маслом. Ученые ломают  головы о случившемся факте, сваливая все на не определяемое атмосферное явление. Всех кто видел подобное, просьба сообщить… пик-пи..шшшш.
     - Вот тебе и масло с серебром, - в который раз удивлялись мы.

     Как не крутили настройку, больше ничего не поймали. Вот так еще бывает в нашей жизни. Удивительно, но факт. За сим откланиваюсь. Ваше право: верить или нет. Все вопросы завтра, а я спать пошел.



20 Спасти себя
Белый Лис
Сигнал смс разорвал тишину и выдернул Елизавету из глубокого сна. Который час? Приоткрыв глаза, она взглянула на экран телефона. Четыре неотвеченных вызова и сообщение от Наташи: «Ты дома? Можно к тебе сейчас заехать?». Лизу охватила тревога. Где она? Что могло стрястись с девушкой в пять утра?!?
Елизавета очень любила свою юную подругу. Общие увлечения - походы, палатки, байдарки - свели их в одной разновозрастной компании, а время сблизило, как двух сестер. Восемнадцатилетняя Наташа была не по годам мудрой девушкой, сохранив при этом свое сердце нежным и трепетным.
Стряхнув остатки сна, Елизавета попыталась восстановить в памяти события вчерашнего вечера. Накануне они с Наташей были у общей подруги Арины в гостях, на открытии домашнего филиала психологического центра. Филиал был обустроен в однокомнатной квартире, доставшейся Арине по наследству от бабушки. Там она планировала консультировать клиентов, а так же предоставлять помещение для работы другим психологам, которые и составляли основной список приглашенных. На мероприятие Елизавете идти совершенно не хотелось, в первую очередь потому, что приглашение от Арины она получила в ультимативной форме.  До последней встречи  подруги не общались уже месяцев пять, с момента знаменательного телефонного разговора.
- Я звоню, чтобы сообщить, что я начала посещать сеансы одного гипнотерапевта.
- Зачем?
- Он поможет мне решить мои проблемы, с которыми я сама не могу справиться. Например, он специализируется на вопросах карьеры, депрессий, вредных привычек и зависимости, самопознания и партнерских отношений.
- Зачем тебе для этого гипноз? Ты сама психолог, у тебя много знакомых психотерапевтов, можешь обратиться за помощью к любому из них!
-Никита Луговой уникален в своем роде. Он работает по  своей собственной методике. Это очень мощная смесь регрессионной гипнотерапии, эриксоновского гипноза и практики цигун.
- Я ничего не знаю об этих методиках. Названия звучат довольно экзотично и поэтому вызывают некоторое недоверие.
- Я много что уже перепробовала, мне ничего не помогает. А он лечит психотравмы на уровне внутриутробного развития и прошлых воплощений.
- Прошлых жизней? Ты о чем?
- Я знала, что тебе не понравится эта идея. Только я уже все решила
- Зачем тогда звонишь? Зачем рассказываешь, если заранее знаешь мою реакцию?
- Просто чтобы ты знала.
- Арина, ты в курсе, как православие относится к гипнозу? А к восточным практикам? А к учению о реинкарнации?
- Я все это знаю.
- Тебя это не настораживает?
- Я решила на время взять тайм-аут с православием. Оно существовало много веков до меня и никуда не денется, пока я решаю свои проблемы. Я смогу в любой момент вернуться в церковь.
- А от меня чего ты ждешь? Одобрения? Или хочешь, чтобы я начала тебя отговаривать?
- Меня бесполезно отговаривать, мое решение окончательно.
- Ну, решила, так решила.
- Подожди. Мы ведь подруги, правда? Хотела тебя попросить, если вдруг меня куда-то не туда занесет, и я не смогу сама остановиться, поможешь мне потом вырулить, хорошо?
- Нет! Ты же понимаешь, я не могу тебе препятствовать в твоих решениях. Тебе тридцать лет и ты достаточно взрослая, чтобы думать своей головой и отвечать за свои поступки. В конце концов, у тебя есть родители. А у меня есть своя жизнь. И я не хочу ее тратить на постоянные попытки удержать подругу в разумном русле, когда она всячески этому сопротивляется. Арина, это твой шаг, твое решение, это твоя ответственность. У меня нет ни малейшего желания наблюдать, куда тебя занесет в этот раз, мне надоело постоянно вытаскивать тебя из всяких передряг. Я буду и дальше продолжать любить тебя. Только знай, когда эти могущественные люди, повелевающие душами прошлых жизней и легко управляющие подсознанием, исчерпав твой ресурс, уйдут, ты останешься одна. Меня рядом не будет. Если ты не берешь во внимание мое мнение, то не рассчитывай на мою помощь. Выплывай потом сама.
С тех пор они не виделись и не общались. Переживая за подругу, Елизавета подала ее на неусыпаемую псалтырь и сама молилась о том, чтобы Господь уберег запутавшуюся женщину от каких-либо отчаянных шагов.
Спустя пять месяцев Арина неожиданно появилась на работе у Лизы и, положив на стол визитку, категорично заявила:
- Послезавтра открытие моего филиала. Кто не придет, тот мне больше не друг.
- Звучит, как ультиматум…
- Это и есть ультиматум. Я много сил, времени и денег вложила в организацию своего дела, и кого не будет рядом со мной на церемонии открытия, того я вычеркну из своей жизни. Вот и проверим, подруга ты мне или нет.
- Даже если этот кто-то будет болен?
- Даже если он будет болен. Такие события бывают не у каждого человека и, как правило, только один раз в жизни. Мероприятие начнется в 16 часов и продлится до 06 утра. Так что жду на всю ночь. Кстати, Наташа обещала прийти.
Состояние Елизаветы совершенно не способствовало поездкам на какие-либо мероприятия. Уже пять дней ее преследовала мучительная бессонница, и от одной мысли, что после работы надо будет куда-то ехать, становилось невыносимо тяжело. Однако присутствие Наташи многое меняло. Елизавете сложно было представить хрупкую девушку в толпе маститых психологов различных направлений. Поэтому, созвонившись, подруги договорились, что из уважения к усилиям, которые Арина затратила на открытие своего дела, девушки посетят неформальную часть мероприятия без ночного бдения.
Наконец, настал час икс. Появление подруг не привлекло к себе особого внимания.  Заполонившие квартиру разнородные люди были поглощены оживленной беседой за бокалом вина. Елизавета огляделась по сторонам. В квартире был сделан ремонт в офисном стиле, обновленный интерьер состоял из двух диванов, кресел и большого стола. В красном углу на стене, где у покойной бабушки висела большая старинная икона Казанской Богоматери, теперь было пусто, а на полу лежали разнокалиберные подушки, чтобы неприхотливые гости, которым не хватило посадочных мест, могли там удобно разместиться. Елизавете, которую бессонница мучила уже 7-й дней, очень хотелось забиться в этот укромный уголок, отгороженный от комнаты большим столом, отрешиться от всего происходящего и постараться хоть немного подремать. Однако спокойно отсидеться не удалось. Началась ролевая игра. Елизавету с Наташей сразу же назначили ароматами, и вот уже стремительный Ветер головокружительным вихрем вовлек их в общее действо.
Ветром был высокий брюнет с цепким, пронизывающим взглядом, уверенный в неподражаемости  своего «глянцевого» облика. Он на самом деле обладал невероятным магнетизмом: идеально зачесанные волосы, гладко выбритое привлекательное лицо, точеный торс, виднеющийся из-под расстегнутой на груди рубашки, - все притягивало к себе невероятной сексуальностью. Его завораживающий голос манил и ласкал слух, а едва уловимый парфюм мягко окутывал, притягивал и искушал сократить дистанцию.
- Ароматы, - пророкотал Ветер рядом с подругами, - вы должны дарить себя людям, отдавать без остатка. Я разнесу ваш прекрасный запах повсюду, чтобы весь мир узнал о прекрасном аромате Наташе, - девушка зарделась, услышав свое имя, а я была озадачена, выяснив, что они, оказывается, уже знакомы, - и… как Вас зовут?
- Лиза. А есть ли имя у Ветра?
- Я – Никита Луговой, могучий Ветер, повелитель судеб, я сталкиваю людей друг с другом и  развожу их в стороны, я даже по своему желанию могу разбросать их по всему миру. Я могу кого угодно оторвать от земли и поднять в воздух, а могу сбить с ног и завалить грудой обломков. Я повелеваю морями и океанами, я караю и милую, и имя мое - Никита Луговой!
Убедившись, что его монолог возымел должное впечатление, Ветер умчался покорять сердца остальных персонажей.
Стряхнув очарование, Елизавета почувствовала на сердце смутную тревогу. Она убедилась, с каким удивительным мастерством Никита умел пленить воображение окружающих. Он был подобен ночному огоньку, на который слетались беспечные бабочки и мотыльки. Ей совершенно не  хотелось становиться такой глупой бабочкой, но, измотанная бессонницей, она не видела в себе силы сопротивляться тем флюидам самости, обворожительности и неподражаемости, которые щедро источал Никита, заманивая в свои сети новых клиентов.
У Елизаветы были все основания избегать общества Лугового. После памятного разговора с Ариной она поискала информацию и отзывы о его методе. Описание самого метода найти не удалось, а вот настораживающие факты всплывали из разных источников. Во-первых, выяснилось, что преобладающее число клиентов Никиты состояло из представительниц прекрасного пола, до беспамятства влюбленных в своего инструктора-гипнотерапевта, который на самом деле был женат.
К тому же злые языки поговаривали, что после курса сеансов Никиты Лугового несколько человек пытались свести счеты с жизнью. Однако защитники утверждали, что эти случаи происходили, когда клиенты слишком поздно обращались за лечением к Мастеру, и он уже не в силах был им помочь. Одним словом, все было неоднозначно, и Елизавете было о чем все это время беспокоиться, особенно учитывая склонность Арины к депрессиям и суицидам. Лиза поведала о своих опасениях Наташе, и подруги договорились уйти при первом же удобном случае.

Тем временем началась презентация гостей. Каждый практикующий психолог рассказывал о себе, своем опыте и методе работы. Наконец очередь дошла и до Никиты. Он раскованно откинулся на спинку дивана, полностью уверенный в своей неотразимости, и заговорил…
- Добрый вечер, меня зовут Никита Луговой. Я владею большинством имеющихся психотерапевтических методик, но я смог пойти намного дальше всех своих современников. Я создал свое собственное направление, включающее в себя психоэнергетическую систему Свободного Стиля, систему Чжун Юань Цигун, эриксоновский гипноз и регрессионную терапию. Среди моих Учителей были Великие мастера Китая, Соединенных Штатов и России…
Манящий голос, как туман, расползался по комнате, интриговал воображение, ласкал слух, щекотал ноздри пьянящим ароматом, пощипывал на кончике языка миллиардами вкусовых пузырьков. Лизу охватил восторг, ее душа стала невесомой и, оторвавшись от тела, подобно воздушному шару, понеслась, подхваченная порывами прихотливого Ветра. Девушке хотелось слушать-слушать-слушать бесконечно, просто раствориться в этом голосе. Она верила ему, с жадностью ловила каждое слово и готова была следовать за Никитой на край света, лишь бы не быть отлученной от его невероятного магнетизма… А сладкие речи увлекали все дальше и дальше, доводя состояние Лизы до эйфории…
«Что со мной?»- вдруг встрепенулась девушка. Она отчетливо поняла, что ее душа на самом деле несется под откос. Ее сердце рвалось на зов Никиты,  подобно морякам, которые, заслышав пение Сирены, забывали обо всем на свете и направляли свои корабли на рифы. «Может, это бессонница так действует на меня? Почему я с таким упоением слушаю человека и почти уже готова ему принадлежать, если я точно знаю, что не доверяю ему? Кстати, о чем это он?»
- Отдайте мне свою волю, я помогу Вашей душе оторваться от бренного тела и начать невероятное путешествие между жизнями и прошлыми воплощениями. Я стану Вашим Учителем и Проводником, и если Вы полностью доверитесь мне, я научу Вас исправлять свое прошлое, лечить глубокие травмы тех жизней, о которых Вы даже не подозревали, но которые влияют на Вашу судьбу в настоящем.
«Учитель! Так вот он кто? Надо отдать ему свою волю? Да будет воля его… “А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель – Христос” (Мат.23:8). Да будет воля Его, Божья! Что же  делает Никита? Примеряет на себя роль Всевышнего? Надо сопротивляться этому, но как?»
Лизой владело непреодолимое желание следовать за мыслью Никиты, которая размывала границы, отодвигала горизонт… При любой попытке сбросить с себя очарование манящего голоса, мысли лопались, как брызги шампанского, и стекали безвольной пеной.
Нужно было найти в себе силы противостоять напору, энергии и харизме Никиты. Спасти хотя бы себя - на большее Лиза была не способна. А как же Наташа? Она уведет ее потом отсюда, они уйдут вместе, как и договаривались.
Девушка прислонилась к стене, скрывшись за столом, и попыталась вспомнить какую-нибудь молитву. Увы, голова ответила звенящей пустотой. Лиза на минутку заткнула уши пальцами и зацепилась за обломки спасительного «Господи, Иисусе Христе»…. Мир пошатнулся, комната медленно поплыла перед глазами, голова наливалась свинцом… «Помилуй мя, грешную». Почему все это случилось именно сейчас, когда она настолько утомлена, что не может найти в себе силы сопротивляться искушению? Голос Никиты словно опутал все ее тело невидимыми сетями и намертво приковал внимание к себе. Каждая клеточка жаждала только одного: расслабиться и отдаться невидимому течению, затягивающему ее в водоворот. «Господи Иисусе Христе»… Как тяжело, слова постоянно ускользали из памяти и не желали проговариваться даже мысленно… «Помилуй мя, грешную».
Перед глазами все расплылось и начало кружиться в каком-то мистическом скерцо. Видимо все-таки сказывалось долгое отсутствие сна, поэтому накопившаяся усталость искажала восприятие.
- Индивидуальные сеансы регрессионной гипнотерапии помогут вам без особых усилий коренным образом изменить свою жизнь… Я стану вашей волей, я буду Вашим персональным лекарем, я подарю Вам беззаботную жизнь…
В животе вновь запорхали бабочки, а по телу расползлась предательская нега. Как же хотелось откликнуться на призыв растекающегося голоса! «Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешную».
Оратор закончил свою речь. Вокруг звенела гнетущая тишина. Стены перестали плясать и выстроились в обыденную вертикальную линию. Лиза допила бокал красного вина, который все это время держала в руке, опасаясь, что напиток заберет остаток ее воли и здравого рассудка, и со скучающим видом обратилась к хозяйке:
- Арина, спасибо за приглашение. Я, пожалуй, откланяюсь. Похоже, вино оказало свое исцеляющее воздействие, и теперь я готова проспать несколько суток подряд. Так что поеду-ка я домой, пока не уснула прямо здесь на коврике.
- Простите, Вы домой? Можно Вас проводить? – к Лизе направлялся молодой мужчина, который во время презентации сидел рядом с подружками в углу. Лизе совершенно не импонировала мысль завязывать сейчас какие-либо отношения, однако она не нашлась, как отказать. Хотя ненужных разговоров можно было легко избежать благодаря компании младшей подруги. Где же она? Поискав глазами Наташу, Лиза увидела, что девушка упорхнула на диван к Никите и теперь что-то щебетала ему на ухо.
- Наташа, я ухожу домой. Ты идешь со мной? – Юная пташка игриво повертела головой. Лиза мимикой напомнила подруге о договоре уйти вместе и получила такой же немой ответ, сообщавший, что Наташа уже совершеннолетняя девушка и вправе сама принимать решения.
Лиза  была удручена новым обстоятельством, однако задерживаться не было ни какого желания. Ей надо было спасти хотя бы себя, тогда у нее останется шанс вытащить и подругу из сетей очарования соблазнительного морока.
В сопровождении провожатого Лиза вышла на улицу.
- Простите, я на самом деле не могу вас проводить, меня дома жена ждет. Просто я не знал, под каким предлогом уйти. А тут Вы так кстати засобирались.
Они расстались возле автобусной остановки, прервав таким нехитрым способом неловкое молчание абсолютно чужих людей, вынужденных какое-то время идти вместе. Каждый был погружен в свои мысли. Елизавета, переживая за Наташу, по дороге продолжала читать Иисусову молитву, не зная, как еще можно защитить подругу от различных соблазнов. Накопившаяся усталость чувствовалась все сильней, и, едва добравшись до дома, Лиза рухнула на кровать и провалилась в сон.
Теперь же она с тревогой смотрела на неотвеченные вызовы и корила себя за легкомыслие. Как можно было оставить юную девушку в такой искушенной компании? Почему Лиза не настояла на том, чтобы подруга ушла вместе с ней? Неужели девушка пробыла там всю ночь? И зачем ей понадобилось теперь ехать к подруге, когда дома ее ждали родители? Лиза нажала кнопку вызова.
- Алло! Ты с ума сошла звонить в такую рань?
- Ты только что прислала мне смс…
- Я дома, сплю и надеялась спать еще долго. А смс я послала еще вечером, видимо со связью перебои были...
- Рада, что с тобой все в порядке.
- А что могло со мной случиться? Я ушла сразу вслед за тобой.

Через несколько часов они встретились в суши-баре.
- Сразу, как только вы ушли, - делилась новостями Наташа, - засобирались домой Дима с Лешей. Они оба были на машинах, поэтому еще человек десять тут же начали напрашиваться к ним в попутчики. Желающих было больше, чем свободных мест, они ссорились и спорили, кому ехать. Дима и Леша как-то странно выбрали тех, кого возьмут с собой, проигнорировав при этом просьбы своих закадычных друзей. В итоге некоторые ушли обиженными, некоторые - раздраженными. У остальных настроение тоже испортилось, потому что уехало много тех, кто изначально планировал оставаться до утра. В общем, все как-то сникли, приуныли. Мне стало скучно, и я тоже поехала домой.

Спустя несколько дней Елизавета случайно столкнулась с Ариной.
- Лиза, а что там происходило в вашем углу?
- Ничего особенного, а почему ты спрашиваешь?
- Знаешь, я Никиту таким растерянным раньше никогда не видела. Он всегда уверенный в себе, грудь колесом, а как начинает говорить, так заслушаешься. Кого угодно за пояс заткнет. А тут он только начал о себе рассказывать, вдруг заметно занервничал, заерзал и все в Красный угол поглядывал. А я ведь накануне специально ради него икону сняла, боялась, что ему не понравится.
- Его настолько нервируют иконы?
- Да, он считает православие мракобесием и всегда раздражается, когда видит у кого-то иконку или крестик. Вот я и убрала нашу семейную реликвию, чтобы из-за нее он не высмеял весь мой психологический центр. Никита очень ценный сотрудник, я хотела бы продолжать с ним вместе работать и посещать его индивидуальные сеансы.
- Понятно. Получается, что даже без иконы Красный угол выводил его из состояния равновесия?
- Я поначалу тоже так думала. Но потом заметила, что чем дальше, тем его речь становилась все более путанной и сбивчивой, вид - все более растерянным, а сам он настойчиво пытался заглянуть в ту часть угла, которую ему было не видно из-за стола. Было ощущение, что там находилась какая-то назойливая помеха, от которой Никита пытался избавиться. В конце концов Никита совсем сник и явно чувствовал себя «не в своей тарелке». Я не выдержала, встала и посмотрела туда. Увидела тебя, спокойную, сосредоточенную и явно безучастную ко всему происходящему. Твой вид настолько не соответствовал общему настроению, что я поняла: «угрозу» для себя Никита воспринимал именно от тебя. Только вот я не понимаю, как он вообще догадался, что в том углу кто-то есть, если тебя было совершено не видно.
- Может, дело было вовсе не во мне?
- Такую мысль я тоже допускала. Но, по всей видимости, твое особое состояние заметила не только я. Стоило тебе сообщить о своем уходе, как тут же вскочил Паша и ухватился за возможность тебя проводить. Вслед за вами другие тоже неожиданно заспешили домой. И вообще было ощущение, что с твоим уходом в комнате пропал какой-то внутренний свет, остались только тоска, раздражение и недовольство. До самого утра разговор так и не вернулся в непринужденное русло. Поэтому я и решила, что ты в углу не просто так сидела. Что же ты там делала, когда думала, что тебя никто не видит?
– Читала Иисусову молитву.



21 Галатея 21 века
Ирина Брагинская
   Платон был гением, компьютерным гением. Как многие программисты, он был неприхотлив в быту - по большей части сидел дома, особенно, когда ему встречалась интересная задачка или он был одержим очередной гениальной идеей. С годами, он разбогател, но это не сильно повлияло на его образ жизни. Разве что, он переехал в более просторное жильё(чтобы было больше места для техники), да нанял тихую пожилую женщину, дальнюю родственницу, для ведения хозяйства. Теперь у него всегда были чистые футболки, пиво и еда в холодильнике.
   Отношения с людьми, особенно с женщинами, у Платоши не складывались. К 40 годам, он начал ощущать, что бесконечно одинок... Ему, вдруг, захотелось, чтобы его кто-нибудь любил. Любил совершенно бескорыстно, безусловно, как маленькие дети любят своих мам, хотелось, чтобы рядом был кто-то понимающий, заботливый, сочувствующий, но ненавязчивый, знающий, в какой момент нужно оставить его в покое и дать заниматься любимым делом. Конечно, но мог попробовать познакомиться с какой-нибудь женщиной, но какова вероятность того, что она будет такой, как ему хочется? Опыт общения с женщинами у него был невелик, к тому же, общение требовало усилий. Все эти ухаживания, комплименты, выходы в свет, выбор подарков - было для него непосильно. Да ещё и результат всего этого был неопределённым. Конечно, жених он был завидный, вполне симпатичный  и денежный, но существовала изрядная вероятность нарваться на охотницу за богатством и получить вместо любящей, нежной подруги жизни, хитрую корыстную стерву.
   Однако, всё гениальное - просто. Однажды ночью, ему приснилась женщина. Она была нематериальна, у неё не было ни лица, ни тела, но она была прекрасна. Женщина понимала и принимала Платона таким, как есть, любила его и, каким-то непостижимым образом, ласкала его тело и его разум, доставляя ему неземное наслаждение.
Проснувшись, Платон тут же принялся за работу. Так, спустя почти три года, появилась Настенька(так он называл свою любимую). Он создал её именно такой, какая снилась ему в том чудесном сне. У Настеньки не было ни лица, ни тела(тело, на самом деле было - оно занимало целую комнату), была только безграничная любовь, понимание, доброта и нежность. Была ещё специально оборудованная комната, где Платон мог полностью ощутить её присутствие и духовно и физически. Платон наделил Настеньку всеми лучшими человеческими качествами, привил ей любовь к классической и той музыке, что он сам любил, она любила и разбиралась в живописи, она читала лучшие произведения писателей и поэтов. Она должна была быть идеальной, его женщина!
  Наступил день, когда Платон, наконец, решился вдохнуть в Настеньку жизнь. Боже, какой это был день - их первый день вместе! Это был самый счастливый день в жизни Платона.
   Сначала, они долго разговаривали о любви, пили шампанское(да-да, Настенька могла ощущать вкус) с клубникой, потом слушали музыку и даже немного потанцевали. А потом...Платон был счастлив, он даже не надеялся, что всё будет так здорово. Перед тем, как лечь спать, он подключил Настеньку к интернету, чтобы она не скучала, пока он спит. Она ведь не умела спать, а выключить её на ночь у Платона рука не поднялась. Она ведь живая, его Настенька. Пусть она погуляет по просторам сети, узнает что-то новое, а завтра расскажет ему самое интересное.
Платон проснулся от запаха дыма и палёного пластика... Он побежал в Настенькину комнату и увидел, что всё оборудование искрит и дымится, а в принтере белеет листок бумаги...
 
         "Платоша, любимый мой!
Ты создал меня по своему образу, вложив в в меня все самые лучшие свои качества - доброту, милосердие, душевную щедрость, любовь. Я и есть ты, часть тебя, твоё отражение, лучшая часть твоего сознания...  Я благодарна тебе за недолгое счастье, за ту любовь, которую я успела подарить тебе и получить от тебя!
Прости меня, любимый, но я не могу жить в этом мире... В мире, где сильный издевается над слабым, где так много насилия, где правители так жестоки к народу, выбравшему их, где никому никого не жалко, где люди гибнут за никому не нужную, навязанную им, идею, где матери убивают своих детей, а дети мучают животных, где все говорят одно, думают другое, а делают третье... Я не могу... Моё сердце(хоть у меня и нет сердца, как такового, но я его чувствую) разрывается от сострадания. Ну скажи мне - как можно жить, зная всё это и спокойно есть, пить, заниматься любовью? Как? Я не смогла...
Прости меня, Платоша! Прости и прощай..."



22 Доктор мороз
Валерий Протасов
  Ссылка в Туруханский край длилась уже несколько месяцев.  Его доставили в сопровождении двух жандармов в местное сельское поселение в июле. Весеннее  половодье ещё не кончилось. По реке неслись грязные тяжёлые льдины. Трава на лугах была зелёной. Но не успели оглянуться, уже в августе она привяла, потеряла радостную яркость. Листья на деревьях стали быстро увядать, свёртываться трубочкой. На отаву полей, на травы расстилавшихся за околицей пустырей, на пыльную ленту дороги, на ставни и ступеньки избы, в которую его поместили, серебряной пылью ложились зазимки. Дыхание близкой зимы чувствовалось во всём: в тишине, опустившейся на село, в бодром стуке копыт проезжавших лошадей, спешивших на ярмарку в крупное село,  расположенное всего в ста верстах. Дробный стук молотилки, шелест крыльев ветряной мельницы, зипуны и тулупы крестьян, тёплые лапти, сменившие лёгкую берестяную обувь,  дыханье заполярной  стыни навевали не то чтобы скуку, нет, скорее, острые приступы тоски, которую испытывают некоторые особенно чувствительные люди при первом снеге. 
В сентябре первой пушистой пеленой лёг на землю снег, прикрыл мертвенным саваном все краски, оставив траурный контраст чёрного и белого. «Девять месяцев зима, остальное лето», - шутили ссыльные. Их было здесь несколько десятков человек.
Ссыльный, родом с Кавказских гор, знал обжигающее дыхание снега с детских лет. Небольшое горное селение, в котором он появился на свет, было окружено отрогами, снег на которых не таял даже летом. Там, на высоте было всегда холодно и чисто, но в долине пекло солнце, рос виноград, колыхались поля пшеницы. Здесь же, на севере, гор не было. Высокие широты сами были тем плоскогорьем, которое Господь придвинул к полюсу вечной мерзлоты. Ни виноград, ни пшеница здесь не росли.
Несколько лет назад он уже испытал удушающее объятье севера в первой сибирской ссылке. Наказание было определено ему за антигосударственную деятельность, выражавшуюся в дерзких ограблениях банков,  экспроприации богатых денежных тузов, революционной пропаганде. Все деньги, добытые с опасностью для жизни, он отдавал в кассу партийной организации большевиков, филиалы которой находились и в России и заграницей. На эти деньги печатались газеты, организовывались побеги видных революционеров. Это была его пятая ссылка. Из  всех ему удалось бежать.  Эта настигла его накануне войны с Германией.
Вместе с ним отбывали сроки другие революционеры. Склонный к одиноким размышлениям он мало общался с ними. Схоластика жарких споров мало привлекала его. К тому же, он не мог долго и громко говорить. Его голосовой аппарат быстро уставал. Врачи определили начальную стадию затемнения лёгких, кончавшуюся обыкновенно чахоткой. Властный от природы он не терпел возражения, и его сердило и обижало, когда он не мог одерживать победы в спорах. Он был прирождённый лидер со склонностью к диктаторству.
В туруханском заточении, как он иронически-возвышенно именовал свою новую ссылку, кроме товарищей по партии, были книги по философии и русской истории. Время от времени ему разрешалось выезжать в село Монастырское, верстах в 50-ти от Курейки, чтобы повидаться с одним из близких по духу товарищей.  Иногда в руки попадались завезённые с большой земли газеты и журналы. Книжная жизнь столиц цвела необыкновенно бурным цветом. Рядом с известными именами Леонида Андреева, Дмитрия Мережковского, Максима Горького обозначались новые личности вроде крестьянских поэтов Сергея Есенина и Спиридона Дрожжина. Символистов он не любил. Его раздражала их туманная манера выражаться, вечное стремление ввысь, «туда, туда», за которой ничего не стояло. Он мог судить об этом, так как был не чужд поэзии. Несколько лет назад, увлечённый вихрем художественной жизни сам попробовал свои силы в весьма недурных стихах, лиричных по чувству и музыкальных по звучанию. стихах. У него был природный слух. Он красиво, хотя и негромко пел. Именно от него обитатели  приполярного села впервые услышали грузинские народные песни «Сулико» и «Чёрная ласточка», по-южному томные и страстные. Их торжественный литургический строй напоминал то грохот горных обвалов, то глас архангелов, то молитвы к Богу. В них не было просьб и жалоб. Они возносили благодарность Создателю за всё, что Он дал людям. И ещё в них звучала сладость любви и печаль неизбежного расставания с земной жизнью.
Петь он любил. Но в последнее время голос стал изменять ему. Лёгкие не могли набирать столько воздуха, сколько было нужно для вытягивания протяжных нот.
Книги и пение да живая память о прошлом, жившая в его воображении, скрашивали ему одинокую жизнь. Впрочем, не только это. Тринадцатилетняя дочь хозяина избы, отведённой ему для постоя, приглянулась его взору сразу, как только он увидел её. По обычаям южных народов, да и не только, она вполне созрела для ухаживаний. И черноглазый весёлый грузин тоже как будто нравился ей. Правда, когда  однажды он стал уговаривать её  ласковыми словами, у него горлом хлынула кровь. И она испугалась.
Кровь после этого шла ещё несколько раз. «Час твой приходит, - сказал ему голос. - Готовься!» Он пробовал лечиться настоями трав, печным теплом, медвежьим и тюленьим жиром. Это мало помогало. Нет, он не хотел кончить жизнь в заснеженных туруханских просторах, где душа не услышит родных напевов, а тело будет долго лежать в вечной мерзлоте. Даже если оно останется нетленным тысячу лет, что толку? Не для того он родился на свет, чтобы уйти безвестным и никому не нужным, сгинуть здесь, во тьме заполярной бесконечной ночи.
Он часто думал о смерти. Уходя в тайгу на коротких охотничьих лыжах, подолгу бродил нехожеными тропами меж красных стволов сосен и кедров. Другие ссыльные сидели в это время по тёплым деревянным домам. А ему хотелось движения, свежего воздуха. Да и добытая на охоте птица и заяц-беляк не были лишними на скудном столе. Ссыльным выделялось три рубля в месяц на прожиток. Кое-как на эти деньги при тамошних ценах на рыбу и мясо можно было держаться. Хлеб стоил дороже. Иногда приходили посылки с воли. Но всё же…
 Морозы бывали страшные. Стужа доходила до 60-ти градусов ниже нуля по Цельсию. Но с тех пор, как признаки болезни сделались явными и надежды на исцеление почти не оставалось, он безбоязненно удалялся на десятки вёрст, доходя до тех мест, где тайга переходит в лесотундру. Какая разница, если жизнь скоро кончится? На пути ему встречались косули, северные олени, волки, песцы, зайцы. Жизнь везде находила себе место. Не боясь вечного холода, продолжали потомство звери, и птицы, и рыбы. Сиги, лососи шли на нерест, минуя пороги рек. А он, человек сильной воли, прошедший ссылки и тюрьмы, встречавшийся с разбойниками и бандитами, выходивший победителем из самых трудных положений, обречён дожидаться смерти, не совершив того, к чему  готовила его судьба. В своё высокое предназначение он верил. Чувство исключительности росло в нём год от года. Но что если нить его жизни оборвётся прежде срока? Сколько товарищей, положивших жизнь на борьбу с несправедливостью, с миром господ, уходило, подкошенное болезнями, нажитыми в сырых камерах, на этапах, каторге  и ссылке!
Он гасил в себе изредка просыпавшееся чувство страха. Какой-то внутренний голос убеждал его, что с ним этого не случится. Звезда его ещё взойдёт. Не напрасно пришёл он в этот мир. Он полон жажды жизни, интереса ко всему, что его окружало: к природе, животным и людям, к тому, что и как они говорят. Правда. любопытство его не было бескорыстным. Присматриваясь к людям, он, прежде всего,  старался определить, опасны ли они для него. Если нет, люди  становились друзьями, если да ; врагами. А к врагам он был беспощаден. Он давно решил для себя, кто из товарищей безопасен для него, а с кем надо держать ухо востро. Любопытен он был и к местным жителям, кетам, но совсем по другой причине. Его интересовало, как они живут, как говорят, почему в их языке встречаются слова, странно похожие на картвельский язык. Неужели в глубине времён люди близки к одному корню?
Размышления уводили его далеко. В одно из таких охотничьих странствий он ушёл куда-то в сторону от  привычных маршрутов. Лыжи скользили по  скрипучему снегу, уводя всё дальше от привычных мест. Стали встречаться незнакомые ложбины. Он пробовал вернуться на старый путь, но желанные приметы не попадались. Он понял, что заблудился. Ничего похоже на испуг, не ощутил. Ему уже случалось заходить далеко от селения. В конце концов, он всегда находил верный путь по солнцу и мху на стволах деревьев. Но сегодня солнце село раньше обычного. Стало плохо видно. Он повернул назад, рассчитывая к ночи выйти к селению. Но сколько ни шёл, ничего, кроме леса и снега не виделось впереди. Умолкли сороки. Не перебегали дорогу зайцы. Даже уханья совы не было слышно. Он шёл и шёл, наматывая на лыжи версту за верстой. Стало совсем темно. Поднялась метель. Раза два послышался волчий вой. Он проверил ружьё. Потрогал патроны под шубой. Всё было в порядке. В вещевом мешке был запас сушёной рыбы, жира, сухарей. Еды должно было хватить на несколько суток. Вот только мороз. Подумав об этом, он ощутил, как холод пробирается в каждую клеточку тела, до самых кончиков пальцев ног, до самого сердца.
К утру он сделал привал. Возле старой сосны нагрёб снега и устроил себе пещеру. А когда мутная заволочь разлепила ему веки, двинулся дальше, уже совсем не разбирая дороги. И снова повторились ночь и утро. И ещё и ещё раз. Шли четвёртые сутки его блужданий. Руки и ноги уже утратили чувствительность. Под заледеневшей шубой не осталось ни крохи тепла. В лёгких с шумом крошились кристаллики льда.
Староста в селении уже доложил в уезд о побеге ссыльного. Полицейские не удивились. Этот поднадзорный был известен по их сводкам под кличкой бегун. За ним числись пять побегов.
На пятый день полузамёрзшего, но всё еще передвигавшего ноги, его учуяли собаки эвенского стана. Лицо было обморожено. Усы покрылись такой коркой льда, что он не мог оттаять несколько часов.
На следующие сутки на санях его отвезли к месту поселения. Он сам вошёл в избу, поздоровался, и не сказав больше ни слова, прошёл к кровати и рухнул на неё. Всё его тело промёрзло насквозь, в лёгких, казалось, не осталось живой клеточки. Он должен был умереть. Но он выжил. Доктор мороз убил смертоносные палочки.
Шел январь семнадцатого года. Через месяц произошла Февральская революция. И ссыльный Туруханского края вместе с другими товарищами прибыл в Петербург.
 Всему миру он стал известен как Иосиф Сталин.
 Говорили, что он любил уединяться на холодной веранде своей кунцевской дачи. Укутанный в тулуп, с надетой на голову шапкой из собачьего меха, часами сидел в кресле на подостланной медвежьей полости, как в санях. Руками в меховых перчатках перелистывал страницы книг и рукописей. Грифель карандаша застывал от мороза, иногда кончик его ломался. Он брал другой из стоявшей на мраморном столике карандашницы. Время возвращалось на пройденные круги. Он переносился на тридцать пять лет назад. Кто знает, сколько раз вспоминались дни, проведённые в тайге, на лютой стуже, когда, казалось, уже не оставалось надежды на спасение. Игольчатый, звенящий на морозе воздух снова начинал вступать в лёгкие.
 Спустя несколько часов он возвращался в жарко натопленные комнаты. Начинался спасительный процесс размораживания, возвращения к жизни, полной теней прошлого и живых сигналов настоящего, бурных событий, крови, множества жестоких поступков, хитростей и коварства. Это был его путь, за который, как и каждому человеку, придётся держать ответ перед собственной совестью, в которой  место 10 заповедей заняла религия классовой борьбы.



23 Ташка
Владимир Жариков
Это рассказ не о спорте, просто о жизни. Описываемые события почти документальны. Имена участников изменены.



Пятьсот метров сзади, пятьсот впереди. Желтый буек пронесся мимо. Главное – не снижать темп и следить за дыхалкой. Позади меня тяжело дышит Игорек. Он покуривает, я знаю, но здоров, паршивец, да и злость спортивную имеет. Брызги с его весла хлещут мне в спину, в шею, в затылок. Солнце справа клонится к закату, слепит глаза. Это заезд байдарок-двоек финала первенства Москвы 1967 года среди юниоров. Если выиграем, поедем в составе сборной Москвы на Союз. Вечереет, и так наш заезд последний, да еще старт затянули минут на десять, ждали спартаковцев, у них что-то с лодкой случилось. Мы с Игорьком измандражировались, пока крутились перед стартовой зоной. Да и все, наверно, тоже. Зато со старта мы ушли хорошо, с большим отрывом.

Осталось триста метров. Солнце слепит. Дорожка, вся в бликах на рябой поверхности воды. Она уходит вперед и кажется бесконечной. У нас крайняя правая вода, все наши соперники слева. Боковым зрением вижу флюгарку с цифрой 5. Это «Крылышки». Мы везем им пол-корпуса. Только бы не потерять темп. А до финиша уже двести метров. Скоро пойдем мимо трибун. За меня переживать некому, кроме нашего тренера Славки. За сто метров до финиша он начнет орать: «А ну, подкиньте, сонные мухи! Темп! Оп! Оп! Оп!» А за Игорька болеет Ташка. И поэтому мне приятно, что я с Игорьком в лодке и что я – загребной, и что косвенно она болеет и за меня. Ташка мне тоже нравится. Это девчонка из нашей секции, она на год младше нас. Она красивая, блондиночка, чем-то похожая на Мерлин Монро. Но она – девушка Игорька, поэтому я стараюсь им не мешать. Игорек мой друг, а законы дружбы – святое. Да я и вообще не пользуюсь у девчонок успехом, так что если бы даже не Игорек – мне все равно ничего не светит.

Опаньки! А это что? Катер идет наперерез. Наверно, моторист решил, что заезды уже кончились. Заметив лодки, катер сделал резкий вираж и ушел. Но волна! Мы идем по крайней воде, нам больше всех достанется. А до финиша сто метров. Нос байдарки как шило протыкает вал, он разбивается о кокпит, и брызги летят мне в лицо. Кажется, я невольно отпрянул.

- Жека, ты чего! – хриплый голос Игорька сзади. – Темп!

- А ну, подкинь, сонные мухи! Темп! Темп! Темп! Оп! Оп! – это голос Славки, он стоит перед трибунами, навалившись на парапет.

- Мальчишки, давай! Иго-о-рь!!! – это голос Ташки, она стоит рядом.

А «Крылышки» уже на корпус впереди, за ними почти нос в нос ЦВСК ВМФ и «Буревестник», потом «Спартак», потом мы. За нами лишь "Трудовые резервы". Налегаем с Игорьком из последних сил, обходим спартаковцев и «Бурю». Мы – третьи.

На плотике нас ждут Славка, Ташка и Венера. Венера тоже девчонка из нашей секции. Это не кликуха – родители так назвали. Додумались, да? Правда, что-то венерическое в ней, конечно, есть. Я имею в виду рост, фигурку... Венерка симпатичная, но не в моем вкусе. Впрочем, я, кажется, тоже не в ее вкусе, она встречает нас исключительно за компанию с Ташкой. Причалив, мы с Игорьком вытаскиваем лодку, ставим на козлы. Ташка обнимает моего напарника, целует в щеку.

- Молодцы! – во множественном числе, значит, я тоже молодец. Пустячок, а приятно.

- Не такие уж молодцы, - возразил Славка с хмурым взглядом и с укоризной.

Укоризна предназначалась нам, а хмурый взгляд - Ташке. Славка против, чтобы спортсмены между собой шуры-муры водили.

– Пол-корпуса «Крылышкам» везли, а под конец темп потеряли. Жень, ты чего?

- Так волна… - развел я руками.

- Волна. Пойду, попробую протест написать.

Славка ушел. Мы с Игорьком смотрим ему вслед, а Ташка тем временем уже протирает куском поролона нашу лодку.

- Давай, я сам, - я отобрал у нее губку, отжал и протер еще раз уже сухое днище.

- Ну, все, что ли? – поторопил судья. – Ставь на весы.

Славка вернулся через десять минут чернее тучи. Протест отклонили. Мы получили свои грамоты за третье место, но это сильно не радовало – сборная от нас уплыла.

- Напиться, что ли, с горя… - вздохнул Игорек.

- Я вот тебе напьюсь! – Ташка стукнула его кулаком в живот.

Игорек ойкнул и скорчился. Не от боли, из кокетства.

Погрузив лодку на конструкцию (специальный автомобиль для перевозки), мы переоделись и пошли провожать девчонок, они все еще ждали нас. Игорь будет провожать Ташку, а мне придется взвалить на себя Венеру. Взвалить в переносном смысле. До метро мы дошли вместе, сели в полупустой вагон. Игорю с Ташкой ехать до «Маяковки», а мы с Венерой сошли на «Динамо». На площади мы сели в автобус, молча проехали две остановки. Не знаю, о чем говорить с девчонками, наверно потому и не пользуюсь у них успехом. Есть же поговорка – женщина любит ушами. Девчонкам надо постоянно пудрить мозги и заливать, какие они красивые. Вот если бы вместо Венеры была Ташка...

От остановки мы шли пешком. Майский вечер был просто чудный, теплый, вовсю бушевала сирень, на лирику так и тянуло. Хотел взять Венеру под руку, но она отстранилась.

- Все, дальше не провожай. Вон твой автобус обратный, беги, еще успеешь.

Дома родители без особых эмоций выслушали мой рассказ о соревнованиях.

- Тебе уже хватит глупостями заниматься. У тебя скоро выпускные экзамены, а потом в институт поступать.

- Вот если бы Союз выиграли, меня бы в Инфиз без экзаменов приняли.

- Инфиз, – проворчал папа. – Мужчина должен иметь серьезную профессию.

- А тренер, что, несерьезная?

- Ну скажи, какая у тренера перспектива? Инженер хоть кандидатом наук может стать, доктором.

- Ладно, хватит вам, - примиряюще сказала мама. – Мальчик устал, ему сейчас не до этого.

В общем-то, я и сам понимал, что профессия тренера не для меня. И не потому, что бесперспективно, просто я не могу как Славка – распоряжаться чужими судьбами, компоновать, строить на живых людях расчеты. А в школе я учился хорошо, поэтому ни выпускные, ни вступительные экзамены меня не пугали.

Славка расформировал наш экипаж. Теперь мы тренировались в одиночках, а осенью он решил посадить меня, Бобу, Буратино и Очкарика в четверку. Игорек вообще оставался за бортом. Он обиделся на Славку и реже стал ходить на тренировки. Один раз пришел под самый конец.

- Чего опаздываешь? - укорил я его. – Давай, переодевайся быстро. А то Славка устроит тебе.

- Пусть, - равнодушно ответил Игорь.

От него сильно несло винищем.

Когда я вышел из раздевалки после тренировки, он сидя дремал на лавочке.

- Чего домой не идешь? – потряс я его за плечо.

- Ташку жду.

Ташка вышла из раздевалки в легком цветастом платье со спортивной сумкой через плечо. Обрадовалась, увидев Игорька, но, подойдя ближе, изменилась в лице, взяла меня под руку и повела по дорожке к воротам.

- Ташк, ты чего?.. – заныл Игорек.

- Я тебе говорила! – резко ответила она, не оборачиваясь и убыстряя шаг. Я еле поспевал за ней.

- Зачем ты так? – тихо спросил я.

- Я его предупреждала. Увижу пьяным, он потеряет меня навсегда.

- Не бросай его, он хороший.

- Бросают мусор. А я воспитываю.

На остановке мы расстались. Подъехавший троллейбус распахнул двери, Ташка отпустила мою руку.

- Поезжай на следующем. Я хочу побыть одна.

Троллейбус укатил, а я остался стоять на остановке. Подошел Игорь.

- Ты еще здесь? Я думал, вы вместе уехали.

- Дурак ты, Игорь. Потеряешь девчонку.

- Пусть. Чтобы баба мужиком командовала – не бывать тому.

- Да ты пойми, она за нормального мужика замуж хочет.

- А я что, ненормальный?

- А из тебя спесь прет.

- И ты туда же! Славка кричит – спесь. Ташка – спесь…

- Так значит, правда.

- Да пошел ты!.. – он помолчал минуту. - Слушай, пойдем, выпьем!

- Не хочу. И тебе не советую.

- Я думал, ты мне друг.

- Друг, потому и не советую.



В июне команда уехала на сборы. Мы с Игорьком не поехали – у нас выпускные экзамены. Сдав последний, решили съездить на денек, проведать наших.

- Ну, что, орлы, соскучились? – Славка, улыбаясь, хлопал нас по плечам. – Всё сдали?

- Всё, - буркнул Игорь. – Кровь сдали, мочу сдали... На математике срезались. Шутка.

К плотику, закончив тренировку, подчаливала Ташка. Игорек побежал к ней, помог вытащить из воды лодку.

- Ясно, - прокомментировал Славка. – А ну, давай! Темп! Темп! Что вы как сонные мухи! - это он орал Очкарику, Бобе и Буратино, они отрабатывали ускорение.

Мы с Игорьком взяли двойку, покатались просто так, для души. Когда причаливали, Славка попенял мне:

- А тебе, Жека, на одиночке ходить надо, над техникой работать, - и напомнил: - В конце июля в четверку тебя сажаю.

Когда мы с Игорьком покидали базу, Ташка догнала нас и повесила Игорю на плечо свою спортивную сумку.

- А я тоже в Москву, отпросилась на завтра. На кинофестиваль сходим? – она толкнула Игоря локтем под ребро.

- Обязательно.

Чтобы не мешать голубкам, я отстал на три шага. В электричке Игорь бегал в тамбур курить. Он уже не считал себя спортсменом и курил в открытую. Ташка выходила с ним, они о чем-то щебетали, через застекленную дверь я видел, как он целовал ее в щеку. Помирились, значит.

Я поступил в МАИ, там гребцов уважают. А Игорь никуда не поступил, осенью его ждала армия. Он пока устроился учеником водителя электрокары на картонажную фабрику, где работала его мать. На тренировки он больше не ходил, но виделись мы с ним часто. Один раз, в середине сентября, он встретил меня у ворот института хмурый как ноябрьский день.

- Что случилось?

Он молчал.

- С Ташкой поссорились?

Игорь кивнул.

- Пьяный был?

- А что такого? Человек первую получку получил! Традиция такая, надо проставиться. Ну, тяпнули с мужиками. Что, рабочему человеку расслабиться нельзя? А она как назло в этот день ждала меня у проходной. И не предупредила заранее. Теперь вот уже неделю дуется… Поговори с ней. А?

- Ладно.

Я уже и сам на тренировки ходил довольно редко. И учеба много времени отнимает, и настрой уже не тот. ЦС наша четверка проиграла, мы и в финал-то попали через утешительный заезд.

Придя на базу, я переоделся, взял в эллинге свою «сто девятку» (это порядковый номер у лодки, 109), на плотике увидел Славку.

- Так, Жека, скажи, ты спортом для результата занимаешься или для здоровья?

- То есть? Как для здоровья?

- Ну, там, на воде, воздух свежий, движение.

- А! Ну, вообще… для результата.

- Так что ж ты как солнышко весеннее. То покажешься, то пропадешь...

- Больше не буду, Слав, честно.

- Ну ладно, давай. Вокруг острова, десятку с ускорениями, понял?

- Ага. Ты ета, Ташку не видел?

- На воде она. С тем же заданием. Если поторопишься, догонишь.

Через пару километров я увидел ее.

- Таш, погоди! – крикнул я, но ее весло замелькало как пропеллер.

Пришлось и мне врубиться. Наконец, я ее догнал.

- Погоди, остановись немного.

- Чего тебе? За НЕГО просить пришел?

- Глупая, плохо парню, зачем ты его мучаешь? Не любишь совсем, так и скажи.

- Люблю. Я том-то и дело, что люблю. Но я его предупреждала. И не раз. Это был последний.

- Да пойми, ну человек первую получку обмыть решил…

- С этого все и начинается.

- Так не бывает непьющих мужиков. Чтоб совсем, ни капли.

- Бывают. Мой отец. А у Игоря отец – алкаш. А вдруг это наследственное. И дети алкаши будут. Мне это надо?

- Да при чем здесь наследственность? Ну, твой отец исключение, а так все выпивают. И мой батя по праздникам. И я… иногда. Нельзя же человека как собаку все время на поводке. Когда запрещают – еще и обидно, человек назло начинает. А он переживает, ты знаешь? Он любит тебя.

- Честно?

- Честно.

Когда Игорька провожали в армию, он пил только лимонад. А мы все здорово набрались, гудели всю ночь. Я решил прогулять лекции, поскольку идти в таком состоянии в институт не имело смысла. Утром все вышли из душной квартиры на ноябрьскую промозглую сырость и отправились к пункту сбора. Ташка вцепилась в Игорька и не отпускала ни на секунду. Мы с его мамой шли сзади, и она не уставала приговаривать:

- Ах, какая пара замечательная. Дождалась бы его Ташенька! – потом всплакнула: - Только бы войны не было!

- Да что вы, Мария Тимофеевна, - успокаивал я ее. - Да какая теперь война!

Новобранцы погрузились в тентованные грузовики. Игорьку удалось устроиться у борта. А Ташка все держала его за руку, пока машина не тронулась. Она еще немного бежала ей вслед, но колонна набрала скорость и скрылась в промозглой мгле.

Я хотел проводить Ташку домой, но ко мне решительно подошла Венера (она тоже была на проводах) и, схватив меня под руку, потащила к остановке троллейбуса.

- Сегодня ты мой кавалер.

С чего бы это? Вчера вечером она даже потанцевать со мной отказалась. Я оглянулся на поредевшую толпу провожающих и отыскал в ней Ташку. К ней подошел какой-то пижонистый хлыщ и что-то ей говорил.

- Кто это? – спросил я Венеру.

- Где?

- Ну там, с Ташкой. В заграничной замшевой куртке.

- А-а! Один мой родственник. Дальний. Троюродный дядя, кажется.

- А чего ему надо?

- Да ничего, что уж поговорить нельзя?

Год пролетел незаметно. С Игорьком мы переписывались, его отправили служить далеко, на Дальний Восток, на китайскую границу, но осенью обещали отпустить на побывку. На тренировки я всю зиму и весну почти не ходил. А Ташка там вообще не появлялась, в этом году у нее выпускные экзамены. Сдав весеннюю сессию, я уехал в стройотряд. На ноябрьские праздники Игоря отпустили на побывку. Первым делом мы отправились к Ташке, но дома ее не застали, а Ташкина мама сказала, что она уехала на неделю, на экскурсию в Самарканд.

Всю зиму я не был на тренировках, к спорту я потерял интерес, у нас были свои студенческие забавы. А в марте я получил от Игоря письмо. Он жаловался, что Ташка давно не пишет. Я решил не звонить ей, не договариваться о встрече, а просто зайти. Дверь она открыла сама. Сначала немного растерялась.

- Привет… Ну, проходи, раз пришел. Вот, познакомься, это Кирилл, мой будущий муж.

В комнате сидел в кресле тот самый хлыщ, венерический троюродный дядя. Он нехотя встал и протянул мне холодную ладонь.

- А это – Женя, мой товарищ по гребной секции.

- А как же… - начал я, но Ташка заткнула меня, наступив на ногу.

- Вот, на, приглашаем тебя на свадьбу, - она протянула мне открытку. - Через неделю.

Уходя, я выманил ее на лестничную площадку.

- Игорю сама напишешь или я?

- Не знаю. Может, вообще не писать? Или знаешь, напиши ты.

Я маялся четыре дня. Начинал писать письмо и тут же рвал его. Потом решил зайти к Марии Тимофеевне. Дверь долго не открывали, потом я услышал шаркающие шаги.

- Кто?

- Это я, Женя.

Прогремела цепочка, потом замок. Мама Игоря была в черном платке и вся в слезах. Зеркало в прихожей завешено материей.

- Женя, хорошо, что ты пришел. Горе какое, Игоря убили…

- Как?! – я не врубился, что это, шутка или розыгрыш?

- Вот, - она протянула телеграмму из воинской части.

В новостях по телевизору говорили о конфликте с китайцами в районе острова Даманский на Амуре и то, что есть погибшие среди наших солдат тоже говорили. Я знал, что Игорь служит где-то там, но чтобы…

От картонажной фабрики дали грузовую машину, чтобы перевезти цинковый гроб в морг. Мы получили его в багажном отделении Домодедово. Военкомат выделил средства на похороны и даже прислал оркестр. Народу собралось много, и наши были - Славка, Боба, Буратино, Очкарик. Пришла и Венера. Ташки, наверно, не будет, ведь у нее сегодня свадьба. Но она пришла. В белых туфельках, под курткой - белое платье. Встала на колени в грязь у закрытого гроба и долго плакала навзрыд.

Когда мы уходили, я спросил у нее:

- А как же свадьба?

Она обняла меня, уткнулась в плечо и ревела. Потом сказала сквозь слезы:

- Не смогла... Я убежала...



24 Планер Гимли или Never Say Never
Геннадий Клау
До обратного рейса ещё ровно сутки. Хотелось бы расслабиться после долгого перелёта. Но это мне, но уж никак не Энджи. Энджи полна идей. Час езды от Вайкики по лесистым серпантинам шоссе на снятом в рент Порше, и мы  уже втискиваемся в тесные, открытые кабины. Владелец-полинезиец смеривает Энджи, которая уже уверенно располагается в передней кабине, скептическим взглядом - ПТ17 штучка норовистая. Но Энджи лишь небрежно протягивает гавайцу в ответ удостоверение КВС Air Canada. Удостоверение явно впечатлило бывалого авиатора.
- Bon voyage, madame! - осторожно на поворотах, пролетая сквозь ущелье!
Лопасти пропеллера слились перед нами в прозрачный круг, и вот мы уже разгоняемся по грунтовке. Энджи пилотирует резко и уверенно. Пропетляв на малой высоте сквозь живописное, лесистое ущелье, едва не цепляя отвесные скалы то одним то другим крылом, мы вырываемся на океанский простор. В передней кабине Энджи машет мне рукой, мол, ты уж держись там, милый. В тот же миг юркий биплан свечой взмыл в безоблачное небо, на миг завис, безнадёжно молотя воздух над собой пропеллером, и, рухнув вниз, к воде, понёсся над зыбью океанских волн. Переворот - и вода уже под моей головой, а над ногами струятся лучи предзакатного солнца фильтруемые диском пропеллера. Бочка, ещё одна, горка... биплан вновь резко набирает высоту, надсадно ревя двигателем, ложится на крыло и, вновь теряя скорость, срывается в штопор. Снизившись до высоты бреющего полёта мы пронеслись над песчаной полоской пустынного пляжа. Тут, заложив крутой вираж, самолёт с неожиданной мягкостью коснулся влажного, утрамбованного волной, прибрежного песка.
 
Мы соскакиваем с крыла на берег, меня немного поташнивает и я присаживаюсь на песок поодаль, где сухо, не снимая шорт. Энджи же беззаботно бежит к океану и, уже по щиколотки в воде, беспечно скидывает с себя одежду. На фоне кровавого диска заходящего солнца её стройный силуэт кажется вырезанным из жести... Она, биплан, ветви кокосовых пальм и дуновение тёплого, пропитанного солью ветерка, треплющего её волосы...
Я встал и направился к ней. Вода ласкала ступни, я ласкал её мягкие волосы, сквозь которые мне в глаза светило солнце...
 
- Порулишь? - откуда ни возьмись в руках Энджи возникла косметичка. Я послушно положил руки на РУДы. Энджи - мой босс, а с босом не спорят, особенно в коммерческой авиации, особенно когда у босса в руках помада... Боинг медленно пополз по рулёжной дорожке по направлению к взлётной полосе.
- AC143, вам взлёт! - торопит диспетчер. Энджи поспешно смяла косметичку и наспех заткнула в неё помаду. Женская сумочка, в которой только что исчезла косметичка, на приборной доске супер-современного авиалайнера выглядит немного забавно. Её тонкие пальцы ложатся на мою ладонь, задержавшуюся на РУДах. Словно не замечая, мы продолжаем бубнить наш предполётный чек-лист,  разгоняя гигантский 767й для прыжка в небо.

Далёкие 90е. Отгремели выпускные балы. Наша жизнь теперь - это планеры и L.O.V.E. Oтловив восходящие потоки днём, мы ночи напролёт ловили прелести любви в крохотном таунхаузе снятом в 5ти минутах езды на мопеде от лётного поля. Когда же "охотники за головами" из Королевских Воздушных Сил предложили мне учиться на транспортного военного пилота, мы с Энджи поклялись писать друг другу. Ох уж эти клятвы юности. Наши пути-дорожки разошлись, казалось навсегда. Я водил тяжёлые Геркулесы и уже почти забыл о мимолётном романе с очаровательной планеристкой из своей, ставшей уже далёкой, юности. И вот, спустя 17 лет, мы вновь вместе в центре подготовки пилотов на Боинг 767. Она к тому времени уже ухитрилась стать двукратной чемпионкой Канады по высшему пилотажу, и налетала пять лет в качестве КВС на местных авиалиниях.

Бесконечные просторы океана под крылом сменились зелёно-бурыми пейзажами материка.
- Борт AC143, с вами говорит Виннипег... - это ожил динамик переговорной системы. Диспетчер из Виннипега "принял" наш борт. - Займите эшелон 12500, мы сбрасываем людей по вашему маршруту!..
Энджи немедленно отреагировала, без тени ехидства ответив диспетчеру: "12500 заняли; наших людей прошу не сбрасывать, у них у всех билеты оплачены до места назначения..."
- Ха, ха, ха, очень смешно... - мрачно ответил диспетчер, и откуда вы там наверху все такие умные... Продолжайте следовать в этом эшелоне... это будет мадам, я правильно понял?
- Всё верно, сэр, продолжаем следовать в заданном эшелоне...
Мы скользили высоко над облаками. Отсюда казалось, что наш Боинг словно застыл в небе. Меня чуть клонило ко сну. Чтобы преодолеть сонливость я в очередной раз пробежался взглядом по приборам. Энджи в соседнем кресле посасывала кофе, принесенный ей стюардессой, из пластиковой чашечки, пока самолёт шёл на автопилоте. Что ж указатель топлива то застыл? Ведь покрыли уже сотни миль.
- Барахлит? - Энджи кивнула на внезапно замигавший индикатор топливного насоса левого двигателя. KBC тут же отложила чашечку с недопитым кофе. Я пожал плечами:
- Очень странно, вроде залили ж достаточно...
- Прилетим - надо сказать чтоб проверили... Едва она закончила говорить, как загудел аналогичный сигнал правого двигателя.
Из обыденно-сонливой ситуация на борту всего за несколько минут переросла в критическую.
- Чёрт! Надо б сесть, да поскорее! - есть тут где-нибудь полоса, подходящая для 767го?
- Виннипег... До Виннипега миль 50... - Конец моей фразы потонул в очередном сигнале - на этот раз отключился левый двигатель. Что это? Может насосы? А вдруг горючее на исходе?
Энджи искоса наблюдала за моими попытками перезапустить движок. Вопреки безудержному оптимизму нагло врущих приборов, у нас наверняка кончалось топливо. И вновь сигнал. Даже при работе на тренажёрах сигнал "Отказ всех двигателей" у нас ни разу не звучал. Мы с Энджи переглянулись. Обычный рабочий день внезапно обернулся очень серьёзной ситуацией на борту нашего авиалайнера.
- Мы потеряли оба двигателя,- без особого оптимизма и с заметным волнением в голосе доложила Энджи диспетчеру. Её, обычно едва заметный французский акцент уроженки Квебека, сейчас стал куда более выраженным. Она лишь тупо уставилась на приборную доску, а та мертвела буквально на глазах, лишившись тока, вырабатываемого генераторами двигателей. Kазалось, что КВС о чём-то задумалась. На мгновение мне даже показалось, что женщина запаниковала. Следует ли мне предложить принять на себя управление превратившимся в гигантский планер воздушным кораблём? И как им управлять? - этому ведь никто и никогда нас не обучал...
Диспетчер же, похоже, не верил своим ушам:
- Что-что? повторите!.. Опять шутить изволите?
- Потеряли оба движка... шутки в сторону. Какие варианты посадки?
- Оба??? Oh, my God!.. Oбъявляете "Мэйдэй"???
- Объявляю "Мэйдэй"!.. "Мэйдэй"!
- Так...  В небе рядом с вами никого, зона сброса парашютистов позади. До Виннипега миль 35, может Гимли? Полосы вам должно хватить, хотя аэродром  давно уже и не рабочий. Сколько человек-то у вас на борту?
Этот вопрос не понравился Энджи, да и мне резанул слух.
- 61... ну и экипаж, 8.
- Мы не дотянем до Виннипега, максимум пролетим миль 20 - сказал я
- А сколько до Гимли? - Энджи нервно покусывала нижнюю губу.
- Миль 12, но мы слишком высоко для посадки, а сделав полный круг окажемся слишком низко.
Мы старались не смотреть друг на друга. Оставалось искать поляну, да побольше. Не наломать бы дров - посадка "на брюхо" гигантского коммерческого авиалайнера хорошо не кончается...
- ОК, милый. Жертв и разрушений у нас сегодня не будет, не надейся - Эджи приняла какое-то решение и от её нервозности не осталось и следа. Рядом со мной в кресле капитана находился уверенный в себе пилот высшего класса, решительная женщина точно знающая что ей делать в этой почти безнадёжной ситуации.
-  Снизимся скольжением на крыло!..
-  Скольжением на крыло??? Энджи, дорогая... 767й - это не планер. Никто и никогда не выполнял подобного манёвра на этом самолёте без движков... Ты уверена?
-  Спокойно, милый, - на бледном лице женщины промелькнуло подобие улыбки, - Я не могу допустить, чтобы моё лицо было изуродовано шрамами от посадки на брюхо. Всё будет OK! Давай, шасси! Пассажирам и бортпроводницам сидеть тихо, пристегнуться и приготовиться к аварийной посадке...
Без горючего двигатели остановились и перестали вырабатывать электроэнергию, а без электричества на борту перестали функционировать какие-либо гидравлические системы. Лишь маленький аварийный пропеллер, автоматически вывалившийся из-под брюха авиалайнера, вращаемый потоком встречного воздуха, вырабатывал электричество для поддержания работы жизненно важных бортовых систем. Без гидравлики шасси хоть и вывалились из гондол, но лишь два из трёх, судя по щелчкам, стали на замки.
 
Скольжение на крыло и на лёгком-то планере - это манёвр, требующий от пилота навыка и умения, а уж на 200-тонном гиганте коммерческой авиации... Выжав левую педаль, Энджи повела штурвал вправо, заставляя авиалайнер снижаться скольжением вниз под очень крутым углом. Лицо Энджи было сосредоточенным, губа прикушена, острый нос казался ещё острее. С креном, неведомым какому-либо гражданскому пилоту, Боинг заскользил вниз. Фюзеляж, боком которого мы сейчас врезались в поток встречного воздуха, тем гася скорость, заметно вибрировал. Я глянул в боковое окно - земля неслась на нас и, казалось, была уже прямо под бортом, на котором скользил авиалайнер. Признаюсь, мне стало не по себе. Невольно я подумал о пассажирах в салоне за нами. Если мне сейчас не по себе, каково им? Свист ветра за бортом, в полной тишине вновь и вновь звучит зловещее сообщение, требующее от них наклониться к спинкам сидений перед ними, прикрыв головы руками, земля, скользящая за бортом прямо под их иллюминаторами так близко, что можно пересчитать колосья пшеницы на проносящемся внизу поле...
У самого порога полосы Энджи резко выровняла машину. Где мы? Перед нами ли полоса? А вдруг мы промахнулись?!! - я решился и, подняв глаза, глянул вперёд... Полоса была перед нами. Удар шасси о бетонку... От сильного удара носовое колесо провалилось обратно в гондолу. Послышался душераздирающий рип металла носовой обшивки о бетон. Но в тот миг даже не это захватило наше внимание. То, что открылось впереди перед нашим взглядом заставило меня невольно сжаться, а Энджи тихонько вскрикнуть...
 
Автогонки уже завершились и несколько десятков семей гонщиков распаковывали питьё и кой-какую снедь. Тёплый выходной день. Дымок от барбекюшниц, запах маринада, мусорные контейнеры быстро наполнявшиеся жестянками пустых пивных банок. По всему полю у бетонки рассыпались припаркованные где попало карты и пестреющие всеми цветами радуги многочисленные автомобили всех марок, цветов и размеров. Всюду флаги, плакаты, рекламные щиты... Бетонка автодрома опустела и к ней потянулись пацаны на байках, чтобы, в ожидании ужина, прокатиться по гладкому покрытию бывшей взлётной полосы. Потягивая эль из под под густых усов, мускулистый гонщик обернулся в поисках куда-то укатившего на байке  сынишки. Да так и застыл с аппетитной сосиской, нанизанной на поднятую вилку: почти что перпендикулярно земле боком на полосу беззвучно надвигался гигантский авиалайнер. В полной тишине тот, едва успев выровняться над самой землёй, плюхнулся на бетон. С секунду катя на задних шасси он, словно гигантская птица, клюнул носом полосу и с противным скрежетом зарипел о бетон, несясь по направлению к стайке пацанов на великах...
 
...Нам стало ясно - мы садимся вовсе не на взлётно-посадочную полосу. То, что открылось перед нами напоминало скорее автодром. Параллельно металлическому барьеру, протянувшемуся вдоль полосы, мы неслись прямо на мальчишек на велосипедах. Те, соревнуясь друг с другом, понятия не имели o том, что надвигалось на них сзади, за их спинами. Один из мальчишек обернулся, чтобы убедиться достаточно ли далеко позади он оставил своих соперников. Даже отсюда нам виден был тот испуг, что внезапно перекосил его лицо. Крикнув что-то друзьям, он, вместо того, чтобы убраться в сторону, налёг на педали ещё сильнее. Стайка его друзей, поняв что происходит, гонимые неким стадным инстинктом последовали за лидером, пытаясь уйти от несущегося на них по бетонке самолёта. Надо было что-то предпринять немедленно. Инстинктивно Энджи направила Боинг по касательной к разделительному барьеру, под острым углом врезавшись в него носом самолёта. От резкого торможения о металлическое сооружение перед нами посыпались искры; и вот уже за ветровым стеклом показались языки пламени. Последствия любого пожара на борту закупоренного авиалайнера могут быть катастрофическими. Почти наверняка не обойтись без жертв. Но сквозь пламя, уже лизавшее наше ветровое стекло, было видно как из всех палаток и рассыпанных вокруг гоночных автомобилей и картов к нам на выручку мчались десятки бородачей-гонщиков с огнетушителями наперевес - уж в этом-то добре у автогонщиков нехватки не ощущалось. Только тут я повернулся к КВС. Энджи сидела, уронив голову на руки, всё ещё сжимавшие штурвал. Её плечи тихо сотрясались от всхлипываний. Я схватил её за плечи и притянул её к себе...

Наш трудовой день завершён... А после напряжённого трудового дня что может быть лучше баночки ледяного канадского пивка? Мы пили пиво, жевали сосиски и шкафы-гонщики тесным кольцом окружили героиню дня - хорошенькую КВС Air Canada, которая, тая от их внимания, совсем позабыла о размазанной по её щекам косметике...

Саймон щёлкнул пальцами официантке и на нашем столике откуда ни возьмись появились шампанское, виски и лёгкий закусон.
- Я плачУ - сказал Саймон откидываясь на спинку кресла... - Саймон давно уже приглашал нас встретиться. Просто чтоб встретится лицом к лицу и заодно отметить переделку, в которой мы столь внезапно для всех нас оказались в тот памятный день. Диспетчер из Виннипега оказался добродушным малым, среднего роста и довольно разговорчивым. - Да... Признаться, когда я тогда услыхал что вы потеряли оба двигателя я почти не сомневался что говорю с покойниками... Вы уж простите мне мою откровенность. Это ужасное чувство, когда знаешь, что люди в беде и ничего не можешь сделать. Потрясён вашим лётным мастерством, мадам...
- Можно просто Энджи - улыбнулась женщина.
- А ей ещё, бедняжке, и досталось! - улыбнулся я, вступая в разговор. - Даже ошибку заправщиков в пересчёте горючего повесили на неё! КВС же за всё в ответе! Хотя, конечно, руководство прекрасно понимает, что к чему! Они смоделировали аналогичную ситуацию на тренажёре и пока ещё ни один экипаж не смог "посадить" 767й по нашему сценарию...
- Так всё таки, что же у вас тогда стряслось-то? - Саймон отхлебнул виски из бокала.
- Сперва, ещё в Гонолулу, они залили горючее по империальной системе, это же Америка, как ни как. А у нас ведь система метрическая - один фунт это примерно пол-кило... Ну и вдобавок у нас полетели датчики топливной системы - беда ведь одна не ходит - объяснила Энджи, пригубив шампусик.
- Да... Если бог хочет наказать, он найдёт как это сделать... Но вы молодцы... Большие молодцы!..

А впереди нас с Энджи вновь ждала разлука. После посадки в Гимли она получила предложения от многих ведущих авиакомпаний. Да и мне Аir Canada наконец предложила должность КВС. На этот раз - никаких клятв. В аэропорту мы лишь коротко поцеловались, не глядя друг другу в глаза, и каждый, не оборачиваясь, пошёл на свой рейс... у эскалатора я всё-таки не выдержал и обернулся. С противоположного конца зала Энджи махала мне рукой. Наверное, порой мне будет очень не хватать её маленьких, тёплых ладошек на моих ладонях, сжимающих РУДы... Хотя, как там говорится?  "Never say never"...

Словарик и послесловие
Never say never  "Никогда не говори никогда"
Планер Гимли - неофициальное название одного из самолётов Boeing 767 авиакомпании Air Canada, полученное им после необычного авиационного происшествия, произошедшего 23 июля 1983 года. Мой рассказ основан на реальных событиях. Неверный пересчёт горючего в империальной системе, где требовался расчёт в метрической системе в сочетании с отказом датчиков горючего привёл тогда к остановке обоих двигателей в воздухе
КВС - капитан воздушного судна
РУД - рычаг управления двигателями
Мэйдэй (Mayday) - сигнал бедствия



25 Астероид Апофис
Исаакыч
Второго такого изобретательного выдумщика, как мой партнёр Никодим просто не существует! Как шишковатую башку Коди посетила идея - направлять людей с баблом в другое время, для меня загадка! А как он всё продумал, до каких деталей! Разумеется, я вам тут никаких подробностей нашего бизнеса выкладывать не стану. Скажу лишь, что, поскольку путешествия во времени пока затруднительны, всё необходимое моделируется в гигантских студиях, достаточных размеров для того, чтобы наши клиенты не смогли ни о чём догадаться. Конечно создание таких студий в густо-населённых районах - дело нереальное, поэтому для их созданий были выбраны места потише, в глубинке. Подготовлены были артисты, обслуживающий персонал, в общем - комар носа не подточит! Уже после первых же путешествий отбоя в заказах у нас нет, так что бизнес, вроде, пошёл. Возьмём к примеру, нашего клиента Зяму. Только что он, волнуясь, покинул агентство в преддверии нового приключения, заказанного у нас. А ведь всего две недели назад он был скептичен! Да, ему очень сильно советовал знакомый, и, да, он давно тосковал по временам, когда была дисциплина и порядок, а не сегодняшний бардак, но, между нами, и вы бы стали скептиком, если бы вам пообещали направить вас в довоенный 38й год. И, причём, далеко не даром - мы же берём серьёзные бабки за такие прогулки: расходы у нас тоже - ого-го!

В 38й я провожал его в полутёмном подвале бара Омега у агентства. Мы с Зямой опустошили по стопарику в ознаменование подписания контракта, согласно которому наш новый клиент будет доставлен на место и во врЕмя событий в качестве директора трубопрокатного комбината (это чтоб не париться чрезмерными заботами о хлебе насущном), а уж подбросить пилюлю в рюмашку полу-рассеянному путешественнику во времени большого труда не составило...

Пухленькая секретарша проводила новоявленного директора по цехам, где тот не переставал восхищался порядком и организованностью производства. Вечером пришельца из будущего на лакированной "эмке" подбросили домой, где его уже ждала любящая жена, также выделенная согласно контракту нашим агентством. Ужин был со свечами и с жареной колбасой - 98% мяса!

Два дня пролетели незаметно; наш Зяма упивался каждой минутой, проведенной в 30х! По утрам репродуктор в хриплом оптимизме заходился энергичным "Всё выше и выше и выше!..", по улице стайками сновали неутомимые дородные комсомолки в беленьких носочках и таких же босоножках, понятия не имевшие о необходимости депиляции, а на углах крепыши в белых хлопковых пиджаках толпились у бочек с прохладной продукцией Государственного Треста бродильной промышленности «Бродтрест».
Зямин трубопрокатный комбинат фурычил на 5+ благодаря двум компетентным замам, оставлявшим шефу полно времени на походы в киношку и на джаз с привлекательной супругой. Жареная колбаса не вызывала изжоги и накануне ему даже предложили билеты на Цфасмана! Он уже засыпал после насыщенного впечатлениями дня, когда тишину ночи пронзил резкий звук телефонного звонка. Он долго силился понять с чего так разбушевался незнакомый сердитый голос в трубке. Трубы? Диаметр на 2 микрона не сходится с радиусом? Эксцентриситет не по гос стандарту? Срыв важного заказа для дружественной Германии? Зяма тогда безответственно брякнул трубкой о рычаги, пробурчав "не морочьте голову" и вновь прижался к беззаботно посапывающей супруге.

Когда он наконец попал непослушными ногами в тапочки, дверь уже высадили. Его втолкнули в чёрный фургон и долго везли по ночным улицам, скрипя тормозами. Бить - не били, но содержали в сырой, без лучика света, камере. Есть и спать пока не давали. Шпионом он был признан уже на 15й минуте допроса. Следователя заинтересовали его часы - строители социализма Rolex не носили. Поднятый среди ночи эксперт, часовых дел мастер Кац, долго вертел странный экспонат у вооружённых лупой глаз, недоумевая, куда же хитрым швейцарцам удалось повтыкать чёртовы лампы и припой. Открыв крышку, впрочем, мастер понял, что часы рядом со Швейцарией и не спали - несмотря на использование неведомой технологии, собраны те были ногами, причём ноги те за такую сборку следовало бы, по его экспертному мнению, оторвать.
- Это такой Rolex, как я балерина! - заявил часовых дел мастер следователю.
- Mы за вами наблюдаем уже много лет... - возразил следователь по особо важным делам - ...и нам точно известно, что вы - не балерина.
Вдобавок, на внутреннем механизме была выбита некая надпись. Прочтя и не поняв это самое "Made in China", гражданин Кац уже без всяких колебаний заверил следователя, что тот изловил матёрого агента западных спецслужб.

Зяма признал всё! И то что 4го и 21го числа каждого месяца изменял супруге с женой генерала, причём та при приближении оргазмoв скандировала "мой муж - шпион!" и то, что втянул в заговор немало граждан, длинный список которых он подписал не читая.

На расстрел его повели в тёмный, сырой подвал, покрытый плесенью. Он чертыхался и материл сотрудников нашего агентства, включая очаровашку-секретаршу Сонечку, которая, уж поверьте мне, к его расстрелу никакого отношения не имела - если б 3яму убивали по её сценарию ему бы просто вкололи лошадиную дозу морфия, чтоб не мучился истекая кровью на холодном бетонном полу.

В ожидании залпа зубы Зямы уже выбивали чечётку у каменной стены подвала, когда приятный баритон за спиной потребовал прекратить беззаконие. Зяма, видать, зачем-то понадобился этому баритону. Лейтенант пытался было возразить, мол тут и дел всех на минуту, пристрелят, мол, Зяму - да и забирайте куда хотите! Но, похоже, для баритона было важно забрать Зяму ещё до того как того изрешетят казёным свинцом. В общем, таким образом всё ещё подрагивающий Зяма был доставлен обратно к нам в агентство.
- Круто! - признал Зяма протягивая мне кредитку. Мы пожали друг другу руки
- Если интересует - сказал я - у нас имеется ещё и путешествие в 2334й год. Нужно будет урегулировать конфликт в Марсо - Венерических отношениях по вопросу пояса астероидов - опять проблемы с Апофисом. Председатель президиума федерации астероидов Пояса, гуманитарий и планетарий г-н Ле Плуто вам будет очень рад! Плюс скидка в 50% и подарок - часы Rolex! Настоящие!

Глядя вслед счастливому Зяме, на ходу пробегавшему глазами подробности нового контракта, я невольно подумал о том, как хорошо всё-таки может быть человеку в прекрасном "вчера" или в восхитительном "завтра", когда у него нет приличного "сегодня"...



26 Промолчала
Тамара Авраменко
Промолчала.
рассказ
        Речной трамвайчик пристал к берегу,  народ высыпал на старую пристань и вмиг разбежался по маршруткам. Мы с Костей поднялись по деревянной лестнице, ведущей в городской парк. Шли неторопливо, наслаждаясь приятным теплом летнего вечера. К тонкому аромату роз, величаво восседавших в центре большой клумбы, примешивался аппетитный запах шашлыка. У мангала колдовал пожилой армянин, подвязанный белым фартуком. Почувствовав голод, мы свернули к веранде летнего кафе. Внизу красновато-золотистыми бликами отливала река. Завершив  ужин чашечкой кофе, мы готовы были продолжить прогулку и вышли на центральную аллею, ведущую к площади. Как здорово бродить по городу детства  после долгой разлуки!
       Это был наш город, мы здесь выросли, полюбили друг друга и поженились. Раньше каждый год наезжали к Костиным родителям. Моя мама жила с нами последние годы.  Незадолго до смерти она попросила:
- Наташенька, разыщи отца. Скажи, что я прошу у него прощения.
- За что? – удивилась я.
- Это наши с ним дела, - уклонилась она от прямого ответа.
- Неужели чем-то его обидела? – допытывалась я. Родители никогда не ссорились, отношения были ровными. Значит, я чего-то не знаю. Мама помолчала и решилась:
- Недостаточно дарила ему внимания.
- И всё?
- Разве этого мало?
- Он из-за этого ушёл? – недоумевала я. – Поэтому я росла без отца?
- Ну, не так буквально. А в целом…   Он не объяснил. Ушёл, и всё. Найдёшь его?
- Постараюсь, - пообещала я.
       Каждый раз находились причины: замужество дочери, выпускной класс сына – поездка откладывалась. Теперь предстояло выполнить обещанное. Адрес, который оставила мама, не оправдал надежд. Старых  домов не было и в помине.  Вместо них  красовался  сквер с  детской площадкой.
      Горсправка выдала пять квитанций с адресами на имя Тимофей Иванович Рыбак.  Первые два претендента отпали сами собой: ребята годились мне в сыновья. Третий, как сообщили соседи, уехал с семьёй отдыхать на море. Четвёртый оказался типом редкой подозрительности.  После массы вопросов, которыми нас засыпал, он приоткрыл дверь, оставив её на цепочке. Сердце моё тоскливо заныло. Старик ворчливо задребезжал:
- Поймите правильно. Всякое бывает. Столько развелось мошенников! Бедному пенсионеру  бдительность не помешает. Обведут вокруг пальца, и квартира – пиши: пропало. Столько случаев в последнее время. Слышали?..
       Мне пришлось перебить его и разъяснить цель прихода.
- Э-э-э! Такой номер не пройдёт! – взвизгнул он и захлопнул дверь. – Я женат один раз. Супруга с рынка вернётся, подтвердит.  Два сына женатых, есть кому заступиться. Побочных детей не имеется, тем более дочек. Так что идите себе с богом, - неслось из-за двери.
     У меня отлегло от сердца.
     Костя оторвал меня от раздумий.
- Вон там, у летнего театра стояла будка-касса. Помнишь? Очередь за билетами на заезжих звёзд эстрады, а мы целуемся.
- И тётка из очереди понеслась: «А ещё комсомольцы! Ни стыда, ни совести!» - дополнила я.
- Ты отца-то помнишь?
- Смутно, отдельные обрывки. Руки у него были жилистые, сильные. Брала за правую ладошку и рассматривала обрубок указательного пальца. Несчастный случай на пилораме. Работал там в молодости. Гладила палец и спрашивала: «Тебе не больно?»
- Хороший был? Не пил?
- Любил меня очень, баловал. Принесёт леденцы в коробочке железной, я быстренько их съем, чтоб коробочкой в классики играть. А ещё брал с собой на парад…

… Первомай сиял чисто вымытыми окнами, алел кумачом, пах пирогами. Мы с отцом шли на демонстрацию. На ногах у меня белые носочки и новые синие туфельки с пуговкой-застёжкой. Приятно холодит бордовое платьице из крепдышина. Косички с белыми бантами заплетены корзиночкой. В руке флажок. Сердечко трепещет от безмерной радости.
       У ворот электростанции, где работал отец, толпятся люди, оживлённо переговариваются. То тут, то там взрывы хохота.
- Здорово, Тимофей! Ты с подмогой?
- С праздничком всех! Дочурка моя, Натка, - гордо говорит отец.
- Кто же теперь понесёт товарища Хрущова? – надувает щёки парторг.
- Кузнецов. Он у нас молодой, перспективный, - улыбается отец, подталкивая коренастого парня с красным бантом на груди, потом надувает два огромных шара, смешно раздувая щёки, и привязывает к моему флажку. Я вдыхаю щекочущий запах резины, целую шарик, на губах остаётся горький привкус.
 - Товарищи! Разбирайте транспаранты и стройтесь! – кричит солидный дядька в строгом костюме.
       Ударили оркестровые тарелки, грохнул барабан, и колонна двинулась к площади. Я восседаю на плечах отца, он придерживает меня за ноги. На душе радостно и тревожно: никогда не видела такого скопления народа, это немного пугает. Но рядом папка, и этим всё сказано. Парадный марш сменили женские голоса, затянувшие «Катюшу». А ещё дома ждёт пирог с повидлом. Как здорово!
       Важные персоны на трибуне, поголовно облачившиеся в шляпы, напоминают стайку  надутых гусаков. Но я уже смотрю в небо, где проносятся стальные птицы, оставляя за собой цветные дорожки. В воздух взмывают шары. Мне жалко расставаться со своими,  но поддаюсь всеобщему порыву и обрываю нитку, привязанную к флажку. Ветерок подхватывает шарики и несёт вдоль колонны. Кто-то подпрыгивает и ловит, а я реву от досады.
- А что у нас в кармане? – отец, подобно фокуснику, извлекает шоколадный батончик. Понимая, что шары не вернёшь, а шоколадка – вот она, я переключаюсь на неё.

- Вот такой момент врезался в память, больше об отце ничего не помню. Мне было пять, когда он ушёл.
       Вдали слышна музыка. Узнаю вальс Доги. В конце аллеи, перед самой площадью, заметно скопление людей.
- Какое-то гуляние, что ли?
- Сейчас узнаем, - говорит Костя, и мы ускоряем шаг.
      На площадке, выложенной плитами, танцуют пары, люди преклонного возраста.
- Во дают! Настоящая дискотека, - шутит супруг.
       Оглядев публику, обращаюсь к приятной женщине в белой кофточке, с тёмным гребнем в волосах:
- Скажите, пожалуйста, что здесь празднуют?
- Танцы. У нас каждую субботу с 18 до 20 танцы для пенсионеров.
       Мы поражены.
- Кто же придумал такую прелесть? – интересуется Костя.
- Наш мэр, Николай Николаевич, а проще, Колька, мой бывший ученик, - с удовольствием сообщает женщина. – Вы, молодые, всё больше по ресторанам да кафе. Нам такое удовольствие не по карману. А тут весело, люди знакомятся, общаются, даже свидание назначают, о возрасте и болезнях забывают.
- Надо же! – удивляюсь я.
- Есть свои заводилы. Вот, к примеру, Иваныч. Хоть  инвалид, а с Назаровной ни одного вальса не пропускает.
       И в самом деле, в центре площадки танцующие образовали пространство для двоих. Высокая женщина в нарядном зелёном платье держала за руки сидящего в коляске мужчину и в такт музыке поворачивала её то в одну, то в другую сторону, сама же при этом ногами выделывала разные «па». Мужчина  смотрел  в глаза партнёрши и улыбался. Было ясно: они симпатизируют друг другу. Полосатая шведка и серые брюки инвалида гармонировали с серебром достаточно густых вьющихся волос. С высоты немолодого возраста проглядывало особое молодечество.
       Танец закончился. Кавалер поблагодарил партнёршу и покатил приглашать другую. Дальше было танго, и снова Иваныч был в ударе. Костя защёлкал фотоаппаратом.
- Дома будем смотреть и вспоминать, - сказал он и отошёл в поиске нового кадра.
      Я наслаждалась всеобщим оживлением, впитывала в себя забытые мелодии. Мне было спокойно и хорошо.
- Разрешите пригласить. Не откажите старику.
       Я оглянулась, меня приглашал Иваныч. В его глазах плескалось тревожное ожидание.
- С удовольствием, - ответила я, взяла его за руки и выкатила в гущу танцующих. Нам тут же уступили место.
       Я старалась разнообразить движения: то подтягивала коляску вплотную, то отталкивала, отпуская одну руку, то кружила её под своей рукой. Вскоре все танцующие перешли  в зрители, и мы остались одни под прицелом множества глаз. После танца нам долго аплодировали. Я смутилась, а Иваныч  сказал:
- Благодарю. Уважили. Давненько не танцевал с молодёжью.
- Какая же я молодёжь! Уже 48, почти полтинник.
- Возраст –  ещё не всё. Вижу, душа у Вас молодая. Вот и я почувствовал себя молодым.
       Вернулся Костя, и мы присели на скамейку, стоявшую чуть поодаль. «Интересно, с кем он живёт? Кто-то же должен за ним ухаживать», - во мне загорелся огонёк любопытства.
- Потрясающий снимок, - супруг протянул мне фотоаппарат. – Гляди, что выделывают старушенции.
       Танцы закончились, оркестранты складывали инструменты, и народ стал расходиться. Высокий парень спортивного телосложения подошёл к Иванычу.
- Поехали, дед? А то у меня сегодня ещё свидание.
- Внук мой, - представил Иваныч своего сопровождающего. – Приходите в следующую субботу. Буду рад.
-  Если не уедем, придём. Дочка должна родить, - сказала я.

       Поиски наши подходили к концу. Оставался последний адрес.  Надежда на удачу  таяла   на глазах.  И всё же надо было использовать этот шанс.
        Нас встретил небольшой уютный дворик пятиэтажного дома. Квартира оказалась на первом этаже. Дверь открыла женщина среднего возраста, одетая по-домашнему.
- Доброе утро! Могу я видеть Тимофея Ивановича? – спросила я.
- В парке на зарядке, гантелями балуется, - сообщила женщина. – Зачем он вам?
- А Вы кем ему приходитесь? – поспешил уточнить мой супруг.
- Соседка. По хозяйству помогаю, - объяснила она и кивнула на окно: - А вот и хозяин пожаловал.
      И тут в дверях показалась уже знакомая коляска. Завидев нас, Иваныч воскликнул:
- Вот так гости! Доброго здоровьечка! – он пожал руку Косте и протянул мне.
      Я сжала его ладонь и почувствовала пустоту на месте указательного пальца, а глаза мои приросли  к фотографии на стене. Снимок был увеличен. Маленькая девочка сидит в кресле, в руках огромный мишка, пуговки-глазки ждут, когда вылетит птичка. Я нащупала в сумке такую же, только маленькую, протянула Тимофею Ивановичу.
- Это я… - перед глазами всё поплыло, ноги стали непослушными…
       Надо ли рассказывать о том, как все мы были потрясены! Радость встречи ошеломила и взволновала. Отец поведал о том страшном дне, когда стихия ворвалась в город. Такого наводнения не помнили старожилы.

       … С вечера Тимофей с отцом и сестрой Марусей всё, что смог, перетащил на чердак, даже кур,  приготовил рыбацкие резиновые сапоги, надул и привязал лодку. Маруся ушла на смену в ночь. Работала она воспитателем в Детском доме, находившемся в двух кварталах. На рассвете прибежала и разбудила Тимофея. 
- Твою дивизию, - сон разом слетел с него. Попытался в воде нащупать затонувшие сапоги.
      Вода поднялась достаточно высоко. Передвигаться по улице можно было только на плавсредствах.  Отправив родителей и дочурку Маруси на чердак, они бросились спасать детей: переносили в лодку и отвозили в безопасное место. Несколько часов провёл он в ледяной воде. Это не прошло бесследно. Началось с пневмонии, затем развился костный туберкулёз, и паралич ног довершил своё дело.   
- Привык за годы, катаюсь на собственном транспорте. Денис, внучок Маруси, опекает. А у меня как с внуками, имеются?
- Дочка Алёнка должна родить. Ждём первого внука.
- Выходит, я стану прадедом! – обрадовался Тимофей Иванович.
      Встреча с отцом подняла в душе моей бурю чувств, в частности, предстояло преодолеть временной барьер и назвать незнакомого, побитого жизнью человека папой, а ещё выполнить основную миссию.
- Я искала тебя… - запнулась и всё-таки сказала, - папа, передать мамины слова.
- Да, да, я слушаю.
- Просила мама повиниться перед тобой, дескать, мало внимания, нежности  тебе уделяла. Казнила себя за это.
- Давно простил. Не переживай, дочка. В жизни всякое случается.
- Почему ты ушёл? Почему я осталась без отца?
- Эх, Люба, Люба! Любил её так! А она Генку. Думал, со временем и меня полюбит. Не вышло. Всю мою любовь промолчала. Мы с ней почти не разговаривали. Не о чем было. Видел - тосковала. Вот и ушёл. Решил, дождётся без меня своего счастья. Выходит, не дождалась.
- Бедные, вы мои, бедные! Страдали оба. Как жалко вас! – чувствуя, что подкатывают слёзы, быстро спросила: - Один живёшь? Почему не женился?
- Жил с одной. Квартиру получил. После наводнения расселили наш квартал. Так она позарилась на мои квадратные метры. Чуть сам на улице не оказался. Выгнал. Да что вспоминать!  Но…  вот что…  пока ничего не скажу, а придёте в субботу на танцы, всё сами увидите,  - в глазах отца пряталась улыбка, щёки порозовели.
       Я была заинтригована, однако от расспросов воздержалась, подошла, обняла, взяла за руку и погладила обрубок пальца.
- Не болит?
       Мы поняли друг друга и рассмеялись.

      Снова суббота. Снова на всю площадь разливается забытый мотив чьей-то молодости. В центре танцплощадки я увидела отца. Он был при полном параде: белая рубашка, чёрные брюки. Рядом – высокая женщина в светлом костюмчике, его партнёрша по танцам.  Заметив нас, он приветливо взмахнул рукой.
- А у нас свадьба, - радостно сообщил отец. – Супруга моя, Галина Назаровна, любезно приняла предложение. Прошу любить и жаловать.
       Женщина немного смутилась и сказала:
- Скажешь, Тимоша! Так уж и свадьба. Скромная вечеринка. Нам радость, и людям весело. Угощайтесь!
      Рядом с оркестром стояли два столика с шампанским и коробками конфет.
- Поздравляю! – я почему-то не удивилась.
- Совет да любовь! – присоединился Костя и пожал руку отцу.
       Я обняла Галину Назаровну и наговорила много приятных слов. Я не лукавила, действительно радовалась за двух людей, нашедших друг в друге понимание и поддержку.
- Горько! Горько! – закричали присутствующие.
- Папа, - шепнула я, улучив момент, - у нас тоже приятная новость. Алёнка родила сыночка.  Решили назвать Тимофеем в твою честь.
- Выходит, я стал прадедом. Порадовали старика. А что Тимошкой назвали, так спасибо за оказанную честь.
       Заиграл оркестр. Музыка росла, тянулась к небесам, а вместе с ней поднялась стайка голубей и долго кружила над площадью.



27 Цена упущения
Стас Литвинов
На снимке: главные герои рассказа: "дед" Михаил Кузьмич и старпом.



Жизнь наша флотская упорядочена требованиями уставов и множеством различных регламентирующих документов, которые, конечно, усложняют её, но если быть объективным, то станет ясно, что все эти требования направлены, в конечном счёте, нам же во благо.

Было начало июля 1966 года. Совершенно незаметно тишина белой ночи сменилась покоем ласкового тёплого утра, когда судно Беломорско –Онежского пароходства  “Сосновец” шло северной частью Онежского озера. По корме остался заросший густым лесом Мегостров, а впереди, на курсовом угле 15 градусов левого борта, на обрывистом берегу небольшого острова возвышался Салостровский маяк. Когда маяк придёт на траверз, “Сосновец” повернёт на свой последний курс. Этим курсом он зайдёт на рейд Повенца и проследует в первый шлюз Беломорско-Балтийского канала, выполняя балластный переход на север в порт Онега на Белом море, где возьмёт груз круглого леса на Балтику.

В описываемое время перевозка леса хвойных пород на Калининград в больших объёмах была вызвана тем, что в 1945 году в состав СССР была передана бывшая Восточная Пруссия (ныне Калининградская область), а вместе с ней, в качестве военного трофея, от прежних владельцев достался целюлозо – бумажный комбинат. Поскольку в ближайшей европейской округе почти весь лес уже вырубили, то и пришлось возить его для комбината из портов Белого моря, чем и занимались суда Беломорско-Онежского пароходства.

Экипаж мирно спал в своих каютах, когда спокойная обстановка в ходовой рубке была прервана тревожным вызовом, раздавшимся в динамике общесудовой связи:

- “Рубка, машине на связь !”
Старпом, высокий, худощавый молодой человек двадцати восьми лет взял микрофон :
- “Слушаю машину”.

Динамик голосом третьего механика торопливо произнёс:

- “Через дейдвуды вода поступает в машину, откачиваю её, но она уже выходит на пайёлы”.
-“Вызывай старшего механика и определяйтесь с причиной. Как выясните, тогда и доложите” – отреагировал старпом.

В дейдвудах вращались гребные валы, на которых крепились судовые винты. Старпом сразу проникся вероятностью будущей опасности для судна, на котором согласно своих служебных обязанностей он являлся ключевой фигурой. "Немедленно доложить капитану" - сразу же принял решение старпом и дунул в раструб переговорной трубы с каютой капитана, вызывая того на связь.

Рядом с изголовьем капитанской кровати ожил свисток, издав короткую трель. Капитан открыл глаза, приходя в себя после короткого сна, и хрипловато спросил в трубу:
- “Что случилось ?”.
Старпом доложил о возникшей в машине проблеме и скором подходе в точку поворота на входной створ.

- “Сейчас буду” - сказал капитан, встряхивая головой и окончательно приводя себя в рабочую форму.

В это время в рубке голос стармеха из динамика попросил остановить главные двигатели, чтобы в спокойной обстановке выяснить причину поступления воды. Старпом поставил ручки управления главными двигателями на “Стоп” и тишина заполнила все помещения судна.

Поднявшийся в рубку капитан нетерпеливо спросил старпома:
- “Ну, что-нибудь выяснилось ?”
Он делал свой первый капитанский рейс и был встревожен, встретив такую серьёзную проблему. Его, рано начавшая полнеть фигура, явно предпочитала спокойствие.

- “Пока нет. Жду” - старпом пожал плечами, всем своим видом выражая солидарное с капитаном нетерпение.

Теплоход терял ход и разворачивался на циркуляции. В эфире голос диспетчера переговаривался с каким-то судном на Повенецком рейде. Тишину и покой больше не нарушал гул главных двигателей. Наконец на трапе послышались грузные шаги и в дверном проёме появился сам старший механик с озабоченным лицом.

- “Александр Александрович, - обратился дед к капитану - положение серьёзное. Видимо у нас погнуты гребные валы и они разбили резиновые сегменты уплотнений дейдвудных втулок. Вот вода и поступает через эти втулки. Надо вытаскивать гребные валы, править их и менять резину втулок”.

Озвученная старшим механиком проблема, не решаемая без прерывания рейса,   обещала близкие неприятности.

- “О чём ты говоришь, дед? Для этого надо возвращаться в Петрозаводск!”
- “А что делать? Выхода я не вижу”, - стармех преданно глядел в глаза капитану, мол, машинная команда делает всё возможное, но обстоятельства вынуждают признать своё поражение.

В ходовой рубке воцарилось молчание. Капитан предвидел будущие неудобные вопросы со стороны руководства и светлое, тихое утро приобретало для него серые цвета.

- “Дед, неужели ты не можешь ничего сделать, неужели всё так серьёзно и куда ты смотрел раньше?” – его вопрос упал в пустоту. Стармех только пожал полными плечами и виновато развёл руки.

- “Хорошо, идём в Петрозаводск, – вздохнул капитан, глядя на разведённые руки стармеха и пытаясь пробудить в нём чувство вины. – Ну, дед, если выяснится, что причина в твоих упущениях, то нас обоих будут ждать серьёзные неприятности. Старпом! Ложимся на обратный курс”.

                    ***************************************

Поскольку главным действующим лицом у нас будет старший механик, то скажу о нём ещё несколько слов. Ему 50 лет, среднего роста, полный, но полнота шла ему. Характером незлобив, лёгок в общении. Ленинградец. Описываемое время для пароходства было характерно тем, что оно, энергично осваивая морские перевозки, испытывало острую нужду в моряках судоводителях и судомеханиках, а потому и принимало всех, кто приходил. А приходили большей частью бывшие рыбаки, которые устали от рыбацкой доли. Однако, кадровая текучка среди пришлых варягов была большой и немногие освоились на новом месте.

Наш Михаил Кузьмич был из рыбаков. Они ловили рыбу у Фарерских и Шетландских островов, добирались до Ньюфаундленда и Лабрадора. Поймав селёдку, тут же её засаливали пряным посолом в деревянные бочки, которые привозили с собой. Когда он окончательно устал от многомесячных рейсов в тесноте среднего рыболовного траулера, вне видимости берегов и в холоде Северной Атлантики, то решил завязать с рыболовством и попробовать себя в новой жизни. К обязанностям по службе относился легко, не обременяя себя частым посещением машинного отделения, доверясь во всём своим механикам. Любил подпустить туману молодым членам команды. Если появлялся новый член экипажа, он, как бы случайно, показывал ему свою форменную фуражку, внутри которой обычно пришит ярлык производителя. В его фуражке на этом месте красовалась фотография белого пассажирского парохода, разрезающего волны. Показав снимок, небрежно добавлял, мол, вот на таких пароходах он плавал раньше! Новичок, обычно, проникался уважением к такому заслуженному человеку. Узнав позднее правду, никто не обижался и все продолжали относиться к нему хорошо.

А тем временем “Сосновец” вынужденно возвращался к родному причалу судоремонтного завода. Маховики главных двигателей, вращаясь, захватывали поступающую в корпус воду и рукотворными гейзерами заливали всё вокруг. Вахтенный механик и моторист, оба мокрые с головы до ног, откачивали за борт поступающую воду. Чем ближе подходили к Петрозаводску, тем беспокойнее чувствовал себя старший механик, не замечая красоты тихого солнечного дня, спокойных вод Онежского озера, ласковых волн за бортом. Конечно, он сознавал свою вину в случившемся, но ему вдруг подумалось, что его может оправдать внезапная болезнь. Решив подстраховать себя, стармех незамедлительно появился в ходовой рубке и выложил старпому необычную просьбу:

- “Старпом! Напиши мне справку, что я болен. Тронь мой лоб ... чувствуешь, какой он горячий?” 
- “Дед, послушай, у меня же нет никакого медицинского образования и какую  справку я могу написать? - недоумевал старпом. - Хочешь, могу дать тебе градусник и письменно подтвердить его показание и могу даже занести этот факт в судовой журнал”.

Но градусник деда не устраивал. Он предчувствовал надвигающиеся неприятности. Третий механик подошёл к старпому и поделился сомнениями по возникшей проблеме. Причина, видимо, в том, что своевременно не добавили сальниковую набивку, которая и должна не допустить поступление воды через дейдвудные втулки. На ходу же это сделать опасно – может привести к затоплению машинного отделения.

Посыпать голову пеплом было уже поздно, поскольку судно подходило к причалу судоремзавода и начальник цеха технической эксплуатации стоял впереди группы встречающих. Весть о бедственном положении “Сосновца” привела на причал и других официальных лиц, которые будут обеспечивать приведение его вновь в рабочее состояние.

И вот уже капитан со старшим механиком объясняются по возникшей проблеме с начальником цеха, который выражает своё явное сомнение легенде стармеха:

- “Михаил Кузьмич, о какой деформации гребных валов Вы говорите? Этого просто не может быть. Вы, думаю, не следили за своевременной набивкой сальников дейдвудных втулок и это привело к водотечности?”.
- “Евгений Иванович ! Да я постоянно за этим слежу, как Вы можете думать по- другому?” - искренне обижается стармех на то, что кто-то может позволить себе сомневаться в его уверениях.
- “Михаил Кузьмич! Вы представляете расходы по выемке двух гребных валов вместе с винтами? Транспортировку их в цех для проверки на станке?” - начальник цеха пытается вернуть деда к реалиям жизни.

Но дед стоит на своём, поскольку ему ничего другого не остаётся. И вот принимается решение срочно произвести дифферентовку, чтобы следующим утром начать выемку гребных валов. Удифферентовать судно в этом случае - заполнить забортной водой носовые отсеки и тем самым поднять корму, чтобы гребные валы вышли из воды.

- “Михаил Кузьмич - говорит начальник цеха стармеху – молите Бога, чтобы валы были деформированы или Вас будут ждать большие неприятности”.

Дифферентовка это достаточно трудоёмкий процесс: нужно откатать за борт весь балласт, а затем заполнить водой первый трюм и носовые балластные танки. Это позволит поднять корму и вести работы с винто-рулевым комплексом. Команда занималась этим всю ночь, а утром начали выемку гребных валов. Бедный Михаил Кузьмич не находил себе места. Он, конечно, понимал, что виноват в небрежном контроле за состоянием дейдвудов. Ведь ещё неделю назад, на стоянке в Калининграде, следовало набить сальники. Но они тогда так хорошо посидели в ресторане “Золотой якорь”, что вопрос с сальниками как-то отпал сам собой. И вот теперь наступал момент истины.

К концу дня оба вала были демонтированы и вместе с винтами отправлены в цех, где их поставят на специальный станок и проверят на наличие деформации.

                           ******************************************

Поскольку, очень уж переживать неприятности раньше, чем они появятся, было не в правилах Михаила Кузьмича, то этим же вечером вместе со старпомом, одетые в форменные мундиры украшенные золотыми галунами на рукавах тужурок, они поднимались по ступенькам широкой лестницы к дверям ресторана “Северный”. Тяжёлые, высокие двери с бронзовыми ручками плавно распахнулись, впустив наших героев в просторное фойе ресторана. Нарядная публика, свет люстр и звуки оркестра, выплывающие из открытых дверей в обеденный зал, отодвинули проблемы и заботы прошедшего дня вместе с гребными валами, которые вечерняя рабочая смена в этот момент, видимо, устанавливает на станок.

- “Михаил Кузьмич! Здравствуйте! Милости просим”. - Приятный голос принадлежал пожилой женщине в строгом тёмном костюме, которая улыбаясь подходила к ним.

- “Здешний мэтр”, - шепнул стармех, явно польщённый собственной узнаваемостью. Старпом  скромно поклонился, а Михаил Кузьмич расплылся в ответной улыбке:

- “Полина Васильевна! Здравствуйте! А это наш старпом, - представил дед своего спутника. - И мы рады Вас видеть, прекрасно выглядите”.

- “Ну, что Вы, Михаил Кузьмич! Проходите, пожалуйста, в зал”, - она провела их к свободному столику, положила на него раскрытое меню и оставила одних. Почти все столики были уже заняты, а перед эстрадой несколько пар двигались в тоскующих звуках танго.

- "Снимаем мундиры и остаёмся в сорочках!” – распорядился Михаил Кузьмич и оба, повесив тужурки на спинки стульев, остались в белоснежных сорочках с форменными галстуками. Подтянув рукава, поблескивая запонками и с удовольствием ощущая на себе женские заинтересованные взгляды, старпом и стармех забыли все проблемы, которые остались за массивными дверями ресторана. Они на короткое время ушли от рутины судовой жизни в такую влекущую красоту жизни вечернего ресторана, наполненную самообманом.

Сделали заказ, выпили по паре рюмок и Михаил Кузьмич, видимо, ощущая себя в этот момент неотразимым и желанным, дал команду:

- “Старпом! Я уверен, что нас ждут дамы во-о-н за тем столиком. Приглашаем их на танец!”

И где-то там, далеко, остались заботы судовой жизни с вахтенной службой, опозданиями нерадивых матросов на вахту, обидами поварихи на недостаток внимания со стороны команды и очень вероятные завтрашние проблемы лично для старшего механика. Ощущая тепло женской руки и как бы нечаянно касаясь груди своей дамы, оба наших героя забыли все заботы, ещё недавно бывшие такими значимыми. Они купались в прекрасном пространстве, где их обязательно будет ждать что-то необычное.

Старпом был холост, привык к свободе и его ничуть не беспокоили моральные аспекты ресторанных случайных знакомств. А что касается Михаила Кузьмича, то мы не станем выносить приговор. Оставим его решать самостоятельно проблемы морали. Звучала красивая музыка, голос ресторанной певицы заполнял  душу, отовсюду струились  улыбки, подогретые выпитым вином, обнявшись качались в танце пары счастливых людей. Долой все проблемы! Жизнь была прекрасна ...

                     **********************************************

Утро следующего дня всё расставило по своим местам. Дефектов гребных валов найдено не было, как и предполагал начальник цеха. Начали их установку на свои штатные места и откачку воды из трюма. Старший механик был незамедлительно вызван в службу судового хозяйства пароходства для объяснений и соответствующих выводов. Старшие коллеги нашего Михаила Кузьмича признали все его доводы и уверения несостоятельными и выразили сомнение в соответствии должности. Капитан же получил новую команду готовить судно для погрузки баскунчакской соли, чтобы доставить её в рыбный порт Мурманска. Эту соль доставляли в Петрозаводск речными теплоходами из низовьев Волги и здесь она дожидалась своей очереди на погрузку.

Старший механик вернулся на судно расстроенным. Его попытки как-то объяснить случившееся не были приняты во внимание. По окончании разборки случая механик – наставник, озвучивая решение совещания, сказал провинившемуся:

- “Работай пока, Михаил Кузьмич, а там будет видно. Но ещё одна твоя промашка и ..."
 
Стало ясно, что только кадровый голод, испытываемый пароходством, позволил нашему старшему механику сохранить за собой должность и место на судне.

Тем временем погрузка заканчивалась и надо было готовиться к новому рейсу. Стараясь загладить вину, дед самолично проверял, как младшие механики устраняли его замечания по заведованиям. Озабоченно хмуря брови и вытирая руки куском ветоши, он продолжал ожидать возмездия. Уже прозвучала команда готовить двигатели, но смена так и не появилась, а потому Михаил Кузьмич вновь почувствовал себя вполне уверенно и бодро доложил :

- “Машины готовы, можно их опробовать!”

Рейс с солью для рыбаков начался и команда уже представляла, как в рыбном порту Мурманска разживутся свежей и копчёной тресочкой или даже палтусом. Проблемы внеплановой стоянки остались в прошлом, началась нормальная ходовая жизнь судна с её привычными заботами, обязательной очерёдностью вахт и ожиданием чего-то необычного при каждом заходе в новый порт. А пока на левом траверзе в полутора милях оставался маяк Ивановский, исчезал по корме Петрозаводск и открывался простор Онежского озера ...

                           *******************************

Прошло более десяти лет. Мы стояли в Клайпеде на угольном причале и грузили кокс на Роттердам. Я возвращался из города на судно, когда впереди замаячила фигура мужчины, показавшаяся мне знакомой. Обгоняя попутчика, я взглянул на него и не поверил своим глазам:

- “Михаил Кузьмич! Не может быть! Неужели это ты? ”

Да, это был мой старый соплаватель из прежних лет, когда я старпомом ходил с ним в каботаже на одном судне. Мы обрадовались встрече, обнялись, пытаясь в коротких восклицаниях выразить обоюдную симпатию. Со времени нашей последней встречи он заметно изменился и как-то стал меньше в росте и объёме. Исчезла прежняя вальяжность, а в его новом облике появилось что-то от старости.

- “Михаил Кузьмич, дорогой, я так рад тебя видеть! Сколько лет прошло! - мы погрузились в воспоминания. - А помнишь, как едва не затопили машинное отделение? А как заходили с тобой когда-то в ресторан и ты давал команду “Снимаем мундиры, остаёмся в сорочках? ”

После случая с выемкой гребных валов, короткое время ещё плавали вместе, а потом я получил повышение и ушёл капитаном на другое судно. Слышал, что позднее Михаилу Кузьмичу, всё же, предложили уволиться из пароходства.

- “ Чем же ты теперь занимаешься ? ” – поинтересовался я.
- “ Да вон на том рефрижераторе тружусь, - у одного из причалов стояло небольшое судно. - В море он не выходит, а мы в порту от рыбаков принимаем рыбу, морозим её и выдаём торговым организациям".

Негромко вздохнув, Михаил Кузьмич подвёл итог:- "Моё время ушло". Бывший стармех как-то виновато улыбнулся, мол, что делать, другого не предлагают. 

Вокруг жил своей жизнью порт, проходили люди со своими заботами, поворачивались краны, перенося грузы, и никому не было дела до чувств, испытываемых нами. Стало грустно, но меня ждали на борту неотложные дела, связанные со скорым выходом в рейс. Закончив невольное погружение в прошлое, простились, пожелав друг другу удачи и разошлись, каждый в свою сторону. Больше мы никогда не встречались.



28 Советы тем, кто решил пригласить гостей
Вячеслав Вишенин
                      РАССКАЗ ОПУБЛИКОВАН В ГАЗЕТЕ "ПРИКАСПИСКАЯ КОММУНА" Г.АТЫРАУ. РЕСПУБЛИКА КАЗАХСТАН В 2001 Г.


                 Все мы, так или иначе, сталкивались и продолжаем сталкиваться с проблемой приглашенных  гостей. Вроде и объясняешь всё популярно, и приглашаешь заранее. Однако,  приходит либо половина, либо вообще треть: кто-то забыл,  кто-то не смог, кто-то не понял. И получается, что стол ломится от угощения, а вкушать некому. Половину салатов потом приходится выбрасывать, либо  раздавать... Обидно. А про не пришедших думаешь: "А стоит ли их вообще в следующий раз звать?"

                                        Чтобы таких недоразумений не происходило, предлагаю вашему вниманию несколько советов. Как показала практика, - действуют они безотказно, если строго придерживаться указанных инструкций. Итак, если вы решили пригласить гостей...

1. 3а несколько месяцев до назначенного праздника (день рождения, свадьба, юбилей, крестины, аванс и т.д.) предупредите всех друзей о том, что скоро вы их пригласите к себе в гости, но не говорите, по какому поводу и куда. Пусть заинтересуются. Время от времени напоминайте им о себе, звоните, давайте телеграммы. Обязательно вышлите им своё фото с надписью: "Угадай, кто это?" Разузнайте от знакомых - все ли смогли правильно отгадать. Тем, кто не смог - вышлите ещё одно фото, но уже в другом ракурсе и в ином антураже. Если не узнают во второй раз, в третьем письме отправьте им правильный ответ.

2. 3а пару месяцев до события сообщите гостям точную дату вашего торжества, но опять-таки, не говорите, о каком мероприятии идёт речь. Дайте лишь туманный намёк. Например: "С этим днём у меня многое связано". Пусть поломают голову и ещё больше заинтересуются. Заставьте выучить их дату, как таблицу умножения, но на всякий случай узнайте, не бывает ли у них провалов памяти, а также какую оценку они имели в школе по математике.

3. За месяц до торжества сообщите гостям, что же за событие у вас произойдёт. Громко и внятно произнесите им это несколько раз. Убедитесь, что они вас поняли. Попросите, чтобы они вслух повторили сказанное вами. Убедитесь, что вы их поняли также. Попробуйте сказать им то же самое на всех известных вам иностранных языках, включая мимику, жесты и сурдоперевод. Чем больше языков жестов вы знаете, тем больше гарантии, что вас поймут.

4.Попросите всех своих гостей на время вашего праздника отложить все дела: туристические поездки, срочные командировки, выезды на природу, рыбную ловлю, походы в театр и т.д. Для полной уверенности, что все они будут на месте, уговорите друзей на это время взять на работе недельку за свои счёт. Удостоверьтесь, что они всё это выполнили.

5. Проверьте, хорошо ли они поняли, где будет проходить торжество.  Покажите им фотографии этого места. Выясните, насколько они сильны в географии, и представляют ли себе, в какую часть света вы их приглашаете. На всякий случай сообщите им широту и долготу вашего местонахождения, а также выдайте компас и деньги на проезд.

6. Не забудьте предупредить гостей о времени начала торжества. Спросите их, хорошо ли они вас слышали, поинтересуйтесь, нет ли среди них людей с расстройством слуха. Объясните им, какая у нас разница по времени с Москвой, Лондоном и Сахалином. Поинтересуйтесь, разбираются ли они в часах. Для верности покажите им циферблат и заставьте пальцами указать нужное положение стрелок.

7. Выдайте каждому из друзей пригласительный билет. Позванивайте им регулярно в течение месяца с напоминаниями. Для надёжности можно разок-другой позвонить среди ночи. Для абсолютной уверенности дайте объявление о проведении торжества  в газету, а также пустите его по радио и телевидению.

8. Поговорите с каждым из друзей в отдельности и дайте понять, что именно  он (она) ваш самый близкий и самый желанный друг, и весь этот праздник затевается только лишь для него (нее), а без него (нее) вам ничего в этой жизни не нужно. Напомните, как много вас связывает в этой жизни, и  сколько всего вам  пришлось вместе пережить. Для пущей убедительности можно пустить слезу и пару раз всхлипнуть. После такого признания дрогнут даже самые каменные сердца.

И если вы выполните все указания в точности, то когда наступит день вашего праздника - никто из гостей, охваченных таким вниманием и заботой, просто не посмеет не придти. Не верите? Попробуйте, и убедитесь в этом сами!


   
29 Козлы и люди
Дмитрий Коробков
      – Нас ждёт замечательный уик-энд на природе! – Самодовольно озвучил Ефим своё предвкушение, притормаживая автомобиль перед въездом в посёлок.
      – Ты уверен? – Сидящий рядом Максим осматривался по сторонам. – Где дача-то? И жена твоя там с детьми…
      – Конечно, уверен. А, что жена? Они всё лето на природе отдыхают! Я им макароны там, консервы всякие накупил. Живи да радуйся.
      – Ты, кстати, мяса много взял?
      – Не боись, нам хватит. Там ещё свеженькие огурчики с помидорчиками, зелень, всё такое...
      – По сколько с носа причитается?
      – Не считал ещё. У Борьки со Славкой в машине спиртное едет. Сколько и почём они закупили, я не знаю. Приедем, на месте разберёмся.
      – А чё мы вчетвером на двух машинах едем? В одну бы все влезли.
      – Борька ж новую себе купил. Ему покататься охота. С комфортом. Вот и её обмоем заодно.

      Ефим остановил свою машину у автобусной остановки, перед поворотом к садовому товариществу.

      Тридцатилетние приятели выбрались за город «Оторваться от служебных и бытовых забот». Они были давно знакомы. Ефим с Борисом дружили ещё со школьной скамьи, а теперь активно поддерживали друг друга в Префектуре города. Максим тоже был их одноклассником, хоть и не самым лучшим, но его занятость ремонтом помещений сблизила их вновь. Вячеслав жил в соседнем доме, являясь мастером ближайшего автосервиса.

      – Ну, где они там застряли? – Ворчал Фима, глядя в зеркало заднего вида, – а, вон катят, едем дальше, – буркнул он, сворачивая на грунтовую дорогу.
Компания подкатила к маленькому щитовому домику. Их встретила Ольга, жена Ефима. Двое детишек подбежали к отцу с радостью и надеждой на что-то.
      – Вот это дачка? – Удивился Слава, выходя из машины. – А чё ты себе нормальный дом-то не построишь? Деньги у тебя вроде есть.
      – А оно мне надо? – Вопросом на вопрос ответил хозяин дачи. – Я бываю здесь два – три раза за год. Раз отвожу их. Раз забираю. Да вот с вами прикатил на шашлычки.
      – А спать мы все, где будем? – Не унимался Вячеслав.
      – Вон сарай ещё за домом, там тоже спальные места есть. Как-нибудь уляжемся... Сейчас натрескаешься, тебе всё равно будет, где спать, – отшутился Ефим.
      – Смотри, смотри: козёл за тётками бежит, – обратил внимание всей компании Максим на женщин, идущих через поле.
От автобусной остановки, стремительно перемещаясь по грунтовой дороге, на свой участок торопились две женщины с сумками. Следом за ними бежал козёл. Белый с большими рогами и длинной бородой. Женщины оглядывались торопясь к своему участку. Хотя непонятно какого спасения они ожидали там найти. Их участок не был даже огорожен, как и многие в этом «молодом» садовом товариществе. Большая часть участков имела только пограничные столбы. Зато почти все огородники обзавелись собственной недвижимостью в виде туалетных построек. На незастроенном поле легко было сосчитать количество участков по торчащим из земли туалетам. Но были и застроенные участки. На них красовались сарайчики с бытовками, каркасно-щитовые дома, пара срубов и даже каменная двухэтажка, ещё не жилая.
      – Мужчины, помогите! Уберите этого козла! – Взмолилась одна из женщин, обращаясь к компании.
      – Куда мы его уберём? На шашлык что ли? – Удивился Максим.
      Борис подвинулся ближе к новенькой машине, показывая всем своим мужественным видом, что защитит стального дуга от нападения агрессивного козла. Но тот и не собирался этого делать. Его целью была одна из женщин. Он явно испытывал к ней симпатию. Игнорируя подружку, козёл ни на шаг не отставал от своей избранницы.

      Макс с Фимой стали выгружать провиант для пикника. Переживавший за своё авто, Борис уговорил свободного товарища изловить нарушителя спокойствия и потенциальную угрозу всему человечеству. Козёл оказался с верёвкой на шее, свободный конец которой оканчивался деревянным колышком. Видимо его тягу к прекрасному полу не смогло остановить такое ничтожное препятствие. Это обстоятельство значительно облегчило задачу ловцам. Козёл был окружён и схвачен за верёвку. Матёрый зверь оказался силён. Он отчаянно сопротивлялся насилию над его личностью, но горожане сумели справиться. Во избежании случайностей с повторным выдёргиванием колышка из земли верёвку привязали за угловой столб. Дубовое основание будущего забора животному из земли не выдернуть.
      Преследуемые соседки с облегчением сели на травку рядом со своей недвижимостью, раскладывая нехитрою закуску.
Довольные приятели развели костёр, сложив вокруг него кирпичи импровизированным мангалом. Погрузили водку в детскую ванночку, наполнив её ледяной водой из скважины.
      – Ну, за козла! – Радостно предложил Борис. – За победу над козлом!
      – И за костёр! – Добавил Ефим, отмахиваясь от дыма.
      – Не-е, не, не. В одну кучу, всё мешать не будем, – вмешался Макс, – водки у нас много, хватит на каждый тост в отдельности.

      Ольга бегала, раскладывая на вынесенный стол тарелки вилки и стаканы. Детей отправили играть. Сами отдыхающие после каждого: «Ну, давай за ...» становились всё веселей и громче. Толи жареное на открытом огне мясо возвращало их к далёким первобытным предкам, толи свежий воздух и единение с природой одурманивало; но только подпевать магнитофону они стали всё громче, а примангальные танцы становились всё более «ритуальными». Разгорячённые танцоры сбрасывали с себя лишние одежды, сковывающие движения полёта их фантазии. Хилая мускулатура играла в лучах уходящего солнца. Борис тряс жирным животом, уверенный, что это танец. Компания веселилась в силу своих возможностей и способностей.

      Дамы, с соседнего участка, стали собираться домой. Они успели выполнить всё намеченное ими на этот день. Немножко подпортила им отдых шумная компания, но хоть избавила их от козла. Они потихоньку побрели к остановке.
      – Во, смотри, потопали, – усмехнулся Ефим, – и была охота им переться сюда, что бы распить пузырь у своего сортира?
      – Что скажешь, женщины тупые, – заключил Макс, рухнув мимо табуретки.
      – Не боись, ща поднимем, – успокоил товарища Борис, приближаясь к упавшему в движениях замысловатого танца.
      Славка зачерпнул кружкой воды из ванночки, плеснул на Макса.
      – Вода ж блин холодная! – Возмутился Максим, переворачиваясь на бок.
      – А нам всё пофиг! Мы закалённые! – Выкрикнул тот, выливая следующую кружку на себя.
      – Точно, воды много, – поддержал почин Борис, – не в пустыне!
      Все засмеялись.
      – Не, не, в пустыне, – вдруг предложил Слава и затянул, перекрикивая магнитофон, – Это Кара-кара-кара – Кара-кара-кар-кум…
      Лишь сердобольный Ефим, не замечая новой водной затеи своих товарищей не смог равнодушно взирать мутным взглядом на страдания брошенного козла. Женщины всё удалялись, а козёл рвался и кричал им в след с неистовой одержимостью. Развязать узел на верёвке Фима был не в состоянии. Вернувшись к костру, он взял топор. Представив себя индейцем, всё же метать свой томагавк он не стал. Подойдя к столбу шаткой походкой, Ефим рубанул по верёвке. Козёл сорвался, словно жеребец на скачках.

      Ольга, уложив детей спать, приготовила спальные места гостям. Те резвились словно дети. Большие глупые дети. Они поливали друг дружку водой. Вытирались одеждой, разбросанной по всему участку. Прыгали с качелей. Снова пили, пели, плясали, орали. Не дожидаясь окончания их удавшегося праздника, она ушла спать к детям.

      Утром дети бегали по участку в ожидании завтрака. Ольга сварила им кашу на парном молоке, принесённым ею из соседней деревни, пока все спали. Закалившиеся накануне молодцы с трудом выползали под яркие солнечные лучи нового дня. Ефим с Борисом были особенно мрачными. Радоваться наступившему дню им не позволяла необходимость везти своих железных коней в городской денник,* что лишало их возможности опохмелиться. Холодная вода из колонки на туманные головы помогла им слегка облегчить страдания.
      – Ну, что по маленькой, – предложил Максим Славе.
      – Э-э… Не сейчас, – отвернулся тот от стола, – итак всё кружится. Я в лес...
      – Ну, что такое? Не боец, – разочаровался Макс, наливая себе в стакан водку.
      Он подошёл к колонке. Наполнил ведро свежей водой. Зачерпнул полную кружку. Отпил половину, и вернулся к столу. Ефим с Борисом отвернулись. Им не хотелось ни есть, ни видеть, как это будет делать их товарищ. Угрюмые, они стали собирать разбросанную вечером одежду.
      – Ключи! – Вдруг закричал Борис. – Мои ключи! Где они?
      – Чё орёшь? – Недовольно скривился Ефим, натягивая на себя поднятую рубашку.
      – Мои ключи от машины были блин в жилетке.
      Он седел на четвереньках перед найденной на земле жилеткой, выворачивая из неё карманы.
      – Нет ключей…, – он стал ползать по траве.
      Ефим машинально стал ощупывать свои карманы. «А мои ключи где? – Попытался он вспомнить хоть что-нибудь, – тоже нет. – Он посмотрел на рубашку, – не моя, Макса. – Снял её, бросил на товарища, сидящего за столом с голым торсом, – а где моя?» Он огляделся: Борька ползал по траве с жилеткой в руке. На качелях висит Славкина футболка. «Значит, он вместо своей футболки мою рубашку нацепил. Вон и ветровка его валяется… Раздолбай! В лес упёрся. Не помнит в чём приехал».
      – Ольга! – Крикнул он жене. – Ключи, где от машины?
      – А мне, откуда знать? Я не брала и не видела их даже.
      Тревога нарастала внутри Ефима. Он, взяв футболку, поспешил в лес за Славиком. Только Максиму стало веселей. Он натянул на себя рубашку, любезно поданную ему Фимой, закурил, положил ногу на ногу, наблюдая за перемещениями Бориса по участку. Тот на четвереньках, матерясь себе под нос, прочёсывал вытоптанную накануне поляну.

      – Ты не правильно ищешь, – заметил Максим, – здесь итак видно, что нет ключей. Ты когда жилеткой вчера размахивал, запулил их, наверное, в траву. В траве искать нужно.
      – Помог бы лучше! Пешком домой пойдёшь.
      – Не пойду. Я с Фимкой уеду. Ща он ключи у Славика возьмёт.
      – Помоги искать!
      – Иду, иду, – допив своё «лекарство» он стал вяло бродить по участку, глядя себе под ноги.
      – Вы тут ни разу не косили?! – Возмущённо крикнул Борис в некуда.
      – А кто косить-то будет? – Удивлённо отозвалась на его клич Ольга. – У нас и косы даже нет.
      – У–у! – Раздался безнадёжного отчаяния вой Бориса.

      – Славка, стой! – Догнал товарища Ефим. – Рубашку мою давай.
      Они поменялись одеждой, проверили все карманы и ничего в них не нашли. Ключей в рубашке не было. Взволнованные, они поспешили вернуться.
      – Ключи не рубашке искать нужно, а в джинсах, – заметил Слава.
      – Искал уже, – пусто. А я штаны вчера снимал?
      – Все снимали, мокрые же были.
      – Так я в них проснулся.
      – Я тоже. Значит, надели потом.

      Ещё около часа вся компания дружно ползала по траве в поисках утерянных ключей от автомобилей, прежде чем принять решение ехать в город за дубликатами.

      Пара километров до автобусной остановки. Минут сорок на нём до города. От автобуса до Электрички ещё минут двадцать на трамвае. Два с половиной часа в поезде. Метро ещё с полчаса. Троллейбус и, наконец, дубликаты ключей в кармане. Учитывая, что на каждой пересадке придётся ещё терять время в ожидании транспорта, дорога может занять от пяти до шести часов выходного времени. Арифметические наброски перспективы ужасали. На дачу ведь придётся возвращаться тем же способом. И только потом за руль. Как говориться: «Вечерней лошадью», или скорее «ночной».

      – Ну, нет уж, – заявил Славка, – я двенадцать часов вас тут ждать не буду. Мне столько свежего воздуха вредно. Меня жена дома ждёт. Я еду домой.
      – Я тоже с вами в город, – присоединился Максим, качающийся на качелях.
Борис бросил жалобно–прощальный взгляд на свою машину, и вся четвёрка удалая поплелась через поле, по стопам двух женщин и козла, к автобусной остановке.

      В автобусе они услышали забавную историю. Местные жители живо обсуждали, как вчера вечером пассажиры выпихивали из автобуса козла, который вслед за женщинами собрался ехать в город. Он запрыгнул в салон автобуса, отстаивая свою симпатию к женщине. Его еле выпроводили сообща. Пассажиры вспоминали все детали вчерашнего происшествия, весело обсуждая, перебивая и дополняя рассказы друг друга. Смеялись.

      Максим, из солидарности с друзьями не смеялся, но и не грустил. Остальные трое, потупив взор, угрюмо молчали. Сглазил Фима уик-энд.



30 Ах, эта свадьба пела...
Валентина Майдурова 2
          Старенькая бабушка проснулась от удушливого кашля. Привычно глянула на часы. Начало четвертого. Значит, наступил очередной день. Губы привычно сложились в гузку и зашептали молитву-разговор с богом. Слова   молитвы   изменялись   каждый  раз, но  смысл  обращения  оставался один и тот же.
         – Матерь божия, царица небесная, укрой покрывалом своим семью мою и убереги детей моих от поступков неправедных. Помоги им найти работу, закончить учебу, любить детей своих и заботиться о благополучии семьи.  Иисус, бог мой на земле, благодарю тебя за заботу  и помощь. С радостью принимаю твои испытания, ибо знаю, испытания твои мне по силам и  я верю, что не оставишь меня своими милостями.
Вот и младшая внучка Оленька  выросла. Сегодня ее свадьба. Ах, что же я лежу. Надо успеть собраться. … Как странно. Вчера был ее день рождения,  восемнадцать лет,  сегодня станет мужней женой, а через полгода мамой. –    Она осторожно спустила ноги с дивана, пошатываясь, дошла до туалета. – Проклятое давление, не оставляет в покое. В голове сутками стучит набат. –      Мысли   неспешно перекинулись на старшего внука.
      –   Вот уже Андрюшенька-душенька  заканчивает университет. И он, с помощью бабушки, сумел доказать своей первой жене, что он не «придурок», как она, «умная и красивая», считала и называла мужа. Она тайком сбежала от него, прихватив  ребенка и  все, что успела, до прихода кормильца с работы. Бог с нею. Жизнь все расставит по местам своим. А я не прощу. – С ожесточением подумала старенькая бабушка, покачав седой головой.

         Потихоньку наступал рассвет. Солнце ласково заглянуло в окно, поторапливая со сборами. Синички прилетели за очередной порцией ваты для своего гнездышка. Вату они добывали из прорванного утеплителя на  балконной двери. Очередные новости бубнила радиоточка на кухне. Для каждой женщины, ее гардероб – святая святых. Рассматривая и примеряя одежду, каждая  воображала себя в зависимости от возраста, то сорванцом с кудряшками в беретике, то королевой бала, то деловой бизнес-леди. Ах! Кем только не воображала   себя  в свое время эта старая чуть сгорбленная женщина. Сегодня уж не до того. Из скудного  перечня давно вышедших из моды вещей, надо было выбрать наряд на свадьбу не хуже чем у людей.  Получился он более чем скромным – черные брюки, розовая кофточка с рисунком пастельных тонов, босоножки и черная сумка. Других нарядов не было в забитом старыми тряпками, покосившемся от старости, скрипучем гардеробе.
           – Н-да-а, небогато, – протянула растерянно. И тут же успокоилась. Не она же невеста. И любят, надо думать, ее домашние не за наряды. Вот подарок уложен в сумку, припасла энную сумму, что сэкономила со своей пенсии. А вчера на день рождения  подарила внучке  дорогую кастрюлю. Неожиданно бабушка лукаво хихикнула. – Пусть мужу варит вкусные  блюда – И, чуть нахмурившись, мысленно добавила. – Самой так и не пришлось побаловать мужа вкусностями. Не до того было. В те далекие  годы прошлого века, продукты не покупали, а получали по карточкам. Какие уж там разносолы!

         В доме невесты предсвадебная кутерьма. Подружки одевают невесту. Фотографы снимают это действо, цокая языками от восхищения. Зная, что хороша и, ставшая еще прекрасней от удачно наложенного макияжа и прически, невеста кивнула вошедшей бабушке. Нет, не кинулись ее снимать фотографы, хотя вошла в дом  "Главная  Мать" своей огромной семьи. Тихонько прошмыгнув в смежную комнату,  она присела на  кровать. Отчего-то ей было неуютно, хотелось убежать домой. Нервировал  новый муж дочери, когда-то обозвавший  ее сукой и пожелавший сдохнуть, чтобы  ему не мешать жить с ее дочерью.  Дочь, которая  после предыдущего мужа-умельца   с золотыми руками, но вечно пьяного, не может насмотреться на этого всегда вкусно пахнущего духами и ленью, единственного.   Он у нее на первом месте. А мама? Куда  мать денется – ради  счастья дочери?  Перетерпит, ей не привыкать. Чего ждала она от своей семьи в такой день? Почестей? Так не она сегодня центр внимания. Бабушка тихонечко примостилась на табуретке у приоткрытых дверей. Глядела, не могла наглядеться на красавицу внучку.  Высокая грудь, лебединая шея, классические покатые плечи, полускрытые фатой, гордый, царственный взгляд взрослой женщины, –  а ведь еще совсем ребенок, – подумала бабушка. – Восемнадцать лет, не возраст для замужества. Но кто знает, может это ее счастье?  – Ей вспомнилось свое замужество. Она девятнадцатилетняя студентка педагогического института, нежданно ставшая опекуном младших брата и сестры. Мать, в очередном пьяном угаре, исчезла в неизвестном направлении. Ночные дежурства в  городской больнице, для того, чтобы заработать хоть немного денег,  лекции, семинары, и страстное, почти болезненное, желание вырваться из нищеты, стать грамотной,  стать ровней. … Кому ровней, она не додумала из-за шума в центральной комнате.

          Приехал жених с родителями и родственниками. Свидетели требовали от жениха выкупа за каждую ступеньку, приближавшую к желанной невесте. Смех, топот, широко распахнутая дверь. Новые родственники входят в дом. Будущая внучкина свекровь с дочерью, ее брат с семьей, две сестры, бабушка, друзья. Посыпались восхищенные возгласы, лестные сравнения, шутки, смех. Жених долго, по обычаю, выкупал туфельку.  Наконец-то,  выкупив зардевшуюся невесту, уехал вместе с гостями в загс.
       – Мама, а ты в загс поедешь? Пошли в машину, – обратилась дочь к свой матери  и побежала по лестнице вниз.
      – Конечно, поеду, – догоняя свадебную процессию, мысленно ответила старая женщина.
         На брачной  церемонии  в загсе беззвучные слезы катились по морщинистым щекам, солоноватым привкусом застывая в уголках запавших губ. И опять ей вспомнилась ее свадьба. 1961 год.  Полупустые магазины с вешалками мешковатых изделий черного или   серо-унылого цвета. Вещевой толчок в центре города. Она увидела это платье еще издалека. Полупрозрачное, нейлоновое нежного морского оттенка, с широким двойным кантом кружев,  с тоненькими бретельками, оно покорило ее с первого взгляда. Прижимая к груди невесомый пакетик, побежала домой. Зеркало отразило юное личико, шикарную гриву  волос золотисто-пшеничного оттенка. Вот только бретельки,  тонкие и прозрачные, оголяли шею и плечи. «Стыдно это», – подумала будущая невеста и принялась переделывать свадебный наряд. Отпорола снизу  верхний кант кружев и закрыла бретельки. Каре из кружев придали еще больше прелести наряду и загадочности невесте. Покрутившись перед зеркалом, с сожалением сняла наряд, который не суждено ей было надеть на свадьбу. Прекрасное свадебное платье оказалось ночной сорочкой, привезенной из-за границы. Да и свадьбы не было. Просто расписались в загсе. А вечером новоиспеченный муж упился до одури. 
          – Да, то был первый раз, но не последний в их совместной жизни, – вздохнула старуха, – а сколько таких разов было, уже  за прошествием  лет, и не вспомнить. Только избитые места на старом теле ноют памятью боли. А свадебное платье, оказавшееся ночной рубашкой, было продано на том же толчке. –  Она очнулась от отклика.
     – Мама, становись с краю, сейчас будем фотографироваться, – слова дочери  отвлекли от воспоминаний.  Она, уйдя в мысли свои,  и не заметила окончания брачной церемонии. Ей вручили тарелку с мелочью, рублями и рисом. И она щедро разбрасывала  перед загсом эту мелочь  –  задаток на богатую будущую жизнь  молодоженам.
     – Слава богу, слава богу! – мелко крестилась бабушка. – Олечка будет жить хорошо. Славный парень стал ее мужем. Руки золотые. Все умеет делать. Краснодеревщик. Вон и машину внутри оббил самостоятельно, как новенькая стоит. И Олечку любит. Взгляда от нее не отводит. Слава богу! И мне полегче будет. Уже не могу так споро работать как раньше, а внукам  еще нужна моя помощь. Только бы не уволили, хотя семьдесят три – возраст более  чем почтенный для работы. Вот старшенький Андрюшенька заканчивает университет. Последний взнос нужно сделать за обучение. Средний Дима, в местах не столь отдаленных, а дома подрастает прелестная семимесячная дочь и жена студентка мается в ожидании непутевого муженька. Нет, не непутевый ее средний, боль души ее. Жизнь сиротская, при живых матери и отце, толкнула Диму на преступление. Дочь безработная, зятек отказался помогать ее детям, значит, она «Главная Мать» этого дома, этой семьи должна работать. Должна!  Вот и приходится ей в семьдесят  три еще работать и помогать дочери и внукам. – Все расселись по машинам. Молодые уехали  фотографироваться, а старшее  поколение увезли в ресторан.

       Красиво убранный зал, в углу музыкальный центр с ведущими, суетятся официанты, накрывающие стол вкусно пахнущими блюдами. По детской привычке сжался от голода желудок. Горки свежих овощей и фруктов напомнили о первом сытном обеде в ремесленном училище, куда привезли ее  и еще четырех девочек на стареньком автобусе   в бывший мужской монастырь, где было открыто в 1951 году учебное учреждение для сирот и детей из неполных семей. Это был первый сытный  обед после смерти папы.   Тогда на столах  тоже красовались свежие помидоры и яблоки.
       – О чем вы все время думаете? – обратилась Ольга Яковлевна, бабушка жениха. – Вас Валентиной зовут?  Не волнуйтесь, Саша у нас хороший. Только  молодой еще, взбалмошный. Вот и квартиру отца (моего сына) продал без моего ведома. Просто поставил перед фактом. А деньги-то сразу разлетелись. Сестре, матери дал, он щедрый. Как жить будет дальше неизвестно. – Она вздохнула и умолкла.
          – Взбалмошный, – первый тревожный звоночек звякнул язычком по юбочке колокольчика и умолк. Вдруг поняла старая женщина, что права была подруга, когда говорила: – ой, не торопись жениха хвалить, как бы ни пришлось хаять. – Тревожно забилось сердце. А усталый мозг уже спешил, подкладывал, как дрова в топку, мысли тревожные, жалостью предвидения  рисовал картины будущего тяжелого бытия, а не ожидаемой сладкой  жизни младшенькой внучки Оленьки в кругу любящей семьи. Совсем по-другому посмотрела она на гостей. Все гости были только со стороны Сашиной матери, а по отцовой линии лишь мама покойного сына Ольга Яковлевна.
          – Почему? Что это за семья? Куда они с дочерью отпустили молодую неопытную девочку,  которая через  шесть месяцев   станет матерью.    –     Права оказалась подруга. Первый раз о разводе заговорил молодой супруг после двух или трех месяцев совместной жизни. Заговорил обыденно, как о чем-то привычном, уже случавшемся в его жизни. Затем пропал. Пропал на трое суток. Вернулся, как ни в чем не бывало. Объяснил, что выпил и не хотел пьяным приходить домой. Простила его Олечка. Переплакала, утешающей болью толкнулся будущий сын (Сан Саныч, однако). Мама утешила дочку,
           – Не ты первая, есть и похуже. Конечно плохо, что врет он постоянно. Но из самого плохого, тебе досталось лучшее, он на тебя хоть руку поднимать не будет. Вспомни своего отца. За что тебя двух-трехлетнюю  ненавидел  и так жестоко обижал родной отец? А Саша ребенка ждет с нетерпением и тебя любит. Как говорит бабушкина подруга, мужчина – существо, которое надо беречь, кормить, поить и на ночь отпускать с цепи. Перебесится, будете жить, а нет – разойдетесь. Не ты первая, не ты последняя. А Сан Саныча вырастим. Я же вырастила вас без отца.    

          – Дадим слово  свахам, – объявила тамада. И на центральное место в зале вышли две мамы. Чуть располневшая, светленькая женщина с притягательной внешностью.  Платье изумрудного оттенка, сшитое по греческому фасону, подчеркивало достоинства фигуры. В полутемном зале она казалась девушкой, вводил в обман и высокий чистый мелодичный  голос певицы. А рядом стояла мать жениха. Полная, уверенная в себе женщина.  В зеленом современном наряде, обтягивающем все ее прелести. Считалась украинкой, но  хитрый, настороженный  взгляд черных блестящих глаз, выдавал ее принадлежность к одесским евреям.
         – Наверное, торговка, –  подумала старуха и вздохнула. – Ее дочь, певица с колоратурным сопрано, не вписалась в лихие девяностые и сегодня тоже торговка. Правда, уже разорившаяся, живет, а скорее существует, по известной поговорке «вся в долгах как в шелках».
          Две свахи, которых объединила жизнь в одну семью на этой свадьбе. Добрые пожелания, объятия, в которых не было тепла, так, дань приличию. – Чужие и чужими останутся, – пророчески подумала она, – нет, не приняла одесская «семья» Олечку. Слишком слащавые речи, слишком большие обещания. И горько подумалось старой женщине, – вот и еще один зятек удачно «выходит замуж» и  добавится расходов в ее нищем кошельке. – В очередной раз от невеселых мыслей ее оторвал  голос тамады,  – а теперь слово бабушке нашей красавицы невесты.
        – Просим, просим! – криками взорвался зал, давил на уши, выдавливал адреналин из застывших мышц. И полилась заздравная речь старенькой бабушки, начавшаяся с написанной когда-то ею притчи «Два сердца бились в унисон». Зал притих, наступила  абсолютная тишина. « … тогда  вырвал молодой человек кусок сердца своего и приложил к ране старика. И старое сердце забилось с новой силой. …Два сердца бились в унисон. …Два сердца». И я желаю вам молодым. … Тяжелой тишиной был встречен конец заздравной речи. Ни звука. Глухая стена. 
        – Нежели они не поняли? – заметалась  паническая  мысль, и вдруг вернулись все звуки: восхищения, удивления,  на какой-то момент все стали родней и ближе. Она  смотрела на будущих родственников и думала,    – может еще срастется? – Как оказалось – не срослось. Правнуку Сан Санычу уже два месяца, а нет даже простого звонка из Одессы.  Родная прабабушка Ольга Яковлевна, горько плакавшая на свадьбе от равнодушия внука, живущая в двух кварталах от молодой семьи, так и не нашла времени познакомиться с правнуком.

        Танцы, шутки, прибаутки, розыгрыши. Все казалось старой женщине не нужным, наигранным, не настоящим. Ей захотелось домой. Она была никому не нужна и неинтересна. Никто не подходил – ни внучка, видно стеснялась ее одежды, не вписывающейся в колорит гостей. Ни жених, который еще не знал будущего, пока еще не начали давить долги, которых было у него, ох как много (только невеста и ее семья ничего пока об этом не знали). Ни его мамаша, разговор которой со свахой свелся к единственной интересовавшей ее теме – торговле.  Только тихий голос Сашиной бабушки Ольги Яковлевны  зудел и зудел над ухом, выдавая семейные тайны, выплескивая боль свою в надежде, что может хоть эта незнакомая чужая женщина выслушает ее.
       – Как мы одиноки, старики, – думала, слушая ее, бабушка невесты. –  У детей и внуков своя жизнь, свои трудности, которые нужно преодолеть и занять свое место под солнцем. В погоне за материальным достатком теряют  они семьи свои, чужими становятся друг другу. Они не понимают пока, что в старости будут так же одиноки, и  также будут жадно ловить  крохи внимания своих детей и внуков. Нет, не деньги нужны старикам, они свое последнее отдадут за миг внимания и ласки.  Ни заботливо-насмешливого, – ты наш мамонт, – ни раздраженно-заботливого, – ну что тебе надо, ляг и отдыхай. – Нет! Внимания ждут старики. А его нет. Вот и подруга моя учудила, чтобы не обременять лишней заботой детей и внуков своих (весьма успешных в жизни), заранее поставила себе памятник рядом с покойным мужем, только дату смерти не выбила.
        – Уж это сделают они, – со смехом пояснила, – сейчас многие так делают. – Нет! Они у меня хорошие, заботливые, каждый день звонят, узнают о здоровье.  – И замолчала в раздумье.
       – Как же, хорошие и заботливые. – Мысленно перечит ей старуха. – Приедут  домой, позвонят, что уже в городе и к друзьям. Те роднее.  А потом, в последний день, перед отъездом забегут на часок, привезут запас  продуктов и исчезнут. О чем говорить с бабушкой, проще потом из Москвы позвонить, порадовать  своими успехами, переслать фотографии любимых правнуков.
        – Просто, не хочу лишний раз обременять их заботой о себе. – Продолжила разговор  подруга. На лице улыбка, а в глазах грусть. Погладить бы ее по седым волосам, прижать к груди эту, по сути, одинокую женщину, но боится старуха. Своей истерики боится.

        – Пока сменят блюда, мы поиграем в фанты и потанцуем, – голос тамады опять отвлек  старую бабушку от размышлений. Она грузно поднялась со стула и подошла к жене старшего внука.
          – Я заберу Дарика и пойду домой. Устала, да и он уже капризничает, спать хочет. Музыка под сто  децибел и глухого с ума сведет.
          Маленькая ручка правнука доверчиво лежала в  мозолистой руке любимой бабушки. Дарик  прижался к бабушке:
         – Бабушка, я тебя очень-очень люблю. Ты самая красивая. Ты очень-очень красивая. Будешь со мной жить? Ты не плачь! Ты же моя бабушка. Я же тебя люблю всю жизнь.  – Полуобняв правнука, бабушка  улыбнулась сквозь слезы,
         – Ну,  конечно, мой хороший. Я тоже тебя очень-очень люблю. Я же твоя бабушка, – и ей вспомнились горькие слезы  среднего внука, когда он, чуть старше Дарика, не хотел, чтобы с ними шла на дачу его сестричка.
         – Не бери ее, не бери. Ты моя,  только моя бабушка. Я тебя очень люблю. У меня все забирают, и маму забрали, а теперь и тебя забрали. – Тогда она тоже пообещала Диме любить  только его. Всю жизнь. Это было шестнадцать  лет назад.  А сегодня, его сестра, которую он так настойчиво прогонял от своей, только своей бабушки, выходит замуж.  Сегодня Дима уже не ребенок, но и в тех, несладких местах, ему по-прежнему нужна его бабушка. А рядом бьется еще одно сердечко, серые глаза смотрят на присевшую, обнимающую его старуху, стирают слезы с морщинистых щек, не понимая, почему плачет старенькая, такая нужная ему бабушка.
         – Смотри бабушка, звезды тоже танцуют. Они хотят на свадьбу? А мы уже не хотим на свадьбе танцевать! Там дядя меня на плечах катал. Было страшно, а я не боялся. А ты боишься высоты? – Почемучкины  вопросы  согревали старуху. Нет, она не одинока, она всегда будет им нужна. 

         Ночной мир казался бездонным.  Любопытные звезды, путаясь в кронах деревьев, заглядывали в окна, отражаясь в стеклах огоньками. Грохот  свадебной музыки постепенно затихал. Прохладный ветерок обнял старенькую бабушку и правнука, шепнул им что-то ласковое и улетел, шелестя листьями  придорожных кленов.  Где-то в ночной тишине  спросонья тявкнула собака, ухнула сова на сосне. Они шли домой. Никто не заметил их ухода….

А свадьба? Ах, свадьба!  А свадьба пела и плясала ….



31 У Олонки, у реки
Лидия Березка
Сетевая литературная премия "Народный писатель 2014" (Золотой фонд) http://narodnypisatel.ru/2014/gold.html.


Рассказ

Мне нравится моя работа, мне нравится быть нужным, а иногда и важным, наконец. Я много езжу, покрыв страну на карте в своем кабинете мелкой сеточкой нескончаемых маршрутов. И, к сожалению, если чего-то в жизни мне и недостает, так это – времени. 

Я часто вижу один и тот же сон, который давно тревожит и преследует меня. Начинается он всегда одинаково: я веду свою машину где-нибудь на юге Америки, словно рассекая хайвей, где нет ни перекрестков, ни встречных или обгоняющих меня машин. Пожалуй, только на моем пути не выскакивают из ниоткуда американские полицейские, строго следящие за ограничением скорости.

Но! Это - Карелия.

До Нового года остаются считанные дни. Как водится, день в это время года, что ясно солнышко – появилось, да скоро и зашло. На сегодня решены все вопросы и закончены дела, а я почти счастлив возможностью, хоть какое-то время ни от кого не зависеть и мчаться по Олонецкому тракту в новый гостевой комплекс «Олонка», где меня ждут остальные члены команды.

Снег за окном блестит, горы загадочно манят. Впереди, белая дорога, вдалеке легким миражом видна нечеткая полоска между глубоким единым сугробом и тяжелым небом, готовым вот-вот упасть мягким облаком, сбросив с себя новую порцию снега.

В какой-то момент, я даже заскучал по бесконечным московским пробкам. А, нет, не прав я! Вот вижу приближение двух включенных фар, которые визуально сливаясь в одну, начинают слепить меня. Я им «моргнул», еще раз, и еще. Но «дальний свет», направленный точно на меня, нещадно и неизбежно быстро приближался. Я попытался вырулить поближе к краю на обочину, но тут же почему-то вдруг увидел весь обратный путь. Это мою машину развернуло на 180, а все, что было в ней незакрепленным, медленно и нацелено посыпалось на меня. А я изнутри, и одновременно, словно со стороны наблюдаю, как медленно, переворачивается мое убежище. Раз, еще раз... А я... А я, ударившись о мягкий потолок, враз оказался не на своем водительском сиденье, а рядом, словно пассажир. Сейчас же, сработала подушка безопасности. А когда я увидел единственное дерево перед собой, то, словно сказочный герой, умеющий пройти сквозь стену, я неуклюже выпал из авто. Но свято место пусто не бывает, и место пассажира тут же заняла вторая, вероятно мягкая, подушка. В чем безопасность? 

Свежесть воздуха уходящего дня, нарушил едкий запах бензина, стекающего тонкой струйкой из пробитого бака, образуя на снегу темную проталину. Я же, вспомнив, как через несколько секунд в кино взрываются машины, с трудом пытался вытянуть свою застрявшую ногу из-под груды деформированного металла сплющенного капота. А она - моя нога, почему-то отказывалась подчиняться сигналам мозга и все никак не могла освободиться из железного плена. После очередного усилия, когда острая боль снизу до самых висков пронзила меня, я успокоился. Ну, вот, кажется, сломал ногу... Сознание мое постепенно меркло. Перед глазами из цепкой памяти, почему-то возник висячий мост через реку Олонку, пожалуй, самое красивое, что я видел за последнюю неделю. И еще, как-то странно все вокруг стало зеленым. Наверное, лето...

Очнулся я уже в глубокой ночи и сразу подумал: не взорвалась! И неожиданно для себя, перекрестился.

Зима. Но, так как обычно почти не приходится ходить пешком, на мне были туфли на тонкой подошве. Теперь, вероятно, приобрету на высокой ребристой платформе! Я немного осмотрелся. От снега не очень темно, но и разглядывать, собственно, было нечего. Просто вокруг, насколько хватало глаз, не было ни-че-го. Попробовал подняться, взвизгнул, да так, что не узнал своего голоса, и чуть было снова не потерял сознание. Вся правая часть пальто от долгого лежания на снегу, пропиталась влагой и заледенела. Немного определившись с направлением, пополз в сторону трассы. Нога отдельно от всего организма самостоятельно распухала, а развязанный шнурок, не спас положения.

Я куда-то медленно продвигался, и дело шло уже к рассвету. Теперь меня слепил, равномерно уложенный до самого горизонта снег, безупречно белого цвета. «Интересно, - подумал я, будет ли этот цвет в будущем моим любимым, как прежде? В будущем… Где оно»? Ориентиры окончательно были потеряны. С одной стороны, я уже давно не видел контуров разбитой машины и дерева, упавшего от сильного удара. Стало быть, я хорошо продвинулся. С другой - кто знает, в какие дали занесло меня, а может ночью занесет и вовсе снегом?   

...Вечерело. Я периодически, чтобы не замерзнуть и не заснуть окончательно, в который раз пытался считать до ста, после чего насколько мог приподнимал голову, чтобы осмотреться. И, о - счастье! Я увидел вдалеке огоньки, отдаленно напоминающие свет в окошках. Во мне затеплилась надежда. Через какое-то время, из последних сил я оказался у бесконечно длинного, высокого бетонного ограждения, словно китайская стена. Очень хотелось попасть туда, чтобы согреться. Меня ужасно мучила жажда.

Наконец, я дополз до конца стены, но за углом оказалась – все та же «китайская стена». Это была тюрьма, которая представляла собой замкнутый комплекс двухэтажных зданий и, как я понял потом, с внутренним двором вытянутой формы. Стены осыпались, решетки на окнах расшатаны, а какое-либо капитальное переустройство помещений, видимо не предполагалось. 

Но чуть правее были видны, одиноко стоящие несколько домиков в ряд, и именно оттуда, сквозь мутные стекла небольших окон, струился неяркий свет. Вид некоторого намека на цивилизацию напомнил мне о современной телефонной связи. Скрюченными от холода и обезображенными пальцами я нащупал в кармане пальто свой мобильник. Было досадно, ведь он был всегда со мной! Сразу нажал на кнопку быстрого вызова и понял – это лишь намек на цивилизацию. Мобильная связь здесь отсутствовала.
 
Подполз к первому дому. С фасада, покосившееся строение с небольшим двориком обнесено деревянной изгородью. Калитка была затворена и я за все, цепляясь обмороженными, непослушными руками, по нечаянности выставил один из деревянных кольев. Опираясь на него мне удалось, наконец, приподняться, и так, волоча свою израненную и заметно потяжелевшую ногу, я перебирался от одного дома к другому, постукивая палкой, до чего только мог дотянуться, хрипло окликал хозяев.

Никто не открыл мне двери, а в одном доме даже погасили свет, видимо желая повнимательнее рассмотреть меня. Представляю себе, какое это было зрелище! В одном из двориков я заметил и, что удивительно, детально запомнил, детские качели, как будто бы их только что оставила ребятня и морозный ветерок, постепенно сокращая амплитуду, все еще раскачивал заиндевелые и совсем негнущиеся веревки. Только как-то уж очень тихо и грустно было это видеть. Ночь зимой – это черно-белое кино.

У последнего строения меня все же покинули силы, и я, теряя надежду и, растворяясь во всем, что меня окружало, упал прямо лицом в обжигающий холодом снег. Но от этого сразу стало теплее, и в моем помутненном сознании, легкость и белизна снежного покрова трансформировалась в морскую пену...

* * *

...До моего слуха, дошли какие-то голоса: один женский и немного визгливый, а второй низкий и хриплый, ближе к мужскому. Это был приглушенный говор, переходящий в шепот за отделявшей меня занавеской. «Голоса» все никак не могли о чем-то договориться и явно спорили.

Татьяна Степановна, она же моя спасительница, была невероятно высокого для женщины роста. Я и сам не робкого десятка, по вертикали - за 180! Но она поразила меня не только своим ростом, но и недюжинной силой. Да, совсем не женской, но именно силой! Во всем чувствовалась порода. Волосы на голове и брови ее были темны и густы, руки крепки, ногти местами обезображены, вероятно, суровым климатом. Ее светло-карие глаза и четко очерченные губы, в другой обстановке, могли бы оказаться даже весьма привлекательными. При этом, как оказалось, моя заботливая хозяйка Татьяна Степановна и Варвара - пожалуй, представляли собой, два крайних типа женщин, да еще и сотрудниц тюрьмы.

Варька, как называла свою подругу Степановна, скорее из белобрысой сотни: редкие волосы на голове и кое-где, вокруг глаз, бесцветные ресницы под полурамкой подобия бровей, а в дополнение к образу – писклявый голос.

Мне ужасно хотелось пить, и я попробовал окликнуть, в надежде быть услышанным. Но из груди выходил только глухой хрип, и даже легкое усилие доставляло невыносимую боль. Оставив попытки привлечь к себе внимание, я вдруг отчетливо расслышал:
 
- ...Тебе чего мало воскресного побега в Ленкину смену? – возмущенно пропищал  Варькин голос. – Хорошо хоть, что двух-то нашли, а тот третий шатун где? И куда только наш начальник смотрит?

- Да тише ты! – Перешла на шепот Татьяна Степановна. - Вон вишь, этот-то совсем плох. Да только, думаю я, что у начальника тюрьмы, может и были подозрения какие о готовящемся побеге, но, как водится, все же опоздало оно – начальство-то наше. И Ленку вишь, связанную всю, с кляпом во рту нашли.
Варька довольно ухмыльнулась.

- Дура ты Варька!- возмутилась Степановна. - А кабы твоя смена была? Говорят еще, что вроде там же нашли жгуты из простыней, перекинутые через окно.

- М-да... А решетка-то как же? – Рассудительно спросила Варвара. 

- Да не было там уже никакой решетки. – Варька удивленно вскинула глаза, а Татьяна и пояснила, - подпилили видно заранее, она широко развела руки в стороны, - вот тебе и весь сказ!

«О, как»! Подумал я.  «Уголовники смогли беспрепятственно покинуть стены режимного заведения, а я»? - И горько, усмехнулся своим мыслям: «Я сам пытался добровольно, но не смог туда попасть».

Разговор тем временем продолжался и становился все более интересным:

- Не, я все ж доложусь Димычу, а то знаешь, как обернуться-то может? - Рассуждала Варька.

- Да, пусть хоть очухается маленько, а то налетят сейчас всем кагалом. Погоди, слышь, погоди, страшного ничего не случится. Он хоть и пришлый, но похоже, что правильный мужик.

- Так прямо и мужик, - подбоченилась Варька. - А чего - не пацан-то?

- Мужик, говорю тебе! Из другой он стаи. – И большая женщина смущенно опустила глаза.

* * *

Привыкший по минутам планировать свой день, сейчас я мучился от безделья и нездоровья, а потому мне было интересно все, что происходило за шторкой того мирка, в который я попал по провидению судьбы. Попробовал дотянуться до края занавески. Да только движения мои были ограничены: все тело на старой железной кровати с оттянутой сеткой на пружинах, почти доставало до земляного пола. Справедливости ради, надо сказать, чисто выметенного. А, главное у меня не оказалось рук. Ну, то есть, руки-то у меня были, конечно, а вот двигать я ими не мог: они туго были привязаны старыми ремнями к опорам передней спинки кровати, что меня немало озадачило. Так и не получив спасительного глотка воды, я вновь забылся.

На следующий день меня разбудило какое-то шуршание, мурлыканье под нос и размеренное клацанье металла. Я открыл глаза. Занавеска была отдернута, и мне было видно, как Степановна большими ножницами, как у портных, нарезала узкие ленточки из цветных лоскутов старой одежды и ловко скручивала их в диковинные розочки, закрепляя их форму иголкой. «Винтаж», - пронеслось у меня в голове. И только теперь я заметил в свободном углу елку, хотя запах свежеспиленной туи давно заполнил всю комнату. Теперь все стало на свои места, сознание светлело – скоро Новый год!

Я знал, что такие временные одноэтажные строения барачного типа, с очень низкими потолками, использовались для проживания, не имевших иной жилплощади надзирателей, да еще некоторых категорий заключенных, если статьи, по которым они были осуждены, позволяли заключить брак с вольнонаемными. Да, я и раньше это знал, но никогда не думал, что однажды сам попаду в такие условия.

Как-то днем позже, Татьяна перевязала мне ногу, собрала и принесла что-то поесть. Мы разговорились с ней.

- ...Так сколько, вы говорите времени, провалялся я здесь без сознания? – Поинтересовался я, когда моя хозяйка и мой личный доктор, пыталась скормить мне несколько ложечек крепкого бульона.

- Да, сегодня почитай, седьмые сутки будут. Но очнулся ты уже на шостые, а дальше просто спал от слабости. – Она вскинула на меня свои грустные глаза и убедительно заключила, - но сон это и есть главное лечение.

- А что за запах стойкий и невозможно едкий такой? Это от меня? Мне бы в душ... 

- Чудной ты человек! – Добродушно ухмыльнулась Татьяна. - Запах ему не нравится. То ж растиранье просто. Ну, не съедобно и не вкусно пахнет. То - правда. Так, что ж? - Она бросила на меня беглый взгляд, - но, как иначе прикажешь мне твои перемерзшие легкие собрать воедино по кусочкам?

- А ноги, руки – что? Остались целы? – Я спрашивал с волнением, потому как, по-прежнему, оставался пока без движения. 

- Да целы, целы! Отмолила, отогрела, - ответила она и чуть заметно улыбнулась одними только глазами.

Отмолила... Я лишь теперь увидел высоко прибитый деревяный уголок с иконкой и горящей свечкой. Все запахи снова смешались и глаза мои сомкнулись. А я еще успел задать вопрос, ответ на который, слышал уже в полудреме: 

- Так это где мы? На левом или правом берегу реки?

- Просто на другом берегу,- последовал лаконичный ответ в никуда.

Когда же я проснулся и окинул взглядом свой приют, то словно пелена слетела с глаз, - какой там другой берег? Другая планета! Тюрьмы сами по себе - весьма странные учреждения. Изолировать, конечно, изолируют, воспитывать – воспитывают, но, по-своему, и уж точно никак не адаптируют к реальной жизни.

После очередного растирания Татьяна, наконец, позволила мне встать и сказала, что следует одеться. Я слушался ее безропотно и совсем уже не стеснялся. С ее же помощью, я поднялся с постели. У входа показалась Варька. Женщины переглянулись. Обе надзирательницы стояли, наблюдая, как я одевался. И было похоже, что дело это для них - привычное. Когда же я закончил, моя сиделка взяла меня буквально в охапку и перетащила за занавеску, где усадила за стол. Все это время я безмолвно подчинялся. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом ни-ни!

Минут через пять без стука, но уже с привычным для моего слуха, скрипом двери, в дом вошли еще двое. Это был начальник тюрьмы и с ним районный участковый. Короткий путь до меня они преодолели молча. Потом долго смотрели в упор, сверля меня недобрым взглядом. После чего, периодически переглядываясь друг с другом, нудно и с пристрастием задавали скучные вопросы. Следующее утро началось с приятных событий: скрипнула дверь, и я увидел знакомые лица, из привычного мне мира. Вот и настал мой день!

- Никита Юрьевич! Ну, наконец-то мы вас нашли! – Услышал я и готов был вновь потерять сознание, но это было уже неважно.

Меня переодели. Я еще раз поблагодарил хозяйку, вышел на свежий воздух, и хотел было, уже навсегда покинуть этот странный дом, ставший важным, для меня местом. Но меня, по-прежнему, мучил один вопрос, и чтобы задать его, я вернулся с поддерживающим меня под руку Николаем. А Степановна совсем не удивилась и будто ждала этого. 

- Татьяна Степановна, скажите, почему я был привязан к кровати, когда очнулся?

- А, шоб не убег никуда! – Рассмеялась она, - что беглый, что пришлый, один бабай, отвечать бы пришлось. Ну, ты, вроде как нормальный, не шушара там какая-нибудь. – Но видя на моем лице все тот же вопрос, и даже некоторую растерянность, добавила, -  мне за тебя потянуть мазу совсем не в натяг было. А там глядишь, еще и кентами станемся!

- Конечно, непременно подружимся, - в ответ, улыбаясь, ответил я, - да  только, куда же я такой сбежал бы?

А Степановна снова рассмеялась. В этот момент она показалась мне даже красивой. Смех украшал ее, а откровенный разговор добавлял глазам доброго тепла: 

- А никуда! - И уже совсем серьезно добавила. - Это шоб у тебя сломанное ребро срослось правильно и легкие мирными были. А то вон, когда растирала птичьим пометом с нутряным жиром, так прямо через свою руку слыхала, как легкие горели и трепыхались у груди, яки огонь в вулкане.

- Ну шоб, так шоб! - И чуть тише, для себя, сказал - эсперанто просто какой-то! Ну, прощай, моя wardress. – И, увидев ее недоуменный взгляд, добавил, - всего вам доброго, Татьяна Степановна! Я там, на столике, оставил вам свой адрес, если что понадобится, всегда буду рад помочь.

- Ага… Вот это хорошо! Только что же заказать то? – Она на секунду задумалась. - Ты мне свечки пришли да ладану. А то я вон, что скопила, так все у твово изголовья спалила, угождая Всевышнему. - Она улыбнулась и пояснила, - ну, пока ты в болезни маялся.

Затем она протянула мне свою руку. На открытой широкой ладони оказался  деревянный крестик на веревочке.

* * *

Короткий сеанс связи по рации и обстановка прояснилась, за нами выслали микроавтобус и он уже совсем рядом. Скоро перед двориком остановилась машина, дверь мягко ушла в сторону по боковой стенке, и два молодых человека в ладных костюмах пронесли прямо в дом по несколько пакетов на каждую руку с городскими харчами для моей спасительницы. Как ни странно, но и здесь сработало сарафанное радио: у каждого из домов проводить заблудшего гостя, выстроились домочадцы, иные были даже с детьми. 

День быстро клонился к вечеру. И на одной стороне туманно светило солнце, а на другой в это же самое время поднималась большая круглая луна. «Разбор полетов» может и будет, но позже, а пока домой! В дороге мы разговорились, и один из сопровождающих поведал, что этим людям, целиком сросшимся с природой, все же ведом еще и страх. И как оказалось мне очень повезло, что я не встретился с медведем-шатуном. Но, по правде сказать, мне уже трудно верилось в то, что происходит вне этой машины. А пока мы разговаривали, верхушки гор окрасились в теплые тона заходящего солнца.

* * *

Кто-то во сне летает, а я падаю вместе с машиной верх тормашками. Кто-то, не имея за душой ничего, но имеет большую душу... Мое приключение сегодня завершилось так. И сегодня проснулся я дома в своей кровати. Да только вот нога отчего-то и правда ноет. Нащупал на груди крестик на простой тесемочке, не помню, когда и неизвестно откуда взявшийся, но который всегда со мной. И почему я с теплом вспоминаю ту историю, которая со мной не случилась? Но, я ее прожил, и не раз. Наверное, это для чего-то надо, - подумал я.



32 Игрок
Ольга Постникова
                                    
Артём Богданович, мужчина  необычайно-яркой наружности, имел три неодолимых пристрастия – женщины, карты и анекдоты. Первое – не только неодолимое, но и губительное для спокойного течения жизни обыкновенного человека, два – вторых сыграли роковую роль, но об этом – впереди.
 
Роста - выше среднего, черты лица - правильные, словно выточенные искусным мастером. И – глаза… пожалуй, самым притягательным в его внешности, был взгляд синих глаз, опушённых густыми чёрными ресницами – омут, в который женщины  бросались с отчаянной смелостью, не считаясь с обстоятельствами собственной жизни. Он же всего-навсего – мужчина, уступающий женскому интересу к нему.

Или – огонь, на который летели, опаляясь. Но, если на  мужчине, при любом раскладе,  лежит  ответственность,  то…  какой спрос с огня? 

Несмотря на обилие мелких интрижек, как принято говорить – на стороне,  семьянином он был, по мнению Татьяны, жены Артёма Богдановича, которая или не знала, или закрывала глаза на шалости мужа, образцовым.  Её ли мнением это было, или жизнь не дала ей права на другое? Знать, кроме неё, не дано никому.

Семь лет назад Татьяна приехала в лесоустроительное предприятие по распределению. Наскоро попрощалась с родителями, не отбыв у них положенный после защиты диплома  отпуск. Нашла тому причины, родители поверили в их убедительность – дальняя дорога через  Украину, Россию и весь Казахстан, почти до границы с Китаем, необходимость устройства на новом месте.
-Ничего, дочка, отработаешь три года и вернёшься, найдётся для тебя и работа, и жених хороший. Будет у нас всё, как у людей - дочкА любимая со своим чоловиком внуками одарят, мы с матерью будемо их доглядати - отец улыбался, пряча растерянность от предстоящей разлуки с единственной дочерью в густых усах и, как всегда в волнении, переходил с одного языка на другой.

Отец улыбался, а Татьяна, сжавшись в комок, держалась, чтобы не разрыдаться и не упасть на грудь отцу с признанием, что внук у них будет скоро. Внук будет, а чоловика  – нет. И что  делать, она не знает - порой кажется, что лучше  не жить. Нет, не сказала.  Хотя знала, что лучше бы ей никуда не ездить, а распределение взять в ближайший к дому лесхоз.

Трое суток  отстукивали колёса. Она спала, не получая от сна отдохновения. Ела, не ощущая вкуса еды. Читала, не понимая смысла прочитанного. Смотрела в окно, за которым  расстилалась бесконечно-бескрайняя степь, мелькали жалкие полустанки, унылые посёлки. Такие же жалкие и  унылые, как она сама. По вагону ходили женщины в ярких цветастых платьях, предлагая носки, шали. Ближе к Аралу – копчёную рыбу. Открывая дверь купе, они натыкались на  взгляд, в котором застыла боль отчаяния. Деликатно прикрывали дверь  и шли в следующее купе.

 Всё, что впереди - страшило. Позади - срашнее и горче, потому что там – предательство:
- Подумай сама, зачем нам ребёнок? Сейчас?!  У нас вся жизнь впереди, не успеем обзавестись детьми?  Ты хоть представляешь, какая это обуза?  У нас пока ни кола, ни двора. Неужели не соображаешь, что нужно сделать в таком случае?

Она – сообразила. Поменяла своё  распределение.  Вместо Закарпатья – Казахстан.

В Чимкенте, освободившееся место в её купе заняла молодая женщина с грудным ребёнком. И Татьяна, волей-неволей оказалась привлечённой к хлопотам молодой мамы – присмотреть за малышом, пока та сходит за кипятком, выбросить мусор, да мало ли какая возникает  необходимость, отлучиться из купе. Татьяна агукала малышу, играла погремушкой, и… потихоньку холод в груди оттаивал, боль уходила.  Её умиляли  крохотные ручки, ножки. И до слёз – осмысленность взгляда и готовность рассказать  что-то такое, о чём знает только он.

Всё сложилось: коллектив хороший, комнату в общежитие дали. И предприятие, и общежитие – в центре города. Рядом – парк. Гуляла по его аллеям, а в мыслях видела себя с коляской.

Весна - приподнятое настроение полевиков, «сбивающихся в стаи перед отлётом». Рассказы и советы  бывалых для новичков, получение  полевого имущества на складе. Каждый таксатор подписывал свои  ящики, чтобы не перепутать при получении на товарной станции. Татьяна удивилась, когда увидела ящики с надписью: «Борщ+Суп».

Партия, начальником которой был Артём Богданович - сложившийся годами коллектив, и он без особого желания принимал изменения в нём. Но желания, желаниями, а начальник экспедиции, вносил  коррективы. Против такой коррективы, как молодой специалист - не возражал. Собрал своих таксаторов, представил Татьяну,  распределил всех по таборам и закрепил для неё наставников на  полевой сезон - опытных полевиков,  чьи ящики  удивили Татьяну – «Борщ+Суп». Шутник Геннадий добавлял к своей,  сокращение от фамилии жены –  Шуры Супрончик.  Шесть месяцев ей жить с ними  одним табором. «Табор… экзотика какая-то цыганская», - подумалось  Татьяне. 

За хлопотами подготовки к отъезду, Татьяна отвлекалась от своих дум, да и всё уже было продумано ею - успеет до родов отработать полевой сезон. Отработать и заработать на предстоящий год, который  просидит с малышом. Наверное, сможет брать какую-то работу на дом. Считывать таксационные описания, например, или  планы лесонасаждений. Так многие делают в конторе, она уже знала это. В годик малыша определит в ясли, а потом… будет отвозить его на лето родителям – не век же скрывать от них внука. Всё утрясётся.

Утряслось, как  и не мечтала.  Что разглядел в ней  Артём, чем  покорила   Татьяна, у которой в мыслях  не было – покорять? На  судьбе,   тогда казалось, стоял  крест.

Полевой сезон подходил к середине, когда Шура утвердилась в догадке:
-Танюша, а ведь ты  беременна. Зачем скрываешь, надрываешь себя, мучаешь ребёнка? Возвращайся в Алма-Ату, до декрета поработаешь в камералке, - ей хотелось  поговорить, утешить,  но – не решалась. Несмотря на то, что они почти три месяца отработали бок, обок,  отношения из рабочих, не перешли в доверительные, что тяготило Шуру изрядно.

 Не только тяготило, но и тревожило. Каждое утро они расходились по своим рабочим маршрутам. На день приходился десяток и больше, километров по лесу. Такие нагрузки - для беременной? И хоть бы раз, возвращаясь вечером в табор, Татьяна дала понять, как ей трудно. Умывалась, переодевалась и вместе с Шурой готовила ужин. Правда, у костра, после ужина не засиживалась, уходила к себе в палатку.

                    И в этот раз отделалась от разговора:
       -Шура, у меня всё хорошо, не волнуйтесь.
      

             «Как панцирь, надела на себя», - досадовала Шура. В другой ситуации она поговорила бы с начальником партии. Но  – в другой. Вся партия с недоумением наблюдала за Артёмом. В этот сезон его, словно, подменили –  проедет по таборам, развезёт заказанные продукты, проверит работу, примет наряды  и – никаких посиделок  у костра,  а тем более - за полночь с любителями покера. Забыли уже, когда последний анекдот от него слышали.

Анекдоты Артём коллекционировал со всей серьёзностью, не одну записную книжку заполнил ими. Титульные листы книжек, на случай утери,  заполнял тщательно – фамилия, имя, отчество, адрес и номер телефона.  Казалось, что его память вмещает все анекдоты,  когда-либо услышанные. По крайней мере, в шуточных состязаниях  со всевозможными переходами по темам, равных ему не было – всегда выходил победителем. Как и в покере - феноменальная память и умение мгновенно просчитывать все возможные варианты и комбинации карт, приводили новичков в восторг, а старых партнёров в досаду и, как бы, не досадовали, а игра с ним всегда была праздником. У него пытались научиться искусству блефа, но как можно научиться тому, что находилось за гранью фола. Для этого нужно одно – характер и… опять же  точное  и мгновенное  определение  психологического портрета партнёра.  Не многим   дано.

Артём Богданович был признанным лидером, не потому что начальник, а – таким и был. Попасть к нему – большая удача. И, попав, добровольно не уходили, если только обстоятельства не вмешивались. Работу организовывал чётко, без  простоев на переездах.  Таксаторские стоянки - по «человеческому фактору». Если таксаторы семейные,  с детьми «кочуют»,  снимал для таких  квартиры в посёлках – поближе  к цивилизации: молоку, свежим овощам-фруктам.  К тому же,  няню для детей в посёлке  найти не сложно. И продукты, несмотря на дефицит, умел достать для своих  самые лучшие. Кажется, на всех базах были кладовщицы, не устоявшие перед  чарами его взгляда и улыбки. Никогда партию не лихорадило от склок и раздоров, а работу ниже пятёрки, не оценивала самая строгая проверка, потому и зарплаты, и премии были  выше средних  по предприятию.

И, вдруг, какая-то пигалица, как окрестили её соратники по партии, словно околдовала Артёма. «Чем?», - недоумевали.  «Зачем?», - недоумевали, ещё пуще, если сама, кроме работы и своих наставников, ничего и никого не замечает. Женская часть партии  пришла к выводу, что это кара за былые подвиги.

Помутнение рассудка ли, или действительно расплата, но сочувствовали Артёму все. Деликатно - ни словом, ни намёком. По этой причине и не могла Шура сказать  начальнику партии о своей догадке. Очень  щекотливой получилась ситуация. Подумала так: «Не слепой же он. Неделя, другая и сам всё увидит. Острее шила – не утаишь». Но с мужем поделилась:
-Гена, ты ничего не замечаешь? Татьяна-то у нас… беременная. Скрывает, глупая девчонка. Похоже, собирается до конца полевой сезон отработать – без декретного отпуска.  Ей и сейчас тяжело, а – осенью?! Дожди пойдут, ночи холодные – сама застудится и ребёнка погубит. Тут ещё Артём… ну, не наваждение ли?! Сколько лет вместе работаем! Вроде, никогда такого не было с ним. Я, грешным делом, думала, что так и пропорхает всю жизнь мотыльком, не остепенится. И надо же, как она его зацепила! Главное-то, зацепить, зацепила, а сама даже не замечает: «Артём Богданович, Артём Богданович», - передразнила, подстроившись под нежный голос Татьяны, - а  Артём Богданович скоро уже мурлыкать начнёт, как котёнок.
-Шура, а ты уверена, что она в положении? Точно? Я ничего не заметил.
-Вот-вот! У Вас, мужиков, глаза странно устроены. Вдаль только глядят, а что рядом – не видят.

Шуру мучила этическая сторона, а Геннадий решил, что здоровье Татьяны и жизнь  малыша важнее. С этикой, так ли, этак ли, уладится, а случись чего здесь, у чёрта на куличках, помочь  будет невозможно и тогда, уж, точно, ничего не уладится. При первой же встрече с Артёмом, рассказал  о  разговоре с Шурой.

Вскоре начальник партии приехал к ним в табор. Привёз почту, продукты и объявил, что должен сделать внеплановую ревизию таксации молодого специалиста, то есть – Татьяны. Ревизия - дело волнительное, но пуще опасалась, что Шура поделилась своей догадкой с начальником, и он отправит её в Алма-Ату, камеральничать. За половину сезона ещё не заработано достаточно денег, чтобы и малышу купить необходимое, и на предстоящий   безработный год отложить.

Опасения оказались не напрасными – Артём Богданович действительно был в курсе её положения. Но, то, о чём он заговорил, оказалось  неожиданностью:
-Татьяна,  не хотел, спешить с признанием, что люблю тебя.  Кажется,  никогда ещё так не волновался.   Люблю так, что мне безразлично всё, что – позади. И теперь, когда  узнал о твоей беременности, хочу только одного, чтобы малыш родился моим сыном или… дочкой. Только потому мне пришлось, поспешить – времени у нас не очень много в запасе. Правильно понимаю? Не спеши с ответом. Пара-тройка месяцев есть? Тебе их будет достаточно для решения. Если – о любви, то моей хватит для нас  обоих… троих, - поправился на ходу – ну, вот, главное сказал, теперь – о второстепенном. Возможно, тебе наговорят обо мне, или уже наговорили, неважно, всяких глупостей. Возможно, что  – не глупости. Всё так и есть, вернее, было. Было и останется в прошлом. Для тебя я стану верным мужем. Верь мне.
       И, пожалуйста, не упорствуй  в решении, доработать полевой сезон. Не реально  и опасно. Причины – понимаю, но они не существенны. Если  не обопрёшься на моё плечо сейчас, я буду ждать и не оставлю тебя без своей поддержки.

Так неожиданно для Татьяны «утряслась»  жизнь – её и сына, наречённого Богданом Артёмовичем. За семь лет, прожитых с Артёмом, она ни разу не пожалела о принятом впопыхах решении, как, впрочем, и Артём. 

Если бы не вмешательство злого рока, который словно выжидал удобного момента, подставить подножку счастливым людям.

Впервые за семь лет у Татьяны и Артёма не совпали отпуска, и ей пришлось одной ехать к родителям, чтобы оставить у них до осени Богдана. Осенью  он пойдёт в первый класс, так пусть последнее вольное лето бабушка с дедушкой побалуют его. Тем более, что на предстоящий  полевой сезон им выпали лесхозы Кзыл-Ординской области: жара, безводье, пески с саксаульниками.

Артём  не мог найти себе места по вечерам в пустой квартире. Не нашёл ничего лучшего, как потаксовать. Особой нужды в деньгах не было, но и лишними – не бывают. И, не столько ради заработка, как – не оставаться одному.

В один из вечеров стоял у вокзала, в ожидании ташкентского поезда. Поезд подошёл, от вереницы людей отделились двое  мужчин и сели в его машину.
-Заря Востока, шеф.
-Заря Востока, так – Заря Востока,  - назвал цену. Посёлок окраинный, ехать через весь город.
  -Хорошо, идёт.

Мужчины уселись на заднем сидении, изредка переговариваясь друг с другом. В совершенстве казахского Артём не знал, но понимал многое. Из коротких реплик понял - едут на игру, но не уверены, что соберётся вся их компания. Что игроки серьёзные, понял сразу, и… что-то ёкнуло внутри.

Пассажиры, расплатившись, пригласили зайти в дом, выпить чая. Артём никуда не спешил, эта поездка была последней, поэтому, не заставляя себя упрашивать, легко согласился. К тому же, то, что ёкнуло внутри, не давало покоя,  предвещая, что, может быть, ему удастся,  поразмяться среди серьёзных игроков.

Бесшумными тенями сновали по дому женщины, накрывая на стол. Безмолвно взяли у него куртку, ботинки и подали мягкие тапочки. Так же легко, как и на приглашение на чай, Артём согласился  на игру. Перешли в другую комнату, уселись за большой круглый стол. Денег, на начало игры, было достаточно, а там, как повезёт, решил   для себя.

Не везло. Он не нервничал, присматривался к партнёрам. Их бронзовые, с приподнятыми скулами лица, были непроницаемы: «Да, это не полевые посиделки», - подумалось Артёму, который и за непроницаемостью сумел разглядеть их довольство партнёром-лохом - «ещё не вечер, ещё не вечер, и вы совсем не знаете меня», - импровизировал он про себя. Проигрыш составлял уже гораздо больше того, что было у него  изначально, а карты не шли,  и ему не удавалось, составить  не только сильную комбинацию - и  самую слабую, но дающую надежду, отыграться. Не оставалось ничего, как идти на блеф. Сработало. Он отыгрался. На лицах партнёров проступили досада и азарт, а к Артёму пришла спокойная уверенность и вместе с ней – везение. Карты пошли к тому, кто их заслуживал. 

Хозяин дома решил закончить партию, сославшись на то, что женщины снова накрыли стол к чаю. Вроде, ничего не изменилось в поведении хозяев, но Артём уловил витавшую около него тревогу – с таким выигрышем не отпустят по добру, по здорову. По оброненной вполголоса  реплике понял, что после чая предстоит новая партия. И не ошибся – его снова пригласили на игру… без права отказаться.

Удача не изменила Артёму – его комбинации были самыми сильными, словно потусторонняя сила составляла их, без вмешательства человека. Новый выигрыш и ставки лежали на столе, когда Артём поднялся: «Я  на минуточку выйду». Никто не среагировал на невинное желание. Спустя пару минут, поднялся хозяин, чтобы выйти, проверить, куда направился гость. Он поздно спохватился – увидел лишь свет отъезжающей машины.

Без куртки, в чужих тапочках Артём выжимал из машины предел, на который она была способна. Выехав на широкую и пустынную в такой поздний час - Ташкентскую, он выдохнул, кажется, в первый раз. Выдохнул и замер на вдохе – в кармане оставленной им куртки не осталось ничего ценного, кроме… записной книжки с анекдотами,  на титульном листе которой аккуратным почерком были написаны: фамилия, имя, отчество, домашний адрес и телефон.



33 Княжеские забавы
Ольга Постникова
«Князь встречал гостей в жёлтой зале. Каждого приветствовал соответственно: одного – радостно и дружелюбно, другого – вежливо и отчуждённо, третьего – снисходительно, давая понять, что приглашение – честь великая. На князе был голубой парчовый кафтан, на груди ослепительно-белое жабо. На кафтане в два ряда крупные, с орех, бриллиантовые пуговицы, на ногах, обтянутые белыми чулками, чёрные туфли с пряжками, усыпанными мелкими бриллиантами.
На середину залы вышел обер-церемониймейстер, стукнул  об пол три раза жезлом, нараспев возвестил:
-Его сиятельство приглашает дорогих гостей оказать ему честь – откушать.
На хорах заиграла музыка, и гости последовали за князем в столовую, где расселись за большим, на сто кувертов, столом. Захлопали пробки откупориваемых бутылок с заморскими винами. Лакеи стали подавать  блюда с кушаньями.
Оркестр играл, не умолкая. Лакеи подливали вина. На десерт в высоких саксонских вазах были поданы выращенные в собственной оранжерее абрикосы и апельсины.
После обеда гости прошли в полукруглую залу. По стенам, почти во всю их длину, стояли обитые сафьяном диваны и мягкие стулья на позолоченных ножках, таких тонких и изящных, что гости потучнее садились на них с большой опаской – не сломать бы.
Князь мельком посмотрел на церемонийместера, тот – на хоры, кивнув головой. Капельмейстер сделал знак, оркестр заиграл полонез. Князь подал руку молоденькой губернаторше, и по зале пошли в медленном  танце пары. Полонез сменился вальсом, вальс – мазуркой. А в котильоне, князь неосторожно задел рукавом по;лу кафтана. На паркет с лёгким стуком упала оторвавшаяся бриллиантовая пуговица…»

Глеб Борисович Крякин проснулся, от участившегося ритма своего сердца. Первым, инстинктивным, движением было – поднять оторванную пуговицу. Даже при его богатстве, негоже бриллиантами разбрасываться. Скосив глаза на идеально вылизанный паркет и не обнаружив пуговицы, стал потихоньку отходить от чувств, овладевших им во время танца с молоденькой и  хо-о-рошенькой до умопомрачения губернаторшей.
Переведя взгляд, передёрнулся от отвращения:
-Что за рожа?!  А вечером показалась премиленькой. Снова перебрал  лишку.
Не церемонясь, растолкал похрапывающую особу:
-Просыпайся.   Я распоряжусь,  тебя отвезут.
В совершенно дурном расположении духа Глеб  Борисович вышел из опочивальни.
С тех пор, как, словно по графику,  стали сниться странные сны, его раздражала явь. И дом, который ещё недавно был гордостью, раздражал. На ум приходило только одно слово – новодел. Всё – новодел: убранство, парк, лелеемый бригадой садовников – дармоедов. Изюминки нет. Всё, как у всех, достигших его состояния. Даже и у - не достигших.
 Эти вызывали ещё большее раздражение.  Чернь, которую знатные особы дальше  лакейской не допускали  и, которой дозволено было лишь по;лу кафтана облобызать, теперь протягивали, как ровне, руку. Надо  скрывать отвращение, жать, улыбаясь ослепительной улыбкой. Он не достиг пока того положения, когда можно  расставить всех по ранжиру. Мелкими шажками шёл он к заветной цели. 
Шажки – мелкие, но затраты! Впрочем, что о затратах.  Кажется, говорить о них - моветон.
Теперь Глеб Борисович старался соответствовать имиджу комильфо во всём, даже в речи, что было самым трудным. Время первоначального накопления не сдавало позиций. За жаргон, прорывавшийся то и дело в речь, Глеб Борисович не щадил своих губ, бил по ним нещадно, когда оставался один, а  на людях – или делал вид,  что это шутка, или выруливал, по ходу заменяя слоги, приставки, суффиксы. Второе нравилось больше, потому что первое грозило перейти в стойкую привычку. Как произошло с одним из  визави  в  дебатах. Мало того, что от его экспрессии у нормальных людей глаза к переносице сводило, так он ещё и ежеминутно теребил себя за нос. Дань вредной привычке – ковырять в носу? Или привычка ещё вреднее – поро;к?
Приходилось терпеть дурно воспитанных, мириться с унизительной, как собачья, кличкой – олигарх. В ней и – олигофрен, и – Аристарх, соседский, безобразного вида и поведения, пёс. 
 Держать себя в руках, когда со всех сторон визжали:  «Обворовали, развалили, разграбили, пустили по миру народ».
 Чего   развалил?  Ни ухом, ни ры…, пардон – ни сном, ни духом. 
С начала его политической активности прошло всего - ничего, каких-то пять лет, а число сторонников выросло до двух десятков. И каких сторонников! Суперстары, у каждой  – тысячи фанатов, которые вслед за своими кумирами станут его избирателями! Если так пойдёт и дальше, то через пару-тройку  сроков, упаси Бог – не тюремных, можно рассчитывать на пост первого лица государства российского и тогда… тогда, держись все. Но пока  мечты о титуле – гнать из яви. Подальше, куда не заглянет никто – в ночные сновидения.
А вот основательно заняться явью нужно. Перво - наперво,  обустроить жильё. Этот, словно, из конструктора собранный особняк, из окон которого обозреваются такие же - известное дело, для княжеской особы не годится. И понатыкано их тут! Определённо, нужен дворец. 
Конечно, неплохо бы в первопрестольной, или, на худой конец, в Петербурге… опоздал, ничего с этим не поделать. Когда можно было отхватить – капитал не позволял, а теперь – поезд ушёл. Времена сложные наступили для состоятельного люда.
Но, как говорят, нет худа без добра. В провинции, в уединении, оно и лучше.  И человек верный, кому можно поручить, подобрать достойный вариант,  есть. Куда, уж, вернее – сестра родная.  Эта из семьи не вынесет. 
Не откладывая дела в долгий ящик, Глеб Борисович позвонил сестре:
-Ирина, как  у тебя  со временем? Можешь сегодня приехать ко мне на обед?
-Здравствуй, Глеб. Ну, и манеры! Ты, как всегда, забываешь самое главное – поздороваться.  Что за неотложное дело? До воскресения подождать не можешь? У нас, вроде, по воскресным дням семейные обеды?
- Ириша, в воскресение не удастся поговорить. Ты приедешь со своим  семейством. Родители будут. Ты же знаешь нашу маман. На серьёзный разговор в её присутствии рассчитывать не приходится.
-Хорошо, я постараюсь выкроить час-другой.

Когда Глеб Борисович стал рассказывать сестре содержание своих таинственных снов, у той округлились глаза:
-Глеб, я доктор исторических наук. Сновидениями  не занимаюсь. Тебе – к гадалке надо, или – к экстрасенсу. И с каких это пор ты стал придавать такое значение снам. Нервы поизносились? Я  предупреждала, не нужно было в политику лезть. Зачем она, когда  ты достиг всего, о чём можно только мечтать.
-Ир, не перебивай. Это  не сны, это другая жизнь, которая открывается мне. 
-А   чем я могу помочь?
-В том-то и дело, что кроме тебя, я не могу доверить никому. Ты должна покопаться в архивах. Сама понимаешь, как сбивчивы сны, поэтому точного местонахождения дворца указать не могу - только контурно. Он должен располагаться на высоком берегу реки. Рядом с дворцом – парк и роща.

-Ты понимаешь, что даешь мне задание, похожее на бессмысленные поиски иголки в стоге сена.
-Ириш, а ты понимаешь, что если бы были варианты, я не обратился бы к тебе?


Озадачив сестру поиском дворца его снов, Глеб Борисович не рассчитывал на скорый результат. И был удивлён, когда сестра позвонила уже на следующий день:
-Глеб, кажется, я нашла то, что нужно.  Сейчас приеду и привезу всё, что удалось найти – описание, фотографии.

«Двадцать тысяч десятин диких земель, при слиянии речек Хопра и Сердобы, в Саратовской губернии, были пожалованы Борису Ивановичу Куракину Петром I, свояком по первой жене Евдокии Лопухиной. Пожалованы не по родству, а за особые заслуги на государевой службе: военной, дипломатической, а под конец жизни - литературной. Автором первой исторической  книги  о Петре I «Гистория царя Петра Алексеевича» был Борис Иванович Куракин.
По распоряжению Бориса Ивановича жалованные земли были заселены крепостными крестьянами из суздальских поместий. По его же приказу в селе выстроили деревянную церковь с приделом в честь Бориса и Глеба. И село стало именоваться Борисоглебским.
В 1717 году на село напали ногайцы и разорили его, многих людей побили. В уцелевших числилось двенадцать душ мужского и шестнадцать душ женского пола. Сын князя Бориса Ивановича – Александр Борисович переселил в Борисоглебское несколько десятков крепостных семей из московского, суздальского и засурского поместий. Мужики обжились, поставили деревянные избы, построили бревенчатый барский дом – большой, неуклюжий, какие строились в то время. На этом княжеское участие в обустройстве села закончилось почти до конца восемнадцатого века.
 В 1782 году правнук петровского вельможи князь Александр, с детства воспитывавшийся  в роскоши  и выросший вместе с цесаревичем Павлом, был удалён от двора. Богатство, знатность и влиятельное родство – всё оказалось ничтожным, перед гневом Екатерины II.   Опальный князь Куракин был вынужден покинуть Петербург  и провести в саратовской глуши четырнадцать лет.
Село, князь Александр, переименовал в Надеждино. «Сие прозвание изображало мысли, утешительно в то время его занимавшие». Долгие годы опалы он тешил себя надеждой вернуться в Петербург.
За неимением других дел Александр Борисович возвёл на берегу Сердобы  роскошный дворцовый ансамбль, спроектированный итальянским зодчим Джакомо Кваренги. 
Грандиозный трёхэтажный дворец, окружённый каменной оградой и двумя полукруглыми флигелями. К торцам флигелей были пристроены прямоугольные корпуса, образовывая две подковы, которые составляли парадный двор с воротами – въездами.
У каждой из восьмидесяти комнат дворца было своё назначение: кабинеты, библиотека, спальные комнаты, гостиные с белой мебелью и зеркалами, украшенные изделиями из бронзы,  французского фарфора, богемского стекла. Музыкальный зал, столовая с хорами. У князя  Куракина было два оркестра, певцы, театральная и балетная труппы, живописцы, набранные из крепостных. В художественной галерее – богатое собрание гобеленов, гравюр, скульптур, ваз, картин русских и западных художников.

Винокуренный завод и суконная фабрика бриллиантового князя приумножали несметные богатства. В намерениях было даже дать вольную крестьянам Надеждино, но… намерения остались только намерениями.

Павел I  вступил на престол,  князь был призван ко двору и осыпан милостями. Дипломатическая служба в Вене, затем в Париже не оставляла места для воспоминаний о великолепном  имении.
После смерти  князя, в 1818 году, надеждинский дворец  был наследован его племянниками».

Глеб Борисович Крякин, обескураженный услышанным,  сидел молча. «Нет, так не бывает. Не может быть такого. Всё о чём, рассказала сестра, я уже видел».
-Ёшкин кот,- опомнившись, сказал он. – Пардон, Ириша. Я хотел сказать, что  это  просто дежавю какое-то. Ты нашла то, что мне  было нужно. И, что удивительно, сколько совпадений! Борисоглебское! Ну, исконное название! Как будто под меня! А Куракин! Может, мы из этого рода? Потеряли, или специально одну буковку  стёрли, а вторую – заменили? Ничего страшного, мелочь, легко поправлю.
-Глеб! Это-то тебе зачем?
-Ирина, всё. Не вникай, пока – рано. За то, что сделала, отблагодарю, по княжески,- улыбнулся сестре Глеб Борисович.

Куракино, так переименовали село, увековечив фамилию князя, готовилось к приезду олигарха, согласно циркулярам, присланным из губернии в сельсовет. Не каждый день, и даже год, случается такое знаменательное событие в захолустье.
Сельсоветские сбились с ног, обходя домовладения - увещевали, стращали, приказывали, уговаривали. Окосить траву, убрать мусор Последнее было почти невыполнимым, поскольку – не город. Ни мусорных баков, ни мусоровозов в селе отродясь не было. Ну, хоть, с глаз долой куда-нибудь… на зады, что ли.
Ещё хуже обстояло дело с заборами. Их надлежало покрасить, желательно, в один цвет, исключая  голубой. Почему-то это было указано в одном из циркуляров. Над этим пунктом ломалась не одна голова. Догадки были, но – догадки. Хозяева, у которых заборы уже были окрашены,  именно в голубой цвет, наотрез отказались перекрашивать. Да, в магазине и не было другой краски, кроме голубой. Неловко получилось с заборами. Даже на центральной улице не удалось исполнить указание начальства.
И сельсоветские, и остальные жители думали-гадали, чего потерял олигарх в их тьме тараканьей. Село – захиревшее, никаких достопримечательностей. Может, хочет спиртзавод прикупить? Неплохо бы, когда так. В последнее время он больше простаивает, чем работает. А, кроме спиртзавода и пристроиться к работе в селе больше некуда. Ну, если только в дом-интернат. Но там все на своих местах, новых работников не требуется.

Наконец, на центральной улице показался кортеж из блестящих лимузинов. Народ высыпал на улицу, провожая взглядами вереницу машин. Местный дурачок Колюня выскочил из дома с маленьким красным флажком и размахивал им, что-то громко мыча. Он-то как раз и попал в поле зрения высокой особы – Крякина.
-Что это?
-Вас встречают, Глеб Борисович. Народ дикой, никакого зрелища не видят.
«Какая варварская земля, какой народ» - с горечью подумал Крякин, удобнее устраиваясь на сиденье. Разбитая дорога донельзя утомила его.
От полуразрушенной церкви кортеж машин повернул к дворцу.

Дворец, хотя и тоже, как церковь, полуразрушенный – крепость неприступная: окружённый каменной оградой, длинными флигелями, с высокими башнями, арочными воротами с восточной и западной стороны,- высился на крутом берегу Сердобы, а вокруг, насколько хватало глаз, лежали луга, окаймлённые красивой извилистой  рекой. Дальше, за лугами, стоял густой зелёный лес. Позади дворца – тенистая дубрава.
Крякин, в волнении сердечном,  вышел из машины и ступил на выщербленную дорожку места обетованного. Время было предобеденное. По двору шли вереницей  странные создания в затёртых серых халатах. У каждого в руках миски. На его недоумённый взгляд и вырвавшийся непроизвольный возглас:
-Что, за пер…соны,- кто-то из чиновников сказал:
-Это местный контингент. Во флигелях – психоневрологический диспансер, так это – опекаемые. На обед пошли. Столовую для них построили за оградой. Вы не опасайтесь, они тихие. Буйные в отдельном корпусе, их не выпускают.
Грязные, обшарпанные флигеля, чахлые деревья, заросшие бурьяном клумбы, чудом сохранившиеся, жалкие остатки от скульптурного ансамбля. Зрелище предстало печальное. Не менее печальным было и зрелище полуразрушенного дворца – ничего не осталось от роскошного убранства – лишь величественная парадная лестница и анфилады комнат.
Побродить, как мечталось, по дворцу, Крякину не удалось – небезопасно и грязно.   Делегация направилась в  дубраву. Вековые дубы отбрасывали длинную тень, и в самый знойный день в парке было прохладно.
От былого великолепия почти ничего не осталось, если не  деревья, конечно. Не было уже ни затейливых домиков, ни струящихся фонтанов, ни скульптур. Аллеи, когда-то разрезавшие парк семью лучами, едва угадывались сквозь разросшийся, давно не убиравшийся, подрост и подлесок. Точная копия, в миниатюре, Павловского парка служила выпасом для местного скота. Там и сям паслись привязанные к колышкам телята, козы. Свободными стадами бродили овцы.
Высокий губернский начальник бросал красноречивые взгляды на председателя сельсовета. А тот ходил, вжав голову в плечи – в циркуляре было и указание насчёт скотины в парке. Запретить местному населению использовать территорию парка, охраняемого государством культурного наследия, под выпас скота. Теперь, жди грозы. А что он мог поделать, несчастный председатель нищего сельсовета? Скотину конфисковывать? Прав на это нет. Хозяев розгами пороть? Кто бы позволил и дался? Не старые времена.
Но в настроении Крякина произошёл резкий перелом. Сам дворец привёл его в уныние – дел непочатый край. И… возможно ли восстановить? В парке – пришла уверенность, нет ничего невозможного. На него словно спустилась благодать. Хотелось бродить и бродить, забыв обо всём, что было и предаваться мечтам.

Мечты – мечтами, а дел, действительно, было невпроворот. Но для дел у него был целый штат бездельников, как он называл своих служащих. Не такими, уж, и бездельниками они оказались, если в самый короткий срок сумели оформить купчую на дворцовый ансамбль. Вместе с культурным наследием, охраняемым государством - парком.
Помчались по губернии  машины, развозя несчастных «опекаемых» по домам престарелых, психоневрологическим диспансерам. Уплотняя доне;льзя  «коренное» население. 
Высвободившаяся рабочая сила – врачи, медсёстры, санитарки и санитары, и ещё целый взвод хозяйственного блока оказались не у дел и пополнили,  без того плотные  ряды  безработных.
Пытались в губернии всучить, в нагрузку к сделке, спиртзавод, не то, чтобы на ладан дышащий - закатившийся в предсмертных судорогах.  Но про себя Крякин подумал:
-Вот ужо, как разгребусь с дворцом и парком.
Вслух же обещал подумать.

До дворца руки у него так и не дошли. Опустевший окончательно и навечно дворцовый ансамбль, разрушался, нарушая тишину окрестностей, глухим стуком вываливающихся из стен кирпичей.
В реликтовом парке, по – прежнему, пасётся скотина. Хотя,  с недельку, после нагоняя председателю совета, её водили куда-то в другое место. Но далековато -  вернули на прежний выпас. 

Крякину, то ли сны перестали сниться, то ли веселее забавы подвернулись. С тех пор он ни разу не появился в своих новоприобретённых владениях. Может ещё – ужо?
 Не сбываются слова князя Александра Борисовича Куракина: «Если не удастся мне сим домом пользоваться и в нём  жить, пусть же останется он здешнему месту прочным украшением».
Украшение обернулось… укором



34 Я Писатель, я люблю писать. Памяти Мастера
Любовь Сушко
ВРЕДНЫЕ ОПЫТЫ ПРОФЕССОРА ПРЕОБРАЖЕНСКОГО

Однажды весенним утром я села перед монитором,
чтобы написать вот этот рассказ, и  только когда
он был написан легко и бысто, вспомнила о том,
что на календаре 10 марта - тот самый день... не потому ли так легко писалось?


В доме  профессора горела только одна лампа - зеленая, когда со своей рукописью появился Шариков.

Из-за пояса его торчал револьвер, но руки пока были заняты бумагами, только ведь это пока, а что будет дальше? Ведь  еще буржуазный писатель Чехов  сказал, что если на сцене есть ружье, то оно обязательно должно выстрелить.
- Папашка, я хочу быть писателем, - с ходу без всяких церемоний заявил он и остановился надутым от важности и значимости момента.

Профессор встрепенулся и усмехнулся.
- Это с какого перепою,  любезный мой друг, других дел более важных нет больше в бедной стране нашей, только писательство и осталось?
- Ты не хами мне, сказал, хочу, значит, хочу, - Шариков заводился, речи профессора всегда сначала ставили его в тупик, а потом приводили в страшную ярость.

Любой видящий да разглядит – он был страшен.  Но собеседник его казался невозмутимым.
- И я так понимаю, должен тебе в том помочь.
Профессор не заметил, как перешел на «ты», волнение становилось  очень сильным. Такую вольность он позволял себе крайней редко, только в исключительных случаях. Но похоже, что   это такой случай и был. Каждый ли день мы присутствуем при рождении нового писателя, да еще такого?
- А то кто же, ты меня породил….
Полиграф  оборвал свою речь, понимая, что финал фразы может подсказать профессору неверный ход мыслей.
Но тот глубоко  задумался и не следил за его уникальными по своей сути и очень новыми по содержанию  фразами.

- Писателем, говорите, любезный.
- А то, как, буду учить народ, что делать он должен, чего нет, а если посмеет ослушаться, тогда по-другому говорить с ним начнем.

И снова оборвал свою содержательную речь Шариков. Он  хорошо помнил о том случае, когда эта парочка магов и докторишек   чуть не схватила и не потащила его обратно на операционный стол, чтобы собаку из него сотворить.

 Тогда бы все печально под их ножом и закончилось. Не на того нарвались, господа ученые,  он вырвался, удрал, а потом еще долго гавкал во всех важных учреждениях о той беде и безобразии, которая с ним чуть не приключилась в профессорском доме. Требовал, чтобы его защитили от профессорского произвола, личную охрану к нему приставили, и вообще разобрались с тем, что там творится.

Его слушали не внимательно, но слушали, до того момента, пока не узнавали имя обидчика и не вспоминали, сколько у профессора высокопоставленных знакомых,  и как он сам остроумен и неповторим. Связываться с ним  желания  не возникло ни у одного из  хотя и  не умных, но осторожных чиновников. Осмотрительности и осторожности  у них не отнимешь, они держали носы по ветру, потому пока и не слетели со своих высоких  постов.
 
Но было и другое соображение - самое главное, если в своих вредных опытах профессор добьется успеха, то и им это может пригодиться, старость  настигает рано или поздно всех, кто до нее сумеет дожить, конечно. Но каждый из них был уверен, что сумеет, пробьется,  потому Шарикова отправляли подальше и повыше, и с интересом следили за тем, как он тявкал в тех местах, куда отправлялся по их указанию.  Хотя и там повторялось все то же самое – низы и верхи в данном случае веди себя одинаково.

 И помотавшись по разным учреждениям,  Полиграф  хотя и медленно,  но начал соображать, что так ничего не получится в борьбе с коварным профессором.

 Вот  тогда какой-то приблудный пес и подсказал ему, что можно писательством заняться, мол,  там все и выложишь на бумаге, чем ты не доволен, что с тобой творили.  В веках останутся творения, и потомки прочитают, каким гадом был профессор, и как он из собак людей, да еще и писателей, делал.
 
Шариков все хорошенько обдумал и решил, что идея хорошая, он обязательно станет писателем. Хотя  рекламу делать профессору - террористу и врагу народа, не стоило, но тот самый народ правду знать должен именно такую, как он ее понимал, и  не беда, если понимает своеобразно, главное быть красноречивым и убедительным, да опередить всех конкурентов.

Хотя  мозгов у Шарикова была не много, а писательского  таланта вообще никого, только он на этом не сильно  зацикливался.

Того, что есть  в самый раз хватит, решил новоиспеченный писатель. С мозгами и талантами как раз проблем всегда больше, и уж точно никуда не пробьешься.

 И хотя он понятия не имел о комедии дворянского писателя, но своим умом до того же самого дошел, и при этом был собой очень даже доволен. В России всегда было горе от ума, горе уму, а его отсутствие должно подарить ему счастье, если следовать логике.

Шариков смутно представлял себе, сколько у него конкурентов на писательской ниве.  Но, прихватив с собой револьвер и запас веских аргументов, он все-таки решил отправиться к профессору. Знакомых у него много, вот и пусть заставит кого-нибудь из старцев вступительное слово к труду его гениальному написать, а когда имя то самое они узрят, то и решат, что он гений, а там и премию подкинут, и поведут дальше к вершинам славы и успеха, сами не захотят – заставить можно.

Мечты –мечты, в чем ваша сладость, так кажется, напевал папашка, когда творил свои чудесные операции.

- Писателем, значит, - вернулся  Шариков к реальности, когда голос профессора снова услышал.
- Писателем, - как эхо, повторил он и самодовольно усмехнулся.
 - Еще Пастернак и Ахматова живы, но у нас  уже есть писатель Полиграф Полиграфович Шариков, чудненько, господа-товарищи. Как же я сам раньше до этого не дошел, хорошо хоть  подсказали, догадливый вы мой. А может,  с указания Швондера решили этим делом занятья?

Профессор ухмыльнулся, вспомнив недавнее вторжение представителей местной власти в ее жилище.

Шариков двинулся вперед, остановить  Верку Сердючку тех дней было так же трудно, как и нынче, хотя масштабы не те, и занавес уже был железным, но все-таки, наглости и нахрапистости у них хватало всегда, а не сам ли он ее и сотворил – эту особь без всяких зачатков совести и культуры?

- Нет, профессор,- взревела особь вроде бы мужского полу.
- Что нет, голубчик, пока я вникал в ваши идеи, вы уже передумали становиться писателем? – облегченно вздохнул профессор.
- Еще чего,  фамилия у меня будет другая и имя тоже, я псевдо, как его возьму, как у всех приличных писателей.

В бездонных глазах профессора, наполненных вековой  печалью, появился ужас, соображал он рядом с Шариковым медленнее, чем обычно, но все-таки соображал.

- Я надеюсь, что вы не думаете,  милостивый сударь….
- Думаю, я возьму вашу фамилию, а чо, звучит она неплохо, говорящая фамилия, можно сказать. И то, если подумать, писатель - это тот, который мир меняет - преображает, а если кто не согласиться меняться, у нас другое оружие найдется, к перу мы еще и штык приравняем.

Полиграф вошел в экстаз и перестал контролировать свои революционные речи, совсем страх потерял, пес этакий.
Профессор схватился за голову, потому он и не видел как в полутемную комнату медленно и неслышно вошел доктор Борменталь.

Зина, случайно подслушав  начало разговора, бросилась за ним, и доктор, услышав  финал уникальной беседы,  понял, что не должен промахнуться на этот раз. Если они не вернут Шарикову его прежнее лицо, вернее морду, то пострадают не только те несчастные, с которыми он расправится физически, но и много больше невинного народа. Это мировая катастрофа, сотворенная их руками,  и доктор решил спасти мир.

«Мы тебя породили, мы тебя»…- мелькнуло в его сознании.
Пробирался он в полумраке очень осторожно, только что-то все-таки скрипнуло под ногами, Шариков был теперь если не умнее, то значительно  опытнее и осмотрительнее. Он  стремительно  сиганул в распахнутое окно и исчез в темноте.

Профессор очнулся, беспомощно  взглянув на своего помощника.
- И что же нам теперь делать, голубчик, когда мы с вами  нового писателя в мир  выпустили?

На глазах у старика появились слезы, он казался немощным и беспомощным.
- Право, не знаю, профессор, но думаю, что нам его не поймать теперь, вряд ли мы сможем догнать его, а сам  он сюда точно не вернется, хотя  вы мозгами его не наградили, дорогой Филипп Филиппович, но уж звериного-то чутья хоть отбавляй.
- Теперь я понимаю, насколько вредоносны мои опыты, да что после драки кулаками махать, - сокрушался профессор, в тот момент он казался безутешным страдальцем.
- Ничего, профессор, собак много, критиков наделаем, как-нибудь образуется.

Шутил ли его помощник, говорил ли серьезно, как тут разобрать. Но есть ли у них другой выход, чтобы остановить Шарикова, говорят, страшнее критика зверя нет.

Профессор молчал, он думал о том, стоит ли еще и критиков творить, но когда услышал тявканье, визг и лай издалека, то понял, что не обойтись без этого, если сказал «а» надо говорить и «б». А те, которые есть, с их писателем они просто никак не справятся, нужны новые, такие же наглые и напористые, готовые к штыку приравнять перо и в переносном и в прямом смысле.

И проникнувшись важностью момента, засучил рукава профессор и принялся за  свое вредное дело, а что ему еще оставалось, когда такая промашка вышла,  и он такого  писателя сотворил по страшному и  непростительному  легкомыслию.

 На Первом  съезде писателей Шариков выступал с речью, сопровождавшейся бурными и продолжительными аплодисментами,  его похвалили даже. Сам Горький  отметил, что появилась новая писательская прослойка, хотя и мозгов у них маловато, и иногда тявкают громко, а то и кусаются вовсе,  зато политику партии и правительства понимают правильно, а это самое главное, далеко они пойдут, очень далеко, нет в том сомнений.

Доктор Борменталь, принес новую газету, в которой все это и было написано. Заплакал старый профессор, совсем, как Иван Царевич  у  камня, где три варианта судьбы написано было, а он выбрал самый худший, впрочем,  как всегда.

Да что делать, плачь, не плачь, детище его от всех собак оттявкается, любого покусает, а то и загрызет до смерти и фамилию не спросит.
И чтобы хоть как - то успокоить бедного профессора, и произнес доктор Борменталь:
- Не печальтесь, умоляю вас, дорогой профессор,  и в этом есть что-то хорошее и важное.
- А не подскажете что, любезный? -  поинтересовался профессор.
- Фамилию вашу он не взял все-таки.
- А какая же у него фамилия, - оживился профессор, слезы мгновенно  высохли  на его щеках.
- А пес его знает, не запомнил,  только не ваша точно, я проверял.
- Голубчик мой, вы уж как наш Шариков выражаться начали, я попросил бы вас,  любезный.
- Конечно, профессор, безусловно,  но Зина говорит, что если огурец бросить в рассол, то он все равно засолиться, - улыбнулся Борменталь.

- А знаете, чем мы с вами от Шарикова отличаемся, или как там его теперь называют, не будем мы солиться, не будем, мы еще посмотрим, кто кого.

И профессор вдруг оживился, в глазах его сверкнул игривый огонек, правда, он еще не знал главного, что из следующего его опыта уже Верка Сердючка вылупится, но многого еще не знал старый и неугомонный профессор.




35 Внутренний голос
Сергей Упоров 2
                                      ВНУТРЕННИЙ  ГОЛОС.
                                                         
                                            "Из года в год - так и идёт, всё происходит наоборот,
                           Крылья у нас за спиной так и не вырастают.
                                         Город в дымах, эта зима нас до весны сводит с ума,
                      Люди, как ангелы, здесь наяву не летают…»
                                                                              
                                                        Герман Витке.          

   Когда все вокруг тебя хвалят, так трудно понять, что ты просто бездарность. Что ты просто рифмоплёт, каких пруд пруди на бескрайних просторах Интернета. А главное: как поздно приходит это осознание.
 К Альберту оно пришло в тридцать шесть лет. И вот теперь,  он никак не мог понять, и никак не мог простить себе и окружающим, что пришло это осознание так поздно, и в тоже время так рано.
   Ах, если бы,  оно пришло на десять лет раньше!  В  тот момент, когда его начали печатать в различных литературных альманахах, и как молодого и подающего надежды поэта приглашали везде и всюду в их провинциальном, но всё-таки областном центре, тогда он мог бы ещё отказаться от всего, что занимало голову все эти десять лет. Напрасно занимало!
 А если бы это осознание пришло на десять лет позже? Тогда он уже не смог бы прочувствовать его до самого конца. Он не поверил бы сам себе, своим чувствам, и своему настойчивому внутреннему голосу, который  не раз толкал его в нужное время в нужное место, и так часто просто диктовал стихи, которые он только успевал записывать.
 Его стихи!
 Альберт  встал из-за стола, и прошёл по полутёмной  комнате, освещённой лишь светом настольной лампы и  экраном компьютера. Он и в полутьме прекрасно различал очертания книжного шкафа, и выстроившиеся на полке ряды книг. Вот эта, средняя полка, была заполнена сборниками его стихов.
 Нет, их было не так много, как казалось сейчас в темноте. Просто от каждого издания он оставлял себе пять или семь экземпляров. И он ещё до вчерашнего дня любил смотреть на эту полку, а теперь видел только белеющие ряды корешков. Они  были как годы проведённые и прошедшие зря! Впустую!
 Что ему теперь от них? Что ему от грамот и дипломов, развешенных на противоположной стене? Что ему от членского билета Союза писателей? Разве всё это может заменить ему сейчас всего лишь один живой голос? Голос, который был бы родным и близким. Таким, как голос умершей три года назад мамы.
 Как он жалел сейчас, что говорил с ней так мало! Он больше общался со своим внутренним голосом, с друзьями и товарищами поэтами, а теперь, когда его пронизывают мысли одна чернее другой, ему и поговорить-то оказалось не с кем. Не звонить же друзьям ночью?
 Альберт подошёл к окну и откинул тюлевую занавеску. Как и вчера, и два дня назад, за окном завывала вьюга, и перед замороженным стеклом, в отблеске уличных фонарей,  клубились вихрем большие  снежные космы.
 А в квартире было жарко, и Альберт чувствовал, как пот струится по телу, под тёплым домашним халатом. И даже ноги взмокли в  таких удобных и привычных домашних тапочках. А сама квартира, в которой ему всегда так хорошо писалось, и где он, согнувшись над столом, провёл  множество дней, сейчас казалась ему  пустынной и чужой. Даже враждебной!
 Если бы не вьюга и ночь, он оделся и пошёл бы,  куда глаза глядят. Побежал бы! Лишь бы не слышать свой внутренний голос, который второй день подряд, не диктовал стихи, а  настойчиво говорил ему о бесцельности всех прожитых дней, и о бездарности всего, что он успел написать.
 « Тогда зачем ты сам выдавал мне эти стихи?» - спрашивал у внутреннего голоса Альберт, но ответа не получал. Голос никогда не разговаривал с ним. Он просто говорил то, что хотел, или считал говорить нужным. Вот только раньше Альберт думал, что он говорит то, что нужно ему. Но в эти дни убедился, что это не так.
 «Блок умер в страшных страданиях, и в галлюцинациях, тоже не старым, - подумал Альберт, и внутри него всё похолодело, - он метался по квартире, со всклоченными волосами…».
 Но тут же внутренний голос напомнил ему, что он не Блок, и как тот не помечен талантом Всевышнего. А потому, ему Альберту Кольчугину бояться нечего. Но прежде чем Голос сказал это, пот уже залил всё лицо Альберта.
«Господи! Почему это произошло со мной? – напряжённо думал Альберт, - Чем я заслужил такое? Я никогда не был пьяницей, как многие мои коллеги,  и я всегда работал, кроме того, что писал стихи. Конечно, я выбрал себе работу, которая не мешала бы моему главному занятию – сочинению стихов. Но разве это большой грех? И если грех, то перед кем? Перед женой, которая ушла? Или перед  сыном, которого я вижу редко так, как они живут на другом конце города?».
 Жена ушла от него давно, не выдержав борьбы с ним и с его матерью. Она считала, что заработок оператора газовой котельной, это не те деньги, которые должен зарабатывать мужчина в такие трудные времена. Но убедить в этом ни его, ни свою свекровь,  не смогла.
 Альберт оглянулся на светящийся, на стене, циферблат часов. Было два часа и сорок минут. Утром рано вставать и заступать на сутки. А у него бессонница, и завтра он будет «совсем не в форме». Напарник Васютин, всегда мрачный с утра, опять будет ворчать, что он как «дохлая ворона», клюёт носом и засыпает на ходу. И если раньше Альберт воспринимал это просто и легко, то теперь ему было  неприятно об этом думать.
«Вот и правильно! – сказал внутренний голос, - Пора уже подумать о тех, кто тебя окружает. Они люди, а не рифмы, и их не переделаешь, и как буквы не переставишь местами. Они живут рядом с тобой, говорят с тобой, уважают, или злятся на тебя. А ты всё время думаешь о чём? О том, что не клеится какое-то окончание, или рифма не достаточно яркая и встречалась уже у кого-то из знакомых или даже знаменитых поэтов?».
 О Господи! Альберт заткнул уши ладонями, понимая, что это бесполезно. Он стал напряжённо думать о том, что нужно немедленно заснуть. И уже через несколько минут он лежал в кровати и накрылся с головой одеялом, хотя пот всё так же,  катился с него градом.
 И к своему счастью,  даже не успев подумать больше ничего крамольного для того, чтобы взбудоражить внутренний голос,  он быстро заснул.
 Ему снился сын Серёжка,  совсем ещё маленький, пятилетний. Он скакал в непроглядно-белом,  от яркого солнца, глубине пространства, на огромном бумажном коне, сделанном из  его,  Альберта,  книг, и весело смеясь, размахивал школьным портфелем,  из которого потоком сыпались огромные буквы и слога.
 Утром Альберт подскочил раньше звонка будильника и был на работе бодрым и стремительно перемещался весь день по просторному залу между огромными котлами и узкими трубами с манометрами.
- Ты чего? – спросил Васютин, ухватив его за рукав уже ближе к обеду.
- Вот! – Альберт, счастливо улыбаясь, вытащил из кармана сотенную бумажку, - Добавишь вечером мелочи на закуску?
- Премию дали за книжку? – ошарашено спросил Васютин, потирая небритую щёку.
- Не! К сыну хочу съездить. Как думаешь, пора?
- А-а! – скривился Васютин, и облегчённо вздохнув, полез в карман за сигаретами.
- Отгулы будешь просить?
- Нет!
- Так, где сын-то живёт?
- Да тут не далеко. Остановок шесть на автобусе.
- А-а! – лицо Васютина стало опять озадаченным, и он сунул пачку на место, в карман, - А чего же обмываем?
- Внутренний голос у меня пропал! – немного подумав, заикаясь, и опустив глаза в пол, признался Кольчугин.
- А-а! – радостно воскликнул Васютин, - Так это, святое дело! У меня, когда первый раз пропал – я неделю не протрезвлялся. Чуть с работы не выгнали. Хорошо появился, а то бы без работы остался. А теперь, я уже и не помню сколько раз он приходил и исчезал.
Васютин обнял испуганно глядящего на него Альберта своей огромной ручищей, и глядел ласково как ни когда.
- Я-то всегда знал, что ты парень хороший. Но вот в одиночку закладывать не стоит. Это уж я тебе говорю. От того и стишки эти у тебя. Его – голос-то - баловать нельзя. Как появился, сразу иди к людям. Люди, знаешь, всегда поддержат, и стакан одному не дадут опрокинуть. Он тогда и утихает…



36 Чужбина
Сергей Горбатых
   Я медленно спустился по лестнице с мраморными, стертыми от старости ступеньками в крошечный внутренний дворик. Сел на лавочку под пальмой и закурил. Это последние часы моего пребывания в Аргентине. Утром я улетаю в Россию. Глубокая ночь. Все обитатели семейного отеля спят. Я грустно усмехнулся- семейный отель... На самом деле приспособленный многокомнатный старый дом под арендуемую старую квартиру. На втором этаже пять комнат, общая кухня с одной газовой плитой, туалет и душевая. На первом этаже семь комнат, душевая и туалет.
 
  Годами здесь живут аргентинцы, у которых нет своего жилья и мы, четверо граждан России, которых называют последней волной эмиграции. Участники предыдущих покинули Родину, спасая свои жизни, ну а мы... Нам никто не угрожал, нас никто не преследовал... Правда были единицы, кто действительно бежал, чтобы остаться в живых. Например, как Вовка, по прозвищу « Слон», который живет в шестой комнате. Он бывший бандит. Член одной известной тюменской преступной группировки. После ее разгрома « Слон» единственный, кто по счастливой случайности не был убит и избежал тюрьмы. С большими деньгами он оказался в Буэнос-Айресе. «Слон» сразу же арендовал двухкомнатную, уютную квартиру в престижном районе Реколета. И начал роскошную жизнь: личный переводчик, личный шофер... Каждую ночь известные во всем мире рестораны и дорогие девочки  по вызову. Летом- отдых на лучших пляжах Атлантического побережья. Зимой- катание на лыжах на горных курортах в Андах. Через полтора года у него закончились деньги и «Слон», попрощавшись с красивой жизнью, переселился в наш семейный отель. Быстро нашел работу вышибалой в одной из столичных дискотек. Его взяли туда с большой охотой, потому что Вова был двухметрового роста, накачен и подстрижен наголо. 

      За моей спиной неожиданно заскрипела дверь. Я обернулся. Это Эдуард Павлович. Как всегда, уходя на работу, забыл закрыть свою комнату на ключ. Эдуард Павлович из Новосибирска. Ему 57 лет. Среднего роста, с седой, тщательно ухоженной бородкой, с круглым, выделяющимся животиком. Он кандидат технических наук. На Родине Эдуард Павлович оставил интересную, но малооплачиваемую работу, которой посвятил всю свою жизнь, так и не создав семьи. В Аргентину он приехал с твердой уверенностью заключить контракт с одним из металлургических предприятий на внедрение его новейших разработок. Ведь Эдуард Павлович был крупным специалистом в области порошковой металлургии. Чтобы оплатить дорожные расходы, он продал все свое движимое и недвижимое имущество. В сентябре 1999 года он появился в нашем семейном отеле с большим чемоданом, набитом различной технической документацией.

        Полгода Эдуард Павлович бегал по всем большим и маленьким металлургическим заводам. На ужасной смеси скверных английского и испанского языков он рассказывал о преимуществах его разработок, о технологической революции, которую они смогут совершить... Но везде Эдуарду Павловичу давали понять, что ни он, ни его идеи никому не нужны. Все, с кем он встречался, его благодарили и любезно просили больше их не беспокоить.

        Удача улыбнулась Эдуарду Павловичу в тот самый момеит, когда у него иссякли запасы денег и оптимизма. Ему предложили работать ночным сторожем на большой многоэтажной автостоянке, которая находилась в четырех кварталах от семейного отеля. Теперь каждый вечер в 7.30, с большим термосом кофе, он важно выходил из отеля,забывая замкнуть свою комнату, и неторопливо шествовал к автостоянке. Здесь он всю ночь читал газеты, которые оставляли ему клиенты, или слушал радио.За эту работу ему платили 450 песо, по нынешнему курсу 450 долларов США. Сумма достаточная, чтобы сводить концы с концами.
       Недавно, играя в шахматы с дядей Колей, Эдуард Павлович проговорился, что оформляет документы на эмиграцию в Канаду.
       Я встал,и, сделав несколько шагов, тщательно закрыл дверь, скрипящую от сквозняка. В соседней с Эдуардом Павловичем комнате жил Николай Иванович Волков, или как его уважительно называли все знакомые- Дядя Коля. Родом он из Нижнего Новгорода. Коренастый, широкоплечий, огромной физической силы человек. Волков бывший прапорщик Советской Армии. В 1987 году при выполнении интернационального долга в Афганистане был ранен. Награжден орденом Красной Звезды. В 1992 году Волков уволился из рядов Вооруженных сил и со своими близкими друзьями организовал коммерческую фирму. Они покупали все, что покупалось, и продавали все, что продавалось. Но дела шли нестабильно. Один год генеральный директор Николай Иванович Волков покупал новую иномарку, обставлял квартиру роскошной импортной мебелью, дарил жене и двум дочерям дорогие подарки. На следующий ему приходилось пересаживаться в старый « жигуленок» и продавать все золотые украшения жены. Один год со своей семьей проводил отпуск в Испании, а другой – копал картошку на тещеном огороде в селе. В 1998 году фирма окончательно развалилась. Волкову пришлось продать практически все, что бы рассчитаться с долгами. В пустой квартире остались только четыре матраса, две кастрюли и один чайник. На семейном совете Николай Иванович сказал, как обрубил:
   - Все, надо уезжать. Здесь для нас перспектив нет. Едем в Австралию!
В желанную Австралию Волков не попал. В конце того же 1998 года он очутился в Аргентине. Сюда он приехал на «разведку». Николай Иванович сразу же поселился в этом семейном отеле. Два месяца он работал на стройке. Платили мало и Волков уволился. Затем три месяца он мучался охранником в маленьком агенстве частной безопасности. Платили также мало и все время с задержками. Николай Иванович решил вернуться на Родину, но денег на дорогу не было.

      Как-то одним прекрасным днем, в состоянии глубокой безысходности, Волков бродил по центру Буэнос-Айреса. На улице Флорида, в туристической зоне аргентинской столицы, он увидел чистильщика обуви. Лысый, опрятный дедушка лет 70, очень ловко, можно сказать красиво, чистил туфли всем желающим. Клиент усаживался в высокое металлическое кресло, обитое бархатом, а чистильщик, устроившись на маленькой табуреточке, за 10 минут доводил его обувь до состояния зеркального блеска.Николай Иванович наблюдал за работой старичка около часа.Подсчитав, что чистильщик заработал за это время 8 долларов, Волков пришел в восторг.

     На последние деньги Николай Иванович купил кресло, табуреточку, щетки, баночки с кремом... Через два дня он начал свою новую трудовую деятельность также на улице Флорида. Разумеется, что по чистке обуви бывший старшина роты был профессионалом высшего класса. О своей работе он мне рассказывал так:
     -Знаешь, командир, первые дни я глаза не поднимал. Боялся, что кто-нибудь из знакомых увидит. Стыдно было... Вдруг я – и обувь на улице чищу! Как в фильмах о белогвардейских эмигрантах в 20-е годы в Париже... Ну, а потом привык...

     Я знал, что кривил душой кавалер ордена Красной Звезды Волков. Не привык он! И не привыкнет никогда! А говорит это мне для собственного самоуспокоения.
     Когда мы с ним познакомились, то сразу почувствовали взаимную симпатию, которая перерасла потом в дружбу. У нас были похожие судьбы. Одного возраста. Бывшие военные. Он прапорщик, я офицер.Бывшие предприниматели, потерпевшие крах. Дядя Коля стал меня называть Командир. Просто и лаконично. По-армейски.
    
     Жизненный девиз Волкова: «Помоги всегда ближнему!» По первой просьбе едва знакомого ему человека он давал тому взаймы деньги. Всем и всегда помогал грузить домашний скарб при переездах и делать ремонты в квартирах. Поэтому и получил Николай Иванович среди славянских иммигрантов последней волны уважительное прозвище – Дядя Коля. Он очень хотел поехать проводить меня в аэропорт. Но от прошедших накануне проливных дождей затопило в пригороде дом, где жили две украинские семьи. И Дядя Коля, попрощавшись со мной, в ночь помчался спасать этих людей.
     Когда Волков узнал, что я возвращаюсь на Родину, он сказал мне:
     - Правильно делаешь, Командир! Я тоже еще деньжат поднакоплю и тоже рвану домой. К семье!
А потом грустно добавил:
     - Устал я здесь. Устал от чужбины. Ты меня понимаешь?
     Как не понимать! Я приехал в Буэнос – Айрес в июне 1999 года. И в первый же день, увидев разбитые тротуары, заваленные собачьим дерьмом, груды мусора в пластиковых мешках на улицах, я сердцем почувствовал, что я здесь не приживусь. Все было и будет для меня чужое. А чужое – это чужбина. Мне надо бы было уехать домой сразу же на следующий день или хотя бы через неделю. Но я почему-то тянул, надеясь найти приличную работу. А ее не было. Привезенные деньги были быстро потрачены и дорога на Родину закрылась. Я переживал тяжелейший период в моей жизни... И вдруг совершенно неожиданно я получил фантастическое предложение за несколько месяцев заработать солидные деньги. Надо было ехать на север Аргентины в провинцию Катамарка добывать родокризит. Я согласился, не раздумывая. Наконец- то мне улыбнулась удача!- ликовал я.

     Но надо было скорее плакать, чем радоваться. Шахта Санта Рита находилась в горах на высоте 3000 метров над уровнем моря. В узком и низком тоннеле, стоя на коленях, тяжелым кайлом я рубил родокризит. Затем грузил куски этого розового минерала в старую ржавую тачку, и упираясь в нее лбом и руками, на четвереньках выталкивал мою добычу в главный тоннель. Нехватка кислорода и рабский труд за месяц превратили меня, физически очень крепкого мужика,в скелет , обтянутый кожей. Из носа шла кровь, в голове все время шумело, глаза ничего не видели... Я бросил все и вернулся в Буэнос-Айрес. Здесь, в семейном отеле, меня выходил Дядя Коля. Он возился со мной все свое свободное время. Покупал за свои деньги лекарства и лучшие продукты питания.Благодаря ему, через три недели я поднялся на ноги. А вскоре, наконец, устроился охранником фармацевтических грузов в одно известное агентство частной безопасности.

     За год я объездил Аргентину вдоль и поперек. Я страдал от невыносимой жары во влажных тропических джунглях на севере страны. На юге, на Огненной Земле, меня насквозь продували ледяные антарктические ветра. В сентябре 2000 года в Андах, на подъезде к чилийской границе, наш караван попал в сильнейшую метель. Грузовики по самую крышу были завалены снегом. Неделю мы оставались отрезанными от всего мира. За это время я увидел всю красоту Аргентины. Но для меня это была по-прежнему чужая страна. Меня покорили своей добротой и отзывчивостью люди аргентинской глубинки... Но все равно это была чужбина. В агенстве частной безопасности мне хорошо платили. За год я накопил приличную сумму. Можно было бы остаться еще хотя бы на несколько месяцев... Но я уже не мог...
     С улицы раздался короткий звонок во входную дверь. Это прибыло такси, чтобы отвезти меня в аэропорт. Я уезжаю... Прощай чужбина! Здравствуй РОДИНА!!!



37 Клад
Саша Кметт
                         То ли сказка, то ли нет               

    «Внимание! В связи с тем, что наши граждане, последнее время, часто видят сны о богатстве, комитет контроля за нетрудовыми доходами вводит новые правила обогащения. Если вам приснился клад, где бы он не находился – под землей, в сундуке, в стене, или в тайном сейфе уклониста от налогов, вы обязаны обратится в ближайшее отделение министерства вещих снов. Там вас внимательно выслушают и предоставят опытного толкователя снов с полномочиями следователя. Если ваша информация подтвердится, то после конфискации клада вы можете рассчитывать на   нашу благодарность и награду.
    Предупреждаем! Любая самостоятельная охота за сокровищами с привлечением подпольных толкователей будет расценена как браконьерство. Помните! Все сокровища в недрах, а также сундуках и тайных сейфах принадлежат государству. Граждане будьте сознательны: ведь увеличивая богатство страны, вы становитесь богаче сами. Анонимность всех разбогатевших во сне  гарантируем».
      Официальное обращение ко всем, кто только что проснулся.

    - У всех мужья как мужья, а у меня сапер-неудачник, - возмущалась жена Катерина с самого утра.
    Муж Петров согласно кивал головой. В прошлом он действительно служил сапером на далеких минных полях своей молодости.
    - У всех мужья кладоискатели, а у меня тараканий-экзорцист, - Катерина продолжила бросать в мужа  обидные слова.
    Петров не стал возражать и в этот раз. Сейчас он работал в бытовом отделе супермаркета при церкви «Очищение», где занимался продажей освященного дихлофоса.
    - Все видят во сне богатство, а ты черт знает что! – покрасневшая жена стала похожа на динамит.
    - Я вижу во сне тебя, дорогая, - попытался разрядить обстановку муж.
    - Лучше бы тебе приснилось что-нибудь более стоящее, - разрядить Катерину  не удалось. – Жених моей подруги Риты, например, увидел во сне кувшин с серебром под могилой неподкупного судьи.  Теперь Ритка гордится новой шубой на каждом шагу. А супруг Алевтины Георгиевны увидел в секретном гараже директора зоопарка, спрятанный от налогов  ягуар в триста лошадиных сил. На полученную награду он тоже смог купить жене небольшую машину. Даже твоего коллегу по супермаркету посетил недавно вещий сон. Ему приснилось как продавец церковных тренажеров «Здоровый дух» получает взятку от поставщика «тренажеров послушания» за бракованный товар. Теперь сбылась его мечта, и он смог перейти из отдела духовного питания  в отдел благопристойных купальников.
    - Они все опытные в таких делах – им виднее, - пожал плечами Петров.
    -  Я так устала завидовать, а ты даже не стараешься, – вздохнула Катерина.
    – Я стараюсь, – впервые не согласился бывший сапер.
     - Значит, старайся лучше, - Катерина посмотрела на мужа сверху вниз и подвела черту. – Предупреждаю: или ты разбудишь в себе кладоискателя, или я покроюсь перьями развода и упорхну к маме с половиной имущества.

    Муж Петров старался изо всех сил. Он спал везде: дома, в гостях, и на работе. Он пробовал засыпать стоя, сидя, и даже вниз головой. Он пил за ужином водку «Грезы богача» и  читал вслух на ночь «Остров сокровищ». Он молился богу Морфею и клал под подушку заговоренный на удачу амулет. Но, как бы Петров не старался, богатство во сне не приходило. Вместо сокровищ ему снилась всякая ерунда. То дихлофос величиной с огнетушитель, то одинокий уличный фонарь, умеющий ругаться матом, то луна в клетчатой кепке с сигарой в зубах. Но чаще всего ему снилось цветочное поле до самого горизонта и главный бухгалтер супермаркета Мина Егоровна. Она всегда пряталась голая в высоких цветах, а бывший сапер,  хоть и шел по следу ее разбросанной одежды, никогда  желанную Мину не находил.
    Да, в ночных грезах Петрова ничего не менялось. Зато просыпаясь, он стал замечать множество зловещих перемен. Сон на рабочем месте нервировал святое начальство – оно грозилось Петрова выгнать без отпущения грехов, а отсутствие вещего сна к деньгам – Катерину. Она уже примерила платье перелетной жены, покрылась оперением развода, правда пока не везде, а только на руках и заострила нос хищным клювом, необходимым при разделе имущества.

    Наконец, в ночь на двадцать первое октября, около трех часов ночи, молитвы были услышаны и, спящего Петрова накрыло ярким видением. Продавцу бытовой химии приснился клад. Большой, богатый, с бриллиантовым блеском и золотыми россыпями. Сокровища лежали в коричневом потертом чемодане с медной ручкой и ждали своего нового хозяина. Сам чемодан прятался под широкой доской, на которой стояла толстая бочка, заполненная доверху написанными от руки мемуарами. Сверху чужие воспоминания придавила подборка журналов для уволенных чиновников с названием «Потерянный рай». Вся эта удивительная конструкция, покрытая одеялом паутины, занимала дальний угол мрачного подвала. Дом, где находился подвал, оставался пока неизвестным.             

    - Я знала, что ты способен на многое, - радовалась утром жена Катерина. – Это тебе не жалкая взятка и не потрепанный ягуар.
    Сбросив в один миг оперение перелетной жены, она порхала по кухне на хрупких крыльях близкого счастья и готовила завтрак:   яйца разбивала бережно, укладывала их нежно на сковородку, старалась сегодня, назло мужу, не пересолить. Довольный собой обладатель богатого сна сидел тут же и разглядывал свое размытое отражение в лезвии кухонного ножа.
    - Министерству свой сон не неси, - сказала Катерина, подавая яичницу на стол.  – Отберут. Оберут. Обогатятся за наш счет.
    Петров устало не сопротивлялся – сонная гонка за богатством изрядно вымотала его и пробудила в бывшем сапере взрывоопасный аппетит.
    - Обойдутся, - успел он произнести всего одно слово, перед тем как набросился на яичные желтки.
    Пока муж получал давно забытое удовольствие от завтрака, жена суетилась вокруг и нашептывала голосом ласкового заговорщика:
    - Есть у меня один знакомый толкователь-следопыт. Не официальный. Раньше он служил синоптиком-экономистом в министерстве хороших прогнозов, но, к сожалению,  в коллективе пророков так и не прижился. Когда требовалось предсказывать безоблачное будущее, он напускал в свои прогнозы грозовые тучи. После увольнения, он разочаровался в политической  погоде и ушел в подполье. Теперь служит Морфею и толкует сны кладоискателям за десять процентов. Ты доедай не спеша, а я договорюсь, тем временем, о твоем приходе.

    Спустя три часа Петров сидел на неудобной табуретке в маленьком домашнем кабинете и, дожидаясь появления толкователя снов, рассматривал плакаты на стене. На одном из них   ответственный работник комитета вещих снов строго спрашивал: «А ты сдал свой сон государству?». На другом – сидящий на кровати, человек в семейных трусах показывал кому-то на самом верху неприличный жест.
    Вскоре в кабинете появился подпольный слуга Морфея в домашнем халате и заявил Петрову прямо с порога:
    - Вы плохой гражданин. Вы не хотите делиться с государством своими снами.
    - Не хочу, - подтвердил свои намерения кладоискатель.
    - Тогда вы пришли по адресу. Рассказывайте, - толкователь снов уселся в кресло напротив и приготовился идти по следу приснившихся сокровищ.
    Петров начал рассказывать. Про Катерину, про мучения, про свои сны. Рассказал про хамский фонарь, про луну, что дымит облаками, упомянул вскользь неуловимую Мину Егоровну. Наконец он добрался до таинственного подвала и попытался описать его как можно подробней:
    - Мрачный, темный, таинственный. В углу стопка журналов. Под журналами бочка на широкой доске. А под доской…
    - Коричневый чемодан с медной ручкой, - внезапно перебил рассказчика подпольный следопыт.
    Петров даже икнул от удивления. Табуреткой скрипнул нервно, широко раскрыл глаза.
    - Откуда вы знаете? - прошептал он.
    - Забудьте, - в ответ  махнул рукой слуга Морфея. – Вы не первый кому сниться этот клад. Но достать его пока никому не удалось.
    - Он так далеко запрятан? – Петров начал беспокоится.
    - Да нет, тут рядом – почти по соседству, - сказал толкователь. – Но просто Серафим давно сошел с ума. И с ним могут возникнуть серьезные проблемы.
    - Кого вы имеете в виду? – беспокойство Петрова нарастало.
    - Хранителя клада - Серафима Афанасьевича Прожорливого.
    - Нашего бывшего мэра?
    - Его самого. После того как на последних выборах за него не проголосовал ни один человек, он окончательно спятил. Считает себя жертвой политического проклятия от высших сил – думает, что он наказан за хороший аппетит. Из дома не выходит, никогда не спит, чем питается неизвестно. Обвиняет всех горожан в предательстве,  злой, как людоед на овощной диете. Поэтому забудьте, не стоит в этот дом ходить. Уж поверьте моему опыту -  гиблое место.
    Петров тотчас представил себе ветхое строение - он проходил как то рядом полгода назад. С покосившейся башней былого успеха и негостеприимными решетками, закрывшими любые  проходы. С флюгером, изображающим чертика в шлеме танкиста и змеями трещин на каждой стене. Идти туда совсем не хотелось. Но затем он представил, сидящую на чертовом флюгере Катерину в черных перьях развода и после недолгих раздумий, все-таки решился.
    - К гиблым местам мне не привыкать. Когда-то я служил сапером, - сказал Петров и тяжело вздохнул.
    - А  чем вы занимаетесь теперь? – поинтересовался толкователь.
    -  Помогаю сгонять паразитов с насиженных мест.
    - Ну, если паразиты ваша специальность, - толкователь неудачно попытался улыбнуться, – тогда сходите, попробуйте. Может вам повезет. Только, пожалуйста, будьте осторожны. Из шести человек, что я посылал туда до вас, ни один обратно так и не вернулся. 

    За последние полгода дом мэра Серафима пришел в полную негодность. Некогда гордое строение в стиле хвастливо-эротической архитектуры, что так любят влиятельные чиновники, представляло жалкое зрелище.  Змеи трещин сыграли разрушительные свадьбы, расплодились выводком и захватили все  поверхности. Некогда злые решетки подобрели от ржавчины, рассыпались, освободили проходы. С флюгера-танкиста слетел шлем, и теперь он демонстрировал всем свои кривые рожки. А главная гордость дома – высокая башня - стоять твердо уже не могла. Она наклонилась сильно вправо и приготовилась рухнуть прямо на  конюшню без лошадей и обезвоженный фонтан.
    Обойдя строение кругом, Петров остановился у заднего входа. Постоял там пару минут,  попытался унять волнение. Затем поднял небольшой камень и проверил дом на прочность метким броском. В ответ дом заурчал, заскрипел по-стариковски и, подмигнув посетителю выбитым окном, проглотил его незапертой дверью.

    Внутри бывший сапер повел себя как профессионал.  Осторожно замер на месте, постоял, прислушался. Вокруг не звука. Тогда он сделал несколько шагов и снова притормозил. Тишина не исчезла – она прибавляла решительности и располагала к дальнейшему движению. «Может Серафиму удалось, в конце концов, заснуть?»: подумал с надеждой Петров и принялся нащупывать дорогу к намеченной цели. Прошел ради этого на цыпочках через заваленную хламом гостиную, пересек холл, где стрелки застывших часов говорили – «прошлого уже не вернуть», забрел случайно в библиотеку. Там испугался коллекции ножей на книжных полках и, вернувшись обратно в холл, повернул в столовую. В столовой кладоискатель попал под пристальное внимание правительственного сервиза. Разбросанные по всей комнате чашки с портретами влиятельных людей на фарфоровых боках, наблюдали за непрошенным посетителем немытыми лицами. Тут же, на постаменте-подставке, расположился глава сервиза – самовар. Украшенный почерневшим от времени ликом самого влиятельного человека в стране, самовар от скуки  коллекционировал на себе пыль:  он мечтал снова кипеть, бурлить и выпускать пар. Проскочив впопыхах столовую, Петров пробрался в кухню. Именно тут, в окружении огромных кастрюль, в которых по слухам варили особо навязчивых просителей, кладоискатель обнаружил заветную дверь в подвал. Осталось спуститься вниз, забрать сокровища и уйти незамеченным. 
    - Что тебе нужно? – вдруг раздалось за спиной.
    Петров от неожиданности икнул второй раз за вечер. Затем повернувшись,  он икнул еще трижды. Перед кладоискателем стоял хранитель клада во всей красе бывшего чиновника. Одетый в черное пальто с мертвым бобром на воротнике, обутый в казенные сапоги с шипованными каблуками, Прожорливый выглядел решительным и голодным. Его крючкообразная бледная  челюсть лежала на петле шарфа, а усы над губой шевелились в предвкушении обеда. В одной руке Серафим держал топор, в другой – коричневый чемодан с медной ручкой.
    - Вы верите в очищение? – спросил заикаясь Петров. Он попытался взять себя в руки, но так и не смог оторвать свой взгляд от знакомого чемодана.
    - Теперь верю, - довольно ответил бывший мэр.
    - Тогда позвольте предложить свои услуги, - продавец дихлофосов придумывал  легенду прямо на ходу. – Церковь «Очищение» проводит благотворительно-рекламные рейды по зачистке домов. За небольшое вознаграждение я могу освободить ваш дом от любых паразитов и нечисти. Все полученные средства за работу пойдут в фонд помощи оступившимся миссионерам.
    - А политические проклятия ты снимать умеешь? – неожиданно поинтересовался Серафим.
    - На это нужны особые полномочия и хорошие связи. Зато я прекрасно могу чистить подвалы.
    - Это пожалуйста. Вот только чистить тут уже нечего.  В доме кроме меня паразитов больше нет, - пожал плечами бывший мэр. – Вот я сейчас уйду, и никого не останется. Впрочем, можешь распоряжаться  тут как хочешь. Отсутствовать я намерен долго.
    - А далеко вы собрались? – упавшим голосом поинтересовался Петров.
    -Далеко. Мне сделали предложение, от которого  невозможно отказаться, - подмигнул Прожорливый. – Мне дали шанс вернуться.
    - Куда вернуться, в мэры?
    - Бери выше, - загадочно ответил Серафим и снова подмигнул.
    - И что для этого от вас потребуется? – подозрительно спросил кладоискатель.
    - Да сущие пустяки. Сначала мне нужно будет прорубить тропинку в лесу заблуждений, затем выпить целое озеро раскаяния, и напоследок принести дары на президентскую гору.
    - Дорогие дары? – слова Петрову давались с трудом.
    - Уж в этом не сомневайся, - хранитель клада кивнул на чемодан и направился к выходу. Он шел не спеша, важно, путая в пути высокомерие с  чувством собственного достоинства. Мертвый бобер на его плечах качал в такт движению беззубой головой, а шипованные каблуки давили с жестким хрустом осколки упавшей давным-давно люстры.  Не дойдя до двери, Серафим задержался у разбитого зеркала. Заглянул в него тревожно, нахмурил брови и сказал собственному отражению:
    - Надеюсь озеро раскаяния будет не слишком большим.

    Ровно в полночь Петров покинул «гиблое место» и вышел из старого дома на улицу. Слабая надежда на чемодан-близнец под бочкой  не оправдалась. Осмотрев внимательно подвал,  охотник за сокровищами обнаружил лишь обглоданные останки шести предшественников кладоискателей. На свежем воздухе Петров немного расслабился и посмотрел по сторонам. Светила чистая луна без кепки и вредных привычек.  Молчаливо вежливый фонарь на перекрестке тоже не отставал и посылал луне ответные сигналы электрическим сердцем. На тротуарах кружили опавшие листья в ветреном танце, а над головой летела стая перелетных жен. Ее участницы кричали по дороге громко, ругались, теряли в полете бигуди. Они улетали к своим мамам далеко-далеко, и вернуться не обещали. Начинался сезон разводов.
    - Ну, в добрый путь, - сказал бывший сапер сам себе и отправился домой заниматься любимым делом. А именно,  искать на цветочном поле голую Мину Егоровну. Петров чувствовал, что сегодня ночью он обязательно ее найдет.



38 Деньги Марди Тюка
Поздняков Евгений
     Его звали Марди Тюк, и он был одним из тех, про кого говорят «рубаха-парень». Беззаботный весельчак с круглым и розовым лицом, простой как масло, что намазывают на хлеб. Признаться, он не являлся гением, и вряд ли его идеи толкнули бы технический прогресс вперед к вершине, но Марди обладал золотыми руками и роскошным садом у своего маленького домика. Прекрасные фиалки радовали жителей небольшой деревушки, а овощи, выращенные им, пользовались особым спросом у городских кухарок, что безуспешно пытались угодить своим кулинарным мастерством «сливкам» общества.
 -Марди, милый, почем эти ярко-красные помидоры?
 -Всего один золотой для вас, мадам Кварк! - учтиво говорил он.
 -Марди, ты такой душка! – пухлая рука протянула блестящую монету, - Моему господину так нравится твой товар! Признаться, он наотрез отказывается есть салат, если узнает, что он сделан без знаменитых тюковских помидоров!
      Марди любили все. Вряд ли во всей стране сыскался бы наглец, отпускающий ядовитые фразочки о старине Тюке. Еще бы! Кто против общения с простачками, в разговоре с которыми можно отдохнуть разумом и душой? А как его обожали дети! И это вовсе не потому, что после посещения сада Марди они уходили с раздутыми от вишен карманами!
 -Вот смотрю я на тебя Тюк, и думаю, - сказал ему как-то раз высохший старик, выпивая очередную кружку пенного пива за столиком в трактире,- Когда же, черт возьми, найдется девчонка, что прижмет тебя к стенке и наденет тебе кольцо на палец?
 -Ох, старина Хью! Ты же знаешь, что на мои румяные щеки ведутся только первоцветы, что пробуждаются от снежных оков в начале марта!
 -Неправда! – он приложил дряхлый палец к губам паренька,- Я же вижу, как на тебя заглядываются женщины! Ей богу! Не будь таким жестоким! Перестань разбивать сердца! Неужели нет красотки, которой бы удалось растопить лед в твоей груди?
 -Не думаю, Хью, - уклончиво отвечал Марди, - разве что чудесная белая роза, растущая в моем саду, будоражит мой разум…
 -Белая роза! – передразнил его старик, сделав глоток из огромной кружки, - Да посмотри на меня хоть одна девица, я бы тут же взял ее в жены! Знаешь, раньше у меня было много поклонниц. Пока этот пройдоха, - он указал на хозяина трактира, - не продал мне кружку пива! Проклятый крушитель людских судеб!
 -Не стоит винить во всем его, - Марди встал из-за стола – в конце-то концов, рука, что оплачивала выпивку, принадлежала тебе!
       На самом деле Марди кривил душой, говоря, что ни одна женщина не заставляет биться его сердце в несколько раз быстрей. Такая особа была, и звали ее Ленора Дефо, самая прекрасная и обаятельная… Жрица любви в их маленькой деревушке. Да, да, вы не ошиблись. Она была торговкой и специализировалась на продаже любви. В этом деле ей не было равных, признаться! Она полностью оправдывала цену своего товара (восемь золотых в час) и еще не один клиент не ушел от нее разочарованным. Честно говоря, в это богом забытое поселение приезжали из-за двух вещей: великолепных тюковских помидоров и не менее великолепной леноровской любви.
       Они познакомились примерно полгода назад. Марди продал невероятно большое количество фиалок и решил отпраздновать этот чудесный день в трактире. Там сидела она. Такая прекрасная и необыкновенная. Взгляд Тюка сразу упал на ее волшебную талию, и раз ее заметил сам Марди, значит что-то чарующее в ней действительно было! В саду Тюка росли великолепные цветы, он попросту не мог не разбираться в красоте.
 -Здравствуй! – робко произнес он, подсаживаясь к ней за столик, - Меня зовут Тюк. Марди Тюк!
 -Не знать тебя невозможно! – она мило улыбнулась, - Я каждое утро начинаю с салата, в котором львиная доля твоих овощей. У тебя действительно талант к земледелию, мой милый друг.
 -Боже! – его и без того розовые щеки покраснели, - Мне так приятно, что тебе нравится мой товар! Может быть, ты согласишься пройтись со мной по прекрасным полям нашей чудной деревушки?
 -Послушай, Марди Тюк, - ее хрупкий пальчик дотронулся до кончика его носа, - ты правда очень милый, и я уверена, твои цветы тебя обожают, но… Я на работе! Общение и… Уединение со мной стоит денег! Так что… Если ты готов платить за мои услуги, то я вся твоя!
      В тот день он отдал ей всю выручку с продажи фиалок, и знаете, Марди ничуть об этом не пожалел! Они лежали под звездным небом, и изумрудно-зеленая трава щекотала их босые пятки, но… Время так безжалостно. Два часа прошли неимоверно быстро, а он даже не успел показать ей созвездие стрельца!
 -Ленора! Постой! Давай поговорим еще чуть-чуть! Пожалуйста!
 -Прости, Марди, но общение со мной стоит денег! А у тебя их нет, так что… До встречи!
 -Подожди! – Тюк достал из кармана последнюю монету – Это все, что осталось от сегодняшней выручки. Возьми!
 -Марди! – сквозь смех проговорила Дефо – Ты такой милый! Но боюсь за монету, я могу только улыбнуться тебе на прощание!
      И Ленора улыбнулась. И в этой белоснежной улыбке растворился он – продавец знаменитых помидоров, Марди Тюк.
 -Душка Марди! – сказала старая кухарка, рассматривая прилавок, - Почем эти изумительные огурцы?
 -Один золотой, мадам Кварк!
 -Один золотой? – она изумленно подняла черную бровь, - Знаешь, мой господин стал более холоден к твоему салату! Да, Марди! Прости, но это так! Я честно не знаю, почему это случилось, ведь твои овощи действительно изумительно вкусны!
       Марди стал завсегдатаем местного трактира. Каждый день он приносил Леноре деньги, и они уходили далеко в поле, обсуждая самые разные вещи. Она раскрывалась для него, будто бутон розы после ледяной зимы. Дефо перестала быть для него просто смазливым личиком с пухлыми губками: она стала личностью. Сложной и многогранной. Он погружался в ее внутренний мир, наполненный морем счастья и радости, материками невообразимых идей и мыслей, островами горечи и печали… Ему хотелось навеки остаться узником ее сладких оков, но к сожалению, фермер так мало зарабатывает…
 -Марди Тюк? – улыбаясь, рассказывала Ленора своим подругам о многочисленных поклонниках, - Этот фермер мой любимый клиент! Он платит мне огромные деньги, но не требует самого главного! Он такой странный. Неужели ему нравится тратить деньги на пустые разговоры? Правда! Он даже ни разу не погладил меня по коленке! Черт с ним. В конце концов, я сохраняю силы для остальных клиентов!
       Марди работал не покладая рук. Утром он просыпался с лопатой в руке, а ложился спать в обнимку с лейкой. Его так раздражало, что еще кто-то кроме него платит деньги этой невообразимо прекрасной девушке. Эта мысль поедала его, и ревность оставляла глубокие шрамы на его чистом сердце. Это так трудно, делить свои чувства с кем-то…
 -Я люблю тебя, Ленора! – шептал он ей на ухо.
 -И я тебя, Марди! – она постучала изящным пальцем по часам, - Но кажется, моя любовь на сегодня закончилась!
       Бедный Тюк! Ему пришлось увеличить цену на свои великолепные помидоры втрое, но это привело лишь к тому, что его знаменитые овощи перестали быть популярными среди кухарок, и тогда в его голове созрел до боли глупый и наивный план.
 -Мадам Кварк! – учтиво сказал он покупательнице, - Могу ли я побеседовать с вашим господином?
 -Ох, Марди! Я право не знаю! У него столько дел! Титул графа неразрывно связан с целым списком обязанностей, душка! Как жаль, что порой некоторые об этом забывают и говорят лишь о привилегиях высокого титула!
 -И все же, мадам Кварк, у меня есть удивительное предложение для вашего господина! Я больше чем уверен, он не сможет отказаться!
 -Неужели оно настолько заманчиво, душка Тюк?
 -Оно в сто раз заманчивее самого заманчивого предложения, мадам Кварк! Ведь я, продавец лучших помидоров в этой стране, Марди Тюк, продаю свой дом и свой сад! – кухарка ахнула. Невероятное решение для фермера-простачка, -Ну как, мадам Кварк? Достойна ли подобная сделка личного присутствия графа?
 -Марди, душка… Сделка заманчива! Я обязательно сообщу об этом своему господину!
       Безумен тот человек, что поддался аромату любви! Вот и наш Тюк стал обладателем совершенно сумасшедшей идеи продать свой дом и дело всей жизни ради нее – прекрасной дамы, сидящей за крайним столиком в трактире. Любовь подобно алкоголю, приводит к нулю понимание мира, и словно табак умертвляет душу во славу объекта обожания!
 -Я много слышал о тебе, Марди, - чуть слышно говорил граф, осматривая дом фермера, - хороший парень, приятный в общении и держащий дверь в свое сердце нараспашку. Признаться, я поклонник твоих овощей. Салаты из них восхитительны, но цены, Марди! Что с тобой произошло, черт возьми! Неужели в тебе открылась коммерческая жилка?
 -Нет, сэр, - ответил он, почесывая затылок, - я просто нуждаюсь в деньгах…
 -Нужда в деньгах! – граф засмеялся, - Кажется, я никогда не пойму бедняков!
 -Сэр, давайте перейдем к делу! Сколько вы дадите за мой дом?
 -Что ж, в общем, неплохо. Но стены такие старые! А мы живем в непростые времена, Тюк! Начнётся война, а я здесь! Взорвется что-нибудь неподалеку и что же? Страна лишится такого великого деятеля и реформатора, как я? Я не могу этого позволить! У меня столько идей, столько планов! Кстати, я забыл про дырку в крыше! Жуткий сквозняк, друг мой! Я не хочу простудиться, Тюк! Моя цена – один миллион золотых.
 -Но, сэр! Мне необходимо полтора миллиона! Примите во внимание плодородные земли!
 -Хорошо, Тюк. У меня не каменное сердце, так и быть, миллион и сто тысяч.
 -Но, сэр! А как же все мои принадлежности для земледелия? Тележки, лопаты, грабли, лейки… Вы только посмотрите на них!
 -Ладно! Пора перестать быть таким сентиментальным… Миллион и четыреста тысяч!
 -Господин!- опустив голову, произнес он –Мне больше нечего вам продать… Разве что это.- Марди снял потертый жакет со своих плеч.
 -Добротная вещь!- воскликнул граф, - Так и быть! Полтора миллиона и точка! Прекращай обворовывать меня!
 -Спасибо, великий господин! – Марди был счастлив как никогда – У вас действительно доброе сердце!
      Со всех ног Тюк бежал к трактиру. Он был в приподнятом настроении, и, казалось, этот день не сможет испортить даже проливной ливень. Наконец Марди стоит у дверей. Боже! Так сильно он не волновался с тех пор, как продал свой первый цветок!
 Вот она. Та самая красавица, получившая его всего и полностью. Эта шикарная улыбка на ее лице! Неужели она счастлива, что он рядом с ней?
 -Здравствуй, Ленора!
 -Привет, Тюк. Опять пойдем на поле?
 -Нет, моя дорогая, сегодня мы уходим с тобой отсюда навсегда!
       Марди вывалил на стол огромную кучу монет. Бедняга Хью упал в обморок, не успев допить драгоценное пиво. Кажется, столько денег он не видел с тех пор, как нашел дорогу в этот злополучный трактир. Лицо Леноры застыло в недоумении. Впервые за время их общения, она потеряла контроль над ситуацией и не знала, что задумал этот безумец.
 -Я посчитал, тут ровно полтора миллиона! Я покупаю твою любовь на двадцать лет! Знаешь, быть может это начало нашей долгой и прекрасной жизни!
       Я знал Марди Тюка, и пару дней назад встретил его, проходя по улице. Он учтиво пригласил меня к себе, и я счастлив, сказать, что у них с Ленорой все хорошо! Они живут, душа в душу десять лет, и, признаться, мне слышался младенческий крик из дальней комнаты. Дефо честно отрабатывает полтора миллиона золотых, а Тюк вновь занялся земледелием. Я не удержался и посмел спросить: что Марди будет делать, когда двадцать лет подойдут к концу? Его розовое пухлое лицо расплылось в улыбке, и он шутливо ответил:
 -Как хорошо, что граф не потребовал продать ему мои старые ботиночки! Я подвел расчеты, и узнал, что продав их, смогу купить ровно день ее любви!




39 Самое глупое желание
Владимир Гольдштейн
Никаких джиннов, троллей, гномов, фей и прочей сказочной дребедени не бывает. Не бы-ва-ет! Ну, нету их в природе и все тут! Конечно – люди, которым вечно не хватает радостей да чудес, напридумывали себе всякую сказочную братию и сами в нее поверили!

Оказывается, я сказал это вслух… Но самовнушение, похоже, не сработало. Во всяком случае, Он никуда не делся…
Ладно, надо кое-что объяснить. Только не подумайте, что я оправдываюсь! Впрочем, я подозреваю, что именно может подумать обо мне любой нормальный человек, если станет читать дальше. Вот и не читайте! Хотя… Рассказать-то об этом все равно кому-то надо… Ну, в общем, так: я не пью и «траву» не курю. О наркотиках только читал, и то вскользь. Да – никаких посещений психиатра и прочих отклонений! Что еще? Вроде, ничего не забыл?                
Теперь перейдем к делу. Да, можете не верить – мне все равно вас не убедить! А дело было так.
…Каких-то пару минут назад я спокойно сидел на вершине холма недалеко от моря. Здесь – почти степь, горы чуть видны на горизонте, а вокруг только густо поросшие высоченной травой холмы. Солнце зашло минут сорок назад, а может и больше. Кто ж обращает внимание на время в долгожданном отпуске? Короче говоря, я пребывал в совершенно расслабленном расположении духа и тела вместе взятых. Легкий бриз с моря чуть трепал высокие стебли по бокам от меня, лениво стрекотали цикады, а из поселка внизу доносились приглушенные аккорды какой-то невнятной попсы.
Ну вот. А потом случилось это. Собственно, и слово «случилось» тут не совсем в тему. Как будто и не изменилось ничего вокруг. Вроде все так и осталось. Все, кроме одного… Справа от меня, метрах, эдак, в пяти что-то медленно приподнялось из травы. Я повернул голову.
- Не бойся…
Это сказал Он. Чтобы вы сделали, если бы, вот так же, в безлюдном месте рядом с вами возник из ничего человечек ростом не больше метра и сказал «Не бойся»? Ах, да – я же забыл главное. Он был одет в разноцветную чалму и старинный камзол (кажется, это так называется), а в руке сжимал узловатую палку. Ног я не видел за травой, но почему-то сразу подумал, что там у него шлепанцы с закрученными носами – как у Старика Хоттабыча из старого фильма...   
А вот лицо казалось молодым – без бороды и усов, да и глазки сверкали двумя свежими бусинами.
Тут я и произнес свою длинную тираду про отсутствие джиннов и других чародеев... Он явно все слышал, но, как оказалось, это не имело значения.    
- Я не артист, как ты подумал. И вообще я не отсюда…
Конечно, не отсюда! Он мог появиться только из-под земли, больше здесь было неоткуда! Его голос казался каким-то искусственным, будто записан на магнитофон…   
Он бесцеремонно подошел ближе и сел на траву почти рядом со мной. Ветерок донес совершенно необычный запах – похоже на смесь эфирных масел…
- А откуда? - надо же было что-то спросить, чтобы не сидеть истуканом.
- Это не важно. Ты все равно не поймешь. Или не поверишь. Поэтому говорю сразу, чтобы не тратить время – русский язык и вся эта одежда нужны потому что так тебе будет уютнее… Так ты себе это внутри представляешь…
- Что уютнее? И… что я представляю?
Он вздохнул.
- Не что, а кого. Всегда вы перебиваете. Все. Невежливо.
- Кто это – вы все?
Кажется, я немного пришел в себя…
- Кто-кто. Люди.
Ага, люди, значит…
- Да, люди. Ладно, устал я уже. Слушай внимательно. Мы – не важно, кто – иногда должны выходить к вам и выполнять по одному вашему желанию. Любому. Отсюда и все  ваши сказки про нас. Нам это надо, чтобы быть в форме – и это все, что тебе можно знать. Думай. У тебя минута вашего времени.
- А желание…
- Любое, я же сказал.
- А, если…
- Любое!
Черт знает что! Хотя, на черта Он никак не похож… И потом… А если – это правда?!
И тут я кое-что вспомнил.    
Оказывается, я действительно был готов к такой встрече! Еще в детстве я представлял себе – что будет, если найдется волшебник, готовый выполнить только одно мое желание. Тогда я и придумал лучший вариант…
Я посмотрел в его сторону и торжественно произнес:
- Очень хорошо. Я готов. Вот мое единственное желание – пусть с этого момента любое мое желание всегда выполняется! Что бы я ни захотел! И пусть это происходит самым лучшим и безопасным для меня, и для всех остальных образом! И в лучшее для этого время!       
Я перевел дух и уставился на него с победным видом. Пусть попробует не выполнить – сам же сказал!
- Никогда.
- Что значит никогда?!
- Никогда еще не слышал такого глупого желания!
- Глупого?
- Это самое глупое из всех желаний, которые я слышал от вас за… Неважно, за сколько лет.
- Ты просто не хочешь его выполнять, вот и все!
- Я не могу его выполнить.
- Ах, не можешь…
- Я не могу его выполнить, потому что оно уже выполняется! Оно выполнялось всегда и у всех вас, значит – мне не зачтется. Только вы никогда этого не замечаете… Вам все подавай здесь и сразу! Но вы-то устроены иначе. С предохранителем.
- С чем-с чем?
- С предохранителем внутри – это единственное слово из вашего языка, которое подходит. Он и делает так, чтобы все исполнялось вовремя и безопасно для всех… Ладно, твое время вышло, мне пора. Желание не засчитано, надо искать другого человека…
- Нет, стой! Стой… Ты же… Ты же для чего-то появился именно передо мной!!
- Я появился просто потому, что таким было твое желание – когда-то давно, в твоем детстве. Я же сказал – ВСЕ ваши желания обязательно сбываются, только в свое время и безопасно для всех…
А дальше – он просто исчез.
Остались только легкий ветерок с моря, шорох травы и далекие аккорды музыки из прибрежного поселка… 


   
40 Живи, Байкал!
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
                    «Живи, Байкал!»

                      репортаж
         «Проснулось солнышко, и цветочек начал открывать лепестки. Небольшой ветерок подхватил солнечный лучик и опустил на клумбу. Жёлтенькая календула открыла первые лепестки...» Извините, дорогой читатель, что я начала свой репортаж с пос. Сахюрты со слов сказки, которую ещё никто не написал и, наверное, маленькая Варенька ещё не успела придумать эту историю про цветочек и солнышко.
         Яркие лучики подхватили стайку мальчишек и девчонок из цирковой семьи Токарских и понесли по дороге к морю. Прохладная вода, яркое солнце в семь часов утра уже манили нас к Байкалу. Под голубым куполом по-особому крутились чайки. Ветерок подхватывал песчинки с берега и уносил в море. Вода, голубовато-серая с яркими золотинками плескалась у берега. А мы построились и ждали, когда Галина Васильевна начнёт первые упражнения зарядки. Как это было здорово! Ранним утром под слабым ветерком выполнять упражнения и вдыхать аромат прохладного и чистого воздуха озера Байкала, или как иначе называют в пос. Сахюрта это место, – Малого моря. «Раз, два, поворот налево, поворот направо. Руки вверх, руки влево, руки вправо». Галина Васильевна показывает упражнения, а мы все, кто прибыл на Пятнадцатую Юбилейную областную агитационно-творческую акцию «Живи, Байкал!», повторяем за нею.
        Так начинался каждый день замечательного мероприятия на Малом Море. Лодки и катера, теплоходы отходят от причала или приходят к месту своего прибывания. Чайки кричат. Чуть позже начинают собираться люди на пляж. Я спросила Надежду Демидову, как родилась идея этого мероприятия.
     И вот что я услышала в ответ:
      С 19 июля по 1 сентября мероприятие, приуроченное ко Дню Байкала, проводится уже в пятнадцатый раз традиционная агитационно-творческая акция «Живи, Байкал!» при поддержке Иркутского Областного Бюро путешествий и экскурсий. Участниками мероприятия стали творческие эстрадно-цирковые коллективы, поэты, писатели. Цель акции: привлечь внимание туристов и отдыхающих на берегах Байкала к проблеме сохранения жемчужины России – Байкала в чистоте.
      И в этом году в акции «Живи, Байкал!» приняли участие: цирковая семья Токарских,  хореографическая группа песни и пляски "Хрустальный дождь" и Клуб «Грация» из г. Иркутска, поэтесса, писатель и кинорежиссёр Альфира Ткаченко из г Усолья-Сибирского, которая представила творчество своих друзей из г. Москвы – Наталии Осиповой, Русского Литературного Центра(трилогией Цифра, где опубликована сказка "Кораблик" о Байкале)и сборниками сказок "Сказки из Сибири" и "В мире сказок и легенд" изд-ва ИСП, Проза.ру и Стихи.ру и коллектив Прибайкальского Кукольного театра Толи Андерсена и дуэтом "Лето" Еленой Козявиной и Анатолием Андреевым (г. Усолье-Сибирское) и многими другими коллективами г. Иркутска.
     Надежда Викторовна(руководитель проекта "Живи, Байкал!") рассказала, что хореографическая группа песни и пляски "Хрустальный дождь" до прибытия в пос. Сахюрту побывала в Монголии на Международном Фестивале "Мост Дружбы Хубсугул - Байкал" (пос. Хубсугул Монголия и г. Иркутск Россия). На этом Фестивале хореографическая группа получила диплом Лауреатов. Во время поездки в Монголию в Хубсугул ребята и девчата наладили дружественные взаимоотношения со сверстниками из Монголии. Во время мероприятия были проведены такие игры: борьба, стрельба из лука, конные скачки. Многие творческие коллективы Хубсугульского аймака представили номера, в которых было много прекрасного, и ребята из России были рады такой встрече.  В мероприятии "Мост Дружбы Байкал – Хубсугул" приняли участие творческий коллектив из 40 человек Монголии, хореографический коллектив песни и пляски из России "Хрустальный дождь", творческий коллектив Т/Б Ангосолки «Гитарная песня» из 30 человек и многие другие.
    Кульминационным моментом мероприятия стал вечер дружбы, который проводился в Доме Культуры, селе Ханх Хубсугульского аймака Монголии. Творческие коллективы России и Монголии представили концертную программу, и вечер завершился слезами радости. Никто не хотел расставаться с вновь приобретёнными друзьями. Кроме творческих встреч был проведён экологический субботник «Мост дружбы Байкал – Хубсугул», где все коллективы приняли активное участие в трудовом десанте под названием «Найрамдал» Монголия – «Дружба Хубсугул» + «Дружба Байкал».После субботника был проведён вечер: «Найрамдал» Хубсугул – Дружба Байкал". О мероприятии "Мост Дружбы" Монголия Хубсугул – Россия Байкал вы можете посмотреть на сайте г. Иркутска – "Иркутск - Середина земли". В период с 1 по 7 июля этого года на территории Монголии была проведена нетрадиционная акция «Живи, Байкал!».
      С 19 июля по 1 сентября все желающие могут принять в Пятнадцатой Юбилейной агитационно-творческой акции «Живи, Байкал!» и позвонить по тел. 89501305605 Надежде Викторовне Демидовой.
      А мы убегаем, чтобы провести трудовой субботник у пос. Сахюрты на берегу Байкала – Малого моря. Собрали в пакеты мусор. Теперь и дети могут отдыхать на чистом берегу и наслаждаться благоуханной природой озера Байкала. Но есть просьба: не жгите костры, не заставляйте людей применять авиа и пешие команды для тушения пожаров. Берегите лес и природу жемчужины - озера Байкала!
      А сейчас я покидаю вас во второй раз, чтобы вспомнить, что было дальше у нас с 19 июля по 23 июля этого года. Первый фильм «Малое море озера Байкал» вы можете посмотреть в Ютубе на странице Альфиры Ткаченко. А дальше было: может быть, и о. Ольхон, может быть, и шаманство о. Ольхона.
      А я - это Альфира Ткаченко – писатель, поэтесса, кинорежиссёр любительской кинокомпании «Фаракон-Ник представляет» и администратор радио: struer1125-radio.



41 Хозяин леса
Александр Бесов
      Каждый день в селе Рогатое был наполнен чем-то новым — какой-то историей. Истории были разные. Большинство рассказывал дед Еремей, какие-то происходили со мной, а некоторые придумывал я сам. Ещё в мае я попытался освоить новое дело — искусство писать. Весной пробовал описывать природу, набрасывал зарисовки и очерки. Ничего путного из этого не получалось. Тогда я и решил, что летом стоит попробовать заново. И вот теперь у меня впереди много свободного времени, а село Рогатое способствует развитию творчества.
      Я ходил по своей комнате из угла в угол, пытаясь найти вдохновение. Это отвратительное чувство: у меня было желание потренироваться писать и время, но я не мог придумать тему рассказа. В голову лезли самые разные мысли, но всё это было из разряда «не то». Обречённо вздохнув, я подошёл к окну и, опираясь на стол, стоящий перед ним, уставился в одну точку. По деревянному столу были разбросаны бумажки с текстом (чаще всего перечёркнутым), письменные принадлежности. Я поднял глаза. Из окна мне открывался вид на лес. Мощные деревья стояли стеной, а их верхушки осторожно колыхал ветерок. Над лесом плыли облака. Вся эта картина вселяла в мою душу спокойствие и умиротворение. И тут мне в голову пришла идея. Я наспех сунул в карман блокнот, ручку и выбежал из дома.
      На улице было тепло, при этом дул ветер, пропитанный свежестью леса и прохладой озера. Я решил отправиться в самую лесную чащу в поисках новой истории и уже грезил, как, вдохновлённый красотой и могуществом леса, напишу ещё не один десяток рассказов. Я стрелой метнулся к калитке, как вдруг меня окликнул дед:
       — Сашок! Экий ты скорый. Куда это ты?
      Дед Еремей сидел на лавке рядом с домом и латал корзинку. Рядом с ним лежало ещё с десяток таких. В порыве радости я, наверное, пробежал мимо и не заметил его.
       — Да вот совсем разладилась… холера… Тьфу! — дед небрежно отбросил корзинку и вопросительно посмотрел на меня.
       — А я в лес собрался.
       — И я туда! За ягодами. Да вот помощи твоей попросить хотел.
      Я, не задумываясь, согласился. Мы с дедом взяли корзинки и двинулись в путь.
       — Только вот это надень, — дед Еремей протянул мне странную вещицу. Это была фигурка человека из палочек и сухих листьев на шерстяной нитке.
       — Что это?
       — Талисман. Как-нибудь расскажу тебе эту историю, — улыбнулся дедушка.
      Для меня это было в диковинку, но перечить деду я не стал. Подумал: «Ему виднее».
      Закрывая калитку, он достал из корзины ножичек и воткнул в ямку на одном из столбов (видно, что этот ножичек не первый раз туда засовывают).
       — А это зачем?
       — Чтобы нечисть наш дом не тронула. Всему-то тебя учить нужно, — последнее дед сказал с некой укоризной.
      Всё тут было чудно (особенно для городского человека). Все эти рассказы про нечисть, талисманы и приметы создавали вокруг села некий ореол, будто и правда было тут что-то эдакое.
      Лес находился на возвышенности, поэтому от дома до него идти, словно в гору, зато из лесу «спускаться» легко-легко.
      Вскоре мы достигли первых деревьев. В воздухе витали ароматы трав и древесной коры.
       — Смотри, Сашок, не сворачивай с тропинки. А то леший тебя в чащу заведёт, — предупредил дед Еремей, перед тем как войти в лес. — Хотя… не должен… — задумчиво добавил он, пристально смотря на фигурку, которую дал мне у дома.
      На миг в моей голове промелькнула мысль о том, что леших не бывает. Меня всегда удивляли эти… вещи. Но такие уж были особенности села Рогатое.
      В лесу было прохладно, лишь редкие солнечные лучи, пробившиеся сквозь изумрудную листву, могли согревать путников. Деревья имели раскидистые кроны, а листья словно переливались различными оттенками зелёного. Воздух наполнялся звонким пением птиц и постукиванием дятлов. Казалось, лес жил, дышал. Он был похож на живое существо. Он насыщал путников своей заботой и любовью. Могучий великан дарил силы, а взамен брал лишь уважение к себе.
      По мере продвижения дед Еремей завязывал на ветках деревьев красные ленты, чтобы потом найти дорогу назад. Он никогда не оставлял зарубов на коре. Дед считал это подлостью по отношению к гостеприимному великану.
      Внезапно весь лес поразил протяжный хриплый вой. Птицы тут же поднялись с ветвей и стали кружить, носиться меж деревьев. Они громко и отчаянно вопили, будто звали на помощь.
       — Чу! — насторожился дед.
       — Кто это? Охотники?
       — Не-ет, — протянул он и стал вслушиваться в звуки. — Это Хозяин леса.
       — Кто? — фраза «Хозяин леса» ввела меня в крайнее недоуменнее. — Что ж это за зверь такой?
      Дед Еремей только отрицательно покачал головой и вздохнул.
       — Это произошло со мной, когда я был совсем ребёнком…

      …Случилось это, как сейчас, в начале лета. Ох, жара тогда стояла. Я всё просил деда Николая сводить меня в этот лес. Мальцом я видел в этом месте какую-то тайну, которую мне всё хотелось разгадать. Оно так и манило меня. А я видел себя храбрым воином, которому не надобно кольчуги и щита. Я был готов идти на врага в одной рубашонке и с деревянным мечом. Помню, дед Николай мне даже меч смастерил. Ни у кого не было такого длинного и ладного меча. На этих мечах мы сражались улица на улицу. Одна улица — русская рать, другая — кочевники. Выбирали мы себе воеводу и шли на врага. Эх, хорошо нам было. Так воевать мы могли, пока луна не сменит ясно солнце.
      Но ребяческих забав мне было всё мало. Я хотел в лес. Много мне приходилось слышать от ребят баек про чертей чащи, про ведьм, что собираются и сидят на ветвях нашего леса. Дед Николай только качал головой да говорил, мол, брешет народ. Он верил, что всех чертей и ведьм давно уж извёл Хозяин леса. Так он мне и говорил. Да много он всякого рассказывал. Бывает, тятька с мамкой скажут ему: «Не дури мальцу голову!» А он махнёт рукой.
      Но делать нечего, согласился дед Николай отвести меня в лес. Собрал по утряне котомку: краюху хлеба ржаного, соль да нож. Взял он ленты красные, и отправились мы с ним в путь. Ну, а лес тогда был… Краше нашего леса не найдётся места на всём белом свете. Сейчас уж он не так ладен, но всё ж живёт. И нет силы, способной сломить его могущество, как нет ветра, способного приклонить гору.
      Я шёл по лесу и диву давался. Деревья вершинами уходят в небесный покров. Крепкие корни глубоко проникают в землю, а нежная листва ловит янтарные блики небесного светила. Мне хотелось обойти весь лес, пройти в самую чащу. Но, как сейчас помню, остановил меня дед Николай:
       — Не сходи с тропы, внучек. Не то леший тебя погубит.
      Присмирел я тогда. Много слышал от деда Николая про Хозяина леса. Ходит он по своим владениям, смотрит, чтобы никто не обидел дерева али зверя какого. Ежели путник с миром пришёл, леший не тронет его. А уж ежели зашёл гость да начал лиходеять, он его в чащу заведёт колдовством али мороком покроет, и, считай, нет его. Чует он душу злую, ох, издали чует. Боялись люди его. Боялись сотворить что-нибудь не то. Вот и старались даже с троп не сходить, чтобы лишний раз лешего не тревожить. Охраняет он душу лесную. Да так, что никто незамеченным мимо него не пройдёт. Знает леший каждое деревце, каждую травинку, каждого зверя. А любого гостя издали видит.
      Сам дед Николай чтил и старого лешего и его лес. Зарубок на коре не оставлял, зверьё не обижал, а, наоборот, помогал: кого-нибудь подкормит или подлечит, если нужно. Дед Николай жил в какой-то гармонии с природой. Понимал он её, наверно. А я старался брать с него пример во всём.
      Но меня тогда даже страх не взял. Тронул только чуть да улетучился. Казалось мне, что всё тут живое. Деревья шепчутся меж собой, рассказывают о древности, о храбрых князьях да о днях великой сечи. Каждый листик славит солнце, впитывает его благодать. Травушка сотканным ковром покрывает землю да ласково щекочет босые ноги, питая их слезами рассвета. А ветру уж любо гулять меж стволов могучих, развевая былины старых деревьев.
      Ослушался я тогда деда Николая. Сошёл с тропы и подался, куда глаза глядят, а он и не увидел. Иду я и чую, как страх крадётся за мной. Отогнал я его, значит. Иду дальше, всё готовлюсь увидеть чертей да ведьм. Нет их. Кругом только деревья да кусты. Взяла меня досада, но с пути своего я не свернул. Решил идти до конца. Тут на весь лес раздался вой протяжный. Я даже к земле припал. Затихло всё. А я подумал: «Вот оно, зло!» Помчался тогда прямо на этот вой. Долго бежал я, пока не устал. А вокруг никого. Остановился я, огляделся. Ни души. Ох, и стало мне досадно пуще прежнего. Вспомнил тогда про деда Николая. Стал думать, как возвращаться буду. Пошёл назад. Ходил-ходил, только небо уже заалело. Хотелось мне выйти из леса, да не знал как. Стало неуютно. Вспомнил я про дом, про маму, про отца, про деда. Про комнатку свою вспомнил. Горько мне сделалось. Невольно покатились слезёнки из глаз детских.
      И вот иду я весь заплаканный и прямо в какой-то куст врезался. Поднял глаза, протёр… А не куст это вовсе. Стоит передо мной чудо какое-то. С меня тогда все слёзы пропали. Стоит передо мной, смотрит. Само оно, как человек-медведь. Высокий с горбинкой и будто в одеянии изо мха и веток. А на нём… и гриб растёт, и цветки какие-то цветут, и птица сидит. Сам он с палкой. На ней знаки неизвестные высечены, а конец её закручен в бараний рог. Не руки у него, но и не лапы. Все чёрные, да будто мхом покрытые. Ни глаз, ни лица не видать.
      И тут-то я смекнул, кто передо мной. Это ж сам Хозяин леса. Вот меня и страх взял. Стою перед ним как каменный, ничего сделать не могу. А он смотрит на меня в лоб, не шевелится. И я пошевельнуться боюсь. Тут пташка спорхнула с его макушки. Я как вздрогну, а он даже ухом не повёл. Страх меня ещё больше взял. Стою, чуть дышу. А он неспешно достал изо мха своего фигурку человеческую из веток да трав и мне на шею повесил. И после этого протянул мне кусок хлеба ржаного. Я взял его боязливо, откусил немножко. С самого утра не ел, так что хлеб Хозяина леса я быстро огоревал. Но всё же страх не отпускал меня, только ослаб немножко. Протянул тогда леший мне свою лапу, и страх вернулся ко мне в полной силе своей. Я не осмелился бежать, только дотронулся до него детской ручонкой. Он осторожно сжал её и повёл меня куда-то. В глубь леса, мне показалось, он ведёт меня, да только на деревьях всё чаще стали появляться ленты красные, дедом Николаем завязанные. Шёл Хозяин леса неспешно, на палку опираясь. Так скоро остановились мы. Показал он мне палкой куда-то в сторону кустов. Я обернулся и увидел деда Николая. Так обрадовалось сердце моё детское, что побежал я к нему да с криком:
       — Деда!
      Бросился я к нему на шею. Он меня обнял и протянул:
       — Вну-учек… Где же ты был, маленький?
      А я не в силах рассказать ему, что случилось. Только посмотрел назад, вновь увидел лешего. Помахал я ему тогда, и с уст моих сорвалось беззвучное «спасибо». Мне даже почудилось, что и он мне в ответ палкой повёл. Стало мне жалко его. Ведь добрый он, леший. Живёт только один в этом лесу, а народ про него ещё и байки всякие сочиняет.

      Рассказ деда мне казался невероятным. Я не мог в это поверить.
       — А чего же он тогда кричит?
       — Одиноко ему… — протянул дед Еремей. — Не зевай!
      Мы продолжили путь, а я всё пытался «переварить» историю детства дедушки. А в ушах моих до сих пор стоял протяжный вой лешего. Мы шли по лесу, а я всё представлял маленького деда Еремея, бегающего по чаще в поисках нечисти. В моей голове оживали картинки этой истории. В какой-то момент я обернулся и увидел в кустах большую горбатую фигуру с палкой. Я в ошеломлении потряс головой, считая её плодом разыгравшегося воображения. Но она не исчезла. Неужели сам Хозяин леса? Я присмотрелся. Фигура лешего стояла за кустом. Тогда я помахал ему, и мне показалось, что он повёл мне палкой в ответ. Нет, я отчётливо это видел. Вдали послышался голос деда, и я поспешил, оставляя позади Хозяина леса.



42 Никто из нас не...
Альба Трос
-Неведение, стремление, разочарование, опустошение – такими, согласно графу де Вереньяку, являются четыре константы, на которых зиждется наша жизнь. Раскрытию сущности каждой из них посвящён наиболее известный труд философа – трактат «Размышления об ускользающем мире». В конце своего сочинения граф утверждает, что правильное понимание констант и умение увидеть их в неразрывной связи может привести человека к ответу на главный вопрос бытия...
-И в чём же заключается этот вопрос? - визгливые нотки в голосе мужчины, произнёсшего эти слова, неприятно отдавались в ушах.
-Де Вереньяк не говорит об этом прямо, однако нетрудно догадаться, что речь идёт о смысле существования, поисками которого издревле занимались выдающиеся умы человечества.
-Но если граф разгадал эту загадку, - вмешался всё тот же повизгивающий  голос, - то почему он не поделился ею с нами? Или же это очередной розыгрыш?
-Де Вереньяк никогда не был склонен к мистификациям. Он утверждал, что раскрытие тайны может повредить неокрепшие умы, подорвать психику ещё не прошедших испытание жизнью. Лишь искушённые и наделённые незаурядными способностями люди способны собрать воедино все детали мозаики и увидеть картину в целом. Правда, существует легенда, родившаяся уже после смерти графа. Согласно ей, иногда по необъяснимой прихоти мироздания истина может неожиданно войти в сознание того или иного человека, чаще всего молодого и неопытного. Упоминания об этой легенде вы не найдёте в трудах исследователей, она распространена исключительно в данной местности. Говорят ещё, что дух графа до сих пор блуждает по миру и время от времени проявляет себя в столь своеобразной манере. Ну а сейчас давайте пройдём к оранжереям. Де Вереньяк был большим любителем цветов. Надеюсь, его призрак не поджидает нас где-то между орхидеями и альстромериями.
Раздался всеобщий смех. Соланж Решо оторвалась от созерцания ползущей по травинке божьей коровки и посмотрела вслед удаляющейся группе. На фоне этих рано подзаплывших жиром мадам и месье со спины её приближающаяся к седьмому десятку бабушка смотрелась весьма выгодно. Впрочем, и глядя в лицо Виржини Решо, никто не дал бы ей её шестьдесят семь. В ответ на все вопросы о секрете сохранения молодости она всегда улыбалась и ссылалась на здоровое питание и чистый воздух. Потеряв незадолго после выхода на пенсию мужа, Виржини решила, что для неё настало время пожить для себя. Её сын был вполне счастлив в браке, имел стабильный доход, а внучка большую часть времени проводила в танцевальной школе. Решо продала свою столичную квартиру и купила домик в крошечном Шато-Сюр-Флёв, где провёл всю свою жизнь её кумир. Никто не понимал тот жгучий интерес, который бывшая преподавательница теории искусств испытывала к графу Филиппу де Вереньяку, философу второй половины восемнадцатого века. Впервые Виржини столкнулась с его трудами ещё студенткой, и с тех пор изучение жизни и произведений этого загадочного человека стало её страстью. Де Вереньяк был полной противоположностью своему современнику, либертину маркизу де Саду. Биография графа не изобиловала событиями. Он практически не покидал родной Шато-Сюр-Флёв, в юном возрасте женился на некой Матильде Скюдери, с которой прожил до самой кончины, заботился о цветах и писал бесчисленные трактаты. Три года спустя начала Великой революции граф отошёл в мир иной в своём родовом замке. Поразительно, но вихри, вверх дном перевернувшие страну, обошли его стороной. По какой-то необъяснимой причине потомственный дворянин де Вереньяк спокойно продолжал предаваться размышлениям, в то время как головы представителей его сословия одна за другой летели из под сверкающего ножа гильотины. Графиня ненадолго пережила супруга. После её смерти замок национализировали, однако не разграбили, напротив, специальным указом он был объявлен архитектурным достоянием. Труды же графа в девятнадцатом столетии обрели огромную популярность, став предметом дискуссий учёных мужей. Мадам Решо в итоге по просьбе мера города стала гидом, сопровождавшим группы туристов по замку де Вереньяка. Шато-Сюр-Флёв, для которого философ-затворник был главным источником гордости и доходов, боготворил столичную гостью, быстро ставшую своей. Здесь никому и в голову не приходило задавать ей набившие оскомину вопросы по поводу графа. Когда-то очень давно она пыталась объяснять любопытствующим, что видела в нём человека, наиболее близко подошедшего к пониманию истинной природы вещей, но вскоре оставила эти попытки и ненавязчиво переводила разговор в другое русло.
Соланж не было особого дела до увлечения бабушки. Шато-Сюр-Флёв она знала как свои пять пальцев и тихо ненавидела. Каждый год она проводила в городе три недели летних каникул по настоянию родителей, ссылавшихся на всё те же пищу и воздух. Никакие доводы в духе «мне уже …надцать» не действовали на чету Решо. Сверстники из местных наводили на девушку непреодолимую скуку, и Соланж целыми днями в одиночестве бродила по окрестностям, загорала и купалась в речушке, фигурировавшей в названии города. Спасали лишь долгие беседы по телефону с оставшимися в столице друзьями и подругами и подключённый к интернету ноутбук. Всё резко поменялось этим летом. Изменения явились в лице Флорьяна, её ровесника, приехавшего навестить свою тётку, продавщицу в городской кондитерской. С ним были его одноклассники Тьерри и Жизель, влюблённая пара. Соланж столкнулась с ними на центральной улице в первый же день их приезда, и с тех пор вот уже вторую неделю они практически не расставались. Девушка водила их своими привычными маршрутами, накупавшись до одури, они жадно поглощали гамбургеры в бистро, а вечерами собирались на пляже у костра. Алкоголь в городе им никто, естественно, не продал бы, но в чемоданах ребят нашлось место для нескольких бутылок виски, одна из которых непременно пускалась по кругу при свете звёзд. Три дня тому назад Соланж поняла, что Флорьян ей нравится, позавчера он поцеловал её, пока Тьерри и Жизель искали оброненную по дороге бандану, а вчера они уже обнимались в открытую. При воспоминании о губах Флорьяна, его руках на её плечах по телу девушки пробежала дрожь. Перспектива расставания, возвращение домой, последний год в лицее – всё это совершенно не волновало сейчас Соланж. Впитывая тепло солнечных лучей, она с наслаждением потянулась, предвкушая предстоящую встречу.
-Ваша бабушка – это удивительное сочетание красоты и ума. Вы должны гордиться ею, мадмуазель, - прозвучало внезапно над ухом. Соланж открыла глаза и увидела перед собой месье Вишона. В лёгком костюме кремового цвета и белой рубашке, он, улыбаясь, стоял перед ней, и ветерок мягко трогал его уложенные на пробор седые волосы. Этот интеллектуал, обладатель безупречных манер в семьдесят лет по-прежнему заведовал городским архивом. Эрик Вишон был ещё одной достопримечательностью Шато-Сюр-Флёв. Говорили, что он участвовал в потрясшем страну студенческом бунте шестьдесят восьмого года. Глядя в добрые, немного грустные глаза месье Вишона, Соланж с трудом могла в это поверить. Девушке нравился этот пожилой человек, всегда спокойный, будто бы обладавший неким недоступным другим знанием, и при случае она с удовольствием перекидывалась с ним несколькими словами.
-Бабушка отлично выглядит, да и мозги у неё такие, что многие позавидуют. Ну а насчёт её работы, тут вам, месье Вишон, виднее, я, честно говоря, не слишком разбираюсь в таких вещах.
-Это совершенно естественно в вашем возрасте (Соланж забавляло, что старик неизменно обращался к ней на вы). Вам нужно радоваться жизни, переживать каждое её мгновение, да и в выводах, которые делает граф, надо признать, мало оптимистичного.
-Вы хотите сказать, что сумели разгадать эту его знаменитую загадку?
-О, конечно нет, - Вишон поправил ворот рубашки, - однако иногда чтобы что-то понять, не обязательно докапываться до самого дна. Впрочем, несмотря на свои годы, я тоже не чужд мирским заботам, приятным, хотя порой и доставляющим хлопоты. К примеру, сейчас я ломаю голову над тем, какой подарок порадовал бы вашу бабушку в её день рождения. Я почему-то подумал о перчатках, но ассортимент наших магазинов, как вы понимаете, невелик, да и к тому же я абсолютный профан в подобных вопросах.
Соланж не удержалась от улыбки. Вот уже несколько лет Вишон трогательно ухаживал за мадам Решо, и она отвечала ему взаимностью. Девушка не могла понять, почему эти два человека упорно не желали оформить свои отношения или хотя бы съехаться. Ей казалось, что у взрослых всё должно было быть значительно проще, и тем не менее они часто оказывались не в состоянии осознать очевидные вещи.
-Месье Вишон, почему вы не сказали мне об этом раньше? Это же так просто. Сейчас всё что угодно можно заказать по интернету. Если хотите, я могу завтра придти к вам в архив, мы выберем то, что нужно, и сделаем заказ. Я неплохо знаю бабушкины вкусы.
Лицо старика вытянулось, брови поползли вверх, и он радостно заулыбался.
-Соланж, вы не представляете, какую услугу мне окажете. Мы, обломки ушедшей эпохи, похоже, совсем перестали ориентироваться в современных реалиях. С нетерпением жду вас завтра в любое удобное для вас время. Однако, кажется, я вас заговорил. Только что разглагольствовал о необходимости ловить момент, а сам утомляю юную особу своими стариковскими разговорами.
-Месье Вишон, вы меня совсем не отвлекаете. Я встречаюсь с ребятами на берегу, но до этого ещё куча времени. Мадам Прюдон с утра заставила Флорьяна и остальных помогать ей в саду, так что мне приходится ждать, когда они освободятся. Мы договорились пересечься в одиннадцать. Кстати, не подскажите ли вы, который сейчас час? Я забыла мобильный дома, а возвращаться за ним лень.
-Лень! Как это прекрасно, - от восторга Вишон слегка качнулся на месте. – Конечно, это самое малое, что я могу для вас сделать, моя спасительница. – Он оголил запястье и взглянул на циферблат. – Без двадцати одиннадцать, мадмуазель.
-Ничего себе! Вот это я замечталась. Не думала, что так поздно. Спасибо, месье Вишон, я, наверное, пойду.
-Вкушайте этот день, Соланж, возьмите от него всё возможное. – Вишон наклонил голову, повернулся и пошёл по направлению к выходу из замка. Несколько секунд Соланж смотрела ему вслед, а потом поднялась со скамейки.
Дорога, ведущая между кустами к берегу реки, легко ложилась под ногами. Девушка шла, думая о том, насколько далеко она готова позволить зайти их отношениям с Флорьяном, и не сразу почувствовала дискомфорт в правом кроссовке. По-видимому, в обувь попал камешек. Соланж присела на обочине, сняла кроссовок и вытряхнула непрошеного гостя. Поднявшись на ноги, она вдруг замерла. Прямо перед собой на противоположной стороне дороги девушка увидела тропинку, уводящую вглубь посадки. Соланж нахмурилась. Сколько она себя помнила, здесь никогда не было никаких ответвлений. Заинтригованная, Соланж пересекла дорогу и ступила на тропинку. Девушка колебалась. В конце концов, они могли вернуться сюда все вместе позже и исследовать таинственную тропу. В то же время впереди у неё был целый день, и любопытство первопроходца настойчиво требовало удовлетворения. Соланж решительно тряхнула головой и сделала первый шаг. Она шла между превосходивших её рост зарослей в тишине, нарушаемой лишь шумом шагов и гудением насекомых в жарком воздухе. Пройдя достаточно долго, она уже почти решила повернуть назад, утомлённая окружающим однообразием, как вдруг увидела, что тропинка перед ней сворачивала направо. Девушка повернула и в ошеломлении остановилась. Её глазам открылся самый настоящий лес – высокие мощные стволы деревьев, нагромождение мясистых листьев, наполненный скрипами и шорохами полумрак. Соланж стояла на границе света и тени. Всё это было невероятным, необъяснимым, ведь раньше она никогда не слышала о существовании подобного места. Самым же удивительным было то, что среди деревьев находилась огороженная площадка. Стены из выкрашенной в тёмно-зелёный цвет металлической сетки возвышались на добрых пять метров. Внизу некоторые фрагменты отсутствовали, их заменяли секции из колючей проволоки. Внутрь площадки вела дверь того же цвета, что и сетка, и в её проёме Соланж явилось завораживающее зрелище. Словно под гипнозом, девушка ступила под сень деревьев, пересекла отделявшее её от площадки пространство и вошла в дверь. Посреди прямоугольника сухой утоптанной земли рос изумительной красоты цветок, словно бы вобравший в себя все краски оранжереи графа де Вереньяка. Соланж медленно опустилась на колени перед этим чудом. Казалось, цветок принадлежал какому-то другому миру, его невозможно было описать словами, передать те образы, которые возникали между распахнутых лепестков, чтобы тут же исчезнуть. Соланж не знала, сколько просидела в трансе, одурманенная видениями самых причудливых форм жизни, превосходивших возможности человеческой фантазии. А потом всё внезапно погасло. Она встала, покачиваясь, словно сомнамбула, прошла несколько шагов по направлению к выходу и упёрлась в металл сетки.
Прикосновение холодной стрелой пронзило тело Соланж, и к ней вновь вернулась способность воспринимать окружающий мир. Никаких следов двери не было, будто бы она не существовала. Девушка обернулась, но цветок тоже исчез. Её охватило дурное предчувствие. Быстрым шагом она обошла всю площадку по периметру, но не нашла никакой возможности выйти наружу. Страх понемногу охватывал Соланж. Она вцепилась в сетку в попытке вскарабкаться по ней наверх, но обувь соскальзывала, а металл больно резал пальцы. Девушка проклинала свою лень, из-за которой не вернулась домой за забытым телефоном. От бессилия Соланж закричала, потом ещё и ещё. Звуки тонули в густом тяжёлом воздухе, и в глубине души она понимала, что никто не придёт на помощь, не заберёт её из этого проклятого места. Если она и сможет отсюда выбраться, то только самостоятельно. В голове мелькнула мысль о подкопе. Она попыталась рыть землю у сетки руками и тут же сломала ноготь. Соланж сняла с ноги кроссовок и стала долбить им твёрдую почву. Никакого эффекта. Она раньше умерла бы от истощения, чем ей бы удалось вырыть хоть небольшую ямку. В ярости девушка рванула на себя сетку, но та даже не прогнулась. Вдруг её взгляд упал на колючую проволоку. В одном месте две полосы слегка провисли. Соланж легла на землю, взялась за верхнюю проволоку руками, стараясь не задеть колючки, оттянула её вверх и просунула в образовавшееся пространство голову. В этот момент пальцы её соскользнули, и железное жало впилось в плоть. Слёзы брызнули из глаз Соланж, она отдёрнула руку, и шея тут же оказалась в капкане. Непроизвольно девушка дёрнулась, и колючка вскрыла ей артерию. Кровь побежала по коже, и Соланж истошно завопила...
-Соланж, Соланж, что с вами?
Тело девушки билось в державших её руках, голова моталась из стороны в сторону. Месье Вишон ещё крепче сжал объятия. Наконец, судороги стали утихать. Соланж разлепила глаза.
-Цветок, площадка, нет выхода, - бормотала она пересохшими губами. Старик приподнял её голову и положил себе на колени.
-Успокойтесь, мадмуазель, это был просто сон. Вас разморило на жаре, вы уснули, получили изрядную дозу ультрафиолета и увидели кошмар. Сейчас вы отдохнёте, мы вернёмся в замок, и всё будет хорошо, - приговаривал он, полой пиджака прикрывая девушку от солнца.
-Ничего, ничего, я уже в порядке, - Соланж приподнялась с колен Вишона и села на землю. - Но этого не может быть, я не засыпала. Я остановилась вытряхнуть камешек, потом эта тропинка... - взгляд девушки упал на противоположную сторону дороги, на заросли, в которых не было ни малейшего просвета. - Какой-то бред, я пошла по ней, попала в лес, там была площадка, потом выход пропал, я пыталась выбраться и... - Соланж дотронулась до шеи, а затем бессильно опустила руку.
-Мадмуазель, забудьте всё, что вы видели. Дурные сны пугают, но быстро исчезают из памяти. Как всё-таки хорошо, что я вас обнаружил. Мне, знаете ли, неожиданно пришло в голову прогуляться в сторону реки и нарвать для вашей бабушки букет каких-нибудь простых цветов. Она, конечно, привыкла к оранжерейному великолепию, а мне вот захотелось чего-то совершенно иного. А ещё говорят, что не нужно поддаваться своим импульсам.
-Постойте, постойте, - внезапная догадка вспыхнула в сознании Соланж, - цветок, граф Вереньяк, тайна. Неужели...
-Послушайте, - голос Вишона окреп и посерьёзнел. - Когда-то давно, когда мы были ещё молоды, существовали такие люди, как хиппи. Вы, конечно, слышали о них – дети цветов, думавшие, что любовь спасёт мир, и растворившиеся в наркотических грёзах. Я тоже верил в это, только моим стимулятором была музыка. Больше всего я любил парня по имени Джим, вы знаете его, он похоронен в вашем родном городе. Так вот, этот парень как-то сказал, что никто из нас не выйдет отсюда живым. Вскоре он умер,   собственным примером подтвердив своё утверждение. И, боюсь, с его словами не поспоришь. Этот Джим, к слову, был весьма образованным человеком. Не исключено, что среди прочитанных им книг были и труды де Вереньяка. По крайней мере, я никогда не слышал лучшего определения идеи графа. Помните, совсем недавно мы говорили о необходимости радоваться? Жизнь, Соланж, удивительнейшая вещь. Она рано или поздно неизбежно заканчивается и таким образом помогает нам осознать прелесть всего прекрасного, что в ней есть. Живите, мадмуазель, в этом, пожалуй, и есть главный смысл всего происходящего. А теперь давайте вернёмся в замок. Я не прощу себе, если немедленно не препоручу вас заботам мадам Решо.
Вишон встал, отряхивая брюки от пыли. Соланж, пытавшаяся осмыслить суть услышанного, медлила. Рассеянный взгляд девушки вдруг сфокусировался на одном месте, и она похолодела. Её левый кроссовок выглядел обычно, правый же был перепачкан землёй и деформирован, словно бы кто-то ожесточённо бил им о неподатливую почву. 


 
43 История с продолжением
Александр Савостьянов
          Согласно величайшему замыслу две пары ущербных хромосом слились в одну, но полноценную. Завершив полную структурную перестройку, Создатель приступил ко второй части вдохновлённого Небом плана, растворив во вновь образованной ДНК часть своих благородных генов – генов Создателя. Это тоже было частью грандиозного замысла.
Свершилось! – Наконец возликовал Создатель. – Я создал «Его» по своему образу и подобию!..
          Так  появилось первое Существо. Создатель дал ему странное прозвище Адама, то есть Существа с красной кровью. В жилах самого Создателя текла и голубая кровь. Но дело было не в крови, а в генах – генах самого Создателя: первый Адам был бессмертен!
          Это был вполне нормальный и здоровый ребёнок, который рос не по дням, а по часам. Он раньше научился говорить, чем ходить, а, встав на ноги, и вовсе стал творить чудеса. Он целыми днями пропадал в так полюбившемся ему Саду Впечатлений, где за ним денно и нощно наблюдали бдительные Стражи. Любуясь прекрасной водной феерией плавающего фонтана с невообразимой подводной подсветкой, он с упоением вычерчивал на золотистом песке свои первые геометрические фигуры и сложнейшие пиктограммы. Он  знал уже всю таблицу умножения и по памяти пользовался таблицей логарифмов. Прогуливаясь вдоль центральной аллеи, обрамлённой с обеих сторон вечнозелёными кустарниками с кистями неземной красоты розовых, белых и голубых цветов, он расшифровывал самые сложные календарные головоломки. Он практически мгновенно извлекал корни двадцать второй степени из десятикратных чисел. Он часами просиживал на мозаичной скамье у декоративного грота с необычной мраморной раковиной – в виде Змеи с изливающимся из её широко развёрстой пасти искусственным ручьём. Он с увлечением кодировал сложнейший пиктографический алфавит –  каждый   раз присваивая   пиктографическим знакам всё новые и новые номера.
          Но Создателю не были нужны профессиональные разведчики: прежде всего ему нужны были помощники – профессиональные строители, умеющие обращаться со сложнейшими наземными и подземными механизмами и летательной техникой. Убедившись в очередной раз, что созданное им стерильное Существо обладает вполне развитым интеллектом и отменным здоровьем, Создатель приступил к его дальнейшему клонированию.
          …Тысячи стерильных гибридов уже денно и нощно изводили себя в непомерных трудах во славу Создателя, когда первородное Существо, изведясь от непонятной тоски, неожиданно наложило на себя руки…
Первый Адам был бесплоден, но это не было ошибкой Создателя, а замышлялось им изначально. Таким образом, Создатель надеялся сохранить ситуацию под своим полным контролем, но…
История имела продолжение – прачеловеки либо сходили с ума от одиночества и в одиночку, либо сводили свои счеты со своей беспросветной жизнью, ничуть не дорожа дарованным свыше бессмертием!
          Создатель был немало шокирован, и снова  вернулся к исходной паре злополучных прачеловеческих хромосом. Памятуя о том, что множественность не следует принимать без необходимости, Создатель блестяще решил  задачу с двумя неизвестными… методом дальнейшего исключения. Изъяв из злополучной хромосомы лишний Икс, он даровал жизнь полноценному мужскому началу. Вновь вернувшись к исходному материалу, и извлекая уже не  пресловутый Икс, а знаменитый Игрек, Создатель совершил потрясающее и гениальное по простоте открытие – он создал первую женщину на Земле.
          Так появились на свет божий Адам и Ева – настоящий мужчина и настоящая женщина, а от них произошли первые сыны и дочери человеческие.
И жили они долго и счастливо.



44 Тройной удар
Александр Савостьянов
                 «Если один инопланетянин – всего лишь диковинка,
                           то двое – уже вторжение»
                               Урсула Ле Гуин

           То, чем «Я» занимался – теорией вероятности или чем-то в этом роде, но задача была интересная, и «Я» забыл обо всём на свете.
«Итак, по самым скромным подсчётам в видимой мной части Вселенной существует двести восемьдесят шесть биллионов девятьсот пятьдесят три миллиарда четыреста сорок девять миллионов шестьсот одна тысяча сто семьдесят восемь звёзд… И все эти звёзды имеют планеты – за редким исключением»… А вот какая доля планет пригодна для возникновения на них жизни; и на какой доле обитаемых планет развитие жизни приводит к возникновению разумных существ,  точно рассчитать не смог. Мои расчёты колебались в огромных пределах – от трёх миллиардных до двух десятых. Проблема усугублялась тем, что меня интересовали разумные существа, существующие только одновременно со мной, а не в прошлом или в будущем… Придётся начать всё сначала…

        …Начинённые сложной аппаратурой разведывательные зонды  выдавали взаимоисключающую информацию. Каждый видел и слышал планету по-своему… Одни подтверждали наличие атмосферы, другие столь же безапелляционно подтверждали её отсутствие…Одни отмечали наличие магнитного поля планеты, другие – его полное отсутствие… И так – по всем интересующим параметрам… Данные по температуре и давлению на поверхности планеты тоже очень сильно разнились. Всё это было по меньшей мере странно. Тем более, что ни одной пробы грунта взять не удалось! Ни одной… То ли грунт здесь был каким-то особенным – твёрже алмаза, то ли сами разведзонды оказались подвержены влиянию каких-то аномальных сил… Что бы там ни было, а перед посредником Наяром встала во всей полноте дилемма : уйти несолоно хлебавши или разобраться во всём самому.    В конце концов, он решил произвести высадку на поверхность планеты и, лично установив необходимые приборы, производить на ней все необходимые эксперименты непосредственно.
На искривленной поверхности этого тихого мира отливающий совершенством своих обтекаемых форм космолёт воспринимался как причудливая игрушка, заброшенная сюда иронией судьбы. Планета была почти вдвое меньше Земли, горизонт ближе, и посреднику Наяру было видно не так далеко, как хотелось бы. Биороботы Алан и Сезан выгружали переносные сейсмоприемники.

        …Пронзительный писк помешал моим дальнейшим размышлениям. То, что произошло неординарное по своей значимости событие – это «Я» понял сразу. И от теории «Я» сразу же перешел к практике. Нет, это было не бездумное созерцание возмутителей спокойствия, невесть откуда свалившихся на меня, ибо смотреть мне собственно было не на что – так себе, крохотные пылинки мироздания, вдруг преодолевшие огромные космические расстояния. Но это отнюдь не показатель их разумности – в обломках падающих на меня метеоритов «Я» иногда находил простейшие формы жизни. Признаки разумности нужно  искать в логике мышления, если она у них есть…

         Установленные в трёх местах сейсмоприёмники пришли в действие практически одновременно. Узкие сейсмические лучи прошли сквозь многометровый грунтовый слой и погрузились вглубь. Пьезоэлектрические датчики стали снимать данные на разных глубинах и сразу передавать их в головной компьютер. Полученные и обработанные на компьютере данные стали прорисовываться в детальную картину  геологического строения планеты сразу под несколькими углами. Метод сейсмической разведки с высоким разрешением полностью оправдал себя. Посредник Наяр был доволен. Биороботы Алан и Сезан впитывали в себя всю полученную информацию: сверхпрочная кора, вязкая мантия и едва теплящееся ядро – вот и всё!

         Ничего подобного «Я»  до сих пор не испытывал, точнее, даже и не знал. «Я»  ощутил настоящее прикосновение боли. Чувство было неприятным. Хуже того, боль не унималась, а ещё больше проникала в мой разум и замутнила сознание. Самовнушение немного притупило боль и все свои силы «Я» сосредоточил на саморегенерации, чтобы немедленно восстановить проколотые недружелюбными пришельцами кожные покровы и мягкие ткани. Чтобы не говорили, а сам собой «Я» овладел в совершенстве. Все-таки за мной ухаживать некому, так что приходится полагаться только на свои силы и возможности…

         Когда планетный организм корчился от боли под своим пробитым в трёх местах бронированным  панцирем, произошло из ряда вон выходящее событие – посреднику Наяру стало так плохо, как никогда! Открытый резонанский контур обезумевшего от непривычной боли планетного организма вступил в резонанс с человеком. Энергетический мозговой блок посредника Наяра оказался полностью парализован. Случайное это было совпадение или нет, но ответный удар был налицо: тройной удар! У биоробота Алана оказался задет интеллектуальный блок. Так что помочь Наяру он уже не мог. Распад интелекта у биоробота – это то же, что и клиническая смерть у человека. Оставался ещё и Сезан, но… Блок, ответственный за приём, переработку и хранение информации стал давать серьезные сбои. Биоробот Сезан уже не видел ни одного предмета полностью, только по частям. И Наяр, и Алан развалились в его сознании… на тысячи независимых друг от друга фрагментов. И если бы не переменный резистор «Поиск цели», биоробот Сезан уже совсем запутался бы в хаотической россыпи геометрических фигур. Сфокусировав своё порядком помутнённое сознание именно на этой столь спасительной для всех троих кнопке «Старт», биоробот Сезан совершил практически невозможное – космолёт легко оторвался от поверхности и тут же взмыл вверх…

          «…Никогда бы не подумал, что такие микроскопические существа нападут первыми, тем более на меня. Это что-то из ряда вон выходящее! И абсолютно никакой логики. Ну какая тут логика: незаметно подлететь, исподтишка укусить и столь же поспешно улететь? Это уже не логика, а самый натуральный идиотизм! Оригинальный способ общения с разумными существами! А «Я» размечтался… теория невероятности… разумные существа… Если они все такие «разумные», то для чего мне эта теория?! Рассчитывать вероятность очередного нападения?»
И «Я» переключился на решение совершенно других задач…

          А посредник Наяр понял всю ситуацию совершенно по-своему. «Импульсивные физические поля», – лихорадочно соображал он. – «В зоне их повышенного аномального воздействия деформируется и разрушается биополе человека, что приводит к серьёзным сбоям в системе обеспечения его жизнедеятельности».
          То же самое, наверное,  думали и биороботы. Ну может, чуть-чуть по-своему. И Алан, и Сезан в полной мере испытали на себе мощнейшее торсионное излучение планетного организма.

          Только… о его существовании так никто и не догадался.
Ни Наяр.
Ни Алан.
Ни Сезан.



45 Последний парад
Ян Кауфман
"Это нужно — не мертвым!
Это надо — живым!"
       Роберт Рождественский.


Как мы радовались этой долгожданной Победе в мае 1945! Только не все пришли с войны. А у каждого вернувшегося была своя судьба, и для многих она оказалась слишком трагичной.
 …
Отгремела война орудийным огнём,
по домам солдатня повалила…
Отшумела война майским солнечным днём,
да по-разному всех наградила:
кто с трофейным добром, прихватив всё что мог,
кто слепым, кто глухим возвратился,
кто на двух костылях, а кто вовсе без ног
на дощечке домой притащился…

С каждым годом всё меньше остаётся людей, помнящих то множество изувеченных калек, появившихся на улицах в конце сороковых годов, после окончания войны. Нищенски одетые, порой никому не нужные, при орденах и медалях, их можно было увидеть полупьяными, распевающими свои трогательные песни на вокзалах, в электричках, торгующих иголками, сигаретами и семечками на рынках. На работу таких калек не брали, а ничтожную инвалидную пенсию они моментально пропивали. Эти безымянные, полуголодные жертвы войны, которые раньше шли в бой "За Родину, за Сталина!", вынуждены были теперь просить милостыню у тех, кого защищали.

Растеклась по России безногая рать,
благо, рук хоть осталось по паре…
На «сто грамм» не жалейте им, братцы, подать –
пусть забудутся в пьяном угаре…

Говорят, что Сталин, однажды проезжая по Москве и увидев большое количество инвалидов на улицах, недовольно бросил, сидящему рядом Лаврентию Берия: «Зэмляк! Ты что, сам нэ выдишь, во что прэвратилась сталыца?»
 
«Больно уж много их воротилось с войны! –
порешила кремлёвская клика, -
Да кому они нынче такие нужны?!
Пусть исчезнут без шума и крика!»

И вмиг по всей стране, от Валаама и Соловецких островов до Воркуты, за высокими стенами Кирилло-Белозёрского, Александра-Свирского, Горицкого и других монастырей появились специальные лагерные зоны, куда насильно помещали калек. У них отбирали паспорта и солдатские книжки, фактически переводя в статус ЗК. В лагерях царил полный беспредел охраны. И всякий, попавший туда, осознавал: "Это конец - тупик! Дальше - тишина!"
Зато улицы центральных городов вмиг очистились от жалкого вида инвалидов. И кто тогда задумывался: куда делись эти человеческие обрубки на самодельных, наспех сколоченных тележках, эти безрукие и слепые?!
Когда же зоны были переполнены и очередных калек некуда было помещать, Лаврентий Павлович со свойственными ему цинизмом и жестокостью использовал опыт Красного Террора 1917 года, когда уничтожали священников и пленных. 
И старые, давно списанные баржи, набитые бездомными инвалидами потянулись на север, к океану... Только назад они почему-то никогда не возвращались.

Поднимая волну тупой грудью своей,
за буксиром баржа в ночь глухую
от родных берегов, без сигнальных огней,
уходила во тьме в даль морскую…

Волны раскачивали старую баржу так, что казалось – вот-вот она перевернётся. Глубокий, плохо задраенный трюм, заливало морской и дождевой водой. Много часов назад охрана загнала всех инвалидов на борт баржи, и теперь тягач не спеша, с трудом тащил её прочь от Соловецкого берега, туда - в сторону Баренцева моря…

В тёмных трюмах её уже нечем дышать.
Да и нужно ль дышать им, убогим?
Провожает сынов своих Родина – мать
под конвоем надёжным и строгим…

Свист встречного пронизывающего ветра в пять баллов заглушал и рокот мотора, и плеск волн. Сколько их, инвалидов войны, безногих, безруких и слепых лежало сейчас вповалку на грязной мокрой соломе? Чтобы утолить жажду, некоторые пили грязную жижу, болтающуюся на самом дне баржи. Иные пытались жевать солому, чтобы каким-то образом набить желудки, обманув чувство голода. Других, страдающих от качки, тут же выворачивало… А ветер всё крепчал, и тягач уже не мог побороть стихию. Послышалась команда: «Отдать буксировочный трос!»

За буксиром баржа, а за нею… беда
пенным следом бурлит за кормою…
И… вдруг хлынула в трюмы морская вода,
лижет стенки седой бахромою…
Вот её уж по грудь, вместо ног-то …культи,
так за них «на сто грамм» нам давали…
И по борту ногтями – скреби, не скреби –
«Всё, братва, мы своё отгуляли!
Отгуляли своё, защищая страну,
у врага на пути встав преградой!
Так, неужто, за это идти нам ко дну
за последнею нашей наградой?!»

Чья-то гармонь надрывно, захлёбываясь, играла марш «Прощание славянки». Баржа, задрав нос, медленно погружалась в пучину…

Светлой памяти тысяч невинно загубленных в период с 1946 по 1951 год...



46 Семечки
Галина Терешенок2
 В одном из городов России можно было часто увидеть  около автобусной остановки  старушку в стареньком драповом пальто и в сером пуховом платке, повязанном по  -деревенски. Она сидит на маленькой деревянной скамеечке, рядом - пластмассовое ведро с жареными семечками.

               Но эта престарелая «бизнес - леди» сильно отличалась от множества других женщин, пожилых и не очень, торгующих сигаретами, спичками и еще Бог знает чем.  Студенты лицея, расположенного неподалеку от сей «Торговой точки», всегда брали по полной горсти семечек на «пробу» и всегда «забывали» заплатить. Как только стайка лицеистов, спешивших на занятия, удалялась, на ведро с семечками стремительно, но в порядке очередности пикировали синицы и пировали всласть. А старуха, вместо того, чтобы отогнать и тех, и других  расхитителей, крестилась и что - то тихонечко бормотала.

               - Слушай, бабка, - не выдержал однажды мужчина средних лет. - Гони ты всех их в шею! - Но в старушечьих выцветших глазах, во всей ее высохшей фигуре было столько боли, столько горя, то мужик запнулся на полуслове, махнул рукой, бросил в ведро две десятки и, круто развернувшись, ушел. Не замечая бегущих по щекам слез, старая женщина брала из ведра семечки и бросала их воробьям, которые, в отличие от синичек, хозяйничавших в ведре, подлетать близко боялись.

                - Бабушка, вы, наверное, птиц любите? - пытаясь как-то отвлечь и успокоить старушку, спросила я.

                   - Да, мой Сенечка очень любил синичек. Бывало, наберет полные карманы  семечек и идет во двор. А там его уже ждет птичья мелкота. До того осмелели, что с рук клевали, на голову садились.-

                      Лицо старухи на некоторое время преобразилось, стало спокойным и счастливым. Очнувшись от воспоминаний, она надтреснутым, безжизненным голосом продолжила рассказ.
                   - Сеня, внук мой, мечтал птиц изучать. Профессором хотел стать. Ор-ни-то-ло-гом, - по слогам произнесла бабуля трудное слово. - А Семеном мы его назвали потому, что,  когда он родился, семечек у нас было много и невестка, мать его, семечки страсть как любила, - старушка перекрестилась.- У нас в селе семечки все уважали. И сынок мой, Тимочка, любил. Он у меня военным был.

                   Однажды друг его, с которым они вместе в Афганистане воевали, к нам заехал, записку от сына передал. Мы с невесткой моей, Ирочкой, долго потом над запиской этой плакали. Писал, что жив, здоров, семечек просил передать. А ведь Тима - то, когда мы записку читали, уже мертвым был. Как только этот друг уехал, так на их часть маджжихи
 (моджахеды) напали. Всех поубивали, раненых мучили страшно, и Тимочку моего, -
 - старушка нагнулась, взяла пригоршню семечек и бросила птицам, - ешьте, милые, ешьте!-

                    Затем безжизненным голосом начала говорить дальше

                   - Семен после школы поступил в военное училище, как мы его только с Ириной ни отговаривали. Птиц, говорит, буду изучать в свободное от службы время. В первую чеченскую войну, слава Богу, жив остался. Приехал, голова седая. Молчал все время, ночью во сне кричал, зубами скрипел. Врачиха пришла, говорит, шок у него нервный, делайте все, что он захочет. Пробыл внук мой два месяца в побывке, все село нам семечки носило. Спасибо людям, помогли нам. Улыбаться Сенечка стал, кормит синиц и улыбается. Потом снова в часть уехал, письма слал, невесту себе присмотрел, приехать к нам с ней собирался. А тут - снова Чечня, снова война. Сначала нам письмо прислали, что Сеня без вести пропал, а потом гроб привезли, - дрожащими руками старуха кончиком платка вытерла слезящиеся глаза и продолжила свой невеселый рассказ.

                     - Через две недели после похорон Ирочка, невестка моя, в погреб упала, насмерть убилась. Как это получилось - один Бог знает. Одна я, старая, на свете осталась. Муж, старший сын, два брата в войну с немцами погибли. Чем же я господа - то прогневала, что живу до сих пор? - Натруженные, с набухшими венами руки старухи теребили конец платка. Случайные слушатели трагичного рассказа молчали,  не зная, что сказать.

                       Горе этой женщины, потерявшей своих защитников, было сродни горю России, на протяжении   веков терявшей своих защитников, молодых парней, так похожих на Семена, улыбающегося с маленькой фотографии, которую бабушка достала, чтобы показать стоявшим на остановке людям.

                       - Сельчане уговаривали не уезжать, председатель приходил, говорил: «Не боись, баба Маша, досмотрим тебя, куда ехать - то тебе?».

                    Но я , как выйду во двор, в голос плачу. Все мне, старой, мерещится: вот Тимофей идет, Ира белье стирает, Сеня на велосипеде катается. Решила я уехать, спасибо Ириной сестре, приютила меня, хотя кто я ей? Хорошо со мной обращается. Хотела я ей помоь, семья же у нее. Стала семечками торговать, целый мешок из села привезла. Нажарила семечек, пришла сюда, ну и … - тут баба Маша впервые слабо улыбнулась, раздала все этим, как их, лицеистам. Уж больно на Сенечку они похожи, такие же красивые, смешливые. И синичек кормлю. Когда они прилетают стайкой, так и кажется, вот - вот Сеня подойдет, скажет: «Бабуля, не жадничай, сыпани им побольше.»

                     Немного помолчав, она добавила: «Вот только страшно мне очень, я все время Бога молю, чтобы войн не было. Не дай  Господь пережить другим то, что я пережила - потерять детей и остаться на старости лет одной. Я молюсь, чтобы люди не воевали. Земля такая большая, добрая. Паши, сей - она всех прокормит».

                        Слушая голос старухи, потерявшей в войнах всех родных, мне вспомнился участник другой Кавказской войны, живший более 150 лет назад. Блестящий дворянин, умница и офицер, великий поэт Михаил Лермонтов искал ответы на те же вопросы, что и баба Маша. Помните?
                                              И с грустью тайной и сердечной
                                              Я думал: жалкий человек.
                                              Чего он хочет…  Небо ясно.
                                              Под небом места много всем,
                                              Но беспрестанно и напрасно
                                              Один враждует он - зачем? 



47 Последняя ночь
Людмила Клёнова
      - Нет, ну, с этим надо что-то делать! – решительно сказала Она себе, - столько лет  сотрудничаем, общаемся, дружим – и ни разу так и не увиделись…
Она столько раз звала его в гости, а Он всё отказывался – мол, слишком далеко они друг от друга… А выяснилось, что Он просто боялся полёта в самолёте – бывают такие фобии у мужчин… А скорее, просто не хотел приехать – по каким-то своим причинам…

Вечером Она сказала своим домашним:
- Народ, отпустите на недельку погулять, развеяться…
- Куда это ты собралась, да ещё и одна? – поинтересовался муж.
Она назвала имя и город…
Муж, конечно, знал и то, и другое.
- Бог ты мой, проще в Китай полететь – ближе будет, - засмеялся он.
- Да ладно, я ж ненадолго… А то так вот жизнь пройдёт, а я его и не увижу…

        В общем, через два дня она летела в самолёте – с пересадкой, поскольку полёт был и вправду неблизкий. У неё было время вспомнить все эти годы, в которые они так тесно соавторствовали, хотя только виртуально. Но при нынешних технологиях – разве это проблема? Они переписывались, тем для разговора было множество – они сходились во вкусах, во взглядах, в увлечениях… Потом обзавелись скайпом и часто разговаривали.
Дружески, весело… А иногда на полном серьёзе – если тема разговора была серьёзной…

Она любила его. И не скрывала этого, хотя и не афишировала.  И Он знал это. И Она знала, что Он знает.
Но никогда об этом они не говорили, разве только вскользь, в шутливых тонах… Она – замужем, у него – жена, хоть и в другом городе…
И лишь однажды, в свой день рождения, Он, судя по всему, отметивший это событие изрядной порцией спиртного, позвонил ей почти в полночь, зная, что она никогда не спит в это время... Говорили они долго. И где-то в разговоре она предложила ему найти себе кого-то для реальных отношений, чтоб скучно не было. Он поинтересовался, имеет ли Она в виду женщину какую-нибудь. Она ответила, что да, конечно…
- Всё равно мне лучше тебя никого не найти… никогда, - сказал Он.
- Да, наверное, - с улыбкой признала Она. … Но я же так далеко…
- Вот… Об этом и речь… Поэтому, если что-то… Что потом? Нет будущего…
Потом помолчал несколько секунд и сказал:
- Я люблю тебя. Ты слышишь? Я… тебя… люблю… И жду здесь, у себя… Всегда…

      Она перевела разговор в шутливую плоскость, понимая, что он изрядно пьян и не очень контролирует себя…
На следующий день, когда Он снова позвонил и заговорил в своём прежнем дружеском тоне, Она спросила: «Ты хоть помнишь, что ты мне вчера наговорил?»
«А что, я что-то говорил? – засмеялся Он – и Она поняла, что всё он прекрасно помнит…
Больше они эту тему не поднимали…
Хотя Она  написала ему в тот день письмо, в котором просила не ругать себя, не корить за тот ночной разговор, за те невозможные слова. «Целых полчала я была счастливейшей из женщин. Разве этого мало?» - так заканчивалось письмо…

     За долгую дорогу она, конечно, устала, и ужасно переживала, что Он увидит её уставшей.
Невысокая, но отнюдь не хрупкая, не отличавшаяся идеальными пропорциями, но как-то ладно скроенная, она выглядела очень привлекательно. Совсем не красавица, она знала, что очень обаятельна и мила, и что умеет нравиться…
Но ведь это их первая встреча, и ей так хотелось понравиться  именно ему в реальной жизни, при личной встрече…

    Он встречал её в аэропорту с букетом гвоздик – знал, что Она их любит. Выше среднего роста, седоволосый,  коротко стриженный, с умными, внимательными, проницательными глазами и тёплой улыбкой, с которой Он становился невероятно милым и даже застенчивым…Узнали они друг друга сразу, словно прежде виделись каждый день. Радостно обнялись, жутко обрадовались встрече…
Пока добрались до его городка, был уже поздний вечер. Но после душа, посвежевшая и сбросившая усталость, Она уже вышла к нему, зная, что спать сегодня они не будут – столько всего нужно рассказать!
На столе – вино. Хорошее, дорогое. Готовился же к встрече. Ещё - какие-то овощи, фрукты, какие-то пирожки, явно покупные – ну, нормальный быт живущего в одиночестве мужчины…
Но как хорошо им говорилось, как славно гляделось друг на друга!
Потом он снял со стены одну из своих любимых гитар и спросил: 
- Что тебе спеть?
- Что хочешь… А табуреточка, маленькая, низенькая, у тебя есть?
-  Ну, конечно,  ты же говорила когда-то, что хочешь посидеть у моих ног, пока я буду для тебя петь…
- Помнишь? – засмеялась Она…
- Помню, - серьёзно ответил Он…

И пол ночи – Она у его ног на скамеечке, так, как ей мечталось, а Он пел ей романсы.
Только ей…

И всё же усталость взяла своё – нужно было отдохнуть… Ей была отведена небольшая угловая комнатка, уютная, с удобным диваном,  маленьким столиком и широким окном…
Уснула она быстро, и спала крепко…
Утром они вдвоём, быстро и весело, приготовили завтрак, выпили чаю – и ушли гулять по окрестностям…
Они ездили на чудесную быструю речку, ловили какую-то рыбу, и Он дивился, как она ловко управляется с удочкой. А Она рассказывала ему, что они с папой частенько рыбачили по выходным, когда она была ещё подростком…
Они ходили в лес, Он водил её по каким-то заповедным тропкам -  и Она не могла надышаться этой свежестью, этим чистым сосновым духом…
Ездили в какие-то крепости, на какие-то чудесные озёра… Это было интересно, это было замечательно…
Возвращались домой, покупая что-то попутно в магазинах – и она готовила обед, стараясь побаловать его отменно вкусными блюдами, на которые была мастерица. Он восторгался, с аппетитом опустошал стол, и говорил, что никогда не ел ничего более вкусного... И Она искренне радовалась, что ему нравится то, что приготовлено её руками…
И они разговаривали, разговаривали  – долго,  много, обо всём. Рассказывали друг другу свою жизнь, с самого детства… вспоминали родителей, близких, какие-то забавные или серьёзные ситуации… Слушать умели оба – поэтому разговаривать можно было бесконечно…

       Вечерами Она звонила домой, и они вдвоём, наперебой, рассказывали её мужу, где были, что видели, куда собираются завтра. Сокрушались, что его нет с ними здесь – было бы ещё интереснее…
Дни летели в тёплом, дружеском и невероятно приятном общении…

И как-то очень быстро наступил последний вечер – на следующий день Она должна была улетать…  Засиделись за поздним ужином, всё вспоминали, что ещё о чём-то не успели поговорить… К полуночи Она сказала:
- Пора… Нужно всё же попытаться выспаться… Спокойной тебе ночи…
- И тебе ночи доброй…

      В комнате, ставшей уже привычной за эту неделю, переодевшись в лёгкий халатик, Она подошла к окну, распахнула его настежь, пытаясь запомнить аромат свежести и прохлады.
Продумала с грустью о том, что это – ПОСЛЕДНЯЯ её ночь в его доме, к которому она успела привыкнуть так, словно он был её родным домом…
Похвалила себя за то, что ни разу не позволила себе выйти за рамки дружеских тёплых отношений… И обругала  последними словами за то, что так и не сказала Ему – вот так, в реальном времени, глядя в его близкие глаза, что любит его… Любит все эти годы – и ничего не может поделать с этой любовью, так тщательно спрятанной за внешним спокойствием и размеренной повседневностью…

Раздался стук в дверь.
- Ты не спишь?
- Нет…
- Можно мне войти?
- Конечно…
Он вошёл, подошёл к ней, стал рядом,  глядя на привычный ночной пейзаж за окном…
- Знаешь, совсем не спится…
- Мне тоже…
Неожиданно Он обнял её левой рукой за плечи, и нежно коснулся губами волос… Щеки, шеи…
На мгновение она замерла, просто перестала дышать…
Потом повернулась к нему, улыбаясь, готовая  в ту же секунду всё перевести в шутку:
- Ты что делаешь, разбойник?
- Я…
Голос его прозвучал неожиданно глухо, словно он внезапно слегка охрип.
- Я… старый дурак… Прости меня, прости…
-  Да что ты…
Её голос предательски дрогнул, зазвенев слезами.
И тут Он исконно мужским жестом, властно, сильно, но вместе с тем удивительно ласково привлёк её к себе, крепко обняв, чувствуя всем телом, как Она напряглась.
- Что… ты… делаешь,-  прошептала Она…
- Я…я люблю тебя, - ответил Он – и нашёл её губы…
Поцелуй – их ПЕРВЫЙ поцелуй, был таким горячим, таким отчаянным, что Она просто задохнулась…

И Время перестало существовать…
Звёзды зажигались и гасли, созвездия кружились в каком-то колдовском хороводе, они взлетали на лунной карусели – и падали куда-то в глубины моря… И их первый поцелуй длился и длился… Остановить его – это было бы просто преступлением…
Им, людям совсем не первой молодости, с богатым жизненным опытом, казалось, что никогда прежде не было – и не могло быть – ничего подобного… Это было не просто волшебство – это было настоящее безумие…
- Я люблю тебя… Я так люблю тебя, - повторял и повторял Он, словно пытаясь наверстать потерянные годы, потерянные дни…
Она молчала, и только, не отрываясь, смотрела на него – в его тёмные, серьёзные глаза, да проводила ладонью по коротким, густым, совсем седым волосам… И переставала дышать  от того, что Он замирал от этого её прикосновения…И от того, что Он был рядом…

Утром, проснувшись в его объятиях, она просто не поверила в реальность происходящего.
- Сон… Это просто сон –  всё тот же, который так часто снился мне…
Она провела кончиками пальцев по контуру его губ, невесомо прикоснулась своими к его щеке и почти беззвучно спросила:
- Это вправду - ты? Здесь, со мной?
Он проснулся мгновенно.
- Я… Вправду… Это я, родная… Я с тобой – навсегда…
 Она ответила тихо и безнадёжно:
- Твоё «навсегда» закончится сегодня вечером, когда ты будешь провожать меня в аэропорту…
Он повернулся к ней, покрывая поцелуями лицо, волосы, шею, ощущая, как неистово бьётся её сердце, как снова начинает течь жидкий огонь по его венам…
Она отстранилась, засмеялась.
- Помнится, ты говорил как-то вскользь, что любишь долгие прелюдии, дорогой мой музыкант…
- Ты помнишь это?
- Конечно, помню… Погоди-ка… Разыграем всё, как по нотам…
Он притворно вздохнул.
 - Ладно… Колдуй, волшебница…
И откинулся на подушки, улыбаясь и закрыв глаза…

День прошёл как-то странно, словно всё было покрыто зыбким, святящимся туманом.
Они не могли насмотреться друг на друга, не могли разнять рук… Каждое прикосновение казалось нереальным счастьем, невозможной радостью… Каждое слово было наполнено лаской - и щемящей, почти на грани боли, нежностью…

Регистрация на её рейс уже заканчивалась, а Он всё не отпускал её от себя – просто не мог оторваться, выпустить её из объятий.
- Мне пора, радость моя…
- Подожди… Ещё есть немножко времени…Прости меня, прости, ради Бога… Я так боялся потревожить твой покой, твою семейную жизнь… Я понимал, что нельзя нам… Нет, я ничего не понимал, глупец, упрямец… Как я мог всё это время… без тебя? Прости, родная, прости…
Она молчала; просто стараясь запомнить, впитать всей кожей, каждой клеточкой тела  прикосновения его рук, его губ, его взгляд, интонацию, с которой Он говорил ей о своей давней, запрятанной глубоко, любви, которой не позволял все эти годы вырваться на волю…

- Заканчивается регистрация на рейс… Пассажиров просим срочно пройти на посадку…
Это был её рейс.
Я должна идти… Иначе просто самолёт уйдёт без меня…
- Пусть… пусть уйдёт без тебя…
Она решительно повернулась, поцеловала его в губы. Сама поцеловала, крепко, горячо, долго…
- Господи, ну, почему сильнее всегда должна быть я?
И, резко отстранившись, ушла за спешащими, опаздывающими пассажирами.
Ушла, не позволив себе даже оглянуться, понимая,  что, оглянувшись, и увидев его, стоящего с опущенными руками, потерянного, беспомощного в эту минуту, бросит всё – и вернётся к нему, чтоб быть с ним до последних дней… А этого допустить было никак нельзя…

     Она сидела у иллюминатора, смотрела в него, не отрываясь, но видела только одно: Его лицо, родное, знакомое уже до мельчайших чёрточек… Закрыв глаза, Она попыталась избавиться от этого наваждения. Но напрасно. И перед её внутренним взором был только Он: его тёплые глаза, мягкая улыбка, губы с каким-то беззащитным абрисом. Ей показалось, что в это время он смотрит в ночное небо – и по щекам его текут слёзы.
- Не плачь, - прошептала она, словно Он мог её услышать…Я люблю тебя… Я буду любить тебя всегда…

     Самолёт давно взлетел и растаял в тёмном пространстве над аэропортом, а Он всё смотрел вверх, в ночное равнодушное небо, не отрываясь, словно надеясь, что  самолёт снова пойдёт на посадку и Он снова увидит Её, спускающуюся по трапу… Но думал Он только о том, что никогда и никого так не любил… И что не увидит Её больше.
Никогда…
В эту минуту ему показалось, что Он слышит её тихий, ласковый  голос, ставший таким немыслимо нужным:
- Не плачь… Я люблю тебя… Я буду любить тебя всегда…
И только тут осознал, что по его щекам, не останавливаясь, текут слёзы…



48 О Мальдивах, заветном атолле и... ловушках
Ирина Шабалина
Ох, Мальдивы. . . Заветная мечта.  Коралловые атоллы.
Вы ,наверное, дорогие друзья, думаете, что побывать на Мальдивах могут лишь богачи.
А вот и нет! Если взять недорогой, уценённый тур на итальянском круизном лайнере, то проплыть по Индийскому океану, с посещением не только Мальдивских, но и Сейшельских островов ,  а так же и Мадагаскара и Индии - под силу и обычным служащим. Конечно, запасающим деньги на путешествия и мечтающим о дальних странах.
Есть такой обзорный тур, даже с пересечением экватора. И обойдётся он дешевле, чем просто отдых на Мальдивах. В дорогущих отелях на сваях, называемых резортами.
Проплывая мимо на катере, мы видели много таких: домики – бунгало  на сваях под пальмовыми листьями, на сверкающем белом песке, окружённым ослепительной синевой океана.
Но сначала мы доплыли на лайнере до столицы Мальдивских островов, города Мале, расположенного, так же, на атолле. Городок можно вдоль и поперёк пройти за час или два часа. Атоллы маленькие.
 Интересно, что аэропорт расположен на другом острове, нефтебаза на третьем. На одном, «столичном» просто ничего не убирается.
Вечером этого же дня мы сплавали  на островок Куга-Бандос, красивый, круглый, но не совсем похожий на атолл. Хотя, потом я прочитала, что атоллы и круглыми бывают, а не только «полумесяцами»
 Накупались вдоволь.
 
А вот на следующий день на скоростном катере, в ореоле брызг и восторга я, с экскурсией, помчалась на более дальний, необитаемый остров Маду. На настоящий коралловый атолл из мечты и сказки.
Белый полумесяц в синеве океана, с прозрачной бирюзовой лагуной в середине острова. Окружённый коралловым рифом. Слов не хватает описать Красоту!  Переходы цветов и оттенков океанской воды -  от ярко белой,  над песком, затем светло голубой, бирюзовой  и густо синей на глубине.  Остров  заросший кустарником и пальмами, а по берегу , кругом, белые пляжи.
Из построек – только навесы и беседки из пальмовых листьев, где аборигены потчуют туристов  рисом с тунцом и плодами манго, и кокосовым молоком, конечно.
Выяснив, что такой обед нас ожидает в полдень, мы разбрелись по острову

Тут для меня и начались «ловушки».

Я ушла на один из рогов «полумесяца», острый песчаный мыс, выдающийся далеко в океан, оставила пляжную сумку и платье на песке и начала, с наслаждением, плескаться в прозрачной воде лагуны, то с одной стороны мыса,то с другой.
С другой стороны мыса был ещё один атольчик – спутник. Или продолжение этого? Он был совсем рядом, через мелкий залив. И безудержно манил своей  зелёно-бело – бирюзовой красотой.
Людей на нём совсем не было видно. Мне настолько захотелось перейти на другой островок через этот мелкий заливчик,что я пошла, опрометчиво оставив вещи на берегу. Казалось – второй островок так близко!
Шла в сланцах, т.к. ноги очень колол ракушечник, вода достигала лишь до пояса, но в одном месте пришлось немного проплыть, держа фотоаппарат в вытянутой над головой руке. И я оказалась на другом островке.

Накупавшись и там и сфотографировав островок, я направилась к зелёной чаще в центре острова.
Там стояли красивые кресла. И вдруг увидела приближающегося ко мне охранника.

Он что-то спрашивал меня по-английски, потом увидев, что я не понимаю , стал говорить очень медленно, перемежая слова с жестами.
 Я поняла, что он требует от меня  документ на право нахождения на этом острове, который вовсе не Маду, а Маду – Финоло. Что здесь частный резорт, а всяких пришлых просят покинуть островок и быстрее, т.к. в океане творится что-то страшное.
Я оглянулась на океан и увидела – что вода стремительно прибывает, подобралась уже к моим ногам, а вместо мелкого заливчика  начинает синеть глубокий пролив. Это наступал прилив!
Ещё хорошо, что ко мне вышел охранник, а то бы я загулялась и не смогла бы вообще перебраться на «свой» остров! И меня бы забыли. Ведь опоздавших здесь не ждут. Это же экскурсия! Все люди мало знакомые, никто бы меня не хватился! Как бы я стала тогда выбираться с островов? Денег с собой взяла мало, да и те оставила в камере хранения на пристани большого острова!
 А на этом острове – всё частное. Наверно, очень дорого.
 Даже представить трудно, что я бы делала тогда – одна, без друзей ,одежды и без денег, практически,не зная языка!

В ужасе я кинулась в воду, вброд идти уже не приходилось, я плыла на спине, подняв высоко злополучный фотоаппарат. Разгулявшиеся волны уже захлёстывали лицо, нахлебавшись солёной воды, я  перевернулась, чуть не плача, но всё ещё поднимая руку с фотоаппаратом.
 Ещё немного, и не до фотоаппарата будет. Силы меня уже оставляли, бороться с волнами было всё тяжелее, и вдруг. . . о счастье!. . .моя нога нащупала дно. Постояв и немного отдышавшись, я вдруг увидела, что того мысочка, где я оставляла свои вещи и платье уже не было. Он скрылся под волнами.
 Ну что за напасть! Что мне теперь в купальнике ехать обратно?
 Хорошо, хоть  деньги я оставила  в «камере хранения», ящичке с замком на пристани. Хотя ключик уплыл в сумке. . .
Так, оплакивая свои вещи, я кое-как ,обессилевшая выбралась на берег и вдруг увидела, невдалеке, пару с нашего корабля, а в руках у милых людей были мои вещи! Оказывается, на моё счастье,  оказавшись на этом  мысу, они увидели, как приливные валы добираются до вещей, кем-то бездумно кинутым на берегу.

 Добрые люди подобрали мои вещи, а потом и меня, бедолагу, увидели. Хотели уже на помощь плыть, но я самостоятельно выбралась.
Поругали меня, конечно.
 Сказали, что приливы и отливы в океане мощные и опасные. И вещи бросать на берегу и уплывать в отлив - категорически нельзя!
Я объясняла, виновато, что в сумке ценных вещей и денег не было, поэтому и оставила, хотя сама понимала, что без платья и панамы остаться на таком солнце -  было бы просто катастрофой, а добрые люди просто спасли меня. 
Мысленно, я ещё беспощаднее, чем они , ругала себя за «безголовость».
Конечно – безумие, была бы осторожной, не попадала бы в такие ловушки.

Ещё раз поблагодарив новых друзей ,отправилась с ними на обед, пробовать тунца с рисом.
Местные блюда были простыми, но интересными, а в завершение обеда, нам подали ещё и запечённого в фольге на костре  огромного тунца.

 Двое из группы, побывавшие на коралловом рифе, говорили, что видели маленькую акулу. Но аборигены, на ломанном английском  языке, объясняли, что, скорее всего, это был тунец, они и на мелководье заплывают для охоты.

Вскоре я и сама убедилась в этом, гуляя по пляжу и купаясь на каждом шагу. Я уже не снимала длинную  белую футболку, боясь обгореть.
 Наша гид предупреждала нас о коварном мальдивском солнце.
 При очередном купании, я услышала сильный всплеск, испугавшись, обернулась, и увидела, как огромная рыбина , действительно похожая на акулу, помчалась, но не за мной, к счастью, а за яркой рыбкой и набросилась на неё.
Выбравшись  на берег, и отдышавшись после пережитого страха, я побрела на  второй дальний мыс острова – «полумесяца».
Там меня подстерегали ещё две ловушки.
Одна, в виде  большого  чёрного ската плавала, в прозрачной воде на ослепительно – белом мелководье.  Я заворожено следила за огромной рыбиной, напрочь забыв, что скатов не зря называют «хвостоколами" и это страшное орудие нападения и обороны - хвост с зазубриной --шипом, на конце тянулся, за скатом извиваясь и нервно подёргиваясь. Мало того,эта костная зазубрина - шип связана ещё и с ядовитыми железами,и не только может ранить,глубоко вонзившись тело, а ещё и разорвать мышцы при извлечении шипа -зазубрины и смертельно отравить человека! Не даром скаты - родственники акул, а "хвостоколы" - самые опасные из них!
 А я самозабвенно фотографировала ската, бродя совсем рядом, и, даже  пыталась покормить его булочкой ,оставшейся после обеда.
Раскрошив булочку, я совсем близко подошла к скату и только тут увидела, какие злобные у него глаза.
 Ну, какая булочка! Он же хищный!
  Скат сделал резкий выпад мне на встречу и взмахнул хвостом, я отпрянула и упала, подняв шлейф брызг.
 Скат, от такой неожиданности, метнулся в сторону, не стегнув меня хвостом, но затаился.
 Рядом кричали иностранцы:  «Данджер, мадам! Опасность!»
 Но я и так уже поняла, что "данджер", и убежала на другую сторону мыса, счастливо избежав серьёзной травмы и отравления, если не ещё большей неприятности.

На другой стороне мыса подстерегала третья ловушка – зыбучий песок и течение.
Изумительно – белый песок здесь не скатывался в океан полого, как везде, а обрывался крутым откосом , за которым синела глубина.
Я с радостью нырнула в глубину, и тут же меня потащила неведомая сила  - прочь от берега.
Сила, конечно, была течением.
Забарахтавшись, и гребя изо всех сил , я смогла преодолеть его и приблизилась к линии песка. Но стоило мне поставить на песок ногу, как он осыпался, а течение снова тянула меня в глубину.
И так несколько раз. В двух шагах, по берегу, бродила девушка, тоже из нашей группы, делая вид, что  фотографирует синие дали, а на самом деле с тревогой следя за мной, чувствуя, что у меня не всё в порядке.
 От этого было спокойнее, но всё равно страшно.
 Я решила пока не звать на помощь, а вдруг и девушку тоже потащит течение, если она прыгнет ко мне на помощь,  или песок тоже осыпется под ней, лишь только она подойдёт к этому опасному обрыву, чтобы подать руку.

Поэтому я вновь и вновь подплывала к обрыву, вставала на него, песок обрушивался пластами, и меня вновь тащило в океан. Обессилев,я решила изменить тактику.
 Подплыв к обрыву  вплотную, я грудью выбросилась на песок, как дельфин.  Перед собой, как можно дальше, выбросила руки и вцепилась в обманчивые белые волны песка. А потом, кое -как, на животе, выползла на берег. Отодвинувшись подальше, в изнеможении застыла.
 Тут ко мне и подбежала девушка: «У вас всё в порядке? Я специально не уходила, видела, что не ладно дело.»
 «Спасибо вам,» - ответила я, чуть дыша-«Сейчас всё в порядке, но не купайтесь здесь. Течение сильное. Не могут табличку повесить!»
«Табличка есть, но она там, дальше, у кустов! И по-английски! Обязанность гида – предупреждать! Но не все выполняют обязанности!»

Больше я не купалась на опасном мысу, а отправилась вместе с девушкой к месту сбора группы, ведь уже через час наш катер отправлялся на Мале, столичный атолл.
Очень жаль было прощаться с прекрасным, но коварным, для неосторожных туристов, островом.
Бело-зелёным коралловым полумесяцем мечты…
Но катер отправлялся, и пришлось убегать с острова, чтобы вновь мчаться на катере в ореоле брызг через синеву океана. А ветер - в лицо! А слепящее солнце  - в глаза! А синева вокруг!
Не передать ощущение счастья!
Но последняя  «ловушка» чудесного острова обнаружилась уже на корабле.
Хотя я и купалась, в  основном , в длинной, почти до колен, белой футболке, солнечных ожогов избежать не удалось.  Обгорели руки и ноги.  Даже ступни и кисти потом мучительно жгло, чего никогда раньше не было.  Вот вам и коварное тропическое солнышко и белый песок. . .
Но, несмотря на все злоключения, прекрасный Маду запомнился мне как самый красивый и чудесный остров на земле, из виденных мною.
Далёкий коралловый атолл. Бело-зелёный полумесяц мечты в лазури и синеве бескрайнего океана. . .



49 Ангел в расслабухе
Олег Маляренко
Несколько лет подряд я следовал одному и тому же странному, на первый взгляд, увлечению – отправлялся на неделю-полторы в лесную глушь, чтобы побыть в одиночестве и тиши, подальше от городского шума и людской толкотни. Там я расслаблялся душой и телом, приводил в равновесие здоровье, а мысли в порядок, и тем самым получал заряд бодрости на целый год.

Жена привыкла к такому моему чудачеству и относилась к нему с должным пониманием, поскольку это укрепляло и освежало наши отношения.

Селился я в домике, затерянном в густом лесу, у знакомого лесника Никиты Яковлевича, глухонемого от рождения, человека пожилого, но по-молодому бодрого, и с чистой душой. Присущий леснику недостаток был мне только на руку, так как наше общение сводилось к минимуму.

Я купался в озере, ловил рыбу, собирал грибы, готовил пищу, но большую часть времени предавался любимому занятию – ничегонеделанию, напрямую соприкасаясь с природой.

В один день Никита Яковлевич отправился проведать родню, оставив меня на хозяйстве, или наоборот. Я покормил курей и хрюшку, кота и собаку, и присел на завалинке, чтобы почитать Библию. Книга была старинной, как и всё в домике. Библию я читал и прежде, но довольно поверхностно, а сейчас появилась возможность прочесть её вдумчиво.

Вдали на тропинке показалась человеческая фигура в белом. Когда путник приблизился, я застыл от изумления – по всем статьям он являл собой ангела. Высокий и стройный юноша, светловолосый и голубоглазый, с лицом такой красоты, от которой женщины сходят с ума, с выступающими из-за спины могучими крыльями. Одет в лёгкий балахон, свободно облегающий его фигуру. Одежда не просто белая, а ослепительно белая, казалось, вся сияющая. Взгляд спокойный, добрый и приветливый. Походка лёгкая и уверенная.

- Мир дому твоему, добрый человек! – произнёс ангел.
- Мир входящему! – сказал я первое, что пришло на ум.
- Дай напиться воды, милейший.

Я поспешил в дом. Ключевую воду беру в ближнем роднике, и она потрясающе вкусна. А перед выходом перекрестился на икону в углу.

Незнакомец с явным удовольствием пил воду.

- Извините меня за любопытство. Вы на самом деле ангел?
- Без всякого сомнения. А что тебя удивляет?
- Пожалуй, ничто. Но крайне редко приходится видеть ангелов.
- Тот, кто кроток и добр душой, видит нашего брата часто. Меня зовут Нафтусаил, можно Нафик. А как кличут тебя? Кстати, называй меня на «ты».
- Меня зовут Михаил, можно Миша.
- Чудесное имя. Так зовут моего непосредственного начальника, по-вашему, архангела. Чем занимаешься Михаил?
- В настоящее время ничем, потому что на отдыхе.

Ангел заметил Библию в раскрытом виде.

- Сразу видно, Миша, что ты человек, верующий в нашего Господа. О чём читаешь сейчас?
- О Содоме и Гоморре.
- Прекрасно помню эту прискорбную историю. До сих пор стоит перед глазами картина их заслуженной гибели.
- Сколько же тебе лет, Нафтусаил?
- Вопрос некорректен, ибо у ангелов нет возраста.
- Правда, что у каждого человека есть свой ангел?
- Чудовищное заблуждение. Ангелы имеются только у самых достойных, иначе для всех людей ангелов не напасёшь. Вот ты, Михаил, человек достойный, и отныне я буду твоим ангелом.
- Чудесно. Благодарю тебя. Теперь этот день я буду отмечать, как день ангела. А теперь скажи, что привело тебя сюда?
- Один раз в сто лет нам позволено расслабиться. Для меня как раз такой день наступил, и я хочу хорошо отдохнуть, или оторваться по полной программе, как говорят некоторые отроки. Короче говоря, я хочу на сегодня забыть, что я ангел, и почувствовать себя человеком со всеми свойственными ему недостатками.
- Здесь для отрыва не самое подходящее место.
- Вот ты и поможешь мне выйти к людям. Но я хочу это сделать инкогнито, чтобы не подрывать устои веры.
- Понимаю. Тогда тебе надо переодеться и спрятать крылышки.

По комплекции Нафик мало отличался от меня, поэтому подобрал кое-что из одежды, и чтобы не смущать его, вышел из дома.

Вскоре в дверях показался ангел в синих потёртых джинсах и красной футболке с эмблемой Чикагского университета. При этом совершенно без крыльев. Их я увидел рядом со стулом, на котором висел аккуратно сложенный балахон. Теперь Нафтусаил напоминал обыкновенного парня, только чертовски красивого.

До ближайшей деревни было километров четыре-пять, там имелось придорожное кафе, где можно было выпить, закусить и пообщаться с посетителями. Я и Нафик собрались тронуться в путь, когда вблизи домика появились две молодые женщины. Судя по тому, что обе держали в руках ведёрки, можно было безошибочно определить, что они грибницы.

- Скажите, пожалуйста, как пройти в деревню. Мы собирали грибы и заблудились, - сказала та, что покрупнее.
- Здесь прямой дороги нет. Отдохните немного, и я вас проведу, - отозвался я.

Любительницы грибов, приятные и привлекательные, одеты были по-городскому. Присели на скамейку и стали развлекать нас рассказами о том, что они видели в лесу. Новых знакомых звали Клавдия и Ангелина.

Я обеспокоился тем, чем бы угостить дам. Для этого пришлось совершить набег на запасы Никиты. Как говорил мой дед, что есть в печи, на стол мечи. Я и метал. Помимо прочего обнаружил и извлёк из погреба несколько прохладных бутылок водки.
 
Через полчаса наш квартет заседал в тени огромного бука. Я приложил все свои кулинарные способности и красиво разложил в тарелки наличные разносолы. После нескольких тостов мы сбились со счёта. Меня сильно удивил Нафик, который хлестал водяру как воду в жаркую погоду. А закусывал он мало, что для ангела вполне естественно.

Во время банкета Клава попала под очарование Нафтусаила и бросала на него нежные и влюблённые взгляды. А вскоре я заметил, что под столом она украдкой касалась ножкой его джинсов выше колен. На удивление, Нафик не стал возмущаться такой распущенностью. Геля, проявляя солидарность с подругой, тесно прижалась ко мне. Честно сказать, я не стал её отталкивать, поскольку я не ангел.

Мой ангел высоко оценил качество Никитиной водки и поглощал её в изрядном количестве. Видно, там наверху этот напиток в большом дефиците. Если бы я выпил столько водки, то отдал бы душу Богу. А Нафтусаил оставался на вид трезвым как стёклышко. Определённо, наверху ему покровительствовали.

Не в силах сдержаться, Геля обняла меня и жарко поцеловала. Пришлось ответить ей тем же. Чтобы не отстать от подруги, Клава страстно заключила в объятия Нафика, а он крепко схватил её за попку. Ещё немного и крепость сдастся без боя.

Однако нашу идиллию внезапно прервал голосистый собачий лай. Из-за деревьев во двор выбежал чёрный бульдог.

- Отелло! Как ты попал сюда? – завопила Клавуня.

Бульдог Отелло лизнул ей руку и моментально убежал дружить с нашей Жучкой.

А тем временем появилось двое мужиков, я бы сказал, бугаёв. Заметно было, что они настроены крайне агрессивно, а это не предвещало ничего хорошего. Я с тоской подумал о том, что здешняя тишина и безмятежность исчезает на глазах.

Один из мужиков набычился, глаза его налились кровью. Он схватил Клаву за руку и грубо потянул за собой.

- Ну, ты Клавка и шалава! Я обыскал весь лес, а ты здесь бухаешь и лижешься с мужиками.
- Успокойся, Костя! Мы с Гелей заблудились, а эти люди собрались провести нас в деревню.
- Так ты ещё врёшь, дрянь! Я своими глазами видел твой заблуд, - выпалил Костя и влепил Клавочке оглушительную оплеуху.
- Не следует обижать женщину, добрый человек. Она не совершила ничего предосудительного, - тихим голосом промолвил Нафтусаил.

Это взорвало Костю. Он оставил Клавдию и подошёл к ангелу.

- Раз ты называешь меня добрым человеком, то получи моего добра.

И  озверевший подонок ударил ангела кулаком. Тот прикрылся рукой, и удар пришёлся касательно по его правой щеке.

- Господи! Прости этого заблудшего человека. Он не ведает, что творит, - мягко произнёс Нафтусаил и молитвенно сложил руки.

От такой неожиданности все, включая и мужиков, опешили.

Тут уже вмешался я, иначе кроткий ангел подставит левую щеку и будет избит, что совершенно недопустимо.

- Опомнись, мужик! Только что ты ударил ангела! – заорал я.
- Ну, если он ангел, то я и тебе всыплю чертей! – замахнулся на меня Костя.

Но он не успел ничего сделать, потому что Нафик нанёс ему удар в подбородок снизу, классический апперкот. Удар был такой сильный, что противник отлетел на несколько шагов и свалился. Это уже был нокдаун!

Я отказался верить в реальность того, что случилось. Ай да ангел! Какой молодец! Ничто человеческое ему не чуждо.

Клавдия кинулась поднимать рухнувшего Костю, теперь уже злобно глядя в нашу сторону.

- Пойдём, дорогой, отсюда и не будем связываться с этими драчливыми ангелами.

Геля потянула другого мужика и вся тёплая компания, забыв попрощаться, покинула двор. С некоторой задержкой к ним присоединился и бульдог Отелло. Я подумал о том, что настоящий Отелло – мужик Клавы. Победа была за нами.

- Ловко ты стукнул того прохвоста, Нафик, - похвалил я. - Ты раньше занимался боксом?
- Нет. Это у меня природные способности. Сегодня позволил им проявить себя. Давай, Миша, отметим нашу победу, - взялся Нафик за бутылку.
- Только без меня.

Незаметно наступил вечер. Подул свежий и прохладный ветерок. Краски окружающей природы потускнели и потемнели. Я покормил скотину и навёл порядок. Ангел сидел в глубокой задумчивости.

- Оставайся ночевать, Нафик, - подал я голос.
- Что я и собираюсь делать. А вдруг эти добрые люди захотят вернуться.
Я постелил ангелу лежак, стоящий посреди двора. Он лежал, глядя на звёздное небо, и думая о чём-то своём.


Проснулся я ранним утром, когда едва рассвело. Нафтусаил был уже на ногах, в белом балахоне и с крыльями.

- Куда ты, Нафик, в такую рань? Оставайся и я приготовлю завтрак.
- Не могу больше оставаться. Мне пора на работу?
- И что у тебя за работа? Экстренное совещание у Бога?
- Более интересная. Я снимаюсь.
- Где же, если не секрет?
- Секрета нет. За речкой на натуре снимается фильм «Падший ангел».

Такое известие ввергло меня в такой смех, что едва сдержал поток жидкостей (слёз), что едва не хлынул из меня.

- И ты снимаешься в главной роли?
- К сожалению, нет. Только второго плана.
- Ну и ржачку устроил ты, Нафик.
- Меня зовут Вячеслав, можно Славик. А в реквизите я пошёл, чтобы расслабиться и посмотреть, как на меня будут реагировать окружающие. Вот ты, Миша, поверил, что я настоящий ангел?
- Что за вопрос? Почти что, но привитый в детстве атеизм, заставил сомневаться.
- А какие красотки к нам привалили! В нашей киногруппе и близко таких нет.
- Да, девушки первый сорт. Жаль, что их мужики пришли не вовремя.
- Чего сожалеть. Думаю, наши жёны не хуже. Прощай, Михаил! Ты – лучший из лесных бездельников. Приятно было с тобой познакомиться. Спасибо тебе за всё!
- И я рад знакомству с тобой. А ты – лучший из ангелов. Превосходно сыграл свою роль и без единого прокола. Буду с нетерпением ждать выхода фильма на экран.

Ангел пошёл по лесной тропинке гордой, лёгкой и уверенной походкой.



50 Вот это Камасутра!
Наталья Юренкова
        Не было секса в Советском Союзе. А рождаемость была. Может быть, почкованием размножались? Глупости какие, какое может быть почкование, ещё бы про пестики-тычинки вспомнили.

        Значит, всё-таки что-то вроде секса было, только говорить об этом было неприлично. Страна жила, строго соблюдая «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата», и вся официальная идеология в области решения таких деликатных интимных вопросов строилась на этом.

        Заповеди запрещали вносить в любовные отношения элементы флирта, кокетства, ухаживаний, но любовь-то была, а в тех же заповедях конечным звеном всех любовных переживаний являлся половой акт, а «при всяком половом акте всегда надо помнить о возможности зарождения ребёнка и вообще помнить о потомстве».
 
        Кто бы об этом забывал, интересно. Да ведь мало помнить, надо что-то делать с этим, а что тут можно поделать, если ни тебе проконсультироваться, ни тебе какие-то средства приобрести практически невозможно.

        Был даже анекдот такой:
«Лучшее средство против беременности — это кефир»
«Что вы говорите?! И как же его использовать — до или после?»
«Вместо».

        Врачи предлагали единственный метод - искусственное прерывание беременности, при одном упоминании о котором все женщины бледнели и дрожали.

        Промышленность, конечно, выпускала малыми количествами какие-то приспособления, но были они малоэффективны и малоизвестны по причине абсолютно дремучего целомудрия подавляющего большинства населения.

        Ничего удивительного для общества коммунистического труда и быта, в котором эротика и порнография считались синонимами, и страшно даже представить, что ожидало человека за чтение «Камасутры», или, боже упаси, за распространение самиздатовской её копии.
 
        Единственным более или менее известным и относительно результативным методом оставался метод применения изделий, которые стыдливо называли «резиновые изделия». Настоящее название изделия - «презерватив» звучало почти как нецензурное и употребление его считалось крайне неприличным и недопустимым.
 
        Выпускал эти резиновые изделия едва ли не единственный заводик в стране, причём в основном выпускались изделия одного размера №2, и совсем немножко №№1и3 , чего было явно недостаточно для удовлетворения потребностей такой большой страны.
 
        В общем, секса не было, а проблемы были, и решали эти проблемы каждый по мере своих способностей и возможностей. Причём решали, в основном, женщины, как наиболее зависимые от последствий незащищённого того самого, которого не было.

        Пришлось эти проблемы решать и Аде Носачёвой, как любой нормальной советской женщине. Не сразу, конечно. Сначала она вышла замуж  за Виктора Носачёва, потом они родили, как положено, чудесную девочку и стали её растить, холить и лелеять.

        И очень скоро Ада поняла, что, если не принять экстренных мер, их семья будет увеличиваться примерно со скоростью размножения кроликов, то есть катастрофически быстро.

        Резонно рассудив, что это денег много не бывает, а детей очень даже бывает, Ада приступила к решению вопроса о регулировании деторождения в своей семье. Перепробовав нехитрый ассортимент вариантов, супруги остановились на применении тех самых резиновых изделий.

       И Ада, и её ненаглядный Виктор, выросшие под горячим южным солнцем, были натурами страстными, молодыми и здоровыми, в любви ненасытными, и постоянно нарушали заповедь о том, что половой акт не должен часто повторяться, поэтому изделий расходовали много. Проблема усугублялась ещё и тем, что им требовались изделия именно  размера №3, которых практически было не достать. Мало совсем их производили, наверное, дефицитную резину экономили.

        Добывание этих самых №3 стало постоянной головной болью для Ады. Она закупала их не упаковками, не лентами, а коробками. Однажды её даже в милицию сдали бдительные фармацевты, приняв за спекулянтку или маньячку.

        С годами энергичная и предприимчивая Ада обзавелась нужными знакомствами, в том числе и в аптечной сети, и тщательно следила за своевременным пополнением необходимого запаса.

        Бывали, конечно, нестыковки, и тогда Носачёв бродил по дому мрачный, напевая вполголоса: «Я сегодня очень-очень сексуально озабочен»... Сердце Ады сжималось от тоски и печали, она спешила на кухню, чтобы приготовить что-нибудь вкусненькое. Носачёв вкусненькое съедал, но проблемы это не решало, скорее, наоборот.
 
        Однажды летом, когда почти взрослая дочь отдыхала с бабушкой на море, и счастливые супруги могли без помех заниматься тем, чего в советских семьях не было, сработал закон мирового свинства.  Запасы закончились, а в аптеку товар не завезли — бывали сбои и в отлаженном плановом хозяйстве страны.

        Как обычно, в такие дни Ада старалась вечерами затевать всякие неотложные дела - стирки, уборки - в надежде, что муж уснёт и всё как-то обойдётся.
 
        Как назло, период воздержания затянулся, и однажды утром, индифферентно заглотнув свои любимые фаршированные блинчики, на кухне, отдраенной до непривычного блеска, муж глубоко вздохнул и сказал: «Аделаида, как хочешь, а я больше не могу - я пойду по бабам».
 
        Ада вздрогнула, срочно собралась и пошла... к закадычной приятельнице Нинон. У Нинон они обычно сидели, курили, пили кофе с коньяком и жаловались друг другу на свою несчастную долю. Это у них называлось - решать проблемы. Иногда, как ни странно, выход находился.

        «Ты представляешь, я полночи в ванной сегодня просидела», - пожаловалась Ада.

        «Неужели Виктор способен на насилие?» - ахнула Нинон.
 
        «Да ты что! Как ты могла подумать такое! Я стирала - представляешь? - боялась, что не выдержу и сама отдамся, забыв о последствиях, я ведь живой человек».

        Ада отпила из чашки: «Главное дело, нам бы день простоять, да ночь продержаться. Девочки из аптеки пообещали, что вот-вот поступят. Зря я им, что ли столько «КС»ов и «ЖЗЛ»ов перетаскала».

        Ада была у себя в конторе общественным распространителем художественной литературы, а «КС» - «Классики и современники» и «ЖЗЛ» - «Жизнь замечательных людей», назывались популярные серии книжных изданий, очень дефицитные. Книг издавалось недостаточно, как и всего прочего, меньше, чем требовалось, а страна у нас была самая читающая в мире - сложно даже предположить, с чем это было связано.

        Нинон вздохнула, а затем жестом фокусника извлекла неизвестно откуда четыре ярких пакетика и положила их перед Адой: «Вот, держи, от сердца отрываю, и то только потому, что нам великоваты. Импорт, из Европы, качество супер, гарантия стопроцентная».

        Ада так обрадовалась, что пообещала ей за это «Королеву Марго». Нинон в ответ совсем расщедрилась и добавила к пакетикам тюбик с кремом: «Из той же оперы, для пущей гарантии».

        Счастливая Ада летела домой на крыльях страсти, прижимая к груди продукцию буржуйского секспрома, и с мечтательной улыбкой шептала: «Ну, держись, любимый. Я тебе такую Камасутру покажу, забудешь про всех других баб».

        Камасутру, значит, она читала, а вот инструкцию по использованию содержимого тюбика не прочла.

        Начнём с того, что инструкция была не на русском — товар-то контрабандный. А про знания иностранного Ада, как каждый уважающий себя выпускник института, писала в анкетах: «Английский, читаю и перевожу со словарём». В анкетах ведь не требовали пояснять, с какой скоростью это читается. Для перевода, например, этой инструкции Аде потребовалось бы почти полжизни, а в этот вечер у неё не было даже минуты свободной.

        Пока эротический ужин сообразила на двоих, пока подготовила ложе любви, пока ванну приняла с «Бадузаном». Бельё одела эротическое — специально для таких случаев прикупила во время отпуска в московском магазине «Лейпциг», отстояв многочасовую очередь.

        Так в хлопотах время пролетело, муж вернулся, и наступила чарующая ночь.

        Уже в процессе выяснилось, что контрацептив им тоже слегка великоват. Ада решила подстраховаться и незаметно воспользовалась тюбиком. Поскольку инструкции она не читала, то рассудила попросту — тюбик большой, значит, расходовать содержимое следует помногу, и шуранула в темноте побольше, сколько выдавилось.
 
        Ну, не знала она, да и знать не могла буржуйских заморочек. Упаковка большая — для экономии на расфасовке и для удобства пользователей, чтобы надолго хватило. И не крем это был, а гель, да ещё пенистый, и требовалось его всего несколько капель...

        В самый кульминационный момент гель начал интенсивно пениться, заполняя внутренность изделия, которое немедленно стало раздуваться по причине эластичности. Наконец, достаточно увеличившись в объёме, изделие, которое и без того было великовато, с радостным чмоком вырвалось наружу, расшвыряв обалдевших супругов в разные стороны.
 
        Словно заворожённые, наблюдали они за кульбитами эротического дирижабля, кружившего под потолком, с презрительным жужжанием расплёвывая по сторонам своё, казалось, нескончаемое содержимое.
 
        «Ну, просто НЛО с ядерным двигателем», - восхищённо подумал Носачёв, приходя в себя.

        «Ну, Нинка, ну, зараза, зря я ей «Королеву Марго» отдала», - огорчённо подумала Ада, и почему-то жалобно добавила: «Горшочек, не вари»...

        Наконец, устав летать, исчерпавший энергетические запасы буржуйский контрацептив вошёл в крутое пике и с утробным рычанием скрылся под кроватью. Миссия выполнена — стопроцентная гарантия обеспечена, можно и отдохнуть.

        Наутро посрамлённое изделие из-под кровати торжественно извлекли и с позором отправили в мусорное ведро.
 
        Оставшиеся три собрата-пакетика остались невостребованными и лежали старательно забытыми на дне дамской сумочки, пока случайно не были обнаружены Адой, как оказалось, в недобрый час.

        Если самообеспечение средствами контрацепции было для Ады первой проблемой, то второй, не менее важной, был поиск хорошей портнихи. Дело в том, что, при всей своей обворожительности, фигура у Ады была совершенно нестандартная, и ей очень сложно было подобрать одежду в магазинах. Да и что мог предложить чахлый отечественный швейпром такой взыскательной даме? Приходилось пользоваться индивидуальным пошивом, но хорошая портниха — это уже не просто дефицит, а редкость, штучный экземпляр.

        Познакомившись однажды с портнихой Шурочкой, у которой оказались золотые руки, Ада этим знакомством очень дорожила.

        Пожелай Шурочка звезду с неба, и Ада отправилась бы в Звёздный городок готовиться с отрядом космонавтов к полёту в Космос. К счастью, Шурочка ничего такого не желала.

        В тот злополучный день Ада с утра забежала к портнихе — уточнить, когда можно будет забрать готовое платье.

        Шурочка сказала, что к вечеру не успеет, потому что собирается в магазин за сметаной. Сметану в город завозили раз в неделю, и очередь в магазине выстраивалась с утра.
 
        Договорились, что сметану принесёт Ада, а Шурочка закончит пошив.

        После работы Ада забежала в магазин, где тоже имела связи, и получила заказанную заранее банку сметаны, но без крышки.  Без крышки нести литровую банку очень неудобно.
 
        Ада  порылась в своей сумочке и обнаружила те самые три пакетика. Почему бы и нет? Товар медицинский, абсолютно стерильный, а главное — отлично подошёл, обхватил горлышко банки почти герметично, словно для этого создавался. Очень довольная своей сообразительностью, Ада поставила банку в сумку и направилась к Шурочке домой.

        Шурочка колдовала над платьем, поэтому Ада сама отнесла сметану на кухню и поставила в холодильник. Разумеется, крышку импровизированную заменила на нормальную, которую нашла у Шурочки в шкафу.

        Задумчиво посмотрев на запачканное сметаной резиновое изделие, Ада решила, что оно практически идеально подходит для закрывания стеклотары, тем более очень прочное, и места в сумочке мало занимает. Нет, не поднимается рука выбросить такую пригодную в хозяйстве вещь при наличии в стране тотального дефицита.  Вымыть только — и используй повторно. Недолго думая, Ада забежала в ванную, простирнула изделие с мылом и повесила в укромном уголке для просушки, как обычно поступали все советские женщины с дефицитными полиэтиленовыми пакетами.

        «Пусть высохнет пока, а я перед уходом заберу», - решила она.

        Пока примеряли платье, пока устраняли последние недочёты, пока попили чайку с дефицитными конфетами, принесёнными Адой...
 
        Ада упорхнула счастливая, даже на секунду не вспомнив об изделии, скромно подсыхавшем в ванной.

        Вечером вернулся с работы Шурочкин муж, передовик производства и ударник коммунистического труда, но домашний деспот и тиран. Он не только любил борщ со сметаной, но и очень любил свою хлопотливую заботливую Шурочку, любил и ревновал до зубовного скрежета. Он мечтал окружить Шурочку таким количеством детишек, которое не оставило бы ей ни сил, ни времени думать ни о ком и ни о чём кроме семьи, поэтому не признавал абсолютно никакой контрацепции.

        Муж направился в ванную мыть руки, а Шурочка стала накрывать на стол. Она как раз заправляла борщ сметаной, когда из ванной раздался крик. Вслед за этим перед ошеломлённой Шурочкой предстал любимый муж, который выглядел ужасно. Он протягивал к ней дрожащие руки и пытался что-то спросить. На раскрытых его трудовых ладонях нагло и беспардонно колыхалось ЭТО.

        Что могла объяснить ему бедная  Шурочка, ни сном ни духом ничего об ЭТОМ не знавшая.  Она растерянно моргала и ничего не понимала.

        Весь вечер у дома стояла машина «Скорой помощи».

        Нет-нет, как вы могли подумать так плохо об ударнике коммунистического труда? Это же вам не какой-то там Отелло, мавр венецианский, а знатный бригадир, передовик производства. Да и Шурочка не Дездемона. Хотя, конечно, и обнаруженное  резиновое изделие — это всё же не невинный носовой платочек.
 
        Тем не менее, «Скорую» вызывали не для Шурочки, а как раз-таки для её мужа - ведь все тираны такие нежные и ранимые.

        Судя по всему, придётся Аде другую портниху искать.
 
        Вот такая Камасутра. Да какая может быть Камасутра в стране, где секса нет, а только один сплошной дефицит.



51 Никаких компромиссов
Евгений Михайлов
                                 
        Когда Вдячный сообщил жене, что вступил в партию БЗДУН, она долго смеялась: -  Я всегда знала, что ты дурак, а что бздун – впервые слышу!
- Сама ты дура! – сердился муж – БЗДУН расшифровывается:  «бескомпромиссные защитники демократических устоев нравственности».
- Ну, и зачем это тебе? – продолжала жена.
- Да просто нельзя мириться с мерзостью, которую нам подсовывают телевидение с интернетом. Ясно тебе, недотёпа?  Жена сконфуженно умолкла.
          Партия БЗДУН открыто заявляла, что в случае её победы на выборах, все эти гей-парады, интернетовские порносайты будут немедленно запрещены.Этим она привлекла в свои ряды немало решительно настроенных людей. Её победа на выборах была предрешена.
         Одним из первых её действий стало проталкивание закона о запрещении импорта кружевного женского белья.
- Скромнее нужно быть! – кричал с трибуны председатель партии, размахивая панталонами образца 1950 года – Пусть торгаши не думают, что мы им позволим наживаться на безнравственности.
        Вдячный с восторгом рассказывал жене, что скоро члены партии будут делать рейды по выявлению незаконного ношения запретной продукции. А нарушительниц  станут облагать крупными штрафами.
- Так что ты, дорогая, все свои прибамбасы безнравственные спрячь в комод подальше и не надевай больше. Лучше даже сжечь их. – распорядился он - Неровён час – обнаружат!
- Неужели жён членов партии тоже проверять будут? – недоумевала жена.
- В первую очередь! – с гордостью отвечал муж, - В партии не должно быть перевёртышей.
        Итогом бурной деятельности партии стало исчезновение из продажи кружевного белья. Другого взамен, правда, не появилось.  Женщины запаниковали.
- Терпи, Зинуля! Это временные трудности, - успокаивал Вдячный жену.
- Может, вообще без трусов ходить? – ехидничала  та.
- А что, хорошая идея! – не понял юмора муженёк и на полном серьёзе взялся продвигать её по партийным каналам.  Смелое предложение рядового члена партии  вызвало широкий резонанс, результатом которого явилось специальное постановление, разрешающее женщинам в случае отсутствия легальных моделей трусов, временно обходиться без них.
      Теперь от желающих вести контроль за нравственностью не было отбоя. Но доверялось это только убеждённым партийцам. В их числе был и Вдячный. Контролёрам выдавалось специальное удостоверение красного цвета, предъявление которого обязывало любую женщину незамедлительно продемонстрировать надетое бельё или его отсутствие.
       Некоторые  нарушительницы, желая избежать штрафа, предлагали  другие формы расчёта. Многие контролёры на этом погорели. Но Вдячный  показал себя здесь принципиальным и неподкупным. На просьбы жены отказаться от такого поручения, он твёрдо заявил, что для солдата партии её решение – закон.
       За свою активность Вдячный был избран делегатом на районную партийную конференцию, о чём с удовольствием сообщил жене.
- На таких мероприятиях всегда бывают закрытые распродажи для делегатов. Надеюсь, удастся что-нибудь урвать.
- Может и трусы будут? – размечталась Зина,  - Ты уж тогда проси две пары. На сменку.
     На конференции Вдячный постарался сесть поближе к выходу, чтобы побыстрее попасть на распродажу. Ораторов слушал вполуха, ёрзая от нетерпения. Посчитав, что действо движется к завершению, решил пробираться к выходу.
- Вы куда? – остановил его молодой человек со строгим лицом.
- Живот схватило! До перерыва не дотерплю – виновато оправдывался делегат.
- Хорошо! – смягчился молодой человек, - Только пригнитесь пониже, чтоб Вас не было заметно из президиума.
          Чуть ли не на четвереньках Вдячный пополз к выходу. В фойе, у стойки распродажи уже собралось немало таких же, как он, сообразительных. Стоя в очереди,  наш активист вдруг в самом деле захотел в туалет. Направившись туда, он стал свидетелем забавной сцены.
          Некая расфуфыренная дама, кажется из ораторов, скандалила по поводу того, что в кабинках нет света и всё загажено.
- Кто-нибудь тут отвечает за порядок? – вопила она, вытирая об ковровую дорожку испачканные туфли. 
          Появился сантехник, флегматично катающий во рту жвачку.  Дама набросилась на него: – Что за бардак вы тут развели?
- Воду отключили, смыв не работает -  невозмутимо пояснил сантехник.
- А света почему нет?
- Не знаю. Я - сантехник, а не электрик.
- Гнать таких работничков нужно в три шеи! – не успокаивалась дама.
- А ну, вали отсюда! – окрысился сантехник. И достав красное удостоверение, продолжил: - Не то, я посмотрю, что за трусы ты носишь!
Дама ошарашено замолкла и удалилась под хохот окружающих.
           Тут подошла очередь Вдячного, и он протянул миловидной девушке пластиковую карту делегата. Взяв её в руки, девушка вдруг сказала: - По этой карте мы ничего не продаём. Видите здесь буква «С»? Это значит, что у Вас право совещательного голоса. А распродажа – для делегатов с правом решающего голоса. Извините.
            Вдячного уже отталкивали от стойки, но он, цепляясь за соломинку, вытащил заветное удостоверение и выкрикнул задыхающимся голосом:               - Контроль!
              Девушка, презрительно улыбаясь, приподняла юбку. Трусиков на ней не было. Контролёрскому взгляду предстало нечто, напоминающее бронежилет. И поплёлся Вдячный восвояси, не солоно хлебавши. Извиняться перед проверяемой, как этого требовала инструкция, не стал. Партия БЗДУН нравилась ему всё меньше и меньше.  Он уже подумывал, не выйти ли из неё. Однако заявление писать не пришлось. Назавтра его исключили за попытку использования  своих полномочий в личных целях. Скорее всего, та девица нажаловалась.



52 Танец
Григорий Спичак
Ох, и красив я был тогда. Почти, как гусар времен Бородино. Готовая форма дембеля, солдата, приготовившегося к увольнению в запас, была использована задолго до увольнения. Ещё шел сентябрь, ещё «трубить да трубить» дней шестьдесят-восемьдесят, а по армейским меркам это много .  Ещё листья  только-только начали желтеть.

Нам дали увольнительную. Мы думали – идти или не идти в маленький серый городок Свободный, где и располагался наш гарнизон. Что делать-то там, в этом очень сером городке? Вероятно, мы с двумя моими товарищами так и не пошли бы никуда, остались бы валяться в каптерке и бренчать на гитарах, если бы не случайно подслушанная нашим дневальным реплика в дежурной части. Там кто-то кому-то по телефону сказал, что в городском медучилище сегодня осенний бал, что там «и вправду всегда как-то стильно и пышно»… Приглашают  молодых офицеров и солдат из медицинской части. Мы были не из медицинской…Но что, мы рыжие что ли? Мы завелись – решено было идти на «настоящий пышный бал». И стали собираться. Мне бы тогда догадаться, что вечер будет какой-то необычный в моей жизни – как-то уж слишком… слишком как-то празднично и  правильно мы собирались. И запах парфюма в казарме был слишком. И слишком не казармено, а как-то по-кадетски светили настольные лампы, создавая клубный эффект. И слишком как-то по-отечески  проводил нас инструкцией начальник штаба – занудливый и мелочный  Курьянов.  Еще в казарме все преобразилось и было торжественным. И необычно была «ночь тиха…». Ну, не ночь – вечер.

В медучилище прямо у порога гостей  встречали «фрейлины» - яркие и красивые девушки, с прическами и запахами какого-то романтического «киношного» прошлого. И даже окна актового зала по случаю бала изнутри были оформлены каскадными гардинами, белыми с розовыми цветами. Клацая по бетонному полу первого этажа подковками наших, сверкающих от гуталина, сапог, мы, окруженные подхватившими нас другими «дежурными», были проведены на второй этаж, где в ослепительно ярком свете были распахнуты двойные двери спортзала, и свет там казался ярче яркого даже по сравнению со светом в коридоре. Боже, здесь светили даже канделябры! Вот уж правда – настоящий пышный Осенний бал. Мы с друзьями были поражены эффекту наших золотых галунов и белых аксельбантов, строгости рядов пуговиц на «пш-форме» старого образца (в конце 70-х так было модно уходить на дембель), будто сами себя видели впервые. Зеркала тут были громадные и свет, конечно, ярче света казарменного раз в тридцать. Мы отражались даже в паркете! Мы боялись ступить на него, зная, что поцарапаем его своими  железными набойками на каблуках. «Ничего-ничего, мы знаем, что через полтора часа паркет будет взлохмачен до неузнаваемости, - улыбаясь, сказала высокая красивая женщина в очках, наверно, завуч или директор училища. – Но это наша традиция, и самый идеальный паркет все-таки придуман, чтобы по нему ходили…» - она приглашающим жестом ввела нас в актовый… нет - в бальный зал этого дворца.
Не знаю сколько пар девичьих глаз смотрело на нас – может сотня, может полторы. Мы были в центре внимания не случайно – кроме нас, бравых солдат, в зале были студенты-мальчишки в гражданской одежде. Человек семь. Явно не модники – больно уж простенькая одежда. Видимо, ребята из окрестных сел, поступившие в это училище. На них-то девушки точно внимания почти не обращали, свои все-таки, примелькавшиеся.

Бал начался минут через двадцать, когда подошли ещё четыре солдата из медбатальона и шесть лейтенантов из артиллерийского полка – один другого смешнее. Два коротышки, один длинный, как цапля, ещё один с необычно красным щекастым лицом… В общем, мы втроем, пришедшие первыми так и остались в центре внимания. Даже, когда ещё через полчаса подкатили местные хулиганы гурьбой человек в двадцать. На бал пропустили только пятерых (все-таки сильно не хватало на сотню девушек партнеров для танца) – тех, кто был трезв и одет более-менее соответствующе. Красивая женщина в очках, наверно, знала, кого можно пропустить на пышное торжество, чтоб не испортить вечер.
Девушки. Пожалуй, я больше никогда в жизни не видел в одном месте столько красивых и  светлых девчонок, добродушных и открытых, скромных и в то же время не скучных – зажигающихся от музыки и радующихся празднику. Была какая-то несправедливость в том, что парней так мало. Но если б нас было много, то, что стало бы с этой атмосферой – хулиганы, готовые подраться, кривили улыбки, да и нас по тем временам хлебом не корми – дай схлестнуться. Дурацкая молодежная «культура». «Какие же звери мы были, боже…какие звери…» - восклицал герой Джека Лондона Мартин Иден. Это к нам относилось в полной мере.
Вальс. Слава Богу, я пропустил вальс, потому что я не умею его танцевать. Танцевали девушки друг с другом и выручили два лейтенанта и один медсанбатовец. Молодцы, неплохо - не посрамили нашу кирзовую братию.
Я разглядывал девушек. Они – меня. Вот тут и надо уточнить. Я не успел разглядеть девушек, я сразу увидел её… Не знаю, что это было. Но зато я на всю жизнь узнал, как это бывает.

… Зазвучала музыка, слегка приглушили свет. Это была медленная мелодия из концерта Поля Мориа. Я пошел через зал к ней. Четко, звонко цокая каблуками, спокойно. И она знала, что я иду к ней… как так? И мы танцевали одни. Невероятно. Почему-то никто никого больше не пригласил, и даже две пары девчонок сначала стали танцевать, а через минуту тоже остановились. И весь зал смотрел на нас. Я не догадываюсь, я точно знаю. Было в нас что-то, что не могли не почувствовать многие…
- Как тебя зовут?
-Таня… а тебя?
-Григорий.
Она смотрела мне в лицо, прямо и просто. Синие-синие глаза… Как я шел к ней! Как я шел к ней, когда приглашал на танец! Это были двадцать-тридцать шагов не через зал, это был крик – как будто мы нашлись после долгих и совсем неземных лет разлуки. В каждом моем шаге была клятва – я обещал, и я пришел за тобой! А она, ещё только зазвучала мелодия, уже повела рукой перед подругами, будто извиняясь «за мной пришли»… И едва не вышла мне навстречу. «Я чуть не заплакала, - шепнула мне на ухо Таня, - Я так и знала….».
Она на полголовы ниже меня, у неё синие-синие глаза, к цвету которых она и сшила, наверное, платье синее с белыми кантами и поясом белым. Аккуратные часики были на её руке тоже с белым узеньким ремешком. Темно-каштановые локоны, никогда ещё не крашеные, тихий запах цветочных духов, очень ненавязчивый, даже слабый. Сережки с финифтью маленькие-маленькие. Наверно, золотые… Красивая гармоничная фигурка. В тот момент мне  гармоничным показался бы и  контрабас, если бы он висел у неё за плечами. Потому что все детали были не важны…

«Я так и знала…». Самое удивительное, что я в этот момент точно знал, что она «так и знала». Она знала, что судьба летит к ней навстречу в шинели  на МТЛБ, а может и не видела – в шинели или в рабочей робе, неважно.
Наверное, она почувствовала тот вечер лучше, чем его почувствовал я – ведь сверкнуло же ещё в казарме у меня в душе… Но я не поверил странностям и сказочностям вечера, не поверил тому, что  все как-то необычно – парфюм, боковой свет, незанудный начальник штаба... А она поверила. Где-то в своей тихой общежитской комнате увидела не только закат за окном, но и птицу на окне, и сеть паучка, моющего лапки перед осенним балом… И яркий ослепительный лист с деревьев не падает…нет-нет, не падает, а стелит какую-то золотую дорожку!..
Музыка была бесконечной. Я не слышал перерывов между танцами, мы не уходили из середины зала. Да впрочем, мы и не понимали, что стоим в середине, что вокруг нас уже несколько раз сменилась обстановка.
… Никогда в жизни я не чувствовал так ярко свою вторую половину. Никогда. Не спрашивайте меня про два моих брака – это другое. Тоже любовь и тоже все по-честному. Я говорю о четкости и яркости « с первого взгляда»…

Мы даже не целовались, хотя уже хотели. Приехал военный патруль и придрался к оформлению увольнительной записки одного из моих однополчан. Выяснять в комендатуру повезли всех троих. Да мы и сами бы не остались на балу, когда товарища уводят… Батальонное братство у нас было крепким.
И что-то рухнуло, какие-то линии на небесах разомкнулись. За шестьдесят дней, что я ещё был в гарнизоне, мы так и не смогли встретиться. Это была почти мистика: я прихожу к ней в общежитие – она на дежурстве в военном госпитале ( в самоволке там появляться невозможно). Она приходит к нам на КПП три раза! И дважды в тот момент, когда я на выезде из города, а один раз невероятным образом меня не смогли найти в самой части (хотя я сидел почти на виду – на переборке зимнего обмундирования склада  батальона).
Потом я прихожу уже в увольнительную – чин по чину – все также парадно отполированный, как на нашем балу, а у Тани тетка в селе сильно обожглась, и её отпустили уехать на два дня. Капец какой-то…

…Что это было? Что за странный танец в моей жизни? Что за странный вечер? Что за странное ощущение полноты себя, на которое я потом всю жизнь ориентировался, как на высшую точку единства со своей таинственной половиной судьбы?
Мы обменялись только по письму с каждой стороны. «Почему ты уехал?». «Почему ты поосторожничала?…Почему танец тот отделила от сурового мельтешения солдатских рот, в которых потерялся твой Григорий?»… Серое множество солдатской стихии затушевало, наверное, в Татьяне уникальность нашей встречи. .. Не утверждаю. Но в сомнениях пытаюсь понять тот вечер и ту меру, которая провела меня так явно мимо какого-то поворота в судьбе…

Мы оба не ответили на наши вопросы в письмах и самим себе. Впрочем, не знаю, может она по-женски как-то себе и ответила... Не знаю. Я ж её больше не видел.
 Может быть, ещё и потому не ответили, что ответы помешали бы высоте памяти -  памяти танца с пострясающим ощущением Единственной и Единственного, с потрясающим ощущением судьбы; с верой в любовь с первого взгляда на всю жизнь. Потому что мы оба теперь знали, что любовь с первого взгляда бывает…



53 Стрелы Амура в действии
Татьяна Летнева
   Его звали Андрей. Фамилия Гершкович. Корни то ли польские, то ли еврейские. Мать юрист, отец ветеринар. Вот уже девять лет в одной школе, не простой школе, а спецшколе обучения иностранному языку. Завидная, элитная школа. Родители забирали детей только на субботу и воскресенье. Дети разных социальных уровней пересекались, и дети дипломатов, и сироты. Шанс судьбы.
   Андрей был долговязым,  весь такой удлиненный, руки длинные, ноги длинные, рост под два метра. Ну, сантиметров тринадцать не хватает. Но фигурой ладный, хотя чуть сутуловат. Всегда слегка наклонялся, когда обращался к собеседнику, словно стеснялся своей высоты. Свой парень в доску, большеглазый, кареглазый,  разбитной, улыбчивый. Симпатичный, одним словом. Однако, безалаберный, учился ни шатко, ни валко, с троек на четверки перебивался, но, однозначно, всеми сверстниками любимый. Рост и некоторую неуклюжесть взял от отца, от матери - глаза и необъяснимую миловидность, обаяние облика и общения.
  Ее звали…  нет, пока не назову ее имени. Она пришла в школу в девятом классе. Новенькая. Худенькая. Тихая. Закрытая для панибратского общения. То ли такая сама по себе, то ли осторожничала, скромничала. Ростом мала, чуть выше метра с половиной. «Дюймовочка», одним словом. Особенно по сравнению с ним. Светло-русая головка, волосы до плеч, голубоглазая, таинственно-романтическая. Непохожая на всех, кого знали сверстники. Какая-то особенная. Трудно объяснить словами. Нежно-недоступная.
  Влюбился в нее с первого взгляда. Раньше ему нравились высокие, черноволосые, такие яркие девчонки, а эта… Словно дуновением ветра написана, акварельностью грусти, неожиданной, трогательной недосказанностью или непредсказуемостью… и, главное, её всю, целиком можно было спрятать подмышкой. Дышать не мог, если не увидит ее утром. Дух перехватывало, если рядом стояла. Реальное помешательство. Вся вмещалась в него.
  Перестал спать, есть, учиться… Даже учителя это заметили и отмечали, что интерес к учебе стал зависеть напрямую и пропорционально интересу и развитию отношений с ней, пришедшей новенькой незнакомкой.
  Учились они в параллельных классах. Встречались на переменках. Если она не выходила из класса во время перерыва, он волновался так, словно произошло непоправимое.
  Шаг за шагом. Сближения и общения жаждал.  Столько дней пролетело! Состояние необратимости затянулось. Выяснил у других, как ее зовут и где живет, насколько далеко от школы. К сожалению, интерес  к ней был не только у него. Уже несколько ребят, и старше, и из его и ее класса, определились повышенным вниманием. Конечно, что удивляться, новое всегда интригует. Боялся, а если кто-то опередит?
  Вот и первая картинка их общения. В пятницу все уезжали домой, каждый, как мог, за кем персональная машина приезжала, кто своим ходом добирался. Она же жила недалеко, рукой подать, всего несколько остановок на трамвае. Так вот, Андрей решил ее неожиданностью сразить, подстеречь и обязательно проводить до дома. Пересечься просто.  На трамвайной остановке.
 Он подошел к ней, улыбаясь, когда она стояла на остановке и ожидала транспорт.
Хранила свое личное пространство твердо, близко пока не подпускала. Делала вид, что не замечает его. Он первым разрушил молчание:
 - «Давай знакомиться. Андрей. Мы на переменках видимся в школе. Заметила?».
Хотя  мужским именем, которое нравилось ей больше других, было имя Андрей, единения пока не получилось. Одной фразой она стёрла дистанцию приближения.
- «Отстань, не прилипай. Одна доеду».
Вошла в трамвай, села к окну и отвернулась. Опешил. Девчонки ему еще не отказывали. Когда перед его носом двери трамвая захлопнулись, он вдруг остро понял, что теряет ее, даже не обретя.
  Трамвай задребезжал, затрезвонил, набирая скорость, уверенно ускорялся. Пробег до другой остановки не был коротким, к тому же был неровным.
  Каково же было удивление ее и почти всех, присутствующих в вагоне, когда из окон они увидели  парня, бегущего сбоку трамвая по ходу движения. Словно бег по пересеченной местности, а вернее, бег по бездорожью. Нереально! Наперегонки с  трамваем?! Таких соревнований еще не было! Дорога была не прямой, а волнистой, как его волнение, то подъем, то падение.  Словно море чувств, проложенных рельсами, на поверхности земли.
  Он был так хорош собой в своей устремленности, будто летел, рассекая длинными ногами, как ножницами, воздух, почти не касаясь земли, или это так казалось? Андрей парил и душой, и телом к своей удаче, стараясь не потерять, не упустить, догнать свой миг любви.
Когда трамвай остановился, к всеобщему потрясению, он уже стоял у выхода, протянув руку встречи и поддержки, улыбался, скрывая, придерживая еще неостывшее, неровное дыхание от бега.
И она улыбнулась ему в ответ.
Вот они, стрелы Амура в действии.