Проект биороботы - выход для россии

Глава 1. Начало жизни
   Подумать только, я стоял у истоков всего этого безобразия, был одним из его авторов. Собственно у истоков стояли все трое, Ерш, Савва и я. Дружили мы, чуть ли не с пеленок. Родились мы все в 1985, в апреле и, наверное, поэтому родители каждого из нас назвали Михаилом, в честь Горбачева, разумеется. Родились мы в одном роддоме, родители наши жили на одной улице, в одном обычном московском доме. Ходили мы в один детсад, окончили одну московскую школу.
   Родители наши отличались друг от друга социальным статусом. Отец старшего из нас Михаила Ершова (он родился 25-го апреля) - партийный работник, уже после рождения сына стал инструктором райкома, а впоследствии успешно вписался в новые времена и, создав собственное дело (правда, небольшое), вышел в успешные средней руки предприниматели. Родители Миши Савицкого (он родился 27 апреля, на три дня раньше меня) - оба биологи, преподаватели МГУ, еще до рождения сына стали докторами наук. Мои родители Ивановы, Андрей и Мария, были далеко не так успешны, как родители моих закадычных друзей. Они были рядовыми инженерами, а после закрытия предприятия, на котором они работали, перебивались поначалу челночным промыслом, а впоследствии стали наемными продавцами на близлежащем рынке.
   Миха Ерш с самого детства был очень деловым решительным человеком. В школе он всегда был украшением класса, его витриной. Высокий, подтянутый, очень уверенный в себе юноша, с открытым мужественным лицом и веселой улыбкой на устах, он выглядел сошедшим с обложки журнала. Всегда слишком правильный, бодрый и деловитый, он, первоначально внушал к себе расположение, но позже, при, более близком знакомстве, вызывал беспокойство, ибо оставлял впечатление некоторой нарочитости, даже искусственности. Тем не менее, он был всегда успешен. Первый свой маленький, но весьма успешный бизнес он организовал еще в  пятом классе. После школы он окончил бизнес-колледж и занялся делом.
   Очкарик Савва, тощий, длинный, удивительно узкоплечий, с маленькой круглой кудрявой головой на тонкой шее, с, будто не своим, а взятым напрокат, громадным орлиным носом, он бывал то до рассеянности задумчив, то по-детски несерьезен и смешлив. С раннего детства он тянулся к науке. После университета он поступил в аспирантуру и вскоре защитил диссертацию на какую-то актуальнейшую в генетике тему. Но не покидало впечатление, что кандидат наук Михаил Савицкий так и не вышел из детского возраста, так и не стал взрослым человеком. Ко всему, что не касалось его любимой биологии, он относился крайне несерьезно.
   У меня же с самого детства не было никаких иных увлечений, кроме безудержной страсти к восточным единоборствам. Но обучаться этому искусству мне не пришлось, у родителей на это никогда не хватало средств. Было время, когда я целыми днями болтался у спортзалов, пытаясь обратить на себя внимание, надеясь, что кто-то из тренеров возьмется обучать меня бесплатно. Рассказывали о таких случаях, но моих данных, по крайней мере, внешних, явно недоставало на то, чтобы понравиться. 
   Было тоскливо, до безысходности. Помог бесплатный кружок по акробатике, способности к которой у меня, несомненно, были. Начальную физическую подготовку дал он, а единоборства я сумел изучить позже, уже в разведшколе. Не лишен был я и других способностей. Театральный кружок помог развить природные способности к лицедейству, а старшие товарищи обучили некоторым приемам хакерского искусства, в котором я оказался тоже не совсем бездарен.
   С той поры, однако, тоска и какая-то невыразимая словами грусть засели в моем сердце. Для посторонних и для своих близких, даже для закадычных друзей, я всегда был веселым компанейским парнем, неистощимым на шутки и розыгрыши. Более того, я слыл безудержным оптимистом. Но это внешне. В действительности, даже в разгар самого бесшабашного веселья я ощущал одиночество, свою полную отстраненность от других.
   Не скажу, чтобы эти ощущения были мне полностью неприятны. Скорее наоборот, именно эти чувства доставляли мне пусть горькое, но удовольствие, даже какое-то странное наслаждение. С юности они, чувства эти, окрашивали мою жизнь в какие-то осенние по окраске тона. В этой моей грусти и тоске по несбывшемуся не было, однако, никакой безысходности или сковывающей душу обреченности. Тоска моя было светла, она оставляла надежду на лучшее.
   Когда пришла пора подумать о будущем, я, имея за плечами такой скромный багаж талантов и навыков, с трудом смог ответить себе на вопрос о том, где я хочу, а главное, где смогу продолжить образование. Только на третий год (два года мне пришлось помогать родителям на рынке) я поступил в Разведшколу при ФСБ, где, как это ни странно, пришелся ко двору. 
   Я боялся, что отсутствие навыков в боевых искусствах помешают мне поступить в Разведшколу. Оказалось, что для здешнего начальства важно только умение просачиваться: акробатически проникая внутрь помещений, лицедейски изменяя свою внешность, хакерски внедряясь в компьютерные системы. А способность к самозащите – личное дело каждого. Я это запомнил и постарался преуспеть в боевых искусствах, что впоследствии мне очень помогло.
   Два года вынужденной остановки, задержка в пути, особенно тяжки в молодости. Мои друзья продолжали учиться, они попали в новую среду, им было все внове, все интересно. А для меня жизнь словно остановилась. И хотя друзья не оставляли меня своим вниманием, каждый раз вовлекая меня в свои веселые мероприятия, я чувствовал себя словно замороженным. Тоска моя усилилась многократно. Однако она не переходила в уныние. А после поступления в Разведшколу ко мне вернулись бодрость и вера в будущее.      

   Сколько я себя помню, мы всегда держались вместе. Еще в детсаду кто-то из воспитателей назвал нашу троицу «Союзом нерушимым». Так это прозвище за нами и закрепилось, хотя большинство наших сверстников, не понимало его изначального смысла. Разные ВУЗы, разные интересы не разделили, не развели нас по разным жизненным нишам, мы продолжали дружить.
   Очень странно, но одно особое обстоятельство не разваливало, а наоборот скрепляло наш союз. Не помню, когда это началось, скорее всего, еще с ясельной группы детсада. Сейчас мне кажется, что у всех нас всегда была одна цель, мы хотели понравиться ей, Ольге Беловой. Оленька родилась на три месяца позже нас в том же роддоме, что и мы,  жила в доме напротив, ходила в наш детсад и окончила одну с нами школу.
   Тоненькая светловолосая девочка с большими серыми всегда внимательными строгими глазами, чуть ли не с рождения оказывала, не только на нас, но и на всех окружающих удивительное воздействие. Когда она появлялась, утихали самые шумные споры, самые непримиримые противники неожиданно соглашались друг с другом, самые неугомонные шалуны и отчаянные хулиганы прекращали свои проделки, даже заядлые драчуны откладывали на время выяснение отношений.
   Мы чувствовали ее воздействие постоянно. Даже тогда, когда ее не было рядом, мы постоянно думали о ней. Чем бы мы ни занимались, в конечном счете, было посвящено ей, Оле. Уверен, что никто из нас не добился бы успехов в спорте, если бы мы не хотели, чтобы о них узнала она. Даже далекий от спортивных интересов книгочей Савва в десятом классе неожиданно стал чемпионом Москвы по рапире. Ерш, так тот вообще преуспел сразу в трех видах спорта. Он три года держал чемпионский титул по вольной борьбе, два - по гимнастике, год - по плаванию. А я, Мишка Ван (так меня прозвали еще в первом классе за раскосые глаза и малый рост), весьма преуспел в акробатике. Одно время даже подрабатывал в цирке, что на Цветном бульваре.
   Мы никогда не говорили меж собой об Ольге, но она всегда незримо присутствовала при всех наших встречах. И так продолжалось на протяжении всей нашей жизни. Если бы не она, у каждого из нас все в жизни сложилось бы иначе.

Глава 2. С юности мы были патриотами
   Чтобы понять, что произошло с нами дальше, куда привела нас жизнь, почему все окончилось трагедией, необходимо разобраться в идейных основах нашего «союза», в том, что было для нас главным в жизни.
   Мы родились в 85-м, поэтому мы плохо представляли себе, как жилось нашим предкам в СССР. Мы слышали, что было плохо, бедно, даже голодно, что сажали, и даже в психушку. А при Сталине арестовывали, расстреливали, были концлагеря, где люди мерли, как мухи.
   Но все это искупалось в наших глазах могуществом страны. Мы были уверены, что величие государства важнее благополучия его граждан. Мы презирали Горбачева, Ельцина, всех либералов и демократов, погубивших СССР, всячески ослаблявших Россию. Было время, когда мы стеснялись общего для нас имени, когда презирали наших родителей, впавших в предперестроечную эйфорию, и давших нам имя человека, развалившего впоследствии Советский Союз.
   Мы были очень разными, непохожими друг на друга юношами. Но одно объединяло нас, делало наш союз очень прочным. Мы были патриотами. Это было главным в нашей дружбе, и даже в нашей жизни. Искренними, честными, преданными патриотами-националистами. Наш патриотизм не возник в результате долгих и упорных размышлений. Нет, он был сугубо эмоциональным порывом наших молодых сердец. Мы не симпатизировали скинхедам, не были фашистами, наш национализм не был оголтело радикальным. Мы искренне болели за нашу родину Россию, болезненно переживали ее неудачи и поражения.
   Полной, как нам тогда казалось, нашей противоположностью был наш одноклассник Влас со смешной фамилией Парасьев. Толстый угрюмый с детства сутулый мальчик, с большим мясистым носом, квадратным подбородком и выступающими вперед крупными кривыми зубами, с маленькими бегающими глазками на длинном унылом лице и маловатыми для его массивного тела ножками, внешне он был до отвращения уродлив.
   Может быть, это сказалось пагубно на его характере. А характер у него был злобный и завистливый. С ранних лет он всегда был агрессивен и до крайней степени недоброжелателен ко всем без исключения людям. С раннего детства он походил не человеческого детеныша, а на маленькое злобное животное. Он все время, даже на уроках, тайком, ни с кем не делясь, что-то грыз, то ли конфеты, то ли орехи. Мы, его соученики и соседи, инстинктивно его сторонились, предпочитая с ним не связываться. Однако, приобретенная им еще с детсада, привычка наушничать, иногда совсем беспричинно жаловаться взрослым, заставляла нас частенько его поколачивать.
   Юношей Парасюк (еще в четвертом классе мы дали ему имя похожего на него персонажа братьев Стругацких) стал спокойней, и даже, надев солидные с большими дужками очки, приобрел вполне благообразный вид. Занятия боксом не только укрепили его физически, но и повысили самооценку, и отчасти закалили характер.
   Но самое главное, у Парасюка появились «убеждения». Он, как и мы, называл себя патриотом и националистом. Но, в отличие от наших, его убеждения были оголтело радикальными и неуемно агрессивными. Он сошелся со скинхедами, у него появились связи в среде крайних националистов.
    Ольга с детства, буквально, страдавшая от его присутствия (от него как-то странно и очень уж неприятно пахло), всегда стремилась быть по отношению к нему справедливой, по крайней мере, снисходительной. Когда же Парасюк стал адептом отвратительной для нее идеологии, Ольга со всей, присущей ей непосредственностью и страстностью принялась обличать, но не его, что было абсолютно безнадежно, а нас. Дабы отвратить нас от казавшейся ей недостойной идеологии, она изо всех сил старалась показать наше идейное родство с Парасюком. Это было очень обидно и даже унизительно.
   Был период, когда у нас троих осложнились отношения с Ольгой. Она, в отличие от нас, происходила из старинной интеллигентной семьи. Поговаривали, что ее мать – внучка самого Дмитрия Сергеевича Лихачева. Как и у всех потомственных интеллигентов, отношение ее семьи к патриотизму было, мягко говоря, неоднозначным. Ольга, как и ее родители, благосклонно к нам троим относившиеся, считала, что нам не по пути с патриотизмом, с «этим последним прибежищем негодяев».
   Мы страдали от ее отношения к тому, что было для нас дороже всего на свете. Напряжение между ней и нами все усиливалось, дело шло к полному разрыву. Но старая дружба, подкрепленная с нашей стороны тайным чувством, а с ее – воспитанной в поколениях толерантностью, победила, и у нас сохранились теплые приятельские отношения.
   Более того, ее критика, наших близких к парасюковским убеждений заставила нас пересмотреть некоторые, особо радикальные из них. Так, например, Парасюк орал, что из Москвы нужно выселить всех инородцев. Вообще-то мы были того же мнения. Но после грязного поросячьего визга, думать так было все равно, что вываляться в нечистотах.

   Уже, будучи студентами, мы влились в молодежную организацию «Наши». Мы презирали тех из наших сокурсников, бывших одноклассников, соседей по двору, кто иронизировал по поводу нашего увлечения. А иных, даже если они прежде были нашими близкими приятелями, мы, несмотря на наше прошлое миролюбие и врожденную доброжелательность, жестоко избивали.
   Единственным человеком, кому мы прощали все, от кого терпели откровенные издевательства и над нами, и над нашими идеями, была Ольга. Более того, не все из наших юношеских увлечений осталось неизменным, не все выдержало, ее неназойливую, но жесткую и нелицеприятную критику. Менее всех способен сопротивляться ее неумолимой логике был умник Савва, широко, не в пример нам, образованный и, казалось бы, наиболее способный противостоять Ольгиным аргументам. Однако его удивительная несерьезность и равнодушие ко всему на свете, кроме биологии, превращало нашего друга в наиболее слабое звено в нашем «патриотическом фронте». И все же, несмотря на мягкое, но очень уж чувствительное давление, основы нашего мировоззрения не изменились.
   Мы взрослели, и чем дальше, тем яснее понимали принципиальную неразрешимость стоящей перед страной демографической проблемы. Ей богу, мы поняли, что страна в тупике, раньше, чем взрослые, умудренные глубокими знаниями и жизненным опытом ученые мужи и политические лидеры. Когда власти развернули лихорадочную деятельность по стимуляции роста населения, мы уже тогда понимали недостаточность принимаемых мер, а потому и явную бесперспективность такой демографической политики, и более того ее принципиальную ошибочность.
   Нам, тогда еще очень молодым людям, было абсолютно ясно, что программы «Материнский капитал» совершенно недостаточно, для того, чтобы нам коренным русским надежно защитить границы своей родины, а тем более, чтобы влить жизнь в ее безграничные просторы. Во-первых, даже если предположить, что проект окажется успешным, его первые результаты следует ожидать не раннее, чем через 17 лет, а стране они нужны в самое ближайшее время. Но даже тогда в будущем с помощью этой злосчастной программы численность нацменьшинств России (далеко не всегда лояльных к нам, русским) вырастет гораздо быстрее, чем численность ее титульной нации. Еще в большее недоумение приводила нас политика властей по стимулированию миграции. Мы недоумевали, неужели власть не понимает, что даже коренные русские из бывших союзных республик уже не совсем русские и интересы этих пришлых будут далеко не всегда совпадать с интересами коренного русского населения России. А уж широко открытые двери для иностранцев (особенно это касается чрезвычайно плодовитых китайцев) – это политика, которая обязательно приведет титульную нацию к утрате ее главенствующего положения в стране.
   Наш национализм не представлялся нам агрессивным проявлением ксенофобии (да и теперь он не кажется мне таковым). Просто тогда, еще зеленными юнцами мы поняли принцип того, что социологи называют «этническим давлением». Разные активно плодящиеся народы оказывают его по-разному. Наводнившие Москву кавказцы грубы и заносчивы, постепенно заселяющие наш Дальний Восток китайцы, напротив, вежливы и обходительны. Но результат, если не принять срочных мер, повсюду будет един.  Оказавшись в меньшинстве, мы будем выдавлены из наших исконных мест проживания. Пример Косово – колыбели сербской нации, безвозвратно ею утраченной, должен обучить нас патриотизму.
   Наши убеждения менялись, но мы, с юношеским пылом продолжали думать о будущем нашей страны. Уже не вспомнить, как мы пришли к мысли, что выход в клонировании. Собственно Савва был увлечен научной стороной этого вопроса еще с пятого класса, а в восьмом – решил сделать клонирование главной задачей своей жизни. Но наш несерьезный очкарик вообще больше интересовался биологией, а о политике, социологии и демографии задумывался крайне редко. Докой по этой части всегда был Ерш. Надо думать, что он первый четко сформулировал эту задачу перед нашим союзом.
   По крайней мере, к 2006 году нам было абсолютно ясно, что защитить нашу любимую родину от многочисленных недругов, можно только наладив массовое производство человеческих клонов. Ибо только из клонов можно вырастить идеальных солдат, безупречных работников промышленности, сельского хозяйства и строительства. Только так страна сможет избавиться от многочисленных пришлых. Только так можно будет создать условия для нормального существования коренных русских.

Глава 3. Операция «Ласточки»
   Сложилось так, что судьба сама подтолкнула нас к успешному осуществлению наших юношеских планов. Закончив образование, не имея никакой поддержки, не опекаемый никакой волосатой рукой, я получил направление на весьма престижную работу при посольстве России в США. Оказывается, руководство внешней разведки страны внимательно присматривалась к слушателям Школы, готовившей кадры для их ведомства. Мои природные способности к лицедейству и акробатике, а также увлечение хакерством, здесь оказались как нельзя более кстати.
   Одновременно со мной в Штатах оказался и Савва. Его диссертация, несколько теоретических статей и получившие известность успешные эксперименты привлекли внимание генетиков колумбийского университета. Это и послужило причиной тому, что одна весьма авторитетная генетическая лаборатория Пентагона, которую консультировали колумбийские ученые, предложила моему другу очень престижный годовой контракт.
   Еще до того, как мы с Саввой оказались в США, Ерш уже наварил свой первый миллион зеленых. Впрочем, удалось ему это благодаря бескорыстной помощи Саввы, который подарил Ершу свою, еще студенческую разработку. Это была, насколько я тогда понял, оригинальная технология суперинтенсивного рыбоводства. Получив экспериментальную, лабораторного типа разработку, наш оборотистый друг уже через год умудрился выпустить на рынок первую партию высококачественной икры. А еще через два в меню богачей Европы и Америки была широко представлена икра компании «Ершов-Лимитед».
      
   Отправляясь в Америку, мы с Саввой получили от Ерша четкое и недвусмысленное задание разобраться с тем, как обстоят дела с клонированием в этой передовой в техническом отношении стране. И Савва разобрался. В Америке он понял, что самостоятельно разработать технологию клонирования человека ни ему, ни кому-нибудь другому у нас в России будет не по силам. Оборудования, такого как в США, у нас в стране нет. Да, если и было бы, на эти исследования нужно потратить, как минимум, пять лет, американские ученые ко времени нашего приезда в Америку, работали над этой проблемой уже более восьми лет. А времени у России в обрез, еще немного и мы, русские, потеряем свою страну.
   Поэтому Савва скрепя сердце согласился со мной, что иного пути, как выкрасть секреты из пентагоновской лаборатории, нет. Прежде чем согласиться с моими доводами, ему пришлось испытать истинные муки совести. Но судьба России оказалась для нашего друга все же важнее, чем его интеллигентская рефлексия.
   Согласился то он, согласился, но самому выкрасть тщательно охраняемые материалы, даже работая в этой же лаборатории, ему было явно не по силам. А я, слава богу, учился этому делу, да и природными способностями в этой области не обделен. Однако, в отличие от вольного в своих поступках друга, я состоял на государственной службе и без санкции руководства не мог приступить к осуществлению этого важнейшего для судеб страны дела.
   Я, как и положено, обратился по инстанции. Ждать пришлось долго. Но это бы еще не беда, если бы результат не был отрицательным. Я изо всех сил пытался убедить свое начальство изменить решение, но безрезультатно. Я информировал о своей неудаче Ерша. Он подключился, и в короткий срок добился положительного результата.
   Тогда я не понял, как ему, рядовому, пусть и процветающему, бизнесмену удалось заставить наше косное безынициативное, а в ряде случаев и напрямую русофобское, правительство принять такое, прямо скажем, неординарное решение. Не понял потому, что, пребывая вне России, не заметил, что наш друг уже успел обзавестись серьезными политическими связями.

   Итак, Москва дала добро, я начал подготовку к операции. Что и говорить, задачу я поставил перед собой очень сложную. Нужно было проникнуть в здание, охраняемое с применением всего набора современных электронных средств. Далее, взломав многослойную защиту, получить доступ к секретной базе данных. В заключение нужно было благополучно выбраться из специально наполненного хитроумными ловушками здания.
   Могу с чувством законной гордости сказать, что этот комплекс задач я успешно решил. Причем, решил без проникновения в столь тщательно охраняемое здание. К такому оригинальному способу добычи секретов я прибег, прежде всего, по необходимости. Дело в том, что после введения биометрического контроля оказаться внутри охраняемого объекта без поддержки агентов, предварительно внедренных в структуру, на которую планируется нападение, стало практически невозможно. Еще сложнее сейчас приблизиться к компьютеру. Все хитроумные, раннее с успехом используемые способы (как-то: проникновение через вентиляционную систему и пр. пр.) уже растиражированы в фильмах.
    Так возникла идея, войти в компьютер через окно. Тут, на мое счастье, из Москвы привезли десяток новых приборов, позволяющих для скачивания секретных файлов использовать тот же лазерный луч, что закрывает доступ к компьютеру. Тогда же мне на глаза попала реклама зоомагазина, который предлагал желающим приобрести дрессированных ласточек. Это было ровно то, что нужно, ласточки, вьющиеся у окна и даже найденные мертвыми у стены здания, никого не заставят насторожиться.
   Вот и возникла мысль, что дрессированные птицы, в тела которых будут вшиты привезенные из Москвы приборы, пытаясь проникнуть в окна, и погибая при этом, будут тестировать компьютер, давая информацию для расшифровки его блокирующих кодов. А последняя из погибших ласточек скачает необходимую информацию.
   Все так и произошло. Подготовка шла три дня. На четвертый - шестая ласточка в момент своей гибели выкачала необходимую информацию. Конечно, если бы служба безопасности здания заинтересовалась трупом, хотя бы одной из пяти первых ласточек, также как шестой, в теле которой был обнаружен прибор, наделавший впоследствии много шума в американской прессе, я потерпел бы поражение. Но все обошлось, операция закончилась успешно.
   Если сказать правду, то только много позже я понял, какую информацию я добыл в этой секретной лаборатории Пентагона.

Глава 4. Фирма «Ершов-Лимитед»
   Когда мы с Саввой вернулись из Америки, оказалось, что моя добыча на родине никого, собственно говоря, не интересует. Но Ерш, к нашему возвращению был уже настолько силен, что смог взять на себя адаптацию и внедрение американской разработки без помощи государства. Нужно признать, что и по отношению к нам с Саввой Ерш проявил не только благородство, но и широту нрава.
   Моя операция вызвала какой-то неконкретный (американцы не могли открыто обвинить нас в похищении, законодательно запрещенной технологии по клонированию человека), но все же шум, в западных СМИ. Фамилия Саввы тоже упоминалась, хотя он тут был уж совершенно не причем. В результате мое и Саввы не в меру трусливое начальство предпочло от нас избавиться. Таким образом, мы с Саввой оказались в положении безработных. Мне это было особенно обидно после многочисленных похвал и получения ордена «За заслуги перед отечеством» III степени.   
   Ерш же оказался на высоте. Он предложил нам с Саввой влиться в его фирму в качестве компаньонов, разделив ее капитал на три равные части.
   Не могу сказать, что если бы все сложилось иначе, и я оказался бы безработным без всяких перспектив найти себе достойное место, то затосковал бы смертельно или начал пить. Нет, может быть в роли простого рабочего или рядового охранника моей грусти было бы вольготней, оставалось бы больше времени, для того чтобы предаваться раздумьям. И я был бы счастливей, проводя больше времени в духовном одиночестве, навевающем печаль и дающем несоизмеримое ни с чем наслаждение.
   Однако все сложилось иначе. Вышло на редкость удачно, мы были вместе и делали одно дело. У меня на тоску и тихую грусть оставалось совсем мало времени. Но о том, чтобы совсем отказаться от своих тайных радостей, не могло быть и речи. Я и дня не мог бы прожить так, как живет всегда бодрый и веселый Ерш. Впрочем, человек он закрытый, и кто знает, что у него там внутри.
   Иное дело Савва, этот открыт душей, его чувства всегда написаны у него на лице. А чувства в нем бродят постоянно. Его эмоции глубоки и сильны, что вызывает уважение, даже зависть. Когда он весел и с упоением работает, то постоянно вслух читает Багрицкого. А когда рассеян и грустен, то бормочет Пастернака и Мандельштама. Да, этот чувствует, живет интенсивной духовной жизнью, но, в отличие от меня, не скрывает своих порывов.
   Пригласив Савву, Ерш не только не проиграл, но даже выиграл. От меня пользы было гораздо меньше. Я возглавил службу безопасности фирмы. Моя задача была тоже весьма ответственной. Ведь нашей фирме предстояло не только в тайне клонировать человека, но и поставлять свою «продукцию» надежным «потребителям».
   Задача была непростой. Необходимо было отобрать потенциальных «потребителей», способных не только сохранять  тайну противозаконных торговых операций, но и использовать наши «поставки» в условиях глубочайшей секретности. И, все же, польза от моей деятельности не шла ни в какое сравнение с тем вкладом, что внес в общее дело наш ученый друг. Но, если учесть, что американская разработка оказалась в собственности «Ершов-Лимитед» в основном моими стараниями, то акции компании достались мне не только благодаря давней дружбе с ее президентом.
   
   Итак, в кратчайший срок, рядом с рыбоводным цехом фирмы «Ершов-Лимитед» выросло еще одно здание, принадлежащее той же компании. Когда мои друзья всерьез взялись за дело, то оказалось, что американская разработка, с таким трудом мной добытая, далека от совершенства. Разворачивать промышленное производство на ее основе было абсолютно бесперспективно.
   К счастью трудолюбию, боевому задору, а главное, вдохновенным талантам нашего ученого друга, не существовало никаких преград. Пока возводилась коробка нового цеха, он разработал принципиально новый проект, который и лег в основу нашего суперсекретного производства.
   Не буду останавливаться на подробностях этого сложного технологического процесса. Скажу только, что успех проекта моего друга Саввы обеспечило то, что он объединил технологию клонирования с техникой внеутробного осеменения и методикой стимулирования зарождения однояйцовых близнецов.
   Еще студентом Савва понял, что возиться с иными, неполовыми клетками, хоть и интересно, но нерационально. Получать в любом количестве, необходимые для массового производства мужские половые клетки (сперматозоиды),  не составляет труда. С яйцеклетками сложнее. «Тогда – решил он – необходимо расширить производительные возможности яйцеклетки, ведь теоретически число однояйцовых близнецов может доходить до десятков тысяч единиц». Савва пошел по этому пути и добился успеха.
   Не менее сложные проблемы возникли  с ускоренным ростом полученных клонов. Пришлось разрабатывать оригинальные стимуляторы роста. Но и эта задача была успешно решена. Еще большие трудности возникли с ускоренным обучением клонов, а также со стимуляцией и торможением тех или иных участков мозга. Эту проблему решал для фирмы Петр Сумской, интереснейший человек, умница и циник, а уж психолог, что называется, от бога. Когда  такой человек берется за дело, успех обеспечен.
   Опять признаюсь, что представления о технологическом процессе производства клонов у меня сформировались значительно позже описываемых здесь событий.
    
    Тогда же в жизни Саввы произошли кардинальные изменения. Ольга согласилась стать  его женой. Еще на студенческой скамье она стала активной прихожанкой одного из московских храмов. Ко времени свадьбы Ольга возглавляла ею же созданный благотворительный фонд «Сострадание», который помогал старикам, бездомным, калекам, и другим обездоленным по всей России. 
   Свадьба наших друзей была скромной. Ерш хотел превратить ее пышный многолюдный праздник, который был бы и для нас с ним достойной отходной, но Ольга не согласилась. И ему пришлось уступить.
   В день свадьбы Ольга была необыкновенно хороша. Она была, как в юности, изящна и тонка, как тростинка. Белокурые, с желтизной спелой пшеницы волосы она уложила на голове короной. Весь облик ее был горд и отважен и, одновременно женственен. Ее тонкий с легкой горбинкой нос удивительно сочетался с чистым высоким лбом и четко очерченными губами. Ее строгий, лучистый, очень внимательный, все понимающий взгляд, казалось, заглядывал в душу.
   Савва в день свадьбы был совершенно непохож на себя. У него, наверное, от неожиданно привалившего счастья был глуповатый (если не сказать придурковатый) вид и он был просто невообразимо пьян.
   Нужно сказать, что наш Савва так и не повзрослел, так и остался, как внешне, так и в душе, подростком, тинэйджером-переростком. Высокий, узкоплечий, очень худой, с маленькой кудрявой головой на тонкой шее и круглыми, как у дореволюционного мастерового, очками с сильными выпуклыми линзами он по-прежнему напоминал растяпу-отличника, каким был в школе. Он, казалось, совершенно не ожидал, что Ольга выберет именно его. И поэтому он растерянно ходил по полупустому залу ершевского дома, где справлялась свадьба, и без конца жал всем руки.
   Ерш тоже не походил на себя обычного. Казалось, он был бесконечно счастлив. И поэтому, вновь, как в молодости, без конца улыбался. Нужно сказать, что годы, проведенные в бизнесе, в обычной для этой сферы человеческой деятельности жесткой конкурентной борьбе, сделали нашего Ерша суше, жестче, и решительней. В последние годы он почти не улыбался, только иногда чуть усмехался своим, скрытым от посторонних, мыслям. А тут во время свадьбы друга Ерш смягчился, подобрел, словно на время сбросил с себя груз забот и ответственности, в последние годы постоянно лежащих на его плечах.
   Как ни странно, но я испытывал примерно те же чувства. Я тоже пребывал в блаженном состоянии, я был искренне рад счастью Ольги и Саввы. Даже горечь от неудачного соперничества не могла перебороть чувство некоторого облегчения, сочетавшегося с легкой жалостью к бедному Савве, прирожденному подкаблучнику, для которого брак с волевой и часто нетерпимой Олей будет далеко не таким простым и ясным, как это могло бы на первый взгляд показаться.

Глава 5. Наша «продукция»
   Через четыре года после нашего с Саввой возвращения из Америки секретная продукция фирмы «Ершов-Лимитед» в эксклюзивном порядке поступила первым потребителям. Официально она называлась «Биороботы широкой сферы использования». К моменту ее выхода на «конфиденциальный» (а точнее черный) рынок, в стране ощущался острый дефицит рабочей силы, явившийся следствием решения властей, хоть и давно назревшего, но все же, особенно для экономики, достаточно неожиданного.
   Решение это было вызвано резким обострением национальных противоречий. Савва, всегда равнодушный к политике, и вообще к любым общественным вопросам, неожиданно ими заинтересовался, и даже начал на эту тему философствовать.
   По его мнению, проблема была в том, что со времени перестройки и падения Советского Союза свойственная нашей коллективистской ментальности тоска по былой и навсегда утраченной имперской мощи страны все больше охватывала самые широкие слои населения. Надежды на возрождение, возникшие было в начале века, угасли. А межэтнические проблемы многократно обострились.
   - Мы, русские – размышлял вслух Савва - еще обостренней стали воспринимать нежелание инородцев скрывать от посторонних глаз особенности своих национальных традиций и привычек, не всегда приятные нашим глазам и ушам. Пришлые же, почувствовавшие свободу, стали усиленно проявлять свою независимость от нас, русских, и не только у себя дома, в республиках и автономных областях, но и у нас на исконно русской территории.
   - Многочисленные мигранты – продолжал он, - в пику нам, упорно не желают прятать свое, неприятное нам, своеобразие. На улицах, в общественном транспорте, в кафе и ресторанах, и даже в кинотеатрах, они нагло, никого не стесняясь, громко болтают на своих тарабарских наречиях, нарушая тишину и общественное спокойствие. В свои религиозные праздники они во дворах и общественных парках, у всех на виду режут барашков для своего национального застолья. Из-за чего мелких конфликтов каждый раз возникает масса, назревают и крупные.
   - В этих условиях – подытожил Савва свои философствования – понятны действия правительства, которое, учитывая усиливающееся недовольство коренного русского населения, пошло на законодательное ограничение безудержной миграции и на строгий контроль за использованием в стране гастрбайтеров.
   Оказалось, что более всех способствовал рождению этого закона наш одноклассник, а ныне доктор физмат наук, академик Влас Вадимович Парасьев. Этого Савва, когда размышлял на эту тему, даже и предположить не мог. Не знал он и того, что Влас, оставив математику, возглавил, весьма авторитетный во властных структурах «Институт этнических проблем», по инициативе которого и был принят закон, обеспечивший повышенный спрос на нашу «продукцию».
   Мне довелось увидеть Власа в роли академика. Нельзя не признать, вид он имел вполне респектабельный. Строгий английский из дорогого сукна костюм, солидные очки, острая бородка клинышком придавали, положенный ему по рангу, профессорский вид.
   Нам, знавшим его с детства, это было очень смешно. Было в нашем Парасюке что-то внушающее ужас, нечто, если хотите, дьявольское, и вместе с тем карикатурное. Савва считал Парасюка ошибкой эволюции, я - клоуном, а Ольга - исчадьем ада. В сущности, и Савва, и я, и Ольга – мы все трое правы, ибо, пользуясь разной терминологией, утверждали, по сути, в одно и то же. Он существо, несомненно, появившееся на свет в результате программного сбоя наследственного механизма, а потому карикатурное, одновременно демонстрирует ужас темных сторон человеческой психики (ибо душевное состояние поврежденной человеческой психики – это и есть ад).

   В том, что автором закона, содействующего сбыту нашей продукции, был именно Влас, ничего удивительного собственно и не было. Ведь математиком и академиком наш Парасюк был, весьма своеобразным. Его единственным достижением, как ученого, была, разрекламированная национально-патриотической общественностью «Вероятностная теория принадлежности индивидуума к этнической группе».
   Этот «научный труд» собственно и стал тем трамплином, который помог «математику» стать «видным общественным деятелем», оказывающим немалое влияние на интеллектуальный и моральный климат в стране.
   «Вероятностная теория» нашего старого знакомца Парасюка, ввела четкие принципы разделения по национальному признаку людей со смешанной кровью. Использование вероятностных принципов позволило сделать это (если использовать терминологию самого Парасюка) «математически строго» и вместе с тем со всей «широтой и свободой, свойственных современному взгляду на мир». «Строгий научный подход» позволил с большой точностью вычислять вероятный уровень «русскости» того или иного человека.
   Так в тексте в виде примера была подсчитана вероятность русскости человека, у которого ровно половина русской крови. Этот расчет, основанный на «математических принципах», заключается, если опустить детали, в следующем:
   1.Прежде всего, Парасюк, со свойственной ему «широтой научного взгляда на проблему», отказался от примитивного расового подхода. «С точки зрения тупого и расиста - считает он - вероятный уровень русскости в разбираемом нами примере составляет 50%». Но это, по мнению академика, убогая точка зрения.
   2.«Необходимо - утверждает он - кроме крови учитывать самоощущение человека, его свободный выбор, принимать во внимание то, кем человек сам себя считает, к какому этносу он себя относит. Вероятность того, что человек с 50% русской крови считает себя русским, в среднем также равна 50%. Исходя из этих соображений, вероятная степень его русскости может быть равна 25%. Но учтены еще не все факторы».
   3.Парасюк считает, что необходимо учесть еще вероятную степень искренности человека. Она для человека с половиной русской крови в среднем также равна 50%.
   4.Окончательный ответ, который дает парасюкская «математика», следующий: - вероятная степень русскости для человека с половиной русской крови составляет всего 12,5%.
   Практический вывод из этой теории мог сделать каждый русский, кто по каким-либо причинам захотел вступить в брак с человеком иной национальности. Если до появления «научного труда» академика Парасьева человек, идя на этот шаг, он думал, что его ребенок потеряет 50% русскости, то теперь ему должно быть ясно, что эта потеря составит 87,5%.
   Савва считал неожиданное пересечение наших интересов с парасюковскими, не просто недоразумением, а фактом отвратительным, нас, безусловно, порочащим. Иного мнения был Ерш. Когда, разработанный Парасюком закон помог сбыту нашей продукции, Ерш заинтересовался нашим бывшим одноклассником в его новой ипостаси и предложил ему сотрудничество.
   Жадный до денег Парасюк приложил все свое старание, чтобы сформировать положительный имидж Ерша и всей нашей фирмы в глазах общественности. В своих многочисленных телевыступлениях и статьях он не уставал превозносить "Ершов-Лимитед" и его основателя. Что принесло в дальнейшем свои плоды. Но об этом позже.
   
   Итак, наша «продукция» шла нарасхват. Ведь мы поставляли безропотных, требующих для поддержания их в рабочем состоянии самого простого дешевого питания, способных работать без выходных по 16 часов в день, а, отдыхая, спать вповалку на полу всего по шесть часов в сутки, пусть не особо толковых, способных выполнять только простейшие операции, но очень исполнительных, работников.
   Я, по долгу службы и в силу природного любопытства, внимательно изучил нашу «продукцию». Даже просто лицезреть клонов, было удовольствием, мягко говоря, на любителя. Мне, например, это было трудно, психологически трудно. Да, внешне они мало походили на людей, тут наши дизайнеры в союзе биологами постарались.
   Мне показали разные серии клонов: рабочих-строителей, шахтеров, домашнюю прислугу, солдат. И внешне, и навыками они сильно отличались друг от друга. Одни были высокие и крепкие, другие - маленькие и верткие, третьи – гибкие и подвижные, четвертые - легкие и быстрые. У всех были, как бы полустертые лица, почти полностью отсутствовали: шея, нос, уши, брови с ресницами, как и прочий волосяной покров на голове, лице и теле. Лица их были полностью лишены индивидуальности, а главное совершенно неспособны к выражению эмоций. Это были, по-своему, совершенные биомашины, не рассуждающие, исполнительные, с удивительно точными, скоординированными движениями.
   Они действительно походили на роботов. И, возможно, у человека менее эмоционального проблем при общении с ними вообще не возникало. Мне же на память приходили прочитанные книги и виденные кинофильмы, где, не знаю насколько достоверно, но очень эмоционально доказывается, что олигофрены, больные аутизмом и прочие непохожие на нас, и, казалось бы, неспособные ни мыслить, ни чувствовать, тоже испытывают и боль, и горечь, и страдания. Если те авторы не врут, то не исключено, что и наши клоны способны испытывать подобное.
   Я как-то спросил у главного психолога фирмы Петра Сумского, ответственного за выработку навыков у клонов:
   - Способна ли наша «продукция» чувствовать?
   Ответ Петра поверг меня в шок:
   - Чувства присущи и животным. Но чувствуют они, скорее всего, не так, как люди. Поэтому мы, нисколько не переживая, едим говядину. А корова вряд ли была счастлива, попав на бойню…   А что чувствуют клоны? Этого не знает никто. У них мозг, как у нас, правда, заторможенный.
   Ничего себе ответ. Если они чувствуют, как мы, то мы преступники….  Но лучше об этом не думать….
   На следующий день мы вернулись к этому разговору. Говорили мы долго.
   - Ты, Ван, не очень о них печалься, быть может, они гораздо счастливей нас, ибо уже при жизни пребывают в раю – попытался успокоить меня Петр.
   На мой недоуменный вопрос он пояснил, что клонами с момента зарождения и до самой сдачи заказчику занимается известный мне служащий фирмы и по совместительству святой раджа и настоящий индийский йог Шри Ланка Рамачарака. По специальному методу, сегодня недоступному никому из европейцев, но (по утверждению самого индуса, кстати, разносторонне образованного человека) широко практиковавшегося христианскими святыми первых веков Новой эры, он внедряет в сознание клонов чувство полного блаженства, причем, не убогого мещанского или сибаритски расслабленного, а морально и интеллектуально полноценного, творческого.
   - Индийский ученый считает – задумчиво продолжал Петр, - что сознание клонов целиком находятся в их внутреннем сверхчувственном или, как теперь принято говорить, тонком мире. А нашей грубой и примитивной действительности, в которой судьба наделила их не лучшей ролью, они даже не чувствуют. Они выполняют поручаемую им работу чисто автоматически. Так осуществляется основное положение брахманистской философии – при входе в Абсолютное Блаженство наш видимый и ощущаемый нашими чувствами мир полностью исчезает.
   - Тебе, Ван, они кажутся несчастными – закончил он, внимательно глядя мне прямо в глаза - а, вполне возможно, в этот самый момент каждый из них испытывает состояние Бетховена, завершившего самую любимую из своих симфоний. Или Эйнштейна, когда тот после долгих размышлений сформулировал Общую теорию относительности.

Глава 6. План «спасения» России
   Наш неутомимый Ерш не удовлетворился чисто коммерческим успехом своего предприятия. Ему понадобилось государственное признание и постоянный госзаказ на нашу «продукцию». Ерш вполне обоснованно утверждал, что долго производить противозаконную «продукцию» опасно. Поэтому де, необходима поддержка государства. Без нее наше предприятие рано, или поздно, будет закрыто.
   В то время мы с Саввой, не особенно раздумывая, согласились с его аргументами. Только позже мы поняли истинную подоплеку этой повышенной активности. Мы, знавшие своего друга, чуть ли не с рождения, и не подозревали, что у него так мощно прорезались политические амбиции.
   Оказывается Ерш, втайне от нас, подготовил развернутое обоснование нашего проекта, которому дал удачное название «Выход для России». Уже через месяц после того, как Ерш уведомил нас о своем решении обратиться за помощью к государству, он получил официальное приглашение доложить о нашем проекте правительству.
   Я не присутствовал на этом заседании правительства, но его ход мне почему-то известен в деталях.
   Все сказанное в том докладе выражало мои самые сокровенные мысли. И высказал их Ерш в яркой запоминающейся форме. Но дело не только, и не столько в форме, главное – содержание. Главное то, что Ершу удалось выразить наши общие идеи предельно логично. Его аргументы были неопровержимы. И поэтому он победил, несмотря на отчаянное сопротивление, либералистски настроенных членов правительства и их не менее либеральных экспертов.
      
   Начал Ерш свой доклад с заявления, что нашему проекту «Выход для России» альтернативы нет. Недальновидным людям его слова, наверное, поначалу показались излишне пессимистичными, и даже обидными для России. Но по мере развертывания его аргументации, становилась все более понятной его правота.
   - Надежды сохранить страну, не прибегая к нашему проекту, призрачны – начал он свою речь, - малочисленное вымирающее население не в силах сохранить громадную территорию страны… 
   - Сегодня ситуация такова – продолжил он, не обращая внимание на шум в зале. - Агрессивные иммигранты скоро начнут вытеснять белых европейцев из густонаселенной Европы. В России задача плодовитых нацменьшинств и иммигрантов гораздо проще, наша территория почти не освоена нами, русскими. Поэтому, для нас надежда отстоять свою страну традиционными способами практически равна нулю. 
   - Когда бывшие либералы, сегодня срочно перекрасившиеся в государственников, уверяют нас, что это возможно, они бессовестно лгут. То, что удалось в свое время Иосифу Сталину, сегодня уже не повторить. Ситуация не та, энтузиазм населения не просто поубавился, он вообще сошел на нет. Не существует сегодня в стране таких идей, что могли бы сплотить нацию….
   - И что – устало закончил он вступительную часть своей речи, – нам согласиться с поражением? Нам русским отказаться от права именоваться великим народом? Согласиться сгинуть в пучинах истории?..
    - Нет – вдохновенно со страстью воскликнул он далее.
    – Мы на это никогда не согласимся. Современная наука дала такую возможность, а моя фирма успешно воплотила в жизнь проект, который только недавно казался совершенно фантастическим. Мы, при относительно небольших затратах, за календарный месяц выращиваем взрослую работоспособную особь, обладающую к тому же необходимыми нам качествами. Еще в среднем месяц требуется для развития у нее нужных нам способностей, и для торможения нежелательных нам природных качеств, а также для обучения всем необходимым ей навыкам.
   - Мы по своему желанию – продолжил он -  можем получать идеальных солдат и предельно исполнительных работников самых разных специальностей. В промышленности наши биороботы по цене и по эффективности успешно конкурируют с автоматизированным производством, имеющим уже солидную историю. И, что особенно перспективно, в промышленности наши биороботы удачно совмещаются с рациональными элементами автоматизации, заменяя последние в тех местах, где те недостаточно эффективны. А в строительстве, сельском хозяйстве, а главное в военном деле, нашей продукции вообще нет альтернативы.
   - Так что же мешает России - полемически вопрошал он аудиторию - взять на вооружение проект «Выход для России» и с его помощью превратиться в ведущую страну мира? Отжившие, устаревшие буржуазные нормы морали? А достойно ли великого народа, коим, безусловно, был и остается русский народ, такое унизительное низкопоклонство перед гниющим Западом?
   - Недостойно!!! Недостойно!!! – вдохновенно продолжил он. - Еще в начале века в нашей стране родилось понятие «суверенная демократия». Почему сегодня не дополнить его понятиями «независимая мораль», независимая от замшелых западных норм, и «подлинно духовная нравственность», нравственность независимая от убогой идеологии безвольных и слабосильных гуманистов-пацифистов и правозащитников.
   - Необходимо однажды и навсегда признать, что наши цели и наши ценности, как и наш менталитет, принципиально отличаются от западных. Если им важнее личность, ее свобода, независимость, достаток, то нам важнее - род, нация, государство.
    - Осознав особость и ни с чем не сравнимую духовность русской цивилизации - завершил свою речь Ерш, - мы легко откажемся от чуждых нам буржуазных ценностей, и смело пойдем по пути предначертанным нам Провидением. Ибо именно оно, Провидение дало нам в руки уникальную технологию, способную привести нашу страну, наш народ к процветанию.

   Ерш победил. Мы получили громадный государственный заказ на «идеальных солдат». Уже через год Ерш стал не только самым богатым, но и, как показали многочисленные опросы, самым влиятельным в России человеком. Но сопротивление наших недругов-либералов было еще очень сильно. До осуществления конечной цели нашего проекта – устранения кадрового дефицита в промышленности, строительстве и армии было еще очень и очень далеко.
   Но вот пришла пора президентских выборов. Ерш вложил в это дело немыслимые средства и стал президентом страны. Но победить ему помогли не только, и даже не столько деньги. Он вовремя понял, что привлечь избирателей сегодня нужно не пустой патриотической риторикой, а конкретными действиями. И наш друг сделал единственно правильный в этих условиях шаг. Он рассекретил деятельность нашей фирмы. Более того, для идеологического обоснования ее полезной для страны деятельности он опубликовал свою речь на том памятном закрытом заседании правительства.
   Шум поднялся неимоверный. Запад единодушно выступил против кандидата в президенты – фашиста. Это, собственно говоря, и определило победу нашего друга на выборах. Народ единодушно проголосовал за кандидата – подлинного патриота России.
   
   В это же самое время произошел разрыв Саввы с Ольгой, и одновременно полное прекращение ее контактов со всеми нами. Причин Ольга не объяснила, но было и так ясно. Секретное производство клонов ее мужем и его ближайшими друзьями (о чем ей прежде ничего не было известно), было для нее, человека глубоко верующего, ударом, и очень чувствительным. Естественно, что продолжать общение с людьми, способными на такое, она, человек принципиальный и категоричный, более не желала.
   Еще до того, как Ерш снял завесу секретности с нашего производства, у Ольги усложнились отношения с РПЦ. Ольга откровенно презирала публичную сторону любой общественной деятельности, и, казалось, ее конфликт с церковью не должен был бы иметь места. Тем не менее, в многочисленных интервью она довольно резко отзывалась о верности Христу, Его учению, тех богословов, кто ставит служение Всевышнему, выше сострадания к человеку.
   В ответ РПЦ не осудила высказывания Ольги открытым текстом, но в официальном заявлении патриархии было достаточно недвусмысленно указано, что не дело православного человека без меры увлекаться делами мирскими, а сострадание обездоленным дело, безусловно, мирское, главное же для православного почитать Бога, молиться ему.
   После чего церковная критика ее благотворительной деятельности перешла в откровенную травлю нашей Ольги. Все чаще с церковных амвонов слышались призывы отлучить от церкви ту, для которой служение людям важнее, чем молитвенное служение Богу. Эти нападки, в основе которых были принципиальные разногласия, постепенно привели ее в стан правозащитников, где ей оказалось не в пример комфортней и в духовном, и в простом человеческом смыслах.
   Когда же производство клонов перестало быть секретом, а верхушка РПЦ довольно вяло откликнулась на информацию о нашем поистине сатанинском с точки зрения христианина, производстве, Ольга окончательно порвала с официальной церковью.

Глава 7. Полная победа
   После победы Ерша на президентских выборах наш план спасения России стал осуществляться, причем невиданно быстрыми темпами. Уже в первый год правления президента Михаила Ершова наша фирма (я стал ее официальным руководителем, хотя фактически бразды правления оставались по-прежнему в руках Ерша) произвела такое количество клонов, которое обеспечило быстрое экономическое развитие страны. Причем не только центра России, но и Сибири, и Дальнего Востока. Одновременно невиданно выросла военная мощь страны, и были надежно закрыты ее границы.
   Прошло еще два года, и Россия сумела не только избавиться от услуг всех мигрантов, но и упорядочить очень сложные, особенно в условиях нашей многонациональной страны, межэтнические отношения. По инициативе президента Ершова, Государственной думой был принят особый «Кодекс межнациональных отношений», разработанный институтом, возглавляемым Власом Парасьевым. Сам Парасюк, институт которого перешел в ведение Администрации Президента, стал советником Ерша по национальным вопросам.
   Согласно «Кодекса» все нерусские граждане страны, все многочисленные малые и средние народности, издавна ее населяющие, делились на тех, кто открыто заявлял себя «другом русского народа», и тех, кто, по каким-то причинам, отказывался сделать такое публичное заявление. Последних объявляли врагами России и выселяли из страны. 
   «Друзей русского народа» поселяли в так называемые «места компактного проживания», которые западные пропагандисты назвали резервациями. В этих «местах проживания» различные группы нерусских жили и трудились под надзором этнически чистых русских контролеров. Свободный выход за их пределы был, разумеется, строго запрещен.
   Этот «Кодекс» исходивший непосредственно от нового президента страны, было неожидан даже для меня, полного единомышленника Ерша. Мне было трудно себе представить, как люди, веками жившие на определенной территории, спокойно ее покинут и переселятся кто в спецпоселения, как при Сталине, а кто за границу. Неясно было, как к этому отнесутся русские, издавна жившие рядом с выселяемыми? А как к этому отнесутся другие жители нашей планеты?
   Однако все прошло на редкость гладко. Сопротивление инородцев, там, где оно возникало, успешно подавлялось. Наши специализированные клоны оказались в полном смысле этого слова «идеальными солдатами».
   И конечно всем этим начинаниям помогло то, что коренное русское население, простые русские люди безоговорочно приняли и с пониманием отнеслись к непростым и, прямо нужно сказать, далеко неоднозначным решениям власти. Противником реформ выступила только гнилая русофобская часть интеллигенции. Недовольных интеллигентов пришлось выселить за границу вслед за инородцами. Особого труда это не составило.
   
   Возникли трудности с, теми, кого в народе называют «суржиками», с детьми от смешанных браков. Но и эти проблемы с помощью «теории» Парасюка были однозначно, и, нельзя не признать, очень четко решены. Недаром Парасюк был математиком, и не рядовым, а академиком, Действительным Членом и секретарем-координатором секции математики  Академии наук России. Руководствуясь вероятностной теорией академика, власти организовали для людей со смешанной кровью (суржиков) целую систему  «мест компактного проживания». Учитывая, что человеку с 12,5%. русской крови может оказаться некомфортно жить рядом с человеком с 6,25%, государство позаботилось о том, чтобы поместить их в разные «места проживания». Впрочем, никто не препятствовал тому, чтобы человек с более высоким уровнем русскости, имеющий родственников с меньшим уровнем русскости, по собственному желанию перешел в «место проживания» его родичей. 

   Были проблемы и с церковью. Собственно происходило то, что Запад назвал «Двумя расколами в РПЦ». Хотя никаких расколов, в сущности, и не было. Часть верующих, причем, весьма малая, два раза высказывала недовольство. Первый раз во время выборов президента, когда перестало быть тайной промышленное производство клонов. Второй раз, когда выселяли инородцев. Но большой проблемы эти недовольства не составили. К чести наших верующих ни в первый, ни во второй раз люди не пошли за «православными диссидентами». Раскольников отлучили, а через некоторое время выслали из страны.
      Необходимо сказать, что все высылки, и инородцев, и интеллигентов, и раскольников носили, практически, добровольный характер. Просто нежелательные жители ставились в такие условия, что предпочитали добровольно покинуть страну. А уж с теми, кто открыто выступал против властей, расправлялись по всей строгости вновь принятых законов.
   Конечно, отношения с западным миром были окончательно подорваны. Но подлинных патриотов это нисколько не огорчило, а затаившиеся бывшие либералы опасались высказывать вслух свое недовольство. Большинство же граждан окончательно уяснили себе, что Запад нам не нужен, что мы большая самодостаточная страна, и прекрасно проживем и без этой бездуховной, насквозь протухшей цивилизации. 
 
   Судьба Ольги тоже полностью определилась. Она перенесла штаб фонда «Сострадание» в помещение Сахаровского центра. Однако репрессии ее не коснулись. Несмотря на то, что ее публичные высказывания приняли открыто антипрезидентский характер, не были отлучены от церкви, ни она, ни ее соратники, не был выслан за рубеж никто из ее ближайшего окружения. Не был закрыт Сахаровский центр, хотя все другие диссидентские общественные организации были расформированы, а их активисты высланы за рубеж. За всем этим явно угадывалась рука Ерша.

Глава 8. Разочарование
   Нам с Саввой не понравилось, что советником Ерша стал Парасюк, и мы при очередной встрече, на которых наш бывший одноклассник теперь неизменно присутствовал, выразили свое недовольство. Однако Парасюк приобрел большой вес, и влияние на шефа. Он, не растерявшись, тут же стал обвинять нас в недостаточной русскости.
   Обильно цитируя свою новую статью в «Правительственном  вестнике», он с апломбом заявил, что оба мы относимся к той категории людей, информация о составе крови которых утрачена. Про меня он сказал, что малый рост и раскосые глаза неопровержимо свидетельствуют о большой примеси у меня татаро-монгольской крови.
   - Фамилия Саввы и его природная гордость говорят о польской, а способности и страсть к науке – о еврейской крови в его жилах.
   - Наличие нерусской крови давит на вас – продолжил он, - заставляет, пусть неосознанно, но совершать русофобские поступки.
   Поэтому, заключил он, мы и выступаем против него, истинного патриота России.
   Особенно удивило нас с Саввой то, что Ерш спокойно, не прерывая, выслушал разглагольствования своего советника. Потом задумчиво заметил:
   - Если так подходить, то в России не останется ни одного чистокровного русского.
   На что советник тотчас ответил шефу:
   - Именно этого и требует история от политического лидера. Нужно, чтобы люди боялись. Если они будут бояться прослыть нерусскими, то будут любить. Сталина боялись – потому и любили.   

   После этого разговора Савва еще долго кипел от возмущения. Я тоже был недоволен, но не так активно, как он. Впрочем, у Саввы были и другие причины для недовольства. Савва поведал их мне. Первоначально я поднял его на смех. Однако постепенно я все глубже и глубже понимал причины его недовольства. Со временем и мне сложившаяся ситуация тоже перестала нравиться. Хотя поначалу я принял ее с восторгом.
   Собственно говоря, причины для моего восторга были, и немалые. Прежде всего, это касалось условий жизни и благосостояния простых русских людей. Простые люди не могли нарадоваться новой жизни, не уставали хвалить своего президента, своего ненаглядного Миху Ерша, как любовно звали его в народе.
   Да и как было не радоваться. Простые люди впервые за много веков зажили в достатке. И не просто в достатке, а в невиданном раннее богатстве и благополучии. Пришло время, когда каждый русский стал начальником, пусть над безмозглыми клонами, но все же начальником: помещиком, мастером, на крайний случай бригадиром. У каждого русского теперь был свой дом, на худой конец отдельная квартира, но большая, с множеством слуг, пусть тех же безмозглых клонов, но все же существ, обязанных прислуживать ему, хозяину жизни.
   Мне довелось встречать многих простых людей, нынче успешно ставших начальниками, помещиками, бригадирами. Эти люди весьма довольны собой, они легко управлялись с клонами, результаты их (и подведомственных им клонов) работы наглядно видны. Казалось бы, я должен быть вполне счастлив – наш проект осуществился в полном объеме и дал желаемые результаты.
   Но мне было не радостно, скорее тревожно. Что-то здесь было не так. Тогда я так и не смог понять, в чем дело, не понял, почему наш успех меня не радовал…
   Мое разочарование, как и у Саввы, было связано с тем, что не все русские смогли, не все захотели стать барами, или начальниками. Не у всех это получалось, не всем это было по душе. Некоторые из-за своего романтичного нрава, иные по причине беспробудного пьянства, никак не вписывались в новую жизнь. И тут началась невиданная прежде селекция русского народа.
   Собственно, с русскими реально произошло то, о чем мечтали немцы во время Второй мировой. Гитлер обещал, что после победы над Россией каждый немец станет помещиком, у каждого будет земля и множество русских в услужении.
   Наверное, немцам это удалось бы лучше, те все же меньше пьют, меньше у них эдакой цыганской бесшабашности. Русским оказалось сложнее, далеко не все вышли в помещики. Их судьба была неумолима, даже беспощадна. Те, кто не смог приспособиться,  умирал.
   Судьба была жестока к невписавшимся, даже более бесчеловечна, чем к инородцам. Те хоть могли эмигрировать из страны, их принимали за рубежом, Запад им помогал. А неприспособившимся русским за границей делать было нечего. Да и из страны их не выпускали, чтобы они не позорили нацию. А внутри страны сопливый гуманизм был вне закона, не хотели власти унижать русского человека состраданием. И стали невписавшиеся вымирать, причем со скоростью невероятной.
   Смерти эти стали массовыми и очень уж странными. Казалось бы, зачем умирать тем, кто не вписался в новое время? Никто не заставляет их  обязательно командовать клонами. Правда, простую работу за людей теперь выполняли клоны, и тем, кто не вписался, и делать на земле, собственно говоря, больше нечего.
   Зато пособие по безработице у невписавшихся теперь намного больше, чем та зарплата, что они получали в прежние времена. А поскольку нынешние неприспособившиеся в массе своей были отнюдь не трудоголиками, а наоборот, тунеядцами и пьяницами, по большей части раньше работавшими спустя рукава, а частенько вообще прогуливавшими, то, казалось бы, в чем проблема - живи себе на пособие и наслаждайся бездельем. Так нет же, они стали вымирать, как мухи.   

   Именно это вымирание не сумевших приспособиться к новой жизни, и было основной причиной недовольства Саввы новой Россией, причиной его бунта против власти, против Ерша. Впрочем, и к выселению из страны инородцев и диссидентствующей интеллигенции он тоже относился резко отрицательно.
   Я, вначале не разделявший настроений своего ученого друга постепенно, под влиянием доступной мне статистики вымирания невписавшихся, все больше и больше осознавал его правоту. Хотя не понимал, почему ему так не нравятся меры властей по отношению к инородцам и интеллигенции.
   Не видел я ничего дурного в том, что недругов России выселяли из страны. Если ты не друг русских, то тебе в  России нечего делать. Не видел также большой беды в том, что для других нерусских, хоть и заявивших себя «друзьями русских», организовали специальные поселения. Люди другой культуры, с иными чуждыми нам традициями, должны жить отдельно, дабы не раздражать русское большинство населения.
   Я специально побывал в нескольких «местах компактного проживания» и не увидел там никаких притеснений или иных ущемлений прав и свобод инородцев. Да, эти поселения печальны. Редко появляющиеся на улицах люди выглядят какими-то озабоченными. Кажется, что они спешат укрыться от посторонних глаз, их головы почему-то всегда опущены, поймать их взгляд практически невозможно. Но все это мои личные впечатления, мое, может быть повышенно эмоциональное отношение к проблеме. Никаких реальных фактов, подтверждающих мои негативные эмоции, я там не обнаружил. Поэтому считал необоснованными инсинуации тех, кто не согласен с решениями властей. Иное дело судьба невписавшихся, тут Савва был, безусловно, прав.

Глава 9. Разрыв   
   Я не советовал Савве торопиться с открытым выражением несогласия. Но унять его было невозможно. Неистовый и, вместе с тем, открытый до наивности, он изложил свое недовольство Ершу. Изложил, как я понимаю, во всей полноте.
   А вот этого не следовало делать. Меж ними произошел крупный разговор. От Саввы я узнал подробности, и забеспокоился. Мое беспокойство оказалось отнюдь небеспочвенным. Вскоре Савва бесследно исчез. Были подняты на ноги все без исключения правоохранительные структуры. Еще бы, пропал первый вице-президент крупнейшей в стране компании. Но все было безрезультатно. Ольга, разрыв которой с Саввой не был официально оформлен, почувствовав себя вдовой, приложила все силы, чтобы судьбой бесследно исчезнувшего заинтересовались западные правозащитные организации.
   К тому времени нападки на нее усилились многократно. Призывы церковных иерархов расправиться с ней стали раздаваться все чаще. И, в конце концов, они начали давать плоды. На нее несколько раз пытались напасть верующие. Но каждый раз какие-то неизвестные молодцы успевали прийти к ней на помощь. Разогнав нападающих, они всякий раз бесследно исчезали. Было понятно, что люди Ерша незримо ее опекали.

   Между тем никаких следов похищенного, и, скорее всего, уже убитого Саввы не находилось. Ясно, что кроме Ерша, организовать это преступление было некому. Я один знал, в чем тут дело. Только я понимал, что Ерш, скорее всего, элементарно испугался. Ведь Савва предложил ему ультиматум: либо мы совместными усилиями ломаем нами же созданную систему, либо он, Савва, делает это сам. А был Савва к тому времени уже очень крупной фигурой и в стране, и в мире. К тому же, Ерш знал своеобразный характер нашего мягкого, смешливого, и, вроде бы, несерьезного друга. Если Савву довести, то с ним лучше не связываться. Ершу собственно не оставалось иного выхода, как с ним расправиться. Впрочем, не исключал я и другой вариант объяснения случившегося.
   И вот почему. Во время нашей последней встречи Савва был в ужасном состоянии. Он был морально подавлен. Во всем, что случилось со страной, он обвинял, прежде всего, себя. Обычно непьющий, он в тот раз был, буквально, накачен коньяком.
   Но рассуждал при этом трезво и зло:
   - С чего началось наше моральное падение? Где мы впервые оступились? – вслух спрашивал он себя.
   – Вроде бы, начинали мы неплохо, были чистыми, честными парнями. Искренне любили родину, желали ей блага, работали ради этого. Создали биороботов, сделали всех русских хозяевами жизни. Что в этом плохого? Теперь они работают на нас. Теперь у каждого русского в услужении может быть сколь угодно клонов.
   - В древних Афинах процветали и науки, и искусства, хотя почти у каждого свободного афинянина были рабы. Почему же мы, русские, деградируем именно тогда, когда могли бы совершенствоваться и процветать?
   - Ответ именно на этот вопрос – задумчиво продолжал он – пыталась мне перед расставанием втолковать Ольга. Но тогда я ее не понял, и она ушла от меня. Ушла навсегда. Ольга предупреждала, что расцвета ждать не след, что неизбежно грядет деградация. Она объяснила почему: - «Рабовладельческие Афины процветали до рождения Христа, в то время, когда аморальность рабовладения еще не давила на психику. Нынче ситуация иная. После прихода на землю Иисуса любой аморальный поступок неизбежно приводит к трагическим для грешника последствиям. Воздаяние за грехи стало неизбежным. И в этом нет ни грана мистики. Просто рождение Его прошло через сердце каждого жителя Земли, как бы жесток и бесчеловечен он ни был».
   - Верующие говорят – в каком-то странном оцепенении почти бессвязно бормотал Савва, - что каждого нераскаявшегося грешника ждет кара - в его душу вселятся бесы. Это, кстати, поддается рациональной интерпретации. Аморализм не только развращает душу человека, но и разлагающе действует на его разум. Поэтому, человеком, преступившим мораль, овладевает  психическое расстройство.  Психике древних греков, жившим в дохристианскую эпоху, не мешало рабство, в котором они держали обыкновенных похожих на них людей. А нам, живущим после прихода в мир Христа, во вред даже биороботы.
   - Ольга как-то сказала: - «Любящий расцветет, а ненавидящий деградирует». Она права. Не будет счастлив народ, не будет процветать общество, душой которого овладело зло. Нет нам прощения, и мне, Михаилу Савицкому, в первую очередь - закончил он свой сумбурный монолог.
   Обдумывая нашу последнюю встречу, я склоняюсь к мысли, что Савва вполне мог не быть похищен, а уйти сам. Просто уйти. Он истрепал свою психику в клочья и ушел. Возможно он, скрывшись от всех, живет где-то растительной жизнью. Впрочем, дальнейшие события показали, что в исчезновении Саввы виновен все же Ерш.

   Я ожидал, что Ерш вызовет меня для разговора по существу. А он, видать, ждал, что я сам напрошусь к нему на прием. Прошла неделя, я внутренне напрягся, даже подготовился, ожидая самого худшего. И оно произошло. Ночью в мой тщательно охраняемый дом проникло трое двухметровых лбов. И по всему видно, были они не просто рослыми крепкими ребятами, а бойцами экстра-класса. Я от природы невелик ростом и комплекции не особо выдающейся. Но в свое время прошел хорошую, даже отличную, подготовку. Что тут говорить, трудно было, но я уложил всех троих. И тайком, опасаясь своих (наверняка уже перекупленных) охранников, скрылся из собственного дома.
   
   Улизнуть из страны в моем положении было чрезвычайно трудно, но и это мне удалось. Все прошедшие годы, наполненные трудом и заботами, но моя внутренняя жизнь, моя тщательно скрываемая от других меланхолия, продолжала быть главным стержнем моего существования. А после исчезновения Саввы все изменилось, я озлобился и словно внутренне зачерствел. Лирическое настроение перестало меня посещать. Я был полон планов мести моему бывшему другу Ершу.
   Оказавшись на Западе, я начал последовательно разоблачать президента Ершова. Моя конечная цель была настроить Запад против ершовской России и его силами свалить своего бывшего друга. Однако у меня ровно ничего не вышло. Прекраснодушных, до предела наивных западных политиков совсем не интересовало то, о чем я им толковал. Их волновала проблема прав человека применительно к клонам. Они никак не могли определить люди ли клоны, и могут ли они претендовать на те же права, что и человек. Все мои попытки возродить на Западе былой страх, перед Россией, оказались тщетны. Страх, который постоянно присутствовал, пока не рухнул СССР, нынче начисто исчез. Между тем я упрямо продолжал свою уже совершенно безнадежную антиершовскую агитацию западного истеблишмента.
    
   Все это тянулось до тех пор, пока из России не пришла трагическая весть: «Известная правозащитница, бывшая активистка, ныне разгромленного, либерального крыла РПЦ Ольга Белова - писали газеты – забита до смерти верующими у Храма Христа Спасителя». Это сообщение переполнило чашу моего терпения. Ерш так и не уберег нашу Олю.
   Я решил сменить тактику. «Можно решить задачу гораздо проще – сказал я себе, – нужно взорвать военный объект на территории США, и вызвать тем самым их ответный удар по России». Конечно эта задача, особенно для одиночки, не имеющего никакой поддержки, необычайно трудна. Но я был одержим этой идеей, на меня словно нашло что-то, я задался целью обязательно осуществить свой план.
   Если после исчезновения Саввы я из тайного меланхолика превратился в сосредоточенного на своей цели холерика, то после гибели Ольги я, буквально, остервенел. Я начисто забыл о своих тайных наслаждениях собственной тихой и светлой грустью. Я превратился в машину, в робота, действующего по заранее заданной программе.
   Нужно признать, то, что на меня нашло – это форма помешательства.

   Уже скоро два года, как я мотаюсь по США. Почти полтора из них я пытаюсь решить главную, даже единственную задачу нынешнего (последнего) этапа своей жизни. Я постоянно анализирую сетевую информацию об ядерных объектах страны, а также нахожусь в интернет-общении со всеми видными специалистами в области компьютерной защиты.
   Все это я делаю в надежде нащупать хоть какую-нибудь щель в защите ядерных объектов от несанкционированного вторжения. До последнего времени не оставлял надежды когда-нибудь эту задачу решить, ведь удалось же мне выкрасть проект клонирования человека из секретнейшей лаборатории ЦРУ.
   Путешествовать по дорогам этой страны, оставаясь на ночлег в мотелях, можно не засвечиваясь, если конечно не нарушать закон, неограниченно долго. Но меня постоянно преследуют агенты ЦРУ и нашего ФСБ. Уходя от погони, мне не раз приходилось убивать своих преследователей. Сегодня уже нет штата в США, где на меня не было бы заведено уголовного дела. В одних штатах мне грозит электрический стул, в других, где смертной казни нет, – пожизненное заключение. Мне приходится постоянно менять имя и внешность. Для этого у меня припасено достаточное количество документов, выписанных на разные фамилии, и такой же набор париков, накладных усов и бород, для изменения внешности.

Глава 10. Мне снились Ольга… и мама
   На той неделе, когда отсыпался в мотеле одного из маленьких захолустных городков штата Канзас, я увидел странный сон. Явились мне во сне Ольга… и мама. Собственно – это был даже не сон, а некое видение. Посреди ночи что-то разбудило меня, и я, находясь еще в каком-то переходном полусонном, полубодрствующем состоянии, увидел Ольгу.
   Она была будто соткана из света, вся светилась изнутри. Но не ярко, а как-то приглушенно. Чуть заметные колебания воздуха делали ее фигуру трудно различимой и еще более призрачной. Была она еще красивей, чем всегда. А за ее спиной угадывались крылья. Наяву трудно даже представить себе человека с крыльями. В театре и кино это выглядит ужасно негармонично. А тут во сне все было по-другому, крылья за спиной у Ольги – это было красиво. Очень красиво!
   Посмотрев меня своим с детства серьезным внимательным взглядом и понимающе улыбнувшись, Ольга заговорила со мной. Голос ее был, как всегда тих и нежен, но звучал он не в воздухе, а у меня в голове. Вначале я не понимал ни слова, а только наслаждался журчанием ее голоса. Потом я понял, что она просит меня отказаться от моего безумного плана. Она убеждала меня, что я заблудился, что мой бедный воспаленный мозг создал химеры, в которые сам же и верит. Будто бы у меня, Мишки Иванова, у ее бедного милого Вана, неожиданно началось обострение, перенесенного еще в детстве и давно залеченного менингита. 
   Она говорила, что президентом в России не наш Ерш, а бывший руководитель Внешней разведки Сидоров, мой трусоватый шеф, уволивший меня после успешной операции. А Ерш до сих пор руководит унаследованной от отца небольшой фирмой «Ершов-Лимитед», занимающейся разведением аквариумных рыбок. Савва ученый-ихтиолог действительно помог Ершу модернизировать отцовское производство. А Петя Сумской вовсе не психолог, а завпроизводством у Ерша. Парасюк вовсе не академик, а бухгалтер, которого Ерш взял к себе в фирму, причем по ее, Ольгиной просьбе, так как этот злобный дурак нигде не мог найти себе применение.
   Когда меня уволили из внешней разведки, Ерш, будто бы взял меня к себе руководить охраной его предприятия. После обострения моей болезни, когда у меня начались фантазии, Парасюк позволил себе издевательские высказывания в мой адрес, что сказалось на моем душевном состоянии. После чего, Ерш изгнал Парасюка из своей фирмы.
   И вовсе они с Саввой не расставались, просто Ольга надолго уезжала с благотворительной миссией на Сахалин, где разразилась эпидемия. А Савва действительно, как бы исчез. Два года назад его машину взорвали, когда он, помогая Ольге, подвозил продукты для походной кухни, где ее благотворительный фонд кормит непьющих, а поэтому неохваченных Государственной программой излечения, бомжей. Ни от машины, ни от Саввы, буквально, ничего не осталось, похоже, в продукты кто-то подложил взрывчатку. Скорее всего, это работа  скинхедов, уж больно ненавидят они тех, кто кормит бомжей.
   А через полгода ее, Ольгу, постигла та же участь. Скины забили ее насмерть прямо у походной кухни неподалеку от храма Христа Спасителя. Ее убийцы назвали себя православными, но западные СМИ ошибаются, считая их верующими христианами.
   Но самое главное, что я, Ван, обязательно должен понять: никакого производства клонов в промышленном масштабе в России нет. Вы с Ершом и Саввой в юности действительно обсуждали эту технически пока неразрешимую проблему. И газеты постоянно пишут о каких-то секретных экспериментах с клонированием человека, но это когда еще будет. А те, кого я принял за клонов, просто пьяницы и наркоманы, в соответствии с Государственной программой находящиеся на излечении в многочисленных теперь Реабилитационных центрах. Они, накаченные лекарствами и в гигиенических целях полностью лишенные волос нашей самой гуманной в мире медициной, направляются на предприятия для прохождения курса трудотерапии.   
   То, что эти несчастные – клоны, которых фабрикует фирма «Ершов-Лимитед», благодаря чему Ерш скоро станет сначала самым богатым предпринимателем страны, а позже ее президентом, придумал на одном из шумных застолий Савва. Ольга помнит, как я, Ван, весело смеялся Саввиной шутке. Потом неожиданно поверил в ее истинность.
   - И еще – втолковывала мне Ольга, - индус Шри Ланка, его, наверно, зовут иначе, просто он так представлялся для нашего удобства, никакой не ученый йог. Он работал у Ерша ночным дежурным при рыбках. И уж конечно он не святой, а порядочный бабник. Нынче он нашел себя. Он оставил работу в фирме и лечит женские болезни и, говорят, успешно.
   - А на твои фантазии относительно ощущения райского счастья, в котором будто бы пребывают накаченные лекарствами реабелитанты, – задумчиво продолжила она - навеяны, скорее всего, трактатом молодого крымского философа, который как раз перед обострением твоей болезни выкачал из интернета любознательный Петя Сумской. С ним вы, наверное, и обсуждали этот трактат. Не исключено, что тогда-то он и пошутил относительно клонов и нашего Шри Ланка, якобы вводящего их в состояние высшего блаженства.
   Если верить рассказу Ольги, то я сдвинулся именно на тему несуществующих в действительности клонов, и, вообразив себе не весть что, попал в психушку. Будто бы из психушки я убежал, оказался в Штатах, где своими рассказами пытался спровоцировать ядерный удар по России. Своей настырностью я всем надоел и был посажен уже в американскую психушку на обследование. Американские психиатры, будто бы так и не пришли к единому мнению о том, кто я экстремист-провокатор, или просто соскочивший с нарезки фэсбэшник.
   Пока они разбирались, я  будто бы сбежал и от них. Теперь мотаюсь по Штатам, скрываюсь от американской полиции, убивая преследователей. А фсбэшники, якобы преследующие меня здесь, - всего лишь плод моего больного воображения ….
   - То, что твое воображение выдает за факты нашей российской действительности, - строго глядя мне прямо в глаза, сказала она, - есть не реальность, а прогноз ближайшего будущего.
   Далее Ольга произнесла фразу, которую я, вроде бы, раньше слышал от какого-то психиатра, но не помню, где и когда:
   - Бред психически больного человека – это всегда отчет. Не всегда поддающийся расшифровке отчет души, заглянувшей в будущее, и сообщающей нам о неведомом, о нашей дальнейшей жизни.
   Далее Ольга убеждала меня одуматься:
   - Ядерный удар, это страшно – втолковывала она мне своим тихим голосом, – ведь погибнут дети, невинные дети. Убивать преследователей тоже нельзя, у них могут быть дети, а «слеза ребенка» - это … Одумайся, перестань убивать. Отключать сознание известными тебе приемами, можно, а убивать - грех. Вот Мария Александровна тоже так думает.
   Она полуобернулась, и за ее спиной, вдалеке вдруг словно открылось небольшое окошечко, и я увидел маму…
   Мама стояла за прилавком той самой палатки, в которой они с отцом в последние годы работали. В ее руках была большая кукла, а за спиной тоже угадывались крылья. Или это отсвечивала мишура, развешанная в глубине палатки? У палатки стояли покупатели. Я разглядел мужчину средних лет в кепке. За его руку держалась девчушка с большим батом в рыжих волосах.
   - Почему мама в торгует в палатке? Ведь она и отец умерли, когда я еще был в России. Или я что-то путаю? - спросил я Ольгу.
   Но она, и мама исчезли, а я на время погрузился в какую-то бездонную тьму. Затем я проснулся. «Неужели мама жива, и работает в той же палатке – спросил я себя. - А я провоцировал американцев сбросить атомную бомбу на ее голову…  Нет, она умерла через полгода после смерти отца, я ведь сам хоронил ее. Не мог же я и это себе вообразить?»

   Уже поздняя ночь. Пишу эти строки в лучшем отеле Оклахома-Сити (можно же себя хоть иногда побаловать комфортом). После того памятного сна, после того, как меня во сне посетили Ольга и мама, я в корне изменился, я снова стал прежним меланхоликом Ваном. Тайная грусть теперь почти не покидает меня. Только нынче она не светла и лишена прежнего оптимизма, ибо  дни мои сочтены, у меня нет больше будущего.
   В соседнем номере расположился очень подозрительный молодой человек, он явно следит за мной. Окончу эти беспорядочные записи и отправлю их на свой сайт в Интернете. Под утро подготовлю себе новые документы, постучу к соседу и постараюсь отключить его сознание хоть на пару часов. Раньше  бы я отключил его сознание навсегда, а теперь нельзя, Ольга запретила мне убивать.
   Дальше доеду до ближайшей автомобильной свалки, изменю внешность, брошу тачку и отправлюсь рейсовым автобусом в Даллас, где приобрету новый автомобиль. Хотелось бы купить что-нибудь мощное, современное, но опасно привлекать к себе внимание, да и деньги следует экономить. Придется ограничиться очередной развалюхой.
   Затем снова пущусь в свое бесконечное путешествие. Впрочем, теперь оно вряд ли будет долгим. «Отключенные» агенты будут, приходя в себя, вновь идти по моему следу. Может оно и к лучшему, скорее придет финал. Взорвать какой-нибудь ядерный объект я теперь, уж точно не смогу. Как только подумаю об этом, перед глазами встает лицо Ольги, и слышатся ее слова:
   - Погибнут дети, невинные дети!

   Убедительно прошу, какого-нибудь любителя изящной словесности (дай Бог, чтобы он оказался не законченным графоманом) придать моим записям более приемлемый вид и опубликовать их под своей фамилией. Думаю, может получиться неплохой фантастический рассказ.
   А если мой сон все же правдив, то прав и тот, цитированный Ольгой, неизвестный психиатр. И мои записи тем более есть смысл публиковать. Ибо, если они и не отражают текущую реальность, то могут служить весьма правдоподобным прогнозом ближайшего будущего России.
Конец