Ленька молчал и смотрел куда-то в сторону. По навесу с еще большей силой забарабанил дождь, где-то вдали прогрохотал товарняк. Я, как не пытался, все не мог представить взгляд увиденного другом дракона. Вся эта картина не укладывалась у меня в голове. Никак. Торопить Леньку, как я это обычно делал: мол, что там дальше-то было, – тоже не хотелось. Он, впрочем, вскоре заговорил сам:
– Батя мой, слышь, тоже опешил, когда дракона-то увидел.
– Еще бы, – кивнул я.
– Стоим мы, в общем, друг на друга пялимся: дракон на нас, мы на дракона. И тут батя меня за рукав дергает и шепчет: «Смотри». И вправду, прям под нашими ногами красная дорожка, которая, аккурат, по примятой и опаленной траве к дракону ведет.
– Кровь, – догадался я.
– Ага.
Ленька еще с минуту помолчал.
– Раненый, слышь, дракон-то был. Ну, мы к нему, с батей, не сговариваясь и даже об осторожности позабыв, подходим. А он, представляешь, как зарычит на нас и, не поверишь, дым у него из пасти повалил. Едкий.
Я поверил.
– А чо он вас к себе подпускать не хотел?
Друг вздохнул.
– А он в нас, в людях значит, врагов увидал.
– С чего это?
– Я тоже сначала также подумал, а тут батя мне все объяснил: «Это Филиппыч его так».
– Это тот, который все время пьяный по деревне шарахается и песни орет.
– Ага, он. Он на днях батю встретил, поддатый был, как всегда, и давай ему бормотать что-то про демона какого-то крылатого, которого он подстрелил из свово охотничьего ружья, и они с Бунком – тоже тот еще алкаш, – чуть не добили его граблями-то, только демон энтот, мол, улетел. Батя подумал, что он до чертиков допился и не обратил внимания на рассказ-то Филиппычев. А вот, видать, и вправду подстрелил. Сволочь.
Филиппыча этого я видел: с желтым морщинистым лицом, с маленькими, постоянно налитыми кровью глазами, и вечно небритой щетиной на лице. Он все время ходил в какой-то сальной, покрытой масляными пятнами и испачканной целидолом, робе, в кирзовых сапогах, в солдатских, защитного цвета, штанах, и серый мятой кепке. Время от времени, когда ездил на велосипеде в магазин, я его видел валявшимся на обочине дороги, а то и слышал как он то ли песни орал, то ли выл. Трезвым тоже пару раз встречал в магазине, за покупкой какой-то бормотухи. Был Филиппыч трезвый мрачным и бубнящим что-то себе под нос. В общем, когда я услышал, что он, упившись, дракона подстрелил – даже не удивился. Помолчали мы с Ленькой, послушали как дождь упорно, и уже привычно, по крыше барабанит, и друг мой продолжил:
– Стоим мы с батей, мнемся, подойти боимся. А видно, что дракону-то помощь нужна. И батя мне шепчет: «Ты палку-то брось». И точно, они нам, палки-то, без надобности: отбиться – не отобьемся, только раздражим дракона. Он, как мы палки-то бросили, вроде успокоился. Подходим. Я его аккуратно так по шее даже погладил.
– А какая она у него, шея-то? – спрашиваю.
Друг даже удивился, не столько моему вопросу, сколько – невежеству: мол, в городе живу, а какая шея у дракона – не знаю; как будто книжек не читаю. Пришлось Леньке мне, недалекому, объяснять:
– Да обыкновенная, холодная, правда. Красно, знаешь, такая –, коричневая, с каким-то сизым оттенком. Мне вообще показалось, что он цвет свой менял в зависимости от настроения. Ну и как бы даже не кожа энто у него на шее, а скорее панцирь с шипами, правда они не острые вовсе, а, наоборот, тупые. Батя меня опять за рукав тянет, шепчет: «Ты, энто, осторожнее». Но видит, что дракон смирно себя ведет, спалить нас не собирается и вроде даже как помощи от нас ждет. И вот вопрос перед нами с батей возник: как помочь-то дракону?
– Ага, как? – спрашиваю.
– Ну вот и мы стоим, думаем, затылки чешем. И тут я вижу – в спине у дракона две дырочки.
– Следы от пуль Филиппычевых?
– От них. Я тряпку из кармана достаю, аккуратно вытираю кровь и, слышь, как к ране прикоснулся, дракон аж вздрогнул всем телом. Но ничего, хвостом нас своим раскидывать не стал, почувствовал, что зла мы ему не желаем. Видя, что дракон смирный и ничего нам делать не собирается плохого, батя мне говорит: «Ты, энто, оставайся здесь, а я в деревню мигом смотаюсь, лошадь с телегой раздобуду, скоро стемнеет, и мы его до дома дотащим на телеге, я дома еще топор захвачу, нам до дороги его дотащить надо, сделаем волок из бревен». В общем, батя ушел, остался я с драконом один. Темнеть начало, дождик накрапывает.
– Страшно было?
– Не-а. Я еще подумал, что вот дотащим мы дракона до дома, а чем его кормить-то?
– Я где-то читал, что динозавры в древности травоядными были.
– Не все, – поправил меня друг, – да и, слышь, как-то не мог я его динозавром назвать. Вот «дракон» – да. Да и пламенем из пасти динозавры не могли палить. Наш-то, я говорил, дымом нас встретил. И вот, слышь, что интересно: дым был, а серой не пахло, – продемонстрировал Ленька свои познания в химии и продолжил:
– В общем, просидели часа три – у бати мигом обернуться никак не получилось. Дождь усилился, ветки, с почти что опавшими желтыми листьями, к земле пригнул. Вокруг, акромя нас с драконом – ни души, даже дятла не слышно. Темно стало, за тучами звезд не видать. Похолодало. Поднял я воротник телогрейки и, слышь, стал из корзинки своей машинально грибы доставать и дракону скармливать. Он, прикинь, ест. Так всю мою корзинку и умял за три часа, и уже за батину принялся, но тут, слышу, колеса неподалеку скрипят – батя возвращается. Пришел он с топором, срубили мы два деревца молодых, ветки да сучки быстренько обрубили, кое-как дракона на них запихали. Он, слышь, не такой уж и тяжелый оказался. Оголодал, видать.
– А как дракон себя вел, когда вы его на бревна-то эти запихивали?
– Да смирно, доверял нам. В общем, батя еще и веревку приволок; привязали мы дракона к саням нашим самодельным, дотащили волоком до телеги, аж вспотели оба. Лошадь-то, слышь, как дракона увидала – а у него глаза в темноте светятся, – так аж шарахнулась, но потом успокоилась. Взвалили мы дракона на телегу и повезли по темноте домой. Ехали тихо, думали: лишь бы не встретить никого. Колеса-то не смазанные по раскисшей от дождя дороге скрипят. В деревне ж узнают, что у нас невидаль такая – враз разболтают всем в окрестностях, а хуже всего – Филиппычу энтому дурному скажут, и он к нам, тово – с ружьем еще припрется. Но, слава Богу, никого не встретили. Да и дракон тихо себя вел – понимал, видать, что так лучше для всех будет. У него, слышь, вообще взгляд был умный.
– Уж точно, видать, умнее, чем у Филиппыча, – кивнул я.
– Ага. В общем, доехали без приключений, батя уж и сарай приготовил – ну ты видел его. Сена притащил. Маманя кормешку гостю нашему сделала – чевой-то там наварила цельное ведро. Сгрузили мы дракона. Маманя вышла во двор, как дракона увидала, перекрестилась и говорит: «Батюшки, страсть-то какая, он же больше телка нашего будет!». Куры тоже гостя почуяли, в катухе своем разбухтелись, даже свинья, слышим, заворочалась, расхрюкалась.
– Хорошо хоть корова с телком не размычались.
– Ну, – согласился друг. – Батя на маманины причитания усмехнулся, рукой махнул: «Ладно, покормим его и на боковую». Дали мы гостю нашему цельное энто ведро еды. Стоим втроем, смотрим: будет исть-то, или нет. Съел он все и даже, как мне показалось, облизнулся, и отправились мы спать. Но я так и не заснул – всю ночь проворочался, и так и этак подушку поправлю. И печка натоплена, в доме тепло, после холода-то лесного хорошо, а вот не идет сон и все тут, все дракон из головы не выходит. Маманя-то с батей ничего, быстро захрапели. А я вот никак. И как только сумерки в окне рассеиваться стали, натянул калоши свои, штаны после леса толком не просохшие напялил, телогрейку на плечи накинул – и во двор: как там наш дракон смотреть. А он, прикинь, спит таким безмятежным сном. Дождь, что ли, его убаюкал.
– И?
– Что, и? – не понял Ленька.
– Ну и ты что?
– А я что, – пожал друг плечами, – досыпать пошел, и под самое уже утро, когда петухи по деревне запели, заснул-таки.
Окончание следует.
11 – 14 октября по дороге: Королев – Чкаловский; Королев – Москва. Москва – Королев.