Сегодня это мало кому известно, но в 30-е годы в ГУЛАГе по рукам ходила рукописная книжица, на обложке которой было затейливо выведено:
ВЕНОК СОНЕТОВ,
посвященный памяти пламенного революционера Льва Давидовича Троцкого
Говорят, что главным автором и составителем этого рукописного шедевра был Хаим Рабинович, некогда знаменитый в лагерях раввин подпольной (но известной всем в ГУЛАГе) синагоги. Тот самый Хаим Рабинович автор одновременно персонаж некогда очень популярной песенки «Школа Соломона Бляра» («Хаим Рабинович, я имею вийти, Хаим Рабинович ви мне замените»).
До 17-го он работал аккомпаниатором в этой Школе, не менее знаменитой в Одессе, чем Школа Столярского. А в 20-е бывший одесский пианист, будучи (несмотря на, а может быть именно благодаря, своему веселому нраву) глубоким знатоком Талмуда, стал (причем именно тогда, когда это было, крайне опасно для жизни) главным раввином Московской хоральной синагоги.
И в этом нет ничего удивительного. Это у литваков талмудисты, люди серьезные, часто насупленные. У них Талмуд в их мудрых головах. А жовиальные, всегда веселые одесские евреи иные. У них Талмуд в их бурной крови. Если литваки погружаются в мудрость Талмуда, то из одесситов она прорастает, растет из их горячих сердец. И не было бы никакого одесского юмора, если Талмуда не было бы вообще, или одесситы не знали бы его. Или знали бы, примерно, как литваки, – не горячим сердцем, а холодным умом.
Глава 2.
Нужно сказать, что реб Хаим (будучи небольшого роста и отнюдь не богатырского сложения) обладал невиданной физической силой и был человеком неукротимой, безудержной храбрости. И в родной Одессе, и позже в Москве, и в ГУЛАГе его смертельно боялись и очень уважали уголовники.
В 41-м подпольного раввина вместе с группой уголовников и слабосильных очкариков-интеллигентов отправили в штрафной батальон. Нужно сказать, что к концу войны на груди выживших очкариков оказалось больше орденов и медалей чем, у самых отпетых уголовников. На отнюдь не богатырской груди бывшего раввина они просто не умещались, большинство бренчало у него в карманах. С этим батальоном, впоследствии ставшим гвардейским, Хаим Рабинович прошел до самого Берлина.
С первого же дня в батальоне бывший рав стал правой рукой комбата. Каждый начальник видит себя губернатором и желает иметь при себе умного еврея. И это было правильное решение старого вояки, участника еще русско-японской. Бывший пианист, после раввин, а позже – зек, никогда не изучавший военное дело, почему-то знал, как побеждать с минимальными потерями. И действительно, их батальон закончил войну несравнимо с другими меньшей заменой погибших свежим пополнением. В конце 43-го, после гибели старого комбата, старший лейтенант Рабинович стал командиром своего батальона.
Официальные источники об этом не упоминают, но именно Гвардии капитан Хаим Рабинович первым ворвался в здание Рейхстага. Где и погиб от шальной пули.
Это его прах, любовно сохраненный боготворившими его солдатами, был перевезен в Москву и впоследствии похоронен под стелой «Памятник неизвестному солдату». Старые москвичи недаром называют эту стелу «Памятником неизвестному Рабиновичу». При этом они хитро улыбаются, ибо кому-кому, а им этот, якобы неизвестный, Рабинович был хорошо известен.
Глава 3.
В далекие послереволюционные годы реба Хаима любил и уважал Ленин, а Троцкий недолюбливал и всячески третировал. Говорят, потому, что ребе был автором подавляющего большинства, впоследствии вошедших в гулаговский сборник, анекдотов о взаимоотношениях между Вождем пролетариата и его главным в делах Революции помощником. А они, как известно, до самого последнего дня Ильича были проникнуты духом соперничества, взаимных подначек и уколов.
До нас дошли далеко не все анекдоты (не без сарказма названные составителем сборника сонетами) из этой, к сожалению не сохранившейся, книжицы.
Не могу не привести того, с которого сборник начинался. Был ли его автором мужественный раввин и неугомонный анекдотчик Хаим Рабинович, неизвестно, но его персонажем он точно был:
* * *
«Сразу после Октября Ильич направил в церкви и синагоги комиссии по проверке их деятельности. В Храм Христа Спасителя, естественно, был направлен верный Бонч-Бруевич. А в Московскую хоральную синагогу, зная, что там заправляет Хаим Рабинович, он, возбужденно потирая руки от предвкушаемого удовольствия, отправил уважаемого Льва Давидовича.
И естественно, что вышел вполне ожидаемый конфуз. Когда придирчивый атеист-революционер спросил, куда деваются свечные огарки, рав миролюбиво ответил, что их переплавляют в одну большую свечу. Но когда проверяющий заинтересовался тем, что остается после обрезания, раввин начал рассказывать, что в синагоге имеется погреб со льдом, где остатки хранят до тех пор, пока их не наберется примерно 50 кг.
- Ну а потом? – спросил любопытный, как все евреи, Лев Давидович.
- Потом мы читаем над ними специальную каббалистическую молитву – серьезно ответил реб Хаим.
- Ну, а дальше? - снова спросил нетерпеливый революционер.
- Дальше, то, что было остатками, оживает и превращается в такого же револционэра, как Вы, уважаемый Лев Давидович.
Троцкий, ошеломленный нахальством раввина, не знал, что ответить. А реб Хаим продолжал:
- Ваш общий партийный девиз: «Преданность Ответственность Целеустремленность» - аббревиатурой напоминает нам о его происхождении, и о Вашей сути, дорогой Лев Давидович.
Как ошпаренный выскочил из синагоги один из видных вождей революции. Отчаянно матерясь, он клялся, что в следующий раз придерется, к чему ни будь, и обязательно пристрелит наглого раввина. В следующий раз, но не сейчас. Как объяснишь русским товарищам, что говоря по-русски, остроумный ребе исхитрился оскорбить его на идише».
А старые большевики еврейского происхождения надолго запомнили характеристику, что дал Троцкому Хаим Рабинович. Ее вспоминали и тогда, когда Лев Давидович, проиграл Сталину и был изгнан из страны, и тогда, окончил жизнь от ледоруба, предсказанного, как будет показано дальше, самим Лениным.
Глава 4.
Другой, очень любимый зеками анекдот о том, что спор между Вождями революции продолжался и после смерти Ильича:
«Немногим известно, что Ленин лежит в мавзолее без детородного органа. Последний захоронен у кремлевской стены под табличкой «Х.Х. Хренов». Но среди революционеров этот Х.Х. Хренов не был никому известен.
Рядом с местом, где захоронен прах никому (включая Надежду Константиновну, с которой у Вождя Революции были чисто дружеские отношения) не известного (кроме, может быть, Инессы Арманд) товарища Хренова, расположено еще одно экзотическое захоронение. В непосредственной близости от таблички Хренова находится табличка «Х.У.Йок». Но этого пламенного революционера старые, и не только старые, большевики очень хорошо знали. Хайредин Умарович Йок, сын солнечного Узбекистана, всю свою недолгую жизнь (революцию он встретил совсем молодым человеком) проработал при главном партийном складе. Он отличался очень несговорчивым нравом и на все просьбы отвечал: – «Нет». А иногда забывался и, переходя на родной узбекский, отвечал: - «Йок». Видать его предок тоже обладал несговорчивым характером, за что получил фамилию - Йок. Кстати, был этот Йок крошечного роста, и, видать, мужское достоинство у него было тоже небольшое. О чем всегда вспоминали товарищи по партии, читая табличку с его именем на кремлевской стене.
Однако вернемся к тов. Хренову. Старые большевики недоумевали, а близкие вождя знали, почему у тов. Хренова инициалы Х.Х. Дело было в том, что свое мужское достоинство Ильич любовно называл Хаим Харитонович. Хаим, наверное, памятуя о том, что среди его предков были евреи, а Харитонович – в честь своих славянских предков.
Эта странная процедура захоронения соответствовала воле покойного и продолжала его бесконечный спор с Троцким. В тайном, к сожалению не сохранившемся, завещании Вождя было сказано: - «Дорогие товарищи. Похороните мой член отдельно. Троцкий скажет:- «Умер Ильич и хрен с ним». И, ха-ха-ха, опять ошибется».
* * *
В завещании Ильич проявил не только трогательную заботу о своем вечном друге- сопернике, но и недюженный дар предвидения:
«Сталина нельзя допускать к власти. Он кавказец и любит варить слишком острые обеды, ну типа «каши из топора». А у товарища Троцкого слабый желудок и «суп из ледоруба» он вряд ли переварит».
Глава 5.
Были в сборнике анекдоты и крайне простые, но о соперничестве между вождями поведали нам и они. Например:
«Заходит Ленин в Наркомат обороны. Там Троцкий. Сидит и пишет. Ленин ему:
- Все пишете? А не пгобовали, догогой, заниматься онанизмом? Очень советую, увлекательнейшее занятие».
* * *
Даже тема Ленин и Горький, сама по себе достаточно интересная, не обошлась без товарища Троцкого:
«Ленин очень любил Горького. Он представлял себе, как, будь он ребенком, дергал бы писателя за густые седые усы. И частенько с чувством говорил писателю:
«Алексей Максимыч, догогой мой человечище, поедем на лодке кататься. И девочек с собой возьмем. И чем больше, тем лучше. А этому политическому пгоститутке Тготскому скажем, что были на заседании Малого Совнагкома».
* * *
Много было анекдотов, в которых персонажем выступал сам Хаим Рабинович:
«Однажды Ленин вызвал своего друга, знаменитого анекдотчика Рабиновича, чтобы познакомиться с новинками жанра. Для начала он (время было голодное) угостил друга чаем со свежими французскими булочками (только что доставленными самолетом из самого Парижа). Затем, увлекшись, стал уверять друга, что скоро такое будет стоять на столе у каждого.
Рабинович слушал-слушал, а затем в сердцах ответил вождю:
«Знаете что, уважаемый Владимир Ильич, рассказывайте эти майнсы Троцкому. А меня Вы пригласили, чтобы я Вам рассказывал анекдоты».
Глава 6.
Способности создавать и рассказывать анекдоты не угасла в семье Рабиновичей после гибели пианиста, раввина и гвардии капитана. Его сын, знаменитый профессор-лингвист Василий Ефимович (Цви бен Хаим) Рабинович, был автором относительно малого числа анекдотов. Но среди них есть такие шедевры, как знаменитый «Круговой анекдот», героями которого были близкие друзья Василия Ефимовича писатель Андрей Платонов, поэт Арсений Тарковский и режиссер Андрей Тарковский, а также друзья по переписке – Эрнест Хемингуэй и Жан-Поль Сартр.
Анекдот этот настолько совершенен, что достоин был бы украсить «Венок сонетов», его славного отца:
* * *
«Андрюша Тарковский в детстве не был хулиганом, он был начитанным скромным мальчиком. И даже на скрипке играл. Но более всего любил он литературу. Как раз в это время отец где-то раздобыл томик Хэимингуэя на английском. И Андрюша, только что выучившийся читать по-английски, буквально, проглотил его.
Однако ребенок - остается ребенком. Когда папа Арсений подарил ему на день рождения настоящий футбольный мяч (в те времена невиданная редкость), он обрадовался и вышел играть с мячом во двор. Мячом моментально овладела отчаянная дворовая шпана, и еще через минуту было разбито оконное стекло в дворницкой. Других мальчишек, как ветром сдуло, а дворник, успевший надеть только один валенок (другим он в ярости размахивал), погнался за зазевавшимся Андрюшей.
«Вот я в день своего рождения вынужден убегать от разъяренного дворника – с тоской думал начитанный мальчик Андрюша Тарковский, – а в это время Хемингуэй где-то на Кубе, наверное…».
А в это самое время Эрнест Хемингуэй сидел в таверне на берегу океана и думал:
- «Вот я сижу в этой грязной таверне, а в это время Сартр в Париже, наверное…»
А в это же самое время Жан-Поль Сартр в Париже сидел в осточертевшем ему кафе на площади Пигаль и думал:
- «Вот я здесь в этом душном бездуховном буржуазном «раю», а в это время Платонов в Москве…»
- «Догоню, убью» - разъяренно думал, на бегу размахивая валенком, работавший дворником в писательском доме, большой русский писатель Андрей Платонов».
* * *
Или другой, историко-лингвистический анекдот, который тоже связывают с именем сына Хаима Рабиновича. Он о тезке Василия Ефимовича, о поэте Василии Андреевиче Жуковском, учителе царских детей. О том, как:
* * *
«Воспитатель наследника престола поэт Василий Жуковский вышел из положения, когда принцесса, прочтя на заборе незнакомое слово, на каком-то приеме при всех спросила учителя, что означает слово *уй.
Поэт не растерялся и разъяснил девице: повелительное наклонение от слова совать (засовывать) – суй, а повелительное наклонение от слова ховать (украинское), т.е. по-русски прятать, - *уй.
Изнемогающий от сдерживаемого смеха император, вынул из кармана украшенные бриллиантами золотые часы, и протянул поэту со словами:
- *уй в карман за находчивость».
Глава 7.
Сам Василий Ефимович больше любил анекдот о «Шломо Рабиновиче и туалетной бумаге», считая анекдоты «Круговой» и «О Жуковском» слишком литературными. До сих пор неизвестно, ни кто был автором майнсы о Шломо и его сыне, ни о том находятся ли в родстве эти Рабиновичи со знаменитым Хаимом Рабиновичем и его потомками.
Но абсолютно достоверно, что Шломо, был родным сыном расстрелянного большевиками в начале двадцатых, широко известного Одессе налетчика Рувима Рабиновича по кличке Грач, героя одноименной новеллы Исаака Бабеля.
Первоначально, из-за того, что его еще в детстве лягнул прямо в глаз любимый конь его папаши Менахем-Мендла, потомственного балагулы, кличка Рувима Рабиновича была Кривой. Но когда после ряда стычек половине их компании пришлось откладывать деньги на зубного врача, Левка Бык, под которым они тогда ходили, предложил Рувиму самому выбрать себе новую кличку. И тот выбрал кличку Грач, которая Рувиму очень шла. Так как был он в молодости сухощав, черен, как грач, и очень подвижен.
Много позже стал этот Грач правой рукой знаменитого Кольки Бешенного, который, кроме громадного числа других подвигов, был известен (и не только в Одессе) тем, что своей рукой застрелил прославленную знаменитой песней веселую даму по имени Мурка (ну, ту самую, что «в кожаной тужурке»).
В тридцатых Колька Бешенный, с детства обладавший хорошим слухом и приятным баритоном, оставил уголовный промысел и заделался артистом. На своих концертах он исполнял «Мурку» несколько иначе, чем было тогда принято. Он пел:
- «Раз пошли на дело я и Рабинович, и зашли в фартовый ресторан.
Там сидела Мурка, у нее в рейтузах дробью был заряженный наган…»
Так он поминал каждый раз добрым словом своего незабвенного друга Фроима, не забыв и о нагане, подаренном Мурке тем же Фроимом.
Трагедия с выстрелами произошла из-за того, что эту самую Мурку Колька передал другу Фроиму, пресытившись ее скандальным характером. Именно этот Колькин поступок вынудил обиженную Муру (Фроим был уже в возрасте и смотрел на мир одним глазом, а пожилые, да еще кривые мужчины в те времена в Одессе не пользовались большим успехом у женщин) податься в ЧК и сдать своих бывших друзей.
Бабель об этом не пишет, но кроме известной всей Одессе Баси - помните: «дитя просится на травку» (которая в конце концов вышла замуж за Моню Артиллериста, прославившегося тем, что мог по собственному желанию издавать задом частые громкие звуки, очень напоминавшие канонаду) у Фроима был еще сын Соломон.
Мальчик с детства был настолько неловок и неуклюж, что Фроим не только не приобщил его к своему опасному ремеслу, но и вообще предпочитал никому его не показывать. В местечке, где Соломон прожил практически всю жизнь, его звали Шлема Герутенер.
Однако, Соломон, так и не получивший ни религиозного, ни светского образования, к концу жизни неизвестно откуда приобрел великое множество познаний в самых разных областях техники: от бытовой, до, как утверждают некоторые досужие мифотворцы, космической.
Скажем честно, о его успехах в космической области нам ничего не известно. Зато о его триумфе в области самолетостроения рассказывает любимый профессором Василием Рабиновичем анекдот. Впрочем, анекдоту предшествует предыстория из жизни Шломо Рабиновича и его сына Шмулика.
Шмуль, сын Шломо Рабиновича, с молодых ногтей был ловкачом и очень неглупым парнем. Он не только поступил и с красным дипломом окончил Московский самолетостроительный институт, но и сумел записаться русским и изменить фамилию. Став Семеном Семеновичем Рыбиным, он вступил в партию и скоро возглавил конструкторское бюро Московского самолетостроительного предприятия, крупнейшего в стране.
Но тут и у самого Рыбина, и у его предприятия пошла полоса неудач. Новейший самолет, запроектированный Рыбинским КБ и изготовленный его предприятием, несмотря на все усилия коллективов КБ и завода, раз за разом не выдерживал натурные испытания. У него постоянно отваливались крылья.
Директор завода, каким-то образом прознавший о необыкновенных способностях родного отца своего заведующего конструкторским бюро, потребовал у подчиненного привезти знатока в столицу. Давно привыкший считать себя русским, Семен Семенович Рыбин очень стеснялся своего местечкового отца, да и побаивался последствий от распространения нежелательной для него информации. Однако выхода не было.
Далее следует сам анекдот:
* * *
«Местечковый мудрец, прибыл в столицу, и едва узнав о проблеме, сразу решил ее:
- «Сделайте в местах будущего излома крыльев дюрочки» - даже не осмотрев изделие, посоветовал он.
Советом воспользовались, и крылья перестали отваливаться. Успех был поистине грандиозным. Директор завода сразу получил ленинскую премию. Если бы Рыбин оставался, как прежде русским, ленинскую премию получил бы и он. Но поскольку всем стало ясно, что зав КБ никакой не Рыбин, и отнюдь не русский, у него начались неприятности. Однако, учитывая его, а главное его отца, заслуги, дело решено было закрыть.
Когда суета с получением ленинской премии директором и закрытием дела Рыбина благополучно закончилась, шеф попросил Семена Семеновича вновь привезти в столицу отца (к тому времени уже успевшего отбыть в свое местечко), дабы выяснить, как тому пришло в голову столь успешное решение сложнейшей проблемы.
Приглашенный в директорский кабинет старый мудрец ничтоже сумяшись на заданный вопрос ответил:
- «Туалетная бумага. Она никогда не рвется вдоль дюрочек».
Глава 8.
Внук реба Хаима военный инженер, доктор технических наук Ефим Васильевич Рабинович не унаследовал от отца и деда литературных способностей. Зато боевого задора ему было не занимать.
Защитив докторскую, внук Хаима во время первой же командировки на Запад убежал от сослуживцев и в ближайшем полицейском участке попросил защиты от напавших на него, а затем обратился к официальным властям с просьбой о политическом убежище.
Убежать было совсем не просто. Опекавший делегацию двухметровый здоровяк-гэбист погнался было за тщедушным на вид ученым. Но тот так ловко толкнул преследователя, что гигант упал, сломав ключицу.
Оказавшись в Израиле, Ефим Рабинович возглавил особо секретную группу ученых, разработки которых до сих пор составляют государственную тайну. Однако если Вам, дорогой читатель, среди фамилий рассекреченных разработчиков особо эффективного оружия попадется имя Ефим Рабинович, не сомневайтесь – это внук того «неизвестного Рабиновича», которому в Москве стоит небезызвестный памятник.
Глава 9.
Правнук нашего героя еще студент. Но уже сегодня понятно, что он унаследовал от прадеда физическую силу и мужество. Нынче он знаменитый в Израиле Мастер восточных единоборств. Какие еще способности у него проявятся, покажет будущее.
Впрочем, вкус к юмору у него просматривается уже сегодня. Побывав нынче в Украине, он вывез оттуда фразу достойную прадедовского «Венка сонетов»:
"Бесплатный Крым бывает только в Гааге." А после трагедии с малазийским лайнером от себя, может быть еще недостаточно литературно, но страстно, добавил: - «А неотомщенных Боингов с 85-ю детскими трупами вообще не бывает».