Было уже совсем темно, когда Рыжий толкнул Лёлика в бок:
- Ш-ш-ш! Вставай, засоня. Жду тебя на крыльце.
Лёлик, путаясь в штанинах и вполголоса ругая друга, одевался в сумраке комнаты.
Свет зажигать он не стал, чтобы не разбудить родителей и бдительную старшую сестру.
Захватив сумку, собранную после ужина, он кувырнулся в открытое окно.
Рыжий, нервно подрыгивая ногой, стоял у вишни и отковыривал со ствола застывший "клей".
- Ну, ты и здоров возиться! - фыркнул он, закидывая тощий рюкзак на спину.
Лёлик ничего не ответил приятелю, но оглянулся на дом, проверяя, насколько его "уход" остался незамеченным.
- Пошли уж, - выдохнул он, и друзья шагнули в темноту, шелестящую опавшими листьями.
Вообще-то, Лёлик имел вполне нормальное имя - Алексей.
Но с лёгкой руки дяди Миши, ляпнувшего - вместо: "Алексей - Божий человек" - "Лёлик - Божий одуванчик", - к мальчишке приклеилось забавное прозвище.
Со временем укоротившееся до "Лёлика".
Рыжий же был угольно-чёрной масти, сын африканцев, неведомо каким образом оказавшихся в Калужской области.
Иной же цвет появился от привычки повторять: "А я что - рыжий?!".
Двое мальчишек, столь разных и при этом столь одинаковых, шли через редколесье на поляну, откуда небо выглядело немного иначе, чем в других местах.
Поляна, с тремя кособокими пеньками, была вся засыпана осиновыми листьями.
В ночи они казались серыми и плоскими.
- Три часа уже, - сказал Лёлик. - Не забыл пирог-то?
- Я что - рыжий? - по привычке огрызнулся Рыжий и достал из рюкзака пластиковую коробку. - Во, гляди, с яблоками!
- Здоровый! - уважительно заметил Лёлик. - На всех хватит!
Он вытащил из сумки длинный фонарь и стал светить им в небо.
Вскоре среди звёзд, помаргивающих на синеве ночи, возникла яркая вспышка.
Она росла, спускаясь всё ниже, словно кто-то шёл по лунной дороге, и свет от его фонаря падал белым кругляшом на землю.
- Идут, - обрадовался Рыжий и стал раскладывать на платке пироги со сладкой начинкой.
Да, у Рыжего было имя - Пушкин.
Кажется, так звали ещё кого-то?