Последняя тайна Микеланджело

ПОСЛЕДНЯЯ ТАЙНА МИКЕЛАНДЖЛО
или
Реликвия рода Пармеджани



Черный с золотом резной ларец, опечатанный тремя печатями с гербом ее рода, блистательной семьи Пармеджани, стоял теперь на алтаре домашней часовни перед графиней.
Она видела этот ларец впервые, хотя знала об этой родовой реликвии всю жизнь, а ей было уже семьдесят восемь.
Знала, но не смела прикоснуться. Это в роде Пармеджани уже пять с лишним веков могли по завещанию старого графа Бойто делать только мужчины.
Как драгоценность передавался он от отцов к старшим сыновьям, и они, стоя на коленях у смертного одра родителя, приносили клятву хранить этот ларец, содержавший главную ценность рода - некую вещь работы Микеланджело ди Лодовико ди Леонардо ди Буонарроти Симони, титана Возрождения, который вошел в века под более коротким именем: Микеланджело Буонарроти, создатель «Давида» и «Пьеты», гений Сикстинской капеллы.
Никогда и ни одна женщина из многочисленного некогда рода в покои умирающего в момент таинства не допускалась.
Но теперь графиня могла извлечь ларец из секретной ниши за статуей Мадонны.
Муж ее, последний граф Пармеджани, был похоронен всего три часа назад в фамильном склепе на кладбище церкви Сан-Миниато-аль-Монте на том берегу Арно за старыми стенами Флоренции. Детей у четы не было, и род, с грядущим уходом и самой графини Вероники Пармеджани, должен был необратимо пресечься.
Поэтому, возвращаясь с прощания в свой дворец на улице Строцци в некогда высокоаристократический квартал Флоренции, графиня приказала шоферу Луиджи сделать круг по городу, и пока «мазератти» проплывал через вечные здесь даже в конце осени толпы шумных и занятых главным образом фотографированием селфи туристов, она думала, как ей поступить с ларцом.
Дома она сразу приказала никого не принимать, а если кто-то придет с соболезнованиями, то пусть привратник («С почтением!» - подчеркнула графиня) примет визитную карточку, она после поблагодарит. И сразу прошла в часовенку, построенную в глубине первого этажа дворца еще в шестнадцатом веке старшим сыном графа Бойто Франческо.
Решение было принято, и графиня, прошептав молитву Деве Марии, решительно повернула ее древнюю статуэтку на, казалось бы, незыблемом мраморном постаменте на алтаре.
Что-то щелкнуло с металлическим звоном, потом ржаво скрипнуло и одна из верхних плит алтаря приподнялась.
То был семейный тайник.
Графиня сдвинула плитку и извлекла из углубления ларец с таинственным шедевром Микеланджело, а также кожаную суму, в которой оказались бумаги. Рукописи, купчая на земли поместий Пармеджани, подписанная Бойто еще просто крестиком, грамота о пожаловании ему графского титула, какие-то счета и, что было самым интересным, собственноручные записки старого графа, выучившегося писать и читать по необходимости ведения дел.
Почерк оказался довольно разборчивым, и графиня, присев на обитую бархатом молельную скамью, осторожно расправила хрустящие листы и принялась читать, забыв о ларце.

Впервые упоминание о семейной реликвии, связанной с именем не более не менее, нежели гениального Микеланджело Буонарроти, появляется в хрониках графа Бойто ди Луиджи ди Лоренцо Пармеджани, основателя крепкого рода, чье генеалогическое древо нынче сравнимо с лучшими родами Тосканы и Европы, в 1592 году.
Но родился он отнюдь не графом и не Пармеджани, а в семье зажиточного сыровара Луиджи Корсо. Пармеджано было его прозвищем, которым в насмешку наградили Бойто приятели детства в честь известного сыра и ремесла отца.
Бойто рос мальчиком ума не философского, но живым и смекалистым иногда - до полного изумления.
Ему претило занятие сыроварением, хотя дела в семье шли хорошо и отец отправлял сыры не только в ближнюю Сиену, но и в более удаленную Флоренцию. Это, впрочем, вызывало у соседей не столько уважение, сколько зависть.
По исполнении тринадцати лет Бойто решил, что достаточно работал на семью. И в душистую апрельскую ночь, пока отец и присные спали, умаявшись после пасхальной службы, празднества и особенно застолья в траттории Джениано-Обжоры, Бойто ушел из дома.
С собою он прихватил мешочек с сотней золотых, всю заначку отца, здраво рассудив, что запаса готовых сыров семье хватит, чтобы не пропасть с голоду или продать для получения оборотных средств.
Так Бойто составил свой первый капитал.
Больше не возвращаясь к судьбе его семейства, скажем однако, что старший Корсо не простил Пармеджано, никогда на письма не отвечал и до конца дней своих презрительно и гордо возвращал деньги, которые ему стал присылать сын, встав на ноги. И даже заказал в местной церквушке заочное отпевание Бойто как убитого разбойниками, спрятавшими заодно и тело его на просторах холмов Тосканы.

Никто доподлинно не знает, чем промышлял Бойто последующие несколько лет.
Сам он уже в старости, поднявшись (а честнее сказать, купив) до фамильного герба с графской короной и став обладателем превосходных  виноградников на юге Тосканы, хозяином видного банкирского дома, любил у январского камина за кубком собственного вина часами рассказывать в поучение внукам, что он простой человек, которому в детстве и юности не претило зарабатывать на хлеб и вино, пася стада, сторожа виноградники, трудясь матросом на торговых судах Венеции и даже, случалось, торгуя «неуказанным товаром».
Внуков особенно интриговали эти слова: «неуказанный товар». Но они не решались спросить деда, что это. И, похоже, так никогда и не уразумели, что товар сей сиречь была обыкновенная контрабанда.
Но никогда, даже в подпитии, старый граф не обмолвился о том, что первым его отроческим промыслом было дело удивительное, требующее таланта изрядного.
Уйдя от отца юный Бойто зарабатывал на хлеб и кров тем, что, слоняясь первые пару лет по Тоскане, Умбрии, Венеции и даже забредая в Рим, он в тратториях играл народные мелодии задницей, регулируя высоту звука поднятием и опусканием ноги, чем неизменно вызывал бурный хохот и щедрое на мелкую монету веселье у завсегдатаев заведений - захожих солдат и даже местных священников, крестившихся якобы от ужаса, но при этом жадно вслушивающихся в этот оркестр ветров, выводящий куплет из какой-нибудь деревенской «Il mio cuore piange» («Сердечком мое плачет»).
А что же отцовские золотые?
Бойто за все эти годы не истратил ни одного и, чудом не будучи ограбленным на дорогах Лацио или обыгранным в портовых притонах Венеции, или насмерть забитым в кабаках Сиены, он сообразил положить их в банк семьи Медичи и приумножил, дожидаясь случая разбогатеть разом и навсегда.

И случай такой не преминул представиться.
Однажды узнал он о том, что по случаю чудесного избавления от угрозы холеры в Венеции собирается неслыханная ярмарка. И по слухам купцы, чьим кораблям запрещалось почти месяц входить в гавань города, и которые в силу этой задержки очень спешили вернуться в родные восточные земли до начала зимних штормов, готовы были продать товар с неслыханными скидками.
И тут-то Бойто забрал отцовские золотые из банка Медичи, решив вложить все в китайский шелк, пользующийся огромным спросом и стоивший весьма высоко в цене на перепродажах.
Но, прибыв в Венецию, Бойто с тревогой увидел, что корабль с шелком среди других торговых судов был всего один, а купцов, желающих завладеть этим товаром собралось восемь, и у каждого мошна была впятеро больше, чем у Бойто.
В печали пошел Бойто в ближайшую тратторию, чтобы выпить с горя. Но с первым же кувшинчиком пришла ему на ум некая хитрость.
И вот, заглянув в лавочку травника и оставив там ползолотого, вышел он с небольшим мешочком за пазухой.
Накануне дня торгов обошел Бойто всех купцов, приехавших за шелком, и зазвал их на ужин, где предложил за сыром, прошутто, маслинами,  изобильным мясом и фьясками доброго кьянти обсудить завтрашнюю сделку, дабы никто не остался в обиде и каждый получил свою долю шелка.
Купцы пришли все как есть восемь, ибо кто же, кроме святого евангелиста Марка, небесного покровителя Венеции, может в здравом уме отказаться от хорошего ужина задаром?
Однако в самом разгаре споров о сделке и насмешек уже изрядно подвыпивших торгашей над нищим, по их представлениям Бойто всех восьмерых внезапно сморил неодолимый сон, что было неудивительно, памятуя о мешочке из за пазухи Бойто.
А ранним утром Бойто был первым и единственным покупателем на корабле, привезшем китайский шелк.
К полудню, когда в гавани появились похмельные и неприлично злые купцы, дело было кончено и Бойто с грузом шелка был уже на пути в Рим.
И не слышал проклятий и угроз, выкрикиваемых восемью обманутыми купцами в сторону, куда ушел караван его груженых мулов.
Но позже, размышляя над девизом герба своего, который он купил вскоре вместе с титулом (изменив, кстати, имя с сырного Пармеджано на более аристократичное и благозвучное Пармеджани), Бойто велел начертать на серебряном щите с графской короной и тремя золотыми кругами, очень похожими на круги пармезана (хотя во всех справочниках позже указывалось, что это Колеса Судьбы), девиз: «Не проспи свидание с Фортуной!».
Каковому девизу и следовал неукоснительно, покуда свидание ему на восьмидесятом году жизни в один не прекрасный серый зимний день назначила вместо Фортуны Смерть.
Но Бойто, следуя многолетней неукоснительной привычке, и на него не опоздал ни на йоту.

Кто-то робко кашлянул в дверях часовни.
Графиня вскинула голову, не понимая, кто посмел, если она приказала не тревожить.
-Ваша светлость, прошу простить меня, - в дверях, разводя руками, стоял дворецкий в пятом поколении услужения семье Пармеджани некогда рыжий, а теперь почти лысый Никколо. - Пришел их сиятельство князь Молинари, и... И я не знаю, как поступить. Он настойчив.
Графиня в изумлении даже встала со скамьи, шелестяще уронив рукопись на мраморный пол часовни.
Вообще-то это было неслыханно.
Молинари состояли в непреложной вражде с Пармеджани уже лет триста, не меньше.
Князья тоже были знаменитыми виноделами, но все знали, что они сделали свои миллионы на завете основателя рода скупого и нечистого на руку Луки Молинари, который завещал потомкам простую формулу: даже плохое вино надо продавать за хорошую цену, такую, чтобы сама цена эта заставила поверить, что кислятина - это высший изыск, достойный только тех, кто способен заплатить такую цену, которая плебеям и не снилась.
С тех пор сперва приказчики, а потом и пиар-служба дома Молинари исправно блюла этот принцип, выдавая княжеское винишко за элитный напиток богов.
В свое время Бойто Пармеджани схватился с Лукой Молинари на ярмарке в Падуе, где вышел спор о достоинствах их вин. Возможно, Лука и доказал бы, что его кисловатое красное лучше, чем ароматное, доброго букета вино Бойто, но не сумел. Трудно спорить, когда тебя на глазах у всех перекупщиков, взяв за шкирку, макают и макают головой в бочку твоего собственного вина, громко приговаривая под хохот толпы: «Ну и как тебе твое пойло, Молинари? Еще глоточек!»
В общем, отношения с того дня между семействами как-то не заладились.
Но то, что князь Молинари, оставив свой «Роллс-Ройс» за два квартала (чтобы никто, не дай Бог, не увидел, что он подъезжает ко дворцу Пармеджани), лично пришел в дом врага, все это было удивительно и явно не спроста.
- Зови, - сказал графиня. И Никколо облегченно удалился.
Князь поклонился в дверях, опустился на скамью, указанную графиней и произнес ничего не значащие несколько скучных слов соболезнования.
Потом, утвердив сухие руки на набалдашнике блеклой самшитовой трости с трещиной, которой было сто пять лет и осторожно перешел к тому, ради чего пришел.
- Ваша светлость, - начал он своим чуть сиплым голосом любителя выпить. - Не буду ходить вокруг да около. Всем известно, что в вашем доме веками хранится некий шедевр Микеланджело Буонарроти, который, правда, никто никогда не видел. Чтобы не отнимать у вас время, я сразу скажу: я бы хотел взглянуть на него и купить его у вас.
Он помолчал и веско добавил:
- Бизнес бизнесом, ваши доходы превосходны, но я полагаю, что даже теперь, когда вы остались одна, лишние несколько миллионов вам не помешают. Если, конечно, вещь подлинная и она того стоит.
Графиня сперва опешила и рука ее потянулась стоявшему на резной консоли у стены часовни колокольчику, чтобы приказать Никколо и слугам  просто вышвырнуть обнаглевшего князя вон. Но потом решила не спешить и до конца сыграть в эту игру.
- Да, - сказала она сухо. - Такая реликвия в нашей семье есть. И она подлинная. Более того, ларец с нею перед вами.
Князь уставился на ларец и шумно сглотнул:
- Откройте!
Графиня положила узкую, сухую ладонь поверх крышки ларца, сверкнули перстни:
- Исключено, князь. Я еще не решила, как поступлю с этой семейной драгоценностью.
Молинари чуть наклонился к ларцу, пристально разглядывая своими водянистыми серыми глазами витиеватую, высокой работы резьбу по черному дереву, потертое уже золочение и три массивные красные печати с гербом Пармеджани на потемневших серебряных цепочках.
- Да, - помолчав, с явной завистью сказал он, - пожалуй, ларец подлинный... Я вижу, это где-то шестнадцатый век. И печати не нарушены. Неужели не было соблазна хоть раз заглянуть, что там?
- Это в вашем роду, князь, любимое занятие тайком заглядывать в чужие карманы и сейфы, - усмехнулась графиня.
Князь, казалось, пропустил эти слова мимо ушей. Только выпрямился и трость его взвизгнула серебряным наконечником по мраморному полу, как железо по стеклу.
- Однако, у меня есть сомнение, - продолжил он как ни в чем не бывало. - Размер ларца...
- Размер?
- Вам не кажется, что он несколько маловат для работ Микеланджело. Если глазомер мне не изменяет, он ведь дюймов десять на пять и примерно три дюйма в высоту?
- Пожалуй.
- Видите ли, графиня, - князь снисходительно усмехнулся, - ни в одном из каталогов существующих и утерянных работ Буонарроти нет упоминания о шедевре его работы, который бы уместился в таком небольшом ларце. Я не отрицаю, что Микеланджело обладал многими талантами и был склонен к тому, чтобы попробовать все. Но вот в миниатюре он замечен не был. По крайней мере упоминаний об этом нет ни у его современников, ни в нынешних исследованиях. Даже у Джорджио Вазари, оставившего нам «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». А он писал, не только опираясь на факты, но и не брезгуя многочисленными слухами и анекдотами своего времени. Но даже и  слуха о Микеланджело как о миниатюристе не было... Гениальный миниатюрист - это, например, Бенвенуто Челлини. Хотя, как я понимаю, ларец был опечатан раньше того момента, как этот ювелирный гений начал хоть что-то делать заметное...
- То есть, - с неожиданным интересом спросила графиня, - вы все-таки считаете, что то, что хранится в ларце, могло быть создано не Буонарроти?
- Именно. Но... - князь откинул голову и улыбнулся уже примирительно. - Давайте на ссориться по пустякам. Считаю я так или нет, тем не менее, я оставляю свое предложение в силе. Я понимаю, вы сейчас в горе, вам нужно собраться с силами, успокоиться. Я вас не тороплю. Однако, хотелось бы получить хотя бы принципиальный ответ в ближайшие несколько дней. Поверьте, вы не будете разочарованы.
Он встал и откланялся.
Но в дверях часовни князь вдруг задумчиво помедлил и обернулся:
- Ваша светлость, а не отказались ли бы вы хотя бы просветить ларец? Ну хоть примерно понять, что там внутри? Клянусь, до момента продажи я буду хранить тайну.
- Нет, - мягко улыбнулась графиня. - И вот что, князь. До этой секунды я и правда не знала, как мне поступить с ларцом. Но вы навели меня на одну прекрасную мысль. Теперь прощайте. И надеюсь, я вас больше не увижу. Ну, хотя бы в ближайшие лет триста.

Через день в самой читаемой итальянской газете «Le Republica» появилось интервью графини Вероники Пармеджани, в котором она рассказала о хранящемся в их семье неизвестном шедевре Микеланджело, процитировала некоторые записи о подлинности таинственного артефакта, который содержится в ларце, и сообщила, что эксперты могут ларец осмотреть на предмет подлинности, однако, не открывая и не просвечивая.
Это особое условие графиня оговорила потому, что решила безвозмездно передать реликвию рода Пармеджани в галерею Уффици как достояние нации. Но просила сделать это непременно публично, подчеркнув, что ей это будет особенно приятно ввиду недавнего визита князя Молинари, пытавшегося купить у нее ларец. Пусть он увидит, что не все продается, как в том веками было уверено его семейство.

Сенсация взорвала не только Флоренцию, но и весь мир.
Условия графини были безоговорочно приняты правительством Италии. Эксперты сказали свое слово: изучив записи старого графа и все возможные семейные документы из архива рода Пармеджани, они подтвердили древность ларца, неприкосновенность печатей и отсутствие попыток его вскрытия.
Тщательно извлеченная из-под шва крышки пыль была действительно почти шестивековой давности и - не тронута с тех пор. То же можно было сказать и о материале печатей, а равно тонких серебряных цепочках, на которых они крепились и которые надежно опутывали ларец.
Обо всем этом доложили президенту республики, он немедленно принял графиню. И во время беседы под протокол (историческое все же событие!) попросил ее как последнюю представительницу рода, сберегшего таинственный пока шедевр, лично вскрыть ларец на церемонии. Тем более, что открытие было действительно эпохальным: последней из найденных работ Микеланджело был обнаруженный в 2007 году в архивах Ватикана рисунок красным мелом детали одной из колонн барабана купола Собора Святого Петра в Риме. Считается, что это гений сделал набросок незадолго до своей кончины в 1564 году.
Но графиня отказалась:
- Я уже слишком стара, господин президент. И полагаю, что будет правильно, если сокровище откроет нации ее глава.

Как только объявили дату передачи ларца, заявки на аккредитацию посыпались со всего мира. В конце концов было принято решение допустить на церемонию всего триста журналистов ведущих мировых изданий и компаний, а само действо провести не в галерее Уффици, как планировалось ранее, а в Зале Пятисот Палаццо Веккьо, ведь, кроме прессы, были приглашены еще и почетные гости от всех ведущих художественных музеев планеты.
За неделю до церемонии Палаццо Веккьо был закрыт, на всех входах стояли исключительно офицеры и солдаты президентской гвардии и сотрудники службы безопасности.
Ларец хранился здесь же, в одной из каменных камер башни дворца, под круглосуточной охраной, чтобы ни у кого не возникло даже мимолетной мысли и соблазна попробовать изъять его из часовни дворца Пармеджани.

И вот отгремели оркестры, отсалютовал приветственно гостям почетный караул, и мгновение обретения настало.
Ровно в полдень 6 марта,  в день рождения Микеланджело Буонарроти, специалисты сняли с крышки печати с гербом рода Пармеджани, стараясь их не повредить, и президент склонился над ларцом.
Он сильно волновался и не скрывал этого: руки в белоснежных стерильных перчатках подрагивали, и вся Италия, а с нею весь мир, замерший у телеэкранов, видели каплю пота, скользнувшую с его виска.
Президент поднял резную крышку и увидел внутри ларца, выложенного золотым бархатом, свиток какой-то рукописи и изящный черный парчовый мешочек с гербом Пармеджани, завязанный витыми золотым шнуром и с золотом же вышитой надписью на латыни: «Шедевр, созданный великим Микеланджело Буонарроти в 1497 году от рождества Христова сохранен здесь во славу и для поклонения потомков».
Выдохнув, президент вынул мешочек, развязал золотые шнуры и, медленно погрузив пальцы в перчатке внутрь мешочка, потянул оттуда шедевр Микеланджело.
Фотовспышки забились в истерике и затворы сотен камер застрекотали миллионами цикад, заглушая все и вся.
Все это продолжалось секунд пять или шесть, а потом бурный фотоприбой вдруг затих.
Журналисты, как по команде, неуверенно опускали камеры. Ошалело раскрывая от невозможного изумления глаза и рты все смотрели на гигантский экран, установленный во всю ширину Зала Пятисот за спиною президента...
Кто-то глухо кашлянул в гробовой тишине, взвизгнула девица, явно падающая в обморок.
Огромная, во весь экран, дрожащая рука президента Италии в белой перчатке держала небольшой, изумительной шлифовки, делающей мрамор нежно матовым и оттого кажущийся почти прозрачным и невесомым, тщательно, до мельчайших черточек проработанный, несомненно вышедший из-под резца гениального мастера, короткий толстенький мраморный пенис, явно отломанный от статуи...

ПОСТСКРИПТУМ

Из рукописи, найденной в шкатулке графа Пармеджани, в которой хранился известный артефакт работы Микеланджело Буонарроти:

«Я, Бойто, сын Луиджи Корсо, граф Пармеджани, чувствуя, что скоро предстану перед Господом нашим, хочу покаяться в одном грехе, совершение которого видел только я и Всевышний. И грех этот столь смущает меня даже на смертном одре, что раскаяние мое в совершении его я не в силах поверить даже церкви. Но только этой рукописи, которую прилагаю я к реликвии своего рода, завещая хранить ее в поколениях грядущих.
Тому уж более полувека состоял я в дружбе и немалых деловых отношениях с почтенным банкиром Якопо Галли из Рима, коий был собирателем и величайшим знатоком древностей, а равно новых шедевров и отличался великим вкусом и чутьем в этом деле. Благо Господь наделил его ценить прекрасное столь же щедро, сколь и талантом делать так много  денег, что хватало ему и на хлеб и на прихоти.
Однажды в 1550 году среди теплой осени мы прогуливались с досточтимым Галли в садах его, и между приятною деловою беседою Галли с удовольствием показывал мне редкости разных времен, собранные им.
Так как и прежде бывал я в доме досточтимого Галли, то многое видел я и раньше.
Но в этот раз гостеприимный хозяин торжественно подвел меня к приобретению, только что им сделанному. И восхищение мое остановило дыхание мое.
То была статуя бога Вакха, только что вставшего от пира, лицом он был весьма хмелен, фигурой статен и фавн у ног его поедал сочную кисть винограда.
Рука дивного мастерства читалась в линиях фигуры, в том, как был отполирован мрамор, казавшийся белым воском.
- Это творение молодого Микеланджело Буонарроти, - сказал Галли, увидев восхищение мое. - Ему двадцать два или двадцать три года, но я видел его «Битву кентавров» и «Мадонну у лестницы»... И поверье мне, дорогой друг, я считаю его за мастера, какого еще не рождалось, хотя многие пока думают иначе.
- Но не старинная ли это статуя? - усомнился я, ибо много видел на веку своем дивных древностей работы греческих скульпторов и перенявших у них мастерство почтенных римских предков наших. - Вот и рука его правая отломана, вероятно, в прежние века.
- О, нет! - с улыбкой возразил мне досточтимый Галли. - Я справлялся об этом названном Микеланджело. За ним водятся плутни. И люди сведущие говорили мне о том, что в рассуждении заработать хорошие деньги он однажды изваял спящего Купидона, а после неведомым способом состарил его и продал с выгодой немалою очень опытному собирателю древностей, кмерленге его Святейшества нашего Папы Римского Сикста IV кардиналу Рафаэлю Ринарио, выдав за творение греческое, да так, что обман раскрылся много позже. Но наказан этот Микеланджело не был, ибо новый хозяин его скульптуры посчитал это за добрую и умную шутку. И даже денег вернуть не требовал. Так что и руку с чашей этот плут наверняка сам отчленил, чтобы было более похоже на вновь обретенный греческий антик...
- Изрядно! - сказал я, удивляясь истории этой. - А как же  вы, досточтимый друг мой, сумели приобрести эту весьма искусную работу?
- О, это было непросто, но фортуна обратилась ко мне лицом, - сказал досточтимый Галли. - Кардинал Ринарио заказал ее упомянутому Буонаротти, каковой заказ тот и исполнил. Но кардинал Ринарио от статуи отказался, признав ее достоинства, однако все же сочтя несколько фривольной. Да к тому же это не антик. А камерленге, как известно, большой знаток и собиратель именно древностей. И я, прознав про этот случай, немедленно отправился к Микеланджело, и, найдя его в денежном ущемлении, уговорил продать статую мне. Признаться, мне показалось, что он был рад, хотя и скрывал это за сухостью и даже мрачностью, какая обычно не приличествует молодым людям, стремящимся найти покровителей и покупателей своей кисти или резца. Но, как бы то ни было, она здесь.
Признаюсь, дети мои, с этой минуты покоя мне не стало.
Я воспылал равным юношескому любовному желанием тоже иметь работу Микеланджело. Но ко времени сему сей Буонарроти был уже слишком знаменит для моего кошелька.
И, будучи не в силах сдержать это сжигавшее меня влечение, я и совершил грех, о коем повествую.
Будучи хорошо знаком слугам достопочтенного Галли, я однажды в отсутсвие его пришел в его дом и сказал, что хочу ожидать его. Мне не было отказано, и я прошел в сад, где и совершил ужасное, отколов у божественной статуи  Бахуса пенис и, спрятав его на груди, опрометью покинул дом досточтимого Галли, а равно вскоре и Рим, сославшись на дела во Флоренции, и более до сей смертной минуты в Рим не возвращался.
Никто не заподозрил меня, ибо досточтимый Якопо Галли и другие добрые и честные люди посчитали и меня честным, а вандализм, вероятно, сочли чьей-то неуместной шуткой.
Как бы то ни было, дети мои, реликвия творения резца великого Микеланджело с той минуты хранилась, как драгоценность драгоценностей и реликвия реликвий нашего рода в сем ларце, который я и передаю вам с наказом беречь его больше богатства и превыше чести из рода в род.
За сим со смиренною молитвою и надеждою на прощение греха моего вверяю душу свою Господу, тело земле, а достояние - семье.
Собственноручно написал и опечатал сие смиренный раб Божий, Бойто Пармеджани, в собственном доме, января 10 года 1532 от Рождества Христова».


*******************

APPENDIX

Поясняющие ссылки.


1.
«Каковы были способности Микеланджело, отлично понял... мессер Якопо Галли, римский дворянин, человек одаренный, который заказал ему мраморного Купидона натуральных размеров, а затем статую Вакха высотой в десять пальм, держащего в правой руке чашу, а в левой - тигровую шкуру и виноградную кисть, к которой тянется маленький сатир. По статуе этой можно понять, что ему хотелось добиться определенного сочетания дивных членов его тела, в особенности придавая им и юношескую гибкость, свойственную мужчине, и женскую мясистость и округлость: приходится дивиться тому, что он именно в статуях показал свое превосходство над всеми новыми мастерами, работавшими до него».
Джорджо Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» («Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti»), 1550 год.

2.
«Заказ на статую Микеланджело получил 4 июля 1496 года, поскольку кардинал хотел расширить свою коллекцию античных скульптур. Однако известно, что Риарио отказался от завершенного произведения, и скульптуру приобрел банкир Якопо Галли, сады которого были расположены вблизи палаццо Канчеллерия. Друг скульптора Кондиви ошибочно отрицал факт заказа кардиналом статуи, но в 1981 году это было подтверждено исследователями».
Википедия.

3..
«Бахус» мог с легкостью сойти за настоящий древний языческий шедевр. Волосы молодого бога сделаны из гроздей спелого винограда, а его чувственная поза подчеркивает его наготу и живот, слегка надутый от алкоголя. Подвыпивший Бахус, встречаясь лицом к лицу со зрителем, поднимает тост. Потом, оглядев статую, можно заметить молодого фавна, спрятанного за спиной Бахуса, который держит в руке гроздь винограда и ест его в вызывающей, сексуальной позе»
Бенджамин Блеч и Рой Долинер «Загадка Микеланджело. Что скрывает Ватикан о Сикстинской капелле?», М., «ЭКСМО», 2009 год.

4.
На рисунке «Сады дома Галли» нидерландского художника Мартена ван Хемскерка, сделанном около 1532 -1535 годов, у статуи Микеланджело Буонарроти «Бахус» уже не хватает руки с кубком и пениса. Рука и кубок были восстановлены в начале 1550-х годов.
Но пенис восстановлен так никогда и не был.
В 1572 году статую купили Медичи. Ныне она находится в Музее Барджелло во Флоренции.

*******************

НЕОБХОДИМОЕ ПОЯСНЕНИЕ АВТОРА

Мысль о возможности такой истории снизошла на автора во время прогулки по Музею Барджелло во Флоренции. И несколько дней, пока рождался рассказ, автор, как зачарованный, не мог думать ни о чем больше. Даже в садах Боболи, галерее Уффици и над вечерними каналами Венеции.
Но самым трудным было не это.
Самым мучительным был отказ от названия, которое пришло в голову автору сразу, еще в залах Барджелло, но которое, озаглавь он так свой рассказ изначально, разочаровало бы читателя, убив интригу и раскрыв тайну реликвии рода Пармеджани.
Вот это название:
«Пиписька Микеланджело»...

Флоренция,
Виа Кавур близ собора Дуомо,
9 - 11 октября 2016 года.