Укрощение Алу
С каждым годом жизнь в послевоенной степной Зенковке, как и во всей стране, медленно налаживалась. Даже во внешнем виде сельчан и их детей произошли разительные перемены: они стали одеваться лучше и цветастее, что весьма соответствовало их настроениям и надеждам на завтрашний день. Это отразилось даже в облике небольшого села, в котором совсем недавно построили клуб и детский сад, отремонтировали здания школы и правления колхоза, а вечерами то в одном, то в другом его концах стали слышаться звуки гармони и песни.
Таким образом, колхоз, возглавляемый с сорок четвертого года Восковцевым, этим неутомимым тружеником и героем прошедшей войны, демобилизованным из армии из-за тяжелого ранения, поднимался на ноги. Он много внимания уделял расширению колхозных угодий, повышению поголовья скота — лошадей, овец, коз, коров, — а разведение лошадей стало его любимым занятием. Знающие сельчане объясняли это тем, что юность председателя прошла на Кубани, где лошади являлись неотъемлемой частью быта местных жителей.
Высшей оценкой трудовых заслуг сельчанина со стороны Восковцева было награждение ударника труда жеребенком, теленком или парой овец.Почему именно парой, у него никто не спрашивал, поскольку знали, что для разведения овец в личном хозяйстве необходимо иметь, как минимум,двух овец. Иначе, как правило, одиноко живущая овца со временем хирела и ее приходилось забивать на мясо, а так блеют себе на пару, а при хорошем раскладе приносят и приплод. Но что касается жеребенка и теленка,то здесь было проще: хороший уход, такая же кормежка, и, глядишь, через год семья получает дополнительное подспорье.
Вот только, к сожалению, такие награды сельчане получали не часто.
Ведь райисполком (районный исполнительный комитет Совета депутатов трудящихся - районный орган власти во времена Советского Союза) и особенно райком партии (районный комитет коммунистической партии) могли углядеть за подобной щедростью председателя пресловутое расточительство коллективного добра и примерно наказать, да к тому же обязательно требовалось решение правления колхоза, которое невозможно было получить без единодушного одобрения всех его членов в оценке заслуг награждаемого крестьянина.
Как бы то ни было, в числе нескольких сельчан, кому посчастливилось на этот раз получить высокую награду за свой вклад в дело приумножения состояния колхоза, оказался и старший конюх Эли.
Его наградили жеребенком, посчитав, что для конюха это будет лучшая
награда. Эли, конечно, спорить не стал, хотя внутренне надеялся, что дадут
теленка, из которого он мог бы вырастить дойную корову. «Но ничего, и
жеребец со временем станет хорошим помощником, — решил он, — можно
будет съездить в лес за дровами, сено к дому подвезти и еще много чего
полезного сделать для семьи».
Восковцев, осведомленный, что Эли и его жена рассчитывали на теленка, чтобы как-то сгладить ситуацию, разрешил им выбрать жеребенка насвое усмотрение.
Эли, не меньше председателя знавший толк в лошадях, выбрал резвого жеребенка черной масти с белой отметиной в виде ромба на лбу. Он выделялся среди других жеребят длинными ногами и широкой грудью, а также тем, что без устали, хотя ему от роду было неполных три месяца, носился по загону для кобыл-рожениц, будто подгоняемый какими-то внутренними командами. Периодически неугомонный малыш возвращался к матери, чтобы, уткнувшись в ее вымя, напиться молока, а потом вновь пускался бежать, нервируя недавно ожеребившихся кобыл, отчего те начинали пофыркивать и даже пытаться прихватить зубами за бочок или холку, дабы отогнать его от ютящихся с ними рядом жеребят. Но куда там, жеребенок легко ускальзывал от них и несся дальше...
Время отъема жеребят от матерей еще не наступило. Это произойдет
через месяц, когда кобыл-рожениц и уже познавших вкус сена жеребят выгонят на осеннее пастбище. А пока жеребенок жил, не заботясь о завтрашнем дне, в полной мере наслаждаясь любовью матери, которая вместе с молоком наполняла его живительной силой.
Радости Эмиля и Дэни, сыновей Эли, пришедших вместе с родителя-
ми к огороженному жердевым забором в три ряда загону, не было предела.
Они готовы были тут же броситься к жеребенку, когда отец указал им на
свой выбор.
— Не торопитесь, — посоветовал Эли, улыбнувшись сыновьям, — он
еще не знает о вас ничего и может испугаться.
— А как его зовут? — торопливо спросил Дэни.
— Пока никак, — ответил Эли, — хотя так и хочется назвать Неугомонным. Видите, какой резвый, ни минуты на месте не стоит, словно за-
водной.
— Эли, может, как звали твоего прежнего коня? — с грустью в голосе
предложила Бика. — Мастью и нравом он очень напоминает мне Алу (Дословно огонь - так конь был назван в честь носившего это имя коня прадеда Эли, участвовавшего в Русско-турецкой войне.
— Конечно, надо Алу назвать, — почти в один голос поддержали мать
братья, которым не раз приходилось слушать рассказы отца о своем бывшем коне.
— Я не против, — промолвил Эли и, быстро отвернувшись, направился
в другой конец загона.
Братья хотели было последовать за ним, но Бика, поняв, что воспоминания о друге-скакуне, с которым ему не довелось даже попрощаться из-за
неожиданной ссылки в эти края, расстроили мужа, остановила их словами:
— Не надо, вашему отцу хочется побыть одному.
— Ма-ам, может, не надо было вспоминать об Алу? — взволнованно
спросил Дэни.
— Я хотела сделать ему приятное, но, видите, что получилось, — расстроенно промолвила Бика.
— Не переживай, по-моему, ты все правильно сделала, ведь ты же хочешь, чтобы память о том скакуне продолжилась в нашем малыше. Смотри, какой он смешной! — выпалил Эмиль, глядя на то, как минутой раньше
нареченный именем Алу жеребенок подбежал к забору, где они находились, и стал с любопытством рассматривать братьев, будто желая понять,
кто они и что здесь делают.
Но стоило Эмилю протянуть к нему руку, как он стремглав убежал к
матери, чтобы потом, через непродолжительное время, вновь вернуться,
будто получив ее благословение на дальнейшее общение с братьями. Более
того, преодолев природную осторожность, Алу совсем было приблизился
к забору, но неожиданно, словно уткнувшись в какое-то невидимое препятствие, остановился в метре от него и стал внимательно вглядываться
в Эмиля.
— Ма-ам, он действительно наш? — спросил Дэни, кивнув в сторону
жеребенка.
— Конечно, наш.
— И мы сейчас можем его забрать домой? — прищурился Дэни.
— Сейчас нельзя, заберем, когда мама отлучит от себя, — заметила Бика,
глядя на то, как жеребенок неуверенно начал тянуться губами к протяну-
той к нему руке Эмиля.
— То есть как это отлучит? — удивился Дэни. И тут же, ухватившись за
локоть Бики, как-то взволнованно продолжил: — Разве мамы могут отказываться от своих детей? Это же неправильно!
— Сынок, я же не говорю, что это правильно, я говорю о том, как это
заведено у лошадей, да и у других животных.
— Я думал, что так поступают только дикие звери.
— По-моему, так устроено у всех живых существ, кроме человека.
— Как здорово, что человеческие мамы не отказываются от своих детей, — широко улыбнулся Дэни и припал щекой к локтю матери.
— Дэни, я бы от своих детей не отказалась и под страхом смерти, — про-
молвила Бика и поцеловала сына в темечко.
— Я тоже, — с твердостью в голосе произнес Дэни, а затем, отпустив
локоть матери, шагнул к Эмилю, который, ухватившись левой рукой за
верхнюю жердь, правой пытался дотянуться до лба жеребенка, но тот по-
прежнему осторожничал.
— Не напугай его, — прошептал он, оглянувшись.
— Не напугаю, — в тон ему сказал Дэни и стал рядом, упершись руками
в жердь.
— Эмиль, пустой рукой не приманивают, — послышался голос воз-
вращающегося с небольшой охапкой сена Эли. — Если обманешь ожидание этого шалуна — а он надеется на угощение, — в следующий раз не подойдет. Попробуй угостить его этим, — продолжил Эли, передавая
сыну клок сена.
— Хорошо, сейчас попробую, — выпалил Эмиль и, взяв из рук отца пучок сена, осторожно протянул жеребенку. Тот сначала принюхался, а потом, выхватив губами несколько стебельков ползучего клевера, еще хранящих запахи прошлой осени, брыкнул задними ногами, словно отбиваясь от
оводов, и помчался по загону.
— Он схватил, он схватил! — в один голос воскликнули братья.
— Сейчас снова прибежит, — спокойно заметил Эли, а затем убежденно
добавил: — Да, по всему видать, из него получится хороший скакун.
— Дэни готов хоть сегодня забрать его домой, — улыбнулась Бика.
— Заберем осенью, к тому времени он набегается в степи и наберется сил.
— От матери будем отлучать? — неожиданно спросил Дэни, развернувшись к родителям.
— К зиме он сам убежит от нее, такова их природа, — пояснил Эли, бросив вопросительный взгляд на жену, которая тут же рассказала мужу о своем разговоре с сыном на эту тему.
— Ну, тогда я не буду повторяться о порядках в лошадиных семьях, —
широко улыбнулся Эли. — Вот о том, как надо будет ухаживать за жеребенком, чтобы он стал настоящим скакуном, расскажу.
После чего, наблюдая за жизнью в загоне, Эли более часа рассказывал
сыновьям, как он растил прежнего Алу.
За это время жеребенок несколько раз прибегал к ним и, отхватив очередную порцию от пучка сена из рук Эмиля или Дэни, вновь уносился к матери, чем доставлял большое удовольствие братьям и их родителям...
Перед тем как уйти домой, Эмиль спросил отца:
— А его не может кто-нибудь другой забрать?
Эли, хлопнув по карману брюк, пояснил:
— Не может, я уже предупредил своих сменщиков, что он — наш, о чем
имеется бумага. А когда подрастет, поставим именное клеймо.
— Ему же будет больно? — посочувствовал Дэни.
— Не так сильно, у лошадей кожа толстая, — показал свои познания в
этом деле Эмиль.
— Не думаю, ведь клеймо ставят раскаленным железом, — не согласился Дэни.
— Можем и не ставить, — неожиданно произнес Эли, немало обрадовав
этим Дэни.
— Вот здорово! — воскликнул он, бросив победный взгляд на брата.
— Но как отличим коня, если в табуне окажется другой такой же масти? — промолвил Эмиль.
— Это будет зависеть от вас, — обронил Эли. — Если найдете дорогу к
его сердцу, он вас сразу признает и пойдет за вами хоть в огонь, хоть в воду.
— Мы обязательно с ним подружимся, — торжественно произнес Дэни,
посмотрев на отца. Эмиль поддержал его слова согласным кивком.
— Но имейте в виду, что это очень кропотливая и ответственная работа, — улыбнулся Эли.
— Мы справимся, — вновь выпалил Дэни.
— В этом деле нет мелочей, — продолжил Эли. — Жеребенок — очень
чувствительное существо, с ним надо быть вежливым и тактичным, чтобы
грубым словом или, не дай бог, плетью не обидеть, а то может потерять к
вам всякий интерес. Конечно, он будет выполнять ваши команды, но другом не станет. За ним нужен будет уход, как за малым ребенком: кормить
вовремя, купать, причесывать гриву и хвост, делать массаж...
— Мас-саж? — удивился Дэни.
— Да, именно массаж, но это не тот массаж, который делается человеку, — продолжил Эли. — У лошади действительно кожа толстая, и потому
люди придумали приспособление в виде щетки. А вот ноги скакунов реально массируют руками.
— А-а, я знаю, — вступил в разговор Эмиль, — это такая железная щетка
с овальными зубчиками, ее еще на руку надевают.
— Правильно, вот ею как раз массируют холку, спину и бедра лошади, —
пояснил Эли, оглянувшись на бегущего в их сторону Алу.
— О-о, этой чесалкой с него можно шкуру содрать, — рассмеялся Эмиль,
кивнув в сторону жеребенка, который резко остановился у забора и стал
осторожно тянуться к его руке с пучком сена.
— Пока этому шалуну чесалка не нужна, — еле сдерживаясь, чтобы не
рассмеяться вслед за сыном, сказал Эли. — Ему нужно молоко матери и
раздолье, чтобы бегать и бегать. Видите, какие у него длинные ноги?
— Видим, — в один голос ответили братья.
— Поэтому он и выше своих сверстников, — добавил Эмиль, наблюдая
за тем, как жеребенок пару раз словно играючи коснулся губами его руки,
а потом стал не торопясь буквально выщипывать из пучка по нескольку
стебельков клевера и тут же их жевать, отчего-то покачивая вверх и вниз
головой. При этом он ни на секунду не выпускал из поля зрения руку своего кормильца.
— А чего он трясет головой? — почти шепотом спросил Эмиль, полу-
обернувшись к родителям.
— Наверное, понравилось твое угощение, — улыбнулась Бика, многозначительно взглянув на мужа, мол, погляди, как наш сын быстро
нашел путь к сердцу этого малыша. Эли только кивнул ей в знак согласия.
— Может, мне его погладить? — вновь прошептал Эмиль, собираясь
протянуть к жеребенку другую руку.
— Не торопись, а то убежит, — посоветовал Эли.
Между тем жеребенок ловко выхватил из руки Эмиля остатки сена и
отступил назад. Но, заметив пучок клевера в лежащей поверх жерди руке
Дэни, шагнул к нему, чем вызвал смех у родителей.
— Вот обжора, — недовольно обронил Эмиль, наблюдая за тем, как же-
ребенок стал выхватывать из руки брата стебельки, вплотную приблизившись к изгороди.
— Эмиль, этому малышу больше нужны вы, чем то сено, что он жует, —
заметила Бика.
— Это правда? — обрадовался Дэни и тут же пальцами коснулся лба
жеребенка, отчего по его коже пробежали волны дрожи, и он перестал жевать. Но убегать не стал.
— Ты напугал его, сейчас убежит, — упрекнул брата Эмиль, посмотрев
на родителей, словно ища у них поддержки.
— Да, он действительно испугался, — заметил Эли, широко улыбнувшись, — но справился со своим страхом и решил продолжить знакомство
с вами.
— Ой, какой смешной, все время смотрит в глаза, будто хочет что-то
сказать, — выпалил Дэни и снова пальцами коснулся белого ромба на лбу
животного.
На этот раз жеребенок спокойнее отнесся к прикосновению мальчика:
он лишь подернул головой и уперся в него взглядом, будто спрашивая,
мол, ты чего тычешься, хочешь поиграть? И тут же, отведя напряженные в
струнку кончики ушей назад и обнюхав пальцы Дэни, легко прихватил их
губами. Тот, испугавшись, резко отдернул руку, вызвав тем самым хохот у
родителей и Эмиля.
Жеребенок тоже испугался и, отскочив назад, некоторое время продолжал стоять на месте, посматривая то на Дэни, то на продолжающего
смеяться Эмиля. Когда и Дэни залился в смехе, брыкнул воздух задними
ногами и пустился бежать. Но через какие-то секунды резко остановился
и посмотрел назад, будто желая убедиться, что за ним нет погони. Увидев,
что ее нет, пришагал к забору и стал напротив братьев, которые встретили
его пучками сена в руках.
— Мальчики, этот сорванец будет дружить с вами, вы ему интересны,
иначе бы он не вернулся, — произнес Эли. — А сейчас попрощайтесь с ним,
надо идти домой.
— А как попрощаться? — недоуменно спросил Дэни.
— Так же, как с ребятами на улице, он все поймет, — негромко рассмеялся Эли и зашагал вместе с Бикой вдоль загона в сторону села.
— Алу, нам надо уходить, но завтра обязательно придем, — услышали
они позади голос Эмиля.
Вслед за братом Дэни произнес:
— И покормим тебя. Если захочешь, и поиграем, только, чур, пальцы не
хватать.
— Надо же, они уже привязались к нему, — промолвила Бика, обращаясь к идущему рядом мужу.
— Жеребенок не меньше, и все потому, что они дети, — заключил Эли,
оглянувшись назад. — Вот тебе и подтверждение моих слов. Смотри, жеребенок провожает мальчиков.
Немало удивленная словами мужа, Бика тоже обернулась и увидела,
как жеребенок, вытянув голову в сторону мальчиков, шагает по загону параллельным курсом.
Перед тем как свернуть на дорогу, ведущую в село, братья вплотную подошли к забору и остановились. Жеребенок тут же подбежал к ним и начал тыкаться губами в руки то Эмиля, то Дэни.
— Он хочет есть, а у мальчиков нет сена, — сказала Бика.
— Нет, тут дело не в сене, ведь его достаточно в загоне, — пояснил Эли. —
Жеребенку хочется побыть с ребятами. Я же тебе сказал, дети они и есть
дети, чьи бы они ни были.
— Ой, смотри, гладят, а он не убегает, — вновь удивилась Бика.
— Прекрасный скакун из него получится. Ты права, он очень похож на
Алу. Он был такой же смелый. Мы с ним с первого дня подружились.
— Ты уже взрослым парнем был, а наши мальчики еще дети.
— Это не имеет значения, главное, чтобы жеребенок почувствовал искренность и чистоту их помыслов. К тому же наши сыновья в этой суровой
степи быстро взрослеют.
Между тем братья, изредка бросая восторженные взгляды в сторону родителей, поглаживали жеребенка по лбу и шее. А тот вновь и вновь тыкался губами в их руки, возможно, пытаясь, как и в прошлый раз, прихватить чьи-то пальцы...
Но неожиданно из дальнего угла загона послышалось взволнованное
кобылье ржание. Жеребенок резко напрягся и навострил уши. Когда оно
повторилось вновь, он стремглав унесся туда, издав ответное ржание, мол,
не беспокойся, у меня все нормально, я бегу к тебе.
— Вот чудак, даже не попрощался, — рассмеялся Дэни, глянув на
брата.
— Пошли, пока он опять не примчался, нас родители ждут, — скомандовал Эмиль и зашагал к родителям.
— Пошли, — нехотя промолвил Дэни и последовал за ним.
И действительно, когда они, удалившись на значительное расстояние,
снова оглянулись, то увидели стоящего у забора жеребенка.
— Смотрите, он провожает нас! — почти одновременно воскликнули
братья.
— Теперь так будет всегда, ведь вы зародили в его душе надежду на дружбу. Поэтому будьте к нему внимательны и не оставляйте надолго одного.
— Он в загоне, а мы... — начал было Дэни.
— Мы будем к нему приходить, а когда заберем домой, то все свободное
время будем с ним, — прервал брата Эмиль.
— Я то же самое хотел сказать, но ты не дал, — обиделся Дэни.
— О-о, тогда извини, — обронил Эмиль, изобразив на лице ехидную улыбку. Это была месть брату за то, что тот своими неожиданными
поглаживаниями отвлек внимание жеребенка на себя.
Услышавшие язвительный тон старшего сына родители тут же пожури-
ли его за такое поведение.
— Больше не буду, — тихо сказал он.
— Вот и хорошо, — требовательно произнес Эли, — жеребенок принадлежит нам всем, и он должен это почувствовать с самого начала.
— Но как он почувствует? — искренне удивился Дэни. — Ведь он еще
несмышленыш.
— Я бы так не ска-за-ал, — протянул Эли, — лошади в любом возрасте
быстро начинают понимать, кто хозяин, а кто нет.
— Но как? — не унимался Дэни.
— Вот скажи, как ты понял, что Клавдия Федоровна — ваша главная
учительница? — вопросом на вопрос ответил Эли, улыбнувшись.
— А-а, теперь понял, — хихикнул Дэни, — жеребенок признает нас за
хозяев, как только начнем им командовать.
— Но разве Клавдия Федоровна только командует? — вступила разговор Бика.
— Нет, она еще учит.
— Дэни, она еще заботится о своих учениках, дает знания, воспитывает
на примерах из жизни известных в стране и нашем колхозе людей. И потому вы признаете ее своей учительницей, — заключила Бика.
— И главное, будете с благодарностью вспоминать ее всю свою жизнь,
потому что она прекрасный учитель, воспитатель и доброй души чело-
век, — добавил Эли.
— А вот Зою Семеновну вряд ли, — неожиданно сухо заметил Эмиль. —
Она не любит детей.
— Зря ты так, ведь она же старается, — с нежностью в голосе промолвила Бика, легко коснувшись плеча идущего рядом сына, мол, не горячись.
— Ма-ам, она все время ругается, ставит двойки по поводу и без повода.
Помнишь, я рассказывал, как отец Гали Шестаковой ездил на нее жаловаться в район?
— Помню, и такое бывает, но, слава богу, они помирились.
— Помириться-то помирились, но после этого она стала Галю еще больше ненавидеть.
— Говорили о жеребенке, а начали об учителях, — вновь хихикнул Дэни,
которому не очень хотелось развивать тему о школе, так как разговор вполне мог коснуться и его проблем с плохо дававшимся ему немецким языком.
А этого ему никак не хотелось.
— Дэни, тему учителей я не случайно затронул. Она напрямую касается ваших отношений с Алу, — заметил Эли, посмотрев на братьев. А за-
тем, убедившись, что они внимательно слушают, продолжил: — Вы тоже
должны быть учителями и обязательно хорошими учителями, которых бы
жеребенку хотелось видеть каждый день. Этого не просто добиться. Надо
всегда помнить, что к Алу от родителей перешло умение распознавать хороших и плохих людей.
— Но как он сможет это сделать? — не удержался Дэни.
— А по тому, как вы будете относиться к нему.
— Будем ухаживать за ним, чистить и все делать, как ты говорил, — выпалил Эмиль.
— Но этого может оказаться мало для того, чтобы он поверил вам, — загадочно улыбнулся Эли, глянув поочередно на братьев.
— А что еще? — заинтригованно спросил Дэни.
Вместо ответа Эли, прищурившись, спросил у сыновей:
— Скажите, а вы чего больше всего ждете от своих учителей?
— Пятерок, — прыснул Дэни.
— А ты? — повторил Эли свой вопрос, кивнув в сторону призадумавшегося старшего сына.
— Чтобы считались со мной и моим мнением, — твердо сказал Эмиль, —
я уже не первоклашка и кое в чем разбираюсь.
— Иначе говоря, хочется, чтобы тебя уважали, не унижали твое человеческое достоинство, — заметил Эли, бросив на Бику многозначительный
взгляд, мол, смотри, как быстро взрослеет наш сын.
— Ну да! А как же иначе? — согласился Эмиль.
— Все правильно, так вот, такого же отношения к себе потребует от вас
и жеребенок, иначе дружбы не получится. Лошади — гордые создания и
чувствительны к любым проявлениям лжи, обмана и неуважения к себе.
— Они как люди, что ли? — задумался Дэни.
— Вы помните лисенка, которого выхаживали на заимке?
— Помним, — в один голос выпалили братья, тут же развеселившись.
— Так вот, даже он, по своей природе звереныш, видевший в людях только врагов, и то привязался к вам, не хотел уходить к своим сородичам, потому что вы проявили о нем заботу. А лошадь — одомашненное человеком
животное, которое он использует для своих нужд. Жеребенок тоже об этом
знает, но еще необузданный нрав заставляет его надеяться на вольность в
степи. Вот ваша задача и состоит в том, чтобы он поверил вам, признал вас
своими учителями, а как этого достичь, я уже говорил, надеюсь, вы поняли
и усвоили.
— Поняли, поняли! — в который уж раз почти одновременно воскликнули братья.
— Вот и хорошо, с завтрашнего дня начнем работать с жеребенком, не-
плохой задел сегодня уже сделан. Главное, он заинтересовался вами.
— Только чтобы эта ваша работа не сказалась на успеваемости в школе, — неожиданно произнесла Бика.
— Конечно, на конюшню приходить только после того, как сделаете домашние задания, — поддержал жену Эли.
— Письменные мы делаем в школе, а устные можно и вечером, — заметил Дэни.
— Мы тоже арифметику и русский делаем в классе, — пояснил Эмиль.
— Но имейте в виду, если снизите отметки, я буду против ваших походов на конюшню, — строго предупредила Бика.
— Я тоже, — согласился Эли, понявший, что его жена решила на пользу учебе использовать заинтересованность сыновей в воспитании жеребенка.
— А разве мы плохо учимся? — с недоумением спросил Дэни, обращаясь к родителям.
— Нет, но вдруг жеребенок отвлечет вас, и вы начнете увиливать от занятий. Мы не можем такого допустить, поскольку хотим, чтобы вы окон-
чили школу и пошли учиться на агронома или инженера.
— Мы тоже этого хотим, — серьезно заметил Дэни, бросив взгляд на
брата.
— Ма-ам, разве мы стали хуже учиться, когда стали помогать дяде
Вану? — неожиданно спросил Эмиль и несколько стушевался, зная, что
мать не любит говорить о том времени.
— Нет, не стали, — как-то растерянно промолвила Бика, вспомнив, как
она и муж разрешили сыновьям за тарелку супа и пару кусков хлеба ежедневно таскать на кухню столовой при МТС тяжелые ведра с углем и водой, которую к тому же сами и доставали из колодца...
«Да, разрешили, так как сами не могли им дать столько хлеба, сколько
требовалось растущим детским организмам, — мысленно произнесла она,
будто оправдываясь перед кем-то невидимым. — Да, разрешили, чтобы они
не умерли с голоду, как многие другие, прося у беспомощных родителей
хлеба. Мы с мужем тоже были в шаге от голодной смерти — ежедневная работа с утра и до самой ночи без завтрака и обеда, лишь на ужин удавалось
что-то перехватить, изнурили нас до голодных обмороков, но, слава богу,
выдержали. Выдержали потому, что всей семьей стали бороться с нахлынувшей бедой — непреходящим голодом, этим жестоким и несговорчивым спутником переселенцев! — вновь мысленно прокричала она тому же невидимому и умолкла, пытаясь усилием воли вернуться к действительности. Но ей это не удалось, и спустя секунды борьбы она вновь продолжила начатый ею мысленный монолог: — Эмиль, конечно, прав, сыновья не стали хуже учиться, наоборот, работа на кухне дала им возможность хоть раз, а то и два раза в день досыта поесть. А вместе с едой и трудом к сыновьям пришли силы, без которых и речи не могло бы быть об успешной учебе... Но, как бы то ни было, мне больно вспоминать о тех страданиях моих маленьких сыновей...»
Но неожиданно донесшийся тревожный голос мужа: «Бика, что с то-
бой?» — все-таки вернул ее в реальность.
— Ничего, просто призадумалась малость, — ответила она, посмотрев
на мужа отсутствующим взглядом.
— Мальчики спрашивают, а ты молчишь, будто не слышишь. Вот я и
подумал, все ли с тобой в порядке, — уточнил Эли, пытаясь заглянуть в
глаза шагающей рядом жены.
— Все в порядке, просто слова Эмиля напомнили о времени, когда они
у Вана работали.
— Бика, не надо об этом, думай лучше о будущем, — полушепотом попросил Эли, слегка коснувшись ее руки. — Тем более что Ван кроме обедов
дал мальчикам знания о степи, которые им, да и нам всем, помогли выживать в те немыслимо трудные месяцы.
— Хорошо, я разве не понимаю, но отчего-то каждый раз, когда вспоминаю об этом, сердце начинает щемить, — так же полушепотом ответила
Бика мужу, но тут же, одарив лучезарной улыбкой своих сыновей, громко
добавила: — Так о чем, мальчики, речь?
— Ма-ам, прости, если что не так, — ласково промолвил Эмиль. —
Я лишь хотел сказать, что жеребенок не помешает нашей учебе.
— Я тоже это хотел сказать, — поддержал брата Дэни.
— Вот и хорошо, но только не обидьте Дозора, переключив все свое внимание на жеребенка, — предостерегла сыновей Бика, бросив при этом во-
просительный взгляд на мужа.
— Кстати, где он? — обратился Эли к братьям.
— Дома, — ответил Эмиль.
— Почему? — удивился Эли.
— Он мог жеребенка напугать, — пояснил Эмиль, — поэтому я сказал
ему, чтобы он остался дом сторожить.
Услышав объяснения сына, Эли рассмеялся:
— Иначе говоря, обманул друга. Думаешь, он не поймет, когда начнете
обхаживать жеребенка?
— Дозор — одно, а жеребенок — другое, — начал было пояснять Эмиль.
— Я же говорил тебе, давай возьмем его с собой, а ты: испугает, испугает, — недовольно выпалил Дэни.
— Ладно, я утром возьму его с собой на конюшню и познакомлю с Алу, —
произнес Эли, с нежностью глянув на Бику. Он был благодарен ей за то,
что та предложила назвать жеребенка именем его бывшего ахалтекинца (верховая порода, выведенная народной селекцией на территории
современного Туркменистана предположительно около 2500–3500 лет назад. В истории отмечен факт, когда персидский царь Кир, живший в VI веке до н. э., увидев ахалтекинца на скачках, сразу же предложил его хозяину половину своего царства), который поистине был ему надежным другом и признанным в крае скакуном. Его, отторгнутого матерью в полугодовалом возрасте, Эли подарил дядя по линии матери, занимавшийся на Кавказе разведением лошадей этой породы, а затем и помогал воспитывать.
— Алу не испугается? — спросил Эмиль.
— Не испугается, Дозор и Алу — умные создания. Увидите, они быстро
подружатся, — пояснил Эли.
— Я тоже так думаю. Зачем им ссориться? — выпалил Дэни, бросив мимолетный взгляд на брата.
— Ты прав, сынок, им незачем ссориться, — с грустью в голосе произнес
Эли, глянув на жену. — А помнишь, как дружили наша кавказская овчарка
и прежний Алу?
Бика, сразу понявшая, отчего так неожиданно взгрустнулось мужу, про-
молвила:
— Конечно, помню, — и, помолчав, добавила: — И эти подружатся, обязательно подружатся.
— А почему вы не рассказывали об их дружбе? — удивился Дэни.
— Сынок, просто не было повода для этого, да и не хотелось бередить душевные раны, — пояснила Бика. — Отец очень тяжело переживал расставание с Алу и со всем остальным, что осталось в вынужденно покинутом доме.
— А ты нет? — прищурился Дэни.
— Я... — растерянно промолвила Бика, застигнутая врасплох вопросом
сына.
— Она просто умирала, — заметил Эли, подарив жене нежный взгляд,
и тут же продолжил: — но не умерла, так как надо было жить для всех нас.
— Молодец, мама, — улыбнулся Дэни и, на ходу приблизившись к матери, взял ее за руку.
— Ма-ам, почему ты все-таки не рассказывала об этом? — спросил
Эмиль.
— Думала, расскажу позже, когда повзрослеете, — отшутилась Бика. —
Вот только зачем-то ваш отец решился сегодня открыться.
— Скажи спасибо, что выручил, — рассмеялся Эли, которому не хоте-
лось углубляться в тяжелую тему о переселении.
— Спасибо, ты действительно выручил меня, а то я и на самом деле не
знала, как ответить на вопрос Дэни.
— Тогда давайте продолжим разговор о Дозоре и маленьком Алу, —
предложил Эли, подмигнув жене, мол, опомнись и поддержи.
— Хорошо, продолжим, — согласилась Бика, и они до самого дома говорили о собаке и жеребенке и о том, как будут работать с ними, чтобы
связать их дружескими узами.
И действительно, со следующего дня такая работа началась. В первой
половине дня к Алу приходили Эли и Дозор, а после обеда к ним присоединялись и братья... Время шло. Немалых трудов потребовалось Эли, чтобы приучить жеребенка не бояться братьев, которые проявляли нетерпение в своем желании
скорее подружиться с ним. Для этого он прибег к хитрости: познакомил
мальчиков с матерью Алу и дал возможность то верхом, то за узду прогуливать ее вне загона.
В таких случаях жеребенок бегал вокруг матери или шагал рядом с
братьями. Где-то за неделю Алу наконец-то стал спокойно принимать их
поглаживания по крупу и гриве. Бывало даже, что, когда мальчики подкладывали сено в кормушку матери жеребенка или подвешивали ей на
шею торбы с овсом, Алу буквально начинал толкаться головой, мол, я тоже
хочу, и тогда приходилось его отталкивать.
Дозор, который еще со времени службы на границе знал повадки лошадей, вел себя степенно, не проявляя видимого интереса к жеребенку.
Обычно лежал в стороне и наблюдал за тем, как мальчики резвятся с ним.
Однако жеребенок не оставлял Дозора без своего внимания. Бывало,
подходил к нему и начинал с любопытством рассматривать, мол, чего здесь
лежишь и не присоединяешься к нам. Дозор же не реагировал на его приставания, лениво поглядывая на жеребенка, вроде как отстань, не до мальчишеских игр мне сейчас. Правда, чувствовалось, что он при этом как-то
внутренне напрягался, чтобы в случае чего в любое мгновение вскочить,
так как знал, что копыта даже маленькой лошади представляют для него
опасность.
В один из таких дней произошел случай, немало удививший братьев.
Наигравшись с мальчиками, жеребенок ни с того ни с сего направился к
Дозору. Приблизившись к нему на расстояние в десять-пятнадцать шагов,
он остановился, глядя на собаку. Затем, постояв какие-то секунды, неожиданно лег, не выпуская того из поля зрения. В отличие от братьев, Дозора такое поведение жеребенка ничуть не удивило, наоборот, он медленно поднялся и, подойдя к Алу, лег напротив, посматривая тому в глаза. Так они пролежали несколько минут, пока Эли, решивший посмотреть, как себя дальше поведет жеребенок, не позвал к себе Дозора.
Когда собака ушла на зов хозяина, Алу тут же вскочил и пошел за ним.
— Мальчики, видели? — весело произнес Эли, обращаясь к опешившим
сыновьям.
— Еще как! Мы тут стараемся изо всех сил... — начал было Дэни.
— Я же говорил, что животные и звери лучше понимают друг друга, —
прервал его Эли, присаживаясь на корточки перед Дозором. — У них особенный язык и особенный взгляд.
— Сейчас воочию наблюдали, — улыбнулся Эмиль, глядя во все глаза
на приближающегося к ним жеребенка.
— Вижу, тебе понравился наш новый друг, — произнес Эли, глядя прямо в глаза Дозору, и погладил его по загривку.
Конечно, собака ему не ответила, она просто села у его ног в позе Сфинкса, развернувшись навстречу жеребенку, который подошел к Эли на расстояние вытянутой руки и стал поглядывать то на него, то Дозора.
По всему было видно, что Алу снедает любопытство, мол, отчего такое сильное существо, как эта грозная овчарка, послушно этому улыбчивому человеку, что заставило ее подчиниться его негромкому зову и сесть рядом. Выходит, он сильнее ее и опытнее, и это неоспоримо. Иначе могучий пес вел бы себя иначе. Значит, этот человек сможет повести к горизонту, преодолевая любые преграды, даже табун свободолюбивых жеребцов.
Эли, то ли почувствовав отголоски кружащих в голове жеребенка мыслей, то ли просто решив не торопить события, ждал, как дальше поступит Алу. Ему и раньше приходилось видеть необычные для человеческого понимания поступки лошадей. Особенно жеребят, когда те наблюдали за человеком, словно решая, как вести себя с ним дальше, можно ли довериться
ему, чего от него ожидать, не исходит ли от него какая-нибудь опасность.
Во многих таких случаях терпение и доброжелательность делали животное другом человека.
Когда в очередной раз жеребенок бросил взгляд на Дозора, тот медлен
но приподнялся и осторожно потянулся к нему мордой, словно принюхиваясь.
Жеребенок не испугался и не отпрянул, как от рук братьев в самом на-
чале их знакомства, а наоборот, тоже потянулся к Дозору...
— Они что, так знакомятся? — не выдержал Дэни.
— Кажется, да, — согласился Эмиль, вопросительно посмотрев на
отца.
— Они изучают друг друга, — улыбнулся Эли.
— От нас чуть что — в бега пускался, а ему зубы скалит, — с некоторой
обидой в голосе промолвил Дэни.
— В вас он видит таких же, как и сам, сорванцов, а Дозора принял как
серьезного парня.
— А разве мы несерьезные? — растянул рот в улыбке Дэни.
— Серьезные, но с Дозором не сравнить.
— Алу просто не знает, в какого шалуна превращается Дозор, когда играет с нами, — заметил Эмиль и шагнул к жеребенку.
— Узнает и будет приятно удивлен, — заулыбался Эли, наблюдая за тем,
как жеребенок спокойно воспринял приближение мальчика к себе.
— И будет с нами играть? — спросил Дэни.
— Конечно, он же еще ребенок, — ответил Эли, — но надо иметь в виду,
что быстро растущий. В следующее лето ему можно будет участвовать в
скачках годовалых жеребцов.
— О-хо, осталось только перезимовать, а он еще вымя матери каждые
пять минут сосет, — недоверчиво обронил Дэни.
— К зиме ты его и не узнаешь. Он же каждый день растет и по кило-
грамму веса набирает, — пояснил Эли.
— Ничего себе! — удивился Эмиль. — Как это, по килограмму набирает?
— Вот так и набирает, сейчас — жирное материнское молоко, а потом —
овес и сочные травы.
— Брюхо набьет и скакать не сможет, — прыснул Дэни, не дав договорить отцу. — Будет лежать и постоянно жевать, как его мама.
— А мы не дадим ему лежать, — заметил Эли, — научим скакать галопом.
— Его еще надо объездить, — задумчиво промолвил Эмиль, проведя рукой по холке жеребенка.
— Я сам объезжу или Алтынбая попрошу, он хороший наездник.
— А когда?
— В начале лета, когда Алу вымахает в коня.
— Я думал, что сейчас, и уже испугался за жеребенка, представив, как
дядя Алтынбай садится на Алу, — выпалил Дэни.
— Ну что ты, в таком возрасте его только бегать заставляют, чтобы ноги
были сильными и выносливыми, а грудь широкой.
— Почему широкой? — удивленно спросил Дэни.
— Когда грудь развитая, то и конь дышит хорошо, ему легко дается бег,
и он не так устает.
— А-а, понял.
— Тогда уже надо начинать его учить, — как-то по-взрослому предложил Эмиль.
— Мы и так учим, — заметил Эли. — Вот ты своими поглаживаниями
приучаешь его к себе, к тому, чтобы он более-менее спокойно отнесся к
узде, а затем и седлу.
— Ты своего прежнего Алу так же учил? — поинтересовался Дэни.
— Да-а, — задумчиво ответил Эли, будто вспоминая, как все это было.
Эмиль, осуждающе глянув на брата за напоминание отцу о его бывшем
скакуне, промолвил:
— Ты думаешь, наш жеребенок будет хорошим скакуном?
— Уверен, будет лучшим в здешних краях.
Будто поняв, что речь идет о нем, жеребенок несколько напрягся и стал
переступать ногами, словно при выездке под седлом искусного наездника.
— О-хо, смотрите, ему невтерпеж на месте стоять, — рассмеялся Эли, —
так и хочется побегать. — И, тут же подмигнув Дэни, мол, ничего, что на-
помнил о прежнем Алу, добавил: — Тот тоже был таким же неугомонным.
Видно, достался какому-нибудь счастливцу.
— Но это же несправедливо, ты растил, лелеял и вдруг!.. — воскликнул
Эмиль.
— На все воля Создателя, не надо его гневить сомнениями, — прервал
он сына, так как не хотел продолжать эту больную для него тему. — Давай-
ка, сынок, лучше о нынешнем Алу говорить.
— Хорошо, — выпалил Дэни, — но тогда скажи, мы сможем на нем скакать?
— Конечно, вы хорошо держитесь в седле даже при галопе*. Но прежде
жеребенка надо объездить и тогда... — только и успел сказать Эли, как по-
слышалось зазывное ржание матери Алу, и тот, резко сорвавшись с места,
умчался на этот зов.
Братья пробыли с отцом почти до самого вечера и ушли домой — надо
было готовиться к завтрашним урокам в школе. Эли и Дозор остались у
загона.
Быстро промчались осенние месяцы, в течение которых Эли вместе
с сыновьями учил Алу бегать. Для этого кто-то из них садился верхом
на его мать и гнал галопом, увлекая за собой жеребенка. Бывало, они
часами носились по степи, и Алу неотступно следовал за ними. Он, к
их удивлению, не знал устали и всегда рвался вперед за горизонт, порою даже обгоняя свою мать. По всему было видно, что ему доставляло
удовольствие степное раздолье. За это время братья научили его есть
овес с рук и даже опускаться на колени после постукивания кем-то из
них ладошкой по коленному сгибу. Далось, конечно, им это нелегко. Для
этого они заставили Алу решить задачку — как достать до руки Эмиля
с овсом, когда тот стоит во рву, а он сверху, на самом его краю. После
многих попыток жеребенок догадался опуститься на колени и добраться
тем самым до соблазнительного корма. В этом Алу помог Дэни, который
легкими хлопками по коленному сгибу подсказал жеребенку, что надо
делать. После братья много раз повторяли этот прием, и Алу уже привычно опускался к руке с овсом.
Скоро наступила долгая снежная зима, загнавшая и людей, и лошадей
в помещения. Не избежал этой участи и уже заметно подросший Алу. За
прошедшее время он привязался к братьям и ежедневно после полудня
ждал их прихода. Стоило им только появиться в длинном проходе между
денниками* конюшни, как он начинал призывно ржать и стучать копытами по деревянному настилу, словно боясь, что они не дойдут до него,
остановившись у стойла какой-нибудь другой лошади. Но братья не обманывали его надежд и всегда быстрым шагом сами или в сопровождении
отца шли к нему, неся в складках своих зимних одежд серебристый иней,
который прямо на глазах таял, превращаясь в еле заметные капельки. По
привычке братья стряхивали их вниз, а некоторые при этом попадали на
губы и уши жеребенка, отчего тот начинал подергивать головой, что смешило мальчиков...
Алу знал, что братья, как всегда, будут убирать денник, менять соломенную подстилку, кормить его теплой кашей из отрубей, сдобренной поджаренным ячменем или пшеницей, душистым сеном, в котором еще жили
запахи солнечного лета и ранней осени, а затем тереть грубой массажной
щеткой грудь, спину и ноги, расчесывать большим деревянным гребнем
гриву и хвост, говорить много ласковых слов. Это ему очень нравилось,
но больше всего он, вынужденный пребывать в замкнутом пространстве,
радовался возможности пообщаться со своими юными друзьями, с которыми совсем недавно носился в осенней степи, ловя косматой гривой стынущие ветра. Порой бывало, что жеребенок из-за ухаживаний мальчиков даже забывал о каше, да и они сами тоже забывали об этом, заигравшись с ним. В таких случаях Эли напоминал сыновьям о режиме его кормления, и они тут же подталкивали Алу к тазу с угощением, не забывая при этом натянуть ему на голову уздечку. В первое время он шарахался от нее как ошпаренный. Потом все-таки согласился и позволял братьям даже взнуздать себя.
К весне Алу еще больше подрос, и Дэни с трудом доставал щеткой до
его холки. Рельефнее проявились и линии прекрасного тела теперь уж
жеребца, а приглаженная, словно тяжелым утюгом, шерсть начала отливать цветом вороного крыла. Серебристый ромб на лбу обозначился ярче,
и удары копыт по настилу стали тяжелее, а выдохи через ноздри — резче
и мощнее.
Эли, наблюдавший за происходящими с Алу возрастными переменами
и его поведением, в один из весенних дней в конце марта, обращаясь к сыновьям, заметил:
— Мальчики, вы с ним будьте аккуратнее, а то, не дай бог, ноги отдавит
или к стенке денника прижмет. Это уже не тот жеребенок, которого вы за
хвост дергали.
— Это уж точно, — рассмеялся Дэни, — может так пнуть своим костяным башмаком, что вылетишь из конюшни через стенку.
— Не будет он этого делать, — уверенно промолвил Эмиль, — ты же видишь, как он радуется, когда мы приходим.
— Я же шучу, — приходя в себя от смеха, заметил Дэни, — конечно, не
пнет. Ты же видел, как я на его шее вишу, а он даже не сердится.
— Пнуть не пнет, а вот случайно наступить или придавить может, такие
случаи бывали, так что, мальчики, не забывайте об осторожности, особенно когда он будет в табуне. Помните, Алу все-таки жеребец.
— А когда его выведем в загон? — поинтересовался Дэни.
— Станет чуть теплее, и выведем, — пояснил Эли.
— А когда объезжать будем? — спросил Эмиль.
— Когда снег сойдет, — ответил Эли, глянув на сына. — Хочется посмотреть, как это будет?
— Очень.
— Мне тоже, — поддержал брата Дэни.
— Увидите, — мечтательно произнес Эли. — Объездка жеребца — это
очень интересное зрелище. Понимаете, наездник садится на него, чтобы
подчинить своей воле, а он, возмущенный дерзостью наездника, пытается
его сбросить, чтобы сохранить свою независимость. И нередко ему удается
это сделать, конечно, если наездник окажется неопытным.
— Его в загоне объездят? — спросил Дэни.
— Да, там безопаснее.
— Это потому, что он огорожен?
— И поэтому, и потому, что земля в нем взрыхлена копытами лошадей.
Упадешь — не так больно будет.
— А-а, — протянул Дэни и, прищурясь, словно яркий свет ударил ему в
глаза, добавил: — Отец, а разве ты падал?
— Все падают, сынок, но побеждает тот, кто поднимается и продолжает
борьбу, — ответил Эли, глянув на сына.
— Неужели нет таких, кто не падает? — задумчиво промолвил Эмиль.
— Говоря о том, что все падают, я имел в виду не только падение с лошади, — пояснил Эли. — Понимаешь, сынок, жизнь иногда делает такие
резкие повороты, что очень тяжело удержаться в седле, в смысле на ногах,
даже самому сильному человеку. Но об этом в другой раз, а сейчас лучше
поговорим о нашем Алу.
— Я понял. Выходит, нам еще многому надо научиться, — кивнув в сторону брата, серьезно произнес Эмиль. Но при этом еле сдержался, чтобы
не добавить: «Вот увидишь, я сяду на жеребца и не дам ему себя сбросить».
Эли, наблюдающий быстрое взросление своих сыновей под влиянием
многотрудной жизни в казахстанской степи, не очень удивился тому, что
услышал от Эмиля, но его несколько насторожило, в каком тоне это было
сказано, и потому, улыбнувшись, сказал:
— Правильно рассуждаешь, сынок, учиться всегда и всем надо, но вы у
меня просто молодцы, без всяких нравоучений пытаетесь постигать пре-
мудрости здешней жизни. Будете стремиться и далее так делать, обязательно добьетесь больших успехов.
У Эли действительно было основание так говорить, поскольку в самую
тяжелую для семьи пору его сыновья сумели заслужить расположение
многоопытного Вана и через него понять и принять суровую прииртышскую степь, научиться выживать в ней.
— Отец, мы пытаемся поступать, как ты, как дядь Ван, как наш председатель, — неожиданно вставил свое слово Дэни.
— Вот и хорошо, мы вас плохому учить не будем, — произнес Эли, — но
с жеребцом все-таки будьте осторожнее. А сейчас пора его напоить. Видите, с кашей он уже расправился...
Вот так, ежедневно общаясь с Алу и отцом, братья прожили еще пару
недель. В конце марта в узкие окошки конюшни стало заглядывать по-весеннему яркое солнце. Его свет волновал лошадей, и особенно Алу, желающего быстрее вырваться из душного денника на простор.
Рабочие лошади, которых практически всю зиму использовали для колхозных нужд, более-менее спокойно отнеслись к происходящим в природе переменам. Они даже удивленно взирали на стойловых сородичей, рвущихся из конюшни при виде солнечных лучей, поскольку знали, что степь до самого горизонта покрыта сверкающим настом и по нему невозможно даже просто пройтись, радуясь весне, так как на первом же метре провалишься по самое брюхо.
Когда ржание соскучившихся по воле лошадей стало наиболее дружным и громким, конюхи, посоветовавшись меж собой, выпустили их в загон, предварительно пробороновав в нем снежный наст. Вырвавшись в расчищенный от снега двор и оказавшись с первых шагов в снежном плену, молодые лошади растерянно остановились. А размеренно ступающие им вслед бывалые животные, словно бульдозеры, прошли дальше и медленно двинулись к кормушкам, в которые конюхи загодя разложили душистое сено. Через какие-то полчаса загон был весь распахан, и глубокие снежные борозды пролегали к кормушкам во все его углы. Где-то через тройку часов лошади, наевшись и надышавшись еще морозным воздухом, потянулись в
денники.
В этот и следующие несколько дней Алу и еще пару молодых жеребцов
в загон не стали выводить, оберегая их копыта от ушибов о лед и мерзлые
комья грунта, которого было много под снегом в загоне. Но все-таки на-
стал день, когда Эли, дождавшись, чтобы лошади ушли в денники, вывел
взнузданного Алу в загон.
Все кругом сверкало в лучах яркого солнца...
Статный, с длинными ногами, широкой грудью и подтянутым животом смоляно-черный жеребец широко раскрытыми глазами завороженно смотрел на белое безмолвие и не мог наглядеться. От неожиданности он даже остановился.
Это был первый снег в его жизни. Правда, он видел сквозь стекло окошка
у самого потолка денника, как мимо проносились, будто гонимые кем-то,
белые хлопья. Еще видел белое сверкание в просвете периодически открываемых ворот конюшни, от которого веяло холодом и свежестью. А долгими зимними ночами слушал завывания грозных ветров и боялся, что они смогут прорваться внутрь денника и окрасить его стены и пол холодными белыми красками, наподобие тех, в которых возвращались в конюшню под вечер рабочие лошади.
«Надо же, все успокоилось в лучах ласкового солнца. Ветры больше не
грозят, морозы не красят гривы в белые цвета. Под ногами мягко — это те
самые белые хлопья на землю улеглись. Вот бы сейчас умчаться в степь и
носиться там до захода солнца. Но, видно, нельзя, коли хозяин взнуздал и
держит за повод. Не желает, чтобы я унесся в степь, а как хочется! Надо будет ждать, пока степь не станет теплой и травы не поднимутся», — быстро
пронеслось в голове Алу.
Эли некоторое время, любуясь, смотрел на жеребца, неожиданно остановившегося после нескольких шагов в загоне. Конечно, он понимал, что Алу остановило весеннее очарование, и потому ослабил повод, решив, мол,пусть присмотрится, ведь это его первый выход на снег. Собственно, он и сам был не прочь полюбоваться на проявление ранней весны, что редко случалось из-за постоянной занятости делами конюшни. В этот раз такую возможность ему предоставил Алу.
Закрыв загон, Эли снял с его головы уздечку и, нежно потрепав по холке, произнес:
— Теперь иди...
Но Алу остался стоять на месте, недоуменно поглядывая на Эли своими
черными маслянистыми глазами, в которых отсвечивались белый снег и
далекое солнце. Тогда Эли легко хлопнул его ладошкой по крупу. Жеребец
будто только этого и ждал — рванулся с места в карьер, взрыхляя своими
крупными копытами утоптанный до него многочисленными копытами
других лошадей снег. Больше часа он носился по загону из конца в конец.
Иногда он несся к забору, будто примеряясь к нему, но, услышав громкий
предупредительный возглас Эли, останавливался и снова пускался в бег по
загону. Дождавшись, когда жеребец наконец-то остановится у кормушки,
Эли вновь взнуздал его и повел в денник. Алу послушно последовал рядом
с ним. Скоро подошли братья, прибравшие денник, и накормили жеребца
кашей, которую тот уплел в два счета. Эли рассказал сыновьям о первом
выводе их друга в загон, и как он там себя вел.
На следующий день Алу в загон вывели братья. Он был так же послушен и много бегал...
Апрель в Зенковке выдался жарким, и снега быстро растаяли, оголив
пожухшую от прошлогодних морозов степь. Горячие солнечные лучи обогрели ее, и она в спешном порядке стала прихорашиваться, наряжаясь в зеленые травы и ранние цветы.
Скоро лошадей под присмотром конюхов стали выгонять в степь. К вечеру обычно их возвращали в конюшню, чтобы уберечь от оголодавших за
зиму волков, которых в здешних краях развелось множество. Тем не менее
братья не упускали ни одной возможности навестить своего любимца в
степи и пообщаться с ним. Завидев шагающих к табуну братьев, Алу с ржанием устремлялся к ним и, добежав, резко останавливался совсем близко,
а затем начинал тыкаться в них головой, мол, давайте кормите меня кашей
и овсом...
В первый раз при виде несущегося на них во всю прыть здоровенного
жеребца мальчики испугались, но быстро взяли себя в руки и не тронулись с места, хотя желание отпрыгнуть в сторону или попытаться убежать было великое. Наблюдавшие эту картину конюхи (Эли в тот день ездил на станцию по поручению Восковцева) должным образом оценили волевые качества братьев и уважительно закивали, мол, молодцы, не сдрейфили.
Но когда после кормежки братья взнуздали Алу и, взявшись за повод, побежали по степи, увлекая его за собой, их удивлению не было предела, так
как на их глазах жеребец, от которого они старались держаться подальше,
повел себя столь покладисто. Через каких-то двадцать-тридцать минут,
вдоволь набегавшись, братья сняли с него уздечку и, поочередно похлопав
по шее и груди (так они всегда прощались с жеребцом), пошли в село. Алу
же остался стоять на месте, смотря вслед уходящим детям. Со стороны
можно было подумать, что он не знает, как ему поступить — помчаться за
ними или остаться в степи. Как бы то ни было, жеребец неожиданно издал
громкое ржание, словно таким образом прощался с друзьями, и побежал к
своим сородичам, почти не касаясь земли.
— Смотри, смотри, что он делает! — послышался голос одного их ко-
нюхов.
— Радуется солнцу и своей молодости, — вторил ему второй.
В следующие мгновения первый, почти перейдя на крик, произнес:
— Гляди, гляди, как легко бежит!
— Ничего удивительно, вороной чешет рысью, — был ему ответ.
— И не просто рысью, а резвой рысью, — проявил знание дела первый. —
Повезло Эли с ним.
— Повезло, слов нет, но он со своими сыновьями и возится с жеребцом,
как с малым ребенком.
— Согласен, и кормит прилично.
— От себя отрывает.
— А ты бы пожалел для такого?
— Нет, конечно, штаны последние бы продал.
— То-то и оно. Давай-ка, брат, начнем помаленьку собирать наших подопечных, а то солнце скоро к закату пойдет.
— Согласен, но только через полчаса, а то самокрутку только что прикурил. Дай спокойно подымить.
— Хорошо, дыми себе в удовольствие, так и быть, через полчаса погоним.
Тем временем братья налегке шагали к селу. При этом у Эмиля из головы
не выходили произнесенные отцом слова о том, что в скором времени надо
будет объездить Алу. Только собирался ли он это сделать сам или решил доверить Алтынбаю, который был известен в районе как искусный наездник?..
Твердо решивший еще осенью, что Алу обязательно объездит он сам, Эмиль признался шагающему рядом брату о своем намерении сделать это в ближайшие дни.
— Ты что, упадешь еще! — воскликнул Дэни.
— Не упаду, только помоги.
— А что делать?
— Во-первых, никому не говори об этой затее, а во-вторых, просто подержишь Алу у забора, пока я не запрыгну ему на спину.
— Что ты?! Ему только руку на спину положишь, как он начинает нервно перебирать ногами, думаешь, вот сейчас саданет копытом! А ты собираешься запрыгнуть, — выпалил Дэни, сопроводив свою тираду эмоциональным «Бр-р-р», что должно было означать, как он этого
боится.
— Завтра отец оставляет Алу в деннике, чтобы ветврач осмотрел его копыта...
— У него что, копыта поломались? — взволнованно прервал брата Дэни.
— С копытами у него все нормально. Отец хочет, чтобы ветврач на всякий случай их осмотрел.
— А-а, так бы и сказал, — успокоился Дэни.
— Так вот, в деннике наденем на него уздечку и за повод поведем в за-
гон, а там я заберусь на жердь и прыгну ему на спину.
— И он, как щепку, стряхнет тебя на землю, а падать о-о как высоко.
— Не стряхнет, я крепко ухвачусь за гриву.
— А повод тогда зачем? — хихикнул Дэни.
— А-а, правильно, надо будет взнуздать его в деннике, в загоне не даст.
Там он начнет беситься, ведь удила он терпеть не может.
— Вот именно, беситься. Так что подумай лучше. Может, откажешься
от своей затеи? Вдруг шлепнешься? Стыда не оберемся.
— Никогда! Ты слышал слова отца о том, что побеждает тот, кто умеет
вставать. Если упаду, я обязательно встану и вновь сяду на него, и так будет, пока он не сдастся. Ты понял меня?
— Понять-то понял, но я боюсь за тебя.
— Ты не бойся, а помоги. Ты же знаешь, я хорошо держусь на лошади.
— Не спорю, лучше, чем я, только сомневаюсь, что этого будет достаточно, чтобы удержаться на нашем жеребце.
— Дэни, главное, чтобы ты помог. Увидишь, он поймет меня и не станет
буянить, ведь мы же с ним друзья.
— Ты не забывай, что он жеребец, а не рабочая лошадь, которая и шагу
не прибавит, хоть танцуй на ее спине или плетью езди по бокам. Алу может
так рвануть, что мало не покажется.
— Ты специально так говоришь, чтобы напугать меня, — холодно произнес Эмиль и, сделав небольшую паузу, твердо добавил: — Так знай, я не
боюсь и ни за что не откажусь от своей затеи.
— Хорошо, в таком случае помогу, — согласился Дэни.
— Спасибо, ты — настоящий брат, — тепло заметил Эмиль и по хлопал
Дэни по плечу.
Перед самым домом они договорились, как будут завтра действовать,
чтобы исполнить задуманное, тем более отцу предстояло целый день находиться с табуном в степи.
На следующий день братья после школы, забежав домой, чтобы поло-
жить ранцы, сразу отправились на конюшню. Там, кроме дежурного конюха, который был занят чисткой денников, никого не было. На вопрос
Эмиля о ветвраче тот, не отрываясь от своего занятия, обронил:
— Да все нормально у вашего буяна, только непонятно, чего Эли надумал цельный день его здесь мурыжить.
— А мы сейчас выведем его на прогулку в загон, — сообщил Эмиль, подходя с братом к деннику.
— Правильно, а то он от скуки чуть пол копытами в щепки не разнес.
Братья покормили обрадовавшегося им жеребца и, взнуздав — к их удивлению, он даже ничуть не сопротивлялся, — повели его в загон, придерживая за повод с двух сторон.
Возможно, почувствовав волнение, охватившее мальчиков в канун исполнения задуманного действа, жеребец начал пофыркивать и таращить на них свои огромные глаза, будто хотел спросить, отчего вы, мои бесценные друзья, так напряжены и почему не ласковы со мной.
В отличие от настроенного на героический прыжок своего брата, Дэни
сразу заметил настороженность жеребца и предупредил об этом Эмиля.
Более того, он стал предупредительно, ласково общаться с Алу, гладить по
шее, даже заставил, шлепнув по коленному сгибу, привычно опуститься на
колени в надежде получить вознаграждение — овес на маленькой ладони
кого-нибудь из ребят.
Предусмотрительный Дэни и в данном случае оказался на высоте. Он
мигом извлек из кармана штанов горсть овса и протянул ее к губам стоящего на коленях жеребца, который мигом слизнул его с руки и тут же
начал жевать, несмотря на то, что удила мешали ему это делать. А затем,
увидев, что овса больше нет, резко поднялся.
— Ах ты, наш дорогой обжора, — рассмеялся Дэни, вновь поглаживая
успокоившегося жеребца по шее и легонько потянув повод, который к
тому времени Эмиль незаметно отпустил со своей стороны и повел его по
загону.
— Я сейчас заберусь и сяду на верхнюю жердь, как мы иногда делали, а
ты его ко мне подведи.
— Хорошо, но как я повод тебе передам?
— Когда подведешь, закинь его ему за голову, я до него сразу дотянусь.
— Хорошо, ты только не торопись, я сначала проведу его по кругу, а затем подведу.
— Только недолго, не дай бог, конюх заметит.
Между тем Дэни, продолжая говорить и говорить жеребцу ласковые слова, повел его по кругу вдоль забора.
За то время, что Дэни с жеребцом сделали круг по загону и стали рядом с местом, где сидел Эмиль, тот смог почти овладеть своим волнением и внутренне подготовиться к решающему шагу. Но прежде он решил угостить Алу и протянул тому ладонь с горстью овса. Жеребец без раздумий принял его дар и шумно стал жевать. Тем временем Эмиль легонько погладил его по холке, дотянулся руками до гривы и повода и в одну секунду оказался на спине Алу.
Жеребец от неожиданности сначала замер на месте, перестав жевать,
и удивленно посмотрел назад, тараща глаза, будто хотел убедиться, что
Эмиль действительно на его спине. Убедившись, что это так, он несколько
присел и, издав какой-то трубный рык, рванулся то в одну, то в другую сторону, взвился в свечку на задних ногах.
Эмиль сидел на жеребце, крепко сжимая ногами его бока, схватившись
обеими руками за гриву и повод. Со стороны казалось, что он буквально
прирос к спине взбесившегося жеребца. При этом Эмиль постоянно приговаривал: «Алу, успокойся, Алу, успокойся, ведь мы же с тобой друзья. Лучше я, чем Алтынбай, он не будет тебя жалеть».
Он знал, что для Алу его голос не пустой звук, и потому надеялся, что
тот поймет и простит ему его поступок.Но Алу, прекрасно знающий, что этот ласковый голос принадлежит мальчику, которого он знает и любит с самого детства, который кормил и холил его все эти долгие месяцы, не хотел подчиняться. Алу никак не мог смириться с тем, что даже он будет сидеть на нем и управлять его инстинктами и волей, волей древних кровей вороного жеребца. И потому пытался сбросить мальчика с себя и умчаться в степь, чтобы больше не возвращаться сюда. Он действительно был взбешен тем, что, как ему казалось, его обманули, унизили его достоинство. И, главное, это сделал тот, кому он больше всего доверял.
К сожалению, Алу еще не знал, что все лошади, родившиеся и живущие
рядом с человеком, проходят через объездку. Может, тогда бы он не стал
так сердиться на Эмиля. Но как бы то ни было, он продолжал попытки
сбросить с себя этого дерзкого мальчишку, без устали носясь по загону, выделывая на ходу то крутые повороты, то подпрыгивая, то вновь и вновь
вытягиваясь в свечку. Но мальчик держался, словно прирос к его уже начавшей потеть спине.
И тогда жеребец что есть мочи понесся к забору...
Увидев это, Дэни изо всех сил закричал:
— Эмиль, он будет прыгать, держись!
В этот момент Эмиль и сам понял, что Алу не остановится и почти прилег на холку, крепче прежнего ухватившись за гриву и повод. Одергивать
жеребца он не стал, хотя это, возможно, и остановило бы его от прыжка,
подумав, мол, пусть несется в степь и мчится по ней, сколько ему угодно,
но я не сдамся. И на самом деле Алу с ходу пронесся через верхнюю жердь,
даже ничуть не задев ее. Эмиль удержался на жеребце и в этот раз...
— Ух ты! — только и воскликнул Дэни, провожая взглядом несущихся
в степь Алу и Эмиля.
— Да, из твоего брата хороший наездник получится, — услышал он за
спиной голос конюха. — Только как бы от отца за самовольство не досталось вам обоим, ведь нешуточно рисковали. Бери мою лошадь и скачи вдогонку, а то твой брат может устать и свалиться. Я не могу, захворал нынче,
только для чистки денников и гожусь.
— Спасибо, — крикнул Дэни, бегом направляясь в конюшню. И через
пару минут уже мчался галопом вслед виднеющемуся вдали жеребцу с маленьким седоком на спине.
— Молодец все-таки мой брат, смог удержаться, молодец... — твердил
себе под нос Дэни, ударяя по бокам то одной, то другой ладонями несущуюся вперед лошадь, так как впопыхах не успел захватить с собой кнут...
Между тем Алу черной стрелой несся по степи, все больше и больше
удивляясь тому, что Эмиль еще не упал и даже подгоняет его ударами каблуков ботинок.
Эмиль и в самом деле ударял жеребца, надеясь утомить его, пока в нем
самом еще были силы держаться, но Алу мчался, все более и более распаляясь. Скоро из его ноздрей стала вырываться белая пена, а спина и бока настолько вспотели, что от него штаны Эмиля стали мокрыми, хоть выжимай. Если бы в этой ситуации жеребец сделал какие-нибудь резкие зигзаги, то седоку вряд ли удалось удержаться на нем. Но несущемуся вперед жеребцу на это уже не хватало сил...
Скоро Эмиль заметил далеко впереди колхозный табун и сразу понял,
почему с такой настойчивостью Алу мчится в эту сторону. Конечно, надо
было сразу догадаться, что он будет стремиться сюда. «Может, это и хорошо, что он доставит меня к отцу», — подумал Эмиль и неожиданно почувствовал, как жеребец стал сбавлять бег, а затем и вовсе перешел на шаг и скоро, тяжело дыша, остановился, роняя на зеленую траву белые хлопья пены из ноздрей.
Слышавший от отца, что после бега лошадям нельзя давать стоять, Эмиль легко ударил жеребца каблуками в бока. Алу, как и в загоне, после прыжка Эмиля ему на спину, повернулся назад и внимательно посмотрел на седока, а затем проворнее зашагал навстречу скачущим к ним двум наездникам. Впереди скакал Эли, раньше своего товарища заметивший жеребца с мальчиком на спине. Сначала он и мысли не допускал, что это его сын, но когда пара приблизилась, он все понял и помчался навстречу, хотя и знал, что возможная беда уже миновала. Конечно, ругать его Эли не стал, а просто принял на руки изможденного трудной гонкой сына со спины жеребца и посадил тут же на траву, чтобы тот смог дать отдохнуть своему
бесконечно уставшему телу. Уж Эли-то знал, сколько сил отнимает даже у
взрослого мужчины объездка своенравного жеребца, особенно такого, как
Алу. В этот момент он отчего-то неожиданно вспомнил, как пару лет назад
вместе с Дозором и родственниками искал Эмиля, который отправился на
МТС вручать однокласснику пионерский галстук и при возвращении домой был застигнут заволокшей небо и землю снежной метелью.
«Да, мой сын и тогда проявил недетскую волю и настойчивость в достижении поставленной перед собой цели, — пронеслось в его голове. — Вот и сейчас заставил подчиниться себе необъезженного жеребца... А что дальше? — начал было сердиться Эли, но, вспомнив как его отец относился к тому, что он объезжал жеребцов и участвовал в скачках, внутренне улыбнулся и сам же ответил на свой вопрос: — Скорее всего, будет мужчиной, способным ставить задачи и решать их. И поэтому не буду ни наказывать, ни даже упрекать братьев, а стану больше учить сыновей жизни. Иначе можно просто лишить их инициативы, так нужной, чтобы и далее выживать в этой степи».
Эмиль, ожидавший строгого взгляда отца, а при постороннем человеке
не могло быть и речи об ином наказании, и не увидевший его, несколько
успокоился. Он понял, что гроза прошла мимо, особенно когда Эли проявил о нем заботу.
Между тем скоро к ним подскакал и Дэни. Ловко стреножив свою лошадь, он на ходу поздравил брата с победой и направился к Алу, которого прогуливал конюх, чтобы тот не застоялся. Через некоторое время вернулся к брату, ведя за повод жеребца, которого вместе с конюхом всего обтер, не оставив ни капельки пота. Теперь Алу вновь выглядел бодрым и готовым скакать.
Эмиль медленно поднялся на ноги. Зачерпнул из кармана штанов еще
мокрые от пота остатки овса и протянул их Алу. Тот привычно слизнул
с ладони зерна овса и начал жевать. После этого Эмиль, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать от нахлынувших чувств, несколько раз погладил
жеребца по еще влажной шее и, взяв из рук брата повод, увлек за собой
в степь.
Эли, заметивший слезы в глазах старшего сына, когда тот с Алу уходил
в степь, остановил младшего, который хотел последовать за ним, сказав:
— Сынок, пусть сами разберутся в своих отношениях, это для них сейчас очень важно. И после короткой паузы добавил: — А ты молодец, что поскакал за братом, я доволен твоим поступком.
— Ты ругать нас не будешь? — робко улыбаясь, спросил он.
— Не буду. Думаешь, вы первые, кто так поступил? — произнес Эли,
широко улыбнувшись. — Я как-нибудь потом расскажу вам о мальчике, который тоже объезжал не менее буйных жеребцов. Хотя, как отец,
считаю, что вы еще малы совершать такие рискованные поступки.
— Дружище, твой сын доказал сегодня, что он вполне может усмирить
любого коня, — заметил конюх, прислушивавшийся к разговору Эли и
Дэни. — А жеребец твой — ну просто красавец, обязательно все будущие
скачки выиграет.
— Спасибо, — промолвил Эли в ответ на его слова, — будем надеяться,
что так и будет.
— Можешь не сомневаться, ты же знаешь, в скакунах я разбираюсь не
хуже твоего друга Алтынбая.
— Знаю, — согласился с ним Эли.
— Но объездить жеребца хотел поручить ему.
— Хотел, но не успел, — заметил Эли, улыбнувшись.
— Да-а, — протяжно произнес конюх, бросив взгляд в степь, где находились Эмиль и Алу. И после непродолжительной паузы сказал: — Дружище,
а мальчику надо бы отдохнуть, как-никак отмахал почти пяток верст.
— Ты прав, если не возражаешь, провожу ребят в село, — произнес Эли,
обращаясь к своему товарищу.
— Езжай, я справлюсь, до вечера всего-то и осталось две-три «козьи
ножки» выкурить.
— Спасибо, в другой раз и я покурю, — улыбнулся Эли и после корот-
кой паузы обратился к сыну: — Дэни, позови брата, надо ехать. Да, и помоги ему сесть на Алу.
— И Алу не станет брыкаться? — удивился Дэни, вопросительно глянул на отца.
— Нет, не ста-анет, — довольным голосом протянул Эли. — Теперь они
в ладах, так что зови.
— Отец, Эмилю тогда помогать не надо, он сам сядет, — важно промолвил Дэни. И, тут же крикнув брату, чтобы тот ехал к отцу, направился ловить стреноженную им лошадь, которая паслась неподалеку.
— Как сам на такого... — не успел договорить конюх, как увидел, что
жеребец ни с того ни с сего опустился на колени и Эмиль, ухватившись за
гриву у холки Алу, ловко запрыгнул ему на спину. Жеребец резко поднялся и чуть было не пустился вскачь, но, подчинившись руке седока, легкой
рысью направился в сторону мужчин.
— Брат, я ничего не понял. А ты? — удивленно спросил конюх и стал
нервно прикуривать самокрутку.
— Чего ж тут понимать, — ответил Эли. — Разве не видишь, что мальчики выдрессировали жеребца, пока я тут с вами строил планы, как его
объездить.
— Ну и дела! — восхищенно бросил конюх, наконец-то справившись с
самокруткой. Затем, несколько секунд понаблюдав за приближающимся жеребцом, одобрительно кивая почти в такт его бега, пошел ловить свою лошадь, чтобы возвращаться к табуну.
Спустя несколько минут отец с сыновьями отправились домой... Жеребец все время пытался ускорить шаг, но Эмиль придерживал его, натягивая удила.
Эли, понаблюдав некоторое время за этой борьбой, развернулся в седле
к сыну и громко произнес:
— Смотрю, не терпится ему.
— Рвется в бег, — промолвил Эмиль и вопросительно посмотрел на отца.
— Если хочешь, ослабь, а мы с Дэни попытаемся... — крикнул Эли, поправившись в седле и подмигнув Дэни.
Последние слова отца утонули в топоте копыт жеребца, которым управлял, несколько наклонившись вперед к развивающейся на ветру гриве, его сын-победитель.
Они неслись по бескрайней казахстанской степи, слившись в единое целое и рассекая встречный ветер, — молодые, полные желаний и надежд на преодоление самых сложных препятствий, которые могли возникнуть на
их совместном пути...