Барон

- Где он?! - я забежал в ворота и еле отдышавшись, выкрикнул...

…Вчера я приехал в деревню после длительной командировки. Я не был тут месяцев шесть, а может и больше. Работа поглощала всегда меня полностью, но сейчас бизнес-проект, который должен был мне принести практически миллион месячного дохода, пусть и местных денег, взвинтил мой мозг до предела. Я напрочь забыл обо всем: о родне, друзьях, обо всем, что интересовало меня еще совсем недавно. Я даже забыл о нем...
Когда я зашел в дом, бабушка, Галина Михайловна, женщина сухая, а точнее сказать металлическая, окинула меня взглядом, в котором скрывают то ли презрение, то ли злобу. То, что я был виноват, знал очень четко, но поймите и меня, такие деньжищи не каждый день на голову падают. Я погрузился этой самой голой в поставленную цель, во что бы то ни стало выиграть тендер и подписать этот выгодный проект.
- У тебя не было при себе телефона? - сухо, со свойственным ей металлическим оттенком в голосе, от которого всегда становилось не по себе, спросила меня бабушка, наливая чай в маленькую ажурную фарфоровую кружку. Бабушка была тонкого телосложения, всегда в строгих длинных платьях и четкими правилами в голове. Весь ее дом, был под стать ей. Не смотря на то, что на улице был двадцать первый век, приезжая к ней в село казалось, отматывал лет двести назад.
- Ба, у меня был телефон, - отхлебнув чай, осознавая свою вину перед ней, тихо сказал я. Да, я взрослый человек, солидный мужчина, но я действительно был виноват. Она была всегда рядом, с самого детства. Мои родители как-то  улетели в Сингапур по работе и так из него и не вернулись. Бабушка заменила мне всех. Своим характером с оттенком металла она поставила меня на ноги, дав хорошее образование, и как мне казалось, в душу ценностей она мне тоже не забыла вложить. Несмотря на её строгость и сухость, внутри, когда я, взрослея, научился туда заглядывать, была добрая и уставшая быть сильной женщина. Но показывать бабушка это не любила, а я делал вид, что не замечаю.
- Я шесть месяцев и двенадцать дней ждала твой звонок. Ты думаешь этому можно найти объяснение? К тебе прозвониться было невозможно, мне постоянно говорили, что ты находишься не в зоне доступа. Как ты думаешь, я себя чувствовала все это время нормально?
То, что вызывало у меня безумный восторг в этом человеке, так это то, что она никогда не выказывала своих эмоций. Как бы больно ей не было, как бы она не переживала, волновалась и расстраивалась - внешне она всегда была спокойна.
- Бабуль, я привез тебе подарок, - я попытался свернуть с разговора в сторону. -  Я понимаю, что не прав и прощения мне нет, но я же слал тебе сообщения, что жив и здоров.
- Ну, если ты считаешь, что этого достаточно, тогда тема закрыта, - сказала она, ополоснула свою фарфоровую чашку, из которой допила чай, и поставила ее в сервант.
- Я не считаю, - подошел я и обнял её сзади. - Я действительно поступил мерзко, но полностью раскаиваюсь и больше так не буду.
- В пять лет это звучало менее убедительно, нежели в тридцать пять, - повернувшись ко мне, она прижала свои сухие губы, собранные в гофре морщин, в знак примирения.
- Я привез подарок тебе и Барону, кстати, как он? Я очень по нему скучал.
Барона бабушка подарила мне на день рождения. Пятнадцать лет, практически юбилей. Своего рода такая точка отсчёта почти взрослой жизни. Но взросление меня не радовало. Меня вообще ничего не радовало, и чем больше мой мозг наполнялся сознательностью, тем больше я понимал, что ничего от этой жизни не хочу. Без родителей мне было сложно видеть все ее краски, а в пятнадцать лет эти краски до безумия слепили глаза, вызывая слезы. Я был в жуткой депрессии, с которой не могли справиться даже лучшие специалисты, которых бабушка свозила ко мне со всех сторон света. Все консультации заканчивались тем, что я впадал в уныние все больше и в итоге у меня стали появляться мысли о самоубийстве. Справиться со смертью родителей я не мог. И вот бабушка, испробовав все действенные и недейственные методы, пошла ва-банк. Поняв, что фотоаппарат, компьютер и прочая атрибутика, заводящая подростков, на меня не действует, с людьми, той есть детьми моего возраста, я не схожусь, все больше и больше погружаясь в одиночество, и закрываюсь от мира, она купила мне лошадь. Точнее коня - Барона. Имя у него уже было, а я особо и не возражал.
Я не знаю, что произошло, но эта животина поглотила меня полностью. Мы были вместе и днем и ночью. С первой встречи мы срослись друг с другом как родные братья. Конь был молодой, переводя на человеческий возраст примерно такой же, как и я. Понимали мы друг друга с полувзгляда. Я постепенно стал отходить от мрачных мыслей, конные прогулки и общение с Бароном действовали успокаивающе.
Конь понимал мое настроение, впрочем, как и я его. Сказать, что я его любил, не сказать ничего. Он был для меня всем - и родителем, и другом, и братом. После несчастья случившегося с мамой и папой я замкнулся и остался абсолютно один. Мне тяжело было сходиться с ребятами, общение меня напрягало, а на движение просто не было сил. Когда появился Барон, мне стало не так одиноко, но когда я понял, что мы дышим одним воздухом, думает одними мыслями, спим под одним солнцем и луной, я понял, что ближе друга не найду. Барон тянул меня вперед, заставляя двигаться и жить. Откуда он имел такие психологические познания, я не знал и по сей день, но факт оставался фактом.
Однажды, гуляя с ним в лесу, мы углубились и отдались от дома, перейдя незаметно на территорию соседнего села. Мальчишки из этого района не дружили с нами, а мы не хотели дожить с ними. Холодная война велась уже пару лет, иногда достигая опасных размеров. Я, как правило, сидел дома, и в войне задействован не был, но сейчас, гуляя с Бароном, наткнувшись на ребят, понял, что попал. Объяснять, что не при делах было глупо, да и не собирался я это делать. На их лицах злоба, кулаки сжаты. Я напрягся. Телосложение у меня атлетическое, сила есть, но я сам - их трое. Приготовившись к драке, потихоньку разминая кулаки, я понимал, что защитить себя мне не удастся, но убегать было не в моих правилах.
Как только один из ребят, вероятно главный, сделал шаг ко мне, Барон, который все это время стоял в стороне и спокойно жевал траву, резко, практически прыжком сделал шаг вперёд, преградив ему дорогу. Но село, коней все знают, это в городе шок и паника при виде громадины такой, а тут...
- Кобылу убери, ушлепок, - угрожающе раздалось из-за коня. Но Барон, казалось, понимал все слова. Обозвать его кобылой не мог никто, так же как и меня ушлепком. Как только последняя буква слетела с уст пацана, так тут же мягкие губы лошади подхватили его аккуратно за ногу и сбросили в канаву, которая была рядом. Не ожидая такой реакции, скатываясь по листьям вниз, воинственно настроенный ещё минуту назад подросток, от испуга стал орать и звать на помощь. Двое, которые были рядом, кинулись за ним в канаву, а я спокойно запрыгнув Барону на спину, поехал к дому.
Затем, как-то Барон вытащил меня из воды, практически спасая от смерти. Мы ловили рыбу и купались. День был жаркий. Река была исследована вдоль и поперек, откуда взялась яма, которая стала всасывать меня, увлекая течением вниз и в сторону, понять я так и не смог. Все проистекло так резко, что я даже не успел крикнуть. На берегу был я и мой конь, который в это время, как всегда, спокойно пожёвывал траву. Барон был умным, таким умным как не всегда бывают люди. Это я знал точно, но казалось, он чувствовал меня каким-то своим лошадиным чувством везде и всегда, даже когда не был рядом. Когда я уже погрузился в воду после безуспешных попыток хотя бы вынырнуть и набрать воздуха в легкие и понял, что это конец, как вдруг под ногами я почувствовал знакомую твердую спину, которая толкнула меня вверх, давая возможность вдохнуть. Затем подхватив, Барон выволок меня на берег и только тогда, осмотрев цел ли я, принялся, как ни в чем не бывало, опять есть траву...

...Когда я уезжал, Барон нервничал. Я нервничал не меньше. Он ходил по стойлу взад и вперед, постоянно нервно фыркая, подергивая хвостом. Расставание было тяжелым, в машине я плакал, думаю, он тоже, но потом...
Потом понеслось, завертелось. Наверное, я пытаюсь себя оправдать. Я просто оказался сволочью и предателем, который погрузившись с головой в цифры и купюры номиналом в сотни баксов забыл напрочь о самом ценном. Да, я чувствовал себя сейчас именно гадом, который переступил и пошел дальше, даже не обернувшись.
- Барона нет, - голос бабушки обухом опустил меня на землю. Улыбка идиотски повисла на скулах.
- Той есть, как нет? - я сел на стул, переваривая услышанное.
- К тебе не возможно было дозвониться. Когда тебя ждать я не знала. Удивляюсь, что вообще дождалась, - не смогла промолчать бабушка и не всунуть мне в бок шпильку обиды. - Барон на бойне, он упал на ноги. Я пыталась найти врачей, я пыталась отвезти его в город, но сынок, мне семьдесят с лишним лет и я не так сильна как двадцать или тридцать лет назад. А у нас врачей хороших нет. Я не могла смотреть, как он мучается, с каждым днем ему становилось все хуже, он не молод. Он ждал тебя. Каждый день ждал. Когда ходить мог, подходил ко мне, голову на колени клал и вздыхал. А еще телефон все носом тыкал, умная скотина была. Его забрали вчера. Думаю все уже кончено…

…Двигатель мотора резанул резким звуком пространство, машина рванула, оставляя за собой клуб пыли.
- Где он?! - я забежал в ворота, и еле отдышавшись, выкрикнул...
Старый дед, сидя на пне за воротами, от испуга выронил папиросу и закашлялся.
- Ты че орешь?
- Где Барон?! - не сбавляя оборотов, еще громче проорал я.
- Барон?.. А, это тот, которого вчера привезли... Дк, не знаю, вчера и должны были его, того... Надо глянуть... Я тут это, как бы сторож, погодь, щас узнаю, - старик медленно поднялся и шатающейся походкой пошел вглубь двора. Вокруг было пусто и тихо. Я ступил вслед за ним, не желая стоять на месте. Жуткое место. По телу табуном пронеслись муравьи, а возле горла забродила тошнота.
Дед скрылся за какой-то дверью, оставив меня одного среди этой воющей болью тишины. Его не было минут пятнадцать. Я мялся с ноги на ногу, и казалось, вечность течет по мне потом, медленно вытягивая жилы. Я ждал, ждал, проклиная себя. Я проклинал себя за то, что предал. Предал единственного верного мне друга, который был всегда рядом, все это время. Он был предан мне, он защищал меня и спасал, а я развернулся и оставил его одного. Одного погибать. Оставил на растерзание живодерам, у которых даже не екнет. Барон! Я предал свою бабушку, я оставил их тут одних, умотав за тысячи километров, окунувшись с головой в водоворот жизни. Жизнь бурлила полным ходом, и мне некогда было даже подумать, что я сволочь! А сейчас, за этим пятнадцать - двадцать минут я навёрстывал упущенное. Я думал. Я передумал все, что смог, я орал про себя прощение, которое уже не смогу сказать ему глядя в глаза. Вывод был не утешительный. Как не крути, а предателем был я!
- Слушай, дружище, - скрипнула дверь, и из-за нее показался уже знакомый старик. В телогрейке, шапке-ушанке, в валенках. На улице была поздняя весна, но думаю, форма одежды на нем не менялась в любое время года. Стойкий запах перегара пронизывал воздух насквозь. Тут по-другому нельзя, жуткое место.
- Где Барон? - сказала я, и услышал свой голос, со стороны. В голове шум, в желудке ноет, в глазах - слезы.
- Дк, я и говорю, тут дело такое. Вчера Васька, как бы тебе сказать, ну мы, если, что скидку сделаем. Васька он хороший, пьет только. Вот вчера в запой и ушел, работу, обещанную, и не сделал. Но сказал, полцены вернет. Ты верь ему, он хоть и запойный, но честный.
Сквозь шум, переварив заплетающиеся от алкоголя слова собеседника, я очнулся.
- Где барон! Он жив?!
- Дк, - дед от крика вжался в дверь, тыча пальцем куда-то за ангар. - Где вчера сгрузили, там, поди, и лежит. Ходить то не ходют.
Я, скачком преодолев расстояние в три метра, добежал до задней стенки ангара и свернул, куда указывал скрюченный палец деда. Высокая не кошеная трава, стояла, пялясь острыми копьями в небо, достигая высотой мне пояса. Я осмотрелся. Чуть поодаль трава смята и видно, что часть её прижата к земле. Я подбежал к прогалине и остановился. Сердце колотилось, пытаясь выпрыгнуть из груди. Черная, когда-то практически глянцевая шерсть, сверкающая на солнце, играя мышцами, была покрыта пылью сбитой в комья грязи. Ноги вытянуты неестественно в сторону, голова завалена на бок. Конь лежал в одной позе, не шевелясь, и лишь вздымающиеся бока указывали на то, что он дышит! Тихо, беззвучно, с натяжкой.
- Барон, - я упал на колени и слезы покатились из глаз. - Прости меня, Барон.
Он резко подняла голову, но от нехватки сил, шея зашаталась, и голова стала опять валиться набок, я резко подставил руки, схватив ее практически возле земли, прижал к себе. Он поднял свои черные глаза на меня, тяжело вздохнул, и по его щекам потекли слезы.
- Прости меня родной, - я прижался головой к его горячей щеке. На какой-то миг он отодвинулся чуть назад, он всегда так делал когда обижался, но через секунду прижался изо всех оставшихся сил ко мне. Простил...

…Операция длилась шесть часов. Лучшие ветеринары страны, лучшая клиника, лучший уход. Вскоре мы сделали первый шаг. Я был рядом, не покидая его не на секунду. Плевать на работу, плевать на деньги. Я все время просил у него прощения, которого не заслуживал, а он прижимал ко мне свою черную морду, давая понять, что давно простил и не злится…

Василиса Савицкая