Планета Илмез, Пангея, Верония.
5773 год от рождества Иеремиила.
- Я не считаю рабочих людей механизмом, - медленно произнес Антоний Капула.
- Когда нет мыслей и чувств - плохо для работы писателя или художника, но рабочему – прекрасно! – возразил его оппонент, сенатор Лемис, организатор сегодняшнего раута. – Человек, сражающийся с глыбой металла, не должен думать о пьесах Криспи, иначе металл победит его! Тот, кто перелицовывает природу, должен уподобляться ей – величественной, но простой.
- Шестеренки, работающие механически, могут бесстрастно перемолоть своего хозяина, - ответил Капула.
- Вы признаете себя их хозяином? – напряженно спросил Лемис.
- Не рабовладельцем, а хозяином. Хозяином, ответственный за них. Взаимная и осознанная ответственность экономически выгоднее.
- Доброта из соображений выгоды…
- Да, я честен. Вам непривычно?
- Десять лет не могу привыкнуть. Но ваша доброта и честность варварски жестоки. Публичная порка сенатора на глазах многотысячной толпы…
- Вор должен быть готов к порке. Если бы он просто ограбил бюджет, я ограничился бы тюремным заключением. Но этот негодяй основал благотворительный фонд для детских домов, и, походя, ограбил детей, оставив вместо денег пыльный хлам со своего чердака!
- Мерзавец, - передернулся Лемис. – Простите, я не знал подробностей. Как такой подлец мог оказаться у власти?
- Он был избран неграмотными людьми. Галлия занимает в Пангее предпоследнее место по уровню культурного развития. Стоит ли удивляться, что бездари выбрали вора?
- Но вы признаете простоту рабочих? И главное, право на их простоту?
- Когда моя маленькая дочь прыгала обоими ногами в грязную лужу, я не менял ей платье до тех пор, пока она не самостоятельно не поняла – чистота лучше и удобнее. Теперь она, как вы знаете, обходит грязь стороной.
- Ваша дочь прелестна, но сравнение ее и рабочих неуместно. Должен существовать класс людей, профессионально работающих в грязи, а отчищать их – невыгодно. Чистые и мыслящие люди не хотят работать в шахтах.
- Хотят, когда мы ценим их чистоту и их мысли. И не только на словах, сенатор.
- Зачем на нефтяной вышке мысль и чистота?
- Взвешивать относительность простоты и нечистоплотности – бессмысленный труд. Спорить о понятиях и ярлыках, забывая о деле – не в моих правилах.
- Свобода, которую сейчас имеют профсоюзы, опасна именно для дела. Нашего дела.
- Свобода опасна только для механизмов. Людям она полезна. У меня есть аргумент, доказывающий необходимость свободы, а также то, что наши рабочие – люди.
- Этот аргумент – Лаэрт Брейн, я полагаю? – нахмурился сенатор.
- Нет. Это реакция на Лаэрта Брейна.
- Брейн – никто. А если бы с его речами выступили вы?
- Если толпа отторгает подобные мысли – титул не важен. Он будет значить что-либо, если Брейн начнет проповедовать новое течение в экономике или живописи. Кстати, у Брейна есть биография, или, по крайней мере, прошлое?
- Есть прошлое, естественно фальшивое. Но сделано отменно, - ответил Лемис.
- Кем сделано? – спросил Антоний.
- Не знаю, - пожал плечами Лемис. – Никто не знает. Тупик.
- Сан Лаэрт Брейн! – с непонятным торжеством доложил слуга.
- Кто его пригласил? – удивился Лемис.
- Прости, это моя идея, - залилась прехорошеньким румянцем молодая жена сенатора.
- Мун Лемис, - внимательно посмотрел на нее Капула. – Я полагаю, вы хотите решить вопрос о забастовке дипломатично, и поэтому вы хотите познакомить сана Брейна с нами?
- Да-да, - мун Лемис с жаром схватилась за идею. – Я решила, что в неофициальной обстановке…
- Неофициальным путем, - усмехнулся Капула. Жена сенатора окончательно смутилась.
Лаэрт Брейн появился в Пангее ниоткуда и незаметно. И он оставался бы незаметным, если бы не его речь в Тарихее.
Провокаторские речи Брейна не имели успеха и не привлекали ничьего внимания. Первое его выступление состоялось в Гамале – небольшом шахтерском городе, граничащем с Веронией. Никому не известный человек арендовал площадь, устроил актерское шествие, заказал странные транспаранты, и стал говорить от имени народа Пангеи.
- Наши хозяева объедаются свежими летятами, запивая их отборной ракией! – кричал он. – Мы обеспечиваем этим кровососам роскошную жизнь, а сами перебиваемся с саганаки на гирос! Отвоюем свое! Отнимем и поделим!
- Летят на всех не хватит, - улыбнулся глава рабочего профсоюза.
- Вы предлагаете убийства и кражи публично? – удивился кто-то из рабочих. – Если это спектакль, то как-то не смешно…
- Вы угнетены своим сатрапом! - вновь начал провокатор.
- Мы не чувствуем себя угнетенными, - сказал один из рабочих, солидный холеный мужчина.
- Это плохо, - вздохнул Брейн. – Значит, все нормально? Жалованье, льготы, соцпакет, профсоюзы? Вы – не бедствующий класс, а всего лишь профессия?
- Сан, вы кто? – недоуменно спросил рабочий.
- Я не сан! Я такой же, как вы!
- Как-то не похож, - присмотрелся к Брейну рабочий.
- Причем ни на что, - рассмеялся второй. – Пойдемте с этого дрянного представления.
Небольшая кучка вокруг Брейна моментально рассосалась.
Лаэрт Брейн сделал неутешительные выводы и начал поиск нового пьедестала. Разумеется, он нашел свою аудиторию. Ей стала Тарихея – рабочая колония олигофренов.
Экономисты Пангеи сделали очевидное открытие – олигофрены являются идеальными работниками. Они всегда вежливы, не пьют, редко устают, мало болеют, не воруют и удовлетворяются небольшой платой за свой труд. Сенат организовал целую рабочую колонию, состоящую из сотен тысяч олигофренов. Результаты их работы превзошли все ожидания. Черная и простая работа исполнялась максимально быстро и качественно. Увы, но любая работа, требующая напряжения интеллекта, оказывалась непосильной для рабочих Тарихеи. Но Сенат искал не развития, а выгоды, поэтому Тарихея стала одним из промышленных центров Пангеи. Даже справедливый Капула признал, что раз болезнь неизлечима, то ее нужно использовать.
- Мы – гиганты и титаны! Потому что мы – масса! Ешь бризолес, жуй маридап! Час твой последний приходит, сатрап! Требуем денег и улучшений! Всем – восьмичасовой рабочий день и бесплатную узу на каждом углу! Каждому – ключ от квартиры, где деньги лежат! Олигофрены всех колоний, соединяйтесь! В общем, как всегда – мир, труд, нисан! – митинговал Брейн. Олигофрены бешено аплодировали.
- А вы что не хлопаете, сан? – спросил Брейн у мрачного мужчины.
- Я не даун, я надзиратель, - объяснил мужчина.
- Бывает. Ну что же, прислужник режима, объяви сенаторам – Тарихея бастует! Классовое самосознание пробудилось от многолетнего… В общем, денег хотят! Много и сразу! И прав – еще больше! Я верно говорю? – обратился Лаэрт к своим слушателям. Имбецилы подтвердили полномочия своего нового лидера. Надзиратель крякнул и попытался свергнуть вождя олигофренов своей тяжелой тростью. Но рабочие не дали в обиду своего собрата. Надзиратель позорно бежал и сообщил о забастовке. Руководство колонии брезгливо поинтересовалось суммой, которую сан Брейн желает за то, чтобы навсегда избавить Тарихею от своего присутствия. Лаэрт потребовал избрания в Сенат. Сенат ответил, что сенаторы скорее удавятся, чем примут и полюбят сана Брейна. Лаэрт вежливо ответил, что готов самостоятельно решить проблему удушения Сената. Тем временем забастовка продолжалась. Приобретя лидера, олигофрены стали приносить убытки вместо прибыли.
- Сан Лаэрт Брейн! – вновь доложил слуга, вглядываясь в портьеру. На гостей Лемиса пахнуло жаром неясного происхождения. На пороге возник Лаэрт Брейн.
Джули Капула, вместе с отцом приглашенная к Лемису, с интересом взглянула на Брейна. Она ожидала увидеть безыскусного человечка с сутенерской улыбочкой, а увидела нечто необычное. Безукоризненно одетый сан со взглядом мудрого безумца, красивым лицом, ухоженными черными усами и небольшим шрамом на правой щеке притягивал и интриговал.
- Этот сан в изысканном костюме – лидер рабочих? – усмехнулся Лемис.
- Зачем так громко? Просто лидер, - ответствовал подошедший Брейн. – Сенатор, счастлив познакомиться. С вашей супругой я уже имел удовольствие. Мун Капула, вы очаровательнее ваших портретов! Сан Капула, рад нашей первой, но не последней встрече!
- Сир Капула, с вашего позволения, - мягко поправил наглеца Антоний.
- Пока без моего позволения, но это пока. Сан сенатор и сир сатрап, для начала я бы хотел обсудить и поспорить. А после можно наконец-то начать серьезный разговор.
- Не будем нарушать традиций, - согласился Капула. – Тем более, тем для серьезного разговора я не вижу. Итак, сан Брейн, вы хотите спокойствия или непокоя?
- В Тарихее все спокойно. Народ бастует, то есть отдыхает.
- Но это ненадолго, не так ли? – вмешался Лемис.
- Зависит от вас, сенатор, - любезно ответил Брейн. – Я поместил в их мозг маленького идола. Мозг олигофрена с идолом вместо мыслей и идей – страшное оружие.
- Страшное и для тех, кто поместил этого идола, - ответил Капула.
- И страшное для тех, кто этого идола создал. Поместить божка легко и просто, достаточно крючка в их немудреных извилинах. Эффективно и эффектно использовать идола – это искусство. Оцените его, сир и сан! И вы, мун Капула, - повернулся Брейн к Джули.
У разумного мужчины Лаэрт Брейн вызывал смесь отвращения и практического интереса. Но молодая Капула увидела романтический ореол над заблудшей душой. Глаза Брейна вдохновенно пылали, лицо дышало мужеством, фигура – скрытой силой, а речи выдавали в нем человека неглупого. Сущность Лаэрта Брейна за этим плотным покровом не просматривалась. К счастью, только для молодых девушек. Мун Капула чуть зарделась, но пошла в лобовую атаку.
- Смените ваши крючки на гарпун, сан Брейн, - с подчеркнутой холодностью сказала она. – Наше общество – это не те мелкие рыбешки, с которыми вы привыкли иметь дело. Здесь вы уловом не поживитесь.
Брейн последовал совету, верно усмотрев в нем скрытый призыв. Он засыпал Капулу цитатами из пьесы Бэкона «Тибальт и Розамунда», дошел до «Приама и Елены», привел примеры из Гермия и Никомаха, показал себя знатоком малоизвестного философа Платона и начал уверять, что Диоген Лаэртский – его дальний предок и духовный родственник.
- Простите, а как рабочие Тарихеи оценивают ваши симпатии к учению киников? – прервал поток псевдоинтеллектуальщины Лемис.
- Мухи не заметят стрельбы из пулемета, - ответил Лаэрт. – Я привык соотносить цели и оружие.
- Я оценил вас, - вдумчиво сказал Капула. – Вы политик лишь для олигофренов. Ваше краснобайство и двуходовые интриги неуместны в Сенате.
- Олигофрены тоже люди, - возразил Брейн. – Я ведь собираюсь выдвигаться именно в сенаторы Тарихеи, а не Веронии! Я могу повернуть энергию рабочих не на борьбу, а на труд!
- Неквалифицированный труд – предел вашей власти, Брейн, - сурово произнес Лемис.
- Не смешивайте интеллект и техническую мысль, сенатор. Это две абсолютно параллельные реки. Их течение независимо.
- Существо, воспринимающее вас всерьез, не сможет обращаться с техникой, - с презрением бросил Лемис. – Даже искусственно выращенный имбецил не может быть развит технически и математически, если он убог интеллектуально.
- А если я покажу вам многомиллиардную расу подобных существ? – вкрадчиво спросил Брейн.
- Вот тогда можете избираться в Сенат! – хохотнул Лемис.
- Слово сана? – криво улыбнулся Брейн.
- Не клянитесь, Лемис! – нахмурился Капула и вгляделся в глаза Лаэрта. – Сан Брейн, вы не дурак и не сумасшедший. Вы сложнее, чем кажетесь. Обычно бывает наоборот…
- Многомиллиардная раса, верящая Брейну? – развеселился Лемис. – Прекратите, Антоний, нелепые суеверия – не ваше поле битвы. Слово истинного сана, Брейн!
Джули отошла от представителей власти и властолюбца, заключающих нелепое пари. Она почувствовала смутную тревогу. В Лаэрте было что-то опасное, бессмысленное, красивое и раненное. Что-то темно-багровое, но неилмезийское. Мун Капула вышла на балкон. Изящная и удобная Верония расслабляла глаз и подстегивала мысль.
«Авантюрист. Нарочито нахален. Напоказ эрудирован. Экспрессивно фальшив, с иронией играет собственной фальшью. Оскорблен давно. Кем, когда, зачем? Мстит. Место сенатора – оружие. Дно – тройное. Нанят? Человек Сената? Прошлого нет. Что-то в запасе – есть, несомненно. Был серьезен только в момент заключения бессмысленного пари».
- Нет, я не был серьезен ни секунды, - раздался глубокий голос Брейна. – Лемис и ваш батюшка слишком величавы и степенны для серьезных игр.
- Я говорила вслух? - удивилась Джули.
- Любая ваша мысль превращается в отблеск ваших прекрасных глаз, - Лаэрт высказал высокопарную фразу просто и ненапыщенно. Его голос был разительно непохож на тот, которым он беседовал с сенатором и сатрапом.
- А в ваших не отблеск, а огонь, - тихо произнесла Капула. – Особенно в правом. Где тот костер, отражающийся в вашем глазу?
- Далеко во времени и в пространстве, - ответил Брейн.
- Вы оттуда?
- Я там умер и вторично родился, - сказал Лаэрт и щелкнул пальцами. Ничего не произошло.
- Простите, дурная привычка, - извинился он.
- У вас их слишком много, - охладела Джули. – Вы ведь из-за них явились сюда?
- Вы чрезмерно проницательны, мун Капула, - улыбнулся Брейн.
- Вам не стыдно манипулировать больными?
- Лучше командовать болезнью, чем заражаться ей.
- Может быть, просто держаться подальше от болезни?
- Я пытался, не получилось. К тому же, если бы смог, то заскучал. Владеть душами больных веселее, чем собой.
- Вы аморальны, - медленно, взвешивая каждый слог, произнесла Капула.
- Да, - согласился Брейн и попытался впиться в губы Джули. Капула спокойно и умело уклонилась.
- А я нет, - улыбнулась она, почувствовав прилив сил. – Прощайте, Брейн.
Джули зашагала навстречу солнечному лучу, пробивающемуся из-под тяжелой портьеры.
- До свидания, мун Капула, - улыбнулся Лаэрт Брейн. Он поднес к лицу свой перстень с гравировкой «Omnia transeunt et id qouque», повернул его и растворился в воздухе.