Павел Н. Лаптев
Образ
рассказ
Весна в этом году выдалась ранняя, но вот тёплые мартовские деньки пролетели, а апрель затянуло тучами. Пётр ослабевшими руками еле отпер замок в гараже, открыл дверь, зашёл, и включил свет. Глянул на своё отражение в запылённом зеркале. Похудел-то как за эти недели, даже куртка велика стала. Пётр провёл рукой по зеркалу, оставив след от пальцев. Так мы жизнь свою запыляем, как это изображение в зеркале. Дела ненужные, слова пустые, как пыль, пшик, и нет их. А изображение, образ, «я» остаётся. Пётр посидел немного на старом пахнувшем плесенью диване. Вот она, думал он, жизнь человеческая. Копим всякую рухлядь, это, как говорят, материальное, складываем, а зачем? С собой после жизни ничего не возьмём. Ничего. Раньше был здоровым и не думалось так не о чём. А тут — материальное, пыль, образ... Пётр медленно начал разбирать полки, бросать в мусорный мешок детали и провода. Из-за слабости и боли в животе часто отдыхал на диване.
Он и стопку старых книг, лежащих плашмя на полке скинул на пол. Отсырели даже, в гараж притащили кода-то, потому как выкинуть жалко. В мире миллионы книг учат, как жить, а счастья настоящего на земле нет. Есть комфорт, богатства, а счастья нет.
Пётр сел на диван, согнулся и в мешок книги начал одну за другой бросать. Последнюю открыл, пролистал, сборник стихов разных авторов. На одном остановился:
Я искал вездесущего Бога,
Не узнать мне о Нём из газет.
Я ушёл от родного порога,
При апрельской неспешной грозе.
Я искал Его и в урагане,
В сильном ветре, в огромной волне.
Может быть Он в огне, на вулкане,
Или в небе покажется мне.
По земле исходил километры,
Потерял я свой сон и покой.
Он пришёл в дуновении ветра,
Шелестящем мне тихо листвой...
Дверь гаража открылась, была не заперта. Зашли два мужика неопрятного вида. Пётр книгу положил в мешок.
— Здорова! — сказал один. — Слышь, зёма, выручи на фанфурик.
— Как? — не понял Пётр.
— На боярышник. Выпить бы.
У Петра были деньги в кармане джинсов, но он не хотел давать.
— Нет у меня, — сообщил мужикам.
— Да, блин, ты чо, двадцатник всего, — сказал второй.
— Идите, нету, — повторил Пётр.
Мужики осмотрелись, первый подошёл к Петру и ударил по лицу. И второй подбежал тоже, попал кулаком по груди. Пётр упал и потерял сознание. Когда очнулся, уже наступил вечер, свет горел, дверь была открыта. Он ощупал карманы, кошелёк был на месте. Встал, осмотрелся и обнаружил, что пропал мешок с хламом и книгами и ещё много чего из гаража. Но, главное, он увидел на полу алюминиевый кулон, иконку нагрудную на верёвочке с изображением Богородицы. Пётр вспомнил, что давным-давно она потерялась.
Домой он не пошёл, не хотелось. И там никого, и здесь тоже. Один. Это отец говорил, живёшь с людьми, а умирать один будешь. Так он пролежал на диване с иконкой в руке, даже не смог заснуть. От боли, от озноба, от мыслей… Отец говорил ещё, что как хочешь, чтоб с тобой поступали люди, так и ты поступай. А эти мужики, дурные...
Под утро пошёл дождь, и под мерный шум его, под стук капель с крыши он, почему-то надев на шею иконку, ненадолго заснул.
Утром проснувшись, Пётр решил пойти в ближайший от гаража храм. Он знал из газет, что в Иверском выксунском женском монастыре в большом Троицком храме восстановлен придел. Решил пойти, чтобы узнать название иконки. Или просто от тоски. Идти было тяжело, но Пётр за час прошагал по лужам из микрорайона по улице Краснофлотской в район монастыря. Как давно он не был здесь, как всё преобразилось! Выросла в пять ярусов колокольня с часами, а рядом храм с голубыми куполами и золотыми звёздами. Сквер с памятником преподобному Варнаве Гефсиманскому и с мозаичным панном с видом монастыря, какой он был до разрушения. Но главное, люди. Таких лиц, радостных, светлых в городе не увидишь.
Пётр повернул налево и дошёл до храма в строительных лесах, на мраморной доске которого было выбито «Троицкий Собор во имя Живоначальной Троицы построен в 1909 г., в 1927 г. взорван…» Возле храма были несколько рабочих. Чёрная кованая дверь была заперта. И надпись, что богослужения совершаются в Успенском храме. Наверно, вон в том, храме справа, с голубыми куполами, подумал он. Там и людей рядом много. Пётр сел на лавочку возле деревянного креста, отдохнуть. Он посмотрел на наручные часы: 12:12. И тут же часы на колокольне прозвенели. Опять… Не может быть... Эти одинаковые цифры, они начали преследовать последнее время. Как не посмотришь сколько время, так восемь-восемь, девять-девять, как будто кто-то невидимый что-то хочет сообщить... Не может быть... Жил вот так, как все и, на тебе, заболело в животе, онкология. Кто-то пьянствует неделями, курит, как паровоз, и живёт до глубокой старости. А тут обычная жизнь, в спортзал даже ходил. Ну, пиво бывало, ну, с женой ссорился-развёлся, так что уж, злостный грешник что-ли?
Пётр поднялся, было, идти, но дверь чёрная отворилась и вышла красивая девушка в чёрном одеянии, в очках, монахиня.
— С праздником! — сказала,— Вы не поможете, молодой человек?
Ничего себе, молодой, сороковник. Пётр усмехнулся.
— Да не, я больной, — кашлянул.
— А тут всего ничего, два ведра, — позвала девушка.
Пётр покачал головой, поморщился и медленно пошёл.
— А какой праздник? — спросил.
— Пасха ж! Вы что? Христос Воскресе! — радостно произнесла монахиня. — Пасхальная неделя... Ой, а у Вас синяк, в Пасху-то...
— Бывает, — сказал Пётр и, добавил, как принято: — Воистину Воскресе.
Они прошли в храм, людей не было.
— Здесь пока ремонт, — сообщила монахиня. — Вот вода в вёдрах, её надо вылить в канализационный колодец, увидите, такой квадратный с крышкой. Ага?
Пётр в маленьком помещении под лестницей взял вёдра и понёс на улицу, вылил в колодец, сел отдохнуть на лавочку. И упал назад.
— Господи, что с вами, — подбежала эта молодая монахиня, помогла подняться, усадила.
— Простите, я ж говорю, болен. Рак у меня.
Девушка покачала головой.
— Меня просите, я как-то… Но Вы правильно сделали, что пришли, надо исповедоваться, причаститься и…
Пётр закашлял.
— Да я пришёл-то чего, узнать название вот этой иконки, может знаете, — снял с шеи образок, отдал девушке. — Это было в году, восемьдесят восьмом. Я был учеником в профтехучилище третьем, ПТУ, на электрика учился. Сейчас духовное училище?
— Да, я знаю, — подтвердила монахиня.
— Да, и нас попросили перенести этот... столик такой…
— Аналой?
— Аналой, наверно, в молитвенный дом здесь, в Выксе. Перевезти на грузовой машине училища, то есть. Несколько ребят с урока отправили подсобить. И тогда одна старушка мне подарила иконку. Ну, дала и дала, зачем она мне молодому, здоровому, бодибилдингом занимающемуся. Неверующему, конечно. Я её бросил куда-то в гараже и забыл о ней. А тут вот с этой болезнью... Стал в гараже разбирать, думаю, умирать скоро, старый мусор вынести надо. И нашёл эту иконку.
Монахиня отдала Петру иконку.
— Она дешёвая, но я не понимаю в живописи, — сказал Пётр. — Как она называется?
— Живописи? Это образ Иверской Божией матери. А чем икона отличается от любой картины, знаете? — спросила монахиня. — Бесстрастностью. Изображённые на ней святые не танцуют, не смеются.
— А плач? — предложил Пётр.
— Это сокрушение о греховности. Там нет страстей, вечеринок. Бог бесстрастен и неизменен. Уподобится ему, прикоснуться к его блаженству можно лишь через Христа Спасителя. Только через Сына Божия.
Прилетели несколько голубей, начали ходить и ворковать подле них. Пётр надел иконку на шею, покопался в карманах куртки, горстку семечек достал и бросил голубям.
— Хочешь жить, за любую соломинку схватишь. И я вот надел иконку на шею на старости лет, будучи неверующим, — усмехнулся он.
— Обрёл, значит. Не случайно, наверно, — предположила монахиня. — У Бога не бывает случайного.
Пётр опять усмехнулся, ещё бросил голубям несколько семечек.
— А зачем она, иконы зачем? — выпытывал он.
— Молодой человек, — опять она так его назвала. — Почитая образ, мы поклоняемся первообразу. Вот Божия Матерь у нас одна, а образов много.
— Логично, — сказал Пётр и закашлял.
Голуби вспорхнули и улетели. Монахиня подала Петру свой платок с вышитым в углу восьмиконечным крестиком:
— Возьмите.
— Спасибо, — поблагодарил Пётр, вытер лицо.
— Оставьте себе, — подарила платок девушка.
— Спасибо. Вы такая молодая, красивая... — сказал Пётр. — Я думал, только бабушки в монахини идут или у кого проблемы какие.
— Никаких, — серьёзно сказала монахиня. — Просто я невеста Христова, выбрала этот путь и всё.
— Это счастье? — спросил Пётр.
Девушка улыбнулась и кивнула.
— Это мой путь к Богу, — сказала.
На несколько мгновений солнце выглянуло из-за туч. Спряталось, снова выглянуло.
— А тяжело здесь? — спросил Пётр.
Девушка пожала плечами, улыбнулась.
— С Помощью Божией всё ладно, — ответила.
— А я не знаю ничего, не понимаю, — сказал Пётр.
— Для всего нужно время, — заметила монахиня.
— Какое уж тут время, — усмехнулся Пётр.
Часы на колокольне прозвенели. И ещё.
— Какое уж... — повторил Пётр.
— Сходите в Успенских храм, служба закончилась, но… Там очень красиво, росписи на стенах, Вам понравится. И большая икона Иверская там слева от иконостаса. Как на вашей иконке. И... если можете, подайте нуждающимся, только тихонько, тайно, чтобы никто не видел. А Господь увидит, — улыбнулась монахиня.
Пётр тоже улыбнулся, на небо взор свой направил, но прищурился, глаза опустил.
Солнце скрылось за тучи, и ветер, лёгкий, ласковый подул. Пётр голову свою погладил, будто прежние волосы разгладил.
— Спаси, Господи, за помощь, я вёдра снесу, — поблагодарила девушка и быстро скрылась за чёрной дверью.
Пётр зашёл в Успенский храм, втянул носом благоуханный воздух, осмотрелся. Несколько человек молились. Он купил свечку и подошёл к иконе в золочёном окладе, увешанной многочисленными золотыми украшениями и неумело перекрестился. Он зажёг от лампадки свечку и поставил на подсвечник. Но она вырвалась, упала на пол. И погасла. Он поднял, снова зажёг от другой свечи и долго устанавливал, что горячий воск капал на руку. И установил. Постоял и попросил шёпотом об исцелении. И поцеловал оклад. И долго стоял так, как не перед висевшей на стене иконой, а как перед настоящей живой Девой с младенцем Иисусом. Смотрел в глаза, почему-то веря, что и они знают всю его жизнь, плохую или неплохую, обычную жизнь. И словно ждали его в этот день.
Рядом с иконой сидела пожилая монахиня в одеянии с капюшоном, на котором были белые кресты.
— А почему Иверская? — спросил её Пётр.
Монахиня сказала:
— Из Иверского монастыря на Афоне. В 9 веке-ти она... — хотела рассказать историю образа, но Пётр прервал:
— А эти украшения...
— Это люди отдали свои кольца и серьги с просьбой какой или с благодарностью, — ответила хриплым голосом женщина.
Пётр снял с шеи свою иконку, протянул монахине:
— Повесьте, пожалуйста.
— Ой, у меня ключа нет сейчас, — махнула рукой монахиня. — А ты приходи завтра, понял? На архиерейскую службу-ти, епископ нашей епархии Варнава будет служить литургию.
Слова-то какие новые, Пётр пожал плечами, спрятал иконку назад. Собрался уходить, но снова обратился к женщине.
— А заповеди можно все исполнить? — почему-то спросил он.
Пожилая монахиня улыбнулась.
— Заповеди-ти? Это норма, — хрипло и протяжно сказала она. — Это жизнь обычного человека, не героя. Бог создал человека свободным по образу Своему и Подобию. Образ в нас, а подобие мы заслуживаем, заповеди исполняя. И происходит наше обожение. Понял? Возлюби Бога и возлюби ближнего, как самого себя. Бог Един по Существу, но троичен в Лицах. В единстве любви. Бог есть Любовь. А Любовь есть жертва...
Пётр достал кошелёк и тихонько раздал все деньги старушкам, что-то в ящик «на восстановление монастыря» опустил.
И пошёл из храма. Солнце, прежде спрятанное за тучи, ослепило глаза. Он закрыл их руками, несколько мгновений постоял так, потом открыл и увидел на крыльце маленькую девочку, лет пяти. В цветном платочке, в потрёпанной, местами рваной курточке и ободранных туфельках. Девочка вытягивала ладошку и молчала, но выражением своего лица просила. Ладошка была без нескольких пальчиков, другой ручкой она поддерживала её. В этот миг что-то произошло в душе Петра, как-будто внутри его зажёгся огонь и тепло и в груди, и в животе стало. И для него и он, и мир весь вокруг вдруг стал этой девочкой, она заполнила всё, всё его естество, все мысли, желания. И вся наука, технологии, смартфоны, социальные сети стали такими ненужными, мелкими по сравнению с этой девочкой. Пётр сел пред ней на колени и заплакал.
— Я всё раздал, все деньги отдал... — всхлипывал он.
А она, такая маленькая, кроткая, погладила его по лысой голове и ручкой без пальцев утёрла его глаза. И сказала тоненьким голосом:
— Пусть.
Пётр встал, снял с шеи образок и отдал девочке. Она обрадовалась, поцеловала его и спрятала в карман.
— Ты где живёшь? — спросил он.
Девочка посмотрела карими глазками, помотала головой и сказала:
— Родители пьют, бросили нас. Мы здесь...
— Будешь здесь завтра? — спросил Пётр.
Девочка кивнула.
— Я приду тогда, к тебе приду. Тебя как зовут?
А она не ответила, побежала в храм.
Здесь же Пётр услышал разговор человека в костюме с галстуком и немолодого священника.
— Если Бог добр, почему же войны на земле? — спрашивал человек.
Священник отвечал:
— Православие учит, что человек сам делает себе плохо и сам наказывает. Представь, что есть закон всемирного тяготения. Ты о нём знаешь и принимаешь его, иначе жизнь твоя была другой или её вообще не было. И, зная это, ты лезешь на крышу дома и прыгаешь вниз и ломаешь ноги. Так и с духовными законами, данными Богом. Ты знаешь, что нельзя убивать, пьянствовать, красть, но нарушаешь. Таким образом, сам себя и наказываешь.
— А умирающие дети? Или невинные люди или калеки? — допытывал человек.
Священник молчал, гладил седую бороду, потом отвечал:
— После грехопадения прародителей изменилась природа их и на нас, потомков перешла. И мир изменился. Вот здесь-то и появляется ответ на Ваш вопрос, зачем Христос пришёл в мир, зачем спасение, зачем Церковь, где Божественное Откровение распространяется через Священное Предание и Священное Писание. Сын Божий как врач исцеляет. При содействии Святаго Духа в Таинствах. Потому, кто говорит, что у них Бог в душе и им не нужны храмы, глупцы...
Священник дал человеку в костюме крашеное красное яйцо со словами «Христос Воскресе», но тот тут же отдал его стоявшему рядом Петру. А Пётр ответил радостно:
— Воистину Воскресе!
Когда Пётр шёл домой, он ел это пасхальное яйцо и думал, что прикоснулся сегодня к огромному миру, красивому, доброму. Даже и уходить отсюда не хотелось. Один день здесь стоил всех дней прожитых. Найти Бога, быть с Ним, вот где счастье истинное. Пётр захотел больше узнать о Православии. Но, хватит ли времени, хватит ли...
Вечером дома Пётр заметил, что боль в животе поутихла, впервые за долгие дни. Температуру измерил, в норме оказалась. Он положил рядом с кроватью на столике платок монахини, и достал из книжного шкафа бабушкину Библию. Посмотрел на часы: 00:00.
— Чудеса, — прошептал и усмехнулся. — А, может, и нет его, уже, рака. Хотелось бы верить, как хотелось бы верить...
Пётр открыл книгу, прошелестел пожелтевшими страницами, будто листьями на ветру. И вот остановился на одной странице. Сначала пробежал глазами удивительные поэтичные строки, а потом шёпотом, и вот уже громко прочитал:
— Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине: Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит... Любовь никогда не перестает...
конец