Языки даются не всем, в основном - крепким памятью зубрилам и детям особо важного персонала консульств и посольств. Мне тоже нечем было похвастаться, не сильно блистая языкознанием, после сельско-школьного французского и двухлетнего армейского шапито. Иным часом, пересдача зачетов становилась непреодолимой преградой, из-за невидимой конспирации против неугодных системе подкупа и взяток, которая бесперемежно, почему-то, успешно существовала. Во благо зачета по латыни, я простился с любимым диском Pink Floyd, "Wish You Were Here" и популярным тогда романом Артура Хейли, "Аэропорт". А ведь это еще по-божески, учитывая аппетиты некоторых гурманов повального дефицита! Наряду с этим произволом были и признаки того, что меня взяли на мушку знакомые или деловые партнеры родственников моей, полузамужней, жены. Многие из них работали в различных должностях института, занимаясь нелегким онанизмом и слегка опасным бизнесом развода "кроликов". Одна такая крольчиха, попав на оральный секс за оценку с циничным препом, бросилась в межлестничный пролет, сломав о перила позвоночник, другая недоласканная зайка - отравилась. И эти развратные, похотливые нелюди запрещали мне ковыряться в носу!
Целый месяц второго года обучения я ночевал в общаге у однокашников. По чей-то иезуитской подсказке комендант, мой бывший приятель, вдруг заявил, что "отныне в его “Меридиане” мне ловить мышей запрещается". Иди, мол, к жене! “Я бы пошел, - говорю, - но меня и там обижают!”, - отмерив иуде пару хорших затрещин. Не дожидаясь канарейки, ретировался на автовокзал. Что дальше делать, куда податься?.. На недолгое время приютили друзья в их, родителями снятой, частной квартире. Подслеповатая хозяйка едва различала нас, я откликался на одно из знакомых ей имен и покуда она “видела” всего троих квартирантов, не донимала парней вопросами. Стипендии, вследствии провальной летней сессии, в наличии не было; несообразно уходя из родительского дома, я ничего, окромя зубной щетки, не взял. И, потому как голод не тетка, устроился учеником плотника (на аж полставки!) в СУ-86. Первые 20 рублей аванса за две недели работы я потратил, угощая друзей щиплящим нёбо квасом, холодным пивом и семками, вторых 28 - едва хватило на не умереть. Иногда брат привозил мамины капустные драники, творожные плацинды и всякие домашние вкусняшки, а я, с чугунным сознанием собственного достоинства, отказывался их принимать, притворяясь, что не голоден.
Те же потусторонние силы, что выперли меня из общежития, начали чинить неприятности приютившим меня товарищам. Созвали комсомольские собрания в моей и Татьяниной группе. Обсудили мое неправильное поведение. Угрожали отчислением из института ярым отступникам от коммунистической морали а также всем сочувствующим или потворствующим мне коллегам. Странно, на моей стороне предстала сама дочь сопричастной деканши и начисто отсутствовали те, которых я изначала считал друзьями. Вразрез ожиданиям, эти необдуманные действия моих супротивников возымели обратный эффект - меня большинством голосов избрали комсоргом факультета и даже (!) отправили на республиканский слет краснопёрых активистов в столицу, где я два дня тусовался вместе с наследницей другого сумасбродного декана, филологического фака, Валерия С. К "жене" я не вернулся, продолжая ее игнорировать и тогда в бой с моей непокорностью вовлекли моих родителей. Видя горькие слезы отца, мне стало больно в сердце и гадко на душе, все же, имея упрямый характер, не сломался и не покорился чужой напористости, рассказав ему всю причину злосчастной женитьбы, в том числе и о Любе. Честный, всегда добрый со мной предок поддержал мой выбор, хоть и не во всем: он был против моей связи с "сектанткой", слепо веря Партии, Ленину и всей тогдашней антирелигиозной пропаганде – было поздно его переубеждать... От приверженных друзей я тоже не отрёкся, но, не желая им зла, ушел на временный постой к… бывшим Таниным подружкам.
Моя любимая не была в теме этих кипящих ненавистью страстей. Я тактично уводил ее от блеяния ведомой бесами отары овец, создающее искаженное общественное мнение, раз за разом встречаясь с ней как можно дальше от нашей альма-матер. Не исключено, что и у нее были маленькие тайны в которые я не был посвящен. То ли боясь подставить меня, то ли себе навредить, ни о личных делах, ни о своей вере она ни слова при мне не проронила. Лишь насчет продолжения своего образования сказала, что переводится на заочное отделение, а на первое время рада, что мама ей не запрещает нам встречаться и уже приедет ко мне при каждой счастливой возможности…
Однажды, мы навестили их дальнюю родственницу, та явственно косоглазила и очень надеялась на предстоящую эстетическую операцию в новой офтальмологической клинике. Свежезамужняя христианка угостила нас сдобной выпечкой и крепким чаем. Согрелись, посмеялись над шкодливым сибирским котом и ушли к другим крещеным братьям и сестрам. Через некоторое время, я не узнал ту гостеприимную хозяйку, счастливые глаза молодки были в абсолютной норме человеческого благолепия.
В Любином окружении завсегда были спокойные, толерантные люди. Строгие рамки их образцового поведения не ощущались, но они не злословили, не пили, не курили и не обсуждали вслух чужие недостатки, рядом с ними я был просто неотесанным папуасом. "Может это приманка для ловли неофитов?" - неоднократно думал я, да никаких попыток вовлечь меня в свою веру никем никогда не предпринимались. Ко мне не лезли с откровениями и не задавали наводящие на неудобные ответы вопросы. Люба тоже избегала говорить со мной на религиозные темы, вне сомнения видя, что я интересуюсь историей монотеизма, философией христианской веры и противоречиями Библии, единственно, как-то, в ушко прошептала:
- Не хочу с тобой спорить, я тебя во сне своем увидела ершистым и таким пришелся по нраву, всему свое время, если ты когда-нибудь разгадаешь сердцем Бога, сам кинешься Ему навстречу.
http://www.proza.ru/2016/10/15/48