Отчим моей мамы – Виктор Николаевич Платонов – всю жизнь считал себя везучим. Родился и жил в Питере, после школы пошёл учеником слесаря на Кировский завод, потом в 1940-м по призыву партии «Комсомольцы – на самолёт!» попал в лётное училище. На лётчиков тогда смотрели, как на богов. Девушки их любили. К тому же Виктор обладал эффектной внешностью и завидным ростом. Ещё в училище успел жениться, а когда у него родился сын, загулял на неделю, ввязался драку с курсантами-моряками и чуть было не попал под суд. Но тут началась война, и вместо тюрьмы Виктора отправили на фронт. Прошёл он её от первого до последнего дня, а завершил в Берлине исполняющим обязанности командира полка истребительной авиации. Еще совсем маленьким, я на даче сложил его ордена в пластмассовое ведёрко, попробовал поднять, так у ведёрка ручка оторвалась…
Везло Виктору, конечно, фантастически. Начать с того, что из всего его выпуска лётной школы, к концу войны в живых остался он один. Четыре раза его сбивали, два раза над территорией врага, но всё кончалось для него благополучно. Однажды он посадил самолёт, который представлял собой пылающий факел, но до того, как машина взорвалась, его успели вытащить практически без ожогов.
В 1943 году Виктор приехал в Москву: в Кремле ему вручали орден. После торжественного банкета орденоносцы решили добавить и отправились в магазин за водкой. Там Виктор увидел красивую продавщицу Катю. У Кати к тому времени было трое детей от мужа, который погиб в танковой операции под Ельней. У Виктора – жена с ребёнком в эвакуации. Я не знаю деталей произошедшего, но к концу войны Катя и Виктор поженились.
Полк Виктора с октября 1945-го стоял под Москвой, семья жила в казённой квартире, подполковник Платонов ждал очередного воинского звания и повышения по службе. На должность комполка претендовал и другой человек – друг Василия Сталина. Но назначили все-таки Виктора. Назначение праздновали прямо на аэродроме. Дед пил, пел, плясал, заочно обзывал Васю Сталина мудаком, а потом решил продемонстрировать боевым товарищам своё лётное мастерство. В почти бессознательном состоянии он залез в Як (кто ж командира полка остановит?) и начал крутить всякие бочки и петли Нестерова. Приземлившись же, прямо в кабине вырубился спать. Коллеги – сами уже никакущие – притащили его домой прямо, как он был – в шлеме и в парашюте. Катя раздела мужа, уложила в постель, а парашют убрала под кровать. Утром Виктору было не до разговоров – страшно болела голова, – и потому на вопрос, что делать с парашютом, он ответил нецензурно (то есть, объяснил, куда его следовало засунуть). Катя пожала плечами и к вечеру сшила из парашюта роскошную белую скатерть.
Через три дня деда арестовали. Офицер, не получивший должности комполка, написал на него донос. Мол, в пьяном виде Платонов подвергал риску военное имущество и личный состав, ругал партию и правительство, осуществил хищение соцсобственности в виде парашюта. На беду, дома у Виктора нашли купюру в 50 долларов, которую, предварительно подписав, ему на память подарил американский военный лётчик. Там же обнаружилась и злополучная скатерть. По совокупности – за антисоветскую деятельность, шпионаж и хищения – деду дали десять лет. Спасло его только заступничество друга - самого известного советского военного асса – Ивана Кожедуба. Тот написал письмо Сталину, и через год Виктора отпустили по амнистии в честь тридцатилетия революции.
Конечно, об армии и авиации больше нельзя было и мечтать, так что Виктор, снова по протекции друга, устроился в конструкторское бюро – делать деревянные макеты самолётов для продува в аэродинамической трубе. Когда у них с Катей родился сын, им дали две комнаты в коммуналке. И все было бы хорошо, кабы в 1955-м в ресторане дед не повстречал человека, который на него донёс. Пока не приехала милиция, Платонов успел сломать отставному полковнику руку и нос, разбить о доносчика стул и недопитую бутылку водки. За злостное хулиганство и нанесение телесных повреждений Виктору дали 5 лет. В тюрьме он стал столяром-краснодеревщиком, мастерил мебель для начальства, и через три года снова вышел. Друзья-однополчане его не бросили: по их ходатайству первую судимость с него сняли, каким-то образом они даже добились для него дачного участка в Покровке. На этих шести сотках Виктор своими руками построил дом.
А потом он угнал самолёт. Кукурузник с аэродрома сельскохозяйственной авиации. Просто чтоб полетать. Было это уже в конце шестидесятых. Не выдержал. Дали ему за это два года условно – теперь за него вступился генерал, которому он когда-то отреставрировал трофейную немецкую мебель.
Умирал дед в конце 80-х от рака лёгких, очень тяжело. Выяснилось потом, что вместо болеутоляющих медбрат колол ему дистиллированную воду, а наркотики сбывал налево. Накануне смерти деда как-то отпустило, боль ушла, лицо просветлело. Вот тогда он мне и сказал, улыбнувшись во все оставшиеся прокуренные зубы: «Сергунь, а как все-таки мне везло-то всю жизнь! Бога нету, а то бы я ему в ноги за это поклонился. Какой же я был везун!». И знаете что? Я ему позавидовал.