Полюби меня...
1
Детдомовская жизнь приучила Асю к сдержанности, и когда её новая знакомая, Катюшка, вместе с ней сдававшая документы в приёмную комиссию медучилища, занудила, что, дескать, она несчастливая, невезучая, что её обязательно «зарежут», а вот ей, Верке, «везуха»: она детдомовская, и зачисление ей гарантировано, то Вера только удивлённо посмотрела на Катюшку, пожала плечами и ничего не сказала. А и что можно было сказать? Да, мол, я счастливая, потому что детдомовская, а ты несчастная, потому что выросла с отцом и с матерью?
Женщина, принимавшая документы, повертев аттестат Катюши, посоветовала, стараясь быть вежливой:
- Навряд ли вам, девушка, надо поступать именно к нам: у вас в аттестате одни «тройки». Вам бы что-нибудь попроще.
Сдав документы, Катюшка не появлялась в училище до самого дня зачисления. Вера увидела её возле училищного крыльца с очень похожей на неё женщиной, они явно кого-то поджидали. Вера подошла, чтобы поздороваться, но женщина замахала на неё руками:
- Отойди, девочка, отойди в сторону, не мешай, не до тебя сейчас!
- Да я только поздороваться, - растерянно возразила Вера и отошла.
Катюшка на Верино появление не отреагировала никак. Из подъехавшей легковушки вышла женщина. Вера уже знала её, это была директор медучилища. Женщина направилась к крыльцу, и тут Катюшкина матушка встала на её пути.
- Фрида Борисовна, здравствуйте! Можно с вами поговорить хоть минуточку!
Лицо директорши передёрнула гримаса недовольства, но она остановилась. Чётко произнося каждое слово, с внушительной интонацией Фрида Борисовна сказала:
- Я уже дважды пыталась вам объяснить, что ваша девочка не может стать нашей студенткой: у неё нет базовых знаний, значит, она не приучена к ответственности, какой из неё медицинский работник?
- Ой, Фрида Борисовна, миленькая, дорогая, что же это за базовые знания для медика – какой-то там русский язык с литературой да математика? Ну хочет, мечтает она работать в медицине, Фрида Борисовна!
- Хочет – хочет! Да кто же ей мешает? Пусть идёт работать в поликлинику, в регистратуру… Или санитаркой, если уж её так сильно тянет…
Женщина округлила глаза:
- Да что вы такое говорите! Ну поймите вы меня как мать: я ведь добра своему ребёнку желаю, как и вы своим детям…
- Увы, - директорша скорбно поджала губы, - у меня нет детей…
- Ну вот, ну вот же, - обрадованно застрекотала мамаша, - поэтому вы и не понимаете меня! А знаете … Знаете, я ведь вам могу быть очень полезной: я очень хорошая портниха, одна из лучших в городе …
- А вот и прекрасно! Вы и дочери можете передать это своё мастерство!
- Ещё чего! Чтобы день и ночь горбатилась над швейной машинкой?
- А вы думаете, что медики не горбатятся? По-своему, конечно.
И тут Катюшкина матушка пустила в ход главный козырь:
- Да я вас, Фрида Борисовна, пока Катюшка будет учиться, обшивать стану бесплатно! Хоть каждую неделю по платью! Фрида Борисовна …
***
На организационном собрании Вера увидела среди новоиспечённых студентов Катюшку. Не сдержалась, выдала удивление:
- Катюша!
- Не Катюша, а Екатерина, - сухо поправила девушка.
- Ну ты даёшь! Значит, ты с сегодняшнего дня Екатерина?
- А то! Мы же студенты, серьёзные люди!
- Так тебя зачислили?!
- А ты что, глазам своим не веришь?
- Да верю, верю…
- Ну вот и верь! У тебя и имя подходящее – Вера…
Наставником группы будущих фельдшеров оказался совсем молодой врач – терапевт. Представляя его, Фрида Борисовна пошутила:
- Вот ваш куратор – Валерий Леонидович. Молодой и очень перспективный доктор. Холостой, но очень влюблённый… В медицину… Так что не мешайте ему излишним вниманием.
Девчонки переглянулись и засмеялись. В группе было всего четверо парней, все какие-то невидные, неинтересные: один заметно прихрамывал, другой был толстоват, а двое – донельзя прыщавыми. А главное, во всех четверых было ещё очень много детского – в голосе, в манере двигаться, одеваться… И все они, общаясь с девушками, очень смущались, а потому говорили нелепости. Так что сразу стало ясно: несмотря на предупреждение директрисы, предметом всеобщего обожания станет именно Валерий Леонидович. А парням останется только тянуться за ним, чтобы стать интереснее.
2
Колька Зайцев знал: если по-хорошему, то с Верой ему ничто не светит. Нечем её взять: ни росточком, ни умишком, ни манерами. И с физиономией природа напакостила: родители - алкоголики наделили парнишку не только расплывчатыми чертами, а ещё и заячьей губой, которую хирурги хоть и подштопали, но шрам-то остался, и довольно грубый. Пацанва частенько дразнила Кольку: "Заяц с заячьей губой!" Слышал Колька, что шрам можно как-то отшлифовать, да кто бы этим занимался! Мамаше с папашей было по барабану. Сам он пробовал разведать, где ему смогут помочь, но узнал только одно: процедура стоит денег. А деньги в семье на такую фигню, как заявил ему отец, не предусмотрены. У Зайцевых вообще многое считалось «фигнёй»: одежда и обувь, хорошее питание и воспитание, игрушки и книжки для детей. Да всего вдруг и не перечислишь. В списке наипервейших, непререкаемых ценностей лидировал алкоголь. При этом на сетования детей мать с отцом возмущались: не хуже других, дескать, живём. Кто эти другие, Колька и его сестрёнки знали хорошо, это были собутыльники родителей, такая же пьянь. На Колькином месте много о чём можно было сожалеть, но сильнее, неотвязнее всего была досада на собственную внешность.
А вот сеструхам Колькиным повезло: уж неведомо, каким таким образом Светланка с Танюхой уродились если не сказать красотками, то достаточно смазливыми, чтобы дворовые парни и даже взрослые мужики обращали на них свои похотливые взоры. И была девчонкам от этого изрядная польза: водились денежки и на помаду, и на новые колготки, и даже на кое-какие побрякушки. В пьяном угаре папаша, случалось, обзывал дочерей грязными словечками и отказывал им в отцовстве:
- Шлюха ваша мать, и вы тоже шлюхи подзаборные. Её натуру ухватили. Уж не знаю, с кем из своих хахалей она вас приспала, но нету в вас ни капелюшечки моей кровушки.
С отцом никто не спорил – ни мать, ни сёстры. Все знали, что, мало – мальски протрезвев, глава семейства станет униженно просить у них прощения и денег на опохмелку.
Всё семейство Зайцевых жило одним днём и, как говорится, не тужило. Похабщину и срамные делишки тут никто всерьёз не обсуждал и не осуждал. Путные люди обходили непутный клан стороной, стараясь не вступать с ним даже в незначительные контакты. Пропитание Зайцевы добывали кто как мог, но никто из них не работал. Колька, случалось, не без зависти говаривал сёстрам:
- Вам легче жить: у вас сейфы под юбками.
Намёк был прозрачней прозрачного, но сёстры не злились. Домой они своих кавалеров не водили, как и их мамаша, предпочитая открывать свои «сейфы» где-нибудь в укромном месте. «Бизнес» свой вели аккуратно, не беременели и на аборты не бегали. Колька вместе с такими же беспутными парнями приворовывал по гаражам и квартирам, подкарауливал на улицах пьяных дяденек – в общем, не морговал ничем. Самым нефартовым в семье был отец. От него, с не раз перебитым в пьяных потасовках носом, со слезящимися гнойными глазами, с манерой постоянно сморкаться себе и людям под ноги, шарахались даже бомжи. И приходилось папаше перебиваться «крохами» от своего далеко не щедрого семейства.
И надо же было так случиться, что пала Кольке на сердце не какая-нибудь девка – распустёха, а чистая и скромная Вера, которую он чуть ли не каждый день видел выходящей из автобуса на остановке «Медучилище». Зайцевы проживали в доме рядом с ней. Колька ни разу не подошёл к Вере, не заговорил и никаким другим образом не дал знать, что она ему очень нравится. Но Колька точно знал, уверовал в это накрепко: однажды всё равно наступит момент, когда его руки будут страстно мять Верино тело. Все его поганые думки сводились к вопросу о том, как это осуществить.
(Продолжение последует)