Космополит

- Слушай, а я ведь тебя знаю!
Они разговорились в вагоне поезда, идущего на юг. Студент приметил её еще на московском перроне.
- Да ладно... Я-то тебя вот только на перроне и засек. Ничего, думаю, надо познакомиться... А ты-то откуда знаешь, я вроде еще не знаменит...
- Думаешь, на обложке "Советского экрана" тебя увидела?
- Экрана, не экрана... Откуда ты меня знать можешь?
Дружелюбно подкалывать у них получалось сразу и легко. Вообще, с этой маленькой красавицей в рваных джинсах он чувствовал себя совершенно свободно. К четвертому курсу театрального он и с другими девушками в общении не испытывал затруднений, но здесь в первый же момент знакомства установилась какая-то особая связь. Как будто они были знакомы уже много лет.
- Нет, правда! Я видела тебя в музее Гоголя, вы там сцены из "Ревизора" показывали. Посмешил ты меня своим Осипом.
- Хочешь сказать, в музеях время проводишь?
- В этом - да. Я в нем работаю.
- Ничего себе?! Я там одних серьезных и немолодых увидел. А тебя-то как угораздило?
- Как, как... Завалила на факультете искусств в МГУ, теперь вот готовлюсь на следующий год. Чего тут необычного?
- Ну да. Извини. А сейчас куда едешь?
- В Курск, родителей проведать.
- Вот здорово! И я в Курск. Пригласили в эпизоде сняться, в сериале. Потом еще одно личное дело есть.
- Чего тебе, в Москве личных дел не хватает?
- Да нет! Это другое. Дед попросил наведаться на могилу его отца.
- А сериал про что?
- Сам точно не знаю. Это ведь не такая роль, что сценарий присылают. Что-то про цирк во время войны...
***
Они созвонились через два дня, и она сама вызвалась быть гидом.
По дороге он смешил девушку, изображая Газолина из "Зойкиной квартиры". При большом росте и довольно-таки массивной фигуре он умудрялся превращаться в маленького, сухонького китайца с характерной речью. Для правдоподобия он даже нацепил на оба уха по черной, круглой серьге.
У входа на кладбище они притихли.
- Другие тебя в клубы приглашают..., - по инерции попытался еще шутить артист.
Но она остановила и деловито распорядилась навести справки по месту нужного ему участка.
- Потом и к моему прадеду сходим, - сказала, не сомневаясь и не спрашивая его согласия.
Они долго искали, сверяясь с выданным планом, потом нашли заброшенный участок с памятником, на котором угадывалась надпись.
- Вот он, мой прадед, - произнес он, вглядевшись...
- А это мой, - сдавленным голосом выдавила она, глядя на соседнее надгробье.
Они застыли в совершенном недоумении от невероятного, мистического совпадения, с неожиданным волнением глядя друг на друга.
Откуда было знать этим ребятам, что их судьбы начали переплетаться еще четыре поколения назад...
***
Весна 1952, районный центр в далеком Заполярье. Жизнь на удаленном Севере отличается не только климатическими особенностями. Отношения между людьми в замкнутом пространстве, вдали от цивилизации формируются как более душевные и близкие. И даже сталинский режим с его поголовной подозрительностью и готовностью к доносительству не смог превратить часть людей в трусливое стадо.
В таких автономных районных центрах, где присутствовали все атрибуты администрации, люди объединялись по интересам, положению, по соседству или другим связующим факторам. Нередко секретарь райкома, прокурор, судья, начальник милиции, директор совхоза, представитель НКВД в маленьком поселке дружили семьями, вместе справляли праздники, лепили пельмени, выпивали, танцевали, дети дружили и влюблялись — жили как одной семьей.
Сажали тогда волнами, по разнарядке: сегодня, например крупных хозяйственников, через полгода — прокурорских. И вот энкеведешник получает разнарядку на своего друга. Что ему делать? На «большой земле», там все обезличено, а здесь же все на виду. Он конечно понимает, что друг никакой не враг народа, троцкист, вредитель или английский шпион. Он годами на глазах, про него все известно!
Как чекисту начинать распутывать очередной заговор? Взять помощников, долбить сапогами в дверь ночью, расстегнуть кобуру, объявить казенным голосом про арест по хрен знает какому подозрению? Потом учинить обыск в квартире, где сто раз бывал? Потом изгнать из квартиры домочадцев, в т.ч. и дочь «врага», которая вчера собиралась замуж за твоего сына? Потом выбивать нужные показания или дружески советовать без спецмер все на себя подписать? А попутно еще дать показания на третьего их общего друга? А самим «врагам» как?.. Вот где были непростые ситуации!
А если начнешь слабину проявлять, думать, сомневаться, жалеть, входить в положение, сомневаться, что сосед-приятель может быть шпионом и врагом, - сам моментально превратишься в изменника и хорошо доселе законспирированного врага. Быстро посадят, раскрутят, заставят признаться в чем угодно... Пришлют более старательную и шуструю замену. Можно конечно утверждать, что в НКВД-МГБ были одни мерзавцы, которые глазом не моргнут и вчерашнего друга начнут тут же пытать, а вчерашнюю невестку насиловать на глазах её арестованного отца. Что и говорить, заслужили эти товарищи такую "славу".
Но не все.
***
Борис приехал на Север с семьей. Жена устроилась учителем пения в местную среднюю школу, туда же поступила и дочь. Сын до школы еще не дорос. По плану поисков нефти и газа, в неизведанных районах предполагалось пробурить редкую сеть разведочных скважин. По координатам три из них, самые северные, попали на огромную территорию района. Районный центр и был выбран в качестве основной базы.
Новому назначению предшествовала целая история.
Однажды Бориса и еще нескольких фронтовиков-евреев пригласил Л.И.Брежнев – тогда большой партийный начальник в Молдавии. Он  сказал открытым текстом:
- ...ребята, надвигается какое-то темное дело против евреев. Я не смогу вас защитить. Пожалуйста, разъезжайтесь в необжитые районы, я каждому помогу с вызовом на новое место работы.
В начале 1951 Бориса, начальника изыскательской партии, вызвали в Москву. Уже понимая ситуацию, он поехал сразу со всей семьей. Деньги закончились перед Москвой. Дети остались на Киевском вокзале, где родители сдали в скупку брошь и  трофейные часы, в результате чего появилась длинная белая булка и докторская колбаса. Сами уехали в Министерство геологии СССР. К вечеру родители вернулись с новым назначением и даже авансом. С большим шиком, через центр на такси добрались до Казанского вокзала, по пути, к восторгу младшего увидев кремлевские звезды.
В райцентре через некоторое время заселились в двухэтажный, 12-ти квартирный дом местного начальства, потихоньку начали обживаться и знакомиться с соседями. Через неделю приветливый женский голос по рабочему телефону заставил Бориса вспомнить, что кремлевский хозяин - он и в дикой глуши хозяин:
- Борис Самойлович, - радостно прокричала трубка, - Вас приглашает начальник районного отдела МГБ подполковник Корнев.
- Когда нужно явиться? - Все хозяйственные заботы мгновенно испарились.
- Илья Владимирович просил передать, - в любое время после обеда. Мы тут недалеко, через два дома. Приходите, когда Вам удобно.
Созвучие с именем первого вождя и манера приглашения несколько успокоили Бориса, однако откладывать встречу никаких сил не было.
Войдя в кабинет, Борис увидел спину высокого, худого человека в штатском, стоящего у окна.
- Что же Вы, Борис Самойлович, не забегаете по-соседски? Мы ведь с Вами еще и в одном доме живем? - Человек обернулся и Борис сразу узнал его.
***
Тогда в 44-ом вызвал его майор «Смерша». В блиндаже майор находился один, и на приветствие по всей форме устало кивнул на стул. Был он высок, в очках с круглой оправой, редкие, белесые волосы гладко зачесаны назад.
— У тебя брат родной есть?
Борис прилип к стулу. В анкетах он брата не указывал, тот был арестован в 1937.
— Лазарь Самойлович Эвед, - продолжал без выражения майор. - Эвед означает раб. Он изменил фамилию, т.к. считал себя рабом революции. Он служил комиссаром в дивизии Котовского.
Борис не знал, что говорить.
Майор постукал папиросой по красивой черной коробке, прикурил от керосиновой лампы, потом неспешно развязал тесемки папки, сделанной из грубой коричневатой бумаги. Извлек старую газету, встал, подошел — и развернул ее. Перед Борисом лежала страница с фотографией, на которой за столом сидели трое военных, средний был очень похож на него. В нижнем правом углу фото было написано: «Кадры решают все».
— Узнаешь?
Еще бы Борис не узнал. Он так гордился это газетой, с раннего детства боготворил старшего брата, купил экземпляров десять. Но потом газету пришлось спрятать далеко на антресолях.
«Все», — подумал он. «Теперь штрафбат».
— Что-то ты не разговорчивый. Знаешь где он сейчас? — спросил майор за спиной.
— Чего говорить, Вы и сами все видите. А где он, правда не знаю.
— Он расстрелян 26 августа 1937.
Ужасно заныло в груди. Лазарь! Как же это? За что? Совсем мальчиком ушел в революцию. Стал настоящим красным командиром. Конечно, после ареста ничего нельзя было добиться и ничего они не узнали. Но все эти 7 лет была надежда, что где-то в лагерях, а может — и такое бывало — давно уже воюет где-нибудь…
— Послушай меня, лейтенант. Ты никому про это не болтай. У тебя другая фамилия, в анкетах ничего не указано. Понял ты меня?
И не дожидаясь ответа:
— Свободен.
***
Сцена эта пронеслась в голове за секунды. Корнев и не торопил. Он сел за свой стол, жестом пригласил Бориса, закурил все ту же "Герцеговину", заказал чаю, потом улыбнулся и произнес:
- Вижу узнал. Как нас судьба сводит! Я ведь и на фронте... - тут он осекся, - впрочем, не в этом дело. Я не просто так пригласил, коллектив у тебя своеобразный, люди всякие подобрались. Надо нам вместе плотнее работать, чтобы чего не вышло между твоими и местными. Ничего, что я на "ты"?
- Конечно ничего. Я и по званию ниже.
- Знаю, закончил старшим. - Подумал немного, - да и я не сильно прибавил.
- Так в вашем ведомстве звездочки другие.
- Тоже верно.
Осенью, когда уже в неофициальной обстановке прочно перешли на "ты", в дюралевой лодке посреди реки Борис спросил:
- А как ты, Илья, брата моего тогда вычислил?
- Меня с востока когда отозвали в центр, я сначала понервничал. - Он внимательно посмотрел на Бориса. - У нас неожиданные перемещения тоже ведь не всегда гладко проходят. Впрочем, тебе это знать необязательно. Так вот, потом очухался и решил своего брата поискать. И он у Котовского служил. Ну и нашел я его, потом эту газету с фото, он слева от Лазаря сидит. Потом на фронте по картотеке увидел твое лицо, сопоставил кое-что. О тебе справки навел, сошлось. Потом вижу, парень ты горячий, молодой, сболтнешь ненароком. Ну и решил уберечь тебя, чтобы даром не пропал. С кадрами и так не густо было, воевать ведь надо кому-то.
***
Быстро пролетела зима. В мае 52-го Борис со всей семьей решил поехать в отпуск, чтобы к разгару навигации вернуться и провести прием основного бурового оборудования. Как водится, устроили отвальную, хорошо погуляли, повеселились.
Этой весной и начались главные события.
Улучшив момент среди шума и песен, Илья спросил:
- Борь, а ты семью когда из отпуска вернуть хочешь?
- Ну как? Со мной приедут к средине июля.
- А ты бы не спешил. Чего им торопиться? Ты все равно дома бывать не будешь со своей навигацией. Они лучше пусть фруктов поедят, что им тут до сентября комаров кормить?
Подвыпивший Борис еще пытался подергаться, но Илья незаметно и крепко сжал его локоть, громко рассмеялся, попросил под аплодисменты и одобрительные выкрики Борину жену спеть на бис и почти не разжимая губ, тихо процедил:
- Ты, ****ь, со своими буровыми насосами совсем думать разучился. Космополит херов!
И Боря понял все.    
***
В отпуск решили ехать как и планировали: в сочинский санаторий "Металлург". Но после поехали не в Киев, к родственникам, а в Ташкент. Там еще с войны осела бывшая оперная певица, первая учительница Бориной жены по музыке. Она жила одна в маленьком домике с миниатюрным садом и с радостью и без лишних вопросов их приютила. Когда выяснилось, что им бы пожить немного, прямо помолодела и заявила, что соседям скажет - дальние родственники. С участковым и с работой в музыкальной школе все решит сама.
***
Вот уже месяц, до середины августа в райцентре ничего не происходило. Если не считать суматохи при разгрузке, вечных проблем с кранами, стаскиванием с барж тяжелого оборудования, превращением берега в непролазную густую жижу, которую трактора гнали впереди радиаторов, комаров, матов, бесконечных рейдов на катерах и моторных лодках по многочисленным точкам. Шла обычная буровицкая жизнь, когда в короткую навигацию надо все успеть и подготовиться к длинной зиме.
В одно неприветливое, уже осеннее, моросящее мелким и нудным дождем утро Борис возвращался на моторке домой. За пару километров до пристани он узнал в одиноком рыбаке в брезентовом плаще с капюшоном Илью.
- Запомни адрес в Омске и пароль. - Илья был не склонен разглагольствовать. - Этот человек может сделать любые документы. И не тяни, времени у тебя в обрез.
Он посмотрел на Бориса странным, жалеющим и одновременно подбадривающим взглядом, словно учитель на непутевого, но любимого ученика, в которого верит, и непривычно мягко добавил:
- Давай, старлей, греби. Счастливо тебе!   
Борис поехал на работу, много чего там решил, созвонился с областным начальством, наметили неотложные дела, раздал указания потом объявил, что хочет наконец выспаться, пришел домой, приготовил поесть, выпил стакан водки и заснул ранним вечером.
Проснулся в 4 утра отдохнувшим и сосредоточенным. Быстро собрал самое необходимое, сложил все в маленький фибровый чемоданчик и отправился на лихтер, который разгружался на пристани.
Попросил моторную лодку с матросом, чтобы добраться до протоки, где якобы спрятана лодка с запасом топлива, на которой 50 км проплывет до подбазы.
На рейде дрейфовал разгруженный танкер Омского речного пароходства, окруженный лодками рыбаков для обмена рыбы на водку.
- Давай причалим на минутку, с капитаном переговорить надо, - сквозь ветер и шум мотора прокричал Борис.
Подвалили, удерживая лодку под бортом.
- Эй, на судне! Капитана позови! - командным голосом приказал он.
- А ты кто такой, чтобы капитан к тебе выходил, - свесилась кудлатая башка.
- Ты меньше разговаривай, не твоего ума...
Появился капитан средних лет, оглядел лётную кожанку, потом самого Борю, помедлил. Потом сбросили веревочный трап.
- Постой немного, я скоро, - сказал Боря матросу и поднялся на палубу.
- Слушай, крайне надо в Омск. По другому мне отсюда не выбраться.
Капитан еще раз осмотрел просителя и задал всего один вопрос:
- Воевал?
- Все четыре года. Бомбил гадов.
- А я на Балтике... Ну оставайся, коли так. Сейчас снимемся.
- Чемоданчик мой подай! - крикнул Боря матросу на лодке, - смотри коньяк не побей. И возвращайся, сам доберусь.
Матрос понимающе кивнул, протянул чемоданчик, перебрался на корму и рванул обратно на лихтер.
Много позже вышел фильм "Холодное лето 53 года". Там есть такой эпизод: амнистированный герой с маленьким чемоданчиком, в габардиновом плаще идет по московскому бульвару. В поисках прикурить он из толпы выбирает встречного точно с таким же чемоданчиком и в таком же габардине. Прикуривает, и они молча расходятся. Габардин - понятно, киношное украшение, откуда бы у них габардины появились. Но суть эпизода пронзительно правдивая. Эти люди с одинаковыми судьбами в толпе безошибочно узнают друг друга, готовы помочь, но говорить им не о чем. За что, сколько дали, где сидел - какая разница? Все и так понятно, примерно у всех одинаково.
Так и с капитаном танкера. Лишних вопросов не задавалось, но неделю посидели они душевно. За эту неделю у Бориса была возможность основательно подумать и наметить план действий.
Проблема была не в том, чтобы незаметно смыться. Решить надо было: куда податься, где жить, кем работать? Жить по своим документам или под чужим именем? Как соединиться с семьей, при этом не поставить их перед опасностью? Как содержать семью?
Борис методично, основательно и системно рассуждал и пришел к таким выводам: документы надо поменять. Не зря знающий Илья про это сказал. Со своими тоже можно рискнуть, но тогда к политике приплюсуется еще и уголовка - материально-ответственное лицо все бросило на произвол разворовывания. А это усугубит политику еще и экономическим подрывом. Не исключено также, что и ориентировки где-то на новом месте всплывут. Значит, меняем.
Скрыться, раствориться лучше всего в большом городе, но там же и дотошнее участковые. Жить негде, прописки нет, с работой могут быть проблемы, зарплата мизерная. В Ташкент ехать совсем опасно. Так хоть семья относительно устроена и с ним, по крайней мере неглубоко копая, внешне для соседей мало связана.
Ехать, очевидно, придется на большие заработки и туда, где прописку не спрашивают. В передвижную строительную организацию  северной железной дороги, например. Ведомство МГБ, правда, но возможно как раз это и не так страшно.
А заработав денег, потом в Ташкенте можно заочно развод оформить, и появится у детей отчим, он же бывший папа.
***
В Омске, в каком-то сарае на краю города угрюмый здоровенный мужик с кистями в совковую лопату оценивающе, как портной на клиента, глянул на Борины черные и волнистые заросли и пророкотал:
- Для тебя есть два варианта: Семен Берман - снабженец, и Вазген Карапетян - маркшейдер.
- Сеня не пойдет, сильно не в моде нынче. А Вазгена можно переделать попроще?
- Можно. Дам Артура Карапетова, не так в глаза бросается. Но это будет дороже и подождать придется.
- Давай, - сказал Боря и на всю оставшуюся жизнь стал Артуром.


***
Как и было задумано, через Котлас добрался до СМП номер такой-то (Строительно-Монтажный Поезд) и довольно просто устроился на работу. Кадровик только спросил:
- А чего тебе в Армении не живется?
- Жена билять, - начал было Артур, но кадровик остановил.
- А, ну ясно, здесь многие по такому делу.
Папка с его личным делом встала на полку в ряд с другими. Может, кто и читал его потом, но лениво. Не было таких указаний, чтобы на этой стройке дотошность проявлять, специалистов и так не хватало.
На работе Артур быстро сошелся с коллегами - публикой весьма разношерстной, подслушал у старого зека-армянина, потом освоил совсем легкий акцент и зарплату стал получать даже больше, чем на месте начальника партии. Но зато и физически больше приходилось трудиться, целый день с теодолитом и двумя зеками-работягами прокладывая новые маршруты будущей железной дороги.
Начальник СМП, майор Дядько имел красную, вечно с похмелья опухшую рожу и жену в белых завитках, с борцовской, только жирной спиной, грубыми манерами и всем обликом, который в народе именовался "биксой". Она появилась где-то через полгода после приезда Артура.
Эта бикса его и разоблачила. Сначала она осторожно присматривалась к кудрявому кавказцу, потом проявилась в вагон-лавке. Бабы судачили вокруг продавщицы о том, что Артурчик не моется с мужиками в общей бане.
- Чего это он попрется в общую? Что ему, попариться негде?
Она так грозно уставилась на них, что бабы, опустив глаза, спешно попрыгали из вагона прямо в весенние лужи.
Потом через несколько дней она выследила Артура в перелеске и игриво заявила:
- Артур Арамович, Вас приглашают в баньку товарищ майор.
- Да я в общем-то и в вагоне неплохо приспособился.
- Вам попариться хорошо надо. С устатку. А то так и завоняться недолго. Я же говорю: начальник приглашает.
Пришлось согласиться. Да и чего теперь скрываться, упырь уже помер, докторов этих вроде отпустили...   В назначенное время он пришел с чистым бельем под мышкой к срубленной в отдалении баньке. Шнырь из зеков натопил хорошо, натаскал воды и заискивающе попросил:
- Так я пойду? Там все приготовлено.
Артур вошел в чистый предбанник. Внутри никого не было, вокруг тихо. Он подождал немного, разделся, быстро сполоснулся и полез в парилку.
На полу в тазу уже был запарен хвойный веник, и Артур с огромным удовольствием минут 15 парился. Потом выскочил, обдался ледяной водой, посидел немного и снова вернулся в парилку.
После третьего раза он окончательно расслабился и начал мыться.  Намылил голову и слепо потянулся к тазу с водой. Но таза не нащупал, зато сзади к нему прижались и уверенно, двумя руками взялись за достоинство. Он возбудился мгновенно и услышал:
- А я Вам Жигулевского принесла... Ого! Ничего себе! Да тут целый Артурище!  На-ка, водичкой глаза промой.
Он продрал глаза, развернулся и увидел незабываемую картину. Она стояла перед ним в угадывающейся готовности опуститься на колени, в одних байковых голубых рейтузах почти до колен, огромные, белые титьки лежали на животе Будды, и взгляд ее был нацелен ниже его пупа:
- Да ты обрезанный!!!
Этот непроизвольный возглас, включающий одновременно неожиданность открытия, удивление, отвращение и восхищение, привел его в чувство. Пока она осознавала увиденное, стоя в нелепой позе посреди лавок, он быстро окатился, очень шустро натянул кое-что из одежды и ринулся прочь под совсем уже обреченный вскрик "Ты куда, жид???". Вторую ожидаемую фразу "Вернись, я все прощу!" он уже не услышал.
Что она там наговорила своему алкашу, как преподнесла чрезвычайную информацию - неизвестно, только Артура в эту же ночь арестовали. Он просидел в местном изоляторе дней двадцать без всяких допросов. С пониманием отнесся к такому явлению, поскольку очень трудно было сформулировать хотя бы зачатки обвинения. Неизвестно, сколько бы это продолжалось и смягчилось бы обиженное сердце Дульсинеи, но спасла его подготовка к амнистии.
Комиссия в лице полковника, получившего удар по печени от пьянки у майора накануне, обласканного вниманием тонких чувств майоровой жены и имеющего отвратительное утреннее настроение, изучение дел начала с узников изолятора.
- А этот маркшейдер по какому делу арестован?
- Так он же обрезанный!
- Что-о-о?
- Ну, это самое, пишется как армянин, а сам обрезанный,- заерзал краснолицый майор.
- Это тебе жена рассказала?
- Так точно, то есть нет, мужики говорили... Проверить лично?
- Что проверить? Ну если и так, арестован-то зачем?
- Дык, товарищ полковник... Ведь врачи эти, вредители... Они ведь тоже...
- Что тоже, идиот? Твою жену пользовали?
- Никак нет. Они нет. - Совсем омертвел майор. - Но это, как ево, ну космополиты...
- Боже! Какой болван!... Слушай меня: армянина отпустить по собственному желанию, сделать полный расчет, извиняться не надо, но рассчитать через час и пусть катится... Ты понял?
- Так точно, все будет исполнено, товарищ полковник. Разрешите идти?
- Иди, и причем на все три буквы!         
***
Он возвращался с Севера в общем вагоне, поезд с вагон-лавкой еле тащился и останавливался у каждого столба. Общий был переполнен амнистированными зеками, принявшими неожиданную свободу с ожидаемым весельем. Было накурено, пьяно, душно и истерически разгульно. В репродукторе еле слышно пела Шульженко. Изможденный зек с одним, черным от чефира зубом уловил знакомую мелодию и заорал:
- Тихо, суки! Клавочка поет.
Суки враз притихли и по вагону разнеслось "Давай закурим, товарищ по одной. Давай закурим, товарищ мой...".
Зек плакал, уронив голову на столик в боковом отсеке, и товарищи его не успокаивали.
***
Артур вернулся в Ташкент с деньгами, что и решило большинство проблем. Жена развелась с пропавшим Борисом и вышла замуж за Артура Карапетова. У детей проблем не было, а жена иногда по старой памяти называла Артура Борисом. Окружающим узбекам это было без разницы. Нашлась работа, и жили они там до смерти оперной певицы. Потом переехали в Курск.
Борис частенько удивлялся: вот уже и Эведа реабилитировали, пересмотрев дело Военной коллегией Верховного Суда СССР 13 февраля 1958. А он все вынужден был быть Артуром. Но здесь уже ничего  поделать было нельзя.
Космополитизм еще раз проявился, но уже с сыном-девятиклассником. Ему по случаю купили ботинки на "манной каше", которые он не снимал даже во сне. В итоге верх прохудился, и отнес он свои любимые ботинки в починку. Через неделю верх чудно отремонтировали, но "манную кашу" нагло присвоили, заменив ее на обычную подошву. Сын начал бастовать в мастерской, на что вышел ее хозяин, настоящий армянин, и зловеще выразился в том духе, что молодой человек проявляет враждебные настроения. Только космополит, мол, может так дорожить иностранной подошвой.
Сын пожаловался отцу, но ложный армянин ограничился тем, что послал их всех по адресу, обозначенному справедливым полковником в отношении тупого начальника СМП.
***
В 1970 его снова вызвали в КГБ. На этот раз он уже не волновался. Что они могут сделать? Что могут пришить такого, от чего человек на пороге новой, вечной жизни может перепугаться?
В солидное здание областного комитета, построенного после войны пленными немцами, он пришел без дрожи в ногах. Его провели в комнату на первом этаже. Отсутствие таблички на двери и нежилой вид говорили о том, что кабинет предназначен для встреч и никому конкретно не принадлежал.
- Не пыточная, и не расстрельная, - усмехнулся он, - уже хорошо.
Попросили подождать. Он сел на стул у стены, хотя для разговора надо бы расположиться у стола. "Успею еще", подумал и тут поймал себя на мысли, что как-то уж совсем легкомысленно и расслаблено настроен в таком, по-прежнему грозном учреждении, от которого в разгар борьбы с инакомыслием ничего хорошего ждать не приходится.
Прождал он, однако, минут пятнадцать. Страх не появился. Книг запрещенных не читал, в ОВИР армянам не за чем... Но все равно, как-то издалека начало нагонять. Имеется своя магия у подлючей конторы. Уже почти на генетическом уровне.
Наконец, дверь открылась и вошел человек в штатском. И опять он сразу узнал Илью, хотя 20 лет изменили того изрядно.
- Гражданин Карапетов Артур Арамович! - не снимая пальто и не здороваясь, официально произнес серьезный Илья. - Вам надо проехать со мной.
- Куда? - зачем-то спросил ошарашенный Артур.
- Потерпите, все узнаете.
В черной служебной "Волге" ехали молча. Остановились у городского кладбища, водитель остался, друзья прошли по центральной аллее, потом свернули на боковую.
- Что же Вы, Борис Самойлович? Думали, тут законспирировались, затаились, и Вас органы правосудия обнаружить не смогут? От нас, дорогой мой, нигде не скроешься. - Они крепко обнялись.
У Артура за много лет вынужденного молчания словно плотина открылась. Пока шли вглубь кладбища, он упоенно вспоминал детали своего побега, допытывался о загадочной личности как-то связанного с МГБ фальшивомонетчика, удивлялся добротности своих приобретенных документов, рассказывал о необыкновенной удаче, сопровождавшей всю эту авантюрную историю.
Илья все больше отмалчивался, как и полагается истинному организатору, несколькими скупыми мазками обозначившему в свое время операцию. Сообщил только, что поиски пропавшего начались не сразу. В поселке знали, что Борис нередко добирается до дальних точек на моторной лодке самостоятельно, связь плохая, особых беспокойств никто не проявлял, была это обычная работа начальника партии. Пока суть да дело, и лихтер и танкер уже ушли на зимовку в Омск, и выявить свидетелей стало невозможным. Тогда, ранним утром кроме команд этих судов никто Бориса и не видел и связи с моряками не установил.
После безрезультатных поисков, начатых с недельным опозданием, на планерке с начальником милиции Илья проронил между прочим:
- Да и хер с ним! Потонул, и нам меньше работы. Все равно его, гада, пришлось бы паковать...
Тем временем подошли к двум, рядом стоящим памятникам, плотно закрытым брезентовыми чехлами. Илья поковырялся с тесемками и приоткрыл их лицевые части, на которых выбиты были только надписи с датами рождения:
- Этот, если не возражаешь, будет твоим. Братья наши вместе прошли, и мы рядом устроимся. Мне-то недолго осталось и решил я тебе последний подарок сделать. Мрачноватый подарочек, в нашем стиле, но зато по делу. Персональная компенсация, так сказать, за всё наше непростое ведомство.
***
Артур Карапетов тихо скончался своей смертью от банальнейшего инфаркта в 1975. Его положили рядом с могилой Ильи Владимировича Корнева, судя по фотографии, человека штатского и без особых примет, не говоря уже об эпитафиях.
Когда немногочисленные провожающие разошлись, жена сняла брезентовый чехол. Взрослые дети, сестра с братом увидели: Борис Самойлович Эвед.
Дата смерти выбита не была.
Удивительно, но ни один армянский родственник на эту могилу не приходил.
Зато пришли встретиться правнуки. И, похоже, не случайно.