Вовка 2

Виктор Прутский
Начало - http://www.proza.ru/2016/10/10/257

Антонина Петровна приехала в этот  северный край  минувшим летом и была поражена красотой здешних мест. Особенно понравилась Лена – неправдоподобно широкая, с живописными островами. Удивила и теплынь, которую она, южанка, никак не ожидала встретить в Якутии даже летом. Муж, приехавший сюда по вызову несколькими месяцами раньше, показал ей посёлок. Собственно, показывать было особо и нечего; из конца в конец посёлка, раскинувшегося на высоком берегу,  можно было пройти за полчаса. С одной стороны – Лена, с другой - тайга. На отвоёванном у тайги небольшом пространстве и стоят дома и домики, в основном деревянные, но есть несколько и пятиэтажек, выросших за последние годы.

Очень боялась зимы со здешними пятидесятиградусными морозами. Всматривалась в людей, прикидывала, как они выдерживают, расспрашивала, в чём ходят. Получалось, почти в том же, что и в средней полосе. Это было не очень понятно, но раз другие  выдерживают, то, наверное, и с нею ничего не случится?

И вот быстро промелькнула осень, выпал первый снег и больше не растаял. День ото дня крепчали морозы. Долго сопротивлялась им  могучая река, но наконец  устала и перед самыми октябрьскими праздниками  спряталась под ледяную крышу. Каждое утро перед уходом на работу Антонина Петровна  слушала сообщение республиканского радио о  температуре и уже не боялась выходить из подъезда и  в сорок, и в пятьдесят. Холодно, конечно, но не так, как это ей представлялось. А если идти недалеко, то даже приятно: кажется, что у мороза есть неуловимый запах свежести и чистоты.

Узнала и людей.  Это оказались не те бородатые, заснеженные герои, которых показывают по телевизору, а обычные люди. И хорошие, и плохие, как и везде.

Из всех четырёх времен года Антонина Петровна не видела теперь только северную весну. Но она уже приближалась, в посёлок пришел март, дни удлинялись, и хотя  по утрам морозы доходили ещё до сорока, они уже ничего не могли поделать с солнцем, которое взбиралось по небосклону всё выше и выше. Его лучи падали на снег и отражались  радужными искрами, слепя глаза.

Антонина Петровна перешагнула порог школы и зажмурилась от яркого солнечного света. Заглянула в сумочку. Вот девичья память – опять забыла защитные очки. Надо положить их в сумку, а то утром опять забудет.

Постояла, поколебалась:  идти к Вовиной матери прямо сейчас или уж после обеда? Решила, что лучше позже. Пусть и мальчик успокоится, да и самой надо поостыть, сейчас у неё к этой женщине слишком много зла.

Она завернула за угол школы и  увидела на дороге похоронную процессию. Остановилась. Впереди шёл мужчина, держа  перед собой портрет покойной. Ещё не старая женщина с белым красивым лицом. Много венков. Люди шли медленно, отрешенно, как тени. Грустной казалась даже  машина с опущенными  крыльями-бортами, где в красном гробу лежала та, которая ещё несколько дней назад ходила по этому посёлку, за кого-то переживала,  слушала по утрам сводку погоды и ждала весну. Антонина Петровна вздохнула. Зачем, подумала она, мы обманываем себя ожиданиями? Ждём весну, лето, опять весну. Торопимся повзрослеть, куда-то успеть. И всё бегом, бегом. Остановиться и подумать – некогда. А потом кто-то станет вот так на обочине и проводит тебя взглядом…

- Здравствуйте, Антонина Петровна!
- Здравствуйте, ребята, - очнулась она от своих мыслей, и долго смотрела вслед ребятишкам, 
а думала о Вове, которому в самом начале жизни досталась такая незавидная судьба – быть сиротой при живых родителях.

Ни в какую судьбу Антонина Петровна не верила, но почему же всё-таки так выходит, что одному  через край, а другому на донышке?  Чем Вова хуже того же Юры Пахомова? Ничем. А вот поди ж ты… В лесу одному дереву выпадет хорошая почва, солнечная сторона, а другое прорастёт где-то в болоте, да так там и зачахнет. Так то ж лес. А в человеческом обществе должно быть по-другому. Не получается…

Она взбежала по лестнице и открыла дверь. Думала. Что встречать её будет Светка, но дочурки не было видно. Из комнаты, где слышался телевизор, выглянул муж.
- Это ты пришла?
- Нет, это другая.
- А-а, - улыбнулся муж. – Другая – это хорошо. - Подошел, помог снять пальто.

- Чем кормишь? – улыбнулась  она.
- Было бы чем кормить – зачем бы я за тобой ухаживал?
- У-у, лентяй. И за Светкой не ходил?

- Конечно нет. Она ж бы тоже есть просила, знаю я вашу породу.
- Совести нет у вас, мужчин. А я думаю, приду с работы, муж меня покормит…
- Моя тёща как-то рассказывала, что её дочь с детства была фантазёркой. Проходи, будь как дома.
Антонина Петровна подула на озябшие руки. Прошла в комнату, опустилась на диван.
- Рассказывай, что нового на ниве просвещения.
- На ниве, Коля, как на ниве: сорняков много.
- Вырывать надо. Зачем тебя пять лет на школьного "агронома" учили?
- Агрономам, наверное, легче. Ты правда ничего не приготовил?
- Ну почему? Пойдём, покормлю.

За обедом она рассказала о мальчишке, своём неумелом  разговоре с ним, намерении пойти посмотреть, в каких условиях он живёт, поговорить с его матерью.

- Мережков, говоришь? Мережков…  Какая-то Мережкова работала у нас уборщицей. Выгнали за пьянку. Ну, как выгнали, предложили уйти по собственному желанию. Она?

- Не знаю. Где живёт?
- Как-то не пришло в голову побывать у неё дома. Надо было?
- Надо было! – сказала она, не приняв его  игривого тона. - Вас интересует только работа. Хорошо работает – всучите грамоту, плохо – предложите уйти. А почему человек плохо работает – это вас не интересует.
- Молодец. Продолжай.
- А что, не так? Человек для вас  -  просто рабочая сила, штатная единица. Работаете вроде бы для людей, а людей не замечаете. Как же! Вы дело делаете, вам во всякой психологии разбираться некогда!

- Тоня, если ты будешь на меня кричать, я тебя в угол поставлю. Или пожалуюсь в ваш педсовет. Скажу: я её накормил, напоил, а она кричать на меня стала. Кому, скажу, вы доверяете детей?

- Спасибо, Коля, - улыбнулась Антонина Петровна, - всё было очень вкусно. Ты идеальный муж. Ну, идеальный - это многовато…
- Ну вот. «Всучила» грамоту и тут же отбираешь. Мы, между прочим, вручаем грамоты без сожалеющих оговорок. Это кстати о психологии.

Антонина Петровна помолчала. Действительно, чего она накинулась на мужа? Он-то какое имеет отношение к слезам мальчика?
- Жалко мне его, - сказала она. – Понимаешь, я и сама не знаю, в чём дело. Но что-то не так. Мы проповедуем это самое доброе, вечное, а наши слова не доходят, эти понятия у них размыты.  Где? Я думаю, в семье.
- А вы не проповедуйте. В проповеди сейчас никто не верит.
- Ну, я, может, не так выразилась. Я в том смысле, что школа ничему дурному не учит. А нас не воспринимают. Или воспринимают очень плохо.
- Вы говорите о том, как должно быть, а в семье – о том, как есть на самом деле.
               
***
В коридоре полно ребят, и Вовка к выходу бежит; ему не хочется, чтобы видели его заплаканное лицо. Он недоволен собой: разревелся, как девчонка. На улице он прижмуривает глаза от яркого солнца и успокаивается: теперь никто ничего не заметит, на морозе всегда текут слёзы и  краснеют щёки. Зачем  его оставляла Антонина Петровна? Она, конечно, подумала, что он расплакался из-за двоек. А он совсем не из-за этого, просто так получилось.

По дороге одна за одной  мчатся машины, и Вовка провожает их взглядом. Особенно ему нравятся КамАЗы. Спереди на них так и написано: КАМАЗ. Дядя Андрей, Мишкин папа, работает на такой машине, он катал их с Мишкой, и они решили тоже стать шофёрами. Чем плохо? Едешь себе! Вот бы только вырасти поскорей. Мишка говорит, что если на турнике каждый день  висеть на руках по полчаса, то за день можно подрасти на сантиметр. Но это вряд ли, это же за полгода 180 сантиметров! Но попробовать надо. Подрасти бы за лето сантиметров на десять – и то! Они обязательно попробуют. Можно  ухватиться за трубу, что сделали в Мишкином  дворе для выбивания ковров, и висеть. Они с Мишкой так и будут делать: вроде соревнование, кто кого перевисит, а на самом деле - чтобы подрасти.

Дядя Андрей сказал, что когда немного потеплеет, то пойдут в лес. Они в прошлом году ходили. Там много разных ящиков, их можно натаскать и сделать большой костёр. Они кипятили чай,  а ещё очень вкусный получается хлеб, если его наколоть на длинную палочку и подержать над пламенем. Хрустящий такой! А Мишка свои рукавицы сушил и сжёг. Но дядя Андрей его не ругал. Наоборот, засмеялся и говорит: «Всё, Мишка, больше твои рукавицы уже никогда не намокнут!». А Мишка глазами хлоп-хлоп…

Интересно, мать дома или нет? Как-то не поймёшь, когда у неё работа. Если дома нет, то плохо, надо будет растоплять печку. Мишке хорошо, он живёт в пятиэтажке, там паровое отопление, всегда тепло и никаких дров не надо. Мать говорит, что если бы отец их не бросил, то и они жили бы в этом доме. Только мамка, наверно, сама виновата: зачем пьёт? Когда выпьет, то сначала делается весёлой, а потом обнимает его и плачет. Ему тогда и нехорошо, и жалко её, будто маленький не он, а она. Вообще-то мамка добрая, ей только не повезло в жизни. И если бы ещё не этот дядька Степан – «Лысая башка, дай пирожка» - придёт, рассядется, как дома. А мать: «Стёпа, Стёпа»…

Вовка спустился по переулку на нижнюю улицу, и  перед ним открылась Лена. Остров кажется совсем близко, но когда они ходили туда пешком с Мишкой и его папкой, то оказалось далеко. И летом на моторке дядя Андрей брал их с собой. Они с Мишкой рвали на острове дикий лук, щавель, ловили в траве кузнечиков, а тётя Галя, Мишкина мама, собрала большой букет цветов.

Сейчас на речке лёд. А если идти и идти по льду на север, долго-долго идти, может сто дней, то можно прийти в посёлок, где живёт его папка…

      Продолжение следует http://www.proza.ru/2016/10/12/249